Не пеняй мнѣ, что я въ тебѣ давно неписалъ и неувѣдомлялъ о разныхъ новостяхъ въ нашей словесности. Ты живешь въ уединеніи, а я въ шумномъ городѣ; ты, не имѣя никакого разсѣянія, въ нѣдрахъ спокойствія наслаждаешься безмятежною жизнію; а я, толпясь безпрестанно среди городскихъ жителей, развлекаюсь разными предметами, и убѣгая, такъ сказать, отъ. истиннаго дѣда, провожу время свое въ ничтожной суетности. Вотъ причина моего молчанія; теперь однакоже, имѣя нѣсколько свободныхъ часовъ, хочу ихъ посвятить дружбѣ.
Сражу тебѣ, что я уже три раза былъ въ Бесѣдѣ любителей Русскаго слова. Не стану распространяться похвалою о семъ полезномъ заведеніи, о семъ знаменитомъ сословіи, гдѣ пылаетъ истинная любовь къ своему Отечеству, къ своему языку, словомъ, ко всему Русскому; гдѣ стараются показать слушателямъ всѣ красоты нашего собственнаго стихотворенія и богатство нашего языка передѣ новѣйшими чужеземными языками; гдѣ научаются молодые и неопытные читатели, прилѣпленные въ иностранной словесности, постигать всю изящность нашихъ стихотворцевъ; гдѣ въ числѣ многихъ слушательницъ модныя матушки начинаютъ уже считать нужнымъ учить дѣтей своихъ правиламъ отечественнаго языка: вотъ польза, какую приноситъ сіе почтенное сословіе. Теперь ты видишь, что вся моя похвала на счетъ сего общества еще весьма недостаточна.
Не могу однако же удержаться, чтобы не сообщить тебѣ моихъ примѣчаніи на Разсужденіе о стихотворствѣ, которое было читано въ третьемъ Собраніи Бесѣды предъ посѣтителями Маія 28 дня. Сочинитель сего Разсужденія, упомянувъ о писателяхъ иностранныхъ, коснулся и до нашихъ. Но какъ я былъ удивленъ, когда онъ, дошедъ до трагическихъ писателей и сказавъ объ одномъ Сумароковѣ, замолчалъ и обратился къ сочинителямъ другаго рода! Я непонимаю, какія причины побудили его умолчать о Княжнинѣ; ибо безъ всякой лести можно смѣло сказать, что Княжнинѣ не только заступилъ мѣсто Сумарокова, но въ начертаніи лицѣ театральныхъ, въ силѣ и нѣжности выраженія страстей, а также въ плавности и чистотѣ слога, едва ли непревзошелъ Сумарокова. Я отдаю всю справедливость сему послѣднему, что онъ первый началъ у насъ писать трагедіи, и прокладывалъ самъ себѣ трудный путь къ своей славѣ; что онѣ хотя имѣлъ образцами своими Расина и Вольтера, но затруднялся тѣмъ, что нашъ языкъ еще не былъ тогда обработанъ съ такимъ тщаніемъ, съ какимъ онъ нынѣ обработывается; что нѣкоторыя слова, выраженія и многіе его стихи, писанные около сорока лѣтъ тому назадъ, съ исправленіемъ языка и съ утонченіемъ вкуса почитаются уже нынѣ дурными; однакоже все сіе не отнимаетъ славы у безсмертнаго творца Семиры, и онъ навсегда останется отцемъ нашего трагическаго театра. Но развѣ упоминая о Сумароковѣ непремѣнно должно умолчать о Княжнинѣ, который также нелестную похвалу заслуживаетъ по своимъ произведеніямъ? Развѣ послѣдователь Сумарокова съ большимъ противъ его преимуществомъ не долженъ быть поставленъ къ славѣ нашего Отечества въ числѣ отличныхъ нашихъ трагиковъ? Мы жалуемся на иностранныхъ писателей, что они о нашихъ словесникахъ не имѣютъ никакого понятія и ложно отзываются о просвѣщеніи Русскихъ; а мы сами весьма худо знаемъ о достоинствахъ своихъ сочинителей тогда, когда въ прочихъ государствахъ стараются и посредственныхъ своихъ писателей дѣлать извѣстными. Я увѣренъ, что каждая книга, вышедшая въ свѣтъ изъ знаменитой Бесѣды любителей Русскаго слова, переведена будетъ на иностранные языки, и тогда, прочтя въ чужихъ краяхъ Разсужденіе о стихотворствѣ, въ правѣ сказать: «бѣдная Русская словесность! у нихъ сорокѣ лѣтъ тому назадъ появился только одинъ трагикѣ, и тотъ былъ первый и послѣдній!» А все сіе отъ чего произойдетъ? Отъ того, что въ Разсужденіи о стихотворствѣ помѣщенъ довольно пространной имянной списокъ чужестраннымъ древнимъ и новымъ писателямъ, о Русскихъ же слегка кой-о-комъ сказано; правда, о первыхъ весьма легко выписать изъ многихъ печатныхъ словарей; а о Рускихъ, кромѣ Новиковскаго словаря, и выписать неоткуда. А потому-то надобно было бы приложить все стараніе къ изысканіямъ и къ сличенію лучшихъ твореній нашихъ писателей. Трудъ важный и достохвальный!
