ПОЛИТИЧЕСКАЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ ХРОНИКА
правитьМногіе историческіе писатели считаютъ свое дѣло поконченнымъ, если имъ удастся изъ кучи архивнаго матеріала извлечь возможно большее количество совершившихся фактовъ; они до страсти любятъ рыться въ прошедшемъ, и съ особеннымъ удовольствіемъ заносятъ въ свои хроники компаніи, битвы, побѣды, пораженія, однимъ словомъ, все, что случилось. Выводы — не ихъ дѣло, особенно тѣ выводы, на которыхъ можно построить какое нибудь приблизительно-вѣрное предсказаніе будущаго. Подобные выводы, подобныя предсказанія составляютъ область историковъ-философовъ; эти, съ своей стороны, прилагая въ совершившимся событіямъ алгебраическій методъ изслѣдованія, стараются по этимъ извѣстнымъ величинамъ опредѣлить неизвѣстное, именно то, что должно, по всей вѣроятности, случиться, какой результатъ долженъ выйти изъ совокупности фактовъ, надъ которыми они производили свои изслѣдованія. Бюфонъ дѣлалъ простое описаніе лошади, орла или обезьяны; его ученое честолюбіе вполнѣ удовлетворялось такой безхитростной передачей голыхъ фактовъ; Оуэнъ же и Кювье иначе распоряжались съ сырымъ матеріаломъ, попавшимъ въ ихъ руки; они подвергали его строгому анализу и дѣлали выводы; они считали себя удовлетворенными только тогда, когда имъ удавалось по самымъ ничтожнымъ, повидимому, признакамъ открыть существованіе новаго видя. Каждый размышляющій человѣкъ, подобно Оуэну и Кювье, на основаніи фактовъ, всѣмъ извѣстныхъ и всякому видимыхъ, можетъ дѣлать выводы, до которыхъ масса не додумалась и такимъ образомъ предсказывать будущее. Бываютъ моменты въ жизни народовъ, когда такихъ предсказателей считаютъ тысячами. Франція теперь переживаетъ такой моментъ. «Вотъ до чего дошла вторая имперія!» говорятъ одни, горестно покачивая головой и имя имъ легіонъ. «Вотъ до чего дошла вторая имперія!» радостно потирая руки, повторяютъ другіе, и этимъ имя тоже легіонъ. Такой результатъ давно уже предвидѣла кучка размышляющихъ проницательныхъ людей. Она предсказывала его и тогда, какъ орелъ второй имперіи распростерся надъ Малаховымъ курганомъ; когда онъ торжественно замахалъ своими крыльями надъ башней Оольферино; когда онъ бросалъ горящія головни въ лѣтнемъ дворцѣ въ Пекинѣ; когда онъ вонзилъ свой окровавленный клювъ въ тѣло маленькаго орленка Мехяки и угрожалъ большому бѣлому орлу сѣверо-американской республики, — эта кучка людей повторяла: «придетъ и твоя очередь!» И вотъ приближается этотъ день, онъ даже пришелъ, и орелъ-побѣдитель, величественный и гордый орелъ съ трудомъ шевелитъ своими крыльями, отяжелѣвшими скорѣе отъ жиру, чѣмъ отъ кусковъ свинца, засѣвшихъ въ нихъ тамъ и сямъ; хромая и перекачиваясь съ боку на бокъ, онъ волочитъ свое отвисшее брюхо, какъ откормленный гусь. Съ нимъ нечего теперь дѣлать охотнику, онъ принадлежитъ уже повару.
Майскіе выборы навели страхъ на правительство второй имперій и лишили его самообладанія. Изъ всеобщей подачи голосовъ оно мечтало сдѣлать прочное для себя основаніе, и всеобщая подача долго шла ему на пользу. Отъ нея оно получило свое утвержденіе и оправданіе всего, что совершилось въ достопамятную ночь второго декабря. Оно дѣйствовало противъ страны мѣрами жестокости и коварства; но страна, огромнымъ большинствомъ своихъ бакалейщиковъ, пахарей и пастуховъ, заявила, что подобныя мѣры не причиняютъ ей никакой непріятности; оно стѣснило свободу прессы, но милліоны французовъ, неумѣющихъ ни читать, ни писать, нашли, что отъ такого стѣсненія имъ не дѣлается ни теплѣе, ни холоднѣе. Вторая имперія разстрѣливала французовъ, сажала ихъ въ тюрьмы, ссылала, изгоняла, — что за бѣда! большинство своимъ потомъ показывало, что такой способъ дѣйствій вовсе не возбуждаетъ въ немъ непріязненнаго чувства въ виновникамъ крутыхъ мѣръ. «А если мнѣ нравится быть битой?» сказала одна женщина, которую тузилъ ея пьяный мужъ, когда нѣсколько прохожихъ, изъ участія въ ней, хотѣли помѣшать совершающемуся въ ихъ глазахъ безобразію. — "Вы видите, что Франція охотно принимаетъ получаемые ею удары, " въ свою очередь говорили виновники государственнаго переворота второго декабря, когда сталъ извѣстенъ результатъ вота и, правдой и неправдой, въ ихъ пользу высказалось болѣе семи милліоновъ голосовъ. Втеченіе долгихъ годовъ всеобщая подача оправдывала или скорѣе узаконила рѣшительно все и такая податливость общественнаго мнѣнія всегда вызывала удивленіе не только въ Европѣ, по и внѣ ея, — и не только удивленіе, но во многихъ мѣстахъ даже самую искреннюю зависть.
Было ли въ дѣйствительности такъ прочно это широкое основаніе, на которомъ хотѣла твердо стоять вторая имперія? По крайней мѣрѣ, его считали такимъ впродолженіи 10, 15, 16, 17 лѣтъ, и вѣрили, что оно устоятъ еще долго безъ всякихъ поправокъ. Но вдругъ симптомы, до сихъ поръ чувствуемые только немногими прозорливыми людьми, становятся ощутительными для людей самыхъ недальновидныхъ и равнодушныхъ: почва, на которой построена вторая имперія, оказывается тонкой; она осядаетъ подъ тяжестью непропорціональнаго вѣса, и въ нее погружается мраморъ и шлифованные камни, предназначенные для постройки дворца четвертой династіи. Это напоминаетъ катастрофу разразившуюся надъ Гольдбергомъ, деревушкой, выстроенной на косогорѣ одной изъ швейцарскихъ горъ. Покатая на одну сторону, каменная скала, и на ней не слишкомъ толстый слой глинистой почвы — такова была эта гора. Нѣсколько дней шли сильные дожди, глина растворилась, раздалась во многихъ мѣстахъ и произвела рытвины, на которыя сперва никто не обратилъ никакого вниманія; потомъ деревня стала медленно скользить по отлогости; движеніе это было до того незамѣтно, что стаканъ воды, поставленный на столѣ, не колебался, источники продолжали течь и струиться также, какъ и прежде; но вся эта медленно движущаяся масса приблизилась въ пропасти, и все разомъ туда обрушилось: луга и хлѣбныя поля, дома и лѣса, скотъ и люди. Вторая имперія также движется по косогору всеобщей подачи голосовъ, — и какъ спасти эту страшную массу отъ страшнаго паденія? Извѣстны многіе города, поглощенные моремъ; они нырнули подъ воду потому, что почва подалась подъ ними; смѣли ли они думать о спасеніи въ виду открывшейся подъ ихъ ногами зіяющей бездны?
Поэтому неудивительно, если вторая имперія чувствуетъ, что почва колеблется подъ ея ногами; неудивительно, что въ ея дѣятельности замѣчаются колебанія, противорѣчія и порою безтолковщина. Ее можно уподобить теперь обвиняемому, осужденному приговоромъ присяжныхъ. Для хроникера событій представляется много затрудненій для вѣрной передачи фактовъ; колебанія и противорѣчія производятъ страшную путаницу въ дѣлахъ и теперешнее положеніе Франціи правильнѣе всего характеризовать словомъ "шаткое, " что мы и постараемся уяснить въ настоящей хроникѣ.
Итакъ, майскіе выборы, какъ мы замѣтили, навели страхъ на правительство второй имперіи и лишили его самообладанія. Населеніе большихъ городовъ вотировало противъ него въ пропорціи трехъ къ одному, маленькихъ — трехъ въ двумъ; тяжелые и неповоротливые батальоны сельскихъ избирателей на этотъ разъ еще утвердили за нимъ побѣду, но очевидно, что эта побѣда послѣдняя, и что въ приближающейся генеральной битвѣ, оно будетъ выбито изъ своихъ позицій и найдется вынужденнымъ въ безпорядкѣ бѣжать съ поля сраженія. Но что ужаснѣе всего и что особенно смущаетъ правительство и вселяетъ въ него страхъ и опасеніе: — это то, что республикански-буржуазная оппозиція, еще недавно такъ непріятно дѣйствовавшая на нервы правительства второй имперіи, въ общественномъ мнѣніи оказывается теперь слишкомъ недостаточной. Жюли Фавры, Пикары, Жюли Симоны, которыхъ имена раздражали до крайности Руе, Бароша и Гаусмана, — не возбуждаютъ теперь въ парижскомъ народѣ ничего, кромѣ холодности, я народъ отыскиваетъ непримиримыхъ Банселя, Распайля и Гамбету; онъ отвергаетъ Оливье и Дарихона, попробовавшихъ подыматься $ь Тюльери по служебной лѣстницѣ, а при вторичныхъ выборахъ, въ іюнѣ, парижане хотѣли провести кандидатуру Рошфора, непримиримаго изъ непримиримыхъ, который извѣстенъ не только какъ политическій, но и какъ личный врагъ императора, и не только императора, но даже самой императрицы.
Рошфоръ не выбранъ. Вы знаете почему. Противъ него выступилъ единственный человѣкъ, который могъ противостоять ему — Жюль Фавръ, великій адвокатъ, офиціальный глава буржуазіи, кумъ и старый пріятель Тьера. Жюль Фавръ, вмѣстѣ съ Пикаромъ, Симономъ и Гарнье Пажесомъ, заключили союзъ между республиканцами и буржуазіей. Еслибъ Жюль Фавръ потерпѣлъ пораженіе, буржуазія, упивавшаяся медоточивыми фразами академическаго оратора, — никогда бы не простила его пораженія; еще неизвѣстны были вполнѣ результаты всѣхъ парижскихъ выборовъ, а провинціальная буржуазія уже обращалась къ передовой партіи съ словами ненависти и угрозы. Однакожъ ревностные и пылкіе послѣдователи партіи дѣйствія сперва горячо взялись за дѣло. "Воспользуемся случаемъ, говорили они, — и безъ печали и всякой задней мысли разорвемъ союзъ съ этой буржуазіей, которая натворила столько бѣдъ въ 1848 году и готова натворить ихъ и теперь. Жюль Фавръ, сознательно или безсознательно, не что иное, какъ тайный союзникъ Бонапарта, и всѣмъ этимъ Жюль Фаврамъ и Тьерамъ, либеральнымъ фразерамъ и противникамъ экономическихъ реформъ, мы готовы предпочесть бывшаго ганскаго плѣнника, который, по крайней мѣрѣ, обѣщаетъ истребить пауперизмъ ". Разуменъ онъ или нѣтъ, практиченъ или непрактиченъ, но только этотъ совѣтъ не былъ принятъ парижскими избирателями* которые вовсе не хотѣли разрывать союза между либеральной буржуазіей и старыми республиканцами, и они предпочли Жюля Фавра. Явившись упорнымъ соперникомъ непримиримому врагу второй имперіи, предводитель лѣвой стороны палаты оказалъ Наполеону III услугу, не меньшую той, какая имъ была оказана въ то время, когда палата вотировала изгнаніе принца Наполеона, нынѣшняго императора французовъ.
