Под знаменем Сиона
правитьI
правитьЕсли бы Иуда Маккавей воскрес через две тысячи лет и внезапно очутился бы в этом лагере, он не заметил бы больших перемен.
Те же знакомые израильтянские лица, та же библейская речь и даже песни те самые, которые два тысячелетия назад он слышал среди таких же палаток.
Большинство офицеров — евреи. Солдаты — евреи сплошь, — мелкие ремесленники, лавочники. Но есть и профессор. Есть палестинский раввин. Есть студенты — юристы и медики.
Откуда-то взялся и русский солдат, георгиевский кавалер, без руки. Его тотчас же произвели в капитаны, и он начал муштровать новобранцев, командуя по-древнееврейски.
Слова команды, конечно, те самые, что были и при братьях Маккавеях.
Мир отвык от еврейского воинства. Вот уже двадцать веков мы не видали ратей Израиля. Но наше невероятное время, столь богатое чудесами и странностями, создало и такую диковинку.
Произошло это так. Из Палестины, спасаясь от турок, бежало немало евреев. Иные попали в Египет и там сформировали особый сионский отряд, который и предложил себя Англии. К Англии евреи чувствуют большое пристрастие, видя в ней своего давнего друга. К Турции же, под игом которой их святая земля, Палестина, они, естественно, не очень приязненны. Вот они и обратились к английским властям, чтобы те обучили их военному делу и послали воевать против турок:
— Мы рады умереть за Палестину!
Но где тот Гедеон, тот Навин, который превратит этих смирных ремесленников в крепкую закаленную рать, достойную своей библейской славы?
Таким Гедеоном оказался английский полковник Дж. Г. Паттерсон, опытный вояка. Ему-то и предложили британские власти вымуштровать еврейский отряд. Он ретиво принялся за дело: достал своим солдатам превосходные ружья, отнятые незадолго перед тем английскими войсками у турок; достал им лошадей и вьючных мулов; достал седла, палатки и штыки и устроил в трех милях от города лагерь на пятьсот человек.
Срок для обучения был страшно короткий — три или четыре недели.
Правда, рекруты оказались смышленые, схватывали все на лету, но вряд ли даже для еврейской смышлености достаточен такой молниеносный срок…
Английский полковник, человек дошлый, сразу сблизился со своими солдатами: ходил с ними в синагогу, посещал их раввина, праздновал с ними еврейскую пасху. Еврейская пасха ему чрезвычайно понравилась:
«Мы вкушали опресноки и горькие травы, — рассказывает он в своих записках, — пили вино и уксус, в память тех великих испытаний, которые ждали евреев на пути в Обетованную землю. В этом было странное очарование».
II
правитьИ вот евреи снова пошли из Египта к той же Обетованной земле.
Их было мало, всего пятьсот человек, и, увы, их нынешний вождь не слишком походил на Моисея.
Когда они роптали на жажду, он не мог иссечь для них воду из камня. Когда они роптали на голод, он не мог призвать на них манну небесную. Он не мог окружить их облаком, чтобы спрятать от турецкого огня.
Но все, что было в человеческих силах, он сделал. С большими приключениями и трудностями доставил их на галлиполийские скалы и, чуть они там очутились, повлек их за собою в огонь.
Это было в мае минувшего года. Незадолго перед тем на Галлиполи высадился британский десант. К нему-то на помощь и пришли сионисты со своим восточным караваном. Если у англичан не хватало патронов, сионисты нагружали патронами мулов и гнали их на передовые позиции. Если не хватало сухарей, сионисты доставляли сухари. Если англичане страдали от жажды, каждый мул привозил им в окопы по 16 галлонов воды.
Не думаю, чтобы это было легко.
Легко ли пробираться впотьмах по бездорожью с пугливыми, полудикими мулами, под перекрестным огнем, карабкаться на какие-то круги, проваливаться в какие-то ямы, натыкаться на убитых и раненых? Только что с невероятными трудностями сионисты доставят на передовые позиции воду, как их гонят назад за снарядами («да поскорее! бегом!») — и снова за консервами, за сыром, и так порою целые сутки без отдыха. Недаром за два месяца этой нудной работы отряд потерял больше половины людей, и полковнику Паттерсону пришлось ехать в Египет за новыми.
Но им было мало и этой работы; они, как говорится, рвались в бой и даже подали генералу Вестону петицию, чтобы их включили в ряды атакующих войск:
— Потому что мы — солдаты, а не погонщики мулов.
