Подарки и добровольные приношения (Калистов)/ОЗ 1882 (ДО)
| Подарки и добровольныя приношенія |
| Изъ цикла «Изъ памятной книжки народнаго учителя». Опубл.: 1882. Источникъ: az.lib.ru |
Подарки и добровольныя приношенія.
правитьI.
правитьСуществуетъ на Руси обычай дарить учителя народной школы, въ особенности передъ праздниками. Дарятъ обыкновенно лица, заинтересованныя въ школьной жизни, т. е. исключительно родители учащихся, опекуны и близкіе родственники, замѣняющіе родителей. Обычай давнишній, крѣпко въѣвшійся въ душу народной школы и едва ли не повсемѣстный. Мнѣ лично удалось наблюдать его и въ Закавказьѣ, и въ Новороссіи, и въ центрѣ Россіи, и въ сѣверной ея полосѣ, и въ сѣверо-западныхъ губерніяхъ, въ русскихъ, бѣлорусскихъ, малоросскихъ, греческихъ и даже еврейскихъ школахъ. Богатство приношеній, положимъ, не вездѣ одинаково. Въ иныхъ мѣстахъ, напримѣръ, въ нѣкоторыхъ уѣздахъ центральной Россіи, учитель сидитъ почти на бобахъ, зато въ другихъ онъ «какъ сыръ въ маслѣ катается». Дары подносятся большею частію отъ плодовъ земли: птицами, рыбами, четвероногими, печенымъ и варенымъ; случается, иногда не подорожатъ и купленнымъ чаемъ, сахаромъ, виномъ и т. п., даже и рублемъ поклонятся. Чаще всего дарятъ яйца, хлѣбъ, масло, картофель, яблоки, орѣхи, молоко, сыръ, въ греческихъ селахъ каймакъ, орьянъ, на югѣ и сѣверо-западѣ колбасы, птицъ, мясо, словомъ, чѣмъ сами богаты крестьяне. Цѣнность подарка съ гроша поднимается иногда до нѣсколькихъ рублей: отъ пятка яичекъ доходитъ до хорошаго барашка. Въ число подарковъ, я думаю, не грѣхъ занести и личный трудъ родителей учащихся и ихъ четвероногихъ.
На обычай приношенія даровъ народному учителю у насъ смотрятъ всѣ или почти всѣ снисходительно. Само начальство относится къ нему съ доброжелательствомъ; по крайней мѣрѣ, я самъ слышалъ отъ директора народныхъ училищъ совѣтъ — принимать дары родителей, только не вымогать ихъ; совѣтъ этотъ данъ былъ цѣлому съѣзду учителей при пяти инспекторахъ народныхъ училищъ. Главное основаніе, выставленное директоромъ, было — бѣдность наставниковъ, недостаточность ихъ содержанія и нежеланіе оскорблять родителей отказами. Принесутъ-де отъ чистаго сердца, а тутъ вдругъ холодный отказъ!..
Такъ добродушно и я смотрѣлъ на дѣло, принимаясь за школьную указку. Скажу болѣе: сначала я радъ былъ хорошему обычаю, потому что мнѣ дѣйствительно почти на хлѣбъ не хватало своего ничтожнаго двѣнадцатирублеваго жалованьишка. Мнѣ и въ умъ не могло придти, что за ласковыми, добродушными и, казалось, искренними рѣчами скрывалось горе мужицкое.
— На-вотъ! Али мы тоже безъ души?.. Чать мы видимъ, какъ и что!.. Смотрикось, какъ ты убиваешься на чужое-то дитё! Примай, сдѣлай милость!.. Кабы не нужда, это ли тебѣ поднести слѣдовало?!
И такъ я былъ слѣпъ въ ту пору, что когда богатый какой-нибудь принесетъ подарокъ, то принимаешь его довольно равнодушно, а когда раззадорится бѣднякъ, такъ ликуешь: вотъ-де какъ чувствуютъ, даже камни заговорили! Но вотъ пожилъ я въ школѣ годокъ-другой, окунулся въ школьную жизнь по уши и, признаюсь, мнѣ стыдно стало за свою прежнюю слѣпоту. Все, что прежде казалось столь яснымъ и простымъ, потемнѣло въ моихъ глазахъ, спуталось и потеряло всякую прелесть. Оказалось на мѣстѣ простого столь сложное явленіе, что съ трудомъ распутаешь его. И мнѣ кажется, пора обратить на это явленіе вниманіе тѣхъ, которые интересуются жизнью народной школы, дорожатъ ею и считаютъ своимъ долгомъ помогать росту русскаго ребенка.
II.
правитьПрежде всего слѣдуетъ замѣтить, что добрымъ обычаемъ легко злоупотреблять. Положимъ, народные учителя, по своей относительной порядочности, у насъ стоятъ далеко выше массы чиновничества. духовенства, купечества и всѣхъ прочихъ обывателей. Я не хочу здѣсь объяснять, почему это такъ у насъ вышло, почему именно порядочные люди выбираютъ себѣ каторжный и нищенскій трудъ учителя, но утверждаю, что въ массѣ народные учителя лучше и массы обывателей, и массы работающихъ на обывателя и около него. Но какъ бы ни былъ порядоченъ въ общемъ составъ народныхъ учителей, въ частности попадаются и тутъ личности очень плохія, и въ послѣднее время, мнѣ кажется, этимъ лицамъ въ особенности повезло и обѣщаетъ везти. Вотъ эти-то торговцы въ святилищѣ, дѣйствительно, безъ милосердія злоупотребляютъ обычаемъ добровольныхъ приношеній, обычаемъ дарить учителя, чѣмъ Богъ послалъ.
Можетъ быть, многимъ покажется невѣроятнымъ, какъ это безправный учитель народной школы можетъ забрать родителей учениковъ въ свои руки и командовать ими, брить ихъ по произволу. Къ несчастію, у насъ многое невѣроятное представляетъ быль, да не быльемъ поросшую, а настоящую быль. Къ несчастію, у насъ нѣтъ свободы идти къ свѣту и впередъ, а свобода пятиться назадъ и заражать зломъ всю землю нетолько не отнята, но и предоставлена во всей полнотѣ.
Какъ и вездѣ, въ учительской профессіи возможна своего рода ловкость. Ловкій человѣкъ потому и ловкимъ считается, что всѣ его продѣлки сходятъ ему съ рукъ, какъ съ гуся вода. Ловкій человѣкъ рѣдко дѣлаетъ промахи. Прежде всего, онъ изучитъ свое стадо, а потомъ ужь и снимаетъ съ него волну. На бойкаго человѣка онъ не набрасывается съ размаха, а подойдетъ къ нему съ дружбой, съ лаской; съ безпомощною же овечкой не церемонится, да и ради чего съ ней церемониться? Лишнихъ хлопотъ никто не любитъ, да они здѣсь и не нужны. Смирная овечка сама подставляетъ свою спину для стрижки. Главное, не нужно раздражать богатѣевъ, кулаковъ и міроѣдовъ. И ловкій учитель это хорошо знаетъ. Онъ всегда съ богатѣями въ дружбѣ, всегда ихъ собесѣдникъ, совѣтникъ и слуга; и онъ къ нимъ въ гости ѣздитъ, и они къ нему; для нихъ онъ не пожалѣетъ угощенія и не побережетъ своей спины, потому все это окупится сторицею. И богатѣй дорожитъ ловкимъ учителемъ. Во-первыхъ, это приличная компанія, "все же не свиное рыло, а образованный человѣкъ); во-вторыхъ, свѣдущій, грамотный человѣкъ: и совѣтъ дастъ, и жалобу настрочитъ, и законъ прочитаетъ, и «что въ газетинѣ прописано» скажетъ.
Заручившись богатѣями, ловкій учитель уже можетъ выдѣлывать съ остальными обывателями что ему вздумается.
