ИСТОРИЧЕСКІЕ ЭТЮДЫ ДРЕВНЕЙ ГРЕЦІИ.
править|
…. Alors je vis s’approcher de moi, un viellard à mine respectable, qui me regardant amicalement, me dit: mon enfant, aimez la Grèce, c’est le berceau de l’humamté…. Barthélemy. Voyage d'Anacharsis.
| |
|
…. Греція, сама по себѣ, вселенная; тамъ свое солнце, свои моря, стремнины, деревья, горы, и все это, вмѣстѣ съ Исторіею — цѣлый міръ невидимый, звуки неслышимые, тѣло неосязаемое, толпа мыслей, которыя цвѣтутъ, изсыхаютъ, и неощутимо падаютъ въ бездну временъ минувшихъ…. Э. Кинэ. Новая Греція.
|
ПИѲАГОРЪ.
править… Въ до-христіанскомъ, политеистическомъ мірѣ, Эллада служила обширнымъ поприщемъ духовной и матерьяльной дѣятельности древняго человѣчества. Колыбель человѣка матерьяльнаго, она вмѣстѣ была разсадникомъ человѣка духовнаго. Изъ преданій, изъ понятій, которыми позволяли пользоваться обстоятельства, изъ восточныхъ, и преимущественно индѣйскихъ началъ и преданій, греческій геній создавалъ себѣ нравственныя системы (1), въ область которыхъ равно входили отвлеченныя формулы науки, и первоначальныя, неискаженныя понятія нравственныя, тогда какъ наука, съ характеромъ то практическимъ, то спекулятивнымъ, присоединяла свои теоріи къ популярной обрядности и догматикѣ, — искусство, изъ колоссальныхъ и грубыхъ формъ Египта, перешло, въ рукахъ Грека, къ изящнѣйшему изваянію человѣческаго торса. Нравственная половина народовъ эллинскихъ развивалась быстро; совсѣмъ другое явленіе представляетъ общественная основа, юридическій бытъ древней Греціи. Большая часть ея государственныхъ учрежденій была основана на правѣ войны. Отсюда всегдашняя непрочность и шаткость ея положенія. Первыя побѣды Грековъ доставили имъ много лишняго народа, толпу бродягъ, весьма вредную для блага и спокойствія государства. Основаніе колоній, въ большихъ размѣрахъ, было, въ то время, еще мало извѣстно имъ; тогда покоренные сдѣлались, наподобіе плотовъ, жалчайшими аномаліями этого рода, отъ индѣйскаго парія до кентукійскаго негра XIX-го столѣтія. Но отношенія безусловной покорности раба къ владѣтелю не могли поддержаться при внутреннихъ и внѣшнихъ переворотахъ, такъ часто, и такъ гибельно терзавшихъ Грецію. Въ мирное время, рабы доставляли владѣтелю силу, богатство, знатность; — въ смутное же, дѣлались сильными орудіями демагогіи, не рѣдко возставали, овладѣвали тѣмъ или другимъ городомъ, участвовали въ дѣлахъ общественныхъ (2). Было ли правленіе съ характеромъ аристократическимъ или демократическимъ, происхожденія дорическаго или іоническаго, — оно всегда служило, въ глазахъ народа, мѣриломъ правосудія, кодексомъ всего, направленіемъ частной и общественной жизни всѣхъ и каждаго. Въ такомъ случаѣ, что-же дѣлалось съ достояніемъ, съ неотъемлемою собственностью всякаго лица, съ свободою? Это правосудіе, сосредоточенное въ рукахъ, немногихъ аристократовъ, это высокое значеніе автократора (3), это объективное δίκη, всѣмъ повелѣвавшее, этотъ неизмѣнный, первенствующій законъ, νόμος, — вотъ тиранны, въ глазахъ народа, рѣдко терявшіе свою власть и значеніе. Это объективное пониманіе закона у Грековъ подавило въ нихъ сознаніе личнаго права. Право (3 b), въ его современномъ значеніи, это безсмертное олицетвореніе человѣческой личности, это оригинальнѣйшее проявленіе разума, оставалось какъ бы затаеннымъ въ нравственномъ сознаніи Древняго Грека. А такъ какъ его значеніе было такъ незначительно, естественно должна была появиться тираннія, принимавшая характеръ то династическій, то единодержавный. Тираннами сдѣлались аристократы, и несмотря на ихъ малочисленность, они своею гордостью и неприступностью удаляли отъ своего заколдованнаго круга, всякаго, кто хотѣлъ къ нему пріобщиться, особенно же со времени Ѳемистокла. Память его побѣдъ, сознаніе собственной силы и собственнаго значенья, которыми народъ былъ ему обязанъ, видъ моря, освѣщеннаго полуденнымъ солнцемъ, издали искрившимся сквозь густую листву двухъ-вѣковыхъ кедровъ, когда онъ совѣщался на высотахъ Пникса, — все это наполняло народъ сладостнымъ и невыразимымъ чувствомъ восторга, и, въ сферѣ недалекихъ понятіи своихъ, греческій гражданинъ считалъ себя счастливымъ; и подъ вечеръ, когда лучи догарающаго солнца краснымъ заревомъ освѣщали Акрополь, онъ возносилъ къ Олимпу благодареніе, за свое національное значеніе, за своихъ благодѣтелей, за свое временное и всегда непрочное благополучіе…. Вообще обдуманности, глубины мыслей, основательности, не было у Грековъ. Въ твореніяхъ ихъ писателей, въ ихъ государственномъ быту, въ ихъ переселеніяхъ, вездѣ просвѣчиваетъ эллинская безхарактерность, двуличность, Grtteca calliditas, такъ хорошо изображенная Ливіемъ (4) За то у Гелленовъ, съ самаго начала, мысль, идея, была смѣла и систематична (5). Въ природѣ, Грекъ искалъ причину всего сущаго; направленіе безсомнѣнно первое, приличное народу младенчествующему, новому, неиспорченному. Ѳалесъ принималъ за начало воду; Анаксименъ — воздухъ; Гераклитъ — огонь; къ этимъ тремъ элементамъ Эмпедоклъ присоединяетъ четвертый, землю; Анаксагоръ принимаетъ существованіе безпредѣльнаго множества подначалъ, верховное начало которыхъ — Высшій Разумъ. Пиѳагоръ и Пиѳагорейцы ставятъ начала духовныя на ряду съ началами и представленіями численными, и въ совокупленіи нѣсколькихъ единицъ усматриваютъ высшіе законы Разума и природы. Безсмертные Платонъ, Аристотель и другіе (1 b), были преемниками уже не одного Сократа, а цѣлаго ряда опытныхъ и искусныхъ теоретиковъ, подвизавшихся по всѣмъ извѣстнымъ тогда отраслямъ знаній. Вслѣдъ за этими корифеями мудрости, начинается рядъ личностей не такъ блистательныхъ. Такъ напр. Эпикуръ и Зенонъ обязаны своею славою лишь эксцентричности своихъ теорій. Первый училъ наслажденію, второй — долгу. Всякій, по желанію, дѣлался послѣдователемъ того или другаго, эпикурейцемъ или стойкимъ. Аѳины раздѣлились по ровну; въ Эпикуровыхъ садахъ было не болѣе слушателей, чѣмъ въ дорической Стоѣ. Эти два господствующія направленія долго поддерживаются въ Греціи. Аѳины падаютъ, и они переносятся На Другую новую почву, въ Римъ, — и тутъ пріобрѣтаютъ еще большее значеніе и развитіе. Кесарь, въ началѣ республики, публично объявляетъ себя эпикурейцемъ; около того же времени, Сенека и Тразей были представителями противоположнаго направленія; и еще гораздо позже, Эпиктетъ и Антонины были поклонниками Зенона. И такъ, мало по малу, философія проникала всюду, въ науку, въ понятія частныхъ людей, въ администрацію; философіи (6 b), этому постоянному стремленію мыслительной дѣятельности къ пытливости, изысканіямъ, открытіямъ, вселенная обязана появленіемъ исторіи, критики, естественныхъ наукъ, медицины, астрономіи, математики…. Въ Римѣ и Аѳинахъ, съ развитіемъ и возвышеніемъ философіи, безвозвратно ослабѣвало и падало искусство, и ни въ одномъ произведеніи міра христіанскаго мы не видимъ гармонической изящности твореній Софокла и Фидіаса. Съ паденіемъ искусства, греческій геній заканчивалъ свой циклъ, свой кругъ дѣятельности; порожденіе Востока, онъ, съ побѣдоносными легіонами Александра, возвращался на родину. По историческому закону, исчезновеніе съ всемірнаго поприща такого благодѣтельнаго дѣятеля должно было быть знакомъ къ важному перевороту въ судьбахъ нарождающихся поколѣній. Переворотъ не замедлилъ. Христіанское ученіе начало распространяться съ удивительною быстротою; элленизмъ долго ему противился. Борьба длилась нѣсколько вѣковъ. Созерцательный въ Аммоніѣ, по. лемическій въ Цельзъ и Порфирѣ, энтузіастическій въ Пролѣ и Плотинѣ, — юлленизмъ долженъ былъ, наконецъ, поддаться вліянію еврейскаго единобожія, озарившаго вселенную благодатнымъ свѣтомъ Христіанскаго ученія….
