Позитивизм в области спиритуализма (Аксаков)/ДО/Медиумическая речь на неизвестных языках

а) Медіумическая рѣчь на неизвѣстныхъ медіуму языкахъ

Дѣйствительно, въ сомнамбулизмѣ природномъ, или искусственномъ, обнаруживаются у субъекта необыкновенныя способности; но всѣ эти способности сводятся и въ сущности къ одной, имѣютъ въ основаніи своемъ одну общую черту — прозрѣніе. Субъектъ видитъ безъ обычныхъ орудіевъ зрѣнія; видитъ въ темнотѣ, видитъ съ закрытыми глазами; при дальнѣйшемъ развитіи этой способности, онъ видитъ на разстояніи; его духовное око не знаетъ внѣшнихъ преградъ; онъ видитъ внутри своего тѣла, видитъ внутри посторонняго; видитъ въ мозгу другого его мысли и чувства, настоящія и прошедшія; видитъ въ человѣкѣ эманаціи его флюидическаго тѣла, видитъ поэтому это тѣло и въ посмертномъ образѣ его. Общій уровень его умственныхъ способностей иногда поднимается: онъ говоритъ умнѣе и складнѣе, чѣмъ въ нормальномъ, состояніи, но при этомъ всегда на своемъ или извѣстномъ ему языкѣ, а не на чужомъ, ему неизвѣстномъ; потому что свой, или знакомый языкъ, представляетъ сомнамбулу готовый матеріалъ для выраженія своихъ мыслей и чувствъ; этотъ матеріалъ усвоивается долгимъ изученіемъ и упражненіемъ, а за отсутствіемъ его, онъ, естественно, не можетъ и пользоваться имъ для выраженія своихъ мыслей; если сомнамбулъ и скажетъ иной разъ нѣсколько словъ на неизвѣстномъ ему языкѣ, то это безсознательное повтореніе случайно слышанныхъ звуковъ. Это не разговоръ.

Обратимся къ авторитетамъ. Прежде всего къ тѣмъ, которыми могъ пользоваться самъ г. Дассьэ. На первомъ мѣстѣ стоитъ глава французскихъ. Магнетизеровъ — Du Potet. Въ его сочиненіи: Manuel de 1’etudiant magnetiseur, Paris, 1846 — въ главѣ о классификаціи сомнамбулическихъ способностей онъ говоритъ: «Вотъ вкратцѣ что замѣчается всего чаще: 1) У большинства магнетизируемыхъ — коматозный сонъ безъ всякой перцепціи (sans perceptions). — 2) У неболшаго числа — сонъ съ началомъ перцепціи, но смутной, неопредѣленной. — 3) У малаго числа — ясновидѣніе, или внутреннее зрѣніе, съ инстинктомъ потребныхъ для нихъ лекарствъ. Предвидѣніе относительно касающагося ихъ самихъ. — 4) У нѣкоторыхъ избранныхъ — то, что недостаетъ человѣку и должно быть аттрибутомъ души, отрѣшенной отъ матеріи, т. е. необычайное развитіе способности видѣть и чувствовать; внутреннее зрѣніе, не имѣя предѣла, можетъ все видѣть, какъ вблизи, такъ и вдали, и сквозь всякое тѣло; сюда же относится и точное знаніе природы и свойствъ болѣзней, и способовъ бороться съ ними». — О разговорѣ сомнамбуловъ на незнакомыхъ имъ языкахъ Дю-Потэ ни слова не говоритъ, ни въ этомъ руководствѣ, ни въ другихъ своихъ сочиненіяхъ: Traité complet de magnetisme animal, Paris, 1856, и Therapeutique magnetique, Paris. 1863.

Другой извѣстный французскій магнетистъ, Alphonse Teste, въ руководствѣ своемъ: Manuel pratique de magnetisme animal, Paris, 1853 — не упоминаетъ, чтобъ сомнамбулы обладали способностью говорить на неизвѣстныхъ имъ языкахъ, а если на сказанное имъ на такомъ языкѣ и отвѣчали иногда на своемъ, то это было ни что иное, какъ отвѣтъ на прочитанную мысль (стр. 137). «Нѣкоторые сомнамбулы думаютъ, что выражаютъ иногда свои мысли посредствомъ какихъ-то странныхъ членораздѣльныхъ звуковъ, не имѣющихъ ничего общаго съ ихъ природнымъ языкомъ. Но, во-первыхъ, эти случаи очень рѣдки, и, во-вторыхъ, не надо ошибаться — звуки, произносимые этими сомнамбулами, нисколько не образуютъ словъ какого нибудь языка» (стр. 153).

Charpignon, въ своемъ сочиненіи: Physiologie, medecine et metaphysique du magnetisme, Paris, 1848, — говоритъ: «Большею частью только въ экстатическомъ состояніи наблюдается явленіе внутренней передачи мысли, и это до такой степени, что экстатикъ понимаетъ языкъ знакомый тому лицу, которое говоритъ съ нимъ»… «Но если вопрошающій самъ не понимаетъ того языка, на которомъ онъ дѣлаетъ вопросъ, то и экстатикъ ничего не понимаетъ; этимъ доказывается, что это явленіе есть только расширеніе способности постиженія мыслей, и что если слова только звуки безъ осмысленной подкладки, то и экстатикъ не находитъ въ этихъ звукахъ никакого содержанія». Иногда экстатикъ говоритъ самъ съ собою то по латыни, то на другомъ языкѣ, присутствующимъ неизвѣстномъ; но если прислушаться, то окажется, что эта латынь полна ошибокъ, и что это только воспоминанія различныхъ чтеній субъекта, воскресающія въ силу необычайнаго развитія памяти въ этомъ состояніи; то же самое относится и къ другимъ языкамъ; онъ могъ знать нѣсколько словъ, нѣсколько изреченій, которыя на яву были позабыты, а теперь ясно воспоминаются (стр. 99)».

Ricard, въ своемъ «Traité theorique et pratique du magnetisme animal, Paris, 1841», подтверждаетъ то же самое слѣдующимъ фактомъ. Разсказывая о магнетическомъ излеченіи глухаго ребенка, тринадцати лѣтъ, отъ глухоты, онъ говоритъ: «Однажды мы захотѣли испытать, будетъ ли онъ понимать то, что будемъ говорить на неизвѣстныхъ ему языкахъ (онъ былъ совершенно необразованъ, а только грамотенъ); г. С. заговорилъ съ нимъ по англійски, онъ отвѣтилъ вѣрно, но по французски; я сдѣлалъ ему по латыни, потомъ по испански нѣсколько вопросовъ, на которые онъ отвѣтилъ совершенно вѣрно. Я попросилъ его перевести латинскую фразу, которую я произнесъ медленно и явственно; онъ далъ мнѣ общій смыслъ, но не дословный переводъ. Наконецъ я сказалъ ему мѣсто изъ Виргилія, но онъ не могъ перевести его, потому — сказалъ онъ мнѣ — что я самъ не думалъ объ общемъ значеніи фразы. Онъ призналъ только, что это была поэзія, ибо онъ воскликнулъ: „Какъ вы хотите, чтобъ я понималъ эту музыку! Вы ее поете, не думая объ ней!“ (стр. 482).