Способы, которыми ловкій учитель добивается отъ родителей даровъ, не особенно замысловаты. Отъ богатыхъ, какъ уже сказано, онъ вымогаетъ лаской, дружбой, просьбами, намеками и усердіемъ.
Захотѣлось чайку фунтикъ или чего другого, онъ и ловитъ богатаго родителя.
— Эхъ, паря, какой у тебя чай-то! Откуда? Изъ Питера, чай, сынъ выслалъ? Ну, братъ, чай! Ну-ка налей еще чашечку… такого здѣсь ни за что не купишь!
— Ой-ли? скажетъ и лукаво ухмыльнется богатѣй.
— Али я попусту говорить стану… Ну, что за чай здѣсь…
— Да у тебя или весь свой-то вышелъ?
— Вышелъ-то не вышелъ, а на исходѣ израилевомъ. Да я вѣдь не къ тому.
— Понимаемъ, что не къ тому… да и я вѣдь не къ тому… Ну, а какъ мой Ванюшка? пошаливаетъ? Ты мнѣ говори, коли что, я вѣдь не дамъ поблажки. Тамъ, при другихъ, не срами, а мнѣ скажи, я ужь его самъ: промежь ногъ голову-то, да и… Ну-ка, выпей хваленаго-то… Хорошъ, говоришь? Ну, и ладно, что понравился, а то я давно собирался тебѣ приподнесть фунтикъ, да думаю: напередъ зазову, узнаю, понравится ли. Ну, хорошъ, такъ и ладно. Ну-ка, хозяйка, подъ, принеси: тамъ знаешь гдѣ… съ боку-то лежитъ… Я вотъ ужь и отложилъ его, признаться, для тебя. Такъ ты Ванюшку-то не балуй у меня, а сказывай…
Богатѣй и учитель-ловкачъ очень тонко другъ друга понимаютъ. Лишнихъ и прямыхъ словъ имъ не нужно. «Вкусный чай», «славный барашекъ», «эко гусей-то у тебя!» и т. д. Или: «такъ ты говоришь нѣтъ у тебя?».. «Ванюшка-то пошаливаетъ?» «Вкусенъ, говоришь? А ты на случай и шугни… ничего, не переломится… ишь спина-то у парня!» Подобныхъ фразъ для нихъ совершенно достаточно, чтобы уразумѣть нуждишку или желаньишко одного и готовность снизойти — другого. И шлетъ богатѣй иногда нетолько фунтикъ чаю, нетолько уточку, поросеночка, а, пожалуй, кое-что и покрупнѣе, въ особенности если учитель соглашается приложить къ его парнишкѣ лишнее стараніе, заняться съ нимъ «въ особинку» или только покажетъ видъ, что согласенъ усиленно стараться, не въ примѣръ другимъ. Приложить усиленное стараніе — это значитъ съ извѣстнымъ ребенкомъ заниматься болѣе, чѣмъ съ другимъ, во время классныхъ занятій. Продѣлываться это можетъ безнаказанно когда угодно и сколько угодно, потому что народная школа, въ сущности, вся во власти учителя; никакой контроль здѣсь немыслимъ при настоящихъ условіяхъ школьной жизни. Да и какъ вы усчитаете, если я богатѣя дееять разъ спрошу въ часъ, а бѣдняка обойду или спрошу пять только разъ? Бѣдняку — косой и суровый взглядъ, а богатѣю — ласка; одному — два, три раза повторится одно и тоже, а другому — полное невниманіе; любимцу — двадцать разъ учитель поможетъ написать трудную букву, своей рукой поможетъ, а нелюбимаго — обойдетъ, не замѣтитъ. Всѣ эти продѣлки отлично чувствуются дѣтьми и скоро переносятся въ дома родительскіе. Но этого учитель нетолько не боится, а прямо желаетъ. Кто доволенъ, тотъ придетъ благодарить; кто недоволенъ, тотъ придетъ закупить, придетъ съ поклономъ, просьбой и приношеніемъ.
Въ распоряженіи учителя, кромѣ классныхъ занятій, есть еще средство угодить: «подогнать въ особинку сынишку». Для этого сынишка живетъ на одной квартирѣ съ учителемъ, въ одной комнатѣ, и, сверхъ урочныхъ часовъ, на глазахъ учителя занимается по вечерамъ или приходитъ только къ учителю по вечерамъ и праздникамъ. Разумѣется, и здѣсь трата силъ учителя идетъ въ ущербъ всей школѣ. Хорошій учитель вечера или отдыхаетъ ради лучшей работы въ классѣ, или запасается свѣденіями и самъ улучшается, или, наконецъ, вечера посвящаетъ всѣмъ приходящимъ дѣтямъ, а не избранникамъ.
Нужно замѣтить, что довольные богатѣи умѣютъ нетолько сами благодарить учителя, но побуждаютъ къ благодарности и другихъ обывателей. При силѣ и значеніи, которыми богатѣй пользуются въ селахъ, слова ихъ не проходятъ мимо ушей бѣдняка и средняго человѣка.
— Ты, паря, али телушку закололъ къ празднику-то? кричитъ богатѣй бѣдняку при случаѣ.
— Грѣшнымъ дѣломъ не сдобровала… А что?
— Да ничего… Что же, дѣло хорошее, почему и не побаловаться. Такъ, такъ… Ну, а что, сынишка-то твой, какъ по школѣ идетъ?
— А кто его знаетъ… Бѣгаетъ, треплетъ обутку-то на равнѣ съ другими прочими.
— А ты ходилъ ли къ учителю узнать-то?
— До того ли намъ!.. Лишь бы дома-то не сидѣлъ, не моторилъ бы, все безъ нихъ спокоя маткѣ больше.
— Ну, братъ, это не складно… только у другого въ школѣ мѣсто отнимаешь. А ты бы сходилъ, постарался… Вотъ теперь у тебя телушка, такъ ты бы выбралъ хорошую-то частицу, да учителю бы и поклонился. Складнѣе бы дѣло-то вышло. Слышалъ я, мой-то парнишка сказывалъ, что учитель серчаетъ дюже на твоего-то… Отнесъ бы, говорю: то же вѣдь онъ трудится.
— Такъ-то бы такъ; да словно не по рылу бы намъ подарки-то дѣлать…
— А по рылу самому-то жрать? уже прикрикиваетъ богатый. — Самъ жрешь, а на сына плевать хочешь? Нѣтъ такъ-то, паря, нонѣ не годится… Снеси, говорю, снеси!
И смутитъ душу бѣдняка богатый. Жаль горемыкѣ станетъ своего парнишку, и стащитъ если не заднюю ногу, то хоть часть грудинки учителю и только душу свою отведетъ жалобнымъ словечкомъ:
— А ну, его! Прахъ его побери! Пусть ужь брюхо пучитъ учителю. Ишь вѣдь и тутъ дыра открылась, утычь-ка всѣ-то, дышать не съ чего станетъ.
Случаются, разумѣется, богатѣй и неподатливые; но въ концѣ концовъ, ловкій учитель и ихъ проберетъ «совѣстью». Подсмѣется надъ сынишкой въ школѣ, подговоритъ пріятеля подтрунить надъ отцомъ, задѣнетъ ревность родительскую сравненіемъ — вотъ и выгоритъ дѣло.
— Эй, другъ, кричитъ гдѣ-нибудь обиженный отецъ: — ты ужь тово.. нонѣ забываться сталъ, рыло-то высоко нонѣ воротишь, на насъ и вниманія не обращаешь!
— Это какъ же, Аксентій Петровичъ? Съ чего это ты? Обидѣть, братъ, легко, а ты по совѣсти говори. Къ тебѣ, кажись, я всей душой, да ты-то отъ меня прочь.