Какъ бы то ни было, но императоръ счелъ своимъ собственнымъ успѣхомъ неуспѣхъ своего личнаго врага. Онъ полагалъ, что парижскіе избиратели отвергли Рошфора единственно потому, что не желали избраніемъ редактора "фонаря* сдѣлать неудовольствіе императору, между тѣмъ какъ они руководствовались просто желаніемъ не раздражать буржуазію. Императору пожалуй естественно было заблуждаться такимъ образомъ, но подобныя заблужденія нездоровы по своей натурѣ и бываютъ часто пагубны. Частный случай, неправильно имъ растолкованный, привелъ его къ ошибочнымъ выводамъ, онъ вообразилъ, что отверженіемъ Рошфора и избраніемъ Жюля Фавра выразилось общее настроеніе цѣлаго парижскаго народа, и что этимъ фактомъ уничтожается непріятное впечатлѣніе, произведенное выборами Распайля, Банселя и Гамбеты. Онъ увѣрилъ себя, что все это избирательное движеніе въ оппозиціонную сторону не имѣло никакого успѣха, что крутыя мѣры его префектовъ и продѣлки его администраціи дали ему истинную побѣду, и что сотня депутатовъ, посланныхъ въ. палату, какъ враги второй имперіи, не представляетъ никакой серьезной опасности. Онъ позволилъ Руэ и его сторонникамъ убѣдить себя въ томъ, что вердиктъ, произнесенный всеобщей подачей голосовъ, весьма противорѣчиваго свойства и оставляетъ ему свободное поле дѣйствовать, какъ ему вздумается. Онъ позволилъ себя увѣрить, что вторая имперія сдѣлала всѣ уступки, какія могла сдѣлать, что французская нація пользуется всѣми необходимыми свободами, и что она не настолько неблагодарна, что можетъ обратить ихъ противъ великодушнаго правительства, даровавшаго ей эти свободы. Императоръ всегда хвастался своимъ флегматическимъ характеромъ, онъ считалъ его добродѣтелью въ правителѣ, но то, что нѣкогда принесло ему такую большую пользу, теперь причинило великія неудобства. Въ то время, когда Францію охватила избирательная лихорадка, когда его сторонники теряли голову, императоръ сохранилъ невозмутимое спокойствіе. Онъ благосклонно выслушивалъ Руз, и съ таковой же благосклонностью слушалъ его враговъ; сторонниковъ Персиньи онъ уравновѣшивалъ сторонниками Бассаньяка; онъ нейтрализировалъ своихъ друзей однихъ другими въ то время, какъ его враги дѣйствовали энергично; онъ улыбался принцу Плонплонъ, самому ненавистному человѣку для аркафевъ, и въ тоже время щекоталъ самолюбіе Жерома Давида, главы аркадцевъ, ненавистнаго либеральнымъ бонапартистамъ. Но я вижу, что мои читатели хотятъ сдѣлать мнѣ вопросы: кто это такіе аркадцы) Что за птица Жеромъ Давидъ) Аркадцами они названы потому, что собираются въ императорскомъ клубѣ въ арвадской улицѣ; ихъ значеніе усиливалось по мѣрѣ паденія второй имперіи; это паладины бонапартизма, миньоны императрицы. Своимъ знаменосцемъ они избрали красиваго Поля де-Бассаньява, достойнаго сына Гранье изъ Бассаньява, представляющаго собой образецъ типа фатовъ второй имперіи. Арвадская банда состоитъ изъ миньоновъ и забіякѣ, шпіоновъ и красавчиковъ Буа-Дорэ, изъ сановниковъ и ретивыхъ посѣтителей разныхъ игорныхъ пріютовъ; она имѣетъ своимъ признаннымъ главой Жерома Давида, который считаетъ себя Маккіавелемъ, потому что въ извѣстной степени обладаетъ коварствомъ, считаетъ себя воиномъ, потому что, въ чинѣ лейтенанта, по приказанію своего капитана, изъ своей засады, онъ стрѣлялъ въ кабиловъ; онъ считаетъ себя администраторомъ, потому что не положилъ охулки на руку, когда ему пришлось засѣдать въ арабскомъ бюро. Съ подобными способностями, къ которымъ еще слѣдуетъ прибавить драгоцѣнныя черты его характера: трусливую наглость и наглую трусливость, — г. Жеромъ Давидъ при порядкахъ второй имперіи легко могъ дойти до степеней извѣстныхъ. Присовокупите къ этому, что онъ родной племянникъ великаго Наполеона, правда съ побочной стороны, но все-таки племянникъ, двоюродный братъ Наполеона III, незаконный сынъ Жерома-Наполеона, покойнаго экс-короля Вестфаліи, братъ принца Жерома-Наполеона, именуемаго Плонплонъ, представителя младшей линіи наполеонидовъ. Потому что онъ младшій въ младшей линіи, онъ питаетъ смертельную ненависть къ старшему въ линіи, къ своему старшему брату. Оба брата примкнули въ двумъ противоположнымъ фракціямъ бонапартистской партіи. Законный, старшій сынъ представляетъ собою либерализмъ; несмотря на то, что засѣдаетъ въ сенатѣ, онъ желаетъ прослыть свободнымъ мыслителемъ, кричитъ во всеуслышаніе, что онъ не признаетъ постовъ, и безпрестанно-напоминаетъ, что въ учредительномъ собраніи онъ засѣдалъ на горѣ. Незаконный, младшій, душой и тѣломъ предался аркадцамъ, ретроградамъ изъ ретроградовъ.
Спокойно и равнодушно выслушивалъ императоръ въ одинъ вечеръ пространную рѣчь своего кузена, Жерома-Наполеона, въ которой тотъ начертывалъ планъ либеральнаго государственнаго переворота: уничтожить теперешній сенатъ, замѣнивъ его, по образцу Соединенныхъ Штатовъ, новымъ, составленнымъ изъ членовъ, избранныхъ посредствомъ всеобщей подачи голосовъ; учредить отвѣтственное министерство и, такимъ образомъ, обогатить міръ новымъ типомъ парламентарной имперіи, болѣе или менѣе похожей на Бразилію; Сент-Бева, свободнаго мыслителя, назначить министромъ народнаго просвѣщенія, Оливье — министромъ внутреннихъ дѣлъ и президентомъ совѣта министровъ; видныя и лучшія мѣста раздать представителямъ средней партіи, оставить папу на произволъ судьбы и дозволить Виктору-Эмануилу совершить торжественное вшествіе въ Римъ. На другой день его величество съ такимъ же безстрастіемъ, выслушивалъ предложеніе Жерома Давида о необходимости послать Жерома-Наполеона въ ученую экспедицію въ Камчатку, отобрать сейчасъ же всѣ неосторожно октроированныя свободы, возвратиться къ энергическимъ мѣрамъ 2 декабря и заставить замолчать законодательный корпусъ. Совѣтъ по-видимому былъ принятъ съ благоволѣніемъ; послано приказаніе префекту полиціи безусловно не разрѣшать никакихъ публичныхъ сходокъ; министръ юстиціи указалъ начать процессы противъ журналовъ; и тотчасъ же журналисты подверглись опасной эпидеміи; штрафы и мѣсяцы заключенія обильно паля на ихъ головы; осужденія послѣдовали за осужденіями. Но изъ всѣхъ сентенцій, павшихъ на голову писателей, самая странная выпала на долю Рошфора. Одинъ шпіонъ взялъ у него въ Брюсселѣ в.ъ кредитъ нѣсколько сотъ экземпляровъ «фонаря»; переѣхавъ границу сталъ продавать ихъ подъ носомъ полицейскаго коммисара и разумѣется былъ схваченъ. Подстроивъ всю эту штуку, шпіонъ указалъ на Рошфора, будто бы пославшаго его съ экземплярами своей газеты во Францію. Дѣло передано суду; Рошфоръ обвиненъ въ заговорѣ противъ безопасности государства, и въ оскорбленіи главы государства; судьи опредѣлили: взыскать съ Рошфора приличный штрафъ, назначили ему еще нѣсколько новыхъ лѣтъ тюрьмы и объявили его лишеннымъ нѣкоторыхъ гражданскихъ правъ, т. е. права быть избирателемъ и права быть избраннымъ.
Между тѣмъ его величество, желая дать явственное указаніе на свою политику, далъ обѣщаніе Жерому Давиду назначить его президентомъ законодательнаго собранія на мѣсто Шнейдера, котораго Руэ подозрѣвалъ въ умѣренности и въ тайной поддержкѣ средней партіи. Но въ рѣшительную минуту, когда палата была уже созвана, императоръ не рѣшился бросить это оскорбленіе общественному мнѣнію; Шнейдеръ остался на своемъ мѣстѣ, а Жеромъ Давидъ въ вознагражденіе сдѣланъ командоромъ ордена почетнаго легіона. Шнейдеру сильно не понравилось, что это отличіе было дано его сопернику и онъ послалъ свою отставку. За таковую, продерзость Шнейдеръ, къ удивленію всѣхъ, не былъ посаженъ ни въ Мазасъ, ни сосланъ куда нибудь, напротивъ того, получилъ собственноручное письмо отъ императора, письмо лестное и милостивое, въ которомъ увѣряли, что нуждаются въ его, Шнейдера, полезной служебной дѣятельности. Въ то время, какъ учрежденія приходятъ въ дряхлость, внѣшнія отличія пріобрѣтаютъ особенное значеніе. Когда деревья становятся старыми, ихъ стволъ и вѣтви покрываются паразитными грибами, а листья гусеницами.