Lafontaine, въ своемъ „Art de magnetiser, Paris, 1852“, подтверждаетъ тоже самое еще категоричнѣе и нагляднѣе, говоря слѣдующее: „Есть одно явленіе, о которомъ говорится въ нѣкоторыхъ сочиненіяхъ, но которое я считаю совершенно ошибочнымъ. Ошибка была со стороны магнетизеровъ. Это — увѣреніе, будто сомнамбулы могутъ понимать неизвѣстныя имъ языки и говорятъ на нихъ. Я всюду искалъ это явленіе, но не находилъ его. Я нашелъ только, что сомнамбулы, одаренные ясновидѣніемъ, отвѣчали на родномъ языкѣ своемъ на вопросы, сдѣланные имъ на какомъ бы то ни было языкѣ. Этотъ фактъ былъ ничто иное, какъ передача мысли; сомнамбулъ воспринималъ не слова, а мысли говорившаго. Во время моего пребыванія въ Турѣ я магнетизировалъ сомнамбулу, которой говорили по испански, по латыни, по англійски, по португальски, по нѣмецки, и по гречески, — и сомнамбула отвѣчала на всѣ вопросы по французски. Но одна особа сдѣлала ей вопросъ по еврейски, на который она не отвѣтила; я настаивалъ, и допрашивалъ, почему она не отвѣчаетъ; она сказала: „Отвѣтъ очень простъ; этотъ господинъ говоритъ мнѣ слова, которыхъ самъ не понимаетъ; онъ самъ не думаетъ, и потому я отвѣтить ему не могу. Слова, это условные знаки; они имѣютъ значеніе только тогда, когда означаютъ что нибудь въ умѣ того, кто ихъ произноситъ; я не слѣжу за словами, я не могу понять ихъ; я могу отвѣтить только на ту мысль, которую вижу“. Эта особа подтвердила потомъ, что она обратилась къ пріятелю еврею съ просьбой сказать ей фразу по еврейски; но о томъ, чтобъ спросить смыслъ этой фразы, она и не позаботилась“ (стр. 246).

И такъ, во французскихъ источникахъ, которыя нашъ авторъ менѣе всего могъ игнорировать, мы не находимъ ничего, что оправдывало бы его утвержденіе, что сомнамбулы дѣлаются полиглотами.

Ничего подобнаго мы не нашли и въ англійскихъ источникахъ, изъ которыхъ были нами просмотрѣны:

Animal magnetism and magnetic lucid Somnambulism, by E. Lee, London, 1866.

Somnolism and psyeheism, by Haddock, London, 1851.

Facts in mesmerism, by Townshend, London, 1844.

Animal magnetism, by W. Gregory, London, 1877.

Natural and mesmeric clairvoyance by Esdaile, London, 1852.

The Zoist, a journal of cerebral physiology and mesmerism (Elliotson). — London, 1844-56.

Въ нѣмецкихъ источникахъ мы находимъ подтвержденіе того, что было высказано и во французскихъ. Въ сочиненіи Perty, die mystischen Erscheinungeu der menschlichen Natur, Leipzig, 1872, которое представляетъ обильнѣйшую компиляцію всякихъ мистическихъ фактовъ безъ всякой критики и провѣрки, мы нашли (стр. 259), не смотря на это, только одну ссылку, гласящую: „La Mothe 1е Vауег увѣряетъ, что мѣщанинъ Лафферъ, изъ Руана, на вопросы, сдѣланные ему на самыхъ различныхъ языкахъ, даже неевропейскихъ, отвѣчалъ въ сомнамбулизмѣ на тѣхъ же языкахъ. Schubert, Geschichte der Seele, 402“. — По справкѣ у Шуберта, оказалось, что и онъ только ссылается на La Mothe le Vауег’а, безъ точнаго обозначенія источника, при чемъ прибавляетъ только, что едва ли это покажется кому вѣроятнымъ и понятнымъ.

Такимъ образомъ этотъ фактъ, приведенный Перти изъ третьихъ рукъ, мы можемъ оставить безъ дальнѣйшаго вниманія[1]); прочіе же факты, имъ указанные, сводится точно также къ усиленному воспоминанію или развитію общихъ умственныхъ способностей.

То же самое подтверждаетъ и авторитетный голосъ спеціалиста въ этомъ вопросѣ — Эннемозера. Въ сочиненіи своемъ „Der Magnetismus, Stuttgart, 1853“, онъ говоритъ: „Что сомнамбулы говорятъ на языкахъ, имъ совершенно неизвѣстныхъ, какъ о томъ иногда разсказывали, это нынѣ не подтверждается, и чтобъ сомнамбулъ могъ мгновенно владѣть языкомъ, котораго онъ никогда не слыхивалъ, это я почитаю, вмѣстѣ съ Эшенмайеромъ[2]), за химеру (стр. 26)“. Въ другомъ мѣстѣ онъ мотивируетъ это слѣдующимъ образомъ: „Если даже и допустить, что ясновидящій, подобно тому какъ онъ проникаетъ въ мысли другихъ людей, могъ бы проникнуть и въ чужой для него языкъ, то подобной способности можно было бы приписать только знаніе содержанія или смысла рѣчи, но не способа выраженія, ибо этотъ способъ только условный, установленный путемъ внѣшняго соглашенія, который напередъ долженъ быть изученъ. Языкъ есть техническая способность, какъ равно игра на какомъ-либо инструментѣ, и кто на какомъ нибудь языкѣ не упражнялся, хотя по крайней мѣрѣ элементарно, тотъ не можетъ даже повторить подобную рѣчь, а еще менѣе тотчасъ же заговорить на этомъ языкѣ, — какъ равно никто не можетъ повторить сыгранную передъ нимъ пьесу, если онъ не выработалъ себѣ этой способности упражненіемъ… Тоже самое и съ языками: органы рѣчи суть инструменты, которые для рѣчи вообще, и для каждаго языка въ особенности, должны быть напередъ подготовлены упражненіемъ… Что же касается до смысла или содержанія, то, каковъ бы онъ ни былъ, ясновидящіе всегда будутъ передавать его на своемъ родномъ, или имъ извѣстномъ языкѣ, или такомъ, котораго по крайней мѣрѣ элементы имъ знакомы“ (стр. 451—452).