— Я не про то, я про сынишку толкую.
— И про сынишку что же ты скажешь? Развѣ я съ нимъ хуже, чѣмъ съ другими? Да ты кого хошь спроси?.. Учится и твой, не лучше другихъ, да и не хуже многихъ.
— А ты лучше его долженъ опредѣлить!
— А какже это лучше-то поставишь? вопросительно и снисходительно спрашиваетъ учитель.
— А какъ съ другими? Какъ у тя по вечерамъ толкутся другіе-то ребята?
— Присылай, присылай и ты, я запрету не кладу. Только ты долженъ разумѣть, что я вечера-то жертвую, у насъ вечера то не положено заниматься. Съ другими, говоришь? да развѣ съ другими-то я занимаюсь по-пусту? А тебѣ вотъ жертвовать приходится… Ну, присылай, присылай, на твою бѣдность пожертвую.
— Не хочу я твоей жертвы, я и самъ могу пожертвовать… А я чтобы по совѣсти, вотъ что… чтобы, значитъ, какъ слѣдствуетъ. Мы, братъ, не кто нибудь: у кого баранъ а у насъ и два сыщется, у кого фунтикомъ пахнетъ, а у насъ, можетъ, и съ сахаромъ въ накладку… Такъ-то. Поусердствуй, въ убыткѣ не будешь. А то натко!..
— А ты бы, Аксентій Петровичъ, давно такъ мнѣ сказалъ. Конечно, я учу твоего наравнѣ со всѣми, не хуже кого. А коли хошь лучше, такъ надо по совѣсти, не обременять и меня, а толкомъ переговорить. Почемъ я знаю, что тебѣ желательно? Опять-таки твой сынишка, если обломать его хорошенько, кому хоть утретъ носъ. И самъ я это вижу, да думаю: вѣрно отцу не надо, нарочно позади другихъ ведетъ.
Какъ только дошло дѣло до подобнаго разговора, богатѣй пойманъ, совѣстью взятъ. Онъ ужь болѣе не артачится, и шлетъ учителю даже не въ примѣръ прочимъ, заглаживаетъ старое и удивить хочетъ своимъ благородствомъ.
III.
правитьСъ бѣдняками и среднимъ человѣкомъ у учителя иные счеты, болѣе простые и безцеремонные.
— Эй, ребята, скажите-ка отцамъ-то, что мнѣ яицъ надо… У кого есть?.. да теперь поди у всѣхъ есть? Такъ передайте. Кто что принесетъ — заплачу. Да непремѣнно, чтобы на завтра или на этой недѣлѣ: дескать очень нужно.
Вотъ и готовы добровольныя приношенія. Одинъ несетъ пятокъ, другой и десятокъ, кто и парочку, и ужь, разумѣется, денегъ никто не возьметъ.
— Васютка! отзоветъ къ себѣ въ квартиру учитель какого-нибудь мальчугана. — Васютка, у васъ доятъ коровъ?
— Доятъ, господинъ учитель.
— Такъ ты скажи-ка маткѣ, чтобъ прислала молока, да творогу, да и маслица фунтикъ. Заплачу.
Принесутъ и ждутъ молчаливо, уплатитъ или не уплатитъ учитель. Не уплатитъ — а, разумѣется, ловкій учитель не уплатитъ, — помянутъ добрымъ словцомъ, и въ слѣдующій же разъ опять пришлютъ: гдѣ наше не пропадало! Если самому учителю не хочется мараться приказаніями, онъ сдаетъ должность прикащика сторожу. Сторожъ поступаетъ, конечно, еще проще и безцеремоннѣе. Онъ хорошо знаетъ, что у каждаго родителя имѣется въ запасѣ въ данную пору, и прямо нарывается на нужнаго человѣка. Сторожъ вырываетъ изъ горла все, что попало: одному прикажетъ пирогъ испечь, другому сливокъ натопить, третьему арбузовъ соленыхъ притащить, огурцовъ, яблоковъ, орѣховъ и т. д. Колетъ кто-нибудь паросенка, теленка, онъ ужь не упуститъ.
Понятно, не всякій мужикъ покладистый, съ инымъ и на бобахъ останешься; но это случается тамъ, гдѣ порядокъ добровольныхъ приношеній еще не водворенъ ее всей своей силѣ. Гдѣ же народъ, уже пріобыкъ, тамъ не много требуется хлопотъ для убѣжденія непокорныхъ. Съ непокладистыми бѣдняками ловкій человѣкъ распоряжается пріемами не хитрыми, но очень чувствительными. Сначала пускается въ ходъ пренебреженіе къ ребенку, отказъ въ книгахъ и разныхъ школьныхъ мелочахъ. Во многихъ школахъ даровые и грифеля, и карандаши, и бумага, и перья. Продержать ребенка на исписанномъ перѣ, безъ карандаша, бумаги и т. д. ничего не стоитъ учителю. Оправданій много: теряетъ, небрежно держитъ, ломаетъ, шалитъ. А не достигнетъ цѣли такая мѣра, можно поприжать и иначе: наказаніями. Подловить на шалости ребенка не трудно, а безъ обѣда оставить, отшлепать по чемъ попало, всыпать въ лѣвую ладонь десятокъ «лапъ» линейкой, надрать за уши, за волосы, поставить на ноги, на колѣни, выгнать изъ класса и, наконецъ, высѣчь — и того легче. Къ тому же, отцы нетолько не сердятся на такія мѣры, а зачастую сами просятъ о нихъ, даже иногда недовольны «слабыми» учителями, т. е. не дерущимися, обходящимися безъ наказаній. Наказанія не въ примѣръ другимъ, подниманіе на смѣхъ передъ цѣлымъ классомъ почти, всегда достигаютъ цѣли и смягчаютъ непокорныхъ. Въ слѣдъ за другими, и непокладистые несутъ учителю должное и не передъ праздниками только — напримѣръ, передъ Рождествомъ, масляной, пасхой — но и передъ именинами учителя или жены его, и за просто въ будни, и по приказу и безъ приказа.
Я долженъ, впрочемъ, сказать, что ловкій учитель не всегда прибѣгаетъ къ простымъ средствамъ выжиманія, къ грубымъ пріемамъ; онъ по нуждѣ умѣетъ и совершенствоваться. При такихъ деликатныхъ, такъ сказать, пріемахъ, не всякому простому человѣку и догадаться, гдѣ правда и законъ, а гдѣ нѣтъ ни того и ни другого. Приведу здѣсь нѣсколько примѣровъ этихъ деликатныхъ пріемовъ, къ которымъ прибѣгаетъ ловкій учитель. Положимъ, облюбовалъ онъ гуська у родителя и желаетъ достать его себѣ. Для этого онъ зазываетъ къ себѣ отца — потолковать по душѣ и по домашнему.
— Ну, братъ, Иванъ Ѳедорычъ, твой сынишка-то отъ рукъ отбился совсѣмъ.
— Ой ли? недовѣрчиво замѣчаетъ родитель. — Аль ужь и справы нѣту съ нимъ?
— Нѣтъ! безнадежно говоритъ учитель.
— Ну, ну, гдѣ поди тоже… Мальчишка бы, кажется, ничего не хуже другихъ?
— Всякому свое дорого; вы-то не видите, хуже ли, лучше ли, а мнѣ виднѣй.
— Оно что говорить, на то ты и учитель! постарайся; оно, можетъ, какъ и пойдетъ дѣло-то… я, коли что запонадобилось тебѣ…
— Ну, ужь я старался, старался, да и стараться не знаю какъ.
— Да ты нешто вправду это? съ удивленіемъ спрашиваетъ отецъ: — а не то, чтобы такъ, къ примѣру чего-нибудь?