Такимъ образомъ правительство видалось то вправо, то влѣво, отъ строгости переходило въ кротости, то старалось выказать свою силу, то падало въ изнеможеніи отъ своей слабости. Вчера увѣряли, что страна не проявила явнымъ образомъ своего мнѣнія; сегодня же склонились къ тому убѣжденію, что коронѣ неприлично обращать вниманіе на угрожающія заявленія, съ какимъ обратились въ ней большіе города; балансируя такимъ образомъ между двумя крайностями, въ тоже время предписывали оффиціальной прессѣ воздерживаться какъ можно болѣе. Эта безплодная игра утомила общественное мнѣніе и раскрыла слабѣйшія стороны правительства. Правительство претендовало на исключительное умѣнье вести дѣла высокой политики, и его смущеніе, его смѣшные страхи, его робкая сила, стали предметомъ посмѣшища для толпы зрителей. Своей слабостью, усложненной еще старческимъ упрямствомъ, правительство болѣе и болѣе возбуждало противъ себя своихъ враговъ, поощряло своихъ нерѣшительныхъ противниковъ, досаждало своимъ друзьямъ, не смѣя отказать, еще менѣе осмѣливаясь дать, оно только хмурилось. Руэ скалилъ свои желтыя іезуитскія улыбки тѣмъ, кому онъ долженъ былъ угрожать; правительство угрожало тѣмъ, кого должно было бить, и если било, то безъ всякаго разумнаго основанія; слабое и неискусное, оно не умѣло бить ни сильно, ни вѣрно, и его попытка устрашить, произведенная въ большихъ размѣрахъ въ послѣдній мѣсяцъ, послужила только къ тому, что сдѣлала его смѣшнымъ въ глазахъ всѣхъ.
Въ нашей послѣдней корреспонденціи разсказано о великомъ побоищѣ на бульварахъ. Полиція назначила ротозѣямъ свиданіе на бульварахъ, чтобы они посмотрѣли, какъ бьютъ людей; ротозѣи явились на назначенное мѣсто и въ свою очередь были побиты. Полагали, что любопытство парижанъ. достаточно притуплено различными зрѣлищами, постоянно происходящими на ихъ глазахъ, — но, нѣтъ, — оказалось, что любопытство парижанина обладаетъ ужаснымъ апетитомъ: онъ готовъ жертвовать всѣмъ, лишь бы была удовлетворена его любимая страсть, и потому онъ кинулся со всѣхъ ногъ, когда ему объявили, что онъ можетъ посмотрѣть какъ дуютъ публику дубинами по головамъ; еще съ большей охотой онъ побѣжалъ бы взглянуть, какъ въ эту публику кидаютъ пули и ядра. Съ большимъ нетерпѣніемъ въ Парижѣ ждутъ теперь запроса, который обѣщала сдѣлать правительству лѣвая сторона палаты по поводу этой «адской оргіи дубинъ», какъ характеризовалъ это побоище Распайль. Полиція била и хватала всѣхъ безъ разбора; потомъ, въ числѣ побитыхъ и схваченныхъ, многихъ она признала за своихъ. Но сначала, въ сумятицѣ она не узнавала никого; полицейскіе бросались съ своимъ оружіемъ на воспитателя императорскаго принца, на знаменитаго слѣдственнаго пристава Гоне, который съ большимъ трудомъ спасъ свое чрево отъ ударовъ и настолько не оправился еще отъ понятія, что до сихъ поръ не набрался обычной энергіи для веденія слѣдствія по дѣлу о заговорѣ противъ общественной безопасности. Полторы тысячи парижанъ, какъ военноплѣнные, отведены въ казематы Бисетра. Арестовано впрочемъ было гораздо болѣе, но многимъ удалось уйти съ дороги, другихъ на другой день выпустили. Между арестованными были: донъ-Карлосъ, герцогъ мадридскій, котораго легитимисты признаютъ дѣйствительнымъ королемъ Испаніи; знаменитый банкиръ баронъ Альфонсъ де-Ротшильдъ, остававшійся подъ арестомъ три часа и вырвавшійся оттуда только потому, что умѣлъ увѣрить тюремщиковъ, что онъ занимаетъ должность прусскаго генеральнаго консула, хотя состоитъ консуломъ австрійскимъ; былъ взятъ начальникъ отдѣленія прессы въ министерствѣ внутреннихъ дѣлъ, а также графы, герцоги, префекты, призванные императоромъ въ Парижъ, государственные секретари, чиновники и — странное дѣло — ни одного студента. На тысячу человѣкъ арестованныхъ приходилось: рабочихъ 287, прислужниковъ разнаго рода 263, чиновниковъ 133, приказчиковъ 117, людей, занимающихся либеральными профессіями 110, коммерсантовъ 55, рантье 35. По отношенію въ численности населенія, самое значительное число арестованныхъ приходится на долю людей, занимающихся либеральными профессіями. И такъ какъ люди этой категоріи фабрикуются, по большей части, изъ студентовъ, то отсутствіе послѣднихъ въ числѣ невольныхъ жителей Бисетра обратило на себя всеобщее вниманіе. Когда политическія искры носятся въ воя духѣ, студенты до сей поры всегда бывали самой удобовоспламенимой частью населенія; теперь же вышло иначе. Слѣдовательно приходится заключить, что или измѣнился духъ школъ, или послѣднее возмущеніе имѣло особенный характеръ и нисколько не походило на то, что принято называть возмущеніемъ.
И дѣйствительно, парижское населеніе искренно убѣждено, что вся эта суматоха есть дѣло Руэ, который хотѣлъ пустить въ ходъ свои великія политическія способности, импровизировать революцію, утопить ее въ потокахъ крови, объявить осадное положеніе и провозгласить себя спасителемъ порядка, религіи, семьи и собственности. Но его революція возбудила такой же смѣхъ, какъ и революція его экс-товарища, знаменитаго Пинара, который въ послѣднее второе декабря собралъ шестьдесятъ тысячъ человѣкъ, раздѣлилъ ихъ на три корпуса и, руководствуясь мудрыми стратегическими соображеніями, направилъ ихъ всѣ къ монмартрскому кладбищу, гдѣ они и завладѣли тремя прохожими. Революція капризны и не всегда повинуются приказаніямъ, которыя даютъ имъ министры; они иногда подражаютъ собакѣ Жана Нивельскаго, убѣгавшей прочь, когда ее призывали. Производство революцій не принадлежитъ къ числу обязанностей государственнаго министра; Руэ оказался вдвойнѣ неискуснымъ: онъ желалъ вызвать возстаніе, вовсе не обладая способностью развить его. Приняты были самыя нелѣпыя мѣры; пущены въ ходъ двѣ банды: одна получила плату за будущее усердіе отъ министерства, другая отъ полиціи; вечеромъ союзники не узнавали другъ друга и даже преусердно колотили одинъ другого. Невозможно было долго признавать этихъ ряженыхъ революціонеровъ за дѣйствительныхъ республиканцевъ и соціалистовъ, когда они не знали даже перваго куплета марсельезы, когда они бросились ломать кіоски, устроенныя для продажи газетъ, разрывали въ куски попавшіяся имъ тутъ подъ руки экземпляры оппозиціонныхъ журналовъ, били зеркала и окна лавокъ, грабили, вламывались силой въ питейные дома и уходили освѣжиться и отдыхать на лаврахъ въ дома проституціи. Невозможно было признать за дѣйствительныхъ бланкистовъ людей, которые на биржевой площади бросались на глазѣющихъ тутъ спокойныхъ гражданъ, съ криками: «на фонарь аристократовъ!» Возможно-ли было принимать за дѣйствительныхъ агентовъ порядка, людей, которые, дозволяя спокойно строить баррикады, разумѣется, своимъ соучастникамъ, останавливали совершенно невинныхъ прохожихъ и наносили имъ удары палками по чемъ попало, валили ихъ на земь, освобождали ихъ отъ часовъ и монетъ и потомъ торжественно отводили въ ближайшій полицейскій постъ. Наконецъ, послѣ трехъ или четырехъ ночей такого безобразія, остолбенѣлые ротозѣи взялись за умъ, лавочники сами вооружились для защиты своихъ лавокъ; тамъ и сямъ послышались даже криви: «Гдѣ же національная гвардія? Вооружимся и составимъ сами національную гвардію!» Приходилось поскорѣе кончать комедію. Тогда бульвары были очищены полками настоящихъ кирасиръ, драгунъ и гусаръ. Ничего нѣтъ удивительнаго, что лавочники привѣтствовали солдатъ при встрѣчѣ съ ними, ихъ появленіе говорило о скоромъ окончаніи безпорядковъ, о возобновленіи торговли и обычныхъ дѣлъ. Также ничего нѣтъ удивительнаго, что эти же самые лавочники привѣтствовали императора на нѣсколькихъ пунктахъ бульвара, появленіе его олицетворяло собою появленіе голубки, несущей въ своемъ клювѣ масличную вѣтвь мира. Но удивительно изумленіе самого императора при этихъ неожиданныхъ для него знакахъ народной привязанности. Онъ былъ видимо тронутъ и сказалъ дрожащимъ голосомъ: «если парижскій народъ считаетъ себя моихъ другомъ, зачѣмъ же онъ въ законодательное собраніе посылаетъ моихъ враговъ?»