Во всѣхъ проявленіяхъ греческаго генія, въ малѣйшемъ государственномъ постановленіи, въ домашней и общественной жизни Греческаго народа, вездь находимъ мы присутствіе двухъ первенствующимъ началъ — доризма и іонизма (6 с). Доризмъ (6 d), съ своимъ суровымъ характеромъ, съ своимъ грубымъ діалектомъ, съ своими строгими аристократическими законодателями, съ величавою суровостью своего ордера, съ обоготвореніемъ Діаны (6 е), — былъ рѣзко противуположенъ мягкому, пріятному діалекту Іопянъ, характеру Солонова законодательства и почитанію Аѳины (6f), Эти два направленія не только проникали всѣ слои общества, всѣ оттѣнки частной и общественной жизни, но главнымъ образомъ отпечатлѣлись на духовной дѣятельности древняго запада. Вмѣстѣ съ греческими колоніями, іонизмъ перешелъ въ Италію и Сициліи, а послѣдователей Стой и Эпикура въ Римѣ, нельзя не приписать вліянію какихъ-нибудь постороннихъ дорическихъ началъ. Итакъ доризмъ проникнутъ италійскую школу, іонизмъ — іонійскую (7). Область изслѣдованій послѣдней, имѣвшей блистательныхъ представителей, были, по преимуществу, науки опытныя; главною задачею — розысканіе причинъ и началъ всего видимаго и существующаго; главнымъ къ этому средствомъ — синтезъ, выступленіе изъ сферы наблюденій надъ частными явленіями (эмпиризмъ), обобщая ихъ, притомъ съ характеромъ матерьяльнымъ. Оттого космогоническій тонъ ихъ теорій. Съ послѣднимъ представителемъ іонійской школы, Гераклитомъ, рушились послѣдніе остатки ихъ ученія. Италійская школа, напротивъ (основ. ок. полов. 6-го в. до Р. Хр.), имѣла гораздо прочнѣйшее основаніе, и существованіе ея длилось гораздо долѣе; ученіе ея поддерживалось еще 19-мъ поколѣніемъ (См. примѣч. 267 bis) учениковъ. Основателемъ ея былъ Пиѳагоръ; основною идеею школы — идеализмъ, полагавшій сущность знанія въ идеяхъ, а не въ впечатлѣніяхъ, производимыхъ на насъ скоропреходящими явленіями (8.)
Общее мнѣніе родиною Пиѳагора (9) полагаетъ Самосъ (10). Отецъ его (11) былъ купецъ, по имени Мнезархъ (12), вѣроятно тирскій уроженецъ или какого-нибудь другаго города, ведшаго торговлю съ Самосомъ. Годъ рожденія Пиѳагора составляетъ одну изъ труднѣйшихъ задачъ древней хронологіи. Отъ Ллойда и Фререта до Мейнерса, всѣ показанія ученыхъ разнятся въ цифрѣ. Крайними предѣлами (13а) его (13b) жизни можно полагать (14) 48-ю и 67-ю Олимпіады (15); будемъ держаться мнѣнія, полагающаго, что онъ родился въ 592 г. до Р. Хр. (ок. 47-й Олими.). Первоначальное образованіе получилъ онъ на родинѣ отъ какого-то Креофила. Окончивъ домашній курсъ ученія, онъ отправился (іб) на островъ Скиросъ, гдѣ былъ ученикомъ (17) Ферекида до смерти послѣдняго. На короткое время вернувшись на родину, онъ тутъ занимался съ племянникомъ Креофила, Гермодамасомъ. Послѣ того онъ посѣтилъ Милетъ, гдѣ слушалъ Ѳалеса и Анаксимандра. Послѣдній посовѣтовалъ ему отправиться въ Египетъ и вникнуть въ тайны ѳивскихъ и мемѳисскихъ жрецовъ. На дорогѣ въ Египетъ, Пиѳагоръ посѣтилъ Финикію и провелъ нѣсколько времени въ обществѣ послѣдователей Мошуса, и другихъ жрецовъ, въ таинства которыхъ онъ былъ посвященъ (18). Пиѳагоръ имѣлъ съ собою письмо отъ Поликрата (19) къ Амазису (20), въ которомъ онъ поручалъ его особенному расположенію, и просилъ доставить свободный доступъ къ тамошнимъ школамъ и мистеріямъ. Не смотря на распоряженія Амазиса, Пиѳагоръ встрѣтилъ много препятствій и трудностей. Изъ Геліополиса его послали въ Мемфиссъ, а оттуда въ Ѳивы. Тутъ жрецы не посмѣли противиться волѣ фараона, но старались всякими средствами убѣдить его отречься отъ дальнѣйшей любознательности, подвергая его, въ видѣ новиціата, разнымъ обрядамъ (21), испытаніямъ, мукамъ (22). Но къ ихъ удивленію, тѣлесныя истязанія и искусы ни мало не уменьшили его любознательность. Мало по малу, онъ пріобрелъ ихъ довѣріе, и былъ посвященъ (23) въ ихъ сокровеннѣйшія мистеріи, обряды и знанія. Чрезъ знакомство со всѣми тогдашними представителями іерархіи (24), онъ узналъ въ подробности ихъ тайны и преданія; наконецъ усвоилъ себѣ ихъ расположеніе и дружбу. Пробывъ 22 года въ Египтѣ, онъ отправился (25) на востокъ, гдѣ посвятилъ 15 лѣтъ изученію его вѣроисповѣданій и нравовъ. Онъ посѣтилъ Маговъ, Халдеевъ, проникнулъ къ Гимнософистамъ въ Индію. Ямвлихъ даже утверждаетъ, что онъ былъ въ числѣ плѣнныхъ, переселённыхъ изъ Египта въ Вавилонъ Камбизомъ. Онъ лично слушалъ ученіе Зороастра, и былъ его любимымъ ученикомъ. Онъ тоже посѣтилъ Іудеевъ (26) и многое, въ своемъ ученіи, заимствовалъ изъ Моисеева закона. Онъ видѣлъ (27) Іезекіиля, Даніила и другихъ, и не разъ съ ними бесѣдовалъ. Извѣстія о пребываніи его на востокѣ, не могутъ быть очищены путемъ критики, потому что въ текстѣ сопряжены съ многими чудесными вымыслами и притомъ съ непреодолимыми для повѣрки хронологическими трудностями. И большая часть приключеній Пиѳагора, до возвращенія его на родину, особенно отношенія его къ Іудеямъ (28), подходятъ подъ эту категорію. Возвратившись на родину (29), онъ открылъ въ Самосѣ школу (30), въ которой, на подобіе египетскихъ жрецовъ, онъ преподавалъ свое ученіе въ символической формѣ. Но туземцы не охотно его слушали; наконецъ увидѣлъ себя принужденнымъ избрать другой способъ для распространенія своей доктрины. Съ этою цѣлью, онъ отправился въ Делосъ (31 а) къ храму Аполлона Пнеійскаго (31 b), которому сдѣлалъ великолѣпное жертвоприношеніе (32), и получивъ наставленія отъ оракула, вернулся на родину, π тамъ выдалъ ихъ за божественное откровеніе. Съ такою же цѣлью посѣтилъ онъ позже Критъ (33) гдѣ поклонники Цибеллы вводили его въ пещеры Иды, въ которыхъ показывали, такъ называемый, гробъ Юпитера. Тутъ Пиѳагоръ сошелся съ Эпименидомъ, славившимся своею ученостью и непосредственными сношеніями съ богами; тутъ былъ онъ посвященъ въ сокровеннѣйшія мистеріи Грековъ. Изъ Крита онъ отправился въ Спарту, гдѣ изучилъ дорическое законодательство. Дошелъ до Фліуса (34), въ которомъ тогдашній тираннъ Леонъ обласкалъ (35) его.
Съ этого времени Пиѳагоръ называетъ (36) себя философомъ, полагая, что имя мудреца (37), σοφός, не можетъ приличествовать смертнымъ, а есть неотъемлемый аттрибутъ Божества (38). Обогатившись, такимъ образомъ, запасомъ знаній и опытности, онъ, возвратившись въ Самосъ, снова открылъ школу, и теперь народъ сталъ охотно (39) слушать его космогоническое ученіе. На него стали смотрѣть какъ на оракула, и таинственный колоритъ его мистерій и догматовъ доставилъ ему много поклонниковъ Поутру онъ преподавалъ свое ученіе, остальную же часть дня онъ наставлялъ своихъ учениковъ въ сокровеннѣйшихъ и темнѣйшихъ частяхъ своей догматики. По Пиѳагору не жилось на родинѣ, Онъ искалъ такой народъ, который бы могъ основательно преобразовать по своему, сдѣлаться его законодателемъ. Вслѣдствіе (40) возникнувшихъ несогласій съ гражданами, или вслѣдствіе тираиніи Поликрата, онъ рѣшился покинуть Самосъ, и присталъ (40b) къ южной оконечности Италіотскаго полуострова (Magna Graeсіа), къ Кротонѣ.