Изъ всего здѣсь сказаннаго мы вправѣ заключить, что ясновидѣніе, или вообще сомнамбулическое состояніе, не даетъ своему субъекту способности говорить па всякихъ неизвѣстныхъ языкахъ; и слѣдовательно, когда нашъ авторъ заявлялъ, что сомнамбулы становятся полиглотами, то онъ не имѣлъ для того ни теоретическаго, ни фактическаго основанія; повторилъ сказку, не провѣривъ ее, и выдалъ ее за быль. А потому его попытка объяснить медіума полиглота посредствомъ сомнамбула полиглота равняется попыткѣ объяснить существующій фактъ посредствомъ несуществующаго.

Между тѣмъ, въ спиритизмѣ, медіумы полиглоты, или вѣрнѣе, такіе случаи, что медіумы говорятъ иногда на языкахъ имъ неизвѣстныхъ, дѣйствительно существуютъ. Обратимся также къ источникамъ, и намъ легко будетъ убѣдиться, что на сколько предшествующіе факты приводятъ насъ къ результату отрицательному, на столько послѣдующіе — къ положительному. Чтобъ не рыться въ лѣтописяхъ спиритизма, мы укажемъ на брошюру судьи Эдмондса, спеціально посвященную этому вопросу. Spiritual tracts, № 6. Speaking in many tongues. By judge Edmonds. New-York. 1858. (Спиритическія статьи, № 6. Рѣчь на разныхъ языкахъ. Нью-Іоркъ, 1858). Молодая дочь Эдмондса была воспитана въ римско-католической вѣрѣ, и была ей горячо предана; ученіе этой церкви запрещало ей вѣрить въ спиритуализмъ, и она упорно отказывалась увидать какое бы то ни было медіумическое явленіе; но живя въ родительскомъ домѣ, гдѣ подобныя явленія происходили очень часто, она волею неволею сдѣлалась ихъ свидѣтельницею, убѣдилась въ ихъ разумности и духовности, и даже сама сдѣлалась въ теченіе года замѣчательнымъ медіумомъ; между прочимъ она получила и способность говорить на разныхъ языкахъ. Заимствую это предварительное свѣдѣніе изъ книги Эдмондса „Spiritualism“, т. 2, стр. 44. Далѣе привожу его собственныя слова изъ упомянутой брошюры: „Дочь моя не знаетъ никакого языка, кромѣ своего природнаго и немного французскаго, которому училась въ школѣ; тѣмъ не менѣе она говорила на девяти или десяти различныхъ языкахъ, иногда по цѣлому часу, съ легкостью и скоростью природнаго языка. Не рѣдко случается, что иностранцы бесѣдуютъ черезъ нее съ своими духовными друзьями на своемъ языкѣ. Былъ недавно случай, что одинъ изъ нашихъ посѣтителей, родомъ грекъ, имѣлъ съ ней нѣсколько свиданій, на которыхъ, иногда по цѣлымъ часамъ, велъ разговоръ на греческомъ языкѣ, и получалъ чрезъ нее отвѣты иногда на этомъ языкѣ, а иногда на англійскомъ; между тѣмъ, до этого, она никогда не слышала ни одного слова на ново-греческомъ языкѣ“.

Эта краткая замѣтка приведена Эдмондсомъ изъ большаго сочиненія его „Спиритуализмъ“ (т. 2, стр. 45); въ брошюрѣ же, о которой идетъ рѣчь, онъ входитъ въ подробности, которыми мы здѣсь и позаимствуемся.

«Однажды вечеромъ, — говоритъ онъ — пришла ко мнѣ въ домъ молодая дѣвушка изъ восточныхъ штатовъ. Она явилась въ Нью-Йоркъ, чтобы искать счастья. Воспитаніе ея ограничивалось тѣмъ, которое получается въ обыкновенной сельской школѣ. Она была медіумъ, и черезъ нее очень часто проявлялся какой-то французъ, который не давалъ ей покою. Онъ могъ говорить чрезъ нее, но только по французски. Болѣе часу продолжался разговоръ между моей дочерью и этой дѣвушкой — миссъ Доудъ. Онѣ обѣ говорили только по французски и такъ быстро и свободно, какъ природные французы. Языкъ г-жи Доудъ былъ какой-то patois южныхъ французскихъ провинцій, а дочери моей — чисто парижскій. Это происходило въ моей библіотекѣ, въ присутствіи пяти или шести человѣкъ, и г-жа Доудъ и теперь еще находится въ городѣ.

«Въ другой разъ, нѣсколько польскихъ джентлеменовъ просили свиданія съ дочерью моей; она ихъ вовсе не знала; во время этого свиданія она нѣсколько разъ говорила на ихъ языкѣ слова и рѣчи, которыхъ сама не понимала, но они понимали; большую часть разговора они вели на польскомъ языкѣ, и получали чрезъ нее отвѣты иногда на англійскомъ, а иногда и на польскомъ языкѣ.

«Случай съ грекомъ произошелъ такъ: однажды вечеромъ, когда у меня въ гостиной было отъ двѣнадцати до пятнадцати человѣкъ посѣтителей, пришелъ г. Гринъ, здѣшній артистъ, въ сопровожденіи джентлемена, котораго онъ представилъ какъ г. Эвангелидеса, изъ Греціи.

«Онъ говорилъ по англійски плохо, но по гречески свободно. Вскорѣ чрезъ мою дочь проявилась какая-то личность, которая заговорила съ нимъ по англійски; по всему тому, что она сказала ему, онъ призналъ въ ней пріятеля своего, нѣсколько лѣтъ тому назадъ скончавшагося въ его домѣ, но о которомъ никто изъ насъ никогда не слыхалъ. Иногда дочь моя выговаривала слова или цѣлую фразу по гречески; вслѣдствіе чего г. Э. спросилъ — не можетъ ли онъ и самъ говорить по гречески? Остальная часть разговора продолжалась, въ теченіе болѣе часа, съ его стороны по гречески, съ ея же — то на греческомъ, то на англійскомъ. Иногда дочь моя не понимала, что говорилось ею или имъ; а иногда понимала, хотя въ это время и она и онъ говорили по гречески. По временамъ онъ былъ такъ взволнованъ, что обращалъ на себя вниманіе общества; мы спросили его, что могло быть тому причиной; но онъ уклонился отъ отвѣта. По окончаніи разговора, онъ сказалъ намъ, что до этого никогда не видалъ никакихъ спиритическихъ явленій, и что онъ во время разговора дѣлалъ разные опыты, чтобы провѣрить то, что было для него такъ ново. Эти опыты состояли въ томъ, что онъ разговаривалъ о предметахъ, о которыхъ дочь моя ничего не знала, и часто и внезапно мѣнялъ предметъ разговора, переходя отъ частныхъ дѣлъ къ политическимъ, отъ философскихъ вопросовъ къ богословскимъ, и т. д. Въ отвѣтъ на распросы наши — такъ какъ никто изъ насъ по гречески не зналъ — онъ завѣрилъ насъ, что медіумъ его греческую рѣчь понималъ и самъ говорилъ по гречески правильно.