Эти наивныя слова составляютъ одно изъ многочисленныхъ указаній на то, что императоръ былъ обманутъ относительно истиннаго смысла предполагаемаго возстанія и рѣшительно ничего не зналъ о заговорѣ, затѣянномъ его государственнымъ министромъ Руэ, его префектомъ полиціи Пьетри, его секретаремъ Конти и его интимнымъ совѣтникомъ Дювержье. Можно повѣрить, что онъ не зналъ и не знаетъ еще до сихъ поръ истины насчетъ послѣднихъ событій, и менѣе знаетъ дѣйствительное положеніе страны, чѣмъ даже простой читатель, ежедневно перечитывающій въ бульварныхъ кафе различныя газеты. Многіе готовы даже вѣрить, что императоръ неотвѣтственъ за послѣднія событія, и потому самому не можетъ отвѣчать и за то, что должно воспослѣдовать за ними; что офиціальный распорядитель судебъ Франціи самъ находится въ полной зависимости отъ тѣхъ, кто особенно искусно умѣетъ льстить его слабостямъ, — отъ тѣхъ, кто лжетъ лучше. Онъ постарѣлъ — тюльерійскій хронометръ отстаетъ уже отъ часовъ биржи. Съ этой точки зрѣнія чрезвычайно любопытно изучать журналъ, редижируеный г. Бонапартомъ, при сотрудничествѣ его друга, г. Клемана Дювернуа. Въ основаніи его величество гораздо болѣе литераторъ, чѣмъ политикъ, скорѣе хорошій артиллерійскій офицеръ, чѣмъ главнокомандующій французскими арміями. Его величество выступилъ на журнальное поприще въ то время, какъ онъ былъ узникомъ въ Гамѣ. Кто началъ писать, будетъ всегда писать. Нельзя безнаказанно мокать свое перо въ чернильницу, и если кому удалось написать нѣсколько статей, замѣченныхъ въ литературномъ мірѣ, на его пальцахъ всегда останутся слѣды чернилъ; когда такая личность постарѣетъ, она употребляетъ всѣ усилія, чтобы попасть въ члены французской академіи, въ сотоварищество съ Гизо, Тьеромъ и Жюль Фавромъ. Императоръ ощущаетъ необходимость имѣть свой журналъ, каждый литераторъ заявляетъ такое же желаніе. Для честолюбія автора «жизни Цезаря», разумѣется недостаточно быть главнымъ редакторомъ «Оффиціальной газеты французской имперіи», и онъ хочетъ имѣть органъ не такой сухой, не такой педантическій, не такой скучный, какъ эта газета; онъ желаетъ имѣть болѣе самостоятельный, болѣе свободный органъ. Онъ намѣревался издавать газету «Народъ», заимствовавъ это названіе у Прудона, который издавалъ газету подъ такимъ именемъ послѣ революціи 1848 года. Но марсельскіе послѣдователи Прудона, уже издававшіе газету «Народъ», пригрозили процессомъ новому изданію, и оно волей-неволей вынуждено было обратиться въ «Французскій народъ». Это предпріятіе вовсе не спекулятивное; нумеръ газеты продается за одинъ су, обходясь издателю въ три; правда, издатель пріобрѣтаетъ кое-что на объявленіяхъ, но за то онъ принужденъ дѣлать большую скидку торговцамъ газетами. Изданіе ему обходится дорого, такъ какъ кромѣ потери на продажной цѣнѣ, онъ долженъ еще платить правительству опредѣленный штемпельный налогъ (надо полагать, что и издатель «Французскаго народа» "мѣстѣ съ другими журналистами подписалъ прошеніе правительству объ уменьшеніи штемпельной пошлины съ пяти сантимовъ на одинъ). Въ дѣйствительности его величество дѣлаетъ подарокъ въ два су каждому читателю, которому приходитъ охота читать нумеръ его газеты. Надобно признаться, что эта газета составляется не совсѣмъ дурно; она неизмѣримо выше газеты «Публика», главнымъ редакторомъ которой г. Руэ; къ тому же, "Публика, « продаваясь за два су, дѣлаетъ подарокъ своимъ читателямъ всего въ одинъ су на нумеръ. Распорядитель „Французскаго народа“ хорошо подобралъ своихъ сотрудниковъ; три главные: Клеманъ Дювернуа, екс-прудонистъ, курившій трубку со всѣми непримиримыми, — тотъ самый Дювернуа, который сидѣлъ въ тюрьмѣ за проступки по дѣламъ печати, именно за свои яростныя нападенія на императорскую администрацію, преимущественно алжирскую; тотъ самый Дювервуа, который такъ ловко накидывался на соціальные вопросы и на этой почвѣ легко побивалъ буржуазныхъ и орлеанистскихъ корифеевъ: Вейса, Прево-Парадоля, Тьера и другихъ изъ ихъ лагеря. Два другіе редактора занимаются исключительно первоначальнымъ образованіемъ, кооперативными ассоціаціями, обществами взаимной помощи и различными благотворительными уч: режденіями; ихъ завербовали — одного изъ лагеря экономистовъ съ помѣсью соціализма, другого изъ демократовъ, пропитанныхъ либеральнымъ христіанизмомъ секты Бюше. Короче сказать, эта газета внушительна, чувствительна, правдоподобна, примирительна, даже добродѣтельна, но одного въ ней недостаетъ: настоящаго пониманія смысла событій. Акуратно читая эту газету, приходишь невольно къ заключенію, что императоръ не знаетъ вѣрно, какъ идутъ дѣла, что всѣ окружающіе стараются систематически поддерживать въ немъ это незнаніе, что всѣ Руэ и Персиньи, Жеромы Давиды и Жеромы-Наполеоны, Гаусманы и Ніэли, горячо спорящіе за портфели, сходятся на одномъ пунктѣ: обманывать своего государя.
Все равно, знаетъ ли или не знаетъ истинное положеніе дѣлъ императоръ Наполеонъ, или онъ отсталъ отъ вѣка, но его теперешняя политика отличается нерѣшительностію и противорѣчіями. Невозможно передать дѣянія, характеризующія ее въ послѣдніе мѣсяцы, невозможно отыскать никакой послѣдовательности въ идеяхъ, ни малѣйшаго стратегическаго плана, ни признаковъ политическаго такта. Дѣла второй имперіи конечно дурны, но императоръ и его совѣтники ухудшили ихъ сколько могли. Это мы постараемся доказать обозрѣніемъ событій за послѣдній мѣсяцъ.
Г. Руэ захотѣлось самому произвести государственный переворотъ; посредствомъ энергической демонстраціи онъ думалъ овладѣть положеніемъ, и сдѣлать воззваніе въ грубой силѣ. Но его попытка не имѣла никакого успѣха; онъ возбудилъ въ парижскомъ народѣ не страхъ и гнѣвъ, какъ онъ желалъ, а одно любопытство; пришлось поиграть дубинами, а не штыками и не пулями, что предполагалось предпринять для полученія успѣха. Руэ посадилъ 1500 человѣкъ въ парижскія тюрьмы и никому не пришло въ голову, что общество находится въ опасности и нуждается въ избавителѣ — Руэ. Но и эта неудача не образумила государственнаго министра; онъ схватилъ на дому до сотни людей, отличившихся на послѣднихъ выборахъ; онъ объявилъ объ открытіи имъ большого заговора противъ общественной безопасности; сами заключенные пожимали плечами и спрашивали слѣдователя: „Мы ничего не знаемъ, объясните намъ, что такое этотъ заговоръ?“ И выходя изъ тюрьмы, они вновь обращались къ нему съ тѣмъ же вопросомъ.
Далѣе. Императоръ произнесъ рѣчь къ солдатамъ послѣ маневровъ въ шалонскомъ лагерѣ. Сравнивая солдатъ съ гражданами, онъ замѣтилъ, что господа военные имѣютъ право считать себя апостолами цивилизаціи.
Написавъ подъ диктовку Руэ письмо къ одному изъ самыхъ темныхъ своихъ подданныхъ, утверждающее, что правительство не измѣнитъ своихъ принциповъ, особенно принципа личнаго управленія, императоръ хотѣлъ замѣнить Шнейдера, Жеромомъ Давидомъ. Это предложеніе возбудило всеобщее негодованіе, Шнейдеръ остался на мѣстѣ, но Давидъ получилъ орденъ. И это не понравилось, Шнейдеръ требуетъ отставку, императоръ пишетъ къ. нему самое лестное письмо.
Собралась палата. Правительство ее созвало, желая, по его словамъ, узнать отъ нея объ истинныхъ желаніяхъ народа, какъ будто выборами недостаточно ясно высказаны эти желанія. Тѣмъ tie менѣе правительство запретило депутатамъ касаться чего нибудь другого, кромѣ провѣрки полномочій.
Этотъ приказъ не понравился депутатамъ. Средняя партія, мечтающая объ обновленіи имперіи парламентаризмомъ, желающая бонапартизмъ соединить брачными узами съ буржуазіей, — средняя партія почувствовала неудовольствіе и пришла даже въ ярость. Руэ думалъ было прикрикнуть на новую палату, но это усмиряющее средство, такъ удачно примѣняемое имъ къ старой палатѣ, оказалось неподходящимъ для новой. Времена измѣнились. Президентъ Шнейдеръ тайно снесся съ средней партіей, избравшей своимъ главой Оливье, а лозунгомъ: „да здравствуетъ императоръ! Долой Руэ!“ Во все это время лѣвая сторона скромно держала себя въ сторонѣ.
По поводу провѣрки избранія одного прошлеца, аркадцы и руэристы сцѣпились съ Жюлемъ Симономъ, который разбилъ ихъ на голову и заставилъ отступить со стыдомъ. Все чистое правительственное большинство не могло удержаться противъ одного депутата лѣвой стороны. Сумятица и ужасъ на скамьѣ министровъ!
Старикъ Распайль сдѣлалъ запросъ правительству относительно парижскихъ арестовъ, а также заговора противъ безопасности имперіи; Руэ возражалъ, выставляя по обыкновенію на видъ опасность приближенія краснаго призрака. Но палата не выразила ни гнѣва, ни ужаса и краснорѣчіе государственнаго министра пропало даромъ.
Руэ и компанія поставили капканъ для поимки непримиримаго Банселя. Бансель импровизировалъ спокойную, великолѣпную рѣчь, которой аплодировала даже средняя партія.
Средняя партія имѣла частныя собранія внѣ оффиціальныхъ засѣданій. Она рѣшила заявить свою программу. Собраніе было многочисленно и партія казалась плотно соединившеюся. Тогда Руэ вознамѣрился похитить программу средней партіи и, нѣсколько смягчивъ представить ее, какъ бы отъ правительственной партіи. Чтобы отклонить замышляемый ударъ, средняя партія рѣшилась заявить свою оппозицію и потребовала отвѣтственности министровъ вередъ законодательнымъ собраніемъ — требованіе совершенно не конституціонное, ибо по конституціи министры просто агенты исполнительной власти, сами по себѣ не пользуются никакой властью и совершенно зависятъ отъ доброй воли императора. Такимъ образомъ средняя партія изъ ненависти къ министру подвергла опасности существующую конституцію, имперію и даже императора. И Руэ, видя, что наглость его враговъ возрастаетъ съ каждымъ днемъ, отказался отъ своего проекта и приказалъ нѣкоторымъ изъ своихъ вѣрныхъ надѣть личину, присоединиться къ средней партіи, произвести тамъ несогласіе и втянуть новую оппозицію въ большинство. Вслѣдствіе этого въ рядахъ оппозиціи появился знаменитый Мако, которому императоръ довѣрилъ тайну своихъ проектовъ; герцогъ Муши, кузенъ императора, близкій къ императрицѣ, который еще нѣсколько дней тому назадъ великолѣпно угощалъ въ своемъ замкѣ императорскую фамилію. Всѣ эти хитрости слишкомъ хитраго Руэ сбили съ толку большинство, которое не могло понять Руэ ли дурачитъ среднюю партію или, на оборотъ, средняя партія дурачитъ Руэ?
Но тутъ поднятъ былъ вопросъ деликатнаго свойства: законно ли избраніе въ палату каммергеровъ императора и дворцовыхъ чиновниковъ? Могутъ ли они свободно вотировать? Не станутъ ли они часто становиться между уваженіемъ, должныхъ націи, и повиновеніемъ своему государю? Этотъ коварный вопросъ глубоко возмутилъ императора, увидавшаго въ немъ начало возмущенія. „Если мы начнемъ такимъ образомъ, перефразировалъ онъ слова президента Шнейдера, — на чемъ же мы остановимся?“ Если законодательное собраніе не уважаетъ болѣе каммергеровъ императора, каммеръ-юнкеровъ императрицы, оно, значитъ, не уважаетъ самихъ императора и императрицы. Однакожъ соединенными усиліями Руэ и Шнейдера удалось отдалить отъ обсужденія этотъ щекотливый вопросъ, — палата согласилась отложить его.