— Шутки что ли шутить я стану съ тобой! Есть мнѣ когда…
— Чтой-то я отъ тебя этого прежде не слыхивалъ, чтобы, значитъ, очень ужь того… плохъ.
— А я тебѣ говорю, такъ плохъ, что и въ школѣ держать не стоитъ!
— Ну-ну, полно! Да ему ужь и всего-то малость бы надо… начинаетъ бы, кажись, онъ и почитывать и пописывать. Жаль на полдорогѣ парня изъ школы брать.
— А мнѣ держать его не въ моготу. Добро бы глупъ былъ, да тихъ, а то хоть всѣхъ святыхъ унеси.
— А ты потерпи… я бы тебѣ… того…
— Терпѣла лошадь, терпѣла, да и лопнула! Да что съ тобой разсуждать… Я тебѣ одно скажу: если ты самъ не возьмешь, такъ я его инымъ порядкомъ. Самъ я гнать не стану, а и срамить себя не позволю. Изъ-за него я выговоровъ да охулки не хочу принимать. У меня всѣ, какъ люди, а твоего хошь убей — толку нѣтъ. Я тебѣ вотъ что скажу, по правдѣ и совѣсти. На дняхъ собирается сюда ревизоръ, ну, а я срама чужого не возьму, я прямо ревизору доложу: такъ, молъ, и такъ, этотъ де ученикъ никуда не годится, все дескать я дѣлалъ, и отцу жаловался, да отецъ потачку даетъ…
— Какую я ему потачку даю! Да я его такъ взжварю, что у меня любо съ два…
— Толкуй, толкуй, когда ужь толковать поздно… Такъ вотъ какъ я все это доложу, онъ и велитъ выгнать сына-то твоего вонъ. Онъ мнѣ повѣритъ, да я и на цѣлый классъ сошлюсь… Затѣмъ тебя и позвалъ сюда, чтобы предупредить, чтобъ ты заранѣе зналъ и не жаловался на меня.
Крестьянинъ сбитъ совсѣмъ съ толку. Главное, онъ не зналъ, на сколько учитель лжетъ и насколько правду говоритъ. Взять сынишку изъ школы жаль, потому онъ, по мнѣнію родителя, совсѣмъ бы, кажись, въ грамату входитъ, да и самъ не прочь поучиться. Вотъ онъ раздумываетъ-раздумываетъ, почешетъ себѣ затылокъ, да и разразится гуськомъ передъ учителемъ: авось не возьметъ ли, а наше гдѣ ужь не пропадало!
— Нѣтъ ужь ты постой, ты такъ-то не робь, оставь… Знаешь… я тебѣ лучше гуськомъ поклонюсь!.. Потерпи еще: можетъ, парнишка и оправится. А окромя того, я ему дома взварку задамъ.
— Что мнѣ твой гусёкъ! махнувши рукой, безнадежно говоритъ учитель. — Развѣ въ гуськѣ тутъ дѣло?
— Такъ-то такъ, я вѣдь понимаю, а все, знаешь, сподручнѣй терпѣть будетъ тебѣ. Тамъ коли что и случится… все не задаромъ. А къ Рождеству я тебѣ само по себѣ, какіе, значитъ, ужь у насъ порядки заведены. Я гуська потому собственно, единственно, значитъ: потерпи. А тамъ ужь я тебѣ завсегда благодаренъ буду, коли не хуже другихъ пойдетъ… значитъ, и яичекъ и чего другого.
— Ты оставь, братъ, яички-то про себя, коли тебѣ они дороги. Не надо мнѣ и твоихъ подарковъ — выжимаю я у тебя, что ли? И безъ тебя не умру съ голоду, сытъ буду. Да и хвалиться вы куда люты, а придетъ чередъ расплачиваться — и жди васъ! Знаю я.
— Нѣтъ, я тебѣ вѣрное слово. Да я хошь завтра, али къ воскресенью. Лишь бы ты потерпѣлъ чуточку, а ужь гусекъ…
— Оставь про гусей, а вотъ тебѣ мое послѣднее слово: потерпѣть я еще потерплю, а потомъ ужь коли и это не возьметъ — не прогнѣвайся! Пугни ты его хорошенько, пока до поры до времени; затѣмъ я тебя и позвалъ!
Надумаетъ учитель иной разъ и не страхомъ добиться желаемаго, а жалостью.
— Эка, другъ, не знаю, что мнѣ и дѣлать съ твоимъ парнемъ: больно ужь лѣнивъ. Мнѣ бы и ничего, все равно съ ребятами возиться, всѣ вѣдь не сладки, да начинаютъ обижаться родители другихъ-то ребятъ. Признали, вишь, что твой-то Ванюшка всему дѣлу помѣха, что онъ всѣмъ мѣшаетъ, ну, и желаютъ, чтобъ я его отослалъ изъ школы.
— На, надумалъ, кого слушать! Да они что за указъ? Плюнь ты всѣмъ въ рожу и шабашъ! кричитъ обиженный отецъ, задѣтый за живое дурными отзывами о своемъ дѣтищѣ чужихъ людей. — Нешто мой сынъ хуже другихъ?
— Ну, плевать мнѣ, братъ, не приходится; я человѣкъ подневольный, что прикажутъ, то и дѣлай. Плюй да плюй — не доплеваться бы намъ съ тобой до чего!
— Э, аршинъ имъ въ глотку!.. Знаешь, что я тебѣ скажу: досадимъ мы имъ всѣмъ!
— Какъ это ты досадишь, хитрецъ какой?
— А такъ и досажу. Я, братъ, изъ послѣдняго вытянусь, а досажу. Утремъ имъ носъ-то, пусть таращатъ зенки. Ты, значитъ, приналягъ на парня-то… опричь тамъ чего, само значитъ по себѣ, и я его поучу, а ты его въ особинку усовѣсти… Такъ, значитъ, и подвинемъ дѣло. А ужъ я тебѣ, что хочетъ… не пожалѣю, изъ послѣдняго вытянусь! А то натко, указы какіе пошли нонѣ! Всякій норовитъ… ужъ и сусѣди туда же… Нѣтъ, давай обработаемъ парня! Вѣдь онъ у меня не безъ головы, я вѣдь и самъ вижу, даромъ что отецъ. Плохъ, плохъ, а все плоше другихъ не будетъ, а раззадорь его, такъ всѣхъ оберетъ!
— Попробовать-то можно, раздумчиво отвѣчаетъ учитель: — отчего не попробовать! только чтобы толковъ какихъ не вышло? Пойдутъ судить да рядить, мнѣ и того хуже придется.
— А ты нишкни, шопотомъ ужь начинаетъ усовѣщевать родитель: — ты ни ткни и я нигугу!
— И то развѣ попробовать? Парень-то онъ не безъ дарованій, да лѣнивъ больно и шаловливъ.
— Ну, что тутъ толковать! пробуй! Не забудемъ — это ужь вѣрное слово! Скажи только напередъ, что тебѣ по душѣ…
Во время пріема школьниковъ, по осени, ловкому человѣку, во многихъ мѣстахъ, особенно въ многолюдныхъ селахъ и городахъ — масляница. Тащась записывать въ школу своего ребенка, всякій приноситъ съ собою какую-нибудь бездѣлушку. Чгобы усилить добровольныя приношенія въ это время, учителя устроиваютъ разныя прижимки.
— У тебя есть метрическая выписка? Нѣтъ? ну, сначала достань, а тогда и приходи, тогда и приму.
— А безъ выписки нельзя ли? Мнѣ чѣмъ попу платить да ждать, я бы тебѣ…
— А это другое дѣло… тогда я самъ достану выписку, самъ похлопочу.
— А ты это куда тащишься? кричитъ учитель, завидѣвъ какого-нибудь мальчугана у своей двери.
— Къ тебѣ… въ ученье… робко отвѣчаетъ малютка.
