ПОЛИТИЧЕСКАЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ ХРОНИКА.
править«Гумаита занята бразильцами!» Вотъ о чемъ уже два года сряду намъ твердили, какъ о неизбѣжно предстоящемъ или даже какъ о совершившемся уже событіи. На этотъ разъ оно совершилось самымъ несомнѣннымъ образомъ: первоклассная крѣпость Парагвая попала въ руки имперіалистовъ, и телеграммы, заинтересованныя торжествомъ Бразиліи, — также какъ прежде онѣ были заинтересованы побѣдою рабовладѣльческаго Юга, — стараются увѣрить насъ, что паденіе крѣпости означаетъ финалъ войны. На самомъ дѣлѣ, однако это только одинъ довольно обыкновенный эпизодъ. Послѣ Гумаиты остается Тимбо, послѣ Тимбо — Тебикуари, послѣ Тебикуари — Формозо, послѣ Формозо — Ассунеіонъ, Луке или Вилла Рика. Противъ бразильской арміи всталъ поголовно весь народъ Парагвая — мужчины и женщины.
Борьба эта продолжается уже такъ долго, что мы считаемъ не беэклезнимъ напомнить о породившихъ ее обстоятельствахъ. Въ концѣ 1863 года толпа хищниковъ, предводимыхъ генераломъ Флоресонъ и состоявшихъ на жалованьи буэносъ-айресскихъ заговорщиковъ, ворвалась въ предѣлы Восточной республики. Эти мародеры грабили стада, раззоряли las haciendas (имѣнья), жгли деревни. За этотъ благопріятный случай схватились бразильскіе землевладѣльцы провинціи Ріо-Гранде-до-Суль, пограничной съ Урагваемъ или Восточнымъ Прибрежьемъ (Bonda Oriental). Одни изъ нихъ подняли тревогу въ странѣ, захватывая въ плѣнъ негровъ-марроновъ и даже свободныхъ людей цвѣтной крови, другіе безцеремонно завладѣли тѣми землями, какія имъ понравились, и напустили въ нихъ свои стада, третьи, наконецъ, поступили подъ команду Флореса и образовали для него маленькую армію. Правительство Монтевидео, разумѣется, протестовало. Бразилія, съ своей стороны, вступилась за своихъ гражданъ и представила цѣлый рядъ претензій противъ маленькой республики. Эта республика имѣетъ очень скромную территорію съ трехсотъ тысячнымъ населеніемъ, тогда какъ Бразилія составляетъ громадную область и насчитываетъ болѣе десяти милліоновъ жителей. Само собою разумѣется, что правда должна была находиться на ея сторонѣ, какъ на сторонѣ болѣе сильнаго. И вотъ 4 апрѣля 1864 года Бразилія грозно предъявила свой ультиматумъ, объявивъ, что если правительство Монтевидео не окажетъ должнаго удовлетворенія, то морскія и сухопутныя ея силы станутъ содѣйствовать скопищамъ Флореса. Но одна бѣда родитъ другую. Казалось, ужь довольно было бы одной могущественной имперіи противъ крошечнаго государства, лишеннаго всякихъ военныхъ средствъ: нѣтъ, тутъ нашелся еще и другой недругъ. Буэносъ-Айресъ, расположенный на южномъ берегу устья Ла-Платы, насупротивъ Монтевидео, всегда съ завистно смотрѣлъ на благосостояніе своего соперника и на этотъ разъ также не желалъ упустить случая ему вредить. Притонъ же у г. Митре, президента аргентинской республики, были свои личные виды. Чтобы господствовать надъ внутренними провинціями, притѣсненными промышленной и политической монополіей Буэноса-Айреса, чтобы удержать въ своихъ рукахъ власть и, быть можетъ, облегчить какой нибудь coup d'état, для президента было необходимо располагать большой арміей, опираться на блестящій кортежъ полковниковъ и генераловъ, изукрашенныхъ плюмажами и увѣнчаныхъ славою; президенту, который былъ когда-то не больше, какъ бѣдный изгнанный поэтъ, теперь захотѣлось приравнять себя къ особѣ его величества донъ-Педро.
Довольно серьезная опасность грозила всѣмъ странамъ, расположеннымъ по рѣкамъ, которыя впадаютъ въ устье Ла-Платы. Дѣйствительно, еслибы Бразилія овладѣла Монтевидео, то вслѣдствіе этого аргентинскія провинціи Энтреріосъ, Корріэнтесъ, Сантафе, а также и независимая парагвайская республика были бы совершенно заперты блокадою и совершенно подчинились бы произволу двухъ стражей устья. Итакъ, для прибрежныхъ странъ это становилось вопросомъ жизни или смерти. Между всѣми южно-американскими республиками Парагвай первый объявилъ свободу рѣкъ трактатомъ 4 марта 1863 года. Теперь свобода эта становилась иллюзіей и, рано или поздно, самой силою событій, всѣ страны, орошаемыя Парагваемъ и Параною, должны были бы подпасть власти Бразиліи, которая завладѣла бы устьями этихъ рѣкъ подобно тому, какъ она владѣетъ теперь ихъ источниками. Аргентинскія провинціи Энтрэріосъ и Корріэнтесъ, стѣсняемыя дѣйствіемъ Буэносъ-Айреса — главнаго центра республики — могли протестовать только на половину, а Парагвай долженъ былъ дѣйствовать одинъ.
Президентъ Лопесъ объявилъ, что если Бразилія исполнитъ свою угрозу по отношенію къ Восточной Республикѣ, то онъ сочтетъ это вмѣшательство равносильнымъ объявленію войны. Министры Ріо-Жанейро не обратили большого вниманія на этотъ протестъ и умышленно сочли его не больше, какъ хвастливымъ задирательствомъ. Урагвай былъ занятъ, его главный городъ бомбардированъ, затѣмъ, послѣ капитуляціи, его защитники были перебиты — и Флоресъ, сдѣлавшійся бразильскимъ генераломъ, торжественно вступилъ въ свой богоспасаемый городъ Монтевидео. Между тѣмъ президентъ Лопесъ, вѣрный своему обѣщанію, при первомъ же извѣстіи о вмѣшательствѣ, задержалъ императорское судно, шедшее вверхъ по рѣкѣ, къ Матто-Гроссо, и чтобы заставить Митре разоблачить свои планы, Лопесъ потребовалъ отъ него свободнаго прохода для своихъ войскъ чрезъ аргентинскую область, отдѣлявшую его отъ бразильской провинціи Ріо-Гранде-де-Суль. Генералъ Митре отвѣчалъ заключеніемъ союзнаго договора съ Бразиліей и принялъ на себя титулованіе президента республики и генералиссимуса императорскихъ войскъ. Секретными статьями присоединенными къ трактату и послѣ сообщенными однимъ изъ подписавшихся британскону парламенту, было постановлено, что Парагвай лишится значительной части своей территоріи, что правительство его будетъ преобразовано союзниками, и что втеченіи пяти лѣтъ столица его будетъ занята побѣдителемъ. Союзный договоръ этотъ былъ подписанъ 1 мая 1865 года. Опьяненный этимъ дипломатическимъ успѣхомъ, генералъ Митре вообразилъ себя властителемъ судебъ. «Чрезъ три дня въ поле, чрезъ три дня въ Ассунсіонъ!» величественно возгласилъ онъ. Но прошли три мѣсяца, втеченіе которыхъ онъ не сдѣлалъ ничего особенно блистательнаго; однако, благодаря громадному превосходству союзныхъ силъ, имъ удалось, послѣ борьбы, продолжавшейся цѣлый годъ, оттѣснить Лопеса за предѣлы бразильской территоріи и нровинціи Корріэнтеса. Вѣроятно, обманутый обѣщаніями энтреріосскаго диктатора — генерала Уркиса, неимѣвшаго достаточно рѣшительности, чтобы дѣйствовать въ удобную минуту, — президентъ Парагвая долженъ былъ отступить, оставивъ даже свой авангардъ, запертый въ Уругвайнѣ. Послѣ нѣсколькихъ дѣлъ и схватокъ, Лопесъ очистилъ аргентинскую область и, проходя чрезъ Парану, расположился своей главной квартирой въ крѣпости Гунаитѣ.
Чтобы нагляднѣе представить себѣ положеніе этого передоваго поста Уругвая, вообразимъ двѣ большія, рѣки, взаимно встрѣчающіяся подъ прямымъ угломъ, какъ Рона съ Соною при Ліонѣ. Парана имѣетъ положеніе Роны, даетъ удобный проходъ военному флоту и течетъ съ востока на западъ; ея притокъ Парагвай, — также довольно значительная водная артерія, — подобно Сонѣ, направляется съ сѣвера на югъ. Вся республика заключена между руслами этихъ двухъ рѣкъ. Неподалеку отъ мѣста ихъ соединенія, на протяженіи двухъ верстъ по берегамъ небольшаго притока Парагвая, построены баттареи Гумаиты, защищенныя со стороны суши лагунами и болотами. На этотъ-то пунктъ и должны были союзники направить свои нападенія, прежде чѣмъ завладѣть хотя бы самымъ ничтожнымъ клочкомъ парагвайской территоріи. Эта первая осада стоила имъ двадцати семи мѣсяцевъ времени, восьмидесяти тысячъ людей и болѣе пятисотъ милліоновъ франковъ денегъ. Страшныя столкновенія, при различныхъ колебаніяхъ счастья, происходили при Эстеро-Бельяко, при Ятаѣ, Туйути, Туйукуэ, въ чащахъ лѣсовъ, въ саваннахъ, по берегамъ, даже посрединѣ лагунъ, во рвахъ и на гласисахъ укрѣпленій, — но за исключеніемъ фортовъ Итапини на Паранѣ и Курасу на Парагваѣ союзники не могли овладѣти штурмомъ ни однимъ парагвайскимъ редутомъ.