«При этомъ присутствовали: г. Гринъ, г. Алленъ — предсѣдатель бостонскаго банка, два джентлемена — извѣстные желѣзнодорожные подрядчики одного изъ восточныхъ штатовъ, дочь моя Лаура, племянница моя Дженни Киэсъ, я самъ, и многіе другіе, которыхъ не помню. Послѣ того г. Эвангелидесъ имѣлъ съ дочерью моей еще нѣсколько свиданій, на которыхъ разговоръ происходилъ по гречески.

«Упомянутая племянница моя, также медіумъ, часто пѣла по итальянски, импровизируя и слова и мелодію, между тѣмъ какъ она вовсе не знаетъ этого языка. Такихъ случаевъ множество.

«Однажды дочь моя и племянница пришли ко мнѣ въ библіотеку и начали со мной разговоръ по испански, — одна изъ нихъ начинала фразу, другая ее оканчивала. Онѣ оказались подъ вліяліемъ одной личности, которую я при жизни зналъ въ центральной Америкѣ, и было упомянуто о многихъ вещахъ, случившихся тамъ со мною, и имъ обѣимъ, какъ я это твердо знаю, точно также неизвѣстныхъ, какъ и испанскій языкъ.

«Дочь говорила со мной и по индѣйски, на нарѣчіяхъ Чиппева и Мономони. Я зналъ ихъ, потому что жилъ два года среди индѣйцевъ.

„Такимъ образомъ я указалъ на случаи, когда дочь моя говорила на индѣйскомъ, испанскомъ, французскомъ, польскомъ, и греческомъ; я также слышалъ; какъ она говорила на итальянскомъ, португальскомъ, венгерскомъ, латинскомъ, и другихъ языкахъ, которыхъ я не зналъ. Случаи были слишкомъ многочисленны, чтобъ припомнить имена присутствовавшихъ лицъ“.

«Теперь я приведу подобные же случаи съ посторонними лицами, бывшіе въ моемъ присутствіи.

«Г-жа Елена Лидсъ, живущая въ Бостонѣ, 45 Carver Street, довольно извѣстный медіумъ въ той мѣстности, очень часто говорила по китайски. Она очень ограниченнаго образованія, и никогда не слыхала слова на этомъ языкѣ; это случалось съ ней такъ часто въ одну пору ея медіумизма, что я не ошибусь, если скажу, что тысячи лицъ были свидѣтелями этого. Я самъ видѣлъ это по крайней мѣрѣ сотню разъ.

«Я очень хорошо помню, что г-жа Свитъ, одинъ изъ здѣшнихъ медіумовъ, весьма мало образованная, очень часто говорила по французски, а впослѣдствіи также на итальянскомъ и еврейскомъ.

«Мнѣ случалось очень часто присутствовать при сродномъ явленіи, когда сообщенія происходили чрезъ стуки и давались на иностранномъ языкѣ, тогда какъ медіумъ зналъ только по англійски.

«Я также слышалъ, у себя въ домѣ, какъ дочь губернатора Тольмэджа говорила по нѣмецки въ присутствіи многихъ лицъ.

«Таковъ мой личный опытъ по этому вопросу; между тѣмъ онъ обнимаетъ весьма малую часть того, что происходило въ этомъ родѣ, и, если не ошибаюсь, еще меньшую долю того, что уже было опубликовано.

«Къ этому могу прибавить слѣдующее:

«Сегодня на нашемъ очередномъ собраніи я упомянулъ объ этомъ предметѣ и спросилъ: не можетъ ли кто изъ присутствующихъ сообщить мнѣ о немъ дальнѣйшія свѣденія?

«Др. Джонъ Грей сообщилъ, что ему случалось получать сообщенія посредствомъ стуковъ или наклоновъ стола на малайскомъ, еврейскомъ и испанскомъ языкахъ. Сообщенія были продиктованы буква за буквой и записаны. Онъ получилъ переводы ихъ отъ людей, знающихъ эти языки. Онъ велъ этому подробную запись, съ обозначеніями, гдѣ и при комъ это происходило.

«Онъ упомянулъ про одинъ случай, въ присутствіи профессора Буша, оріенталиста, который получилъ сообщеніе на еврейскомъ языкѣ; онъ самъ говорилъ азбуку этого языка, котораго никто изъ присутствующихъ, кромѣ его самого, не зналъ[3]).

«Др. Авраамъ Уильсонъ, другой весьма извѣстный медикъ, сообщилъ, что покойный артистъ Инманъ передавалъ ему, что дочь его, сдѣлавшись медіумомъ, часто говорила на испанскомъ языкѣ, о которомъ понятія не имѣла.

«Г. Давидъ Брайсонъ заявилъ, что на недавнемъ сеансѣ, на которомъ присутствовали г-нъ и г-жи Тэйлоръ и многіе другіе, медіумъ, г-жа Туккеръ, разговаривала съ бывшимъ тутъ датчаниномъ на датскомъ языкѣ.

«Г. Тэйлоръ, бывшій на собраніи, потвердилъ показаніе г. Брайсона.

«Г-жа Ричардсонъ сообщила о недавнемъ случаѣ, когда одна женщина, по имени Гринлифъ, говорила по французски; а г-жа Френчъ, весьма извѣстный здѣсь медіумъ, заявила, что черезъ нее говорили на девяти различныхъ языкахъ. При этомъ она передала о недавнемъ случаѣ, когда въ присутствіи г. Генри Вейль, чрезъ нее заговорила какая то итальянка, подъ вліяніемъ которой она и отправилась въ неизвѣстный ей домъ въ этомъ городѣ, гдѣ четырнадцать итальянцевъ, находившихся въ крайней нуждѣ и изнуреніи, толпились въ одной комнатѣ, и она объяснялась съ ними по итальянски совершенно свободно. Въ другой разъ, въ Вашингтонѣ, въ присутствіи губернатора Тольмэджа и г. Гиддингса, она свободно говорила по французски.

«Все это такіе случаи, въ которыхъ говорившіе медіумы знали только одинъ языкъ — англійскій.

«Таковъ результатъ справки на одномъ засѣданіи. Каковъ же будетъ размѣръ свидѣтельствъ этого рода при болѣе широкомъ изслѣдованіи?

Впослѣдствіи, когда судья Эдмондсъ былъ приглашенъ написать рядъ писемъ о спиритуализмѣ въ извѣстной газетѣ — „Нью-Йоркской Трибунѣ,“ онъ обратился чрезъ спиритуалистическій журналъ „Banner of Light“ съ приглашеніемъ сообщить ему случаи медіумической рѣчи на неизвѣстныхъ медіуму языкахъ. Ему было сообщено таковыхъ нѣсколько десятковъ, о которыхъ онъ и далъ краткій отчетъ въ своемъ VIII-мъ письмѣ (Letters to the „New York Tribune“ on Spiritualism, by Judge Edmonds. New York, I860.), а впослѣдствіи, когда эти письма были изданы особой брошюрой, онъ помѣстилъ въ ней, въ видѣ приложенія, всю полученную имъ по этому вопросу переписку.