— Жаль, братъ, опоздалъ, приходи пораньше на другой годъ, у меня всѣ мѣста заняты. Такъ отцу и скажи: учитель-де сказалъ: мѣста нѣтъ!
Разумѣется, на сцену является отецъ, но ужь не съ пустыми руками.
— А свидѣтельство объ оспѣ есть?
— Нѣтъ, батюшка; какое еще свидѣтельство? отвѣчаетъ чья-нибудь невинная мать.
— Привита ли оспа-то?
— Привита, батюшка, привита.
— Да почемъ я знаю?
— Я тебѣ, родной, говорю.
— Твоихъ-то словъ мнѣ мало, мнѣ бумага нужна.
— Да ты погляди самъ, у него пятёнышки на рукахъ есть. Васютка! покажу ему…
— Что мнѣ твои пятёнышки! Свидѣтельство требуется, а не пятёнышки.
Появится въ школу малолѣтокъ, такъ лѣтъ шести-семи.
— Э, кричитъ учитель: — такихъ щенковъ мнѣ не надо! Съ нянькой, что ли, онъ будетъ учиться у меня? Ему еще соску надо давать, а не азбуку. Не могу, нельзя…
Наконецъ, время, назначенное для пріема дѣтей въ школу, прошло, а дѣти продолжаютъ прибывать и прибывать.
— Ну, нѣтъ, братъ, поздно пришелъ. Ученье у насъ ужь давно началось и пріемъ прекращенъ. Не могу, нельзя; такой законъ.
Конечно, для ловкаго учителя всѣ эти бумаги, предписанія, свидѣтельства — чистый кладъ. Къ дѣйствительнымъ онъ прибавитъ еще и не существующія. Въ сущности, онъ ихъ тычетъ подъ носъ не затѣмъ, чтобъ выполнять, а за тѣмъ, чтобъ сорвать съ просителя что-нибудь лишнее. Кто догадался приподнесть лишнее, тотъ и правъ; кто не догадался — себя вини за недогадку и жди разъясненія недоразумѣній годъ, два, или вовсе лишайся школы.
Самый процессъ поднесенія подарковъ ловкому учителю тоже не лишенъ интереса. Самъ ли учитель принимаетъ дары, жена ли его, сторожъ ли — все равно. Всякій даръ осматривается въ присутствіи дароносца и критикуется. Частенько, почти всегда, отъ критики вспыхнетъ не одинъ разъ лицо несчастнаго жертвователя.
— Что, хлѣбца принесъ? Спасибо, спасибо… съ худой овцы хоть шерсти клокъ… Я смѣюсь вѣдь, не обижайся, пожалуйста; а принесешь и въ другой разъ, не откажусь. Черственекъ какъ будто? Когда печенъ-то?.. Сегодня? Ну! А я думалъ денька два, вонъ ужь какъ-будто… Да нѣтъ, спасибо, спасибо.
— Что, дыню да арбузъ? И то хорошо, спасибо. Знаешь пословицу: что гнило, то и попу въ кадило. А ничего, я, братъ, и арбузы люблю. Посолишь, да какъ удадутся, принеси и зимой — не побрезгую.
— Яичекъ пятокъ? Десятка-то не съумѣла матка сосчитать… Васъ вѣдь двое учатся. Да ладно, и за то-де спасибо приказалъ сказать; и въ другой разъ не забывайте. Да къ Пасхѣ, скажи, чтобъ свѣженькихъ присылала, а старыя-то поберегла бы для себя.
— Это еще что? Колбаски? Гм… не дурно, а чѣмъ онѣ набиты? Не деревомъ ли? Право, смотри, словно деревянныя…
— А ты съ чѣмъ? Съ перцемъ-то!.. Ну, нѣтъ, братъ, перцу я ѣсть не умѣю, я не вашъ братъ грекъ. Неси назадъ, да скажи маткѣ, пусть каймакъ пришлетъ. Ишь на грошъ наровитъ раззориться.
И такъ далѣе, въ подобномъ же родѣ. Всѣ эти жалобныя и язвительныя словечки отпускаются не даромъ, а съ яснымъ разсчетомъ поднять и качествомъ и количествомъ сумму приношеній. Мужики ругаются, крестятся, отплевываются, а все-таки волю ловкаго учителя исполняютъ, «потому жаль дитё, чѣмъ же оно виновато?»
— Ну, пусть его лопаетъ! кричитъ въ своей семьѣ разобиженный дурнымъ отзывомъ о подаркѣ отецъ ребенка-ученика. — Пусть! Ишь, новая язва нашлась! Допрежь и безъ школы жили, не было этой прорвы, чтобъ ей пусто было. Другого ужь не отдамъ учиться.
А какъ не отдашь, если школа уже завоевала себѣ мѣсто въ сознаніи мужика? Отдастъ, отдастъ разобиженный отецъ — это хорошо понимаетъ и ловкій учитель.
IV.
правитьДо сихъ поръ я говорилъ о злоупотребленіяхъ со стороны учителя, о томъ, какъ онъ выжимаетъ и можетъ выжимать «добровольныя приношенія» отъ отцовъ своихъ учениковъ и, разумѣется, перечислилъ не всѣ мѣры, не всѣ способы выжиманія, какіе практикуются на Руси во многихъ и многихъ школахъ. Бѣда отъ ловкаго учителя родитъ и другую, т. е. идетъ рядомъ съ бѣдой отъ слабаго. Нужно сказать, что у насъ гораздо больше слабохарактерныхъ людей, чѣмъ ловкихъ пройдохъ. Если послѣднихъ въ губерніи десятокъ, два, до полсотни, то первыхъ ужь навѣрное нѣсколько сотъ. Слабый человѣкъ, подъ давленіемъ среды, вредитъ доброму дѣлу больше,, чѣмъ сильный негодяй. Бѣдность, нищета, жена, сторожъ и сами отцы втянутъ слабаго человѣка въ пропасть, изъ которой онъ уже вырваться не въ силахъ. Силу нищеты и нужды всякій разумѣетъ, но разумѣютъ ли всѣ значеніе такого фактора въ нашей общественной жизни, какъ жена? Къ несчастію, нѣтъ. Лишенная образованія, заинтересованная только жизнью семьи, не наученная подниматься на высоту общественныхъ интересовъ, жена въ большинствѣ случаевъ, къ радости обскурантовъ, губитъ мужа и то дѣло, которое онъ ведетъ. Сельскій учитель не исключеніе въ этомъ случаѣ, а самое горькое подтвержденіе горькой истины. Есть честныя и умныя жены и впереди ихъ предвидится все больше и больше — но пока, на долю народнаго учителя немного выпадаетъ такихъ женъ.
Здѣсь находитъ сбытъ многочисленное племя нашихъ кутейницъ, поповенъ, а какой это народъ, догадается всякій, кто знакомъ съ нашей попадьей. Сборы и приношенія извратили ихъ натуру съ дѣтства, они и домыслиться не могутъ о значеніи дурнаго обычая. Переходя изъ семьи духовной въ семью учителя, жена кутейница всѣми силами хлопочетъ объ увеличеній приношеній. Не желаетъ мужъ — онъ возводится въ санъ полупомѣшаннаго: — «онъ вѣдь у меня Богъ его знаетъ какой!» И дѣло идетъ помимо мужа, главнымъ образомъ, при помощи сторожа. Вмѣсто краснаго крыльца дары и «добровольныя приношенія» поступаютъ съ чорнаго. А вотъ, когда, въ послѣднее время, надумали расплодить учителя кутейника, кандидата на священническое мѣсто, тогда пошло и еще лучше. Эти люди смотрятъ на дары уже какъ на явленіе прямо должное и въ полной мѣрѣ похвальное. Знаетъ школа всю силу и красоту подобныхъ супруговъ.
