Восемнадцатый век, сохраняя предание допетровской литературы, продолжал распространять литературные произведения путем рукописей. Строгая цензура, не допускавшая в печать выражения отрицательных мнений и сатирических произведений, содействовала тому, что литература разделилась на две категории: для высшего, особенно придворного, общества печатались произведеняя Ломоносова, Державина, Хераскова, Сумарокова; для среднего класса людей существовали рукописные сборники, так называемые лубочные книги, и даже небольшое количество изданий печатных, вроде сатирических журналов и книжек, исчезнувших ныне из книжной торговли. Д. А. Ровинский познакомил русское общество с одним отделом бесцензурной литературы 18‑го века, с лубочными изданиями. А. Н. Пыпину принадлежит заслуга указать объем и содержание рукописной литературы в одной только области романов и повестей. Но помимо этой сферы рукописная литература 18‑го века богата произведениями других родов. В то время как русский пиит прошлого столетия, сознательно отторгаясь от современной жизни и быта, «парил к верхам Парнаса», т. е. большею частию пресмыкался перед двором и знатью, рукописная литература среднего сословия вращалась среди современной действительности. В грубых архаических виршах и старинных литературных формах эта литература нередко затрагивала вопросы, которых не смела касаться подцензурная печатная литература. Озлобление крепостным правом и общественным положением крестьян выражалось не в одних крестьянских волнениях — нет! Холоп прошлого века чувствовал потребность высказаться — в стихах! В одном из рукописных сборников, состав которого превосходно характеризует вкус читателей среднего сословия в 18‑м веке, мы нашли стихотворение, ниже помещаемое. В нем не следует искать каких-либо достоинств стиля, но поражает глубина и искренность чувства, коим оно внушено. Это в полном смысле слова плач холопов прошлого века, и такое заглавие я решился дать этому беззаглавному и анонимному произведению. Стихотворение написано около 1767 г. К такому заключению приводят нас следующие данные. В самом стихотворении читаем:
В свою ныне пользу законы переменяют:
Холопей в депутаты затем не выбирают.
Современный читатель холопского плача обратит, конечно, внимание на следующие два стиха:
Пройди всю подселенную — нет такова житья мерзкова!
Разве нам просить на помощь Александра Невскова?
И в день 19 февраля вознесет молитву за того великого тезоимеиника Св. Александра Невского, который своей десницею отер слёзы русских холопов и положил конец тому явлению, на которое в XVI в. жаловались русские люди словами: «Холопством робят без кончины».
О! горе нам, холопем, за господами жить!
И не знаем как их свирепству служить!
А хотя кто и служит — так как острая коса;
Видит милость — и то как утренняя роса.
5 О! горе нам, холопем, от господ и бедство!
А когда прогневишь их, так отымут и отцовское наследство.
Что в свете человеку хуже сей напасти?
Что мы сами наживем — и в том нам нет власти.
Пройди всю подселенную — нет такова житья мерзкова!
10 Разве нам просить на помощь Александра Невскова?
Как нам, братцы, не досадно
И коль стыдно и обидно,
Что иной и равный нам никогда быть не довлеет,
И то видим: множество нас в своей власти имеет[1].
15 Во весь век сколько можем мы, бессчастные, пожить,
И всегда будем мы, бессчастные, тужить. —
Знать прогневалась на нас земля и сверху небо!
Неужель мы не нашли б без господ себе хлеба!
На что сотворены леса — на что и поле,
20 Когда отнята и та от бедных доля?
Зачем и для чего на свет нас породили?
Виновны в том отцы, что сим нас наградили.
Противны стали ныне закону господа,
Не верят слугам, ни в чём и никогда!
25 Без выбору нас бедных ворами называют,
«Напрасно хлеб едим» — всечасно попрекают,
А если украдем господский один грош,
Указом повелят его убить, как вошь.
А барин украдет хоть тысяч десять,
30 Никто не присудит, что надобно повесить.
Умножилась неправда в российских воеводах:
Подарок принесет кто — тот прав и без доводов.
На власть Создателя перестали уповать
И нами, как скотом, привыкли обладать.