Извлекаемъ оттуда нѣсколько интересныхъ случаевъ.

„Въ февралѣ 1858 года — пишетъ г. Нельсонъ Лернедъ — я жилъ въ городѣ Лейстерѣ, въ Вермонтѣ, у невѣстки своей г-жи Сары Пейнъ; она медіумъ. Въ это время пріѣхалъ къ ней французъ для изслѣдованія спиритуализма; онъ не вѣрилъ въ него, потому что былъ католикъ, и сильно возставалъ противъ него. Черезъ нѣсколько минутъ медіумъ впалъ въ трансъ и началъ говорить съ нимъ на его родномъ языкѣ, такъ что онъ хорошо понималъ все ему сказанное. Они долго говорили между собой; никто въ комнатѣ не понималъ ихъ, кромѣ ихъ самихъ. Онъ попросилъ ее написать его имя по французски; она сдѣлала это; а также написала и имя отца его и матери. Онъ подтвердилъ, что ихъ уже нѣтъ въ живыхъ, прибавивъ, что никто въ Америкѣ не знаетъ ихъ именъ. Медіумъ никогда до этого не видалъ его. Никакого языка, кромѣ англійскаго, она не знаетъ. Вотъ имена свидѣтелей“… (стр. 89).

Есть медіумы, которые имѣютъ способность давать отвѣты на запечатанныя письма; между ними особенно извѣстенъ Мансфельдъ; чрезъ него получались сообщенія на китайскомъ, греческомъ, латинскомъ, итальянскомъ, нѣмецкомъ, гельскомъ (gaelic), еврейскомъ, французскомъ и испанскомъ языкахъ; самъ же онъ знаетъ только по англійски. Вотъ подробности двухъ случаевъ.

Джентлеменъ, — хорошо знающій гельскій языкъ, написалъ письмо на имя Дональда Мэк-Бета, своего отшедшаго друга; запечаталъ его въ трехъ конвертахъ, замѣтилъ разными секретными значками, почти невидимыми для простаго глаза, и передалъ его другому лицу, которое въ свою очередь передало его г. Кенрику, скептику относительно спиритическихъ явленій; этотъ послѣдній и отнесъ его къ Мансфельду. Когда онъ зашелъ за отвѣтомъ, онъ нашелъ пакетъ въ цѣлости, со всѣми печатями и значками, а отвѣтъ былъ написанъ рукою Мансфельда правильно на гельскомъ языкѣ, и сверхъ того соотвѣтствовалъ характеру Мэк-Бета. Подлинники напечатаны въ брошюрѣ.

Одинъ китаецъ письменно свидѣтельствуетъ слѣдующее:

„Г. Издатель. Вы сказали: какой-то китаецъ получилъ письмо отъ отца своего. Я этотъ китаецъ. Я пошелъ къ г. Мансфельду, вашему спиритическому почтмейстеру. Я написалъ своему отцу, который умеръ двадцать лѣтъ тому назадъ въ Китаѣ. Здѣсь я одиннадцать лѣтъ. Письмо крѣпко запечаталъ, въ двухъ конвертахъ. Все время самъ держалъ его. Руку Мансфельда дернуло, она быстро задвигалась, и я вижу, какъ онъ пишетъ по китайски; въ одну или двѣ минуты отецъ отвѣтилъ мнѣ все на письмо мое; сказалъ про мать и брата, и разное другое, а также, — что я разучился писать по китайски. Чарлс — Ар — Шоу, уроженцъ Кантона, китаецъ“ (стр. 95).

Г. Уарнеръ пишетъ между прочимъ:

«Въ февралѣ 1857 г., я былъ вмѣстѣ съ г-жею Уарнеръ въ домѣ г. Льюиса, въ Троѣ. Однажды вечеромъ, когда г-жѣ Уарнеръ нездоровилось, чрезъ нее проявился какой-то индѣецъ, который и занялся ея врачеваніемъ. Въ это время одинъ нѣмецъ, — въ семействѣ его называли Мильтономъ, — вошелъ въ комнату. Онъ страдалъ сильной головной болью, но ничего не сказалъ объ этомъ въ присутствіи г-жи Уарнеръ; она подошла къ нему, и въ нѣсколько минутъ, простымъ наложеніемъ руки, избавила его отъ головной боли. Затѣмъ она сказала ему, на ломаномъ, индѣйцамъ обычномъ, англійскомъ языкѣ, что тутъ находится „блѣдный духъ,“ который покинулъ тѣло по ту сторону „великихъ водъ,“ и который желаетъ говорить съ нимъ. Не много погодя, она заговорила по нѣмецки, и между прочимъ, повторила молодому человѣку, какъ онъ передалъ намъ, послѣднія слова, сказанныя ему матерью его на смертномъ одрѣ. Молодой человѣкъ, бывшій до того упорнымъ скептикомъ, прослезился, и сказалъ что „сдается“. На распросы членовъ семейства г. Льюиса, онъ повторилъ намъ эти слова и перевелъ ихъ; послѣднія были: „Милый сынъ мой, не могу болѣе дать тебѣ хлѣба“. Г-жаУарнеръ никогда ничего не слыхала о семействѣ этого молодаго человѣка, и никакого языка, кромѣ англійскаго, не знаетъ.

«Въ сентябрѣ 1857 года, г-жа Уарнеръ посѣтила Миланъ для публичныхъ чтеній. По окончаніи послѣдняго, она сказала небольшую рѣчь на индѣйскомъ языкѣ, и потомъ дала ея переводъ; это было убѣдительное воззваніе въ пользу остающихся индѣйскихъ племенъ. Житель Милана, по имени Мериллъ, принадлежавшій къ пресвитеріанской церкви, присутствовалъ при этомъ, и такъ остался доволенъ подлинностью индѣйской рѣчи, что призналъ себя убѣжденнымъ. Съ самаго дѣтства своего и до восемнадцатаго года онъ жилъ среди индѣйцевъ, и говорилъ на ихъ языкѣ совершенно свободно; поэтому онъ и могъ судить о подлинности слышанной имъ индѣйской рѣчи. Его свидѣтельство приложено къ письму Уарнера.

Изъ письма г. Джона Юнга извлекаю нѣсколько отрывковъ:

„Четыре года тому назадъ, я сталъ устраивать сеансы у себя на дому съ цѣлью изслѣдованія „современнаго спиритуализма“, и въ скорѣ убѣдился, что жена моя медіумъ. Такое открытіе на столько ее огорчило и раздосадовало, что она готова была дать все на свѣтѣ, чтобъ этого не было; долгое время она боролась съ тою силою, которая повергала ее въ трансъ и говорила посредствомъ ея организма; но предубѣжденіе ея было наконецъ осилено… Подобно многимъ, принадлежащимъ къ рабочему классу, она не получила никакого образованія, кромѣ пріобрѣтаемаго въ народныхъ школахъ“.