Нельзя не обратить вниманія, въ особенности при слабомъ учителѣ, на значеніе ничтожной съ виду единицы: сторожа народной школы. Если сторожъ коренной, т. е. давнишній, переходящій съ рукъ одного учителя къ другому, то онъ и вовсе не маленькая величина при описываемомъ злѣ. Мудрый сторожъ родитъ приношенія, не спросясь учителя, и часто тѣмъ болѣе, чѣмъ учитель слабѣе или невиннѣе, т. е. неопытнѣе. Безъ желанія и вѣдома учителя, раздаются приказы направо и налѣво, принести учителю то-то и то-то. И долго, долго иной разъ не догадывается учитель, съ чего это на него цѣлая напасть приношеній и все умѣстныхъ, наиболѣе ему нужныхъ.
Съ однимъ изъ моихъ пріятелей, едва ли не лучшимъ изъ всѣхъ видѣнныхъ мною учителей, въ одномъ изъ греческихъ сёлъ продѣлывалась такая игра сторожемъ и очень долго. Мой другъ не зналъ греческаго языка и это помогло долгой игрѣ. Когда дѣло открылось, то пріятель такъ и ахнулъ. Изъ побужденій отчасти своекорыстныхъ — такъ какъ изъ добровольныхъ приношеній многое поступало сторожу — но гораздо болѣе безкорыстныхъ, и по обычаю, по традиціи, «потому что у насъ всегда такъ велось», мудрецъ высматривалъ, чего учителю больше недостаетъ и, ни слова не говоря своему патрону, отдавалъ приказъ за приказомъ принести то того, то другого. Что курьёзнѣе всего, когда дѣло выяснилось, когда учитель отдалъ строгій выговоръ сторожу и не велѣлъ ничего заказывать дѣтямъ безъ его воли, когда и школьникамъ было заявлено, чтобы сторожа не слушать, если онъ вздумаетъ чего-нибудь просить для учителя у ихъ отцовъ, тѣмъ не менѣе, и тогда сторожъ продолжалъ раздавать потихоньку отъ учителя наказы поднести учителю разныхъ разностей. И подносили…
Слабый учитель втягивается въ роль стяжателя не сразу, а потихоньку. Сначала дѣло ограничивается дѣйствительно добровольными приношеніями, и эти приношенія онъ считаетъ даромъ со стороны родителей. Потомъ, привыкнувъ къ нимъ, научившись разсчитывать на нихъ, какъ на законный рессурсъ, введши ихъ въ свой годовой бюджетъ, учитель, незамѣтно для себя самого, перестаетъ уже считать даръ даромъ, а приравниваетъ его къ обязанности. А отсюда уже нѣтъ большого скачка и до требованія.
Какъ помогаютъ сами отцы человѣку дѣлаться стяжателемъ и взяточникомъ, какъ они добрую душу втягиваютъ въ тину и сумракъ своей бездольной жизни, и потомъ сами же клянутъ и стонутъ отъ прилива новой тяжести, объ этомъ я сейчасъ скажу.
V.
правитьШкола, въ которой мнѣ суждено было начать свое учительское поприще, была мною же впервые и открыта. Здѣсь не было еще школьныхъ традицій ни у родителей, ни у учащихся. Отношенія между учителемъ и отцами установлялись наново; кругомъ и близко школъ совсѣмъ не было. Моя школа возникла не по почину и желанію крестьянъ, а по предписанію начальства, по ходатайству мирового посредника и, главнымъ образомъ, съ цѣлію русификаціи. Дѣти въ школу были собраны, по набору, старшиной насильно. Много слезъ и горя принесло это насиліе. Школа въ глазахъ крестьянъ явилась страшнымъ зломъ. Естественно, что и дѣти и отцы старались всѣми силами отдѣлаться отъ наносной бѣды: закупали старосту, старшину, писаря, и многіе успѣли избѣжать отъ злой напасти, оставивъ въ рукахъ хищниковъ клокъ шерсти. Понятно, что и мнѣ пришлось принять участіе въ этой трагикомедіи. Кто не успѣлъ отдѣлаться отъ школы у волостного начальства, шелъ ко мнѣ и не съ пустыми руками. Не трудно было догадаться, что принятіе даровъ было бы здѣсь преступленіемъ, хотя у насъ смѣшно даже говорить о подобныхъ преступленіяхъ. «Безгрѣшные доходы», а не преступленіе, толкуютъ умные люди и очень косо посматриваютъ на отрицающихся отъ безгрѣшныхъ доходовъ, смѣшивая ихъ не безъ умысла съ разными истами. Не трудно, говорю, было разгадать значеніе даровъ, но не такъ-то легко отдѣлаться отъ нихъ. Сначала открыто вамъ предлагаютъ приношеніе, потомъ, видя ваше упорство, шепчутъ на ухо съ прибавкой всевозможныхъ обѣщаній: далѣе ловятъ васъ въ вашей квартирѣ, на дорогѣ. Скверно на душѣ, но оправиться можно. Прошла недѣля, двѣ, ученье установилось и, повидимому, дѣти примирились съ своею участью. Являются на сцену дары, но уже отъ глубины благодарной души по заявленію отцовъ. Помня наставленіе начальства, что дары слѣдуетъ брать, что это роднитъ учителя съ родителями учениковъ, и желая всѣми силами добиться этого родства, принимаю приношенія. И что же? Оказывается, что и тутъ стучится подкупъ, и притомъ подкупъ съ разными цѣлями. Однѣ цѣли мнѣ выяснились скоро, а другія такъ запутались, что я разгадалъ ихъ только ужь потомъ, на другомъ мѣстѣ.
Прежде всего выяснилось, что меня подкупали родители съ цѣлію вытащить ребенка изъ школы. Расчетъ у нихъ такой былъ: задобрилъ учителя, а потомъ попросилъ его снова о старомъ: «нуженъ больно дома», «прихворнулъ», «сапоговъ нѣтъ» и т. п. Разгадалъ и это: къ тому же и дѣти помогли мнѣ. Дѣтямъ школа пришлась по душѣ ранѣе, чѣмъ отцамъ, вотъ они и выдали секретъ, ища у меня защиты.
Прошелъ мѣсяцъ, другой; любовь моя къ школѣ побѣдила нетолько дѣтей, но и родителей. Полѣзли ко мнѣ съ просьбою «принять въ ученье хлопца» и тѣ, которые не думали ранѣе вовсе учить свое дитя, и тѣ, которые прежде изъ страха успѣли откупиться у волостного начальства. Но было уже поздно: я былъ еще неопытенъ, чтобы не бояться лишняго отдѣленія въ школѣ, а главное въ школѣ и мѣста рѣшительно не было, ни одного свободнаго мѣста. Отказъ нетолько возбуждалъ неудовольствіе, но и побуждалъ къ подкупу. Опять началась возня съ дарами и добровольными приношеніями. И я долженъ сказать, возня эта иногда принимаетъ очень скверный оборотъ для учителя. Я былъ свидѣтелемъ лично, какъ въ одномъ изъ греческихъ селъ южной Россіи она принудила учителя прятаться отъ родителей, запираться и даже убѣгать изъ дома и села куда-нибудь съ глазъ долой. Но и это не помогало. Черезъ постороннихъ лицъ добирались до учителя и мучили его немилосердно и просьбами и угрозами. «Чего ему еще надо!» кричали со злостію просители. И не вѣрятъ, что ничего не нужно, ни за что не вѣрятъ, и идутъ жаловаться начальству…
Прошелъ годъ моего учительства. Сижу я уже въ другой школѣ, давнишней, прошедшей сквозь огонь и воду. Ко мнѣ является одинъ изъ родителей, является въ будень и не по пути заѣздомъ, а именно ко мнѣ въ школу. Мужикъ изъ зажиточныхъ, но до богатыхъ еще не дошелъ.
