Глава 16. Небо хмурится. Буря. Громов в опасности
– Что это вы тут сидите в одиночестве? – раздался над пыльной поникшей девицей музыкальный голос Громова.
Девица вспыхнула и оживилась.
– Так, знаете. Я люблю одиночество.
– Одиночество развивает меланхолию. А молодая хорошенькая девушка не должна быть меланхоличной.
– Удивительно, – кокетливо поежилась барышня. – Все вы, мужчины, говорите одно и то же.
– Но ведь мужчины же не виноваты, что вы хороши. Миллионы людей говорят, что солнце прекрасно. Разве они надоели солнцу своими восторгами?
– Куда вы сейчас спешили? – зарделась барышня.
– В ту комнату. Там висят хорошие картины. Хотите посмотреть?
– Но там, кажется, никого нет!
– А вы боитесь меня?
– О, я ведь знаю вас, мужчин… Хотя, впрочем, вы кажетесь мне порядочным человеком. Пойдемте.
Она встала и уцепилась рукой за локоть Громова с такой энергией, с какой утопающий среди открытого моря хватается костенеющими руками за обломок мачты.
– Вот вам картины, – благодушно указал Громов. – Видите, какие.
– Да, хорошие, – подтвердила барышня.
– Если бы я был художник, я написал бы с вас картину.
– Что же вам так во мне нравится? – спросила барышня, поправляя дрожащей рукой вылезшую из невидимого тюфяка паклю на голове.
– Какие волосы! – дрожащим от страсти голосом прошептал добрый до самоотречения Громов. – Ваши губы… О, эти ваши губы! Я хотел бы крепко-крепко прильнуть к ним… Так, чтобы дух захватило. О, ваши розовые губки!..
– Вы не сделаете этого, – пролепетала барышня, закрывая лицо руками. – Это было бы так ужасно!..
– Я не сделаю? О, плохо же вы меня знаете! Страсть клокочет во мне… Я…
Он безо всякого усилия оторвал от лица руки барышни, запрокинул ее голову и – действительно впился своими горячими красными губами в ее бледные увядшие губы.
– Что вы делаете, – прошептала барышня, обвивая руками шею Громова. – Что ты делаешь, мой дорогой… как тебя зовут?..
– Васей.
– …дорогой Вася… Разве можно позволять себе это сейчас? Потом, после свадьбы… Когда мы останемся вдвоем.
Громов вдруг обмяк, обвис в цепких объятиях, как мешок, из которого высыпался овес.
– Свадь… ба? Какая свадьба?
– Наша же, глупенький. Имей в виду, что до свадьбы я позволю тебе целовать только кончики моих пальцев…
– По… чему свадьба?! Я не хочу…
Девица вдруг откинулась назад и с пылающим лицом воскликнула тоном разгневанной королевы:
– Милостивый государь! Я – девушка… И вы меня целовали. Вы мне говорили вещи, которые можно говорить только будущей жене!!
Колени Громова сделались мягкими, будто были набиты ватой.
– Я… больше не буду… Простите, если я что-нибудь лишнее… позволил.
Девица толкнула его на диван, сама уселась рядом и, прижав свое пылающее лицо к его щеке, миролюбиво сказала:
– Лишнее? Почему лишнее? Если человек любит – ничего ни в чем нет лишнего…
С глазами, устремленными в одну точку, застыл на месте неопытный благотворитель Громов. А она терлась щекой о его плечо и шептала на ухо:
– Ах, какое у нас будет гнездышко. Я уже сейчас вижу его… Прямо из передней – столовая. Налево твоя комната. Направо гостиная. Ты голубой цвет любишь? Голубая. Ты знаешь?.. Я думаю обойтись одной кухаркой: стирать пыль или какие-нибудь другие мелочи я буду делать сама. Правда? О, я не разорю тебя, не бойся.
И нежным поцелуем в потускневший, закатившийся, как у недорезанной курицы, громовский глаз она закрепила это заманчивое обещание…