ПОЛИТИЧЕСКАЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ ХРОНИКА.
правитьЛордъ Дэрби умеръ. Смерть этого человѣка, бывшаго въ свое время искуснымъ и вліятельнымъ противникомъ Роберта Пиля, Пальмерстона, Росселя и Гладстона, не могла пройти безслѣдно, и дѣйствительно нѣкоторое время остановила на себѣ всеобщее вниманіе. Много разъ втеченіе нынѣшняго столѣтія Дэрби поперемѣнно то носилъ министерскій портфель, то находился въ парламентской оппозиціи въ числѣ самыхъ замѣтныхъ ея членовъ. Когда говорятъ о полу-дюжинѣ государственныхъ людей, давшихъ конкретную форму той политической абстракціи, которая называется царствованіемъ королевы Викторіи, въ ихъ числѣ не забываютъ упомянуть имя Эдварда-Джефри Дэрби, графа Стэнли. Газета «Стандартъ» говоритъ намъ, что лордъ Дэрби, XIV въ этой фамиліи, «осуществилъ собою идеалъ, подъ которымъ воображеніе и поэзія могутъ представить сына ста рыцарей, наслѣдника ста бароновъ. Между пэрами Англіи невозможно найти болѣе совершеннаго джентльмена, болѣе сознательно убѣжденнаго дворянина, который бы такъ серьезно понималъ значеніе девиза „noblesse oblige“, болѣе одареннаго всѣми физическими, умственными и нравственными качествами, составляющими признакъ высшаго существа, именуемаго членомъ англійской аристократіи.» "Ни одинъ государственный человѣкъ, продолжаетъ «Стандартъ», — не былъ такъ глубоко проникнутъ политическими традиціями своей страны, ни одинъ такъ ревностно не заботился о чести и величіи Англіи; никто не могъ съ такимъ достоинствомъ защищать права аристократіи и быть распорядителемъ судебъ англійскаго народа, какъ лордъ Дэрби, служившій лучшимъ примѣромъ для новой генераціи государственныхъ дѣятелей."
Такимъ языкомъ говорятъ панегиристы покойнаго лорда. Люди же безпристрастные скажутъ, что лордъ Дэрби не имѣлъ ни одного качества, характеризующаго великаго человѣка, и что въ Англіи тысячи портныхъ и сапожниковъ обладаютъ большей предусмотрительностію, большимъ политическимъ тактомъ и большей преданностію общимъ интересамъ. Но не имѣя ни малѣйшей искры генія, ни одного изъ высшихъ качествъ ума и сердца, Дэрби располагалъ нѣсколькими Лоростепенными талантами, которые, благодаря его огромному поземельному богатству, способствовали ему сдѣлаться значительной личностью. Когда человѣкъ владѣетъ тысячами десятинъ земли и получаетъ милліоны доходу, никто не назоветъ его глупцомъ; а если къ этому еще присоединяется тщательное воспитаніе, умѣнье держать себя въ обществѣ, извѣстная доля ума, — тогда не представляется никакого затрудненія занять видное мѣсто, сдѣлаться епископомъ, военнымъ генераломъ, посланникомъ и, наконецъ, даже первымъ министромъ.
Лордъ Дэрби представляетъ собою поразительный примѣръ того, какъ въ Англіи счастливое сочетаніе извѣстныхъ обстоятельствъ способствуетъ громадному успѣху.
Во-первыхъ, какъ мы уже сказали, онъ былъ страшно богатъ. Во-вторыхъ, въ юности онъ прилежно учился и настолько былъ силенъ въ сочинительствѣ, что въ университетѣ получилъ желалъ за сочиненную имъ латинскую оду на паденіе Сиракузъ; онъ вышелъ изъ оксфордскаго университета, увѣнчанный академическимъ лавровымъ вѣнкомъ. Уже съ этого времени никто не могъ сомнѣваться, что юному студенту суждено занять одну изъ высшихъ государственныхъ должностей. Но и впослѣдствіи, когда на его плечахъ тяготѣли интересы Великобританіи и ея колоній; когда онъ долженъ былъ заботиться о благосостояніи всѣхъ народовъ, всѣхъ сотенъ милліоновъ людей, которые повинуются британскому скипетру; когда онъ долженъ былъ погрузиться въ работы спеціальныхъ комиссій, въ чтеніе тысячи и одного рапортовъ, приходящихъ въ Лондонъ изъ земледѣльческихъ и промышленныхъ графствъ и изъ всѣхъ странъ земного шара, — какъ вы думаете, чѣмъ занимался въ тиши своего кабинета этотъ государственный человѣкъ? — въ сто пятьдесятъ третій разъ онъ переводилъ Гомера! Съ грустію приходится сознаться, что этой безполезной тратой времени Дэрби увеличилъ свое значеніе государственнаго человѣка во мнѣніи своихъ согражданъ. Островитяне Великобританіи не особенно нѣжно относятся къ присяжнымъ литераторамъ, къ журналистамъ, добывающихъ литературной и журнальной работой хлѣбъ, но они съ дѣтской наивностью восхищаются человѣкомъ, который занимается литературой не изъ куска хлѣба, не по призванію, а между дѣломъ, какъ досужій дилетантъ; человѣкъ, написавшему комментаріи къ Пиндару, охотно даютъ мѣсто секретаря колоній или инспектора таможенъ. Тоже и въ духовенствѣ. Богатыя прелатуры, тучныя пребенды легко получаются тѣми соискателями, кто силенъ въ греческой и римской литературѣ. Въ этой странной землѣ, теологъ значитъ человѣкъ съѣвшій собаку въ классикахъ. Въ англиканской христіанской церкви, чтобы сдѣлаться епископомъ или викаріемъ, мало знать евангеліе или апостольскія посланія, надо непремѣнно вызубрить еще оды Горація или комедіи Аристофана.
Въ-третьихъ, лордъ Дэрби былъ страстный спортсменъ. Держа огромныя пари за юныхъ жеребцовъ и кобылицъ, онъ сталъ знаменитостью во всей Англіи. Величайшій англійскій праздникъ, истинное національное учрежденіе слыветъ подъ именемъ дня Дэрби (The Derby day). Лордъ Дерби, увѣнчанный университетомъ, жаждалъ славы знаменитаго жокея, въ совершенствѣ понимающаго лошадиныя свойства; онъ завелъ великолѣпныхъ лошадей, стоющихъ ему страшныхъ денегъ, появлялся собственной персоной на скачкахъ и держалъ свору собакъ. Послѣднее, т. е. имѣніе своры собакъ, показывало, что лордъ Дэрби владѣетъ огромными лѣсами и можетъ приглашать на свои охоты все окрестное джентри, а также давать великолѣпные обѣды, ибо охота безъ роскошныхъ обѣдовъ въ Англіи немыслима. Чѣмъ они чаще, тѣмъ болѣе гостепріимный хозяинъ выигрываетъ во мнѣніи своихъ сосѣдей и они мало-по-малу становятся къ нему въ вассальныя отношенія. Такимъ образомъ, въ Англіи владѣлецъ своры собакъ легко можетъ располагать выборами въ парламентъ по своему произволу и занять видное политическое положеніе. Верхомъ на прекрасной лошади, галопируя за своими великолѣпными пойнтерами и борзыми, Дерби прославился, какъ одинъ изъ самыхъ знаменитѣйшихъ охотниковъ на лисицъ. Охотѣ же онъ обязанъ своимъ изумительнымъ здоровьемъ; онъ былъ какъ бы застрахованъ отъ болѣзней. Физическая энергія и исправное пищевареніе сдѣлали его живымъ и веселымъ. Уже давно замѣчено, что англичане питаютъ слабость къ своимъ государственнымъ людямъ веселаго характера; насколько они холодны и методичны въ своихъ собственныхъ дѣлахъ, настолько же они любятъ веселость въ дѣлахъ общественныхъ. Начиная съ. Вальполя и Норта установилось правиломъ не дѣлать серьезной мины въ занятіяхъ государственными дѣлами и этому правилу строго слѣдовали и Питтъ, и Каннингъ, и Мельборнъ и Пальмерстонъ. Гладстонъ составляетъ исключеніе; но потому-то онъ и не особенно нравится англичанамъ, что онъ блѣденъ, желченъ и часто бываетъ не въ духѣ; они выказываютъ ему болѣе удивленія, чѣмъ симпатіи; онъ уважаема, всѣми, любимъ нѣкоторыми, но что касается популярности, онъ ея никогда не достигнетъ. Въ немъ не достаетъ качества, такъ сильно развитаго въ Пальмерстонѣ, котораго англичане называли joyous dog, т. е. веселый малый, занимательный болтунъ. Лордъ Дэрби принадлежалъ къ категоріи занимательныхъ болтуновъ. Онъ болталъ чрезвычайно искусно, пересыпалъ свою рѣчь шутками и каламбурами. Онъ одинаково нравился какъ плебеямъ, такъ и патриціямъ: нужды нѣтъ, что всѣ его.умозаключенія были крайне поверхностны, выводы слишкомъ легкомысленны, но за то рѣчь его блистала легкостью, фразы сыпались быстро одна за другою, онъ говорилъ громко, дикція его была ясна, чиста, почти изящна; онъ обладалъ искуствомъ внезапныхъ нападеній, быстрыхъ и ловкихъ возраженій. Онъ не сказалъ ни одной блистательной рѣчи; онъ былъ не ораторъ, но говорунъ. Его нельзя назвать замѣчательнымъ политикомъ, онъ не былъ ни тактикомъ, ни хорошимъ генераломъ, всѣ его компанія были рядомъ болѣе или менѣе блестящихъ дѣйствій, болѣе или менѣе счастливыхъ ударовъ, но неминуемо сопровождавшихся страшными пораженіями, безпорядочными отступленіями. За то, что онъ былъ смѣлъ и неостороженъ; за то, что онъ безъ размышленія бросался въ борьбу, что онъ внезапно нападалъ на своего противника и по временамъ погнивалъ его хорошими ударами шпаги, — почитатели и друзья возвели его въ санъ благороднаго бойца, рыцарскаго героя; но онъ скорѣе былъ смѣсью неосторожности, хитрости, смѣлости и коварства; когда онъ видѣлъ, что его слишкомъ притиснули, онъ прибѣгалъ ко всякимъ средствамъ: ко лжи, къ инсинуаціи, къ клеветѣ. Если ему случалось вызвать на. политическій поединокъ сильнѣйшаго противника, онъ нападалъ на него быстро, кололъ и рубилъ безъ всякаго плана, безъ всякихъ правилъ, на авось, потомъ убѣгалъ я обнажалъ отравленный кинжалъ. Не даромъ лучшую часть своей жизни онъ провелъ на различныхъ steaple-сhase. Отъ лошади онъ заимствовалъ быстроту, безразсудную пылкость, изящныя движенія, грубое ляганье; отъ лисицы онъ перенялъ лукавство и жестокое, безпокойное, насмѣшливое вѣроломство.