„На сеансѣ, имѣвшемъ мѣсто у др. Гаскеля, въ присутствіи др. Бедда, гг. Кимбаля, Миллера, Кильберна и другихъ, жена моя, находясь въ трансѣ, говорила отъ имени итальянки, называвшей себя Леонорой; такъ какъ жена моя была часто магнетизируема, то одинъ изъ присутствовавшихъ выразилъ мысль, что говорящій „духъ“ былъ ничто, иное какъ духъ самого магнетизера, находившагося тутъ въ числѣ другихъ посѣтителей, и предложилъ, чтобъ магнетизеръ устранилъ вліяніе, подъ которымъ она находилась, и, подчинивъ ее собственному . вліянію, заставилъ ее говорить. Какъ только это было сказано, она тотчасъ пришла въ нормальное состояніе; затѣмъ была замагнетизирована. и, повинуясь волѣ магнетизера, начала пѣть съ большимъ чувствомъ извѣстную пѣснь „Annie Laurie“. Этотъ опытъ доставилъ скептикамъ большое удовольствіе и вполнѣ доказалъ правильность ихъ теоріи. Но ликованіе ихъ было не долго: когда она пѣла послѣдній стихъ, и только допѣла его до половины, прежнее вліяніе выхватило ее изъ подъ власти магнетизера, который уже ничего не могъ сдѣлать съ нею. Онъ усиленно старался заставить ее окончить пѣснь, но напрасно; не успѣвъ въ этомъ, онъ хотѣлъ освободить ее по крайней мѣрѣ отъ овладѣвшаго ею вліянія; но, впервые, ничего не могъ сдѣлать съ субъектомъ своимъ. Тогда одинъ изъ скептиковъ, видя неожиданный оборотъ дѣла, заявилъ такое требованіе: если медіумъ находится подъ вліяніемъ итальянскаго „духа“, то пусть запоетъ на этомъ языкѣ. Какъ это не покажется чудеснымъ, но требованіе было немедленно исполнено, и всѣ пришли въ восхищеніе отъ превосходнаго музыкальнаго исполненія. Между нами не было итальянцевъ, но были лица на столько понимавшія языкъ что могли судить о его правильности. Подобные опыты были повторены нѣсколько разъ, причемъ жена моя также говорила и по итальянски“.

„Однажды жена моя находилась подъ вліяніемъ повидимому нѣмецкихъ „духовъ“, говорила и пѣла на этомъ языкѣ въ теченіе нѣсколькихъ вечеровъ; но никто изъ нашего кружка не зналъ этого языка. Желая хорошенько провѣрить это явленіе, я зашелъ къ доктору нѣмцу, по имени Эйлеръ, и просилъ его зайти ко мнѣ и обстоятельно изслѣдовать это дѣло. Онъ приходилъ два раза и говорилъ съ медіумомъ по цѣлому часу на своемъ родномъ языкѣ. Удивленіе его было велико, но радость еще больше. Кромѣ итальянскаго и нѣмецкаго жена моя говорила неоднократно и на испанскомъ языкѣ — который, разумѣется, ей точно также неизвѣстенъ“[4]).

Пора однако и остановиться. Литература спиритизма полна подобныхъ фактовъ. Особенно многочисленны случаи письма на незнакомомъ для медіума языкѣ; одинъ изъ самыхъ недавнихъ произошелъ здѣсь, въ прошломъ году, на сеансѣ съ медіумомъ Кэтъ Фоксъ, въ присутствіи нѣкоторыхъ профессоровъ медико-хирургической академіи и моемъ. Послѣ нѣсколькихъ сообщеній, писанныхъ по англійски, — и какъ всегда, когда г-жа Фоксъ, пишетъ медіумически — наоборотъ, т. е. справа на лѣво, она замѣтила: „какъ странно, я пишу слѣва на право“, — и на листѣ оказались написанными по русски слова: „Вотъ я теперь и совсѣмъ какъ вы“. Слова эти, по полученному объясненію, относились къ знакомому моему, только что умершему. Господа ученые не обратили на нихъ никакого вниманія; для нихъ требовалось доказательство, что Кэтъ не могла написать этого сама. Доказать это математически очевидно нельзя; но на сколько возможно имѣть нравственное убѣжденіе, я его имѣю; для меня лично этотъ фактъ не подлежитъ сомнѣнію. Кэтъ Фоксъ пріѣхала сюда 17-го февраля, а сеансъ происходилъ 23-го, слѣдовательно чрезъ пять дней по пріѣздѣ; въ Россіи она до этого никогда не была, и ни слова по русски не знаетъ; и въ пять дней научиться словамъ и письму русскому очевидно не могла; да и фраза по себѣ не заурядная, банальная, которая бы носила характеръ подготовки. Сеансъ происходилъ на дому у меня; бумага была моя, мѣченая; да и самое письмо происходило на нашихъ глазахъ, при весьма достаточномъ свѣтѣ съ улицы; почеркъ былъ довольно крупный, порывистый, но тѣмъ не менѣе слитный, какимъ пишетъ человѣкъ, умѣющій писать на данномъ языкѣ; ошибокъ не было, за исключеніемъ одного „с“, пропущеннаго въ словѣ „совсѣмъ“. Послѣ того К. Фоксъ оставалась въ Петербургѣ почти два мѣсяца, но ничего подобнаго не повторилось.