Я слушая Разсужденіе о стихотворствѣ, весьма жалѣлъ о предубѣжденіи сочинителя противъ нашихъ писателей; что онъ въ Княжнинѣ не видитъ Княжнина, и неплѣняясь трагическими его произведеніями, хочетъ всѣхъ заставить такъ чувствовать, какъ онъ самъ чувствуетъ, такъ понимать, какъ онъ самъ понимаетъ: но трагедіи Княжнина, Дидона, Росславъ, Владисанъ, Софонизба, Титово милосердіе до сихъ порѣ прекрасными стихами своими проникаютъ въ изгибы сердеірѣ зрителей и заставляютъ проливать слезы.
Если въ Разсужденіи о стихотворствѣ умолчано о Княжнинѣ, для того только, что онъ подражалъ Французскимъ трагикамъ; то кто же, я желалъ бы знать, не имѣлъ образцемъ своимъ отличныхъ писателей? Человѣкъ ничего великаго не созидалъ вдругъ самъ собою: всѣ изящныя произведенія возвышались постепенно: одинъ перенималъ у другаго и къ перенятому приобщалъ свое: вотъ какимъ образомъ возникли всѣ свободныя науки и распространили пламень свой, объемлющій наши умы и чувства. Краткость письма сего не позволяетъ мнѣ слишкомъ распространяться въ моихъ сужденіяхъ; а то бы я показалъ всѣ мѣста изъ Греческихъ и Латинскихъ трагиковъ, откуда брали Корнель, Расинъ, Вольтерѣ и прочіе[1]. Развѣ они тѣмъ правѣе насъ, что почерпали планы, мысли и самые стихи изъ древнихъ сочинителей, а мы обязаны слѣдовать новѣйшимъ, которые нашимъ читателямъ болѣе древнихъ извѣстны? Самъ Сумароковъ былъ подражателемъ Французскихъ трагиковъ. И такъ если Княжнинъ подражалъ, а иногда и переводилъ нѣкоторыя мѣста изъ Корнеля, Расина, Вольтера, Метастазія; то онѣ въ превосходныхъ мысляхъ и въ прекрасныхъ стихахъ выражалъ на нашемъ языкѣ то, что сіи славные мужи выражали на своемъ, но выражалъ по своему. Или нельзя уже изобразишь мыслей своихъ, потому что мысли сіи за нѣсколько десятковъ лѣтѣ прежде насъ выражены были? Лагарпъ въ Ликеѣ своемъ говоритъ, что перевести великаго писателя значитъ состязаться съ нимъ въ слогѣ и въ дарованіяхъ… Обогащеніе своей словесности на счетъ чужестранной заслуживаетъ всеобщую похвалу, а не упреки…
Люди съ такими дарованіями для театра, какія имѣлъ Княжнинъ, невесьма часто появляются. Вотъ уже протекло съ лишкомъ дватцать лѣтъ, какъ онъ окончилъ жизнь свою, и я желалъ бы знать, явился ли у насъ такой трагикъ, котораго бы безпристрастно можно было сравнять съ Княжнинымъ? И такъ не лучше ли, вмѣсто того чтобы соплетать нетребуемую хвалу Греческимъ и Римскимъ словесникамъ, отдать прежде всю справедливость своему совремннику?