Дэрби, умершій 70 лѣтъ отъ роду, глава тори; началъ свою политическую карьеру въ партіи виговъ. Онъ, какъ и огромное большинство политическихъ дѣятелей; дебютировалъ либерализмомъ. Онъ выступилъ на сцену при лордѣ Каннингѣ, который вывозилъ либеральныя идеи въ Европу и на американскій континентъ подобно бирмингемскимъ мануфактуристамъ, набожнымъ англиканамъ, фабрикующимъ бронзовыхъ и мѣдныхъ боговъ для отпуска ихъ индусамъ, неграмъ и малайцамъ. Въ 1832 году лордъ Дэрби, тогда еще называвшійся Стэнли, содѣйствовалъ проведенію реформистскаго билля лорда Джона Росселя, но дальше этого онъ не пошелъ. Билль о реформѣ былъ его геркулесовыми столбами. Однакожъ, въ слѣдующемъ году, въ виду агитаціи. О`Коннеля, которую слѣдовало остановить, онъ согласился пожертвовать десятью ирландскими епископіями. Онъ дошелъ даже до того, что соглашался на уничтоженіе сбора въ натурѣ священнической десятины. Но по вопросу, что нельзя ли назначить излишки духовныхъ доходовъ на народное образованіе, онъ. быстро разорвалъ съ своею. партіею и торжественно присоединился къ реакціонной котеріи. Этотъ шагъ опредѣлилъ его дальнѣйшую дѣятельность по вопросу о духовенствѣ. Съ этой поры, онъ не переставалъ повторять, что всякое нападеніе на господствующую церковь есть нападеніе на собственность, и что англиканская церковь, какъ въ Англіи, такъ и въ Ирландіи составляетъ оплотъ норманской аристократіи, единственная гарантія ея преобладанія надъ англо-саксонской расой. Это же самое онъ повторялъ и въ своихъ послѣднихъ рѣчахъ противъ Гладстона. Послѣдній актъ своей политической жизни онъ совершилъ недавно, когда вышелъ съ скандаломъ изъ палаты лордовъ въ тотъ моментъ, какъ его политическія креатуры, трусливые Дизраели и лордъ Кэрисъ заявили, что они поставлены въ необходимость войти въ компромисъ съ Гладстономъ, т. е. признать свое пораженіе и согласиться на уничтоженіе англиканской церкви въ Ирландіи.
Безполезно говорить, что боецъ феодальной аристократіи ревностно боролся противъ реформы Роберта Пиля, уничтожающей налогъ, установленный хлѣбными законами, который вся нація платила въ пользу большихъ поземельныхъ собственниковъ. Главой партіи тори въ то время былъ лордъ Джоржъ Бентинкъ, тоже извѣстный охотникъ на лисицъ, отъ котораго предводительство партіей въ 1834 году перешло къ лорду Дэрби. Втеченіе 35 лѣтъ, трети столѣтія, этотъ человѣкъ былъ однимъ изъ главнѣйшихъ политическихъ дѣятелей въ своемъ отечествѣ; онъ былъ однимъ изъ тѣхъ людей, которыхъ англичане напыщенно называютъ премьерами. Въ то время, какъ онъ не былъ первымъ на скамьѣ министровъ, онъ былъ первымъ на скамьѣ оппозиціи. Уподобляя колебанія англійской политики колебаніямъ магнитной стрѣлки, онъ избралъ для себя нижній полюсъ, южный, и всегда былъ самымъ передовымъ въ направленіи ретроградной политики. Непреклонный и смѣлый, онъ тѣмъ болѣе пятился назадъ, чѣмъ либеральнѣе были его противники. Но въ концѣ концовъ этотъ умный человѣкъ дѣлалъ только одни глупости и вредилъ дѣлу англиканизма и аристократизма гораздо болѣе, чѣмъ самые чартисты и радикалы; никогда либералы — Пиль, Россель и Гладстонъ — не могли бы такъ очевидно, фактически, на-голо выставить всѣ слабыя и безобразныя стороны устройства господствующей англиканской церкви и крупной поземельной норманской феодальной аристократіи, какъ это сдѣлали защитники этихъ учрежденій Дэрби, Дизраели, Кэрисъ и Салисбюри; названные либералы, судя по ихъ дѣйствіямъ, даже и не осмѣливались рѣшиться на такой важный шагъ, но защитники средне-вѣковыхъ учрежденій въ Англіи слишкомъ ясно доказали ихъ полнѣйшую несостоятельность въ наше время. Къ чему бы вели всѣ обличенія чартистовъ и радикаловъ, всѣ страстныя филиппики Эрнеста Джонса и Брадло, если бы епископы англиканской церкви, феодальные аристократы и биржевые эксплуататоры своими слишкомъ явными наглыми дѣйствіями, направленными ко вреду общества, торжественно не доказывали справедливость рѣзкихъ нападокъ ихъ противниковъ. Такъ что невольно напрашивается вопросъ: могла ли бы Англія пройдти даже половину того прогрессивнаго пути, какой она прошла, если бы не существовало могучей оппозиціи со стороны феодаловъ свѣтскихъ и духовныхъ. Какъ бы отвѣтомъ на этотъ вопросъ служитъ послѣдній билль избирательной реформы. Послѣ смерти Пальмерстона, ставшаго во главѣ партіи прогрессистовъ съ цѣлію тормозить прогрессъ, — Дэрби и Дизраели устраиваютъ союзъ своей реакціонной партіи съ радикалами для низверженія Росселя и Гладстона, которые представили самый скромный проектъ избирательной реформы. Имъ удалась эта комбинація: они столкнули Росселя и Гладстона, но тотчасъ же принуждены были сами представить другой проектъ избирательной реформы, разширенный въ либеральномъ смыслѣ. Они пали въ свою очередь, вслѣдствіе коалиціи радикаловъ съ Гладстономъ и Росселемъ, внесшимъ еще болѣе либеральный проектъ той же избирательной реформы. Далѣе, Брайтъ и Гладстонъ предложили нѣкоторыя скромныя улучшенія въ пользу ирландскихъ крестьянъ въ отношеніяхъ ихъ въ крупнымъ землевладѣльцамъ. Дэрби и Дизраели, признавая себя слабыми по этому вопросу, перенесли его на другую почву, на которой считали себя какъ бы доха — на почву собственности духовенства, и результатомъ явилось уничтоженіе англиканской церкви въ Ирландіи, потрясеніе этой церкви въ самой Англіи и опасность для феодальной поземельной собственности какъ въ Англіи, такъ и въ Ирландіи. Дэрби и Дизраели такъ иного шумѣли противъ всякаго прогресса, что къ ихъ выходкамъ привыкли и перестали обращать на нихъ вниманіе, зная, что эти болтуны кричать для собственнаго удовольствія, что они никому не страшны, такъ какъ у нихъ давно уже нѣтъ зубовъ. Своими постоянными вылазками изъ палаты лордовъ противъ политическихъ и соціальныхъ реформъ, они сильно уронили эту палату, въ глазахъ своихъ согражданъ, которые теперь рѣшительно поставили вопросъ: есть ли необходимость для блага Англіи сохранять долѣе такое учрежденіе, какъ верхняя палата?
Да, знатное имя лорда Дэрби прикрывало самую посредственную личность, великолѣпная пурпуровая горностаевая мантія пэра Англіи висѣла на плечахъ простуженнаго подагрика. Лордъ Дэрби насъ интересуетъ не столько, какъ актеръ великой исторической драмы, розыгрывавшейся въ Англіи втеченіе полувѣка, сколько, какъ типъ, къ счастію нынче встрѣчающійся все рѣже и рѣже, — типъ совершеннаго аристократа; человѣка, которому богатство и общественныя условія дали положеніе въ десять, во сто разъ высшее противъ того, какимъ онъ могъ пользоваться по своимъ нравственнымъ достоинствамъ. Своей прической, своими круглыми очками, съ латинской одой и греческимъ переводомъ въ карманѣ, онъ какъ будто былъ созданъ для управленія какой нибудь старинной школой, гдѣ бы онъ преподавалъ классическую литературу въ томъ видѣ, какъ она преподавалась въ Англіи 50 лѣтъ назадъ. Но капризный случай сдѣлалъ его архимилліонеромъ и онъ былъ три раза первыхъ министромъ; несмотря на его близорукость, тотъ же случай сдѣлалъ его охотникомъ, спортсменомъ, турфистонъ; страстный игрокъ, онъ въ тоже время былъ бойцомъ за клерикальныя тенденціи, рыцаремъ феодальной собственности. Реакціонеры сдѣлали его своимъ героемъ; онъ былъ хранителемъ старинной традиціи несправедливости, въ XIX вѣкѣ онъ носилъ знамя и мечъ Вильгельма Завоевателя. Въ сущности эта роль была не по плечу этому человѣку, замѣнявшему принципы предразсудками, вся политическая система котораго заключалась въ паясничаньѣ; — человѣку, который не зналъ, что такое убѣжденіе, который бралъ лишь тщеславнымъ безразсудствомъ и дерзостью, въ которомъ были соединены подозрительность, невѣжество и неспособность понимать высей истины.