Каждая аттака, направленная противъ Гумаиты и ея передовыхъ фортовъ — Куранайти и Пасо-Пуку, кончалась для осаждающихъ кровопролитнымъ пораженіемъ. Ослабляемая схватками, армія должна была еще болѣе страдать отъ холеры и гнилыхъ лихорадокъ. Изъ 40,000 человѣкъ, ее составлявшихъ, среднимъ числомъ третья часть находилась въ спискахъ больныхъ. Для замѣщенія болѣе и болѣе сдвигавшихся рядовъ бразильское правительство безпрестанно должно было посылать новыхъ рекрутовъ, жалкихъ воиновъ, величаемыхъ волонтерами, хотя это были по большой части несчастные, силою завербованные на улицахъ большихъ городовъ, преступники, вытащенные изъ тюремъ или невольники, купленные у ихъ хозяевъ цѣною орденовъ, титуловъ или за деньги. Генералы приходили въ негодность также скоро, какъ и войска. Барону Тамандаре, командовавшему флотомъ, наслѣдовалъ адмиралъ Игнасіо; Озоріо, находившійся во главѣ бразильской арміи, былъ смѣненъ генераломъ Полидоро, а этотъ въ свою очередь уступилъ командованіе маркизу Кашіасу — старику, считающемуся военнымъ геніемъ, такъ какъ онъ, пользуясь всѣми ресурсами Бразиліи въ деньгахъ и людяхъ, могъ когда-то разрушить крошечную республику Пиратинни оттѣснить Гарибальди вмѣстѣ съ его слабыми толпами въ предѣлы Восточной республики. Что касается генералиссимуса Митре, то онъ появлялся на театръ войны только нерѣдка и вынужденъ былъ отозвать назадъ почти всѣ свои войска, чтобы поддержать себя противъ народа въ гражданскихъ несогласіяхъ, обуревавшихъ его республику.
Такъ какъ взять Гумаиту открытой аттакой было невозможно, то бразильцамъ оставалось только окружить городъ со стороны суши, тогда какъ флотъ долженъ былъ при этомъ пробраться вверхъ по рѣкѣ, чтобы отрѣзать сообщеніе крѣпости съ внутреннею мѣстностью. Превосходство * въ числѣ и матеріальныхъ средствахъ, какъ предполагалось, служило надежнымъ ручательствомъ за успѣшный исходъ этого предпріятія. Перваго ноября 1867 года бразильцы успѣли расположиться у воротъ Тайи, на лѣвомъ берегу рѣки и выше Гумаиты; такимъ образомъ, крѣпость была на половину заперта, и гарнизону оставался проходъ только чрезъ пустынную болотистую мѣстность Чако, разстилающуюся по правому берегу. Спустя нѣсколько мѣсяцевъ, 17 февраля 1868 года, благодаря исключительной природѣ Парагвая, осаждающіе имѣли новую удачу; нѣкоторые изъ ихъ броненосныхъ судовъ, пользуясь темною туманною ночью, прошли за цѣпь, заграждавшую рѣку, и примкнули къ позиціи, еще прежде запятой бразильцами близь Тайи. Двое изъ этихъ судовъ отважились даже пуститься вверхъ по р. Парагваю, въ виду Асунсіона, и флаги ихъ стали развѣваться въ почтительномъ разстояніи отъ фортовъ столицы. Наконецъ, маркизъ Кашіасъ занялъ полуостровъ Чако, расположенный насупротивъ Гумаиты, надѣясь этимъ путемъ совершенно запереть крѣпость и голодомъ принудить гарнизонъ къ сдачѣ.
Однако президентъ Лопесъ не сталъ ждать этой окончательной блокады, чтобы измѣнить планъ своихъ дѣйствій. Удаливъ изъ Гумаиты почти всѣ военные запасы и большую часть войскъ, онъ оставить въ ней всего около трехъ или четырехъ тысячъ человѣкъ подъ командою полковника Алена. Нѣкоторые полки отправились подкрѣпить гарнизонъ форта Тамбо, расположеннаго въ нѣсколькихъ километрахъ выше Гумаиты, на правомъ берегу рѣки; но главныя силы помѣстились выше Тайи, близь того мѣста, гдѣ Ріо-Тебикуари впадаетъ въ Парагвай. Здѣсь-то построена новая Гумаита. Баттареи, вооруженныя, какъ говорятъ, 200 артиллерійскими орудіями, занимаютъ при сліяніи рѣкъ разстояніе болѣе двухъ километровъ; рѣка защищена сильными эстакадами, заграждающими проходъ судамъ. Кромѣ того, воды Тебикуари и прибрежныя болота образуютъ превосходную оборонительную линію, я нападающая армія, преодолѣвъ ее, встрѣтилась бы съ тѣми препятствіями, какія находятся на сѣверной линіи Параны.
Около 15-го іюля, слабый гарнизонъ Гумаиты, вынужденный голодомъ, казалось, собирался очистить свои линіи и проложить себѣ путь чрезъ мѣстность Чако, посреди непріятельскихъ силъ. Узнавъ, что каждую ночь челноки, нагруженные припасами, переѣзжали безпрестанно съ одного берега на другой, маркизъ Кашіасъ хотѣлъ предупредить парагвайцевъ и взять крѣпость однимъ рѣшительнымъ штурмомъ. Но защитники крѣпости если и готовились ее оставить, то все-таки не бѣглецами: послѣ кровопролитнаго боя бразильскія осадныя войска, предводимыя барономъ Гервалемъ, были отброшены назадъ и при этомъ пораженіи потеряли около 2,000 человѣкъ. Два дня спустя, новая аттака союзниковъ, поведенная противъ парагвайской баттареи, была внезапно разоблачена ихъ аррьеръ-гардами и окончилась еще плачевнѣе, причемъ почти всѣ нападающіе легли на мѣстѣ. Деморализація, произведенная въ императорской арміи этими двумя послѣдовательными неудачами, была такъ сильна, что маленькій гарнизонъ могъ безпрепятственно пробираться чрезъ рѣку по направленію къ Тимбо, унесъ съ собою свои военные запасы и большую часть орудій. Тяжеловѣсныя пушки были заклепаны или брошены въ рѣку. Послѣ удаленія гарнизона, осаждающіе отважились карабкаться на крѣпостные валы; Гумаита подпала власти Бразиліи, которая, вмѣстѣ съ крѣпостью, завладѣла также участкомъ пустынныхъ болотъ и лѣсовъ на протяженіи около 50 верстъ!
Теперь интересно знать, какимъ образомъ Бразилія воспользуется своею побѣдою? Если государственными дѣлами Бразиліи завѣдуютъ люди, мало-мальски смышленные, то ей не остается дѣлать ничего другого, какъ поспѣшить заключеніемъ мира во что бы то ни стало. Она не имѣетъ больше людей; которыхъ могла бы послать въ армію, если только не станетъ охотиться за ними въ лѣсахъ, какъ за дикими звѣрьми; финансовые рессурсы Бразилія можетъ доставить себѣ не иначе, какъ отчаяннымъ средствомъ ассигнацій; подрядчики арміи, моряки, ее перевозящіе, купцы, за нею вояжирующіе, грозятъ выйти изъ терпѣнія, и сдѣлать потерю невознаградимою. Притомъ же новыя затрудненія безпрестанно присоединяются къ тѣмъ, которыя неизбѣжно должна повлечь за собою война, театръ которой удаленъ тысячи на три верстъ отъ столицы.
Аргентинцы, недовольные своимъ союзомъ съ имперіей, настойчиво требуютъ мира; провинціи Корріэнтесъ и Энтреріосъ, которыя могли бы преграждать путь бразильскому флоту, укрѣпивъ устье Параны, обнаруживаютъ желаніе возмутиться. Митре, вѣрный союзникъ домъ Педро сходитъ съ президентскаго трона; докторъ Альсина, избранный вице-президентомъ, въ своихъ публичныхъ рѣчахъ, проклинаетъ эту роковую войну, тогда какъ конгрессъ, торжественнымъ рѣшеніемъ, уничтожаетъ протоколъ союзнаго договора; это, быть можетъ, предвѣщаетъ разрывъ. Счастливы будутъ государственные мужи Бразиліи, если съумѣютъ успокоить умы, рѣшившись, наконецъ* принять посредничество, которое Соединенные штаты предлагали уже три раза! Само собою разумѣется, что, принимая эту дружескую услугу великой американской республики, бразильцы должны будутъ признать независимость Парагвая, свободу навигаціи по большимъ рѣкамъ, автономію восточнаго Прибрежья, — и отказаться навсегда отъ своей политики вмѣшательства во внутреннія дѣла государствъ, расположенныхъ по р. Ла-Платѣ. Наполовину раззорившаяся имперія лишится при этомъ всего своего обаянія, но за то избѣгнетъ, быть можетъ, самыхъ роковыхъ бѣдствій!