Теперешній городокъ Кротонъ (41), видъ котораго печаленъ, гавань безлюдна, народонаселеніе бѣдно, ни въ чемъ не походитъ на древнюю Кротону (Crotona, Κρότωνα); 3,000 жит. прозябаютъ въ немъ, окруженные невысыхающими топями (42). Древняя Кротона была основана нѣкогда ахейскою колоніею, подъ предводительствомъ Мискелла (43). Климатъ ея былъ умѣренъ, сухъ, и до того здоровъ, что гигіеническія его свойства обратились въ поговорку (44). Атлеты его неоднократно (45) доставляли ему тріумфы на Олимпійскихъ играхъ, и «послѣдній изъ Кротонянъ считался первымъ изъ Грековъ» (46). Кротона мало заботилась о внѣшней силѣ, и болѣе вниманія обращала на внутреннее (47) благосостояніе. Одно время владѣнія ея даже ограничивались городскими стѣнами (48), но она скоро поправилась и воевала въ союзничествѣ съ другими народами (49); она стала основывать колоніи (50), но скоро сама была принуждена воевать съ ними; внутреннее устройство, съ другой стороны, тоже распадалось. Народъ и магистраты безпощадно грабили общественную казну (51); общественное богопочитаніе (52) падало. Но 70 лѣтъ спустя, Кротона опять значительно возвышается, помышляетъ и явно стремится къ гегемоніи надъ сосѣдними колоніями. Съ этою цѣлью, она соединяется съ Сибарисомъ (53) и Метапонтомъ (54), ставитъ на ноги многочисленную армію, и умерщвляетъ цвѣтущее юношество города Сираса (55), взятаго приступомъ у ногъ статуи Минервы. Вскорѣ послѣ того, Кротона долгое время дѣлается жертвою чумы и анархіи (56); освободившись отъ того и другаго, она объявляетъ войну локрамъ (57), помогавшимъ въ предъидущую воину Сирасу. При Сагрѣ (58) непріятели стали другъ противъ друга; Локрянъ было 10,000, Кротоняпъ-же 130,000, но если довѣрять чудесному извѣстію Геродота, Страбона и Юстина, побѣдителями этого неравнаго боя остались первые (59). Смирившись неудачею, и на всегда отвращенная отъ невѣрностей воины, Кротона предалась роскоши и наслажденію. Образовательныя искусства нашли въ ней многихъ послѣдователей (60). Въ это время образъ правленія былъ вѣроятно демократическій, дававшій полную свободу черни. Сами магистраты были скоро увлечены общимъ примѣромъ; нѣга и безпечность овладѣли городомъ. Женщины носили златотканныя мантіи и предсѣдательствовали на пирахъ. Въ такихъ-то обстоятельствахъ, выступаетъ на италіотскіи берегъ Пнээгорь; нѣсколько учениковъ его сопровождали.
Въ Кротонѣ (61), сперва (62) онъ возбудилъ любопытство, потомъ энтузіасмъ. Обширная догматика и ученость были основаніемъ первоначальнаго нравственнаго преобладанія его надъ массою. Въ храмѣ Аполлона, внушалъ онъ юношамъ уваженіе къ богамъ и семейному быту, умѣренность, безпредѣльную любовь къ отечеству. Въ храмѣ Юноны, внушалъ онъ женщинамъ кротость, простоту нравовъ. По его голосу кротонянки (63) отказались отъ своихъ златотканныхъ мантій, отъ всѣхъ утонченностей роскоши, и дабы внѣшнее богопочитаніе не служило поводомъ къ тщеславному мотовству, онѣ стали приносить въ жертву, собственныя лишь, ручныя издѣлія (64). Съ самаго начала, 600 (65) гражданъ подверглись строжайшимъ предписаніямъ его ученія и сложили (66) свое достояніе для общаго блага. Къ нимъ пристали еще 2,000 его послѣдователей и вступили въ новиціатъ высшаго разряда его учениковъ. Онъ тоже посѣщалъ и другіе города (67а) южной Италіи, и всюду (67b) пріобрѣталъ (68) многочисленныхъ послѣдователей. Въ Кротонѣ, Метапонтѣ, Регіумѣ (69), Гимерѣ (70а), Мессанѣ (70 b), Агригентѣ (71), Тавроменіѣ (72а), Мегарѣ (72b), Селинуитѣ (72с), и во многихъ другихъ (73) городахъ, возстановлялъ онъ народъ противъ тиранновъ, и давалъ имъ законы и совѣты. Такимъ-то образомъ было положено начало Пиѳагорову политическому союзу. Его наружность располагала въ его пользу; особенно нравился народу восточный, египетскій характеръ его идеи, тотъ мистицизмъ, который распространялся на всѣ его дѣйствія и поступки. Народу онъ внушалъ большею частью покорность къ властямъ и религіи; учениковъ же наставлялъ въ сокровеннѣйшихъ своихъ мистеріяхъ. Ученіе его, если можно такъ выразиться, было проникнуто доризмомъ (74), и черезъ 30 лѣтъ Кротона сдѣлалась спартанскою (75); наконецъ его убѣдили принять въ свое вѣденіе дѣла республики (76); онъ согласился; первый шагъ тиранніи! Особенное вниманіе обратилъ онъ на педагогическія начала (77) республики, и въ скоромъ времени, въ Кротонѣ и сосѣдственныхъ городахъ, создалъ на дѣлѣ идеалъ гражданской добродѣтели въ дѣлѣ правленія (78). Какъ умный и хитрый политикъ, онъ крайне опасался затронуть внутреннее національное сознаніе народа; преданія, обряды, онъ долго оставлялъ нерушимыми. Однажды нарушивъ это правило, ему трудно было удержаться. Паденіе его, впрочемъ, случилось постепенно, не вдругъ. Кротона процвѣтала (79); новое (дорическое) законодательство прививалось какъ нельзя лучше къ нравамъ и обычаямъ жителей. Но чѣмъ болѣе доризировалась, чѣмъ строже дѣлалась Кротона, тѣмъ болѣе слабѣлъ, іонизировался Сибарисъ; въ него стремились всѣ поклонники нѣги, роскоши и безпечности, и какъ послѣднихъ было несравненно болѣе прочихъ, то рано или поздно должна была обнаружиться непріязнь между двумя республиками. Всѣ матерьялы роскоши имѣли постоянный сбыть въ Сибарисѣ, и греческія и азіятскія суда, нагруженныя милетскими тканями, толпились въ его превосходной гавани. Дорическая Кротона выигрывала своею строгостью то, что іонизировавшійся Сибарисъ своею невоздержностью. Гибель тои или другаго была неизбѣжна (80). Скоро представился удобный предлогъ къ разрыву: 500 сибаритскихъ бѣглецовъ пришли просить помощи и убѣжища (81) въ Кротонѣ. Сенатъ и народъ по обычаю хотѣли ихъ выдать. Пиѳагоръ противился ихъ рѣшенію. Возгорѣлась война, Сибаритяне одерживали верхъ, сначала; но Кротона имѣла блистательное, упражненное юношество, которое велъ (82) Милонъ, бывшій побѣдителемъ на Олимпійскихъ играхъ. Въ концѣ 67-ой олимпіады Сибарнсъ падаетъ (83), и вмѣстѣ съ нимъ двадцать изъ его колоній дѣлаются достояніемъ Кротоны. Но этотъ блистательный успѣхъ послужилъ только во вредъ Пиѳагору и его ордену. Онъ не могъ избѣгнуть зависти, клеветы, недоброжелательства. Мистеріи его возбуждали въ народѣ мнительность (83 b), недовѣрчивость (81). По обыкновенію, народъ требовалъ выдачи всей сибаритской добычи. Его недостаточно удовлетворили. Молодой, знатный, но безнравственный гражданинъ Килонъ (85), нѣсколько разъ тщетно пытавшійся быть принятымъ въ число адептовъ, воспользовался нерасположеніемъ (86 а) народа, увѣрилъ его, что Пиѳагоръ тираннъ, что онъ идетъ наперекоръ интересамъ республики, что онъ врагъ правосудія, что школа его — политическая партія, сборище аристократовъ (86 b), безбожниковъ, и взволнованный народъ въ минуту забылъ заслуги своего благодѣтеля, всю свою къ нему преданность; онъ слушалъ лишь бунтовщика Килона, и предводительствуемый имъ, онъ поджегъ домъ (87), въ которомъ 30 лѣтъ жилъ Пиѳагоръ, въ то самое время, какъ онъ совѣщался съ нѣкоторыми изъ приближенныхъ. Большая часть собравшихся (88) сдѣлалась жертвою пламени. Вѣроятнѣе предположить, что самъ Пиѳагоръ въ то время не находился въ домѣ. Онъ спасся съ двумя лишь учениками, Лазисомъ (89) и Архиппомъ (90). Что послѣ того съ нимъ дѣлается, куда направляетъ онъ свои шаги, и какова была его кончина, трудно повѣрить путемъ критики (91)Во всякомъ случаѣ, онъ умеръ въ глубокой старости (92), 80 (93) или болѣе (94 а) лѣтъ отъ роду. Но смерти его, ученики воздвигаютъ статуи; развалины Милонова дома превращаютъ въ храмъ Цереры (94 b), и поклоняются ему какъ божеству (95). Умеръ Пиѳагоръ. но съ нимъ не погибло его ученіе.