Но генерал отказал, заявив им, что их обозная служба столь же нужна и ценна, как и боевая солдатчина. Тем не менее, бывали минуты, когда сионисты, не выдержав, бросались вместе с англичанами в бой. Так, когда ирландские стрелки «Иннискиллинги» понесли в одной из яростных схваток тяжелый урон, сионисты, привезшие им снаряды, покинули своих мулов на произвол судьбы и во главе с капралом Гильдштейном бросились отстаивать траншеи.
Точно также, когда испуганные внезапной стрельбой мулы взбеленились и понеслись на врагов, которые, приняв их в потемках за конницу, кинулись от них врассыпную, — сионисты побежали вслед за ними и открыли такой сильный огонь, что совершенно доконали бежавших.
III
правитьЗначит, они молодцы? Отличные солдаты? Герои?
И да, и нет.
И герои, и трусы — как придется, всего понемножку.
Тем-то мне и нравятся записки полковника Паттерсона, что в них он беспристрастно рассказывает, не политиканствуя, не лукавя, не льстя, обо всем плохом и хорошем, что он заметил в евреях.
Он искренно, например, восхищается смелостью капрала Розенберга, который провел сквозь жестокий огонь свой караван со снарядами, в то время как другие смутились и подались назад.
Он гордится таким бравым служакой, как Неемия Ягуда, который прославился на весь полуостров своей веселой бестрепетной лихостью и был любимцем во всех батальонах, куда бы ни являлся с обозом. Батальонные командиры так и просили полковника:
— Нельзя ли доставить патроны с Ягудой…
— Здесь другому не справиться: пришлите Ягуду…
В самое опасное и трудное дело всегда был посылаем Ягуда. И весь его отряд был лихой, весело шел за Ягудой. Он умел намагнитить солдат.
Но Паттерсон не скрывает и слабостей этого сионского воинства. Он рассказывает, например, об одном арабском еврее Дабани, который во время пальбы забивался куда-нибудь в щель и начинал вдохновенно молиться. Чем жарче пальба, тем жарче молитва.
— Куда вы схоронились! — крикнул ему офицер. — Ступайте, присмотрите за лошадью.
— А кто же присмотрит за мной! — и он юркнул еще глубже в землянку.
Но это были единичные случаи, и где же их не бывает!
Свое первое боевое крещение сионисты вынесли стойко и твердо. «Я зорко следил за моими людьми, — говорит полковник Паттерсон, — и был счастлив увериться, что все они, за одним исключением, вышли из испытания с честью, выказав полное пренебрежение к опасности. Исключением оказался один молодой человек из Емена, который при звуках выстрелов бился и дрожал, как в лихорадке. Но когда, подойдя к нему, я задал ему хорошую встряску, он успокоился и принялся за работу».
Точно также не умалчивает автор о тех двух — едва ли доблестных — воинах, которые, испугавшись тяжелой пальбы, кинулись из строя наутек (стр. 205).
Но, благодаря этой откровенной хуле, у нас больше доверия к его похвалам и восторгам.
Он, например, даже не может говорить равнодушно о «том безруком капитане Трумпельдоре», который так хорошо отличился во время русско-японской войны, что получил всех Георгиев. Это человек удивительный: чем лютее огонь, тем он радостнее.
— Ну, вот это куда веселее! — восклицает он, когда бомбардировка усиливается.
Раненный пулей в плечо, он как ни в чем ни бывало продолжает свою боевую работу и отказывается идти в лазарет.
Жаль, что полковник, восхищаясь Трумпельдором, не сообщает его биографии. А, между тем, она весьма небанальна. Мне рассказывал ее во Франции, в Булони, один раненый французский лейтенант, бывший вместе с ним на Галлиполи.
Оказывается, капитан Трумпельдор был в России (кажется, в Одессе) мелким, дешевым портным. Жил впроголодь, в забросе, в нищете, и была у него одна мечта — Палестина. Этой мечтой пламенело тогда множество лучших еврейских сердец.
— Если не мы, так хоть правнуки наши войдут в Обетованную землю! — мечтали оскорбляемые, голодные люди, и с ними портной Трумпельдор.
Началась японская война. Трумпельдор — в Порт-Артуре. Геройствует, теряет руку, получает кресты. Уходит из армии и (калека!) на крошечную свою грошовую [пенсийку] покупает учебники, нанимает учителей, зубрит, начиная с азов, и через несколько лет становится университетским студентом.
