Повѣсти и разсказы Г. А. Мачтета. Изд. К. Ф. Одарченко и Ко. Москва, 1887 г. Цѣна 1 р. 50 к., съ пер. 1 р. 75 коп. Въ этой книжкѣ помѣщены четыре разсказа изъ сибирской жизни и повѣсть: И одинъ въ полѣ воинъ, напечатанная въ прошедшемъ году въ журн. Сѣв. Вѣстникъ подъ заглавіемъ: Изъ невозвратнаго прошлаго. Мы передали ея содержаніе и, высказали о ней свое мнѣніе въ нашемъ обзорѣ журналовъ (Библ. отдѣл, кн. VII, стр. 59 и 60). Въ Разсказахъ изъ сибирской жизни авторъ даетъ правдивую картину мѣстныхъ порядковъ дореформенной Сибири, въ которой до сихъ поръ соединены въ одномъ лицѣ полицейскаго чиновника, исправника или засѣдателя всѣ власти — административныя и судебныя. Населеніе тамъ «не затруднено» и «не обременено» множествомъ судовъ и властей, какъ о томъ печалуются нѣкоторые публицисты, не одобряющіе новыхъ судовъ, независимыхъ отъ полиціи. Въ Сибири народъ знаетъ, что дальше засѣдателя и исправника ему негдѣ искать защиты; народъ знаетъ также, какъ и что онъ можетъ найти у этихъ господъ. Долголѣтнимъ опытомъ сибирскіе крестьяне дошли до убѣжденія, что отъ воровъ и разбойниковъ, которыми ихъ щедро снабжаетъ Европейская Россія, нѣтъ другаго спасенія, какъ «мірской» самосудъ. Объ этомъ-то самосудѣ и разсказываетъ г. Мачтетъ въ очеркахъ: правда и Мірское дѣло. Всѣ обращенія къ властямъ не защитили крестьянъ отъ разорявшихъ ихъ грабите лей-ссыльныхъ; и вотъ мужики приговорили міромъ «порѣшить» разбойниковъ, бросили жеребьи, и тѣ, кому жеребьи выпали, «покончили» злодѣевъ изъ малопульныхъ сибирскихъ ружей. На слѣдствіе о мертвыхъ тѣлахъ пріѣзжаютъ засѣдатели, собираютъ съ «міра» надлежащую мзду и отдаютъ начальническое распоряженіе: «тѣло скоропостижно умершаго, такого-то, предать землѣ». Заявился въ сибирской глуши молодой врачъ, одушевленный идеей о безкорыстномъ и неуклонномъ служеніи «правдѣ». Его приглашаютъ на слѣдствіе объ одномъ изъ такихъ «скоропостижно» умершихъ. Врачъ не идетъ ни на какія сдѣлки и не даетъ себя провести засѣдателю, успѣвшему заполучить «должное». Сущность дѣла раскрывается безъ труда, и убійца налицо со всѣми уликами, доказывающими его виновность. Послуживши «правдѣ», врачъ уѣзжаетъ. Но скоро оказывается, что послужилъ онъ только первой, изъ-за которой появляется вторая правда: въ острогъ попадаетъ не настоящій убійца — старикъ, кормящій большую семью, — а молодой парень, сирота, принявшій вину на себя, чтобы «послужить міру». Парень умираетъ въ чахоткѣ; докторъ, а съ нимъ вмѣстѣ и читатель разсказа г. Мачтета, остается глубоко потрясеннымъ и удрученнымъ этою второю правдой, невозможною теперь въ Россіи и почти уже забытою нами, благодаря великимъ реформамъ, но все еще царящей на всемъ просторѣ въ странахъ дореформенныхъ порядковъ. Къ этому разсказу какъ бы дополненіемъ, — и, по нашему мнѣнію, необходимымъ дополненіемъ, — служитъ очеркъ Мірское дѣло. Тутъ мірской самосудъ приведенъ въ исполненіе молодымъ крестьяниномъ. Засѣдатель сдѣлалъ свое обычное дѣло; докторъ не доискивался никакой «правды», подѣлился съ засѣдателемъ и удостовѣрилъ «скоропостижность» смерти отъ случайности. Чиновники благополучно отбыли въ городъ къ своимъ обычнымъ1 занятіямъ, распорядившись «тѣло предать землѣ». Тогда къ «міру» является баба съ ребенкомъ, жена убитаго, и повалилась «старикамъ» въ ноги. «Порѣшили вы его, добрые люди, порѣшили! — причитала она, плача, поднимаясь и снова падая въ ноги міру…» «Ваше дѣло… Какъ знаете, такъ Богу и отвѣтите… А что же мнѣ-то теперь съ ребенкомъ — помирать, что-ль?…» «Міръ» посудилъ-порядилъ и пожалѣлъ бабу съ ребенкомъ, — сложился, хотя и дорого обошлись ему засѣдатель съ докторомъ, и далъ бабѣ корову, кое-какую одежонку, да деньжонокъ, собранныхъ добровольнымъ Подаяніемъ. На дорогѣ поджидалъ бабу Кузька. Онъ супулъ ей кожаный мѣшочекъ съ деньгами: "Возьми! — съ усиліемъ выговаривалъ онъ. — Ему… ребенку!… " «Слышь… Не своей волей я… Отъ міра, — мірское дѣло… Прости! — Онъ стоялъ блѣдный, дрожащій, опустивъ глаза въ землю. — Богъ проститъ! — отвѣтила Аксинья, кланяясь…» Это настоящая правда, правда художественна и въ разсказѣ автора и глубоко живущая въ душѣ русскаго народа.
Говорить о талантѣ автора мы считаемъ совершенно излишнимъ; онъ достаточно извѣстенъ нашимъ читателямъ, о немъ свидѣтельствуютъ и приведенные нами два разсказа. Нѣкоторые недостатки, указанные нами въ разборѣ его повѣсти Изъ невозвратнаго прошлаго (одинъ въ полѣ воинъ), отнюдь не умоляютъ нашего мнѣнія объ авторѣ, ни нашей къ нему симпатіи. Совсѣмъ напротивъ: самые эти недостатки, — преувеличенія въ изображеніи зла и мерзости людской, накопленіе всякихъ возмутительностей для характеристики отвратительнаго, къ счастью, невозвратнаго времени крѣпостнаго права, — самыя въ этомъ отношеніи погрѣшности противъ художественности служатъ, по нашему мнѣнію, доказательствомъ того, какъ сильно возмущаютъ душу автора всѣ неправды, хотя бы и невозвратныя… Наше сочувствіе къ таланту г. Мачтета и искреннее желаніе ему полнаго, блестящаго развитія вынуждаютъ насъ посовѣтовать даровитому писателю не спѣшить на литературномъ пути, глубокою вдумчивостью въ смыслъ и причины зла возвышаться надъ нимъ до полной объективности, которая отнюдь не имѣетъ ничего общаго съ равнодушіемъ и спокойствіемъ. Слова нѣтъ, реальная правда хороша, но какъ въ жизни есть вторая правда, такъ и въ искусствѣ, въ литературѣ есть тоже вторая правда — художественная, и только тотъ талантъ достигнетъ желанной высота и силы побивать неправду, который сможетъ соединить въ гармонически-дѣльномъ произведеніи эти двѣ правды…