— Здравствуй!
— Здравствуй, Карпъ Ѳедорычъ! Зачѣмъ пожаловалъ?
— Да вотъ прокатиться захотѣлось. Погода — ишь какая… Да и старуха посылаетъ давненько: съѣзди, да съѣзди.
— Провѣдать желаешь, какъ сынокъ учится, али другое дѣло нашелъ?
— Извѣстно, бѣда-то наша у тебя одна… Провѣдать.
— Ну, и спасибо, что школу не забываете. Пойдемъ въ классъ, самъ увидишь, каково учится. Посиди у насъ часокъ-другой.
— Да что мнѣ тамъ дѣлать-то?
— Посиди да посмотри, какъ сынъ твой учится.
— Аль и въ правду зайти? Да вѣдь я не къ тому собственно… Я вѣдь что понимаю въ этомъ дѣлѣ?
— Авось и поймешь, пойдемъ, пойдемъ, если нарочно пріѣхалъ. И старухѣ скажешь, что самъ видѣлъ и слышалъ.
Кончились классы, я иду въ свою квартиру. Карпъ Ѳедорычъ за мной.
— Что, спрашиваю — доволенъ сыномъ?
— Да нешто, кажись бы, супротивъ другихъ… Спасибо тебѣ за старанье. Наслышаны и отъ сынишки, что очень доволенъ тобой: не строгъ, говоритъ, и книжку даетъ почитать. Я вотъ тебѣ, значитъ, гуська… Не осуди, чѣмъ богаты, тѣмъ и рады.
— Напрасно… зачѣмъ это вы тратитесь на меня?
— Нельзя, коли что заведено; мы тобой оченно довольны.
— Я вѣдь не даромъ работаю у васъ, получаю тоже жалованье…
— Ну, что… какое твое жалованье! Не ты первый, не ты послѣдній. Примай, примай, не погнѣвись.
— За что гнѣваться, спасибо! Только, по совѣсти говорю, напрасно.
— Э, что, пустое!… Ты вотъ лучше…
— Что лучше? спрашиваю я, видя, что Карпъ затрудняется что-то выговорить.
— Ты бы, знаешь, моего-то парнишку шугнулъ бы маленечко.
— За что же я шугну? съ удивленіемъ спрашиваю я.
— Какъ сказать… Ты его легонечко посдержи…
— То шугни, то посдержи; тебя Карпъ Ѳедорычъ и не поймешь! болѣе и болѣе удивляясь, говорю я.
— Чего не понять-то?.. Аль не по-русски говорю?! Прошу, малаго побереги, а тамъ гдѣ и напередъ, значитъ, пусти… чтобы, значитъ, не хуже другихъ.
— Твой парнишка и безъ того не хуже другихъ, самъ сегодня видѣлъ.
— Не хуже, говоришь? Ну, а ты его лучше другихъ пусти, напередъ, значитъ!
— Ну, нѣтъ, Карпъ Ѳедорычъ, ты это оставь. Коли кому Богъ больше другихъ далъ, тотъ самъ и безъ моего спроса уйдетъ впередъ. Я веду всѣхъ вмѣстѣ, поровну со всѣми занимаюсь, свой чередъ веду.
— Ну, да это что говорить! А ты все-жъ того… съ моимъ-то попробуй… не оставь, значитъ, я тебѣ къ Рождеству и не это предоставлю.
— Э, Карпъ Ѳедорычъ, коли ты мнѣ затѣмъ подарки принесъ, чтобъ я съ твоимъ сыномъ больше, чѣмъ съ другими, занимался, такъ ты ихъ возьми назадъ!
— Ишь ты какой! Ну-ну, ты подарки-то оставь… Привезъ, такъ не домой везти… Я и сраму этого не приму.
— Не беру я подарковъ съ тѣмъ, чтобы другихъ обижать!
— Ну, и не обижай… разѣ я тебя учу обижать, что ты, Христосъ съ тобой? Я пошутилъ, а ты наткась! Нешто и слова тебѣ молвить нельзя, недотрога ты у насъ, что ли, какой? Что другіе дѣлаютъ, то и я…
— Другіе меня не просили о томъ, о чемъ ты просилъ.
— Ну, и я не прошу, я только такъ, къ слову пришлось, съ языка, значитъ, сорвалось. Самъ вижу, что ни къ чему. Признаться, и старуха дома наказывала: скажи-де учителю, чтобъ того, поблажки не давалъ, да чтобы больно и не налегалъ…
Не желая вздора, я принялъ подарокъ. Однако, добровольныя приношенія не унялись, а шли, возрастая. Я сталъ выспрашивать на сторонѣ, изъ какихъ побужденій вытекаютъ эти дары и наконецъ добился разгадки отъ дѣтей же. Разсуждая разъ съ дѣтьми вечеркомъ о томъ, о семъ, я коснулся и подарковъ учителю и просилъ передать отцамъ, чтобъ они попусту не тратились, что я изъ-за подарковъ ни больше, ни лучше не буду заниматься ни съ кѣмъ.
— А знаешь, дядинька, что было, какъ дядя Карпъ гуся привезъ тебѣ? вдругъ спрашиваетъ меня одинъ изъ учениковъ.
— Нѣтъ, не знаю. А развѣ было что?
— Да вѣдь не спроста тебѣ гуся-то привезли.
— Ну-у?
— Ей-Богу! Вишь тетка-то Матрена, мать Ванюшки-то, прослышала, что… ну, къ тебѣ никакъ Иванъ косой подарокъ снесъ, пѣтуха, говорили. Вотъ съ этого и взялось. Говоритъ, снеси и ты, нешто мы хуже другихъ, али нашъ сынъ, говоритъ, что… Коли онъ пѣтуха, а ты гуся! мы, не бѣднѣе, а еще можетъ и побогаче будемъ. На зло, говоритъ, Ивану снеси, пускай и съ нашимъ сыномъ, какъ слѣдуетъ занимается…
При этихъ словахъ ребенокъ фыркнулъ, покраснѣлъ и смолкъ.
— Что недоговариваешь? спрашиваю я.
— Да ты обидишься, разсердишься, пожалуй.
— Не разсержусь!
— Ну, смотри. А какъ послѣ отъ тебя пріѣхалъ дядя Карпъ, тетка Матрена и спрашиваетъ: «ну что, какъ?» — Извѣстно, говоритъ дядя Карпъ, чему быть? взялъ. — «А говорилъ что?.. — А то нѣтъ? Извѣстно, говорила же надо, говоритъ, я не беру… Знаемъ это мы эту святость-то ихъ, всѣ они не берутъ! Ерошится тоже, прохвостъ… Ей-Богу, дядинька, такъ тебя и назвалъ. Да ну, говоритъ, это намъ все единственно, потому теперь попробуй-ка Ванюшку изобидѣть, я ему гусемъ глотку-то заложу».
Оказалась вся таже старая исторія, которая творилась и въ моемъ дѣтствѣ при моемъ обученіи, которая творится и въ гимназіяхъ и во всѣхъ другихъ заведеніяхъ. Отцы и матери убѣждены, что учитель непремѣнно человѣкъ строгій, придирчивый, что, обучая дѣтей, онъ въ состояніи имъ причинить много горя, нанести несправедливости, что отъ его капризовъ прольется много, много дѣтскихъ слезъ. Сердобольному сердцу родительскому, въ особенности материнскому, желательно спасти своего ребенка отъ лишнихъ мукъ, а достигнуть этого единственный путь — задобрить учителя-врага. Чѣмъ же задобрить, какъ не дарами, да лаской? И вотъ тащитъ мать пирожокъ, яичекъ, рыбки, гуська и т. д. Тащитъ учителю и проситъ его: «ужь ты небольно налегай на моего-то парнишку, острастку-то задай, безъ этого тоже невозможно, потому дитё, а все-жъ и поспусти». И хоть распинайся учитель, что онъ самъ все это отлично понимаетъ, что просить его объ этомъ ненужно — его словамъ не дадутъ вѣры. «Какъ тебѣ не знать, кому и знать, коли не тебѣ, а все-жъ думаю… мало ли что… на словѣ вѣдь не обидится… мать вѣдь тоже прихожусь!..»