Потом становится ученым юристом.
Потом он уезжает в Палестину и становится там землепашцем.
Потом идет умереть за Обетованную землю — и становится британским офицером.
Очень пестрая, разнообразная жизнь: в каждой ее черточке огромная моральная сила.
— Где же он теперь? — спросил я.
— Не знаю… Кажется, убит на Галлиполи.
И этот лейтенант, и полковник говорят о нем в почтительном тоне. Очевидно, было в нем что-то внушающее.
Вообще сионская дружина пользовалась большой популярностью. Сам главнокомандующий, сэр Айан Гамильтон, в официальной бумаге восхвалил ее боевые заслуги:
«И офицеры, и солдаты сионской дружины выказали большую отвагу, доблестно неся обозную службу под тяжелым артиллерийским огнем» (стр. 214).
Много получила она аттестатов и благодарственных писем от различных батальонных командиров, которым доставляла свою кладь.
IV
правитьВ этом Вавилоне, каким был в эту пору Галлиполи, никого не могла удивить крошечная израильская армия.
Там, на этой узкой полоске земли, словно на гигантской этнографической выставке, сгрудились со всего света народы: новозеландцы, австралийцы, маори, индусы, сингалезцы, алжирцы, ирландцы, зуавы, турки — так что еврейское воинство было совершенно под стать этой путанице племен и наречий.
Трудно ему было вначале. Одного сиониста какой-то немудреный француз принял за немецкого шпиона и, услышав его непонятную речь и найдя при нем турецкое оружие, приказал, без дальнейших затей, немедленно его расстрелять. Несчастного поставили к стене и через минуту убили бы, если бы случайно проходивший сержант-сионист не объяснил офицеру, в чем дело.
Таких случаев было немало.
Встретив как-то французских зуавов в восточном одеянии, в фесках, сионисты в свою очередь приняли их за турок и чуть было не расправились с ними.
Но познакомившись, они быстро сошлись. Французы толпами стали стекаться к кострам сионистов послушать печальные древнееврейские песни, в особенности знаменитый Маккавеевский марш. А англичане при встрече с ними говорили им:
— Шолом Алейхем!
Что по-древнееврейски означает: привет!
Вскоре все привыкли к сионистам и к некоторым их маленьким странностям. Уже не удивлялись тому, что эти экспансивные люди, увидя упавшего раненого, по-библейски падали ему на грудь и рыдая целовали его; что они так торжественно, с плачем и воплями, хоронили своих убитых героев; что над каждым они ставили памятник с изображением Давидова щита.
Этот Давидов щит, являющийся как бы гербом сионизма, был начертан на солдатских и офицерских кокардах, — и не странно ли, что, подкапываясь под какое-то здание, сионисты в одном из турецких селений нашли под фундаментом этот же щит, начертанный на мраморной плите.
В торжественной процессии, как некий святой талисман, перенесли они эту находку в свой лагерь и поместили ее на почетном месте в казарме — для защиты от неприятельских пуль.
Талисман оказался волшебным: пули так и кишели вокруг, но ни одна не причинила вреда.
Однако, на Галлиполи все больше становилось могилок, украшенных Давидовым щитом, и вскоре полковнику пришлось ехать в Египет за новыми отрядами евреев. Он вербовал их где мог, главным образом, конечно, в синагогах. Сошелся с ранеными еврейскими нотаблями, и те помогли ему устроить митинги в храмах. Митинги в синагогах — неслыханно! Английский полковник, проповедывающий в иудейских молельнях, — видано ли подобное зрелище на всем протяжении веков!
В одном только Каире ему удалось набрать до 150 добровольцев-сионистов, и, конечно, если бы действия франко-британских войск развивались на Галлиполи успешнее, если бы вскоре не выяснилась безнадежность их дерзновенной попытки, — все лучшие силы еврейства примкнули бы к сионской дружине… Но уже веяло оттуда оцепенением и вялостью, предвестниками скорого конца, и пламенный энтузиазм молодежи, не разгоревшись, померк…
Книга полковника Паттерсона, из которой я позаимствовал все эти сведения, только что вышла в Лондоне и озаглавлена так: «With the Zionists in Gallipoli, by Lt.-Colonel J.H. Patterson. D.S.Q.» (Hutchinson & Сo, 1916).
Впервые: «Речь», № 173 / 26. 06. 1916.