Между тѣмъ утвержденіе полномочій продолжало идти своимъ порядкомъ, но производилось довольно странномъ образомъ. Вмѣсто того, чтобы допустить къ подачѣ голосовъ только тѣхъ депутатовъ, которыхъ назначеніе не было предметомъ нареканій, большинство, вопреки здравому смыслу, общей практикѣ и всѣмъ предшествовавшимъ постановленіямъ, порѣшило, что непризнанные депутаты будутъ вотировать наравнѣ съ положительно признанными, такъ какъ теперь нужно было утвердить назначеніе членовъ палаты. Вскорѣ затѣмъ все большинство организовалось въ огромную компанію взаимнаго страхованія, принявшую братолюбивый девизъ: „станемъ, братцы, утверждать другъ друга“. А такъ какъ свои рубашки ближе къ тѣлу и, далѣе, такъ какъ свой своему по неводѣ другъ, то члены, обвиняемые въ неправильномъ избраніи, принялись съ достодолжнымъ рвеніемъ вотировать сами за себя, проталкивали впередъ своихъ благопріятелей, — мало того, сами подавали сигналъ къ повѣркѣ ихъ выборовъ.
Другой маневръ заключался въ томъ, чтобы помѣшать палатѣ организоваться чрезъ назначеніе собственнаго бюро. Если бы такое организованіе удалось до конца, тогда трудно было бы помѣшать средней партіи, съ каждымъ днемъ собиравшей новыхъ адептовъ, громогласно заявить свое знаменитое требованіе и пустить антиконституціонный брандеръ въ бокъ государственнаго ковчега. Несмотря на протестами лѣвой стороны, средняя партія, однако, все откладывала и упустила драгоцѣнное время.
А время вѣдь было въ самомъ, дѣлѣ драгоцѣнное, потому что положеніе измѣнялось съ- каждымъ днемъ. Нигдѣ не было слышно никакихъ подвиговъ насилія, ни одинъ ораторъ не произносилъ словъ — а между тѣмъ общественное мнѣніе замутилось, умы были разгорячены, жизненные органы имперіи пришли въ конвульсивное сотрясеніе, кровь разлагалась — тѣло бонапартизма страдало злокачественной горячкой. Болѣзненныя ожиданія правительства, его опасенія уже ни для кого не были тайною, кто только интересовался о нихъ знать. Императоръ пригласилъ депутатовъ въ интимному обѣду въ Сенъ-Клу, императрица и придворныя дамы съ самой изысканной любезностью ухаживали за вліятельными представителями средней партіи, къ самымъ угрюмымъ изъ нихъ онѣ были до нельзя ласковы и предупредительны. На слѣдующій день газета опубликовали многіе образчики интимныхъ изліяній, комментировали слова, жесты, поклоны, но въ концѣ концовъ императоръ игралъ не очень много. Средняя партія во что бы то ни стало хотѣла отдѣлаться отъ Руэ: провались онъ, молъ, окаянный… Но императору съ чего-то вообразилось, что безъ Руэ ничего не подѣлаешь, — и онъ жертвовалъ всѣмъ для поддержанія Руэ, тогда какъ Руэ, тоже вообразивъ себя необходимостью, мужественно жертвовалъ и императоромъ, и имперіей для удержанія своего любезнаго портфеля… И вотъ глава имперіи сталъ жаловаться: они хотятъ отнять у меня Руэ, посягаютъ на мою иниціативу, угрожаютъ моимъ верховнымъ правамъ, разсчитываютъ лишить меня всякихъ средствъ въ защитѣ… Я ни дать ни взять похожъ на льва въ баснѣ — они хотятъ вырвать у меня зубы и когти, обѣщая оставить только гриву, — но на долго ли)
И вдругъ газета le Pays, „имперіалистскій органъ“, для умилостивленія большинства публикуетъ маленькую замѣтку, будто бы выпавшую изъ записной книжки императора Наполеона III (о Кассаньякъ, всѣ твои возни — сущее ребячество!). Замѣтка эта резюмировала слѣдующимъ интереснымъ признаніемъ: „относительно большинства я напрасно приступилъ къ моимъ реформамъ 19 января, не посовѣтовавшись предварительно съ нимъ. Съ этихъ поръ буду употреблять всѣ усилія, чтобы пріобрѣсти его довѣріе“.
Сколько нелѣпостей въ этомъ одномъ курьезѣ! Императоръ, сдѣлавшійся предъ лицомъ страны, страстно либеральнымъ, обвиняетъ себя въ излишнемъ либерализмѣ. Онъ хочетъ помириться съ давно уже умершимъ большинствомъ, котораго прахъ почиваетъ теперь въ избирательныхъ урнахъ 24 мая. И такія важныя политическія признанія императоръ дѣлаетъ въ замѣткахъ, выпадающихъ изъ его записной книжки, тогда какъ его друзья, вмѣсто. того, чтобы возвратить компрометирующую бумагу по принадлежности, распечатываютъ ее въ газетахъ! Вообразите себѣ цезаря Наполеона III, который, по словамъ Charivari, кокетливо повязываетъ свой галстухъ и въ тоже время кладетъ въ свою табакерку маленькіе бумажные лоскутки, помѣченные такъ: „NB. Не забыть бы мнѣ помириться съ Франціей“. Другой журналъ напомнилъ по этому поводу памятную замѣтку, будто бы, найденную къ бумагахъ стараго пера временъ Луи-Филипца:, какъ бы не позабыть въ слѣдующую пятницу отравить герцогиню посредствомъ чашки чая».
Несмотря на обѣдъ въ Сенъ-Клу, законодательный корпусъ, подстрекаемый раздосадованной публикой, заявлявшей свой голосъ въ газетахъ, рѣшился, наконецъ, организоваться. Дѣвая сторона и средняя партія вотировали отдѣльно, и на 6 членовъ комитета (bureau) средняя партія дала 2, лѣвая сторона — 0. Тогда было только и рѣчи, что о великомъ требованія средней партія, къ которому болѣе ста членовъ дали свою подпись (въ послѣдній день ихъ было 116). Такимъ образомъ палата распалась на двѣ равносильныя по численности категоріи, а для правительства одинаковая численность воюющихъ уже служила признакомъ грознаго пораженія. Въ свою очередь лѣвая сторона приготовляла два запроса, тоже необѣщавшіе особенно пріятнаго содержанія. Однимъ изъ нихъ, какъ говорятъ, требовалось нарядить строжайшее разслѣдованіе по дѣлу о безпорядкахъ въ Парижѣ и дать отчетъ о произвольныхъ арестахъ, которымъ подверглись многія совершенно неповинныя лица. Другой запросъ касался стачки рудокоповъ въ Сентъ-Этьенѣ, гдѣ рабочіе, требовавшіе увеличенія платы, подверглись нападенію солдатъ и жандармовъ. Префектъ выслалъ противъ нихъ 60 пѣхотныхъ ротъ при драгунскихъ эскадронахъ; въ главѣ полчища стоялъ генералъ Паликао, гроза китайцевъ. Своими диковинными ружьями — Chassepote солдаты надѣлали блистательныхъ подвиговъ, убили многихъ изъ толпы рабочихъ и между ними также ребенка на груди матеря, тогда какъ солдатскіе штыки распороли брюхо какой-то несчастной женщинѣ. Обсужденіе этого дѣла было бы крайне непріятно для императорскаго правительства, имѣющаго претензіи на то, что оно лучше понимаетъ соціальный вопросъ, чѣмъ буржуазія; правительство хочетъ показывать видъ, будто его сердцу милъ рабочій классъ, и даже при настоящемъ кризисѣ многіе изъ интимныхъ совѣтниковъ власти предлагали не только перемѣнить поле сраженія, но и самую ея цѣль, отказываясь отъ всякаго политическаго обсужденія съ средней партіей и съ либералами всѣхъ категорій и волей-неволей ставя ихъ лицомъ въ лицу съ гражданской войной, что немедленно заставятъ ихъ перейти въ лагерь правительства. Надо замѣтить, что эти стачки серьезно угрожаютъ разработкѣ всего каменно-угольнаго бассейна близь Сентъ-Этьена и слѣдовательно всей промышленноcти юга, тогда какъ Ліонъ и его окрестности терпятъ отъ стачекъ между рабочими на шелковыхъ фабрикахъ. Для предстоящаго переворота это составятъ довольно трудную и тяжелую задачу. А пока до того всѣ смышленые люди соглашаются, что настоящій режимъ задѣльнаго вознагражденія уже отжить свое время, что онѣ совершенно не удовлетворяетъ практическимъ нуждамъ,, тогда какъ вступленіе пролетаріата en masse въ кооперативныя ассоціаціи чрезвычайно затрудняется недостатковъ образованія въ огромныхъ массахъ рабочаго населенія.
Итакъ палата приготовлялась къ великой битвѣ, какъ вдругъ, въ понедѣльникъ 12 іюля, его вице-величество, его высокопревосходительство государственный министръ предсталъ съ деклараціей оператора. Несмотря ка то, что двѣ недѣля тому назадъ Наполеонъ III объявилъ, что принципы его правительства устраняютъ необходимость реформъ, — теноръ онъ давалъ свое согласіе на слѣдующія реформы: предоставленіе законодательному корпусу права распоряжаться своимъ внутреннимъ управленіемъ, избирать своего президента и вице-президентовъ. — Большая свобода при представленіи разнаго рода улучшеній кодекса. — Обязательство правительства не измѣнять болѣе таможенныхъ тарифовъ я не заключать никакихъ международныхъ трактатовъ, въ родѣ договора съ Англіей, безъ предварительнаго одобренія законодательнаго корпуса, — Усиленіе контроля при опредѣленіи бюджета. — Позволеніе министру быть депутатомъ, съ тѣмъ, чтобы и депутатъ могъ въ свою очередь быть министромъ (только до этого предѣла личное правительство могло поладитъ съ парламентарнымъ режимомъ). — Наконецъ, до извѣстной степени расширеніе права заявлять офиціальныя требованія (droit d’interpellation).