А если пришла одна мать къ учителю съ подаркомъ и просьбой, то за ней ужъ волей-неволей идетъ и другая, и третья и т. д., всѣ до одной. Тутъ ужь у многихъ, у большинства, кромѣ разсчета задобрить учителя, являются и иныя побужденія, не менѣе сильныя. Заговоритъ и ревность къ учителю и къ отцамъ, поднесшимъ подарки, и опасеніе, что учитель лучше будетъ обходиться съ дѣтьми родителей, задобрившихъ его, чѣмъ съ ихъ ребятенками. Разъ такими соображеніями душа отцовъ взволнована — дары становятся необходимостью, которой избѣжать нельзя, если хочешь остаться спокойнымъ.
— Что это ты несешь? подозрительно допрашиваетъ одна мать другую, видя, что послѣдняя направляется къ школѣ.
— Да такъ… ничего, скрытничаетъ несущая.
— Поди, учителю? продолжаетъ допросъ первая.
— Да… надумала яичекъ… пяточекъ и всего. Васька говоритъ. что другіе несутъ, ну, думаю, и мнѣ надоть.
— Такъ, такъ… Что же, дѣло доброе! говоритъ первая въ слухъ, а сама про себя думаетъ: «видно и мнѣ надо чего-нибудь снести».
Въ сущности, дары оказываются насиліемъ, тяжелымъ налогомъ. Но то и ужасно, что никто налога не накладываетъ, кажется, на шею, а онъ самъ ложится, самъ выростаетъ изъ тѣхъ жизненныхъ условій, въ которыхъ принужденъ дышать крестьянинъ. Да не подумаютъ, что этотъ налогъ безобидный, что онъ тяжелымъ быть не можетъ, такъ какъ тутъ полицейскаго за спиною нѣтъ. Когда дѣло идетъ о дѣтяхъ, когда говоритъ въ отцахъ страсть, тогда охота пуще неволи доведетъ человѣка до всякихъ лишеній. Еслибъ одинъ богатѣй несъ этотъ налогъ — и то было бы нескладно; а когда богатѣй тянетъ за собой подъ гору и бѣдняка — исторія становится еще нескладнѣй. Принять подарокъ отъ богатѣя и не принять отъ бѣдняка учителю не приходится.
— Да ты нешто брезгуешь нами? Мы не люди, что ли?.. Хуже, что ли, мы другихъ?
И дальше идутъ ужь не слова, а слезы. Вотъ вамъ примѣръ. Въ первой моей школѣ былъ ученикъ Шафаровичъ, бѣднякъ первой руки. Отецъ его былъ поваренкомъ у помѣщика во время крѣпостного права. Въ мое время Шафаровичъ-отецъ едва кормился мякиннымъ хлѣбомъ, такъ какъ и земли у него не было, и заработка на сторонѣ — тоже. Жилъ чѣмъ Богъ пошлетъ: кого куда свозитъ на своей клячѣ, кому услужитъ въ-время, особенно въ рабочую пору — тѣмъ и сытъ, тѣмъ и семья дышала. И убогая хатёнка его стояла на задворкахъ, спрятавшись отъ глазъ людскихъ. Ученикъ мой Шафаровичъ учился не бойко; несмотря на усердіе, малый не крѣпокъ былъ головой, но въ худую сторону все-таки не выдавался. Отецъ же любилъ его безъ памяти: «весь тутъ, одинъ сынокъ-то у меня!» говорилъ онъ всѣмъ и любовно посматривалъ на своего Антося. Вотъ разъ Антось въ вечерней дружеской бесѣдѣ передъ печкой въ «канцеляріи» и вывѣдываетъ отъ меня, что я особенно люблю изъ съѣстного. Ничего не подозрѣвая, я шутя назвалъ ему, что мнѣ любо. Смотрю, черезъ день или два, является ко мнѣ мать Антося и приноситъ великолѣпный пирогъ, произведеніе своего супруга. И въ деревнѣ такой пирогъ, т. е. приготовленный изъ своего, стоитъ на худой конецъ отъ 1 р. 50 к. до 2 руб. Я хорошо зналъ положеніе Шафаровича, догадался, что ради такого пирога, семья его будетъ цѣлую недѣлю голодать и поэтому съ особенною настойчивостію просилъ не дѣлать мнѣ подарковъ.
— Да нешто мы не люди! застоналъ бѣднякъ. — Ужели ужь отъ насъ и принять ничего нельзя?
— Именно нельзя, грѣхъ, стыдно мнѣ будетъ.
— Да ужели ужь мы такіе, спаси Господи!..
— Хорошіе вы люди, да не по силамъ вамъ подарки мнѣ носить. Вы бѣднѣе меня, я же вамъ помогать скорѣе долженъ, чѣмъ вы мнѣ.
— Ну, нѣтъ, вы это оставьте!.. (Въ Бѣлоруссіи народъ говоритъ постоянно на вы всѣмъ, даже и въ своей семьѣ). Какъ тамъ хотите, а отъ насъ примите. Да что-жь это вы? Да нешто нашъ сынъ пропадать должонъ за свою бѣдность-то! Онъ-то, хлопецъ-то, чѣмъ тутъ виноватъ? Аль не почемъ намъ нашъ-то сынъ? да онъ у насъ… дай Богъ, чтобъ у другого… Такъ мы имъ довольны.
— Я про хлопца ничего не говорю, и я его люблю, и занимаюсь съ нимъ не меньше, чѣмъ съ другими. Хлопецъ вашъ не хуже другихъ…
— Вотъ то-то и есть, а вы приматъ отъ насъ не хотите, обиду намъ дѣлаете!
— Да поймите вы, не не хочу, а грѣхъ мнѣ принимать отъ васъ: вѣдь вамъ дарить-то не изъ чего, самимъ вамъ во сто разъ нужнѣе ваши крохи, чѣмъ мнѣ. Можетъ, голодомъ морите себя, а мнѣ тащите — ну, какъ же я буду брать отъ васъ? А съ вашимъ сыномъ я и безъ даровъ занимался и буду заниматься не меньше, чѣмъ съ другими.
— За это васъ благодаримъ… а только ужь не ваше дѣло, что и какъ у насъ дома… Оставьте это, про это мы сами должны понимать, какъ и что. Коли принесли, стало быть, можно. Не примете — за то и почтемъ, что нами брезгуете. Примайте, просимъ!.. Коли сами брезгуете нашимъ добромъ, такъ хошь свиньямъ отдайте, или тамъ кому…
Не правда ли, вѣдь это не рѣчи, а слезы? И какъ вамъ кажется, можно ли, разумно ли не принять даръ голи перекатной? Можетъ быть, и разумно, но едва ли возможно.
Боясь утомить читателя, можетъ быть, и безъ того скучной для него бесѣдою, я въ заключеніе позволю себѣ одинъ вопросъ: существуютъ ли у насъ на Руси дары и добровольныя приношенія на самомъ дѣлѣ? И если есть, то какой процентъ выпадаетъ на долю среди взятокъ и приношеній невольныхъ? Мнѣ кажется, что безъ боязни ошибиться можно отвѣтить на этотъ вопросъ: добровольныя приношенія суть вымыселъ фантазіи, поскольку они признаются безкорыстными. Всѣ дары представляютъ налогъ, насильно положенный на спину крестьянина.