Еслибъ не были извѣстны всѣмъ читателямъ трагедіи Сумарокова и Княжнина, то бы я принялъ смѣлость сдѣлать извлеченія изъ лучшихъ трагедій какъ одного, такъ и другаго, гдѣ показалъ бы, что слава Сумарокова не можетъ препятствовать славѣ Княжнина, и что они оба достойны равнаго уваженія, одинъ какъ изобрѣтатель нашей трагедіи, а другой какъ лучшій нашъ трагикъ.
Отдавъ должную справедливость Княжнину, прибавлю еще къ тому, что онъ не только вмѣщалъ въ себѣ дарованія трагика, но такъ же и дарованія комика; что онъ съ такимъ же искусствомъ управлялъ и кинжаломъ Мельпомены и смѣющеюся маскою Таліи. Имѣла ли Россія когда нибудь у себя такого писателя, которой бы съ одинаковымъ успѣхомъ въ трагедіяхъ исторгалъ слезы, а въ комедіяхъ производилъ благородной смѣхъ? Кто до сихъ еще поръ у насъ кромѣ Княжнина показалъ въ себѣ различныя сіи дарованія въ равномъ совершенствѣ? Сумароковъ много произвелъ трагедій, а комедіи хорошей ни одной. Фонъ Визинъ написалъ Недоросля, Бригадира,, а не могъ написать трагедіи. Кромѣ многихъ камедій и оперъ Княжнина[2], Хвастунъ комедія въ пяти дѣйствіяхъ, въ стихахъ, считается и понынѣ самымъ лучшимъ украшеніемъ нашего театра; планъ въ сей комедіи правильной, дѣйствіе исполнено живости, свойства и разговоры дѣйствующихъ лицъ естественны, слогъ чистый, украшенный приятными острыми и шутливыми мыслями. словомъ, вся комедія вообще наполнена прекраснѣйшими стихами. Но сочинитель Разсужденія о стихотворствѣ, говоря о Фонъ Визинь какъ объ нашемъ комикѣ, опять не упомянулъ о Княжнинѣ. Ежели комедія Недоросль есть у насъ неподражаемое произведеніе; то пускай на нашемъ театрѣ покажутъ мнѣ комедію въ стихахъ, подобную Хвастуну. Я еще повторяю, что подражаніе Княжнина также и въ комическомъ родѣ Французскимъ сочинителямъ не умалитъ его славы, ибо самъ Фонъ-Визинъ въ своемъ Недорослѣ многіе разговоры Стародума взялъ изъ сочиненій Дюфрени (Dufresny), а насмѣшку на счетѣ географіи изъ Вольтера. Но таковое заимствованіе непомрачитъ достоинства цѣлой комедіи, и Фонъ-Визинъ чрезъ то не потеряетъ имени Русскаго Мольера.
Не удивляйся, любезный другъ, что я говорю о Княжнинѣ съ такимъ жаромъ; тебѣ небезъизвѣстно должно быть, что я какъ Сумарокова такъ и Княжнина зналъ лично и смѣю гордиться тѣмъ, что пользовался ихъ прнязнію. Къ тому же не могу ни читать, ни слушать сужденій, основанныхъ или на невѣжествѣ, или на пристрастіи: нынѣ многіе, очень, очень обыкновенные наши писаки, желая показать себя знатоками въ общей словесности, въ которой нетолько не прославили именъ своихъ, но родовыя добрыя свои имена помрачили худыми произведеніями, и тѣ, говорю, смѣютъ называть Княжнина незначущимъ писателемъ — и затвердя немногое ими читанное въ Лагарповомъ Ликеѣ, доказываютъ, что Княжнинъ подражалъ Французскимъ сочинителямъ! Дай, Боже, чтобы у насъ болѣе было такихъ подражателей! тогда бы и въ многихъ своихъ сочинителяхъ нужды не было. Лучше подражать и писать хорошо, нежели выдавать свое собственное и дурное.