Но весь этотъ театральны! пассажъ не имѣлъ рѣшительно никакого эффекта. Начать съ того, что всѣ къ нему были уже приготовлены, но всѣ ждали гораздо болѣе. Притомъ же средняя партія была приведена въ ярость тѣмъ, что, не допуская ее къ бою, у нея вырвали побѣду. Чтобы обезоружить среднюю партію, нужно было предоставить ей все, чего она требовала, но навязывая ей силою власти только третью или четвертую часть изъ того, что было предметомъ ея домогательствъ, запрещая ей заикаться о своихъ прочихъ требованіяхъ, правительство дѣлало, и изъ это! партіи своего постояннаго и непримиримаго врага. Оппозиція рѣшилась нанести ударъ личному правительству тѣмъ, что заранѣе и офиціально декретировала тѣ уступки, которыя правительство готовилось дать на остріѣ меча, разсчитывая сохранить неприкосновеннымъ, по крайней мѣрѣ, свой принципъ, если не ореолъ величія. Наконецъ, реформа была возвѣщена устами Руэ, и все позволяло думать, что на этого ненавистнаго министра будетъ также возложено ея исполненіе. По всѣмъ этимъ причинамъ эффектъ просто не удался. «Такъ вотъ что!» заговорила неудовлетворенная палата. «Только-то?!» съ удивленіемъ спрашивала ненасытная публика, — «мало, очень мало!»
А между тѣмъ императоръ думалъ, что имъ сдѣлана невѣсть какая громадная уступка. Вѣдь наканунѣ въ Сенъ-Клу собралась вся ватага вѣрныхъ, интимныхъ друзей и совѣтниковъ лучшаго, болѣе свѣтлаго времени. Всѣ министры находились на лицо. Императоръ поставилъ Руэ и Шнейдера носомъ къ носу, какъ двухъ задорливыхъ пѣтуховъ. Министры и интимные совѣтодателя раздѣлились на два лагеря — съ одной стороны Руэ, Барошъ, Вюитри, ла-Валеттъ, съ другой — Шнейдеръ, Мань, Форкадъ-де-ла-Рокеттъ. Шнейдера позвали по особенному именному повелѣнію, несмотря не всѣ протестаціи могущественнаго Руэ. Принцъ Наполеонъ въ собранію допущенъ не былъ. Съ мрачнымъ, тревожнымъ лицомъ, съ глубокою на челѣ думою, онъ прогуливался передъ дворцомъ, стараясь читать происходившее по яйцамъ входящихъ и выходящихъ. Руэ хитрилъ и запутывалъ бесѣдующихъ въ мутномъ омутѣ метафизики. А Шнейдеръ заладилъ все одно: «общая подача голосовъ высказалась… Общая подача голосовъ — могучая сила… Можетъ ли императоръ ей противиться! Захочетъ ли онъ ей противиться?… Изъ читателей періодическихъ изданій, т. е. изъ людей, интересующихся политикой, трое подписчиковъ оппозиціонныхъ газетъ приходятся на одного читателя правительственныхъ органовъ… Надобно открыть глаза императору на то, что-его офиціальныя кандидатуры скорѣе ослабляютъ, чѣмъ поддерживаютъ его… Либеральная буржуазія погибла безвозвратно, надобно какъ можно скорѣе спасти для имперіи, что еще остается — простой классъ и пролетаріатъ…»
Руэ защищается шагъ за шагомъ, но, несмотря на поддержку Бароша я императрицы, долженъ былъ ударить къ отступленію.
— Такъ продиктуйте же мнѣ, говоритъ наконецъ императоръ, ту декларацію, которая должна спасти насъ въ настоящемъ положеніи.
И Шнейдеръ принимается диктовать уже сообщенную нами декларацію, которой каждое слово было обсужено, взвѣшено, исправлено. Одержавъ побѣду, Шнейдеръ вонялъ поле сраженія и имѣлъ счастье остаться одинъ на одинъ въ кабинетѣ императора послѣ удаленія Руэ и всѣхъ прочихъ антагонистовъ.
И вотъ сатрапъ Руэ, какъ новый Аманъ, принужденный противодѣйствовать эдикту, подписанному его врагомъ Мардохеемъ, самолично представилъ палатѣ императорское объясненіе. Блѣдный и разстроенный, торжественнымъ, но глухимъ и невнятнымъ голосомъ, въ которомъ слышалось что-то трагически-гробовое, онъ прочелъ докладъ ни дать ни взять такъ, какъ прочелъ бы свой обвинительный приговоръ, отправлявшій его на каторгу. Его пришибленная осанка, жалостливые жесты и ужимки поколебали мужество самыхъ рьяныхъ бонапартистовъ. Само собою разумѣется, что пріемъ, оказанный ему палатою, совершенно гармонировалъ съ его собственными плаксивыми мыслями, и такимъ образомъ онъ вернулся сообщить императору о грустномъ результатѣ его не менѣе грустной миссіи. Въ тоже время самъ министръ, яко козелъ искупленія, подалъ отставку за себя и за своихъ товарищей-министровъ; конечно, императоръ отвѣчалъ на это отказомъ уже въ десятый или двѣнадцатый разъ, потому что отставка эта была бы равносильна пораженію не только вице-императора, но и самаго верховнаго главы бонапартистскаго режима. Ну, и вотъ надолго затянулась довольно оживленная бесѣда; тутъ поперемѣнно предлагались и отвергались самые чудовищные планы, на императрицу находили припадки ипохондріи, Персиньи тоже не отставалъ отъ другихъ, тоже ярился изряднымъ манеромъ — и въ концѣ концовъ министръ Руэ ретировался домой въ одинадцать часовъ ночи. Но вотъ въ половинѣ двѣнадцатаго въ кабинетъ императора стучится почтенный дядюшка Шнейдеръ съ грознымъ обвиненіемъ, взведеннымъ на великаго визиря: такъ и такъ, молъ, онъ съ своей великопостной харей испортилъ все дѣло, а потому его, этого несчастнаго Руэ, слѣдовало бы безъ церемоніи но шеямъ, чтобы этимъ путемъ признать побѣду средней партіи. Отпускъ, данный ненавистному министру, по увѣренію Шнейдера, повелъ бы въ примиренію правительства съ средней партіей, торжествовавшей на выборахъ и въ общественномъ мнѣніи страны. Опечаленный и раздосадованный императоръ вопросилъ съ смущеніемъ и нерѣшительностью: «ну, а какъ я выдамъ вамъ Руэ, вы отвѣчаете мнѣ за палату?» — "Да, правду сказать, государь, этотъ Руэ ужъ порядкомъ намъ напортилъ: умы взволнованы, нужно было бы ихъ маленько поуспокоить, эти умы-то; не мѣшало бы отправить депутатовъ въ провинцію, гдѣ сельскій воздухъ будетъ для нихъ особенно благодѣтеленъ послѣ этой огненной парижской атмосферы. И притомъ же самъ Фигаро совѣтуетъ эту политику. — «А какъ вы полагаете на какое время слѣдуетъ распустить палату — на двѣ недѣля, на мѣсяцъ, что-ли?» — «Да всего лучше дать ей безсрочный отпускъ, потому что нужно вѣдь предварительно созвать сенатъ, чтобы заставить его принять и одобрить всѣ тѣ измѣненія въ основномъ регламентѣ, какіе окажутся необходимыми. Эти старички-сенаторы тяжелы на подъемъ, умы-то у нихъ тоже не особенно прытки и не сразу поймутъ, чего вы отъ нихъ потребуете. Значитъ, надо дать имъ время надуматься, а дня этого — увольте палату на неопредѣленное время. Принявъ отставку министерства, вы остаетесь одни, въ вашей водѣ будетъ составить Другую администрацію, согласную съ вашими желаніями и съ требованіями обстоятельствъ. Вы окружите себя людьми третьей партіи, а главное выиграете время.» — "Да, да, надо выиграть время, " заключаетъ императоръ съ еще болѣе опечаленнымъ, встревоженнымъ сердцемъ, съ окончательно смущенною и нерѣшительной головой. Предъ нимъ все еще лежатъ прошенія объ отставкѣ, подписанный его министрами. Онъ беретъ одно изъ нихъ, съ подписью Руе, и Шнейдеръ, продиктовавшій недавнюю декларацію, теперь смѣло продиктовалъ два декрета, изъ которыхъ одинъ принималъ отставку министровъ, а другой совершенно просто, безцеремонно и безъ всякихъ объясненій предписывалъ законодательному корпусу разбрестись розно. Это приключеніе "гь великопостнымъ Руэ напоминаетъ довольно забавный фарсъ съ Оливье, такъ разсмѣшившій Францію послѣ знаменитаго письма отъ 19 января. Извѣстно, что послѣ своего ночного свиданія съ главою государства, Эмиль Оливье вышелъ изъ дворца съ портфелемъ министра внутреннихъ дѣлъ и съ декретомъ, который онъ поспѣшилъ самъ отнести въ редакцію «Moniteur’а;» потомъ онъ преспокойно отправился спать, убаюкивая себя надеждою, что варя слѣдующаго утра освѣтятъ самый счастливый, прекраснѣйшій день въ его жизни. Но Руэ, подозрѣвавшій затѣянную противъ него злую шутку, выжидалъ въ темной передней ухода своего соперника, и затѣмъ вдругъ словно выросъ Изъ земли передъ императоромъ, которому прочиталъ такую краснорѣчивую рацею противъ Эмиля Оливье и средней партій, только начинавшей тогда дѣйствовать, что его величество, словно спохватившись т одумавшись, опять оставилъ г. Руэ министромъ и передалъ ему бумагу, которую визирь немедленно отнесъ въ типографію офиціальной газеты, приказалъ разобрать весь предшествовавшій наборъ и не вышелъ оттуда тѣхъ поръ, пока факторы не разнесли новый нумеръ по всѣмъ четыремъ концамъ Парижа и на всѣ почтовыя станціи.
Теперь Шнейдеръ захотѣлъ послѣдовать этому примѣру съ буквальной точностью. Уполномоченный цезарскимъ фирманомъ, онъ самъ отнесъ декретъ, распускавшій палату, въ императорскую типографію, заставилъ набрать его при собственныхъ глазахъ, самъ выправилъ первую и вторую корректуры, и уже когда все было готово — позволилъ отворить двери мастерской, которая была заперта на ключъ, чтобы вручить офиціальное объявленіе кумирамъ, поскакавшимъ во всѣ стороны.