Пиѳагорова догматика дѣлилась на популярную и мистическую. Первая преподавалась народу въ видъ поговорокъ, рѣченій, публично, вторая же была только для адептовъ; его приверженцевъ (во всѣхъ странахъ) въ послѣднее время было болѣе 10,000; адептовъ же, учениковъ, не болѣе 600. Не легко было попасть въ число послѣднихъ. "Изъ всякаго дерева не выточишь Меркурія, " было его любимымъ отвѣтомъ всѣмъ желавшимъ записаться въ члены ордена. Онъ прежде всего изучалъ внѣшность, физіогномію (96), привычки, нравы будущаго ученика. Удостоенный его быть принятымъ (97 а), долженъ былъ 3 первыхъ года постоянно подвергаться насмѣшкамъ, презрѣнію (97 b), иногда и побоямъ своихъ товарищей. Гораздо труднѣйшій искусъ было отъ 2—5-лѣтнее безмолвіе (98), налагаемое на вновь принятаго адепта, съ цѣлью предохранить его отъ излишняго любопытства, а себя избавить отъ противорѣчій; въ эти годы они его слушали за занавѣсью, и ученіе его было похоже на изрѣченія оракула. Тотъ, кто безропотно переносилъ этотъ искусъ, облекался въ бѣлую шерстяную мантію (101), и получалъ право бесѣдовать, говорить и разспрашивать (102) учителя, и съ этого дня считался ученикомъ. Тотъ же, кому первоначальные искусы казались слишкомъ тягостными, и кто не желалъ болѣе (103) оставаться въ обществѣ, получалъ назадъ свои деньги, и его вычеркивали изъ списка адептовъ. Устроивали погребальную процессію, со всѣми угрюмыми ея принадлежностями, ставили ему гробъ (104), памятникъ, и за тѣмъ позабывали объ немъ. Ученикамъ Пиѳагоръ преподавалъ свое ученіе, большею частью, въ символической формѣ; и онъ ихъ клятвенно (105) обязывалъ сохранять Эти символы въ величайшей тайнѣ. Они назывались Пиѳагорейцами (106), тоже математиками (μαθηματικοί) (107), отъ занятій, которымъ они предавались тотчасъ по вступленіи въ число учениковъ. Сдѣлавъ достаточные успѣховъ геометріи и математикѣ, они переходили во второе отдѣленіе (φυσικοί), въ которомъ преимущественно занимались естественными науками (108), метафизикою, космогоніею. Второй классъ дѣлился на два отдѣленія: собственныхъ естественниковъ (есотермковъ), и на богослововъ, теогонистовъ (себастиковъ) (108 b). Пиѳагориковъ (109). Остальные (третій классъ) изучали право, законы, политическую экономію; имъ же поручались миссіи (110). Ничто не было убѣдительнѣе, ничему не довѣряли такъ слѣпо, какъ словамъ (111) учителя, и извѣстное αὸτος ἔφά можетъ служить лучшимъ тому доказательствомъ (112). По правилу ордена (113) всѣ жили въ большомъ зданіи (115), какъ въ одной семьѣ, съ женами и дѣтьми. Вставали до восхожденія солнца, дабы поклониться ему; читали нѣсколько стиховъ изъ Гомера и пѣли гимны въ честь Аполлона, съ аккомпаниментомъ лиры (116а); отправлялись въ храмъ, благодарить и молить (116b) боговъ. По возвращеніи всякому распредѣлялись занятія, по срочнымъ урокамъ. Послѣ 2—3-часовыхъ занятій подкрѣпляли (116 с) свои силы, и затѣмъ вновь слѣдовало нѣсколько часовъ глубочайшихъ занятій и безмолвія; въ полъ-дня занимались гимнастикою; затѣмъ обѣдъ, послѣ котораго одна часть (ακουστικοί) отправляла свои занятія по дѣламъ общественнымъ, гражданскимъ, другая же занималась разработкою теоретическихъ вопросовъ (117). Вечеромъ опять сходились (118); ходили толпою по городу (119), купались; вторично садились за столъ (120), послѣ котораго слѣдовало краткое изустное наставленіе самаго учителя, въ нѣсколькихъ словахъ, о главнѣйшихъ постановленіяхъ ордена и правилахъ жизни; затѣмъ нѣсколько минутъ безмолвнаго размышленія, — и засыпали (121) подъ мелодическіе звуки (122) осмиструнной Пиѳагоровой лиры (123). Дружба и преданность (124) Пиѳагорейцевъ обратилась въ поговорку. Прору Киринейскому была поручена миссія, въ Малой Азіи, гдѣ, одно время, онъ находился въ большой крайности; узнавъ это, Клиній Тарентійскій (125 а) отправляется съ большою суммою на помощь къ Прору. Общій характеръ воспитанія Пиѳагорейцевъ былъ троякій: умственный, нравственный и физическій. Касательно преподаванія умственнаго, на первомъ планъ стояло научное, не символизированное ученіе Пиѳагора; Ариѳметика (125 b), Геометрія (126), Асттрономія. опытная Ѳеогонія, Медицина (127). Относительно развитія нравственнаго, — теоретическое Богословіе, самоученіе Пиѳагора (символическое), музыка (128). Относительно преподаванія физическаго, гимнастика (129), общественныя и военныя игры (130). Между положеніями школы, главнѣйшими были: безмолвіе, избѣганіе божбы, клятвы, дѣланіе добра и говорить правду (131); никто не считался мудрымъ (132); уважались старшіе (133 а). Ученики говорили на дорическомъ діалектъ. Изъ главнѣйшихъ его (133 b) послѣдователей дошли до насъ (133 с) имена — Лизиса, Архита, Архиппа, Мизона, Діотегена, Экфанта, Сеенида, Алкмеона, Филолая Тарентійскаго, Эофанта, Телавга и Мнезарха (134), Оцелла, Тимея, Демокеда, Прора, Клинія, Эмпедокла (?), Эпихарма, Гиппаза, Ксенофила, Милона, фантона Флійскаго, Финтіаса, Эхекрата, Діоклеса Полимнеста (135), Дамона (136), Теано, Дамо (137), Эвдокса и многихъ Пиѳагорянокъ.
Для удобнѣйшаго и нагляднѣйшаго обозрѣнія, будемъ разсматривать заслуги Пиѳагора какъ философа, какъ законодателя, какъ основателя школы. Разсмотримъ прежде его заслуги въ области философіи (138).