Кстати о Кэтъ Фоксъ, по мужу Іенкенъ. Здѣсь можно упомянуть и о единственномъ до сихъ поръ въ спиритизмѣ случаѣ медіумическаго писанія груднымъ ребенкомъ — сыномъ Кэтъ. Кажется есть достаточно основаній утверждать, что пятимѣсячный грудной ребенокъ еще не знаетъ никакого языка и писать не умѣетъ; слѣдовательно подобный фактъ можетъ служить несомнѣннымъ доказательствомъ, что безсознательная психическая дѣятельность самого субъекта тутъ была ни причемъ, и организмъ его былъ только орудіемъ посторонней разумной силы. Дѣло происходило такъ: 6 марта, 1874 года, отецъ и мать ребенка проживали въ Брайтонѣ, откуда отецъ его ежедневно ѣздилъ по дѣламъ въ Лондонъ, что очень разстроивало его здоровье. Въ этотъ день, утромъ, когда его не было дома, кормилица, сидя передъ каминомъ въ гостиной, держала ребенка на рукахъ; тутъ-же за столомъ работалъ повѣренный г. Іенкена — г. Уэсонъ; мать была въ сосѣдней комнатѣ, дверь въ которую оставалась полуотворенною. Вдругъ кормилица вскрикнула: „у малютки карандашъ въ рукѣ!“ — г. Уэсонъ, не обратилъ на это вниманія, и продолжалъ писать. Почти вслѣдъ затѣмъ кормилица уже съ испугомъ вскрикнула „малютка пишетъ!“ Мать вбѣгаетъ въ гостиную, кидается къ ребенку; г. Уэсонъ также подходитъ и видитъ руку ребенка съ карандашемъ и подъ нею бумага, на которой было написано: „Я люблю этого малютку. Господь съ нимъ! Посовѣтуйте его отцу непремѣнно въ понедѣльникъ возвратиться въ Лондонъ. Сусанна“. Это было имя покойной жены Уэсона, которая очень любила дѣтей, и уже неоднократно проявляла себя чрезъ г-жу Іенкенъ. Г. Уэсонъ тутъ-же составилъ замѣтку о случившемся, которую подписали г-жа Іенкенъ, онъ самъ, а кормилица по неграмотности поставила крестъ. Съ подлинника, написаннаго рукою ребенка, и подписей свидѣтелей снята была фотографія, снимокъ съ которой воспроизведенъ въ журналѣ „Medium“ въ № 214, отъ 8 мая 1874 г., съ объяснительнымъ письмомъ г. Уэсона.

Этотъ случай невольно напоминаетъ о тѣхъ дѣтяхъ, — въ числѣ ихъ были и грудныя, — которыя во время гоненій протестантовъ во Франціи, исполнялись „духа“, какъ- выражались въ то время, и говорили и пророчествовали, и проповѣдывали, на хорошемъ французскомъ языкѣ, тогда какъ вокругъ нихъ, въ глухихъ деревняхъ Севенскихъ горъ, все говорилось на провинціальномъ patois. Одинъ изъ свидѣтелей Жанъ Вернэ, говоритъ: «Когда мы прибѣжали, тринадцатимѣсячный ребенокъ лежалъ спеленаный въ колыбелькѣ, и до этого еще никогда не произносилъ ни одного слова, и не ходилъ. Когда я вошелъ съ пріятелями своими, онъ отчетливо говорилъ по-французски, голосомъ для возраста своего довольно громкимъ, такъ что его свободно можно было слышать во всей комнатѣ. Онъ проповѣдывалъ, какъ и другіе, которыхъ я видѣлъ, подъ наитіемъ духа, „о дѣлахъ покаянія“… CM. „Figuier, Histoire du merveilleux“, Paris, 1860, т. II, стр. 267, 401, 402. „Весьма замѣчательно — говоритъ Фигьэ — то обстоятельство, что вдохновленные, въ бреду своемъ, выражались всегда по-французски, — языкѣ въ деревняхъ ихъ неупотребляемомъ. Это былъ результатъ временнаго возбужденія умственныхъ способностей, которое составляетъ одинъ изъ признаковъ болѣзни севенскихъ трясуновъ (trembleurs)“ стр. 402. Но какого-же эпидемическаго зараженія сдѣлался жертвою маленькій Іенкенъ, и что могло породить въ немъ такое умственное возбужденіе, чтобы онъ вдругъ сталъ грамотнымъ и началъ писать?

Могу пополнить этотъ отдѣлъ и свидѣтельствомъ изъ моего личнаго домашняго опыта. На сеансѣ, въ которомъ участвовали только два лица: медіумъ, человѣкъ мнѣ близкій, и я, — во мнѣ же самомъ нѣтъ ни малѣйшаго признака медіумической способности и ни малѣйшей воспріимчивости къ подобнаго рода явленіямъ — получались сообщенія на языкахъ, которыхъ медіумъ вовсе не зналъ. Такъ, однажды, была написана имъ латинская пословица, въ присутствіи проф. ІОркевича, который призналъ въ ней поговорку отца своего, отъ имени котораго и шло сообщеніе. На это можно, пожалуй, возразить, что все это было отраженіемъ мысли самого Юркевича. Пусть такъ. Въ другой разъ, полученное рукою медіума сообщеніе было подписано греческимъ именемъ и по гречески. Имя это намъ было извѣстно; но я по гречески не знаю; печатныя буквы разбираю, но не больше; о медіумѣ (женщинѣ) и говорить нечего. Присутствующихъ, кромѣ меня, никого не было. Между тѣмъ имя оказалось написаннымъ совершенно правильно, и съ такими пріемами, которые, какъ мнѣ потомъ объяснили, свойственны знакомому съ этимъ языкомъ человѣку. Письмо-же греческое, какъ извѣстно, отличается отъ печатнаго своими особенностями. Чье-же невидимое вліяніе было тутъ дѣйствующей причиной?

На другомъ рядѣ сеансовъ, — гдѣ участвующихъ было всего трое: двое близкихъ родственниковъ (изъ коихъ одна женщина) и я — получались неоднократно сообщенія на латинскомъ языкѣ, причемъ употреблялись слова, обороты, изреченія, намъ совершенно неизвѣстныя, и мы должны были справляться въ словарѣ для уразумѣнія и провѣрки сказаннаго. Такъ какъ сообщенія эти шли отъ имени одного филолога, то я попросилъ его, не можетъ-ли онъ сказать намъ что-нибудь и по гречески; и въ отвѣтъ была получена фраза, которая для родственника моего, учившагося по гречески, осталась загадкой, потому что главному слову было придано значеніе вовсе неупотребительное, самое древнее, встрѣчающееся только у Иппократа, какъ это выяснилось изъ справки въ обширнѣйшемъ греческомъ словарѣ: „Thesaurus linguae graecae“. Сложилась однажды совершенно правильно фраза на итальянскомъ языкѣ; я съ языкомъ знакомъ, но сообщенная фраза была мнѣ неизвѣстна; причемъ надо замѣтить, что мое участіе на сеансѣ состояло только въ записываніи сообщаемаго, а дѣйствующими элементами были выше указанныя два лица, которыя по итальянски не знали. Такъ не я ли таинствено внушалъ эту фразу, въ то время какъ я ее записывалъ, еще не зная ея конца? За то другой разъ русскими буквами сложились слова, которыя окавались впослѣдствіи итальянскими, причемъ было сказано, что это слова итальянскаго романса; но объ этомъ романсѣ никто изъ насъ никогда не слыхалъ; только впослѣдствіи, случайно, получилось подтвержденіе. Былъ случай и такого рода: сложилось однажды французскими буквами такое слово, которое было принято за безсмыслицу, но тѣмъ же путемъ было завѣрено, что это не безсмыслица, а два еврейскихъ слова, которыя потомъ и были сложены особо, по-русски, съ указаніемъ ихъ значенія; я нѣкогда занимался еврейскимъ языкомъ, но эти слова мнѣ были положительно неизвѣстны; по справкѣ въ словарѣ они дѣйствительно нашлись, и оказались сказанными правильно. Но еще удивительнѣе было то, что при дальнѣйшихъ разспросахъ, было прибавлено, что эти слова служили какъ „мотто“ (эпиграфъ) извѣстному португальскому врачу-еврею, по имени „Cardosio“. Объ этомъ никто изъ насъ понятія не имѣлъ, и только по справкѣ въ императорской библіотекѣ, въ „Nouvelle Biographie générale de Didot“, въ 46 томахъ, существованіе португальскаго врача-еврея, Кардозія, подтвердилось. Чей-же умъ былъ тутъ источникомъ знанія? Подробности этихъ послѣднихъ случаевъ приведены мною въ первыхъ нумерахъ моего нѣмецкаго журнала „Psychische Studien“ за этотъ годъ.