Но допустимъ, что всѣ, положительно всѣ обстоятельства, какъ нельзя лучше благопріятствуютъ Бразиліи, предположимъ, что власть Митре и его приверженцевъ снова упрочилась, что Энтреріосъ смирился, что пылкое прислужничество Буэносъ-Айреса къ вдперіи возродилось изъ пепла съ новою силою, наконецъ, что англійскіе капиталисты воспылали «финансовыми симпатіями» къ опустѣвшей казнѣ Ріо-Жанейро. Даже и въ этомъ случаѣ продолжать ужасную парагвайскую войну было бы, со стороны имперіи, положительнымъ безуміемъ. Г. Андре Ламасъ, уполномоченный Восточной Республики въ Бразиліи, и одинъ изъ людей, наиболѣе усердствовавшихъ въ дѣлѣ заключенія рокового союза, санъ признавалъ эту истину въ депешѣ отъ 28 февраля 1867 года, адресованной совѣтнику Альбукерке, бразильскому министру иностранныхъ дѣлъ. «Перешагнувъ за укрѣпленія, заграждающія намъ путь», говоритъ г. Ламасъ, «мы можемъ пожинать лавры въ большихъ битвахъ, но вслѣдъ затѣмъ начнется также война съ препятствіями природы, съ пустынями и скудостью почвы, съ фанатизмомъ и патріотической яростью населенія. — война безостановочная, изнурительная, посылающая смерть невидимой рукой — изъ глубины непроницаемой лѣсной чащи, съ высоты неприступнаго утеса, изъ середины топкаго болота… И какая перспектива открывается для насъ! Сколько времени, крови, всякаго рода тревогъ стоило бы намъ достиженіе конца того пути, на который мы теперь вышли! Если Парагвай будетъ продолжать сопротивляться намъ, какъ сопротивлялся до сихъ поръ, то мы должны будемъ потребовать все мужское населеніе, и я нисколько не удивлюсь, если мы станемъ убивать женщинъ, послѣ чего увидимъ передъ собою — трупъ Парагвая!»
Притомъ же, если мы на одно мгновеніе перейдемъ отъ случайностей войны, отъ тревогъ и потрясеній данной минуты къ историческимъ соображеніямъ по отношенію къ формѣ континентовъ и распредѣленію расъ, — то можемъ ли сомнѣваться, что испано-американское населеніе Бостоннаго Прибрежья, Аргентинской республики, Парагвая. Боливіи въ концѣ концевъ осилитъ въ бассейнѣ Ла-Платы Бразилію, владѣющую только верховьями Парагвая и Параны? Подобно тому какъ расположенные по верхнимъ частямъ Миссисипи, неизбѣжно должны были подъ конецъ одержать верхъ надъ рабовладѣльческими штатами, расположенными близь устья, — такъ же точно и испанское трех-милльонное населеніе, занимающее почти весь бассейнъ Ла-Платы, должно, уже вслѣдствіе этнологическаго давленія и самой формы территоріи, играть гораздо болѣе важную историческую роль, чѣмъ триста тысячъ бразильцевъ, разсѣянныхъ въ пустынныхъ пространствахъ Мауто-Гроссо и сосѣднихъ провинцій. Но это еще не все; здѣсь борьба возникла не только между двумя расами, но также и между двумя формами правленія. При всемъ фанатизмѣ парагвайцевъ, варварствѣ индійцевъ Боливіи, невѣжествѣ аргентинцевъ и алчности промышленныхъ portonos, при всемъ недостаткѣ политической солидарности въ средѣ гражданъ Уругвая, — всѣ испано-американскія республики представляютъ все-таки принципъ свободы, равенства, справедливости — противъ бразильской имперіи съ ея чернокожими невольниками, ея громадными помѣщичьими имѣньями, ея нобиліарными титулами, ея аристократическими учрежденіями. И здѣсь, въ южной Америкѣ, произошло столкновеніе между республикою и монархіей, подобно тому, какъ это было въ Соединенныхъ штатахъ и въ Мексикѣ.
Въ Соединенныхъ штатахъ борьба между рабовладѣльческой и аболиціонистской партіями продолжается съ возрастающимъ оживленіемъ, также какъ и борьба между приверженцами кандидатуры Сеймура и благопріятелями Гранта. Несомнѣнно, что предстоящіе выборы президента будутъ имѣть могущественное вліяніе не только на внѣшнюю политику Соединенныхъ штатовъ, но также и на нашу европейскую политику. Симптомы становятся болѣе и болѣе знаменательными. болѣе и болѣе явственными. Джонатану[1] такъ или иначе хочется вмѣшаться въ дѣла своихъ европейскихъ родичей. Доказательствомъ можетъ служить намъ уже одна прогулка адмирала Фаррагута въ Средиземное море, и его проходъ чрезъ Дарданельскій проливъ, который, правда, былъ запертъ для всѣхъ военныхъ европейскихъ флаговъ, но при этомъ американскія пушки какъ-то нечаянно были выпущены изъ виду и не подверглись запрету. И то сказать — гдѣ же нашимъ дипломатамъ все упомнить!
Мы не можемъ пройти мимо еще свѣжей могилы Тадеуса Стивенса, не сказавъ нѣсколько теплыхъ, симпатическихъ словъ объ этомъ человѣкѣ истинно геройскаго закала; его непреклонная воля и неутомимая энергія имѣли огромное вліяніе на судьбы его родины и содѣйствовали уничтоженію рабства и торжеству свободы. Онъ боролся до послѣдней минуты, онъ поднялъ обвиненіе противъ президента и всѣми силами старался подвергнуть его вполнѣ заслуженному наказанію. Лишившись силъ, Стивенсъ едва могъ держаться на ногахъ и потому его приносили въ конгрессъ на двухъ матрацахъ. Но когда онъ говорилъ, глаза его загорались лихорадочнымъ огнемъ — огнемъ судорожнаго краснорѣчія, и тогда его громоносное слово какъ будто сопровождалось глухими гробовыми откликами. Онъ умеръ, глядя въ лицо смерти, какъ глядѣлъ столько разъ въ глаза своихъ противниковъ. Когда тяжелая рука смерти, наконецъ, его осѣнила и подкосила его колѣни, онъ воспользовался послѣднимъ остаткомъ силъ, чтобы окончить свои дѣла и продиктовать нѣкоторыя распоряженія., Потомъ онъ неподвижно протянулся, спокойно ожидая своего финала, какъ говорилъ онъ самъ. Если вамъ станутъ хвалить Эпаминонда, не забудьте Тадеуса Стивенса!
Сравнительно съ Соединенными штатами избирательныя волненія гораздо умѣреннѣе въ Англіи, но и здѣсь онѣ довольно энергичны.
Не надобно думать, чтобы расширеніе права вотированія значительно измѣнило составъ парламента. Замѣтимъ прежде всего, что новый законъ не создалъ новыхъ людей. Импровизировать людей также невозможно, какъ и импровизировать явленія, и такъ какъ число извѣстныхъ и талантливыхъ людей незначительно, то новые избиратели видятъ, что волей-неволей они вынуждены будутъ подать свои голоса въ пользу большинства прежнихъ представителей. Мало того: палата общинъ, отказываясь налагать серьезныя наказанія за преступленіе избирательныхъ подкуповъ, и поддерживая настоящую систему чудовищныхъ издержекъ, падающихъ на кандидатовъ, — до сихъ поръ предоставляетъ кандидатуру только однимъ богачамъ. Но такъ какъ число богачей тоже очень ограничено и давно уже было опредѣлено въ десять тысячъ, то и на будущее время депутаты будутъ избираться только изъ среды этихъ upper Ten Thousand. Многіе позволяютъ себѣ даже думать, что вся разница между дѣйствіемъ новаго и прежняго закона будетъ заключаться въ томъ, что, по новой системѣ, нужно быть еще болѣе богатымъ, потому что теперь надобно подкупить большее число избирателей. Благоразумные либералы также убѣждены, что новая избирательная реформа, такъ сильно напугавшая консерваторовъ, совершенно недостаточна, и что, рано или поздно, придется опять забить реформистскую тревогу. Но въ ожиданіи будущихъ фактовъ мы будемъ съ увѣренностью называть новую реформу новой мистификаціей.
Вслѣдствіе происходившихъ конфискацій опять возобновилось волненіе феніевъ, которое прежде, хотя и было усмирено, — и усмирено слишкомъ репрессивно, — однако подавлено никогда не было, а только продолжало тлѣть подъ пепломъ. Пожары фермъ, принадлежащихъ англійскимъ владѣльцамъ, въ окрестностяхъ Корка, повторяются довольно безпокойнымъ образомъ. Съ другой стороны, оранжистъ Морфи, подъ предлогомъ евангельской проповѣди, натравляетъ фанатическихъ протестантовъ на несчастныхъ ирландцевъ, живущихъ въ Манчестерѣ.
Маленькая Бельгія также обращаетъ на себя наше вниманіе. Тутъ идутъ несоразмѣрныя вооруженія, по образцу Франціи и Пруссіи; — финансы, находившіеся прежде въ цвѣтущемъ состояніи, теперь чахнутъ отъ недоимокъ, и Бельгія, тоже по образцу Франціи и Пруссіи, начинаетъ уже прибѣгать теперь къ займамъ. Дѣло о кровавыхъ волненіяхъ, происходившихъ въ каменноугольныхъ копяхъ близь Шарлеруа окончилось рѣшеніемъ суда присяжныхъ, оправдавшаго рабочихъ, которыхъ крупная буржуазія обвиняла въ убійствахъ, послѣ того, какъ сама убивала этихъ бѣдняковъ своими жандармами и солдатами. Все это, разумѣется, не лишено важности, но для насъ еще интереснѣе возрастающее вліяніе клерикаловъ, которые наполняютъ и позорятъ эту несчастную страну.
Да, да, именно позорятъ! Доказательствомъ могутъ служить факты, возбуждающіе справедливое негодованіе и въ Бельгіи, и внѣ Бельгіи — факты, которые мы намѣрены сообщить нашимъ читателямъ.