Онъ училъ (139), что цѣль всей философіи — освободить мыслительную дѣятельность человѣка отъ всякихъ препятствій къ ея усовершенствованію. Предметомъ истиннаго изученія, изслѣдованія, могутъ быть только такіе предметы, которые въ составѣ своемъ и по природѣ своей неизмѣнны, вѣчны, неразрушимы. Цѣль всякаго философа, чрезъ созерцаніе божественнаго, до того изощрить умъ свой, дабы сдѣлать его достойнымъ присоединиться, пріобщиться къ Божеству. Чтобы достичь этого, надо возвышать и изощрять умъ, и презирать тѣло. Философія дѣлится на спекулятивную и практическую; въ область послѣдней входятъ явленія повседневныя; въ область первой, — предметы отвлеченные. Созерцательная мудрость не можетъ быть вполнѣ постигнута, безъ отчужденія пытующаго субъекта отъ явленій повседневныхъ, безъ свободы мысли и дѣйствій. Отъ того необходимо основать общество, школу, члены которой исключительно посвятили бы себя изученію философіи. Первый шагъ къ знанію — это изученіе Математики, которая, розсматривая предметы, заключающіеся въ предѣлахъ вещественнаго и невещественнаго, наиболѣе изощряетъ мышленіе. Ее можно дѣлить на 4 части; 2 первыя занимаются величинами численными, 2 остальныя — отвлеченными (т.-е. подразумеваемыми). Число можетъ быть разсматриваемо внѣ своего приложенія (абстрактно) и вмѣстѣ съ нимъ (конкретно). Первое — Ариѳметика (λογιστική), второе музыка (гармонія). Величина можетъ быть разсматриваема въ движеніи или въ покоѣ; первое — Геометрія; второе — Астрономія (Атрологія) Математика — высшая изъ наукъ; числа — предметъ первоначальныхъ занятій, а полное знаніе ихъ теоріи — высшія мудрость и благо. Числа бываютъ или наличныя, или подразумѣваемыя. Наличное число есть произведеніе всѣхъ силъ, скрытыхъ въ единицъ, или прогрессія множественности, начиная отъ монады (140), и обратно. Наличныя числа ограничены. Одинъ и единица не тожественны; первое — имѣетъ приложеніе; второе — нѣтъ. Число не есть безконечность, но только источникъ дѣлимости на равныя части, дѣлимости, которая вмѣстѣ есть родовой признакъ всѣхъ субстанцій, безъ исключенія. Подразумѣваемыя числа суть тѣ, которыя ея initio были въ сознаніи Божества. Они ему служили образцомъ, но которому творилась и устраивалась вселенная. Подразумѣваемыя числа безграничны, безпредѣльны; ихъ нельзя принимать за величины. Начало ихъ, монада, есть та божественная, неизмѣнная величина (формула), которая, облеченная во всѣ возможные численные виды, и т. п., остается постоянно неизмѣнною. Діада (141), величина не совершенная, пассивная, и вмѣстѣ есть начало растительности и дѣлимости. Тріада (совокупленіе монады съ діадою), имѣетъ свойство своихъ составныхъ частей. Тетрада, соединеніе монады съ тріадою (а не двухъ діадъ), есть высшее, божественнѣйшее число, понимающее въ себѣ вселенную, Бога, человѣка, природу. Декада, соединеніе монады, діады, тріады и тетрады, заключаетъ въ себѣ всѣ музыкальныя и ариѳметическія комбинаціи. Въ ученіи Пиѳагора, число вѣроятно служило символическою формулою первыхъ началъ природы; онъ употреблялъ ихъ на подобіе того, какъ геометръ діаграмму (142а). Геометрію (142b) Пиѳагоръ привелъ болѣе, чѣмъ его предшественники (143), въ систему, и далъ ей болѣе или менѣе научную(144) форму. У него точка равнялась единицѣ; квадратъ точки (не какъ единицы) — линіи; кубъ точки = плоскости; четвертая ея степень-тѣло. Онъ первый нашелъ, что сумма внутреннихъ угловъ треугольника равняется двумъ прямымъ, и что квадратъ гипотенузы равенъ суммѣ квадратовъ обоихъ катетовъ (145). Особенно много занимался онъ Астрономіей (146). По его понятіямъ Вселенная, мірозданіе, міръ (147), былъ созданъ не вдругъ, (148). Эфиръ имѣетъ троякое значеніе: онъ есть или пространство занимаемое не-планетами (неподвижными звѣздами); или пространство между неподвижными звѣздами и мѣсяцемъ; или-же пространство всего мірозданія (κόσμος, вмѣстѣ съ нашею планетою. Небесныхъ сферъ всего десять, изъ которыхъ только девять видимы, — а именно — сфера неподвижныхъ звѣздъ, сфера земли и семь сферъ семи планетъ (считая солнце и мѣсяцъ). Десятая сфера (149) для насъ скрыта, но необходима въ планѣ мірозданія, для поддержанія гармоніи вселенной, такъ какъ десятичная система есть божественная, высшая комбинація. Существованіе этой 10-й сферы (антихтона), вѣроятно, причиною тому, что болѣе бываетъ затмѣній солнечныхъ, чѣмъ лунныхъ. Въ центрѣ вселенной и четырехъ элементовъ находится огненный шаръ, центральный огонь, начало теплоты и жизни, выражающій собою монаду. Земля двигается отчасти, и принадлежитъ къ числу небесныхъ тѣлъ, вращающихся кругомъ огненной сферы. Сатурнъ обращается въ теченіи 30, Юпитеръ — 20, Марсъ — 2, Меркурій и Венера, въ теченіи 1-го года, кругомъ солнца. Пиѳагоръ первый открылъ, что Гесперъ и Весперъ одно и тоже (149 b). Разстояніе небесныхъ талъ отъ земли, соотвѣтствуетъ интерваламъ музыкальныхъ звуковъ. Мѣсяцъ и нѣкоторыя другія планеты, населены. Земля есть небольшое шарообразное тѣло, на которомъ можно допуститъ существованіе антиподовъ. Теогоническія понятія Пиѳагора очень темны. — Богъ есть (150) вездѣсущій (151) Духъ, источникъ жизни, единственный принципъ всякаго движенія, невидимый, неосязаемый, вѣчный и непостижимый. Божеству подчинены меньшія три разряда божественной субстанціи, — Боги, Демоны (152) и Герои; Герои, болѣе или менѣе подвергнуты вліянію матеріи. Къ этимъ тремъ видамъ Божества присоединялъ четвертый — духовную сторону человѣка, которую, въ свою очередь, подраздѣлялъ на страсти (душу страстную, — сенситивную душу и безсмертную. Всѣ Божескія созданія были первоначально между собою равны; но такъ какъ равенство и единеніе не могутъ поддержаться тамъ гдѣ есть жизнь, то люди и животныя отдѣлились, и все лучшее перешло на сторону человѣка; неиспорченнымъ же, вѣчнымъ, неизмѣннымъ началомъ всего сущаго осталось Божество (духовная монада). Эѳиръ населенъ Духами, Демонами, Героями, оказывающими непосредственное вліяніе на повседневную жизнь каждаго человѣка Вселенная есть гигантская оживленная сфера, за предѣлами которой безпредѣльное пространство, но и это пространство опять наполнено другими сферами, вращающимися въ гармоническомъ чередованіи. Большая разница между воздухомъ и эѳиромъ; первый есть компактная масса, окружающая землю; второй — среда демоновъ, героевъ и прочихъ жителей планетъ. Свѣтъ и тьма, жаръ и холодъ, сырость и сухость распространены въ равномъ количествѣ въ мірѣ. Когда накопляется болѣе тепла, тогда лѣто, и такъ далѣе. Весна здорова для тѣла (153), осень вредна; утренняя заря здорова; вечерняя напротивъ. Воздухъ неподвиженъ. Лучи солнца равно проникаютъ въ холодный (воздухъ) и густой (воду) эѳиръ. Кометы суть звѣзды, появляющіяся только въ извѣстное время, не слѣдуя постояннымъ законамъ. — Понятія психологическія, нравственныя весьма утонченны: — Человѣкъ созданъ изъ первобытной матеріи; онъ микрокосмъ (154). Душа (155) состоитъ изъ трехъ частей: изъ разумной, раціональной (φριν), которая есть частица вселенной, и имѣетъ своимъ началомъ центральный огонь; неразумной, страстной, ирраціональной (θυμός); и сенситивной, умственной (νους). Первыми двумя одарены всѣ животныя; послѣднею же одинъ человѣкъ (156 а.). Въ двухъ первыхъ отношеніяхъ, человѣкъ имѣетъ много общаго съ животными (156 b), которыя не могутъ выказать своей разумности, потому только, что лишены дара слова. Сенситивная душа умираетъ (I 56 с); раціонэльная-же безсмертна, потому что есть проявленіе высшаго начала — Божества. Ирраціональная душа имѣетъ пребываніемъ — сердце; сенситивная — отъ сердца до головы, безсмертна я-же имѣетъ пребываніемъ мозгъ (156(1). Когда раціональная душа освободится отъ тѣлесныхъ формъ, она временно переселяется въ эѳиръ; потомъ переселяется въ другую форму; наконецъ послѣ достаточнаго очищенія, опять возвращается къ своему центральному началу, — Божеству. Въ подтвержденіе своей теоріи, Пиѳагоръ помнилъ свои собственныя метаморфозы(157); но память его восходила (158) только до покоренія Трои (159). Начавши свое существованіе съ Эталида (Oethalides) сына Меркурія, (у котораго ему было все позволено просить, кромѣ безсмертія), онъ перешелъ въ Эвфорба (160) (Euphorbus), и получивъ смертельную рану отъ Менелая, при взятіи Трои, тѣло его умерло. Вскорѣ, душа его перешла въ Гермотима (Hermotymus), въ образѣ котораго поселилась въ храмѣ Аполлона (161а); потомъ онъ Делосскій рыбакъ Пирръ (Pyrrhus); наконецъ Пиѳагоръ, и это послѣдняя его метаморфоза. Ученіе о метампсихозѣ, Пиѳагоръ заимствовалъ столько же у Египтянъ (161 b), какъ и у браминовъ и индѣйскихъ гимнософистовъ. Перенести восточныя идеи на іоническую почву, стоило не мало труда. Всѣ философы до Пиѳагора, когда начинали учреждать школы, находили понятіе о безсмертіи души твердо установленнымъ въ понятіяхъ популярныхъ. Но когда къ понятію о безсмертіи души надо было присоединить понятіе о ея миграціяхъ, то тутъ они встрѣчали непреодолѣваемыя трудности. Успѣхъ большею частью, зависѣлъ отъ находчивости (161 с). — На музыку Пиѳагоръ смотрѣлъ не столько какъ на искусство, а какъ на науку (161 d), строго подверженную численнымъ формуламъ и законамъ. Онъ первый нашелъ музыкальную гамму.