Не забудемъ еще одну черту, характеризующую лорда Дэрби одну изъ самыхъ любопытнѣйшихъ англійскихъ личностей, типъ которыхъ скоро сдѣлается преданіемъ старины глубокой. Лордъ Дэрби былъ слишкомъ тщеславенъ, чтобы быть честолюбивымъ въ настоящемъ значеніи этого слова. Онъ слишкомъ удовлетворяй своими познаніями въ греческомъ и латинскомъ языкахъ, смни собаками, своими лошадьми и замками, чтобы завидовать судьбѣ Пиля или Гладстона, чтобы желать трона и скипетра. Какъ и его сынъ, онъ считалъ себя слишкомъ могущественнымъ сеньорою, чтобы занять хотя бы тронъ Эллады. Онъ былъ нѣсколько разъ министромъ и первымъ министромъ, но свое званіе короля турфа и владыки охоты всегда ставилъ выше этихъ почестей. Ему гораздо болѣе нравилось командовать надъ своими лакеями, чѣмъ бороться съ либералами; споры съ своими фермерами онъ предпочиталъ спорамъ съ пэрами въ своей палатѣ лордовъ; онъ лучше желалъ быть первымъ въ своихъ замкахъ, чѣмъ вторымъ въ Лондонѣ. Онъ былъ не лучшимъ политикомъ, какъ и знаменитый основатель норманской династіи въ Англіи. Ему, съ его качествами, было бы приличнѣе всего наслаждаться плантаторской жизнію въ Луизіанѣ или на Антильскихъ островахъ. Эти типы нынче качаютъ и съ каждымъ днемъ переводятся, что, безъ сомнѣнія, составляетъ отрадный фактъ; потому что общество, чтобы произвести высокаго и могущественнаго сеньора, въ родѣ лорда Дэрби, графа Стэнли, должно имѣть въ своей средѣ тысячи несчастныхъ рабовъ, невольниковъ или нищихъ, оглупѣвшихъ, бѣдствующихъ поселянъ или недалекихъ, скряжничающихъ буржуа.
Несмотря на послѣднія реформы, совершенныя въ Ирландіи министерствомъ Гладстона, феніанское движеніе въ странѣ продолжается. Впрочемъ трудно было и ожидать, чтобы оно могло прекратиться. Англія, правда, заплатила своей сестрѣ Ирландіи нѣкоторые долги, однакожъ заплатила ихъ далеко не всѣ. Это движеніе впрочемъ ограничивается пока митингами, которые ирландцы собираютъ съ единственною цѣлію потребовать освобожденія арестованныхъ патріотовъ; они по этому поводу были намѣрены послать петицію въ министерство, что возбудило ссору между двумя главными руководителями дѣла Муромъ и О’Доногю; первый желалъ, чтобы петиція была представлена въ формѣ рѣшительнаго требованія, второй хотѣлъ, чтобы ее написали въ умѣренныхъ выраженіяхъ и съ соблюденіемъ всѣхъ законныхъ формъ. Петиціи были посланы и той и другой стороной. Первый министръ и глава правительства, Гладстонъ посмотрѣлъ на дѣло серьезно и человѣчно; полученныя просьбы онъ не оставилъ безъ вниманія и на нихъ на всѣ отвѣчалъ собственноручнымъ письмомъ, появившимся въ печати. Смыслъ этого письма заключается въ томъ, что правительство не можетъ удовлетворять такія требованія, которыя есть ничто иное, какъ замаскированный призывъ къ бунту, что онъ проситъ ирландскую націю быть признательной за то, что правительство для нея сдѣлало, и вѣрить, что оно намѣрено сдѣлать еще болѣе. Трудно надѣяться, что Гладстонъ будетъ въ состояніи примирить непримиримые интересы, что онъ съумѣетъ успокоить Ирландію и доведетъ ее до полнаго соглашенія съ Англіею и заставитъ ее позабыть многочисленныя оскорбленія и притѣсненія, какія она вынесла отъ своей сестры. Трудно этому вѣрить, но нельзя не признать честныхъ побужденій, руководящихъ англійскимъ министромъ, который на высотѣ величія и могущества могъ остаться простымъ, разсудительнымъ и гуманнымъ человѣкомъ. Какъ не похожъ онъ на континентальныхъ министровъ, въ родѣ Роона, Ламарморы, Ратацци, Руэ, Форкада де-ла-Рокетта, Прима, Серрано, которые умѣютъ дѣлать самыя вѣжливыя увѣщанія на просьбы своихъ подданныхъ, кончающіяся кровопусканіемъ и обреченіемъ на долгую діэту субъектовъ, оказавшихся, по ихъ мнѣнію, не вполнѣ здоровыми. У нихъ карабина и штыки, у Гладстона идеи и разумъ — каждый дѣйствуетъ по своему вкусу!
13 (25) октября ирландцы, живущіе въ Лондонѣ, произвели большую манифестацію въ пользу феніевъ. Толпы собрались, пошумѣли, ихъ выслушали, но никому не пришло въ голову пустить въ дѣло шасспо и все это шумное движеніе обошлось безъ несчастныхъ случаевъ.
Феніанская агитація серьезна, но еще серьезнѣе и важнѣе движеніе секуляристовъ, о которомъ мы упоминали въ сентябрьской книжкѣ «Дѣла»; оно постоянно усиливается. Секуляристы произвели манифестацію въ большихъ размѣрахъ въ одно изъ послѣднихъ воскресеній; ихъ, вмѣстѣ съ любопытными, собралось въ Гайдъ-Паркѣ до ста тысячъ человѣкъ мужчинъ, женщинъ и дѣтей. Брадло, вліяніе котораго увеличивается съ каждымъ днемъ, сказалъ блистательную рѣчь; въ ней онъ развивалъ демократическіе республиканскіе принципы, говорилъ о поземельныхъ собственникахъ, потомкахъ норманновъ, вслѣдствіе побѣды, отнявшихъ землю отъ настоящихъ ея собственниковъ англо-саксонцевъ, которые поэтому должны быть удовлетворены за все время неправильнаго владѣнія ихъ собственностью, и многое другое въ такомъ же родѣ. Рѣчь его произвела сильное впечатлѣніе и сопровождалась дружными рукоплесканіями.
Республиканская партія побѣждена въ Испаніи. Тріумвиратъ, правящій Испаніей, получивъ изъ Сен-Клу приличное внушеніе, постарался возбудить гражданскую войну въ своемъ отечествѣ. Республиканцамъ приходилось дѣлать выборъ между обезоруженіемъ и битвою, и они избрали послѣднюю, хотя всѣ шансы были противъ нихъ. Ихъ пропаганда въ послѣдніе шесть мѣсяцевъ — нельзя сказать, чтобы была совершенно ничтожна, однакожъ двигалась впередъ слишкомъ медленно. Народъ мало-по-малу впалъ въ свою обычную апатію, его обуяла прежняя лѣность и безпечность. Избиратели ждали, что скажутъ ихъ депутаты въ кортесахъ и куда направятъ ихъ дѣйствія, а депутаты ожидали, что наитіе воспослѣдуетъ отъ избирателей. Однакожъ даже и при этой странной выжидательной системѣ партія начинала было группироваться; многія мѣстности организовали себя на республиканскій манеръ; муниципіи одна за другой разрывали съ партіями уніонистской и прогрессистской и приставали къ республиканской; республиканцы каждой провинціи, имѣвшіе свои отдѣльныя программы, рѣшили составить изъ нихъ одну общую, и каждый провинціальный комитетъ выслалъ своего депутата въ общій комитетъ въ Мадридѣ. Но враги не дремали, они поняли, что надо было дѣйствовать, пока задуманная организація окончательно еще не утвердилась, иначе будетъ поздно. Примъ вынулъ свою саблю и сталъ рубить нити той сѣти, которая готова была охватить всю Испанію. Когда, послѣ террагонскихъ событій, надо было принять какое нибудь рѣшеніе, Примъ увидѣлъ, что въ мадридскомъ центральномъ республиканскомъ комитетѣ нѣтъ единодушія (что, впрочемъ, замѣчалось всегда) и онъ раздѣленъ на двѣ партіи: на одной сторонѣ были люди слова, — Кастеляръ, Фигуэрасъ и др., — желавшіе избѣжать борьбы во что бы то ни стало; на другой, люди дѣйствія съ депутатомъ Хоарицти во главѣ, полагавшіе возможнымъ принять битву. Старый патріархъ, Орензе, присталъ въ послѣднимъ. Что же касается Гарридо, отъ котораго такъ много ждали, расчитывая, что онъ станетъ во главѣ республиканцевъ, онъ въ то время уже не пользовался никакимъ вліяніемъ въ своей партіи; принявъ сторону кубанскихъ инсургентовъ, онъ оскорбилъ узкій патріотизмъ своихъ согражданъ, самыхъ ярыхъ шовинистовъ. Среди разсвирѣпѣвшей палаты, одинъ противъ всѣхъ взбѣшенныхъ депутатовъ, выступилъ Гарридо съ своей знаменитой рѣчью въ защиту кубанцевъ, которую окончилъ такими словами: «Во имя чести моего отечества еще разъ повторяю: кубанцы совершенно правы, а мы въ отношеніи ихъ несправедливы». Этой рѣчью Гарридо погубилъ себя во мнѣніи своей партіи и потерялъ свое вліяніе именно въ то время, когда оно было особенно нужно, когда его таланты могли измѣнить положеніе дѣлъ и не допустить партію до пораженія.