Въ одномъ приходѣ западной Фландріи, близь французской границы, кладбище было признано и объявлено зловреднымъ для здоровья живыхъ. Вслѣдствіе этого муниципальный совѣтъ, съ общаго согласія, рѣшилъ перенести кладбище въ другое мѣсто. Брюжскій епископъ одобрилъ этотъ проэктъ, и община, оградивъ себя епископскимъ разрѣшеніемъ, купила новое мѣсто, разумѣется, на свой собственный счетъ, — и объявила, что съ 14 октября 1868 года всѣхъ покойниковъ будутъ хоронить за чертою новой ограды. Но на кладбищѣ было отведено мѣсто также для тѣлъ протестантовъ, евреевъ и вообще для исповѣдующихъ всякую другую религію, кромѣ католической, а также и для свободномыслящихъ. Это возбудило гнѣвъ епископовъ Милана и Фе, которые хотѣли, чтобы всѣ контрабандные покойники хоронились внѣ ограды, вмѣстѣ съ собаками. Напрасно предлагали епископамъ отдѣлить глубокимъ рвомъ мѣсто католиковъ отъ маленькаго клочка, удѣленнаго еретикамъ, прелаты отказались окроплять святой водою отведенную имъ часть, они хотѣли занять все мѣсто, объявляя, что кладбище составляетъ, будто бы, собственность церкви, и что еретики не имѣютъ никакого права на погребеніе.
Споры, убѣжденія и всевозможныя примирительныя попытки остались втунѣ: церковь яростно отстаивала свои притязанія: все, молъ, одной мнѣ, и ничего другимъ. Муниципальный совѣтъ, выведенный наконецъ, изъ терпѣнія и вынуждаемый возрастающею злокачественностью своего прежняго, переполненнаго кладбища, кончилъ, напослѣдокъ, тѣмъ, чѣмъ долженъ былъ бы начать десять или двѣнадцать лѣтъ тому назадъ: совѣтъ объявилъ, что мѣсто предназначается для всякихъ покойниковъ, и что патеры совершенно вольны благословлять или неблагословлять часть, отведенную католикамъ.
Вслѣдъ затѣмъ епископъ разослалъ громоносный циркуляръ или пастырское посланіе: «пока распоряженіе муниципальнаго совѣта будетъ находиться въ дѣйствіи, говорилось въ циркулярѣ, пока всякую сволочь станутъ хоронить на новомъ кладбищѣ, — церковь прекратитъ свои молитвы, свои священные обряды. Вовремя обѣдни не будетъ болѣе приносима безкровная жертва, тѣло Христово не будетъ вкушаемо вѣрными, новорожденные перестанутъ получать омовеніе отъ грѣха адамова. До тѣхъ поръ, пока господа члены муниципальнаго совѣта не смирятся, мы оставимъ души горѣть въ чистилищѣ и, липгая умирающихъ священнаго соборованія, мы отправимъ души ихъ — въ геенну огненную!..»
Мало того: съ Высоты кафедръ, величаемыхъ святилищами истины, господа члены муниципальнаго совѣта и ихъ доброхоты были всячески поносимы, оскорбляемы, выставляемы въ жертву народной ярости, какъ люди, повинные въ гнѣвѣ небесномъ, какъ злодѣи, навлекшіе на общину Сенъ-Женуа «судьбу Содона и Гоморры, сожженныхъ огнемъ Господнимъ.» Происки патеровъ привели къ тому, что устрашенная чернь отвела гнѣвъ небесный, сѣрный и огненный дождь, на сѣно безбожниковъ, на ихъ злаки, зрѣвшіе подъ лучами благодатнаго солнца. Ужасъ распространился по всей мѣстности, пришлось отправить немедленно жандармовъ, но несмотря на эти мѣры, роковое варево вспыхивало то тамъ, то сямъ, и освѣщало горизонтъ.
Однако, черезъ нѣсколько дней послѣ того, какъ многія лица были арестованы, пожары прекратились. Цѣль патеровъ достигнута, они напугали народъ, они показали грозный призракъ своего шаманства, и кто не захочетъ, чтобы у него выгорѣли хлѣба или чтобы надъ его головой не занялась пламенемъ крыша дома, тотъ впередъ будетъ знать, какъ вести себя относительно всѣхъ притязаній шаманствующихъ фокусниковъ. Послѣ всего этого, какое дѣло патерамъ, что ихъ послушныя овцы попали въ тюрьму или были осуждены на каторжныя работы… Нашлись, правда, люди, утверждавшіе, что не эти несчастные фанатики были главные, настоящіе преступники, и что всю тяжесть наказанія заслужили болѣе тѣ господа, которые внушали имъ дикую мысль, которые въ темную ночь направляли ихъ преступную руку. Но чтоже изъ всего этого? Людямъ, такъ разсуждавшимъ, было отвѣчено, во имя свободы культовъ, что епископы, съ своей точки зрѣнія, были совершенно правы, и что они пока неуязвимы.
Другой курьезъ. Монсеньоръ епископъ мехельнскій въ своей пастырской заботливости пожелалъ сдѣлать и человѣческіе зародыши (foetus) причастниками благодати, уготованной мученикамъ и исповѣдникамъ св. вѣры. По непреложному ученію единой истинной правовѣрной католической церкви — ученію, основанному на авторитетѣ соборовъ, преданій, св. писанія и св. отцевъ, всѣ дѣти или зачатки, умершіе безъ крещенія, подлежатъ неотмѣнному осужденію. По этому поводу знаменитый Боссюэтъ обрушилъ на противниковъ указаннаго ученія громы Исаіи, а достопочтенный Денисъ Пето формулировалъ эту доктрину въ своихъ, поучительныхъ силлогизмахъ. И вотъ, монсеньору епископу Мехельна случилось увидѣть въ музеѣ ботаническаго сада всѣ эти банки, гдѣ сохраняются человѣческіе зародыши всѣхъ временъ; многія изъ этихъ тѣлъ не имѣютъ даже человѣческаго подобія, нѣкоторыя похожи на бѣловатыхъ гусеницъ. Монсеньоръ сталъ размышлять при этомъ видѣ: «въ то время, какъ тѣла этихъ несчастныхъ существъ мокнутъ въ спиртѣ, ихъ души погружены во огнь преисподней, и все за первородный грѣхъ праотца Адама. А если бы можно было, при ихъ жизни, обмыть то, что соотвѣтствуетъ головѣ, то вѣдь сколько было бы спасенныхъ душъ! О, я ихъ спасу, непремѣнно спасу!»
Монсеньоръ сталъ размышлять, соображать, изучать. Онъ весь погрузился въ чтеніе книгъ по акушерскому искуству… и вдругъ какъ хватитъ себя по лбу указательнымъ перстомъ! «Нашелъ, нащелъ!» вопіетъ монсеньоръ: — «я спаситель зародышей!» — И вотъ онъ собралъ свой епархіальный совѣтъ и, указывая его членамъ на клистирный насосъ доктора Эгизье, имѣющій гибкую каучуковую трубку, объяснилъ имъ, какимъ образомъ можно окропить, зародышъ нѣсколькими каплями святой воды, которыя спасутъ его отъ адскихъ мученій.
Каноники долго разсуждали объ этомъ важномъ предметѣ, приводили всевозможные случаи и, наконецъ, взаключеніе своихъ совѣщаній, единодушно объявили, что клистирная трубка обходилась бы слишкомъ дорого для бѣдныхъ приходскихъ пастырей (въ аптекахъ она стоитъ двѣнадцать франковъ, у Шаррьера — шестнадцать), что нельзя всегда навѣрное разсчитывать на удачное дѣйствіе и что, принявъ все это въ соображеніе, гораздо лучше безъ дальнѣйшихъ церемоній распластать тѣло матери, вытащить изъ него зародышъ и немедленно окрестить его по всѣмъ правиламъ искуства. Монсеньоръ Мехельна убѣдился этими доводами и, вслѣдъ затѣмъ, разослалъ пастырскія посланія къ священникамъ, настоятелямъ и викаріямъ своей епархіи: «Какъ только скончается женщина, которую вы предполагаете беременною, разрѣжьте ей тѣло или предоставьте это сдѣлать другимъ, потомъ вытащите плодъ и окропите его святою водою».
Представьте же себѣ, какъ взбудоражились при этомъ либералы! Это дикая, чудовищная фантазія, закричали они, — пошлое, отвратительное шутовство. «Ничего-то вы, господа честные, въ этомъ не смыслите», запѣли имъ въ отвѣтъ патеры: — «сіи бо суть, тайны нашей святой вѣры. Если осужденіе всѣхъ дѣтей, умершихъ безъ крещенія, такъ же несомнѣнно, какъ первородный грѣхъ, то можно ли задумываться о средствахъ, чтобы спасти столько человѣческихъ душъ?!..»
Клерикально-акушерскую экспедицію открылъ приходскій священникъ деревни Боомъ. Это былъ дюжій дѣтина, зараженный чувствительностью не больше простого мясника или живодера. Причастивъ свою умирающую прихожанку и принявъ послѣдній ея вздохъ, онъ немедленно и безъ всякаго шума подхватываетъ ея тѣло съ постели, швыряетъ его на столъ и, вооружавъ кухоннымъ ноженъ, раскрываетъ это тѣло также, какъ обыкновенно отворяетъ двери своей церкви. Онъ рѣжетъ и крошить, погружаетъ свои окровавленныя руки въ теплыя внутренности покойницы, роется и щупаетъ въ кишкахъ, отрывая отъ нихъ тотъ или другой кусокъ. Наконецъ, его преподобіе уже и самъ ничего не разберетъ въ этой массѣ изорванныхъ органовъ и не знаетъ, что ему дѣлать со всѣми этими кусками мяса, вынутыми изъ тѣла. Порядномъ умаявшись, онъ, наконецъ, восклицаетъ: «Эдакая чертовщина!» — затѣмъ кое-какъ всовываетъ внутрь вывалившіеся обрѣзки, умываетъ руки, и отправляется во свояси.
На слѣдующій день къ нему съ достодолжнымъ почтеніемъ является господинъ коммисаръ, вѣжливо замѣчающій, что ему, патеру, слѣдовало бы испросить разрѣшенія королевскаго прокурора я обождать 24 часа, такъ какъ срокъ этотъ требуется закономъ до преданія тѣла землѣ или до произведенія какихъ либо въ немъ операцій. «А мнѣ что ваши законы!» яростно возражаетъ отважный патеръ, — я ихъ знать не хочу, ваши законы, вотъ что! Я получаю мои инструкціи изъ Мехельна и долженъ исполнять ихъ". Коммисаръ шаркнулъ ножкой, сдѣлалъ почтительный реверансъ — и дѣло кончено.