2). Сферы, въ которыхъ двигаются небесныя тѣла, своими движеніями и перемѣщеніями производить созвучіе, и это созвучіе не всегда бываетъ одно и то же, смотря по объему и величинѣ разстоянія. Созвучіемъ этихъ разнородныхъ звуковъ (αρυιονίαν) (163 а поддерживается существованіе вселенной. Онъ дѣлилъ человѣческій возрасть на 4 періода, въ 20 лѣтъ каждый; нормальнымъ предѣломъ жизни, — 80-лѣтній возрастъ (163 b). Преподавая ученіе свое въ символахъ (163 с), онъ тѣмъ самымъ поражалъ воображеніе, и открывалъ обширное поприще мыслительной дѣятельности. Для одного, извѣстный символъ казался обширнымъ поприщемъ для гипотезъ и теоретическихъ выкладокъ, для другаго онъ представлялъ одну лишь практическую выгоду. Любимыми его символами и афоризмами были: — Добродѣтель (добро) раздѣляется на частную и общественную. Въ составъ послѣдней входитъ воспитаніе, скромность (безмолвіе), презрѣніе плоти, умъ, мужество. Силы духа суть Разумъ и Страсть. Существованіе добродѣтели, возможно лишь тогда, когда послѣдняя подчинена первой. Право не что иное какъ мздовозданіе (164а). Юношество должно привыкать къ послушанію, скромности (безмолвію). Лучше молчать, чѣмъ пустомелить (164b). Презирай общественное мнѣніе и поступай согласно правиламъ добродѣтели. Дорожи своимъ положеніемъ въ свѣтѣ. Неиспорченность, свѣжесть мыслей, поддерживается тѣлеснымъ воздержаніемъ. Тотъ не свободенъ, кто не владѣетъ собою. Пьянство есть временное (!?!) помѣшательство (165). Желать излишнее — безразсудно, потому что оно не имѣетъ предѣловъ Подъ добродѣтелью частною заключается дружба, молитвы, уваженіе къ умершимъ, исполненіе закона. Дружба должна быть внѣ всякихъ личныхъ интересовъ, расчетовъ, мелочей. Истинная дружба никогда не слабѣетъ. Цѣль нравственныхъ теорій — уподобить человѣка Божеству. Богъ наградилъ человѣчество двумя высшими благами — истиною (правдою) и любовью (возможностью дѣлать добро) (166). Могущество Божества безконечно. Оно есть источникъ блага и добра. Достойно чтить боговъ можно только въ символахъ. Клятву не нарушать (167) ни подъ какимъ предлогомъ, и какъ можно рѣже ею себя обязывать. Предосудительно сжигать мертвыхъ, носить вѣнки и натираться маслами. Надо избѣгать женщинъ и брака. Послѣ демоновъ, надо уважать праотцевъ и законодателей. Убивать животныхъ, болѣе чѣмъ предосудительно (168). Между друзьями все должно быть съобща (169). Другъ — второе самъ. Дружба имѣетъ три періода. Въ первый, не надо всякому безусловно протягивать руку; въ второй и третій, — безусловная дружба и самоотверженіе. Власть родительская должна простираться на дѣтей до 35-ти-лѣтняго ихъ возраста. Законъ есть держава города. Въ проэктахъ, замыслахъ народа., должно быть непремѣнно что-нибудь величественное^ обширное. Жаворонки — символъ непостоянства, перемѣнчивости. Оттого не слѣдуетъ терпѣть ихъ на крышѣ домовъ (170 а). Нѣтъ ничего хуже, какъ въ жизни слѣдовать разнымъ, тѣмъ болѣе противоположнымъ направленіямъ. Надо дорожить своими рѣчами, не менѣе чѣмъ сокровищами Креза. Хотя надо избѣгать, но все-таки не нарушать и уважать бракъ. Не надо предаваться крайностямъ ни въ трудахъ, ни въ удовольствіяхъ (170b). Не мѣшай мечемъ огонь. Не переступай черезъ вѣсы. Но обрѣзывай своего сердца (не унывай). Не взваливай на другаго вязанку. Бережливо складывай свои поясъ и свою мантію. Не ѣзди но большимъ дорогамъ. Надо постоянно воевать съ пятью вещами: съ болѣзнью, невѣжествомъ, страстями, несогласіями общественными и семейными (частными). Избѣгай проселковъ. Не отступай отъ прямаго пути. Зарывай объѣдки въ землю. Не носи изображеніе боговъ на. кольцахъ. Не протягивай правую руку слегка (лишь). Не садись за столъ прежде чѣмъ поставятъ солонку. Не корми хищныхъ птицъ. Отворачивайся отъ лезвія меча и ножа. Выступивъ въ дорогу, не ворочайся. Не садись на ковшъ (171). Воспитаніе подобно тому, какъ аисты кормятъ дѣтей своихъ (172). Съ смертными обходись такъ, чтобы изъ друзей они не сдѣлались непріятелями (173). Не порти деревъ и не мучь безвредныхъ животныхъ (174). Больше молись дома, чѣмъ въ храмъ (175). —
Вокругъ личности Пиѳагора группируется много чудеснаго, сверхъестественнаго. Современники разсказываютъ объ немъ много басенъ. Онъ будто предпринималъ три путешествія въ Тартаръ, гдѣ видѣлъ Гезірда, прикованнаго къ мѣдному столбу; видѣлъ вѣщаго Гомера, висѣвшаго на деревъ, и постоянно ужаляемаго 30-го змѣями, будто за злословіе на боговъ (176); видѣлъ муки всякаго рода грѣшниковъ. Эта басня разсказывается у нѣкоторыхъ писателей совершенно иначе (177). Объ немъ говорили еще, что онъ избавилъ Даунію отъ медвѣдицы, опустошавшей страну; шепнувь два слова на-ухо быку, онъ ему запретилъ тронуть поле, засѣянное бобами. Въ одинъ день и въ одинъ часъ его видѣли въ общественномъ собраніи въ Метапонтъ и Тавроменіѣ; онъ имѣлъ золотое (178) бедро, которое показывалъ Абарису (жрецу Аполлона Гиперборейскаго); чудеснымъ образомъ вылечивалъ больныхъ; предсказывалъ бури, землетрясенія, физическія явленія (179а); останавливалъ на-лету птицъ; понималъ ихъ щебетанье; удержалъ отъ самоубійства отчаяннаго юношу, пропѣвъ ему спондэическій гимнъ (179b), однимъ выговоромъ привелъ въ такое отчаяніе одного изъ учениковъ, что послѣ шіи лишилъ себя жизни; никто не видѣлъ его ни плачущимъ, ни смѣющимся (179с), хотя и плясалъ изрѣдка; первая мысль о безмолвіи пришла ему при видѣ быка (180); громадное жертвоприношеніе Музамъ, когда онъ открылъ свою знаменитую теорему (181); онъ читалъ на лунѣ то, что царапалъ на вогнутомъ зеркалѣ; его разговоръ съ рѣкою (182), привѣтствовавшей его: "здорово Пиѳагоръ: " о рыбахъ, при вступленіи на берегъ Италіи (183).
Заслуги Пиѳагора, какъ человѣка государственнаго, законодателя, не оцѣнены положительно. Несмотря на то, всякому изслѣдователю, прежде всего бросается въ глаза эта сторона его заслугъ (18,4). Несмотря на таинственный и мистическій мракъ, окружающій личность его, однако положительно извѣстно, что вѣковъ 5-ть до христіанской эры нравственное, политическое и религіозное общество осѣлось въ южной Италіи. Это явленіе не осталось безъ вліянія и на послѣдующія событія и ходъ италіотскаго законодательства. Всѣ древніе болѣе или менѣе старались открыть въ нихъ слѣды непосредственнаго вліянія ученія Пиѳагора. Ему же приписывали воспитаніе и образованіе многихъ государственныхъ людей и законодателей. Мнѣніе, подтвержденное свидѣтельствомъ Діогена, Діодора (185) и Валерія Максима, полагающее Залевка ученикомъ Пиѳагора, въ новѣйшее время не имѣетъ болѣе силы. Хотя Сенека съ Посидоніемъ прямо говорятъ, что они проникнуты были характеромъ ученія знаменитой школы (186а); хотя всѣ писатели признаютъ болѣе или менѣе аналогіи между идеями (186b) Пиѳагора и законодательствомъ нѣкоторыхъ колоній южной Италіи; хотя Діогенъ (187) ставитъ его на первомъ планѣ въ ряду (188) государственныхъ людей вышедшихъ изъ кротонской школы; — но взвѣшивая доказательства и свидѣтельства Полибія и Аристотеля, нельзя не признать, что время дѣятельности и жизни Залевка и Харонда, принадлежитъ къ періоду гораздо раньшему (189). Несмотря на то, они имѣютъ отношенія къ Пиѳагорову ученію въ томъ смыслѣ, что тѣ извѣстія о немъ, сохраненныя для потомства Стобеемъ, носятъ, безъ сомнѣнія. характеръ позднѣйшей передѣлки Пиѳагорейцевъ (190); потому не будетъ излишнимъ сказать объ нихъ нѣсколько словъ (191).