Но въ центральномъ республиканскомъ комитетѣ споры шли не только между противниками и защитниками борьбы, но даже и тѣ, кто рѣшился принять борьбу, никакъ не могли согласиться относительно плана дѣйствія. Этими раздорами превосходно съумѣла воспользоваться монархическая партія. И что же вышло? Сарагосса спокойно смотрѣла, какъ дрались въ Барселонѣ и, въ свою очередь, была оставлена всѣми, когда противъ нея собралась гроза. Та же участь постигла Валенсію, Севилью, Кордову, Малагу, Антекуэру и др.; двумъ корпусамъ правительственныхъ войскъ, одному на сѣверѣ, другому на югѣ, не представлялось никакихъ затрудненій побѣдить разрозненныя силы инсургентовъ, разбивая ихъ по одиночкѣ.
На этотъ разъ вся тяжесть борьбы и пораженія пала на долю Валенсіи, служащей средоточіемъ между сѣверомъ и югомъ Исканіи. Республиканцы этого города выказали мужество и стойкость; чтобы ихъ побѣдить пришлось прибѣгнуть къ пособію пожара. Армія Прима стала бросать въ городъ зажигательныя гранаты и зажгла нѣсколько кварталовъ. Потери въ городѣ были громадны, до этихъ поръ еще неизвѣстно дѣйствительное число убитыхъ и раненыхъ.
Тріумвиратъ одержалъ побѣду, но, увы! эта кровавая побѣда ничего не измѣнила въ тревожномъ состояніи дѣлъ. Старая аксіома: «ничего нельзя кончить въ Испаніи» остается и теперь въ полной своей силѣ. Общей національной жизни все еще незамѣтно въ Испаніи; въ столицѣ несравненно менѣе политической, умственной и соціальной жизни, менѣе дѣятельности, чѣмъ во многихъ большихъ провинціальныхъ городахъ; каждый городъ соперничаетъ съ своимъ сосѣдомъ и желаетъ жить совершенно независимой жизнью. Во всемъ полнѣйшая рознь.
Съ этой главной общей причинѣ присоединяется еще куча второстепенныхъ. Примъ и Серрано, по крайней мѣрѣ, по тридцати шести причинамъ неспособны воспользоваться плодами своей побѣды. Никогда, можетъ быть, они не были въ такомъ затруднительномъ положеніи, какъ теперь, когда Испанія имъ принадлежитъ и они имѣютъ право, жизни и смерти надъ своими согражданами, могутъ разстрѣливать ихъ, когда имъ заблагоразсудится. Но Примъ охотно бы пустилъ пулю въ лобъ Серрано, а Серрано, съ своей стороны, съ неменьшимъ бы удовольствіемъ пронзилъ сердце коварнаго Прима. Серрано занимаетъ первое мѣсто, Примъ второе; Серрано регентъ и погожу опирается на гражданскій элементъ, Пряжъ же держится арміи. Примъ имѣетъ своего кандидата на тронъ — герцога генуэзскаго; Серрано стоитъ за Фернанда португальскаго, который постоянно отказывается отъ предлагаемой ему чести; а несчастный Тонете, принужденный вѣчно балансировать между обоими своими сотоварищами, — остается по прежнему покорнѣйшимъ слугою Антуана, герцога Монпансье. Спрашивается, какъ же уничтожить республиканцевъ, стерегъ въ порошокъ федеральную идею, если монархисты, раздѣленные еще болѣе, чѣмъ прежде, никакъ не могутъ прійдти къ соглашенію на счетъ выбора короля? Республиканцы находятся внѣ закона, ихъ депутаты или въ тюрьмахъ, или убиты, или скрываются въ горахъ, или убѣжали за-границу — какое время можетъ быть болѣе удобнымъ для проведенія кандидатуры. По крайней мѣрѣ, такъ разсуждалъ побѣдитель Примъ и рѣшился выставить своего кандидата, апробованнаго Наполеономъ III. 31 (19) октября Примъ собралъ депутатовъ большинства и сильнымъ голосомъ, съ энергическими жестами заявилъ, что слѣдуетъ вотировать кандидатуру Томаса, герцога "Генуэзскаго и необходимо собрать въ его пользу 171 голосъ, т. е. двѣ трети конгресса, такъ какъ король Вмкторъ-Эмануилъ объявилъ, что онъ не приметъ ни одного голоса менѣе. Именное голосованіе дало слѣдующіе результаты: противъ герцога Генуэзскаго 73 голоса, за него 117, слѣдовательно 54-мя голосами менѣе противъ положеннаго. «Однакожъ такъ или иначе надо избрать этого кандидата! вскричалъ Примъ — если мы его отвергнемъ, то, вѣроятно, не найдемъ другого». Но это восклицаніе не подвинуло дѣла и монархическая партія осталась раздѣленной еще болѣе, чѣмъ прежде.
Неудачный исходъ вотъ произошелъ вовсе не отъ борьбы партій за выставленныхъ ими кандидатовъ на тронъ, а отъ ненависти и соперничества между фракціями монархической партіи: уніонистской и прогрессистской, т. е. чистыми реакціонерами и реакціонерами на половину.
Примъ былъ побѣжденъ не какъ послѣдователь принца Генуэзскаго, а какъ глава прогрессистской партіи. Уніонисты, хотя и составляютъ меньшинство, но пользовались вмѣстѣ съ прогрессистами властію; а какъ имъ вздумалось оскалить зубы, и этимъ сваленьемъ они повредили Приму, то этотъ послѣдній лишилъ ихъ власти. Газеты передали извѣстіе, что тотъ и другой изъ членовъ кабинета уволены, а на ихъ мѣста назначены креатуры Прима. Даже тріумвиръ Тонете нѣсколько разъ въ день представлялъ свою отставку, но столько же разъ въ день Серрано отказывался принять ее; регентъ имѣетъ въ немъ нужду, потому что его удобно въ случаѣ надобности подставлять подъ удары Прима. Подъ предлогомъ, что онъ регентъ, Серрано желаетъ стоять внѣ борьбы партій, но онъ имѣлъ неловкость возбудить противъ себя свою собственную. Подобно Помпею въ борьбѣ съ Цезаремъ, онъ слишкомъ много полагается на наружную власть, онъ слишкомъ много надѣется на буржуазію и аристократію. Его домъ сгорѣлъ, онъ тотчасъ же поселился во дворцѣ испанскихъ королей. Облачившись въ бархатъ и горностай, онъ важно, какъ пава, выступаетъ, по дворцовымъ заламъ, кокетливо глядясь въ зеркала, въ которыя любовалась собой королева Изабелла.
Коалиція реакціонеровъ и либераловъ монархической партіи побѣдила республиканцевъ и въ этомъ фактѣ ничего нѣтъ удивительнаго, его всегда можно было предсказать заранѣе, также, какъ теперь несомнѣнна для каждаго наступающая борьба недавнихъ враговъ, нынче союзниковъ. Они слишкомъ много дѣлали зла одни другимъ въ прежнее время, чтобы могли серьезно примириться. И такъ смѣло можно предсказать близкое наступленіе борьбы между уніонистами и прогрессистами, — борьбы нездоровыхъ честолюбій двухъ военныхъ предводителей: вѣроломнаго Прима и не совсѣмъ честнаго Серрано.
Бѣдная Австрія, несмотря на все ея желаніе, никакъ не можетъ сродниться съ конституціоннымъ порядкомъ. Разъѣдаемое язвой католицизма и произвола, ея политическое тѣло выдержало двѣ страшныхъ ампутаціи: при Сольферино и Садовой. Послѣ этого оно должно было подчиниться діэтѣ и душевной гигіенѣ, предписанной ей вѣнскимъ медикомъ фонъ-Фехтерслебеномъ. Но и. эти сильныя средства не могли облегчить ея болѣзненнаго организма, и теперь приходится прибѣгать къ органическимъ перемѣнамъ, къ измѣненію конституціи.