Эти факты, какъ мы видимъ, не находятся въ зависимости отъ личнаго уравненія, какъ самого медіума, такъ и лицъ участвующихъ, на сеансѣ; они не объясняются ни сомнамбулическими способностями субъектовъ, ни отраженіемъ ихъ собственныхъ мыслей или присутствующихъ. Тѣмъ не менѣе, для объясненія этихъ явленій, намъ остаются все тѣ же три возможные психическіе факторы, и прежде чѣмъ перейти къ невѣроятнѣйшему изъ нихъ, — послѣднему, слѣдуетъ напередъ исчерпать всякую возможность объясненія посредствомъ первыхъ двухъ. Поэтому, хотя я и привелъ эти факты въ опроверженіе способовъ объясненія предлагаемыхъ Дассьэ, но самъ я иду далѣе, расширяю его теорію, или, вообще, такъ называемую „теорію психической силы“, до крайнихъ предѣловъ и не забываю, что можно и должно возразить: зачѣмъ относить подобныя явленія къ умершимъ, когда ихъ можно все-таки приписать безсознательной дѣятельности втораго фактора, т. е. лицъ живыхъ? Положимъ, получилось сообщеніе на такомъ языкѣ, котораго не знаетъ никто изъ присутствующихъ; но если вообще на медіумическомъ сеансѣ можетъ проявиться безсознательная психическая дѣятельность лица живущаго, не только участвующаго въ сеансѣ — какъ утверждаетъ Дассьэ, но и отсутствующаго — какъ утверждается въ спиритизмѣ (еще не давній случай былъ помѣщенъ въ „Ребусѣ“, № 6), то отчего же не предположить, что эта же отсутствующая живая личность и была авторомъ или, вообще, безсознательной причиной письма или рѣчи на неизвѣстномъ для медіума языкѣ. Я не говорю о томъ, что допущеніе подобнаго внѣтѣлеснаго проявленія личности живущаго человѣка было бы само по себѣ не только признаніемъ, но и экспериментальнымъ доказательствомъ самостоятельнаго существованія душевнаго начала, — признаніемъ, отъ котораго уже остается одинъ только шагъ къ допущенію и кореннаго спиритическаго принципа; но подобныя разсужденія выходятъ изъ рамки моего предмета, и я, уступая требованіямъ логики, долженъ признать, что отрицать вообще возможность объясненія вышепомянутыхъ явленій посредствомъ втораго фактора, мы права не имѣемъ. Но когда мы войдемъ въ частности, въ подробности, въ обстановку нѣкоторыхъ случаевъ, — когда сообщеніе на чуждомъ для медіума языкѣ идетъ отъ имени личности уже не живущей здѣсь, но себя опредѣляющей и характеризующей на столько, что понимающій эту рѣчь признаетъ въ ней и знакомую для него личность, то оставаться при томъ же объясненіи едва ли возможно и гипотеза третьяго фактора является болѣе простой и логичной; особенно — что также не надо забывать — когда объективная реальность существованія этого фактора уже признана, по крайней мѣрѣ нашимъ авторомъ, доказанною. См. главу I, „Факты, устанавливающіе существованіе посмертной человѣческой личности“[5]).

Примечания

править
  1. Если же этотъ фактъ признать за подлинный, то мы имѣемъ право отнести его къ спиритическимъ, какъ увидимъ изъ послѣдующаго.
  2. Также извѣстный писатель по части животнаго магнетизма.
  3. Личное свидѣтельство проф. Буша объ этомъ случаѣ находится въ журналѣ: „Shekinah“, New, York, 1853, т. 1, стр. 306.
  4. Сдѣлавъ столь пространныя выписки изъ брошюры Эдмондса, и имѣя сдѣлать ихъ еще изъ другаго, болѣе обширнаго труда его, не лишнимъ будетъ сказать здѣсь, что онъ пользовался въ свое время большою извѣстностью въ Соединенныхъ Штатахъ по занимаемымъ имъ высокимъ должностямъ, сперва — предсѣдательствующаго сенатора, а потомъ — члена верховнаго апелляціоннаго суда въ Нью-Йоркѣ. Когда вниманіе его было обращено на спиритуализмъ, какъ на предметъ общественнаго значенія, онъ отнесся къ нему со всею подозрительностью и умѣлостью человѣка опытнаго въ дѣлѣ оцѣнки человѣческихъ показаній. Послѣ обстоятельнаго изслѣдованія, онъ имѣлъ мужество не. только печатно признать факты, но и придаваемое имъ духовное значеніе. Взрывъ общественнаго удивленія и негодованія былъ такъ великъ, что онъ тотчасъ же сложилъ съ себя званіе судьи, и сталъ на сторонѣ того; что почиталъ за истину. Его голосъ далъ спиритуализму въ Америкѣ огромный толчекъ и пользуется тамъ заслуженнымъ авторитетомъ.
  5. Переходя теперь къ другому разряду фактовъ, укажу кстати на тѣ случаи письма и рѣчи на неизвѣстныхъ медіуму языкахъ, которые, при справкахъ моихъ, попадались мнѣ подъ руку. Psychography, by М. А. London, ,1878. — Primitive Christianity and. modern spiritualism, by E. Crowell, Newport, 1874; стр. 247. — The Shekinah, edited by Brittan, New-York, 1853; т. 1, стр. 301. — A discussion of the facts and philosophy of ancient and modern spiritualism, by Brittan and Richmond, New-York, 1853; стр. І5. — Experimental investigation of the spirit manifestations, by prof. R. Hare, New-York, 1855; § 1588-91. — New Testament miracles and modern miracles, by Fowler, Boston, 1859; стр. 18. — The Sacred circle, edit. by Edmonds and Dexter, New- York, 1855; стр. 115. — The Clock struck one, by the Rev. 8. Watson, New-York. 1872; стр. 163, — The nineteenth century miracles, by Emma Hardinge Britten, Manchester, 1883. Cм. оглавленіе, — Putnam. Biography of Mrs. Conant. Boston, 1873; стр. 138, 153.