На слѣдующее утро парижане еще читали съ умиленіемъ печатанную въ газетѣ «Siècle» императорскую декларацію, открывавшую палатѣ новую эру — откуда ни возьмись повсюду сталъ распространяться странный, поразившій всѣхъ слухъ о томъ, что законодательный корпусъ распущенъ. Что за притча, что за оказія? спрашивали другъ друга добрые парижане съ озадаченна, вытянутыми отъ изумленія лицами. Кого тутъ обманываютъ? Надъ кѣмъ издѣваются? Что это за Coup-d’Etat, совершенный въ утреннемъ халатѣ? Публикуя свой декретъ въ Монитерѣ, правительство разсчитывало, еще до прямыхъ сообщеній палатѣ, помѣшать членамъ законодательнаго корпуса собраться, но къ несчастью уставы гласили совершенно ясно, и буква конституціи не допускала никакихъ толкованій вкривь и вкось: всякое приказаніе, распустившее или отсрочивавшее палату, должно быть сообщено законодательному корпусу въ полномъ его засѣданія. Нечего дѣлать, нужно было позволить ему собраться въ послѣдній разъ. Но какъ только засѣданіе было открыто, Жюль Фавръ немедленно поднялся съ мѣста подъ предлогомъ чтенія протокола; не обращая вниманія ни на запрещеніе Шнейдера, ни на его двоекратный призывъ къ порядку, не слушая безпорядочныхъ, шумныхъ выкрикиваній, раздававшихся среди членовъ собранія, ораторъ звучнымъ голосокъ произнесъ свой протестъ — спокойный, мѣрный, безукоризненно-хорошій по силѣ выраженія, проникнутый убійственной ироніей — протестъ, разумѣется, неудостоившійся буквальнаго воспроизведенія въ офиціальномъ органѣ. Но затѣмъ президентъ Шнейдеръ, рѣзко прерывая всевозможные разспросы и замѣчанія, сыпавшіяся со всѣхъ сторонъ, прочелъ императорскій декретъ, сопровождая его приказаніемъ законодательному корпусу немедленно разойтись. Два или три крикуна хотѣли что-то пробушевать, но были остановлены суровымъ замѣчаніемъ Пикара: "кричите теперь «vive l’Empereur» коли хватитъ духа!« И крикуны въ смущеніи прикусили языки.
Такъ кончился первый актъ комедіи, разыгранной бонапартистскимъ правительствомъ съ своей новой невѣстой — средней партіей, навязанной ему послѣдними выборами. Личная власть захотѣла вступить въ союзъ съ свободою, какъ ее понимали и взлелѣяли невзыскательные либералы, во союзъ этотъ одинаково не пришелся по сердцу ни той, ни другой партіи.
Итакъ, вотъ до какой неожиданной развязки привели политическія волненія во Франціи: всѣ недовольны этимъ результатомъ, никто не ждетъ отъ него ничего хорошаго. Средняя партія, въ бенефисъ которой и была затѣяна вся эта придворная революція, вовсе не приходитъ отъ нея въ восторгъ, потому что весь фарсъ былъ аранжированъ безъ ея вѣдома, безъ предварительнаго совѣщанія съ ея коноводами; ей не позволяли самой дать битву, гордиться успѣхомъ и самодовольно пожинать лавры побѣды, ей силою навязали то, что она сама хотѣла взять, ей пожаловали то, что опять могли отнять, да и въ концѣ концовъ правительство дало только слабую часть того, на что разсчитывала, чего требовала эта партія. Итакъ, средняя партія продолжаетъ занимать оставляемыя ей правительствомъ позиціи, но такъ какъ уступка эта дѣлается не добровольно и съ дружеской готовностью, а напротивъ, съ грубымъ раздраженіемъ, то наступающіе и не повидаютъ оружія и, какъ ни полагаемъ, поступаютъ въ этомъ отношеніи благоразумно. Большинство законодательнаго корпуса внѣ себя отъ ярости послѣ того глубокаго и — надо сказать — вполнѣ заслуженнаго презрѣнія, съ какихъ относилось къ нему правительство, даже какъ бы незамѣчавшее, существуетъ ли такъ называемый Законодательный Корпусъ, и удостоивавшее своихъ любезностей только перебѣжчиковъ средней партіи. — Но наибольшую досаду и неловкость чувствуютъ тѣ члены, избраніе которыхъ было предметомъ споровъ которые теперь были отправлены во свояси въ фальшивомъ положеніи людей, незнающихъ заподлинно, избранны ли они, не избраны ли, и усматривающихъ въ самомъ своемъ избранія какой-то стигматъ безчестья. Они кричатъ на всѣ лады, что императоръ созвалъ сессію для утвержденія административныхъ властей, — только для одной этой цѣли, — и что цѣль эта была почти достигнута, задача рѣшена окончательно. Они напоминаютъ ту императорскую декларацію, которая гласятъ, что благоразумная политика требуетъ немедленнаго рѣшенія вопросовъ по назначенію административныхъ лицъ, чтобы этимъ путемъ разъяснитъ всякую неизвѣстность относительно результата избирательныхъ распоряженій. Законодательный корпусъ въ общемъ своемъ составѣ негодуетъ на ту безцеремонность, съ какой онъ былъ изгнанъ, тогда какъ страну вообще возмущаетъ недостатокъ уваженія къ ея представителямъ. Франція давно уже тяготилась личнымъ правительствомъ — и что же! Теперь во Франціи существуетъ именно только личное правительство въ его простѣйшей, наиболѣе авторитетной формѣ: нѣтъ болѣе ни законодательнаго корпуса, ни министерства, пока нѣтъ даже и сената — всемъ правитъ глава правительства — теперь уже одряхлѣвшій, затуманившійся, тревожный, упорный и слабый. Люди, его эксплуатирующіе, не задумаются измѣнить ему, а тѣ, кого онъ эксплуатировалъ, припомнятъ ему все прошлое. Онъ самъ уже не знаетъ, что происходитъ вокругъ него; его на каждомъ шагу обманываютъ, и самъ онъ тѣшится иллюзіями собственной фабрикаціи.
Ковчегъ государства блуждаетъ въ полнѣйшемъ безпорядкѣ, въ раковинѣ смятенія. Люди экипажа раздѣлились на многія партія, выжидающіе только удобной минуты, чтобы вышвырнуть за бортъ одна другую. Между офицерами и начальствующими уже завязалась горячая схватка. Но постоянный, упрямый капитанъ, окруженный ненавистью, держитъ кормило слабой рукою, повременамъ устремляетъ пасмурный взглядъ къ небу и свѣряется съ ошибочной картой, чтобы провести судно то тайныхъ, грозныхъ утесовъ… ну, долго ли до бѣды?!..
Но не въ одной Франціи расклеивается, обваливается бонапартистская политика. Піемоитская монархія, состряпанная побѣдами при Маджентѣ, Сольферино и цюрихскимъ трактатомъ, находится въ самомъ мизерномъ положеніи. Монархическая Италія подпала монотонному процессу разложенія. Королевство Виктора Эммануиля и императора Наполеона III, переживаетъ періодъ медленнаго разрушенія. Убійства и кровавыя шалости въ Романьѣ и равеннскомъ округѣ достаточно рекомендуютъ итальянское правосудіе и гражданскую администрацію; періодическія возмущенія въ Миланѣ, Павіи и Падуѣ перешли уже въ хроническое состояніе. Тоже должно сказать и о всякаго рода подвигахъ разбойничьей вольницы въ Сициліи и неаполитанскихъ земляхъ. Кустоцца и Лисса достаточно заявили всему свѣту, что такое итальянская армія и флотъ — гордость и упованіе піемонтизна. Возстановленіе мукомольнаго налога, неудержимое и постоянно продолжающееся паденіе ренты всего краснорѣчивѣе говорятъ о положеніи финансовъ подъ управленіемъ гг. Селла и Камбрэ-Диньи. — Недавнее дѣло о табакѣ резюмируетъ весь этотъ милѣйшній порядокъ — все это хищничество, разбой, возмущенія, казнокрадство, посягательства на жизнь, славитъ все это финансовое и моральное банкротство этой хваленой либеральной монархіи, для созданія которой въ потѣ лица потрудились Кавуръ и Ратацци. Не успѣло еще окончиться это злополучное табачное дѣло, какъ со всѣхъ сторонъ послышались крики о взяточничествѣ нѣкоторыхъ депутатовъ, будто бы спекулировавшихъ въ этомъ случаѣ своимъ правомъ голоса. Прежде всѣхъ тревогу забилъ одинъ миланскій журналъ. И вотъ депутаты, оскорбленные или прикинувшіеся оскорбленный въ своемъ достоинствѣ, подали на дерзкій журналъ жалобу судебнымъ порядкомъ.
Судъ нашелъ ихъ правыми, у всѣ заключили, что поднятая суматоха была дѣломъ низкой клеветы. Кажется, тутъ бы и конецъ всей исторіи. Вышло однако не такъ.
Въ самой палатѣ посыпались настойчивыя требованія нарядить слѣдствіе, кто да кто былъ виновенъ въ взяточничествѣ, потому что относительно депутатовъ одно подозрѣніе уже становилось тяжбой обидой. Сначала предложеніе о слѣдствіи било рѣзко отвергнуто, но вдругъ депутатъ Лоббіа, поднявшись съ мѣста, объявляетъ, что до него дошли секретные документы и чрезвычайно важныя сообщенія, будто бы совершенно ясно доказывавшія, что въ палатѣ дѣйствительно завелись къ сожалѣнію взяточники и казнокрадство. Слѣдствіе наконецъ наряжено. Г. Лоббіа готовится дать своя показанія — и вдругъ наканунѣ того дня, когда онѣ должны были поступить на усмотрѣніе суда, этотъ депутатъ былъ умерщвленъ рукою наемнаго убійцы, какъ надо полагать еще до сихъ поръ скрывающагося отъ правосудія.
Вся Италія была глубоко потрясена вѣстью объ этомъ злодѣяніи и впродолженіи нѣсколькихъ дней не превращались изъявленія соболѣзнованія объ участи г. Лоббіа и угрозы министрамъ. Въ тоже время у депутата Фамбри была совершена дерзкая кража: были похищены бумаги довольно компрометирующаго содержанія, представленныя затѣмъ слѣдственной коммиссіи въ качествѣ обличительныхъ данныхъ. Когда по выслушаніи главныхъ свидѣтелей и предварительномъ собраніи доказательствъ открылись публичныя пренія, то въ палатѣ поднялся такой адскій шумъ, такой дикій, оглушительный пандемоній, какихъ и не вообразишь, и не опишешь никакимъ перомъ. Нисколько не думая о томъ, что скажетъ Европа, представители націи стали обзывать другъ друга ворами, мошенниками, убійцами, клеветниками, лгунами и всякими другими сладкими именами. Й вѣдь эти господа, перекидывающіеся такой безцеремонной бранью, — это тѣ самые люди, которые въ 1860 году — когда началось занятіе королевства Обѣихъ-Сицилій — съ такимъ наглымъ бахвальствомъ обѣщали одураченному народу возстановленіе нравственнаго, порядка!. Какая злодѣйская иронія въ виду такихъ фактовъ, какъ покража бумагъ по дѣлу о южныхъ желѣзныхъ дорогахъ, убійство г. Лоббіа, похищеніе у г. Фамбри, публичная ругань между депутатами и многіе другіе подвиги, которыми такъ изобилуетъ исторія итальянскаго правительства!..
Говорятъ, что ближайшимъ результатомъ слѣдствія будетъ то, что г. Криспи сложитъ съ себя званіе депутата, тогда какъ маіоръ Доббіа подастъ въ отставку, чтобы быть въ состояніи дѣйствовать съ большею свободой и энергіей.