Министерство Тафе-Гискра, подъ либеральными внушеніями Бейста, обнародовало циркуляръ, который не можетъ не удивить тѣхъ, кто еще помнитъ Австрію Баха и Шварценберга. Министерство находитъ, что рейхсратъ не пользуется достаточнымъ вліяніемъ; оно жалуется, что рейхсратъ не достаточно могущественъ, что ему надо придать болѣе силы и энергіи. Господа министры желаютъ, чтобы рейхсратъ влилъ болѣе чистую и обильную кровь въ вены Австріи, которая гибнетъ отъ безсилія; они желаютъ, чтобы рейхсратъ имѣлъ столько силы, чтобы съ успѣхомъ ногъ бороться противъ всякихъ реакціонныхъ стремленій, направленныхъ противъ конституціонализма. Видя въ палатѣ послушнаго союзника, министерство натурально желаетъ усилить ея власть и атрибуты. Чтобы увеличить ея дѣятельность, министерство хочетъ заинтересовать общественное мнѣніе парламентарными трудами и реформировать избирательную систему, которая, по ихъ мнѣнію, исключаетъ всякую возможность дѣйствительнаго народнаго представительства. Въ самомъ дѣлѣ, австрійская избирательная система ставитъ тройной барьеръ между націей и палатой представителей, составленной изъ депутатовъ, назначенныхъ провинціальными сеймами, члены которыхъ попадаютъ туда, пройдя черезъ двѣ ступени выборовъ. Девять десятыхъ населенія лишены избирательныхъ правъ, а двѣ выборныя ступени создали избирательную олигархію. Система трехъ группъ, т. е. земледѣльческихъ общинъ, большой поземельной собственности и промышленныхъ учрежденій, кажется, изобрѣтена съ цѣлію дать преобладаніе интересамъ клерикальнымъ и феодальнымъ. Изъ 303 членовъ рейхсрата только 64 принадлежатъ городамъ, 50 крупнымъ собственникамъ, какъ свѣтскимъ, такъ и духовнымъ, и 89—деревнямъ; слѣдовательно сельскіе депутаты являются въ рейхсратъ болѣе чѣмъ въ двойномъ числѣ противъ городскихъ. Министерство требуетъ болѣе равномѣрнаго распредѣленія полномочій, такъ какъ, по его мнѣнію, нераціонально предавать судьбы страны въ руки патеровъ и невѣждъ. Оно предложило губернаторамъ провинцій оффиціально посовѣтовать провинціальнымъ сеймамъ поднять вопросъ объ измѣненіи выборовъ и самой конституціи въ смыслѣ обнародованнаго циркуляра.
Отвѣтъ не замедлилъ послѣдовать. Большинство изъ 17 сеймовъ отвѣчало въ смыслѣ умѣренно-либеральномъ. Всѣ они убѣждены, что гораздо лучше устроить народное представительство не по классамъ, кастамъ, различнымъ интересамъ, часто вредящимъ одни другимъ, а брать населеніе всей массой, безъ различія классовъ и положеній. Было также сдѣлано предложеніе замѣнить нынѣ существующую палату господъ избирательной палатой, которая должна будетъ въ Австріи, подобно сенату Соединенныхъ Штатовъ, представлять частные интересы каждой провинціи, т. е. проще сказать, желаютъ превратить Австрію въ федеративное государство, въ союзъ швейцарскихъ кантоновъ. — "Если признать административную децентрализацію, говоритъ Людвигъ Симонъ, — если признать за мѣстными различіями ихъ права, необходимо также создать живой органъ, посредствомъ котораго права на мѣстныя различія могли бы получать покровительство законнымъ путемъ. Безъ этого они всегда будутъ въ зависимости отъ стремленій къ единству въ управленіи и централизаціи. Признанныя сегодня, они могутъ быть отняты завтра. Надобно, значитъ, дать имъ средство защищаться самимъ собою, посредствомъ сената, ими самими избраннаго «.
Федералистскій проектъ вызвалъ тотчасъ же неудовольствіе нѣмецкой унитарной партіи, желавшей всѣми средствами не допустить имперію разбиться на пять или на шесть кусковъ. Противъ него возстали не только реакціонеры этой партіи, но и либералы, недовѣряющіе развитію провинцій и опасающіеся ихъ ретроградныхъ вліяній. Оппозиція явилась сильная и въ виду ея можно быть увѣреннымъ, что если бы даже и совершилась эта реформа обновленія рейхсрата, то она совершится неполно и повлечетъ за собой множество противорѣчій. Что же касается до реформы полной и радикальной — до всеобщей подачи голосовъ, т. е. признанія права голоса за всѣми гражданами, умѣющими читать и писать, — такой проектъ появился только въ одной программѣ партія рабочихъ, демократовъ-соціалистовъ и космополитовъ. Но этотъ проектъ имѣлъ всѣ шансы возбудить противъ себя все и всѣхъ? И католики, и протестанты, и клерикалы, и либералы, и централисты, и децентралисты — всѣ одинаково были противъ него. Чисто-нѣмецкая партія, считающая себя самой либеральной партіей въ Австріи, и та возстала противъ этого проекта изъ боязни, что осуществленіе его, по ихъ словамъ, передастъ всю власть въ руки славянскаго простонародья, невѣжественнаго, варварскаго, — передастъ ее чехамъ! Либеральная Австрія, надо правду сказать, чувствуетъ съ каждымъ днемъ все большую и большую ненависть къ чехамъ. И въ такую рѣшительную минуту, когда имперія едва живетъ, когда ей нужно полное согласіе для спасенія, она съ презрѣніемъ и ни на чемъ неоснованнымъ подозрѣніемъ отвергаетъ могучее, и для нея единственное, средство, которое только можетъ спасти ее. Пусть же исполнится ея судьба!
Понятно, что эта ненависть нѣмцевъ къ чехамъ, основанная болѣе всего на чувствѣ страха ихъ преобладанія, не можетъ возбуждать и со стороны чеховъ нѣжныя чувства въ нѣмцамъ. Но если бы по странной случайности, рѣшительно, впрочемъ, невозможной, нѣмцы измѣнили свою политику относительно чеховъ, нѣтъ сомнѣнія, что послѣдніе примирились бы съ ними и вступили въ дружескій союзъ. Требованія національной партіи чеховъ могутъ быть представлены въ такомъ конспектѣ:
1) Полнѣйшая автономія земель, составляющихъ чешскую корону, и коронованіе въ Прагѣ чешскаго короля, которому въ тоже время принадлежитъ корона нераздѣльныхъ съ Чехіею земель Моравіи и Силезіи.
2) Чешскій сеймъ, совершенно независимый, неподчиняющійся никакимъ законамъ, вотированнымъ парламентомъ, засѣдающимъ не въ Чехіи.
3) Назначеніе налоговъ въ Чехіи должно зависѣть исключительно отъ чешскаго національнаго сейма.
4) Чешскія высшія государственныя должности, отвѣтственныя передъ императоромъ, должны пополняться исключительно изъ уроженцевъ земель, составляющихъ чешскую корону.
5) Дѣйствительныя права чешскаго короля надъ чешскою землей начинаются только со дня коронованія его въ Прагѣ.
6) Страна имѣетъ право избрать сама себѣ государя, Въ случаѣ прекращенія нынѣ царствующей династіи.
Кромѣ чешской агитаціи, досаждающей Австріи, ей приходится имѣть дѣло съ возстаніемъ въ Далмаціи. Страна поднялась и горцы, ее населяющіе, ведутъ энергическую войну съ австрійскими гарнизонами, заманивая ихъ въ ущелья и заставляя переходить со скалы на скалу, что для австрійцевъ съ непривычки не совсѣмъ удобно. Инсурекція разростается. Иисурекціонный комитетъ въ Бокко-ди-Каттаро издалъ минифестъ къ черногорцамъ и герцеговинцамъ, приглашая ихъ на святую войну противъ австрійцевъ, и назначая тотъ же лозунгъ, который нѣкогда раздавался на полѣ Грахова противъ турокъ: „Богъ и свобода!“
До сихъ поръ депеши, которыми австрійское правительство снабжаетъ Европу при посредствѣ агенства Гаваса, — утверждаютъ, что въ этомъ возмущеніи нѣтъ ничего серьезнаго. Это весьма возможно, но только при этомъ слѣдуетъ оговориться, что въ Румыніи, Сербіи, Болгаріи, Черногоріи, Кроатіи и въ другихъ мѣстахъ замѣтно сильное движеніе, въ тишинѣ подготовляемое. Намъ говорятъ, что во всемъ этомъ ничего нѣтъ серьезнаго, но нельзя сомнѣваться, что, рано или поздно, несерьезное сдѣлается очень серьезнымъ, и изъ какого нибудь пустяка возгорится серьезный восточный вопросъ и зажжетъ все вокругъ себя. Трансильванцы враждуютъ съ румынами, румыны съ венгерцами, черногорцы готовы принять сторону далматинцевъ — одна искра достаточна, чтобы произвести пожаръ и взорвать на воздухъ громаднѣйшіе пороховые магазины.
Безпрестанно увеличивающееся число стачекъ и постоянно возростающіе ихъ размѣры ясно показываютъ, что во Франціи наступаетъ близость соціальнаго переворота. Раззоряя предпринимателей буржуа, стачки еще болѣе усиливаютъ и безъ того бѣдственное положеніе рабочаго класса. Стачки не ограничиваются одними рабочими, къ ихъ помощи обратились даже приказчики магазиновъ. Еще очень недавно Парижъ, несмотря на избирательныя заботы, былъ взволнованъ стачкой приказчиковъ большихъ магазиновъ модныхъ товаровъ. Протестанты заявили, что они не желаютъ работать въ день по 15—17 часовъ и назначаютъ нормой 12 часовъ; они также требовали увольненія отъ работы въ воскресные дни. Хозяевамъ такое требованіе показалось чрезмѣрнымъ и возмутительнымъ и они пожелали лучше распроститься совсѣмъ съ своими буйными агентами, чѣмъ ихъ удовлетворять. Приказчики въ отмщеніе составили ассоціацію и открываютъ свои собственные магазины.