Другой казусъ происходилъ въ Церселѣ (брехтскій кантонъ). Одна молодая дѣвушка была очень больна, по еще не успѣла скончаться, какъ священникъ — еще молодой, довольно наивный и не умѣвшій еще порядочно работать ноженъ — обратился къ отцу умирающей и, подавъ ему перочинный ножикъ, сказалъ: «Я имѣю причины думать, что ваша дочь предавалась грѣховному блуду. Я убѣжденъ, что она беременна. Разрѣжьте ей тѣло, и мы спасемъ, по крайней мѣрѣ, душу ребенка животворными водами святаго крещенія!»
Отецъ вытаращилъ на патера изумленные глаза, потомъ взглянулъ на дочь — и вдругъ повалился безъ чувствъ. Патеръ остался непоколебимъ, распорядился, чтобы отца вынесли вонъ, и послалъ за акушеркой, которой онъ не замедлилъ предложить свой ножикъ. Та предпочла бритву, и какъ только, по ея соображеніямъ, дѣвушка скончалась, бабка распорола ей животъ, но напрасно шарила и рылась въ теплыхъ внутренностяхъ — дѣвушка оказалась небеременною.
Дѣло это, однако, подняло нѣкоторый шумъ, и слишкомъ услужливая операторша была потребована въ медицинскую коммисію.
— «По какимъ признакамъ», спросили ее, — «вы сочли дѣвушку умершею?» — «По какимъ признакамъ, добрые господа? Да такъ, безъ признаковъ. Думалось мнѣ такъ, что она померла — и болѣе ничего».
Мы можемъ сказать и о другихъ подвигахъ религіознаго усердія. Въ низшихъ слояхъ общества St Vincent de Paul’я духовенство составляетъ лиги рабочихъ, которые, съ дубьемъ въ рукахъ, обязываются слѣдить за сохраненіемъ святаго вѣроученія. Это полицейскіе агенты или, если хотите, евнухи католической ортодоксіи. Церковь ухищряется въ Бельгіи, какъ во Франціи, въ Швейцаріи какъ и въ Испаніи, создать іезуитское государство посреди политическаго. Она имѣетъ свою священную фалангу въ палатахъ представителей и въ сенатахъ, она имѣетъ своихъ усердствующихъ адвокатовъ, которыхъ противопоставляетъ свободномыслящимъ и индифферентнымъ адвокатамъ, она завербовываетъ въ свою службу врачей, инженеровъ, рекрутовъ, она отыскиваетъ ихъ въ морскихъ и военно-сухопутныхъ училищахъ, въ Сенъ-Сирѣ, какъ и въ политехнической или архитектурной школѣ; она составляетъ корпорацію поборающихъ за нее ученыхъ, которыхъ направляетъ противъ недисциплинированныхъ и разрозненныхъ группъ позитивистовъ, матеріалистовъ и свободномыслящихъ. Католическая церковь мастерски умѣетъ пользоваться ассоціаціей, этимъ страшнымъ рычагомъ, великую грядущую силу котораго начинаетъ предчувствовать вторая половина XIX столѣтія. И церковь пользуется имъ также, какъ въ XVI вѣкѣ умѣла успѣшнѣе всѣхъ другихъ воспользоваться новымъ изобрѣтеніемъ книгопечатанія. Подобно тому, какъ тогда она поддерживала въ ремесленныхъ обществахъ органическія, постоянныя козни, имѣвшія цѣлію преслѣдованіе гугенотовъ, подобно тому, какъ она организовала святую лигу Гизовъ и «святое братство» (La Santa Hermandad) инквизиціи, — также точно и теперь церковь эта собираетъ подъ свои знамена самый невѣжественный, пьяный, фанатическій сбродъ въ средѣ фламандскаго населенія, чтобы идти ратью противъ еретиковъ. Такъ, рабочіе знаменитой фабрики Джона Кокерилля составили братство Спасительнаго Ученія съ цѣлію заставить своихъ товарищей ходить къ обѣднѣ и исповѣди. Они господствовали ужасомъ, и жертвы ихъ не осмѣливались на нихъ донести; даже отцы, матери и братья ихъ жертвъ отказывались показывать противъ нихъ въ судѣ, потому что мщеніе этихъ новыхъ инквизиторовъ было ужасно, и преслѣдованія достигали крайней жестокости. Отъ людей, не очень ревностныхъ посредствомъ поджариванья ляшекъ и вколачиванья раскаленныхъ иголокъ въ различныя части тѣла вымогались разные подарки въ пользу церкви, а также наружное исполненіе обряда. Противъ слишкомъ упорныхъ употреблялась послѣдняя мѣра духовнаго понужденія — распинаніе. Жертву привязывали за руки и ноги къ двумъ, соединеннымъ винтомъ, доскамъ, которыя, раздвигаясь на подобіе двухъ половинъ ножницъ, страшно растягивали несчастнаго, причемъ палачи кричали ему: «исповѣдуй единую католическую вѣру, исповѣдуй, окаянный!» Мученія были ужасны, но не оставляли слѣдовъ и не всегда сопровождались смертью. Но двое изъ жертвъ — Ванъ-Стеенбергенъ и Сенлемансъ — имѣли слабость преставиться. Послѣдній, вслѣдъ за своею пыткою, кое-какъ дотащился къ себѣ домой, и въ своей предсмертной агоніи умолялъ своихъ мучителей, называя ихъ по именамъ. Этимъ путемъ мѣстное правосудіе провѣдало о существованіи страшнаго братства и собрало кое-какія признанія, разоблачившія часть истины. Около полдюжипы этихъ ревностныхъ католиковъ были отправлены въ каторгу. Но, какъ обыкновенно водится, главные виновники и зачинщики этихъ преступленій — мрачный Совѣть бельгійской инквизиціи, антверпенской секціи, продолжаетъ засѣдать въ епископскомъ дворцѣ на мягкихъ креслахъ — и можетъ ли правосудіе затѣвать ссору съ этими священными бандитами?
Отъ Бельгіи къ Франціи переходъ нечувствителенъ. Мы бы могли порасказать о разныхъ вопіющихъ пакостяхъ, совершающихся братьями христіанскихъ школъ, и о другихъ скандалахъ, отъ времени до времени марающихъ столбцы газетъ. Но вся эта нескончаемая вереница мерзостей, подъ конецъ, хоть кому опротивѣетъ. Дѣйствительно, католицизмъ давитъ, душить западную Европу и терпѣніе становится рѣшительно не въ моготу. Мы говоримъ о немъ какъ можно меньше, и только потому, что нужно же отъ времени до времени накрыть его на мѣстѣ преступленія и разсказать иногда о его подвигахъ. Впрочемъ, онъ уже и такъ заклейменъ отъ макушки до пять, словно Alpstock, испещренный^ названіями горъ, — а все по прежнему бодръ, веселъ и наглъ. Онъ-то и поднимаетъ вверхъ голову, онъ-то и задаетъ отчаяннаго, форсу. Но чѣмъ больше онъ важничаетъ и кобенится, чѣмъ больше торжествуетъ въ своей наглости, тѣмъ болѣе возбуждаетъ къ себѣ ненависть. Теперь уже становится совершенно яснымъ, что несмотря, на наступательный союзъ, заключенный между французскимъ правительствомъ и духовенствомъ, послѣднее накликаетъ противъ себя глухую грозу, и всѣ прогрессисты единодушно убѣждены въ необходимости отдѣлить церковь отъ государства. Клерикаламъ стоитъ только продолжать свою обычную тактику еще впродолженіи нѣкотораго времени, чтобы доставить несомнѣнное торжество религіозному скептицизму. Вслѣдъ за послѣдней экспедиціей кардиналовъ и епископовъ въ сенатѣ, свободномыслящій спиритуализмъ былъ разбить на голову и, органомъ своего наиболѣе талантливаго представителя — Вашеро, выражаеть желаніе примириться съ матеріализмомъ. Жоржъ-Зандъ высказывается почти въ такомъ смыслѣ, Эжейь Бюрнуфъ объявляетъ, во имя науки культовъ, что католическій принципъ въ конецъ истощился, и что теперь легко разсчитать низхожденіе (онъ хотѣлъ сказать паденіе) свѣтской власти папъ. Въ средѣ обучающейся молодежи строгаго позитивиста называютъ уже отсталымъ человѣкомъ. Чтобы дать читателю понятіе о религіозныхъ чувствахъ парижскаго населенія, мы приведемъ здѣсь сцену, происходившую нѣсколько дней тому назадъ въ собраніи около двухъ тысячъ особъ въ танцовальной залѣ, куда были созваны всѣ тѣ, которые интересовались вопросомъ о женскомъ трудѣ.
Собраніе состояло большею частію изъ мелкой буржуазіи и изъ избраныхъ представителей рабочаго класса. Одинъ ораторъ позволилъ себѣ употребить довольно ходячее выраженіе: «Que Dieu nous en préserve.» (Да сохранитъ насъ отъ того Богъ.)
Вдругъ изъ многихъ угловъ залы поднялись шумные протесты: «возьмите назадъ эти слова!»
— Позвольте мнѣ объясниться. Это выраженіе очень обыкновенно въ языкѣ и не имѣетъ…
— Назадъ возьмите ваше выраженіе!
— Однако…
— Возьмите же назадъ ваши слова, говорятъ вамъ! закричали сотни голосовъ. Страшный гвалтъ. Несчастный ораторъ сходитъ съ трибуны. Одинъ изъ его друзей занимаетъ его мѣсто.
— Господа, вѣдь мы всѣ стоимъ за безусловную свободу, не такъ ли?