Въ 8-мъ столѣтіи до Р. Хр. были основаны Локры Эпизефирскіе (192), сбродомъ бѣглецовъ и недовольныхъ со всѣхъ концовъ Греціи и Италіи (193). Вскорѣ послѣ основанія, появляются законы, магистраты, благоустройство. 100 семействъ, составлявшихъ аристократію, правятъ (194) высшими интересами республики, и изъ среды ихъ взбирается космополитъ (195), сановникъ, всѣми уважаемый, долженствовавшій публично толковать законы. Сенатъ состоялъ изъ 1000 гражданъ (196). Магистраты не имѣли характера кастическаго, династическаго.(197а). Между гражданами(197b) отличается своими способностями и дѣятельностью Залевкъ; уваженіе къ нему усиливается; ему вручаютъ правленіе, и съ нимъ начинается періодъ двухъвѣковаго (197 с) благоденствія Локръ. Главную свою дѣятельность обратилъ онъ на строгое исполненіе буквы закона (198). Всякое покушеніе къ введенію новизны, считалось государственнымъ преступленіемъ; оно наказывалось смертью (199). Вступленіе (prooemium) его законовъ (200). въ томъ видъ какъ они дошли до насъ у Стоббея, — знаменито; и по замѣчанію Цицерона (201) Платонъ многое заимствовалъ изъ нихъ. Особенно наглядно видно въ нихъ стремленіе установить силу и значеніе права и собственности (202), замѣнить произволъ судейскихъ рѣшеній точными и подробными приговорами (203). Прежде всего, говорилъ (204) онъ гражданамъ, всякій гражданинъ долженъ твердо вѣрить въ могущество и существованіе боговъ, дабы при видѣ природы, неба, водъ, возносить хвалу имъ, и тѣмъ удобнѣе изучать порядокъ, устройство и гармонію вселенной. Это не твореніе рукъ человѣческихъ; будемъ-же обожать Творца какъ виновника нашего существованія. Берегись невѣрія столько же, какъ и суевѣрія. Всякій да удаляетъ отъ себя зародыши зла, потому что боги не внемлютъ прошеніямъ злыхъ, и не умилостивляются, на подобіе смертныхъ, великолѣпною обрядностью и дарами; одна добродѣтель можетъ ихъ умилостивить. Боитесь стыда (205) и позора, болѣе смерти и бѣдности. Лучшій изъ гражданъ тотъ, кто скорѣе пожертвуетъ имуществомъ, чѣмъ нарушитъ законъ и правду (206). Непокорнымъ онъ говорилъ: — граждане, помните, что боги выше насъ, боги карающіе зло и преступленія; помните, что мы смертны; помните великую минуту отчужденія души отъ тѣла; помните тотъ моментъ, когда человѣкомъ, достигнувшимъ крайняго предѣла своего существованія, овладѣваетъ раскаяніе (207); но тогда поздно; роковой часъ приближается, и какъ бы дорого далъ въ это время человѣкъ, чтобы замѣнить свои дурныя дѣла хорошими; но желаніе тщетное; раскаяніе безплодное; Сатурнъ уже взмахнулъ косою, Парка направила ножницы, — еще секунда, и неумолимый Харонъ мчитъ тебя на своей ладьѣ, по пѣнистой Летѣ. Граждане! помните величественный моментъ смерти! Кто чувствуетъ склонность (2θ8) ко злу, тотъ да прилежнѣе посѣщаетъ святилища, храмы боговъ, покланяется имъ, бесѣдуетъ съ людьми, изѣвстными своею добродѣтелью и мудростью, и тѣмъ да воздержится отъ худыхъ дѣлъ (209 а), и избавится отъ нравственной тираннизаціи. Залевкъ особенно настаивалъ на любовь къ родинѣ. Эмигрировать считалось безчестіемъ. Личныя и семейныя несогласія (209 b), — нѣкотораго рода покушеніе на благо и спокойствіе общественное (210). Запрещалась продажа родовыхъ имѣній (211). Торговля дозволялась большею частью хлѣбная. Закупы у иностранцевъ строго запрещались (212). Наказанія были жестоки: нарушеніе брака, напримѣръ, наказывалось лишеніемъ зрѣнія (213). На ряду съ наказаніемъ считалось (214а) возмездіе (ὁ μέσϑος), напр. въ денежныхъ дѣлахъ, такъ какъ собственности (имуществу) придавали большое значеніе (214b). Спорныя и уголовныя дѣла, до окончательнаго присужденія закономъ, находились въ веденіи истцовъ (215). Строго, подъ угрозою смерти, запрещалось употребленіе вина (216); также роскошь въ одеждѣ мужчинъ (217 а) и женщинъ (217b); запрещался трауръ (218); нескромныя рѣчи (217 с).
Личность Залевка, также какъ и личность Пиѳагора. украсилась чудесными преданіями (219). Его законодательство носитъ на себѣ отпечатокъ Ликурговыхъ, критскихъ и аѳинскихъ законовъ (220а). Оно составляетъ переходъ отъ Ликургова, дорическаго законодательства къ іоническому, Солонову. Доризмъ — отличительный его характеръ.
Въ тѣсной связи съ нимъ, по духу и происхожденію, находится законодательство Харонда (220 b). Тутъ неизвѣстность переходитъ на самую личность законодателя. Нерѣшено, было-ли поприщемъ его дѣятельности Ѳуріи (222 а) или Катана (221). Ѳуріи, какъ извѣстно, были только основаны во время процвѣтанія Пиѳагоровой школы, и въ такомъ случаѣ извѣстія Діодора не противорѣчатся. Но такъ какъ несомнѣнно, что Харондъ принадлежитъ къ гораздо раньшей эпохѣ, то этимъ опровергается извѣстіе Діодора объ основаніи города. Вѣроятнѣй всего, что родиною его была Катана, но что онъ былъ позже призванъ (222b) въ Ѳуріи, съ которыми Катана была одинаковаго (іоническо-халкидскаго) происхожденія. Въ главѣ его законовъ находится тоже вступленіе (prooemium), въ родѣ Залевьова. Во многомъ они сходны; имена ихъ неразлучны другъ отъ друга въ Исторіи. Почитаніе Боговъ, у Харонда, также, какъ, и у Залевка, занимаешь первое мѣсто въ ряду гражданскихъ добродѣтелей! Дабы не гнѣвить боговъ, надо дѣлать дорро, милостыню, уважать магистратовъ, старшихъ. Всякій гражданинъ находился подъ присмотромъ и надзоромъ своего сосѣда; справедливые доносы считались высокою добродѣтелью (222с), и тотъ, на котораго доносили, долженъ была, уважать и быть благодарнымъ своему доносчику. Фальшивые-же, несправедливые доносы (223) считались государственными преступленіями. Запрещалась роскошь въ строеніяхъ (224 а) и одеждѣ (224 b). Бракъ уважался (225); нарушеніе его наказывалось трагико-комическимъ образомъ (226). Помогать бѣднымъ, раздавать милостыню, считалось высокою добродѣтелью (227). Въ уголовныхъ и судебныхъ дѣлахъ, всякій гражданинъ имѣлъ голосъ (228), Надо было быть весьма осторожнымъ въ рѣчахъ (229). Опека была довольно ограничена въ рукахъ опекуна (230).
Законы Харопда учились наизусть въ школахъ (?) (231). Кромѣ Ѳуріи, ихъ не менѣе уважали въ Леонтинахъ (332), Регіѣ (233) и Тавроменіѣ. Ихъ пѣли въ публичныхъ собраніяхъ, играхъ, пирахъ (234). Главнѣйшее достоинство ихъ состояло въ точности и опредѣленности всего свода и подробностей его (235). Ихъ, также какъ и Залевковы, можно считать переходомъ отъ Ликургова законодательства къ Солонову. Въ видахъ общественной безопасности, Харондъ, подъ страхомъ смертной казни запретилъ являться въ народное собраніе съ оружіемъ, и запечатлѣлъ этотъ законъ примѣромъ. Однажды, услышавши большой шумъ въ собраніе, онъ поспѣшилъ туда, забывъ прежде снять съ себя оружіе; когда онъ опомнился, было уже поздно, и тутъ-же, въ глазахъ народа, вонзилъ себѣ свой мечь въ сердце (235 b).