Прямымъ результатомъ стачекъ непремѣнно должно быть увеличеніе заработной платы, но также и вздорожаніе жизненныхъ продуктовъ. Стачка ничто иное, какъ промышленная война, — война гражданская въ мастерскихъ и, какъ всякая война, необходимо влечетъ за собою бѣдствія и раззореніе; но, къ несчастію, въ странахъ варварскихъ является часто необходимость прибѣгать и къ варварскимъ средствамъ. Французскіе патроны много лѣтъ притѣсняли рабочихъ, и рабочіе, въ свою очередь, пользуются случаемъ раззорять ихъ. Констатируя этотъ фактъ, мы вовсе не думаемъ возводить его въ непреложный законъ; напротивъ, мы готовы бы были отнестись сочувственно ко всякому средству, способному улучшить положеніе дѣлъ и сдѣлать невозможнымъ повтореніе печальныхъ событій, доказывающихъ соціальную неурядицу. Но что же дѣлать, если невѣжество, глупость и упрямство еще такъ могущественно руководятъ человѣческими поступками. Невѣжество и глупость могутъ еще быть исправлены посредствомъ введенія системы обязательнаго и дарового обученія, но противъ упрямства можно дѣйствовать только силой и принужденіемъ. Это-то нелѣпое упрямство и доводитъ до грустныхъ событій, которыя только усиливаютъ бѣдность и недовольство. Отъ стачекъ страдаютъ и патроны, и рабочіе, страдаютъ наконецъ всѣ — таковъ законъ солидарности обществъ.
Кромѣ раззоренія, на долю рабочихъ, какъ въ Бельгіи, такъ и во Франціи достаются еще пули. Послѣ ружейной стрѣльбы въ Рикамаріа, послѣдовало такое же разстрѣливаніе рабочихъ въ Обэнѣ. Рудокопы попросили прибавки себѣ немного свѣта и немного хлѣба; орлеанская компанія, дающая своимъ акціонерамъ 11,60 % дивидента, на ихъ просьбу отвѣчала принятіемъ посредничества лейтенанта Боблонъ, юноши 23 лѣтъ; который для убѣжденія строптивыхъ, пустилъ въ нихъ градъ пуль и повелъ своихъ сподвижниковъ въ штыки на безоружный народъ. Паликао, нынѣшній главнокомандующій парижской арміей, нашелъ, говорятъ, такой способъ убѣжденія самымъ раціональнымъ.
По конституціи, утвержденной французскимъ императоромъ послѣ 2 декабря, законодательное собраніе не можетъ быть распущеннымъ болѣе шести мѣсяцевъ къ ряду. Разумѣется, всюду подобное законоположеніе было бы исполнено въ точности. Но во Франціи правительство второй имперіи считаетъ себя вправѣ не обращать вниманія на такіе пустяки и спокойно нарушаетъ конституцію. Оно, правда, при этомъ забыло ту истину, что если оно само будетъ такъ презрительно относиться къ законамъ, то и управляемые имъ граждане могутъ придти къ выводу, что и для нихъ законы необязательны. Одинъ изъ членовъ средней партіи, Кератри, вѣроятно, руководясь такимъ разсужденіемъ, заявилъ, что 26 (14) октября онъ, съ экземпляромъ конституція въ-рукахъ, явится передъ дверьми законодательнаго собранія и потребуетъ, чтобы его туда впустили. Старый, энергическій Распайль также объявилъ, что въ этотъ день, вмѣстѣ ли съ Кератри или одинъ, но только и онъ явится къ дверямъ дома народнаго представительства и постучится въ нихъ.
Въ это самое время парижское населеніе находилось въ сильно возбужденномъ состояніи. Между горячими головами составилось такое убѣжденіе: „воспользуемся агитаціей; произведемъ волненіе и попытаемся свергнуть вторую имперію. Мы произведемъ манифестацію; правительство, безъ сомнѣнія, выставитъ противъ насъ войска, желая разогнать наше непріятное для него сборище. Чѣмъ большія массы войскъ оно употребитъ въ дѣло, тѣмъ большее число любопытныхъ будетъ толпиться ни улицахъ. Въ знаменитыя іюньскія возмущенія собиралось на улицахъ каждый разъ не менѣе ста тысячъ зѣвакъ; 26-го октября ихъ соберется двѣсти тысячъ. Лишь бы полиція кинулась на нихъ съ своими casse-têtes, лишь бы артиллерія открыла огонь, — негодованіе къ бойнѣ будетъ таково, что чрезъ 4 часа на ноги встанетъ и вооружится 500,000 человѣкъ, и никакія правительственныя силы не устоятъ“.
„Но зачѣмъ же жертвовать столькими человѣческими жизнями для разрушенія того, что само разваливается, — раздались другіе голоса. — Когда есть полная увѣренность, что можно все выиграть, ничего не теряя, зачѣмъ же бросаться въ игру съ шансами огромныхъ потерь? Останавливать въ настоящій моментъ разложеніе стараго общества — будетъ ничѣмъ-невознаградимой ошибкой. Все, что должно пасть вмѣстѣ съ второй имперіей, теперь едва держится и почти совершенно разложилось. Пусть же оно валится само собою. Къ тому же если даже предположить, что вся демократическая партія ныньче смотритъ одинаково на политическіе вопросы, то нельзя того же сказать насчетъ вопросовъ соціальныхъ. Каждый желаетъ соціальныхъ перемѣнъ, но взгляды на эти перемѣны слишкомъ различны у разныхъ фракцій демократической партіи, и потому нельзя назвать невѣроятнымъ такое предположеніе, что послѣ политической революціи 26 октября снова начнется борьба между этими фракціями за соціальные вопросы, которая опять можетъ также окончиться, какъ она кончилась 20 лѣтъ тому назадъ — кавеньяковской рѣзней?“
Такъ разсуждали осторожные люди въ отвѣть на пылкія рѣчи неосторожныхъ, и первые одержали верхъ. Ясно было видно, что правительство желаетъ возмущенія; въ прессѣ, на народныхъ сходкахъ оно охотно допускало самыя рѣзкія, революціонныя нападенія, и съ чрезмѣрной строгостью накидывалось на мнѣнія умѣренно-либеральныя; въ тоже самое время оно стягивало войска къ Парижу; оно вполнѣ вооружило венсенскую крѣпость и Валеріановую гору; оно распланировало баттареи въ различныхъ пунктахъ Парижа; оно щедро раздавало солдатамъ вино и водку; каждому солдату было выдано по 14 патроновъ, вѣроятно по такому разсчету: два на ребенка, четыре на женщину, восемь на каждаго мужчину, составляющихъ парижское населеніе. Военный министръ обратилъ свои взоры на провинціальныя войска, ему хотѣлось узнать, многіе ли батальоны состоять изъ людей настолько рѣшительныхъ, что они пожелаютъ отомстить негодяямъ парижанамъ, неперестающимъ оскорблять армію! Нашлось тринадцать полковниковъ, заявившихъ пламенное желаніе явиться съ своими полками въ Парижъ 26 октября. Императрицу на это время услали на Востокъ, въ Константинополь и Каиръ. Послѣ же бойни она должна возвратиться въ Парижъ и принять на себя обязанность утѣшительницы страждущихъ, расточая граціозныя, симпатичныя улыбки раненымъ и выдавая золотыя монеты вдовамъ и сиротамъ погибшихъ.
„Если правительству второй имперіи такъ нужно возмущеніе, то мы, разумѣется, не должны допустить его“, разсуждали вліятельнѣйшіе руководители демократической партіи. Въ этомъ смыслѣ они повели дѣятельную пропаганду и ихъ усилія не пропали даромъ. 25 октября всѣ газеты единодушно возстали противъ несвоевременной и опасной насильственной манифестаціи. Одна только „Pays“, газета второй имперіи, выходила изъ себя, поддразнивая народъ; она съ насмѣшкой говорила республиканцамъ: „вѣрно у васъ ушла душа въ пятки, что вы не осмѣливаетесь выдти на улицу“. Но на лай г. Поля де-Кассаньяка никто не обращалъ никакого вниманія и его поддразниванья пропали даромъ, также какъ старанія тюркосовъ, на славу наточившихъ свои сабли. А бѣлыя блузы, а casse-têtes, розданныя полиціи? А блистательный планъ битвы въ Парижѣ, составленный блистательными маршалами Канроберомъ и Вазономъ? — Увы! и ихъ постигла таже участь: всѣ ихъ приготовленія оказались ненужными. А какъ жаль этихъ нѣжныхъ, чувствительныхъ придворныхъ дамъ, которыя съ такимъ трудомъ добились позволенія занять окна въ Тюльери, чтобы оттуда любоваться боемъ! Благодаря этимъ ненавистнымъ демократамъ, имъ тоже не суждено было ознакомиться съ картиной человѣкоубійства. Но, къ счастью, въ резервѣ оставался еще Пьетри: онъ можетъ все спасти. Пьетри теперь думаетъ я навѣрно выдумаетъ какую нибудь штучку. Задуманный переворотъ еще можетъ состояться.
Въ самомъ дѣлѣ, 25 октября всякій желающій могъ читать приклеенную на стѣнахъ прокламацію отъ полицейскаго префекта, въ которой онъ „просилъ добрыхъ гражданъ“ оставаться дожа и не вмѣшиваться въ толпы праздношатающихся людей, которые намѣреваются произвести безпорядки, направленные противъ власти; правительство же намѣрено со всей строгостью примѣнить декретъ о незаконныхъ сборищахъ». Этого мало: Пьетри цитировалъ законъ, изданный республиканцами въ 1848 году и напечаталъ имена членовъ исполнительной комиссіи, подписавшихся подъ закономъ: Араго, Ламартина, Мари и Ледрю-Роллена. Этой приписочкой г. префектъ хотѣлъ сказать: "я буду разстрѣливать васъ, гг. республиканцы, но на основаніи закона, изданнаго республиканцами же. Затѣмъ г. Пьетри оставалось признать себя великимъ человѣкомъ и почтительно кланяться своему изображенію въ зеркалахъ его гостиной.