Въ статьи о сказкахъ и басняхъ Сочинитель Разсужденія о стихотворствѣ упомяну въ о господинѣ Дмитріевѣ, умолчалъ о господинѣ Крыловѣ, который въ своемъ родѣ также имѣетъ приятную и привлекательную кисть; всѣ басни его столь легко имъ написаны, что какъ будто бы не онъ надъ ними трудился, а онѣ сами собой составились. Но почто мнѣ ихъ хвалишь? Стоитъ только сказать, что всѣ басни г-на Крылова, недавно имъ сочиненныя, многими читателями уже выучены наизусть — вотъ имъ похвала.
Если же Сочинитель Разсужденія о стихотворствѣ имѣлъ, въ предметѣ своемъ только то, чтобы сказать о тѣхъ нашихъ писателяхъ, которые первые по различнымъ родамъ стихотвореній начали писать; то не слѣдовало бы ему говорить о господинѣ Державинѣ, господинѣ Дмитріевѣ, Хемницерѣ, Богдановичѣ; но по лирической поезіи упомянуть обѣ одномъ Ломоносовѣ, по сочиненіямъ сказокѣ и басень сказать о Сумароковѣ. Я согласенъ, что господинѣ Державинъ не только сравнялся съ Ломоносовымъ, но въ иныхъ мѣстахъ превзошелъ его, и что господинъ Дмитріевъ въ своихъ сказкахъ и басняхъ лучше Сумарокова; однако же Сочинитель Разсужденія невыполнилъ своего предмета въ самой точности; потому что если онъ упомянулъ о двухъ живыхъ нашихъ писателяхъ, то слѣдовало бы тогда и о нѣкоторыхъ другихъ сказать, достойныхъ вниманія общества, а и того менѣе недолженъ забыть покойниковъ. Развѣ потому только сіе сдѣлалъ Сочинитель Разсужденія о стихотворствѣ, что одни другихъ ему знакомѣе?.. Къ тому же не нужно бы, кажется, писавши о словесности, ставитъ имена сочинителей по Адрессъ-календарю.
Что же касается вообще до всего Разсужденія о стихотворствѣ, то я немогу теперь написать къ тебѣ подробныхъ примѣчаніи, ибо оно еще ненапечатано; однако же замѣтилъ я, что въ семъ Разсужденіи часто упоминаютъ о такихъ лицахъ, которыя мѣсто имѣютъ въ однѣхъ только задачахъ арифметическихъ: нѣкто говорилъ, нѣкто сказалъ, нѣкто пишетъ — почему трудолюбивому читателю весьма мудрено будетъ дѣлать справки и повѣрить Сочинителя о стихотворствѣ съ тѣми учеными, коихъ онъ называетъ словомъ нѣкто. Замѣтилъ я также, что въ ономъ Разсужденіи выводится примѣрѣ о началѣ сатиры совсѣмъ не отъ тѣхъ причинъ, отъ какихъ оная произошла: нѣкто упалъ, а другой разсмѣялся; сіе нѣчто, отъ чего другой разсмѣялся, произвело будто бы сатиру!… и во всемъ томъ ссылаются на Оксенсширна!… Говоря о сатирѣ, слѣдовало бы упомянуть о различіи Греческой и Римской сатиры: первая начало свое получила отъ сельскихъ плясокъ въ празднествахъ Бахусовыхъ и іггрывалась на театрѣ подобно комедіи; сатира же Латинская, хотя есть подражаніе Греческой, но вскорѣ, перемѣна прежнее свое употребленіе, стала писаться стихами въ осмѣяніе пороковъ. О Греческихъ сатирикахъ прежде Ѳесписа бывшихъ никакого свѣдѣнія неимѣемъ; Латинскую же сатиру образовалъ первый Луцилій, которому подражали Горацій, Персій, Ювеналъ; обо всемъ етомъ слѣдовало бы прочесть ученыя диссертація Казаубона, Генсіуса, Спангейма, Дасье, а не одного Оксенсширна, на котораго только Сочинитель о стихотворствѣ и ссылается Оксенсширнъ, извѣстный по своимъ нравственнымъ разсужденіямъ, некогда не писалъ курса словесности.
Когда сочиненіе сіе напечатается и не будетъ исправлено послѣ чтенія, то я разсмотрю оное гораздо ближе и всѣ подробныя мои примѣчанія не замедлю къ тебе доставить.
