Политика и наука (Тэффи)
Настроение в классной комнате какое-то натянутое. Второй день не дерутся.
Павлику не по себе. Он сидит над книгой и тихо похныкивает, глядя под лампу, подвешенную высоко «от греха подальше».
Борька, толстый, безбровый, хмурит лоб и зубрит по бумажке.
— Р. С.-Д. Р. П., Д. К. и Р. Д. … Нет, не Д. К., а К.-Д., К.-Д., К.-Д.
— Хм! — хнычет Павлик. — И чего ты бесишься. Все равно все знают, что у нас в приготовительном самые трудные предметы. У нас все предметы начинаются, а у вас все только повторяют. Это всем известно.
— К.-Д., К.-Д., К.-Д., — кудахтает Борька.
— Хм! Хм! Меня завтра из батюшки спросят, а я ничего не могу выучить. Вчера спросили, я все великолепно знал, а он кол влепил.
— Р. С.-Д. Р. П., Р. С.-Д. Р. П. А что же тебя спрашивали? — с легким налетом презрения кидает Борька.
— Спросили про двунадесятые праздники. Я ему почти все назвал: Пасху назвал, Вознесенье назвал, Елку назвал, Введенье назвал, Масленицу назвал…
— Дурак! Масленица не двунадесятая. Р. С.-Д. Р. П.
— Я ему все назвал, и Илью назвал, а он…
— Перестань скулить! Р. П. С.-Р. … У меня революция на носу. Большевик, меньшевик, фракция, фракция, фракция… Большевик, меньшевик…
Павлик уныло посмотрел на маленький круглый Борькин нос, на котором была революция, и захныкал дальше.
— Хм! Заповеди все знаю, а он нарочно сбивает, чтобы…
— Врешь, — неожиданно обрывает Борька. — Не можешь ты всех заповедей знать.
— Нет, знаю.
— Ну, скажи, какую знаешь.
— Все знаю. И третью знаю.
— Ну, скажи, про что в третьей говорится?
— Про родителей.
— А что про родителей?
— «Да не прелюбо да сотворите» говорится. Я все знаю. А ты ничего не знаешь, ты ерунду зубришь. Латинскую азбуку.
— Эх ты, курица! Это не латинская азбука. Это мне Паша Коромысленников записал. Это, братец ты мой, фракция, а не ерунда. Паша Коромысленников не такой человек, чтобы ерундой заниматься. Он, братец ты мой…
— А что такое фракция?
— Это, братец ты мой, тебе еще рановато знать. Вот перейдешь в следующий класс, тогда… Паша Коромысленников светлая личность!
Борька глубокомысленно хмурит то место, где должны быть брови, и, понизив голос, продолжает:
— У Паши Коромысленникова чудный револьвер! Браунинг. Великолепный! Маузерской работы. Он несколько тысяч стоит, и то без пуль. Пули покупаются отдельно. Тоже несколько тысяч. Но мы будем сами пули лить. Своего отлива прочнее. Будем копить свинец из-под Гала-Петер. Этого, конечно, мало… Ну, да там видно будет. Мне тоже придется обзавестись оружием.
— А тебе зачем? — криво усмехается Павлик. Он уже давно почувствовал уважение к брату, но еще совестно показать это.
— Я, видишь ли, братец ты мой, сделал маленькую оплошность. Может быть, ты и не заметил, но кое-что, наверное, намотал себе на ус. Дело в том, что я вчера за обедом брякнул во всеуслышание, что я социал-демократ. Теперь Паша Коромысленников советует мне спать с оружием. Пример Герценштейна служит ярким доказательством того, что черная сотня не пощадит никого из нас…
Павлик уже не усмехается. Глаза у него стали круглые.
— Да-с, братец ты мой, — продолжает Борька. — Дело — табак! Конечно, я мог бы, например, завтра же за обедом заявить, что я не социал-демократ, а что я принадлежу к фракции союза активных крамол, то есть борьбы (ты ведь все равно не понимаешь). Этим я бы себя спас. Но Борис Сухарев не таков, братец ты мой! Ты еще узнаешь, что такое Борис Сухарев. А теперь — засохни! Не мешай. Р. С.-Д. Р. П., Р. С.-Д. Р. П., Р. С.-Д. Р. П.
Некоторое время Павлик молча и сосредоточенно рисует чернилами рожи у себя на ногтях.
Разрисовал всю левую руку — на каждом ногте по роже. Мрачно полюбовался. Принялся за правую руку. Здесь дело не налаживалось. Павлик не умел рисовать левой рукой. Опять стало скучно. Пришлось захныкать.
— Хм… хм… Все равно хоть все на память вызубри, а он кол влепит. Я ему все Вознесенье хорошо ответил; все правильно рассказал, только заглавие спутал, сказал, что это Сретенье, а он… А Петя говорит, что если я из батюшки срежусь, так меня на второй год засадят.
— Засохни! П. П. С., П. Н. С. … У меня теперь трудное пошло. П. П. С., П. Н. С.
— Из русского разбор задал, а я не могу…
— Что ты не можешь, курица?
— Не могу пустынника.
— Какого пустынника?
— Задано «Пустынник гулял в пустыне». Пустыня — имя существительное, нарицательное… А пустынник… а пустынник — глагол?
— Глагол? — задумывается Борька. — Ну, это ты, братец, того… Как же тогда второе лицо?
— Ты пустынник… — безнадежно тянет Павлик.
— Нет, это ты, братец, путаешь. Это так кажется, что глагол, потому что пустынник предмет воодушевленный. А ты возьми предмет невоодушевленный. Например, стол. Что такое — стол?
— Глагол…
— Вот курица! Как же будущее время, если глагол?
— Столу-у, хм…
В соседней комнате часы бьют восемь. Борька в отчаянии хватается за голову.
— Сейчас чай пить позовут, а я ни в зуб ногой. Будь товарищем, спроси меня вот по этой бумажке, только не подсказывай, я сам…
Павлик берет бумажку и, мрачно насупившись, начинает:
— Что такое К.-Д.?
— Да ты не по порядку! Ты вразбивку спрашивай. По порядку и дурак скажет.
— Что такое максималисты?
— Ну, это легко. Это те, которые в Фонарном переулке. Валяй дальше!
— Что такое П. Д. Р.?
— П. Д. Р… П. Д. Р… Постой, ты, верно, не так спрашиваешь. Да, П. Д. Р. Партия демократических реформ. Правей К.-Д., левей С.-Д.
— Что такое Р. С.-Д. Р. П.?
— Гм… Как?
— Р. С.-Д. Р. П.
— Ты, верно, опять спутал.
— Р. С.-Д. Р. П., — настойчиво тянет Павлик.
— Пошел к черту! Мекеке! Мекеке! Туда же, берется спрашивать. Сказано, курица — ну и молчи! Давай сюда записку!
В столовой зазвенели ложки. Сейчас позовут чай пить. Скучно Павлику и тревожно. Что-то завтра будет из батюшки… И разве пустынник наверное глагол?..
Борька отдувается и фыркает: «Фракция, фракция, фракция…»
Молодчина Борька. Хорошо быть большим и умным!..