— Да, да, тысячу разъ да.
— Господа, вѣдь вы позволяете все думать, все говорить, все объяснять.
— Да, разумѣется, конечно, говорите, говорите…
— Такъ позвольте же вамъ сказать, господа, въ качествѣ либерала, христіанина-либерала…
— О фи! О фи! Фи!..
— Что всякій имѣетъ право вѣрить въ Бога…
— Объяснитесь объ этомъ съ Бельо!
— Потому что еслибы вы не признавали за мною права вѣрить въ Бо…
— Къ Бельо, ораторъ! Маригь къ Бельо!!. Поднялась страшная суматоха, всякій горланилъ, жестикулировалъ. Второй ораторъ усталый, сконфуженный, также дезертировалъ съ своей кафедры, и его пораженіе сопровождалось громомъ оглушительныхъ апплодисментовъ. Впродолженіи этой сцены бѣдняжка императорскій коммисаръ выдѣлывалъ самыя уморительныя тѣлодвиженія, словно одержимый холерою, и приказывалъ президенту вмѣшаться въ эту исторію, но тотъ — ни гу-гу… и коммисаръ не осмѣлился прекратить засѣданіе.
Вообразите же себѣ, какое милое дѣйствіе на настроенную подобнымъ образомъ публику должно было произвести сообщенное журналами извѣстіе о томъ, что императорскій принцъ изволилъ будто бы сказать слѣдующее: «когда я буду императоромъ, то не потерплю ни одного безбожника во Франціи, — я хочу, чтобы всякій усердно посѣщалъ храмъ божій и молился». Эти слова были подхвачены и комментированы во многихъ періодическихъ изданіяхъ Парижа, которыя свои статьи по этому предмету обыкновенно оканчивали такимъ соображеніемъ: «пусть будетъ и такъ! Хорошо уже то, что насъ, по крайней мѣрѣ, предупредили». Но газета Opinion Nationale убѣждала правительство опровергнуть этотъ непріятный слухъ, однако на воззваніе это не было обращено никакого вниманія, если только не считать отвѣтомъ того, что императоръ представилъ собравшейся въ шалонскомъ лагерѣ арміи тринадцатилѣтняго сына, какъ наслѣдника своей мысли и будущаго продолжателя своего дѣла.
Пока императоръ еще живъ и сохраняетъ свои умственныя силы, правительство заранѣе старается приготовить страну къ регенству императрицы икъ царствованію Наполеона IV.
Теперь, когда принцъ поправился отъ болѣзни, которая чуть было не осудила его ходить на костыляхъ, маленькаго Наполеона стараются выставить на показъ. Его заставляютъ, смѣху ради, управлять морскими эволюціями въ Шербургѣ старые капитаны, сѣдоволосые адмиралы подаютъ видъ, будто принимаютъ его приказанія, подобно тому, какъ прежде ломались предъ нимъ распорядидители Всемірной выставки. Недавно этого ребенка, еще неокончившаго шестого класса своего обученія, заставили предсѣдательствовать при раздачѣ наградъ лучшимъ воспитанникамъ изъ всѣхъ лицеевъ Франціи. При этомъ ему была назначена очень миленькая роль въ небольшой комедіи; онъ долженъ былъ увѣнчать молодаго Кавеньяка первой наградой за греческій переводъ. И вотъ принцъ вскарабкается на стулъ и положитъ лавровый вѣнокъ на чело лицеиста, лицеистъ, разумѣется, преклонится долу, и тогда сынъ Наполеона, въ порывѣ великодушія, обниметъ сына Кавеньяка, а предстоящіе, разумѣется, разразятся громомъ восторженныхъ рукоплесканій при этомъ трогательномъ зрѣлищѣ — символѣ примиренія между Coup d’Etat и его жертвами. Вся эта сцена была, какъ нельзя лучше, заранѣе приготовлена въ совѣтѣ министровъ и уже его высокопревосходительство министръ Дюрюи подчеркнулъ весьма прочувствованныя фразы, которыя долженъ былъ произнести принцъ предъ блестящимъ собраніемъ, среди всѣхъ возможныхъ великихъ особъ избраннаго парижскаго общества. Но, къ несчастію, тутъ случилось одно весьма мизерное обстоятельство: несмотря на громогласное вызываніе, несмотря на понуканіе г. министра народнаго просвѣщенія и г. ректора университета, Кавеньякъ сынъ отказался встать и оставался на своемъ мѣстѣ, словно пригвожденный въ скамьѣ. Это упорство возбудило живѣйшее негодованіе наслѣдника престола, и принцъ рыдалъ отъ злости (см. le Constitutionnel), тогда какъ публика., эта шаловливая публика, разражаясь оглушительными аплодисментами, горланила: «vive Саvaignac!….» Съ другой стороны, императрица тоже частенько выставляетъ себя на первый планъ и предсѣдательствуетъ въ совѣтѣ министровъ, хотя это. и не разрѣшается ей ни конституціей, ни даже какимъ либо декретомъ. Привержицы принца Pionpion (Жеромъ Наполеонъ) сильно на это негодуютъ и съ ѣдкостью напоминаютъ о предписаніяхъ салическаго закона. Но вліяніе императрицы чувствуется болѣе и болѣе, и уже кто-то могъ сказать, что императоръ царствуетъ, — а императрица управляетъ. Теперь уже есть приверженцы императора, во главѣ которыхъ стоитъ Руэ, и приверженцы императрицы, предводимые Линаромъ. Само собою разумѣется, что эти два превосходительства сильно недолюбливаютъ другъ друга. У императрицы нашлись ужь и фавориты, въ первыхъ рядахъ которыхъ фигурируетъ юный Поль-де-Кассаньякъ, достойный сынъ своего папеньки; этого юношу безъ всякой клеветы можно назвать лжецомъ, шпіономъ, бездушныхъ торгашемъ, даже убійцею (онъ дрался на дуэли и убилъ своего противника) и…. будущимъ депутатомъ Законодательнаго корпуса. Поль — довольно дюжій, широкоплечій парень, съ цвѣтомъ лица креолки, съ густыми волосами. Онъ награжденъ орденокъ 15 августа, такъ какъ пѣлъ счастье попасть и въ списокъ императора, и въ число господъ, протежируемыхъ императрицею. Этотъ Каесаньякъ второй отважился объяснять публикѣ Pays, въ оффищозномъ органѣ имперіи, что если оффиціозный Constitutionnel, повинуясь приказанію, такъ величественно и сладкогласно запѣлъ о мирѣ, то сдѣлалъ это только для того, чтобы одурачить безмозглыхъ буржуа. Еще лучше: этотъ же юный Кассаньякъ безъ всякихъ околичностей осмѣлился сказать, что даже рѣчь императора — самого императора, произнесенная имъ въ Труа съ такимъ шумнымъ аккомпаниманомъ оркестра, имѣла цѣлью только отвести глаза Европы отъ военныхъ приготовленій Франціи, словомъ, что это было тонкое лукавство, или называя вещи ихъ собственными именами, что императоръ просто напросто лгалъ. О, конечно, нужно обладать большою благосклонностью двора, чтобы дерзнуть отливать подобныя пули? Само собою разумѣется, что ужь если Кассаньякъ такъ безцеремонно выражается объ императорѣ, то и республикѣ тоже порядкомъ отъ него достается; по этому поводу одинъ молодой республиканецъ поднялъ перчатку к вызвалъ дерзкаго на смертельный поединокъ, котораго приготовленія волновали всѣ страсти въ Парижѣ цѣлыхъ трое сутокъ. Парижанамъ особенно нравилось то обстоятельство, что бонапартистъ и республиканецъ готовились вступить между собою въ смертельную потасовку. Боги, разумѣется, приняли сторону болѣе искуснаго бреттера, который, проткнувъ легкое своего противника, отправился прельщать собою въ теченіе трехъ часовъ бульварную публику, а послѣ того устремился принимать поздравленія ея величества императрицы.
Въ Фонтенебло графу и графинѣ Джирдженти было оказано торжественное и изумительно пышное гостепріимство, не смотря на то, что путешественники прикрывались инкогнито, которое другіе обязывались уважать. Для этой четы были предприняты такія издержки, какихъ не сочли нужнымъ сдѣлать для старой вдовы — англійской королевы, какихъ едва ли удостоили прусскаго короля и русскаго императора. Но кто же эти высокіе путешественники? Графиня — дочь благодушной Изабеллы, испанской королевы — вышла за мужъ за молодаго брата Франческо II, экс-короля Обѣихъ-Сицилій. Въ день выступленія Гарибальди въ Неаполь этому королевскому братцу захотѣлось для забавы прыгать на одной ножкѣ около часа. Теперь юношѣ-супругу 22 года отъ роду: онъ небольшого роста, и шпага доходитъ у него чуть не до самой шеи, у графа маленькіе красноватые глазки, неправильныя чертя лица, и вообще всѣмъ ансамблемъ своей фигуры онъ также мало привлекателенъ, какъ и его братецъ и юная супруга.
Инфантѣ Маріѣ Изабеллѣ 17 лѣтъ отъ роду. Это старшая дочь испанской королевы, которая шесть лѣтъ съ ряду не имѣла дѣтей и, наконецъ, родила эту инфанту, названную принцессою астурійскою. Этотъ титулъ астурійской принцессы или иначе наслѣдницы престола былъ у ней отнятъ при рожденіи ея брата — нынѣшняго королевскаго принца, но въ народѣ она по прежнему удержала свое фамильярное прозвище Araneja, неимѣющее собственно никакого значенія, если только названіе это не напоминаетъ того обстоятельства, что при рожденіи инфанты, Арана былъ однимъ изъ наслѣдниковъ Мануэля Годоя., фаворита Маріи Луизы и знаменитаго Муньоса, который состоитъ нынѣ въ брачныхъ узахъ съ королевою матерью — Христиною.