35 Все земли нас бранят и глупости дивятся,
Что такие глупые у нас в России родятся;
И подлинно в нас глупость давно вкоренена,
Что всякая здесь честь побродам отдана.
Боярин умертвит слугу, как мерина, —
40 Холопьему доносу и в том верить не велено.
Неправедны суды составили указ,
Чтоб сечь кнутом тирански за то нас.
В свою ныне пользу законы переменяют:
Холопей в депутаты затем не выбирают.
45 Что могут де холопы там говорить?
Отдали б им волю до смерти нас морить.
Знать мы все бессчастны на свете рождены,
Что под власть таким тиранам во век утверждены!
За что нам мучиться и на что век тужить?
50 Лучше согласиться нам царю служить.
Лучше нам жить в темных лесах,
Нежели быть у сих тиранов в глазах:
Свирепо на нас глазами глядят
И так, как бы ржа железо, едят.
55 Царю послужить ни один не хочет,
Лишь только у нас последнее точит.
В то и стремятся, чтоб неправдою мзду собирать,
А того не страшатся, что станут злою смертью умирать.
Власть их увеличилась, как в Неве вода;
60 Куда бы ты ни сунься — везде господа!
Ах! когда б нам, братцы, учинилась воля,
Мы б себе не взяли ни земли, ни поля,
Пошли б мы, братцы, в солдатскую службу
И сделали б между собою дружбу,
65 Всякую неправду стали б выводить
И злых господ корень переводить.
Прежде их затем тиранов пущали,
Чтоб они Россию просвещали,
А они уже так нами владеют,
70 Что и говорить холопи не смеют.
Когда холоп в господские слова вступил,
То так как сам себе он побои купил.
Когда в Россию набродов сих пущали,
Тогда нам лучшее правление обещали,
75 А они российских дворян со однодворцами определили,
А нас, бессчастных, по себе разделили.
Пропали наши бедные головы
За господами лихими и голыми!
Все мы в немилосердых руках связаны,
80 Как будто таким татством обязаны.
О! злые господа к царю нас не пущают
И милости своей к нам не обещают.
Все мы, бессчастные, обедняли:
Лучше бы чужую сторону спознали.
85 Как холопем на них не сердиться?
Я думаю, скоро с досады станут беситься.
Чистую рожь купцам всю продают,
А нам уж, как свиньям, невейку дают.
Несытые господа и в пост мясо едят,
90 А холопем и в мясоед пустые щи варят. —
О! горе, братцы, наше:
Всегда нам, бессчастным, аржаная каша.
Господа пьют и веселятся,
А холопем не велят и рассмеяться.
95 Лягут спать на канопе, ни кричать,
Велят тихо ходить и ничем не стучать.
Если ж кто небрежением застучит,
Тот несносные побои получит.
Не выходит из голов господский страх,
100 Будто некакой сидит за плечами враг.
Сколько нам, братцы, ни рваться,
Знать по смерть нам их бояться!
А когда холопей в яму покладут,
Тогда и вольный абшит в руки дадут.
105 Нет холопем никакой надежды,
Не выслужить нам себе хорошей одежды,
Защитники их в Деделове[2] хворостом торговали,
Да слух прошел, что и те в провальную яму попали,
И потому не от кого ожидать застои[3],
110 Разве нет ли на Саратовской степи ямы пустой.
Только их и веселит с табаком рог,
Да в чистом поле зеленый горох.
Хотя бы выпил с горя чарку винца,
Да взять негде и кислого пивца.
115 Господи наш Боже!
Даждь в небесном твоем поле ложе!
Ты бо нам Творец:
Сделай бедным один конец!
Примечания Н. С. Тихонравова править
- ↑ Т. е. иной, который не достоин быть с нами равен, имеет множество нас в своей власти.
- ↑ В географических словарях не обозначено такое место. Может быть, это слобода Дедилова, Тульской губ., Богородицкого уезда, о которой у Щекатова замечено, что на гористой части ее находится яма, наполненная водой, где прежде была ровная земля и стояли дома. Подземная вода, устремясь кверху, вдруг размыла землю и в одну ночь вместо земли и стоящих на ней домов явилось тут озеро.
- ↑ Застоя — защита. Областной словарь отмечает это слово как записанное в Владимирской губернии.