Съ паденіемъ Пиѳагорейскаго ордена, въ Кротонѣ не долго поддерживаются дорическія учрежденія (236 b). Ея сношенія съ Римомъ, отношенія къ Діонисію (237), распри Демоса съ глипархами, — вотъ главнѣйшія черты послѣдующей ея исторіи. Не надо удивляться, что Пиѳагорово законодательство имѣло такое шаткое основаніе. Хотя оно было въ ближайшей связи съ Ликурговымъ, но послѣднее является въ немъ гораздо возвышеннѣе, облагороженнѣе, слѣдовательно непрочнѣе, неосновательнѣе. Чѣмъ утонченнѣе и изощреннѣе этическій, нравственный корень законодательства, тѣмъ онъ непрочнѣе; оттого, на Пиѳагорейскій орденъ (238) должно смотрѣть какъ на мимолетное, преходящее, хотя и отрадное явленіе, едва-ли могшее утвердиться въ одномъ изъ государствъ древняго запада. Пиѳагорово законодательство составляетъ что-то среднее (medium) между дорическою, раціональною республикою Ликурга и идеальною Платона. Это проявленіе Ликурговыхъ началъ, но на іонизировавшейся почвѣ. Оно составляетъ апогеи совершенства гражданской теоріи, насколько оно было примѣнимо у Геллеповъ. Законы Пиѳагора не были объективною нормою добродѣтели гражданской, но онъ, наподобіе Харонда, подтверждалъ ихъ собственнымъ примѣромъ; между тѣмъ всякій гражданинъ имѣлъ право толковать законъ по своему (νόμος ἑμψυχος). Этотъ произволъ не давалъ характеръ публичности, общественности его реформѣ. Изъ этого обособленія политической системы явствуетъ его кесмополитическій характеръ. Нашелъ ли онъ въ одной изъ Италіотскихъ колоніи, соотвѣтствующій его планамъ народъ и настроеніе, — рѣшить трудно. Едва-ли Локры, Катана, Фуріи и др. имѣли уже законодательство Залевка, Харонда и Діоклеса. Такое идеальное совершенство, такой непрочный союзъ, въ эпоху, когда нравственное сознаніе народа было еще въ младенчествѣ, моглоли поддержаться? Оттого на паденіе Пиѳагора вовсе не надо смотрѣть какъ на явленіе ненормальное. Затронувъ однажды національную гордость, измѣнивъ освященные преданіемъ обычаи, ему было трудно поддержаться на той-же точкѣ величія. Его паденіе не случилось вдругъ, но постепенно. Нерасположеніе народа началось съ тѣхъ поръ какъ болѣе рѣзкимъ образомъ обозначилось различіе между посвященными и непосвященными. Было ли это стремленіе къ тиранніи, нельзя точно опредѣлить. Если дорическій, космополитическій характеръ его законодательства казался его современникамъ тиранніею, все-таки едва ли можно предположить малѣйшія анархическія начала въ его политическихъ цѣляхъ. Какъ бы то ни было, но довѣріе народа день отъ дня слабѣло. Нѣсколько воодушевленныхъ словъ Килона достаточно было, чтобы заставить его забыть всѣ заслуги и реформы учителя, Пиѳагоръ и его орденъ (233 b) падаютъ; ихъ изгоняютъ, презираютъ, — и черезъ годъ воздвигаютъ алтари и храмы. Graeca mobilitas!…
Пиѳагоръ стоитъ несравненно выше какъ законодатель, чѣмъ какъ философъ. Хотя древніе (239 а) и нѣкоторые новѣйшіе (239 b) писатели не разсматриваютъ его съ этой точки; или же если разсматриваютъ, то придаютъ ему мало значенія, — но вникнувъ ближе въ ею законодательство, также въ однохарактерное съ нимъ законодательство Залевка и Харонда, мы не можемъ не придать Пиѳагору законодателю несравненно большее преимущество, нежели Пиѳагору — философу.
Неизвѣстно, писалъ ли что-нибудь самъ Пиѳагоръ. Изъ твореній, ему приписываемыхъ, дошли до насъ только его «златыя рѣчи» (χρἐσεα ἔπι; carmen aurcum), въ которомъ находятся нѣсколько космогоническихъ теорій. У Діогена (240) находится перечень всѣхъ (241 а) его сочиненіи, но они безсомнѣнно принадлежатъ къ позднѣйшему времени, и составлены подъ редакціей Эпихарма и Эмпедокла.
Литтература сочиненій объ Пиѳагорѣ огромна (241 b). Изъ древнихъ говорятъ объ немъ Діогенъ Лаертскій (242), Платонъ (243), Лукіанъ 244), Эліанъ (245). Діодоръ (246 а), Титъ Ливій (246 b), Атеней (217), Плутархъ (248 а), Апулей (248 b), Климентъ (249), Авлъ-Геллъ (250), Евсевій (251), Гіераклесъ (252) и мн. другіе. Сверхъ того Ямилихъ (253), Порфирій (254) и Анонимъ (255) оставили намъ его біографію. Въ 1682 г., кармелитъ Филиппъ Тесье (Le Р. Rhil. Thessier; Pater Thessieriis) публично защищалъ въ Безье (Beziers), что члены его ордена, въ сущности не что иное какъ послѣдователи Пиѳагора. Папа Иннокентій XI (256) отлучилъ его за то отъ церкви. Немного позже I. Майеръ (Ich. Friede. Mayer) написалъ по тому же предмету диссертацію: — Utrum Pythagoras ludaeus fuerit, an Monachus Carmélita. Въ 1706 г., Дасье составилъ его біографію по Ямилиху и Порфиру. Въ 1708 г., вышелъ его переводъ carmen aureum, съ комментаріями. Ноде (Naudé) собралъ (257) у древнихъ много параллельныхъ мѣстъ о Пифагорѣ. Vossius (258) и G. Ménage (259 а) также собирали объ немъ свѣденія. Savérien (259 b) пытался критически обработать всѣ свѣденія объ немъ. La Moihe le Мауег выписалъ нѣсколько мѣстъ изъ Менажа и далъ своимъ выпискамъ (260) названіе Discours Sceptique. Въ Германіи (261) Пиѳагоръ тоже имѣетъ обширную литературу.
Въ заключеніе приведемъ нѣсколько отзывовъ древнихъ. Іосифъ Флавій (262) ставить его выше Платона. Стоиковъ и Анаксагора; Платонъ многое у него заимствовалъ. Цицеронъ (263) и Сенека (264) его глубоко уважали какъ философа. Александрійскій, эклектизмъ признавалъ его за непризнаннаго, въ свое время, Мессію; Пиѳагорейцевъ сравнивали съ Эссеянами (264 b). Изъ Отцевъ Церкви, Амвросій (265) хвалитъ его правдивость. Св. Ѳома ставить его на ряду съ Сократомъ (266). Тертуліанъ (не смотря на полемическій тонъ его Апологіи) хвалитъ его не менѣе другихъ. Одинъ Лактанцій (267) ему не благопріятствуетъ.
Изъ небольшаго количества данныхъ, нами собранныхъ, мы, кажется, положительно можемъ утверждать слѣдующее: — Дѣятельность Пиѳагора надо разсматривать какъ законодателя и философа; въ первомъ отношеніи, онъ стоитъ выше; во второмъ онъ важенъ какъ основатель ученой школы. Въ его законодательствѣ и въ его ученіи какъ нельзя яснѣе отпечатлѣвается строгій дорическій характеръ.
Какъ бы ни были разнородны толки писателей древнихъ и новыхъ, тѣмъ не менѣе Пиѳагоръ занимаетъ одно изъ почетнѣйшихъ мѣстъ въ Пантеонѣ великихъ мужей Греціи и Древности. Какъ законодатель, онъ, создавъ себѣ идеальный планъ республики (268), привелъ его въ исполненіе, на столько, на сколько позволялъ это двойственный и непостоянный характеръ Эллиновъ; — какъ философъ, онъ заслуживаетъ безсмертную славу, какъ основатель идеализма, находившаго послѣдователей и въ наше время. Въ томъ и другомъ отношеніи, имя его будетъ незабвенно въ лѣтописяхъ развитія духовной половины человѣчества.
С. Богородское.
12-го апрѣля.
ПРИМѢЧАНІЯ
править1) «Если миѳологія всегда и вездѣ одна, всегда подобна самой себѣ, то она также всегда движима и постепенна. Не только каждое кольцо этой дивной цѣпи преображается временемъ, но и весь кругъ басенъ слѣдуетъ движенію восходящему и опредѣленному. Облекаетъ. ли религіозный миѳъ всю видимую вселенную, или отражаетъ въ себѣ слѣды первобытныхъ народовъ, или открываетъ душѣ тайну невѣдомую, — я разсматриваю этотъ миѳъ въ его формѣ, и вижу, что онъ живетъ, дышетъ, вырастаетъ, подобно органическимъ существамъ. Неподвижный и сжатый въ глубинѣ Индіи, подобно растительному царству, изъ коего заимствуетъ свои символы, онъ очищается въ жертвенномъ огнѣ народовъ Зендскихъ; потомъ, присоединяясь къ жизни органической, онъ пресмыкается съ змеею народовъ семитическихъ, рыскаетъ съ газелью Арамееновъ, и властвуетъ въ пустынѣ со львами Персеполиса; отсюда, постепенно достигая высшаго и полнѣйшаго выраженія, онъ соединяетъ ястреба Геліополисскаго, Канопа Меройскаго, дракона Хіосскаго, съ первымъ очертаніемъ человѣческой фигуры. Наконецъ, освобождаясь отъ грубыхъ восточныхъ формъ, и создавъ самому себѣ идеальный образъ человѣчества, онъ блистаетъ на челѣ Юпитера, качается на поясѣ Венеры Афродиты, или дышетъ побѣдою на губахъ Аполлона…» Е, Quinet, La Nouvelle Grèce, etc. Переи, Ксеноф. Полеваго. Μ. 1835 стр. 381—382.
2) Напр. въ приговорѣ надъ Фокіономъ.