Замѣтимъ мимоходомъ, что такъ какъ принцесса эта должна была продолжать династію, неправедно овладѣвшую престоломъ по мнѣнію легитимистовъ, то рожденіе инфанты возбудило ихъ злобу, и знаменитый лигитимисткій патеръ Мерино — этотъ странный типъ изувѣрства, цинизма и простодушія — направилъ свой преступный кинжалъ въ утробу королевы.
Съ того самого дня, когда инфанта, вслѣдствіе рожденія брата, перестала называться наслѣдницею, въ ней пробудилось чувство зависти, которое, разумѣется, нисколько не способствало къ смягченію ея характера. Чтобы разомъ окончить различныя не совсѣмъ скромныя ухаживанья, которыхъ она сдѣлалась предметомъ и которыя обращали на нее вниманіе и двора, и столицы, инфанту поспѣшили выдать замужъ, чуть только она достигла совершеннолѣтія, и въ сожители дали ей Гаэтано Джирдженти — Гаэтано Urgente (безотлагательно нужный), какъ ошибочно произноситъ народъ. Королева, съ одной стороны, такъ рада этому браку, а съ другой такъ обезкуражена трудностями баснословно сквернаго управленія, что по временамъ благосклонно выслушиваетъ внушенія патера Кхарета, который совѣтуетъ ей отказаться отъ короны въ пользу принца астурійскаго и поручить регенство г-жѣ Джирдженти. Изъ всѣхъ рѣшеній запутаннаго вопроса это было бы одно изъ самыхъ нелѣпыхъ. Пока оно осуществится, графъ и графиня путешествуетъ, какъ простые смертные, хотя въ Фонтенебло имъ и былъ оказанъ самый лестный, самый пышный и торжественный пріемъ, — и все это дѣлалось въ пику принцу Гумберту и принцессѣ Маргаритѣ. которые въ своемъ брачномъ вояжѣ еще не успѣли свернуть съ своей дороги и сдѣлать обязательный визитъ ея величеству императрицѣ Евгеніи, и сія строгая дама поклялась отмстить за себя. Въ италіянской корреспонденціи, по этому поводу, только и толковъ, что о бурбонскихъ, испанскихъ и папскихъ козняхъ. Журналы рѣшаются почти серьезно обсуждать планы, приписываемые этимъ неугомоннымъ заговорщикамъ. Рѣчь идетъ о томъ, что будто бы готовится военное снаряженіе 40 или 50 тысячъ разбойниковъ, которые объявятъ своимъ законнымъ королемъ брата графа Джирдженти. Французы выступятъ изъ Рима, чтобы подкрѣпить свою армію противъ Германіи. Ихъ мѣсто немедленно будетъ занято испанскимъ отрядомъ въ 40 или 50 тысячъ человѣкъ. Католики и бандиты братски соединятся, чтобы возстановилось въ Неаполѣ господство законнаго короля. Съ своей стороны, святѣйшій отецъ погрузился въ военныя приготовленія, слишкомъ непомѣрныя для его бюджета. Церковь, гнушающаяся пролитіемъ крови, словно нищенка, выканючиваетъ со всѣхъ сторонъ крѣпостныхъ орудій и мортиры, гаубицы и карабины, сабли и штыки. Епископы сами собираютъ динарій св. Петра, доятъ всѣхъ своихъ телушекъ, на всѣхъ богомолокъ и странницъ наложена контрибуція. Результаты выступаютъ уже предъ нами во очію; длинныя вереницы муловъ тянутся по дорогѣ въ Марсель, гдѣ ихъ нагрузятъ на суда и повезутъ въ Чивитта Веккію. Эти сотни муловъ посылаются въ Римъ вовсе не для того, чтобы на нихъ катался святѣйшій папа: ихъ запрягутъ въ артиллерійскіе ящики святой матери — церкви. Епархіи Ренна и Кемне посылаютъ осадныя орудія, преслѣдуемая церковь Англіи — эта «голубка, стонущая въ лапахъ Альбіона» — препровождаетъ армстронгови пупки, выкованныя изъ стали, правовѣрные бельгійцы, такъ жестоко преслѣдуемые туземными либералами, дѣлаютъ сообща складчину и отправляютъ груды люттихскихъ ружей и разнаго новаго оружіи, въ особенности кавалерійскихъ мушкетовъ, которыхъ, какъ кажется, въ арсеналѣ св. вѣры совершенно не оказывалось. Нѣкоторыя страны утѣшаютъ «раба рабовъ божіихъ» присылкою денегъ, другія страны услужливо шлютъ смертоносное оружіе. Намѣстникъ Іисуса Христа вербуетъ въ свою службу гельдернскихъ зуавовъ, спаговъ Фрисландіи и Оверъ-Исселя. Затѣмъ этихъ рекрутовъ, поступающихъ въ армію св. вѣры, муштруютъ французскіе сержанты, учатъ ихъ заряжать въ четыре пріема, а какой нибудь почтенный патеръ отъ времени до времени даетъ непослушнымъ знатную сѣкуцію. Чтобы собрать всю эту наемную шайку, чтобы накупить для нея галуновъ, плюмажей, сабель, ятагановъ, петлицъ и погоновъ, чтобы взгромоздить на боченкахъ Ріо Nono — этого благодушнаго, жирненькаго, милаго человѣка, облеченнаго и бѣлую хламиду — патеры слезно умоляютъ и нищенствуютъ, вымогаютъ грошикъ здѣсь, копѣечку тамъ, легенькій билетикъ въ тысячу франковъ подальше, — грабятъ суммы, ввѣренныя имъ для милостынь и тайныхъ подаяній, торгуютъ душами чистилища.
Усердствующіе Frères Ignorantins заставляютъ своихъ питомцевъ, вмѣсто переписыванья страницъ, дѣлать патроны, убѣждаютъ старыхъ дѣвъ продавать чижа или другую любимую птичку и выручку, вмѣстѣ съ копѣечными сбереженіями, жертвовать на покупку пуль. Молодыхъ дѣвушекъ они убѣждаютъ продавать свои волосы, у больныхъ людей вымогаютъ деньги, предназначенныя ли посѣщенія водъ и поправленія здоровья, старымъ дурамъ запрещаютъ даже покупать гребешки и искуственные зубы, наконецъ, не стыдятся даже торговаться за напутственную молитву для умирающихъ. И всѣ эти мелкія и крупныя мошенничества приводятъ къ накопленію многихъ милліоновъ. Конечно далеко не всѣ эти милліоны собраны такимъ нечувствительнымъ образомъ, и было замѣчено, что крупныя суммы поступаютъ въ бюджетъ войны только вслѣдствіе перемѣны теченія капиталовъ. Такъ миссіонерская дѣятельность между отдаленными народами замѣтно ослабѣла, потому что цифра доходовъ, поддерживавшихъ ее, внезапно понизилась. Не менѣе пострадало и дѣло призрѣнія малолѣтнихъ китайцевъ, отнимавшее у милліоновъ европейскихъ дѣтей милліоны су въ недѣлю, на которые благочестивые миссіонеры выкупали потомъ невинныхъ китайскихъ малютокъ, брошенныхъ злыми матерями на съѣденіе свиньямъ для откармливанія этихъ нечистыхъ животныхъ. Ужъ мы должны вѣрить преподобнымъ патерамъ — вѣдь они собираютъ деньги для этой цѣли!..
Конечно, намъ очень нравится, что католическая церковь предается такому разнузданному безумію. Намъ очень пріятно, что она швыряетъ камнемъ въ науку, проклинаетъ человѣческую мысль, свирѣпствуетъ противъ прогресса. Любо и весело намъ видѣть, какъ господинъ Луи Вельо воюетъ во Франціи, въ срединѣ второй половины XIX вѣка, противъ гражданскаго брака: это заставляетъ насъ забыть, что лѣтъ двадцать тому назадъ патеры окропляли деревья свободы купоросомъ и святой водою. Радостно намъ, что епископы запрещаютъ свѣтскимъ людямъ учить женщинъ, что Syllabus былъ брошенъ въ пику XIX вѣку, что католическая церковь, собравъ свои послѣднія интеллектуальныя силы, старается убѣдить насъ, будто для нашего спасенія необходимо вѣрить Firnmaculée Conception. Забавно намъ также, что послѣднія силы церкви заняты бюджетомъ, и что изъ свѣтской власти она сдѣлала новый принципъ, на которомъ теперь вращается весь католицизмъ.
Чтобы узаконить свои военныя приготовленія, паписты разглашаютъ слухъ о возмущеніи, замышляемомъ революціонерами Рима и его окрестностей. Трудно знать, что истиннаго въ этихъ слухахъ. Правда, они неосновательны, однако не лишены извѣстной доли вѣроятія. Да и кого мы удивимъ, если скажемъ, что гарибальдійцы болѣе, чѣмъ когда либо, ненавидятъ папство, что мадзинисты болѣе, чѣмъ когда либо, ненавидятъ роялизмъ, что для современной Италіи становится рѣшительно не въ моготу сносить этотъ порядокъ вещей, при которомъ нѣтъ ни для кого гарантіи, при которомъ эта несчастная страна разоряетъ свои финансы, теряетъ свою честь!.. Когда Везувій и Этна дымятся, нетрудно предвидѣть изверженіе.
Охлажденіе между Италіей и Пруссіей, явившееся результатомъ опубликованія бонапартистомъ Ла-Марморою переписки съ Узедомомъ, — усилилось въ послѣднее время до того, что теперь невольно рождается вопросъ: не разорвется ли окончательно дружественный союзъ 1866 года и не станутъ ли бывшіе союзники другъ противъ друга въ предстоящей войнѣ 1869 года, которая, по общему мнѣнію, неминуема.