Въ то же самое собраніе Бесѣды было читано: 1) О просвѣщеніи Россіянъ до 18 столѣтія; оное весьма сходно со статьями, напечатанными въ Вѣстникѣ Европы (Январь 1806 года. Что сдѣлано въ Россіи для просвѣщенія народа и проч.) и въ Новомъ Географическомъ словарѣ (1807 года, Часть V). 2) Героикомическая поэма: Расхищенныя шубы, пѣснь, 1 я хорошо писана; въ предисловіи къ оной умолчано о нашихъ комическихъ поэмахъ: Паденіе стихотворцевъ, Игрокъ ломбера, Народный пиръ… 3) Посланіе къ Леону, сочиненіе нашей Сафы, дѣвицы Буниной, прекрасно. 5) Монологъ изъ Федры, переводѣ господина Державина, превосходенъ. 6) О Ручейкѣ не скажу ни слова, потому что у насъ столько появилось ручейковъ, что можно составишь цѣлое Ледовитое море.
С. Петербургъ.
[Цебриков Р. В.] Письмо к приятелю: (О третьем чтении Беседы любителей русскаго слова в С.Петербурге): [По поводу «Разсуждений о стихотворстве» А.C.Шишкова] / Р.Ц. // Вестн. Европы. — 1811. — Ч. 58, N 15. — С. 206-220.
- ↑ Корнель въ трагедіи своей Медеѣ подражалъ Сенекиной Медеѣ — извѣстное слово я (moi) оттуда же взято. Трагедія Цидъ (Cide) взята изъ Вильгельма де Кастро; Расинъ въ Федрѣ подражалъ Еврипидовой трагедіи Ипполиту; въ Ифигенія также Еврипидовой трагедіи Ифигенія, а нѣкоторые стихи взяты изъ Сенекиной трагедіи Троянки, изъ которой лучшія мѣста взяты еще въ трагедію Андромаху. Мольеръ и Реньяръ подражали Плавту. Кребильонъ подражалъ въ своей трагедіи Атреѣ Сенекиному Ѳіесту. Вольтеръ и Лагарпъ подражали Софоклу. Дюбеллуа въ трагедіи Титѣ подражалъ Метастазію. Соч.
- ↑ Исчислимъ вкратцѣ сочиненія Якова Борисовича Княжнина. Трагедіи: 1) Дидона, въ 5 дѣй. въ стихахъ, 2) Титово милосердіе (сочиненная по особенному препорученію Императрицы Екатерины II), въ 3 дѣйст. вольными стихами, 3.) Росславъ, въ 5 дѣй. въ стих. 4) Владисанъ, въ 5 дѣй. въ стих. 6) Владиміръ и Ярополкъ, въ 5 дѣй. въ стих. 7) Софонизба, въ 5 дѣй. въ стих. Комедіи: 1) Хвастунъ, въ 5 дѣй. въ стих. 2) Чудаки, въ 5 дѣй. стих. 3) Утѣшенная вдова, въ 2 дѣй. прозою, 4) Неудачный примиритель, въ 3 дѣй. прозою. Оперы: 1) Несчастіе отъ кареты, въ 2 дѣй. 2) Сбитнщикъ, въ 3 дѣй. 3) Скупой, въ 1 дѣй. 4.) Притворно сумасшедшая, въ 2 дѣй. 5) Мужья женихи своихъ женъ, въ 2 дѣй. Мелодрама Орфей. Не напечатанная трагедія Вадимъ. Онъ же предпринималъ писать поему Петръ Великій и трагедію Пожарскій, начало сего труда найдено въ его бумагахъ. Сверьхъ вышеприведеннаго написалъ множество одъ, епистолъ, сказокъ, 6 пѣсень; перевелъ Вольтерову Генріаду бѣлыми стихами, нѣкоторыя трагедіи Корнеля и Кребилъона бѣлыми же стихами; романъ въ прозѣ Графъ Коменжъ; нѣкоторыя идилліи изъ Геснера, Правила словесности изъ Батше, и много участвовалъ въ сочиненіи Словаря Академіи Россійской. См. Жизнь Якова Борисовича Княжнина при 2. изданіи его сочиненій, въ 5 Част. въ 8. долю листа; печат. въ Москвѣ 1802. Прим. Соч.