Какъ ни была грубо измышлена ловушка, однакожъ можно было опасаться, какъ бы ни попались въ нее слишкомъ пылкіе люди. Газеты еще разъ сдѣлали воззваніе къ спокойствію и просили съ презрѣніемъ относиться въ оскорбленіямъ.
Наступилъ день 26 октября. Солдаты выстроились въ своихъ казармахъ съ оружіемъ въ рукахъ и вскорѣ заняли назначенныя имъ позиціи въ различныхъ пунктахъ Парижа, соединенныхъ телеграфною проволокою, какъ между собою, такъ и съ центральнымъ депо, гдѣ находился Канроберъ съ своимъ штабомъ. Войска занимали назначенныя мѣста въ совершеннѣйшей тишинѣ, не слышно было ни стука барабана, ни звука трубы. Они ждали: что-то будетъ? Но вотъ прошелъ и полдень — парижъ по прежнему спокоенъ, въ предмѣстьяхъ никакого движенья. Площадь Согласія, назначенная мѣстомъ боя, совершенно пустынна. Канроберъ нахмурилъ брови, Пьетри въ отчаяньи, Базэнъ печально покачиваетъ головой.
Но вдругъ, въ ту самую минуту, когда эти гордые воины считали всякую надежду для себя потерянной, на площади произошелъ шумъ. Подлѣ обелиска остановился фіакръ и изъ него вышелъ герой этого дня, г. Гань. Онъ поднялъ руки къ небу, какъ бы призывая его въ свидѣтели, и сталъ держать рѣчь къ проходящимъ. Не предводитель ли это демократіи, желающій вести народъ въ бой? пронеслось между полиціантами и они насторожили уши. Но увы! рѣчь оратора, которую останавливались случаи нѣсколько случайныхъ прохожихъ, вовсе не была призывомъ и оружію. Тань у подножія обелиска проповѣдывалъ архифилантрофагію, мечту всей его жизни; онъ умолялъ своихъ согражданъ приносить себя въ жертву, убивать себя, чтобы друзья и братья питались ихъ тѣломъ, пили ихъ кровь. Г. Гань, какъ и подобаетъ провозвѣстнику новой истины, былъ освистанъ своими слушателями. Гордый такимъ успѣхомъ, архифилантропофагъ спокойно усѣлся въ свой фіакръ и отправился домой. Любопытные послѣдовали его примѣру. Поле сраженія осталось за Пьетри.
Такія событія ознаменовали день 26 октября, который въ исторіи второй имперіи получитъ мѣсто подлѣ дня 3 декабря, когда великій министръ Пинаръ одержалъ подъ Клиши знаменитую побѣду надъ воображаемымъ непріятелемъ. Надъ этими двумя побѣдами — подъ Обелискомъ и подъ Клиши зло смѣются и долго еще не перестанутъ смѣяться.
Слѣдовательно все было кончено, и день 26 октября, который многіе называли «пагубнымъ срокомъ расплаты», — канулъ въ вѣчность. Правительство не могло телеграфировать въ провинціи, то оно во второй разъ спасло порядокъ и собственность; демократія не подверглась такому истребленію, какъ въ декабрьскіе дни. Имперія и свобода по прежнему стоятъ одна противъ другой съ соотвѣтствующимъ оружіемъ въ рукахъ; тѣже опасенія, тѣже надѣжды по прежнему волнуютъ обѣ партіи.
Между тѣмъ глухое раздраженіе постоянно росло среди партія дѣйствія. Со всѣхъ сторонъ сыпались нападенія на членовъ лѣвой стороны палаты, на парижскихъ депутатовъ. Сдѣлали ли они что требовало достоинство ихъ полномочія, чего требовали интересы ихъ вѣрителей? Въ первый разъ, когда съ законодательнымъ собраніемъ поступили такъ беззастѣнчиво, оппозиціонные депутаты ограничились скромнымъ протестомъ, блѣднымъ и неопредѣленнымъ по смыслу и содержанію, и какъ птицы, выпущенныя изъ катокъ, разлетѣлись на всѣ четыре стороны. Во второй разъ, когда законъ былъ нарушенъ, когда среди народа явился единодушный протестъ противъ этого нарушенія, когда агитація народа проявилась въ достаточной силѣ, онъ обратился къ своимъ депутатамъ, желая знать, чѣмъ они проявили свою дѣятельность. Не возобновили ли они сцену въ Жё-де-Помъ, не потребовали ли они осужденія министерства, не объявили ли они уничтоженіе правительства второй имперіи? Нѣтъ, они были слишкомъ завзятые политики, слишкомъ рьяные парламентаристы, чтобы рѣшиться на такой рискованный шагъ! Они отвѣчали новымъ протестомъ, почти такимъ же безсодержательнымъ, какъ и первый. Они очень точно и краснорѣчиво, съ подведеніемъ приличныхъ статей конституціи, старались доказать, что дѣйствія правительства они признаютъ за прямое нарушеніе закона. И болѣе ничего. Сказали тоже, что сказали умѣренные, что думали даже самые реакціонные депутаты правой стороны, недоволящіе свое бонапартистское рвеніе до умопомѣшательства.
Избиратели совсѣмъ не того ожидали отъ своихъ избранниковъ. Они вѣрили въ ихъ энергію, вѣрили въ пониманіе ими своей роли и достоинства депутата. Избиратели были недовольны, депутаты подверглись строгому допросу и немногіе изъ нихъ послѣ того вышли совершенно чистыми изъ дѣла.
Приближались выборы депутатовъ на нѣсколько вакантныхъ мѣстъ въ палатѣ. Понятно, что избиратели, недовольные своими депутатами, немногія оставшіяся въ ихъ рукахъ кандидатуры пожелали замѣстить людьми нѣсколько иного закала, чѣмъ прежніе оппозиціонные депутаты. Они рѣшились искать ихъ въ средѣ самыхъ энергическихъ противниковъ правительства, рѣзко нападающихъ на его происхожденіе и на его конституцію, а такъ какъ правительство требовало, чтобы депутаты непремѣнно присягали имперіи, то очевидно, слѣдовало выбирать именно такихъ кандидатовъ, которые откажутся дать требуемую присягу. Если посмотрѣть на это движеніе глубже, то нельзя будетъ не согласиться, что причина его лежитъ въ самихъ прежнихъ депутатахъ, несъунѣвшихъ вести себя такъ, какъ требовалъ ихъ долгъ и желаніе ихъ довѣрителей.
Едва окончилась агитація 26 октября, какъ «Офиціальная Газета» напечатала декретъ 4 ноября, призывающій избирателей 1-го, 3-го, 4-го и 8-го округовъ Парижа замѣстить четыре вакантныя мѣста въ законодательномъ собраніи. Всѣхъ удивила такая поспѣшность. Министры имѣли у себя въ запасѣ еще два мѣсяца, законъ дозволялъ имъ назначить эти выборы 15 января будущаго года. Съ какой стати имъ вздумалось назначить ихъ на 21 (9) ноября. Съ одной стороны, они незаконно отсрочиваютъ созваніе законодательныхъ палатъ, съ другой, ихъ беретъ нетерпѣніе двумя мѣсяцами ранѣе познакомиться съ новыми депутатами — странныя и непонятныя дѣйствія. Но правительство второй имперіи до того потеряло кредитъ среди управляемаго имъ народа, что и въ этомъ его дѣйствіи народъ видитъ заднюю мысль — возбудить возстаніе и имѣть предлогъ произвести новый государственный переворотъ. Но даже еслибы и на этотъ разъ ожиданія не оправдались, то правительство все-таки надѣялось выиграть отъ ускоренія выборовъ. Выбраны будутъ, по всей вѣроятности, личности изъ числа самыхъ красныхъ, что дастъ поводъ запугать боязливыхъ членовъ палаты, привлечь на свою сторону многихъ изъ 116 умѣренныхъ и создать солидное большинство Изъ тѣхъ, которые послѣ восьмнадцати-лѣтней рабской покорности рѣшились заявить нѣкоторую независимость. Въ заключеніе же всего принять въ министерство г. Оливье. Таковъ, говорятъ, планъ императора, который, вообще, находятъ весьма искуснымъ. Очень можетъ быть, что эти слухи справедливы, но врядъ ли партія дѣйствія будетъ столько, наивна, что испугается ихъ. Имперія разлагается, а г. Оливье не имѣетъ настолько силы, чтобы гальванизировать ее и возбудить въ новой жизни, онъ можетъ сдѣлать только одно: погибнуть вмѣстѣ съ нею.
Но какъ бы тамъ ни было, а избирательный періодъ уже открылся. Списокъ записавшихся кандидатовъ вышелъ довольно длиненъ; для каждаго честолюбца всегда найдется кучка людей, вѣрящая въ его способности представлять въ палатѣ народные интересы. Въ этотъ списокъ вошли многіе изъ тѣхъ, которые неудачно дебютировали въ послѣдніе выборы. Въ первый округъ представились Пуйэ-Кертье, Ламбрехтъ, Лорье, Кантагрель и Рошфоръ, въ третій, Лаферьеръ, редакторъ газеты «Rappel», Вренье, бывшій членомъ временного правительства, Глэ-Близуенъ, остроумный перерывщикъ рѣчей въ палатѣ, и Артуръ Пикаръ, братъ депутата Эрнеста Пикара; въ четвертый, Аллу, адвокатъ, бывшій редакторомъ газета «Temps», который на послѣднихъ выборахъ отказался отъ перебаллотировки, способствуя этимъ выбору Ферри и дѣлая невозможнымъ избраніе Кохена и Геру; въ восьмой, Лавертюжонъ, издатель газеты «Gironde», выборъ котораго не состоялся въ Бордо, Эммануилъ Араго, Альфонсъ жентъ, бывшій уже народнымъ представителемъ и наконецъ Герольдъ, адвокатъ, который, по его собственнымъ словамъ, всегда проигрывалъ въ кассаціонномъ судѣ процессы, ранѣе уже проигранные въ двухъ другихъ инстанціяхъ. Эти имена принадлежатъ къ различнымъ фракціямъ демократіи. Говорить ли объ оффиціальныхъ кандидатахъ, Лашо, Денверѣ, Термѣ — они внесены въ списокъ только для проформы, и сами не будутъ хлопотать о своемъ выборѣ, и правительство не станетъ употреблять обычныхъ мѣръ, чтобы пособить этому выбору.