Ожиданіе этой войны тягостно отзывается среди всѣхъ народовъ, которые не успокоиваются ни миролюбивыми рѣчами государей, ны клятвами министровъ, утверждающихъ, что теперь нѣтъ ни одной разумной причины для войны, что теперь всѣ шансы на сторонѣ мира. Націи остаются при своей тревогѣ, чуткимъ ухомъ слышать они глухой шумъ взводимаго курка револьвера, не смотря на то, что приняты предосторожности вооружаться какъ можно скрытнѣе. Императоръ Наполеонъ, послѣ смотра въ шалонскомъ лагерѣ, говорилъ генераламъ, собравшимся вокругъ него: «Я не скажу вамъ ничего, ибо если я буду говорить о томъ, что я жажду мира, только одного мира, каждый выведетъ отсюда заключеніе, что я желаю войны (тутъ кстати припомнить впечатлѣніе, производимое постояннымъ утвержденіемъ: „имперія есть миръ“). Этотъ выводъ произведетъ панику на биржѣ, и она приметъ его какъ окончательное доказательство приготовленій къ войнѣ. Пруссія распустила въ трехмѣсячный отпускъ почтенную цифру своихъ пѣхотинцевъ. Это также примутъ за вѣрный знакъ, что чрезъ три мѣсяца будетъ война и что, въ ожиданіи ея, Пруссія хочетъ усыпить бдительность своего противника».
Даже болѣзнь смѣлаго Бисмарка поступила въ число знаменій предстоящей войны. Этотъ министръ, послѣ своихъ успѣховъ, сталъ очень остороженъ и вовсе не желаетъ потерять то, что онъ такъ блистательно выигралъ; онъ желаетъ укрѣпиться въ новомъ положеніи, прежде чѣмъ рѣшится на новыя приключенія; онъ слишкомъ хорошо знаетъ, что почва колеблется подъ его ногами и плохо сдерживаетъ тѣ сооруженія, которыя онъ создалъ на скоро. Его личное положеніе, какъ перваго министра и истиннаго владыки Пруссіи, не болѣе какъ компромиссъ. Его враги, юнкерская партія, особенно ненавидящая его съ той поры, какъ побѣжденные имъ либералы принесли повинную и объявили себя его друзьями; — юнкерская партія старается всѣми силами очернить его предъ королемъ. Опубликованіе узедомо-ламармаровской переписки возбудило противъ него консерваторовъ всѣхъ цвѣтовъ и оттѣнковъ, которые никакъ не могутъ простить ему, и никогда не простятъ, не то, что онъ хотѣлъ разгромить Австрію, — съ этимъ они, пожалуй, готовы бы были примириться, — но то, что онъ громилъ ее съ помощью революціонеровъ. Они употребляютъ всевозможныя средства, чтобы нагадить Бисмарку. Они обвиняютъ его даже въ притворной болѣзни. Между тѣмъ Бисмаркъ дѣйствительно болѣнъ отъ усталости, и крѣпительныя средства почти совсѣмъ было возстановили его силы и ему оставалось только беречься, чтобы окончательно выздоровѣть. Но люди рѣдко выполняютъ мудрые совѣты. Не выполнилъ ихъ и мудрый Бисмаркъ. Послѣ веселаго завтрака съ окрестными землевладѣльцами, онъ отправился на прогулку верхомъ, упалъ съ лошади въ ровъ и опять очутился въ постели. Этимъ временемъ съумѣлъ ловко воспользоваться его соперникъ Мантейфель и попасть въ милость къ королю. Мантейфель былъ уже разъ фаворитомъ короля послѣ того, какъ онъ вызвалъ и ранилъ на дуэли неловкаго Твестена, осмѣлившагося критиковать анонимную брошюрку о переформироваріи арміи, которая приписывалась самому королю. Но Мантейфель всегда былъ болѣе ловкимъ куртизанокъ, чѣмъ тонкимъ политикомъ; въ Садовой онъ былъ побить Бисмаркомъ и принужденъ отступить. Бисмаркъ воспользовался своей побѣдой надъ соперникомъ вовсе ужь не умѣренно: онъ послалъ его, кажется, въ Мерзебургъ. Теперь вѣтеръ перемѣнился. Не пришлось бы Бисмарку тоже прогуляться куда нибудь.
Мантейфель теперь сталъ заискивать у Бейста, король Вильгельмъ, съ своей стороны, хочетъ сойдтись съ императоромъ Францомъ-Іосифомъ. Министръ отвѣчалъ сухо, императоръ холодно. Они имѣютъ слабость помнить удары, которыми ихъ такъ охотно попотчивали въ Хлумѣ и Садовой. Къ тому же у нихъ много другихъ хлопотъ! Внутреннія затрудненія увеличиваются съ каждымъ днемъ. Епископы становятся все болѣе и болѣе требовательными. Не лучше ихъ поступаетъ и крупная земельная аристократія. Если бы на мѣстѣ епископовъ и сеньоровъ были какіе нибудь портные или чулочники, ихъ дѣйствія подверглись бы обвиненію въ измѣнѣ, бунтѣ и оскорбленіи величества, но какъ знатные бунтовщики нашли себѣ горячую поддержку въ принцессѣ Софіи, матери императора, то ихъ возмущеніе называется болѣе мягкимъ словомъ: неудовольствіе.
Трудно предполагать, чтобы чешскій сеймъ собрался. Чешскіе депутаты, въ числѣ 84, прямо заявили, что императоръ не имѣлъ никакого права уничтожать октябрскій дипломъ, по которому онъ долженъ былъ управлять имперіей/ унитарной и федеративной. Этимъ уничтоженіемъ диплома нарушены ихъ права; нѣтъ болѣе легальной конституціи, а потому и нѣтъ никакого основанія собираться сейму. Они рѣшились даже сказать, что если императоръ позволилъ себѣ уничтожить октябрскій дипломъ, то и Чехія имѣетъ право снять съ себя всякія обязательства и потребовать возстановленія своихъ старинныхъ правъ и старинной независимости. Но нѣмецкая раса, какъ австрійцы, такъ и пруссаки, рѣшатся скорѣе сдеретъ съ лица земли Чехію, нежели позволить ей возстановить свои прежнія права и прежнюю независимость.
Сеймъ въ Брюннѣ тоже не изъ особенно спокойныхъ. Первое его засѣданіе даже не состоялось потому, что не хватало законнаго числа депутатовъ. Консерваторы, клерикалы, реакціонеры и чехи-націоналисты скопировали пражскій протестъ и во главѣ ихъ стали брюнскій епископъ принцъ Сальмъ Рейфенбергъ и экс-министръ императора графъ Белькреди, соперникъ Бейста.
Въ Лембергѣ также не мало затрудненій; въ облатокъ сеймѣ былъ поднятъ даже вопросъ о томъ, что сеймъ имѣетъ полное право требовать, чтобы ему была представлена для обсужденія общая конституція имперіи.
Эти три провинціи: Чехія, Галиція и Моравія съ завистью смотрятъ на Венгрію, которой сдѣлано много уступокъ. Они требуютъ, чтобы и имъ были сдѣланы подобныя же уступки. А Венгрія, предметъ ихъ Зависти, сама, въ свою очередь, возбуждаетъ неудовольствіе въ славянахъ, соединенныхъ съ нею.
Австрія осуждена на смерть, не смотря на ея свѣжесть и улыбающійся видъ; она похожа на миссъ, одержимую серьезною болѣзнію, которая однакоже не хочетъ отказаться отъ танцевъ на балу, отъ развлеченій и любитъ слушать нѣжныя признанія. Вѣна дала недавно блестящій праздникъ въ честь свободныхъ стрѣлковъ, собравшихся въ нее со всѣхъ сторонъ Германіи съ цѣлію брататься съ своими братьями вѣнцами и ободрить ихъ на сопротивленіе выходу Австріи изъ Германскаго союза. На этомъ празднествѣ раздавались восклицанія въ честь возрождающейся свободы, въ честь министровъ, дружески смѣшавшихся съ буржуазіей; министры произнесли иного рѣчей въ пользу мира. Послѣднія были приняты съ восторгомъ, и онъ былъ искрененъ, такъ какъ австрійскіе народы, также какъ и всѣ прочія европейскія націи, искренно желаютъ мира.
Виртембергцы, большой кассой прибывшіе на празднество, предложили устройство Южной конфедераціи, какъ противовѣса Сѣверной. Но этотъ проектъ не имѣетъ никакихъ шансовъ къ своему осуществленію. Въ республикахъ легко приходить ко всякимъ федеративнымъ комбинаціямъ, но съ монархіями сдѣлать это гораздо труднѣе. Можно ли составить, напримѣръ, серьезную федерацію изъ трехъ такихъ государствъ, какъ Австрія, Баварія, Виртембергъ?
Вѣнскій праздникъ оставилъ бы по себѣ самыя пріятныя воспоминанія между буржуазными либералами и республиканцами, сердце которыхъ размягчилось какъ воскъ послѣ братской фамильярности съ министрами, но это идиллическое настроеніе было нѣсколько разстроено заявленіемъ рабочихъ ассоціацій, прибывшихъ изъ Берлина и Сѣверной Германіи, и утверждавшихъ, что политика просто на просто чистѣйшая дѣтская забава предъ разрѣшеніемъ соціальныхъ вопросовъ, и что нечего много думать о германскомъ единствѣ, когда теперь надо стремиться къ космополитическому единству. Еще разъ политическій вопросъ столкнулся съ экономическимъ. Буржуазные революціонеры остались недовольны работниками, которые, по ихъ мнѣнію, думали внести раздоръ въ собраніе. Ихъ уху тяжело было слышать рѣзкія и вѣрныя нападки рабочихъ на буржуазію и ея безтактное отношеніе къ разрѣшенію главнѣйшихъ изъ экономическихъ "вопросовъ.
- ↑ Народная кличка Соединенныхъ штатовъ.