Недавно министръ иностранныхъ дѣлъ обратился ко всѣмъ префектамъ съ циркуляромъ, которымъ требуетъ отъ нихъ періодическихъ отчетовъ о состояніи общественнаго мнѣнія, о причинахъ неудовольствій, могущихъ встрѣтиться въ различныхъ провинціяхъ, о распоряженіяхъ относительно сбора налоговъ и т. д.
Мы сообщаемъ здѣсь наиболѣе интересный и важный отрывовъ изъ этого офиціальнаго документа. Безъ всякаго сомнѣнія, демонстраціи, притихнувшія благодаря твердости правительства, были результатомъ заговоровъ и всякихъ неблаговидныхъ происковъ, серьезно угрожающимъ основнымъ учрежденіямъ государства, а какъ причины, такъ и послѣдствія этихъ происковъ вызвали въ странѣ общее негодованіе значительнаго большинства гражданъ. Но было бы чрезвычайно неразумно и безплодно ограничиваться однимъ репрессивнымъ, грубо-насильственныхъ противодѣйствіемъ. Главная задача правительства заключается въ томъ, чтобы предупреждать безпорядки и слѣдовательно открывать дѣйствительныя причины» общественной нескладицы, на которыя разсчитывали зачинщики анархіи въ надеждѣ, если не на содѣйствіе, то во всякомъ случаѣ на «апатію» большинства. Правительство должно ознакомиться съ настоящихъ моральныхъ настроеніемъ народныхъ массъ, съ настоящими причинами неудовольстія, если оно гдѣ. нибудь существуетъ, и изучать средства противъ него не какими нибудь ненадежными (околицами, напр. лаская народныя иллюзіи, а путемъ практическаго и серьезнаго самоуправленія. «Апатія» составляетъ, безъ сомнѣнія, одинъ изъ наиболѣе опасныхъ моральныхъ недуговъ въ странѣ, управляемой общественнымъ мнѣніемъ. Необходимо излечить этотъ недугъ въ интересахъ порядка и свободы. Изъ названнаго выше (документа съ наибольшей очевидностью оказывается, что министерія жалуется на господствующую въ Италіи апатію и потому мы съ намѣреніемъ поставили это слово между ковычками. Итальянская апатія — это совершенное равнодушіе большинства гражданъ въ неаполитанскомъ королевствѣ въ Маданы и къ Менабреа, къ Бриши и въ Феррари, къ дѣлу правой стороны и въ стремленіямъ лѣвосторонниковъ. Итальянцамъ все равно, все единственно: выигрываетъ или терпитъ неудачу министерство, станутъ ли обвивать депутатовъ мошенниками или ихъ будутъ считать честными людьми, принятъ или отвергнуты законы, созванъ или распущенъ парламентъ — про нихъ хоть волкъ траву ѣшь! Въ настоящему порядку вещей они относится безучастно и съ какимъ-то обезличеннымъ, тупымъ безстрастіемъ. Они не чувствуютъ ни малѣйшаго желаніи отправляться на выборы, не хотятъ пользоваться нравомъ подачи прошеній. Политика и журналистика надоѣли имъ до смерти, національную гвардію они не уважаютъ ни на волосъ, а что до свободы, братства, независимости и національности, то всѣ эти милыя вещи, пріобрѣтенныя ими цѣною столькихъ усилій, кажутся имъ ни къ чему ненужной вѣтошью.
Но это чувство, называемое апатіей въ циркулярѣ г. Феррари, служитъ, по нашему, самымъ благороднымъ протестомъ всей Италіи противъ ненавистнаго дли нея порядка вещей, противъ правительства, на которое ока не возлагаетъ никакихъ отрадныхъ упованій..
Процессъ политическаго разложенія и расклеиванья еще съ большей энергіей совершается въ Австріи, чѣмъ у ея прежней соперницы. Императорское правительство подверглось такому опасному нападенію, какимъ никогда не угрожали ему венгры, и вся вражда чеховъ — сущая бездѣлица сравнительно съ тою коварною войною, какую объявили епископы и отцы духовные. Неудивительно поэтому, что правительство сильно-таки побаивается вселенскаго собора, приготовляющагося въ Ринѣ. Мѣсяцъ тону назадъ мы оставили вѣнское правительство въ горячей ссорѣ съ однимъ епископомъ, который за формальное нарушеніе императорскаго приказанія просто-на-просто попалъ въ руки исправительной полиціи и былъ препровожденъ въ экипажѣ, какъ о томъ узнали впослѣдствіи. Судъ имѣлъ настолько мужества, что приговорилъ ослушнаго прелата къ двухнедѣльному тюремному заключенію, но когда дошло до исполненія приговора, у императора не хватило духа, и напроказившія епископъ былъ помилованъ. Такая мягкосердая политика очень несвоевременна. Если правительство само не умѣетъ защищаться, то народы и подавно не станутъ лѣзть изъ кожи для его защиты, если у императора не достаетъ смѣлости для того, чтобы засадить своего смертельнаго врага подъ двухнедѣльный арестъ, то у этого врага не дрогнетъ рука на худшія пріятности. Попробуй только пурпуровая мантія струсить предъ фіолетовой — то отъ митры уже нечего ждать ни уваженія, ли жалости.
Съ тѣхъ поръ какъ католическая Австрія поссорилась съ римской куріей, лютеранская Пруссія перестаетъ любезно заигрывать съ папистами. Піэтистскіе іезуиты разсыпаются мелкимъ бѣсомъ передъ чистокровными іезуитами — и да поможетъ тѣмъ и другимъ святый Игнатій!
Сеймъ сѣвернаго союза отказался принять новые налоги, предложенные Бисмаркомъ. Таможенный союзъ тоже не показалъ себя на этотъ счетъ сговорчивѣе — и вдругъ непосредственно за этимъ фіаско знаменитый государственный мужъ занемогъ, поспѣшно удалившись въ свои имѣнія. Это однако не помѣшало ему собрать всѣ нужныя силы для того, чтобы начертать свой бюджетъ, который онъ разграфилъ по двумъ категоріямъ — необходимыхъ и полезныхъ расходовъ. Необходимые расходы будутъ производиться безусловно и безотлагательно при какомъ бы то и было экономическомъ настроеніи умовъ, тогда какъ полезные расходы поставлены въ зависимою отъ принятія и сбора вновь предлагаемыхъ налоговъ. Въ статьямъ необходимыхъ расходовъ отнесены; военное вооруженіе, изготовленіе игольчатыхъ ружей, артиллерійскихъ орудій, постройка броненосныхъ судовъ. Полезные расходы предназначаются для судопроизводства, для народнаго просвѣщенія и т. д. Сказано смышленная голова — ужъ онъ знаетъ, какъ выйти сухимъ изъ воды…
При всемъ томъ, престарѣлый король не совсѣмъ доволенъ своимъ великимъ министромъ, которому хотя и не отказываетъ въ геніальности, но желалъ бы отъ него большей послѣдовательности мыслей. Король горько жалуется на то, что опрусѣніе присоединенныхъ провинцій подвигается такъ медленно, чему доказательствомъ служитъ недавній холодный пріемъ его величества въ Ганноверѣ. Экипажъ его, конвоируемый прусскими властями, грустно тащился по опустѣвшимъ улицамъ, тогда какъ на воротахъ богатыхъ домовъ мѣломъ были написаны слова: хозяевъ дома нѣтъ — уѣхали вчера вечеромъ. Относительно провинцій Помераніи и восточной Пруссіи тоже случился преглупѣйшій маленькій скандальчикъ. Графъ Эйленбургъ, братъ министра внутреннихъ дѣлъ, полагалъ сказать необыкновенную любезность его величеству, пригласивъ его именемъ сейма посѣтить свои вѣрныя провинціи. Послѣ нѣкоторыхъ церемоній король, наконецъ милостиво соглашается. Но вотъ сеймъ собирается, узнаетъ о приглашеніи сдѣланномъ его именемъ, и самымъ неделикатнымъ манеромъ отказывается отъ него, ссылаясь на то, что въ это неурожайное время сильно обѣднѣвшій народъ провинцій не можетъ достойно принять августѣйшаго гостя.
Изъ сѣверныхъ провинцій эмиграціи въ Америку начинаетъ распространяться на все населеніе Пруссія. Для Соединенныхъ Штатовъ хорошій знакъ, для Пруссіи — прескверный.
Въ Англіи великій религіозный вопросъ сдѣлалъ довольно важный шагъ: одряхлѣвшая палата духовныхъ и свѣтскихъ лордовъ не осмѣлилась отвергнуть закона, предложеннаго палатою общинъ, относительно уничтоженія англиканской церкви въ Ирландіи, хотя конечно въ этомъ случаѣ дѣло не обошлось безъ угрозъ со стороны высоковельможной палаты. Послѣ троекратнаго прочтенія билля, она, наконецъ, соглашается отсрочить катастрофу на одинъ годъ, то есть, другими словами немножко замаскировать и исказить законъ, утѣшивъ эту бѣдняжку англиканскую церковь, въ числѣ другихъ любезностей, подаркомъ въ 75 милльоновъ. Не знаемъ только, какъ посмотритъ палата общинъ на это искаженіе ея закона и захочетъ ли общественное мнѣніе допустить, чтобы были сдѣланы какіе-либо уступки этой великой партіи эксплуататоровъ. Въ настоящую минуту министры Брайтъ и Гладстонъ щупаютъ пульсъ страны, чтобы узнать, что имъ предстоитъ дѣлать. Съ своей стороны, эксплуататоры тоже не остаются сложа руки, они не считаютъ дѣло безнадежно проиграннымъ и изъ всѣхъ силъ стараются поднять возмущенія между оранжистами и приверженцами англиканской церкви въ Ирландіи. Правда, въ подбитыхъ глазахъ и вышибленныхъ зубахъ уже не было недостатка. Въ одномъ мѣстѣ собралась толпа въ 40,000 человѣкъ, въ другомъ сбѣжалось до 12,000 буяновъ, но до серьезнаго, организованнаго возстанія до сихъ поръ еще нигдѣ не доходило. Поставленные между центральнымъ правительствомъ метрополіи и туземнымъ населеніемъ острова, ирландскіе реакціонеры и друзья англиканизма затѣяли безумную, пошлую и очень опасную игру — опасную въ особенности для ихъ собственной кожи.
Далѣе мы упомянемъ, что еще до сихъ поръ не приведено къ концу дѣло о штатѣ Алабама и о тѣхъ вознагражденіяхъ, какихъ требуютъ Соединенные Штаты за разбойничьи подвиги пиратовъ, вышедшихъ изъ англійскихъ портовъ. Въ самыхъ Соединенныхъ Штатахъ народъ начинаетъ мѣстами довольно громко жаловаться на недостаточную энергію, обнаруженную ричмондскимъ побѣдителямъ какъ въ этомъ дѣлѣ, такъ и по вопросу о республиканскихъ инсургентахъ острова Кубы, воюющихъ съ испанскими роялистами.