Каждый кандидатъ организовалъ пропаганду въ свою пользу, основалъ свои комитеты, показывался на народныхъ сходкахъ, когда тамъ обсуждался какой нибудь важный вопросъ. Но рядомъ съ кандидатами, исполнившими всѣ формальности, т. е. присягнувшими имперіи, могутъ же появиться и такіе, которые не захотятъ дать требуемой присяги — какъ съ ними поступить? Когда въ первый разъ былъ поставленъ этотъ вопросъ, почти вся пресса высказалась противъ избранія кандидатовъ непринесшихъ присяги. Изъ крайнихъ оппозиціонныхъ органовъ, одинъ «Reveil» былъ за избраніе, «Rappel» молчалъ, а «Reforme» была противъ. Демократическіе органы, высказываясь противъ избранія неприсяжныхъ кандидатовъ, однимъ изъ аргументовъ ставили усиленіе разлада въ демократической партіи, которое непремѣнно явится результатомъ принятія такого рѣшенія, — разлада, и теперь тормозящаго многія хорошія начинанія. При усиленіи разлада немудрено, что проскользнетъ въ палату оффиціальный кандидатъ, получившій даже небольшое число избирательныхъ голосовъ. Наконецъ — и это былъ главнѣйшій аргументъ — къ чему рисковать на невѣрное, когда вѣрное, находится уже въ рукахъ; легко оступиться и полетѣть въ пропасть. Защитники, съ своей стороны, находили эти возраженія слабыми и доказывали, что опасности въ принятіи ихъ предложенія не представляется никакой, разладъ въ партіи отъ этого усилиться не можетъ, оффиціальный кандидатъ не имѣетъ никакихъ шансовъ попасть въ палату, и выборъ неприсяжнаго кандидата, не принося никакого вреда для партіи, причинитъ большое безпокойство правительству, которое не осмѣлятся не признать такого кандидата, своимъ избраніемъ доказывающаго, что народъ не желаетъ ни имперіи, ни ея конституція. Затѣмъ толки замолкли, вопросъ сочли сданнымъ въ архивъ, но онъ вскорѣ опять появился на сцену.
Избирательная агитація продолжалась. Комитетъ, учрежденный для проведенія кандидатуры Рошфора, проживающаго еще къ Бельгіи, написалъ ему, чтобы онъ немедля ни минуты ѣхалъ въ Парижъ. Рошфоръ тотчасъ же собрался въ путь; амнистія 15 (3) августа открывала ему двери Франціи. Переѣхавъ границу, онъ былъ арестованъ полицейскимъ комиссаромъ, который, впрочемъ, не зная навѣрное, былъ ли онъ въ правѣ поступить такимъ образомъ, телеграфировалъ лильскому префекту, а тотъ, въ свою очередь, приказавъ хорошенько наблюдать за арестованнымъ, спросилъ приказанія министра, что ему дѣлать? Министръ отвѣтилъ приказомъ тотчасъ же освободить плѣнника.
Между тѣмъ слухъ объ арестѣ дошелъ до Парижа и произвелъ тамъ сильное впечатлѣніе. Друзья остроумнаго памфлетиста поспѣшили сообщить объ этомъ на избирательной сходкѣ перваго округа. При имени Рошфора зала огласилась самыми восторженными криками сочувствія, перемѣшанными съ громомъ рукоплесканій. Кантагрель взошелъ на трибуну и заявилъ, что въ виду посягательства правительства на свободу Рошфора, ему остается сдѣлать одно: взять назадъ свою кандидатуру и, вмѣстѣ съ своими друзьями, подать голосъ за Рошфора. Другой серьезный соперникъ Рошфора, Лорье, посовѣтовавшись съ своими друзьями, напечаталъ въ «Rappel» письмо, которымъ заявляетъ, что онъ отказывается отъ кандидатуры и проситъ избирателей единодушно послать въ палату человѣка, котораго правительство арестовало, презирая всѣ права. Когда же по пріѣздѣ въ Парижъ пятичасовой арестантъ показался на сходкѣ и разсказалъ свою краткую Одиссею, восторгъ его слушателей дошелъ до полной экзальтаціи. Каждый желалъ его видѣть, каждый хотѣлъ его слышать, всякое его слово покрывалось аплодисментами, толпы шли за нимъ по улицѣ, отпрягали лошадей фіакра, куда онъ спасался отъ слишкомъ сильныхъ проявленій восторга толпы; женщины желали его цѣловать, предлагали ему букеты цвѣтовъ. Его избраніе несомнѣнно[1]. Безъ сомнѣнія, мы не можемъ вполнѣ сочувствовать, когда видимъ, что люди изъ человѣка же дѣлаютъ себѣ идола, но въ отношеніи Рошфора можно найти смягчающія обстоятельства. Не первый ли изъ депутатовъ, Рошфоръ объявилъ, что онъ считаетъ себя безусловно отвѣтственнымъ передъ своими избирателями, что онъ на свое депутатское жалованье найметъ залу, гдѣ избиратели могутъ собираться и давать ему свои инструкціи. Понятно, что такое заявленіе должно было возбудить самый пылкій энтузіазмъ, такъ какъ избиратели очень хорошо знали, что Рошфоръ, благодаря своей популярности, могъ бы быть избранъ на шесть лѣтъ безъ всякихъ условій. Избраніе этого злѣйшаго врага Наполеона III, разумѣется, будетъ очень непріятно императору, оно покажетъ, что его подданные не чувствуютъ къ нему особенной нѣжности, а это, безъ сомнѣнія, должно не совсѣмъ благотворно отозваться на его болѣзненномъ организмѣ. Ему нужно спокойствіе и физическое и умственное, а тутъ мозолятъ глаза Рошфоромъ!
Въ третьемъ округѣ всѣ кандидаты должны были уступить мѣсто Кремье, которому остается теперь бороться только противъ неприсяжныхъ кандидатовъ, если они выступятъ. Въ четвертомъ, шансы дѣлятся между Бриссономъ и Гле-Бизуаномъ; въ восьмомъ, между Араго и Жентомъ.
Въ такомъ положеніи находились дѣла, когда опять начали дѣйствовать защитники избранія неприсяжныхъ кандидатовъ. На этотъ разъ ихъ голосъ былъ услышанъ и за ними выступила цѣлая фаланга избирателей, готовая осуществить на практикѣ ихъ идею. Время было выбрано очень удачно. Кромѣ парижскаго избирательнаго движенія, настроившаго населеніе сочувственно относиться ко всякимъ фактамъ, которые могутъ принести вредъ противникамъ, въ провинціи случались событія, отвѣчающія общему оппозиціонному настроенію.
Неприсяжные кандидаты, такимъ образомъ, выступили на арену. Феликсъ Піа, Луи-Бланъ, Ледрю-Ролленъ, Викторъ Гюго печатаютъ письмо за письмомъ въ различныхъ газетахъ. Составляется центральный комитетъ и 26 октября (7 ноября) организуется первая сходка. Послѣ оживленныхъ преній члены комитета пришли къ единодушному рѣшенію (впрочемъ за исключеніемъ одного голоса) выставить неприсяжныхъ кандидатовъ и согласились на счетъ трехъ лицъ: Ледрю-Роллена, Барбеса и Феликса Піа. Въ первый округъ, гдѣ кандидатомъ явился Рошфоръ, было рѣшено не посылать неприсяжнаго кандидата. На этотъ разъ и газеты поддержали движеніе, которое постоянно развивалось и усиливалось. Однакожъ этотъ планъ не осуществился вполнѣ. Въ самый моментъ, когда слѣдовало выступить на сцену, Ледрю-Ролленъ отказался отъ своей кандидатуры.
Въ этомъ возвращеніи въ 48-му году не должно видѣть прославленія прошлаго, оправданія прежнихъ ошибокъ, желанія возобновить старый ходъ дѣлъ. Нѣтъ, даже соціалисты, враги Ледрю-Роллена, подали-бы голосъ за него; его выбрали бы одинаково и друзья и враги, такъ какъ его выборъ былъ бы протестомъ пробивъ государственнаго переворота, — протестомъ сильнымъ и рѣшительнымъ, слѣды котораго отозвались бы глубокими потрясеніями существующаго порядка и еще быстрѣе довели бы дѣло до развязки. Но если выборъ Ледрю-Роллена и не состоялся, по его собственному желанію, отъ этого ходъ дѣла нисколько не измѣнится и побѣда противниковъ второй имперіи остается все-таки несомнѣнной. Ледрю-Ролленъ былъ важенъ только какъ олицетвореніе протеста. Не болѣе.
- ↑ Телеграмма навѣстила насъ, что Рошфоръ одержалъ полную побѣду надъ своимъ соперникомъ Карно, выступившимъ тоже въ качествѣ республиканскаго кандидата. Таже телеграмма сообщаетъ, что съ третьемъ округѣ избранъ Кремье, а въ восьмомъ Араго; оба республиканцы. Въ четвертомъ же округѣ назначена перебаллотировка.