- ) Это письмо А. С. Хомякова сообщено въ редакцію журнала Бесѣда съ разрѣшенія сына А. С., Дмитрія Алексѣевича, въ 1871 г. покойнымъ Василіемъ Алексѣевичемъ Елагинымъ, но не было напечатано по независящимъ отъ редакціи обстоятельствамъ; потомъ оно было вторично, по нашей просьбѣ, передано намъ въ вѣрной копіи почтеннымъ издателемъ журнала Русскій Архивъ, Петромъ Ивановичемъ Бартеневымъ.
Александра Осиповна!
Можете ли вы себѣ представить положеніе непріятнѣе моего? Вамъ извѣстно мое всегдашнее глубокое отвращеніе отъ всякаго политическаго вопроса, а я теперь затравленъ, заѣденъ политикою. Куда ни выѣду, куда ни повернусь, въ мужское или дамское общество, все рѣчь одна: «Каковъ Ламартинъ или Ледрю-Роллень, и что прусаки, и что Познань?» Просто навожденіе! Меня беретъ злость. Еслибы вы, молодцы, думаю я, ходили въ зипунѣ да въ косовороткѣ, вы бы думали а своихъ домашнихъ да семейнымъ дѣлахъ, а не о вздорѣ, до котораго вамъ дѣла нѣтъ, и сами были бы умнѣе, и мнѣ бы не надоѣдали. Видно ужь таково вдохновеніе кургузаго фрака. Но вотъ что еще досаднѣе: мнѣ до того прожужжали уши политикою, что дома мнѣ отъ нея покоя нѣтъ. По цѣлымъ часамъ о ней думаетъ голова противъ воли ума. Пробовалъ я самъ себя отчитывать разными самыми кроткими книгами (какъ, напр., Лассена о клинообразныхъ надписяхъ) — и все не въ прокъ. Рѣшился на самое геройское средство — написать за одинъ разъ всѣ мои мысли, да и раздѣлаться съ ними навсегда. Примите милостиво мои мечты.
Вотъ извлеченіе изъ послѣднихъ мною слышанныхъ рѣчей: «Познань поднялася, или поднимается, или скоро подымется: она непремѣнно затронетъ насъ; загорится война. Германія съ радостію вышлетъ всѣхъ своихъ праздношатающихся республиканцевъ. Франція броситъ для своего собственнаго спасенія всѣхъ своихъ голодныхъ работниковъ на промыселъ военный и нѣмцы имъ охотно дадутъ путь. Борьба будетъ страшная. Россія устоитъ, но прольются потоки крови, и крови слишкомъ дорогой». Вотъ толки самые новѣйшіе! И на первый взглядъ все это кажется истиннымъ и едва ли не неизбѣжнымъ. А полно такъ ли? Россія сильна, непоколебима. Поэтому она свободна въ своихъ дѣйствіяхъ и властна сказать слѣдующее всему міру:
Она никогда не принадлежала европейской системѣ народовъ: Милостію Божіею, разумомъ государей и силою народа она возращена и возвеличена. Она владѣетъ всею землею отъ Балтики до Тихаго океана; она сильна и людьми, и землею, но она всегда жила особнякомъ. Такъ было, есть и будетъ. Въ дѣла Европы вмѣшивалась она только случайно и вслѣдствіе внѣшняго вызова.
Въ концѣ прошлаго столѣтія Польша, разорванная, разграбленная, окровавленная своеволіемъ своихъ аристократовъ, грозила спокойствію своихъ сосѣдей и губила свой народъ. Державы восточной Германіи и Россія взяли ее подъ временный интердиктъ для общаго мира, причемъ Россіи возвращены были ея старыя области, удѣлъ Рюрикова рода, населенныя народомъ одноязычнымъ съ Россіею, а не съ Польшею. Въ 1815 году, послѣ долгихъ и кровавыхъ смутъ, интердиктъ былъ возобновленъ на общемъ совѣтѣ; но одна Россія, въ лицѣ своего государя, противъ води многихъ, показала, что она считаетъ эту мѣру только временною и не хочетъ гибели польской народности. Въ 1830 году своевольное возстаніе наименѣе угнетенной Польши, противъ общаго приговора и общихъ трактатовъ, принудило Россію возстановить силою оружія интердиктъ, наложенный съ совѣта всѣхъ державъ…. Державы европейскія измѣнились: нѣтъ уже ни прежней Австріи, ни прежней Пруссіи; интердиктъ Польши безполезенъ для нихъ; онъ ни теперь, ни прежде не былъ нуженъ Россіи; ему не для чего продолжаться.
Вотъ, кажется, прямой и простой взглядъ на фактъ историческій. Выводъ былъ бы ясенъ.
Пусть возстановится Польша во сколько можетъ: Познань съ Гданскомъ (Данцигъ), княжество Галицкое и Краковъ, герцогство Варшавское и часть Литвы, не говорящія по-русски. Но такъ какъ кто дѣло не административное и не правительственное, а народное и историческое въ высшемъ значеніи слова, то въ немъ не должно быть признаваемо никакое случайное различіе между людьми и голоса должны быть собираемы поголовно: дворяне единицами въ счетъ крестьянскихъ единицъ, города причислены къ деревнямъ и т. п. Даже отсутствующіе могутъ быть допущены въ подачѣ голоса письменно въ той области, къ которой они желаютъ быть причтены. Голоса народные должны быть подаваемы на языкѣ народномъ: въ Польшѣ по-польски, въ Литвѣ по-литовски (совершенно непонятно для поляковъ), въ Галичѣ по-галицки (т. е. по-русски). Всякая область должна имѣть право приписаться или къ новой Польшѣ, или къ сосѣдней державѣ, или составить отдѣльную общину подъ покровительствомъ или безъ покровительства другой державы. То же право должно быть распространено на словянъ Лузаціи и Шлезіи то же право можетъ быть распространено благороднымъ сеймомъ венгерскимъ на словянъ, хорватовъ, словаковъ, руснаковъ и другихъ. Такимъ образомъ будущая суть словянскихъ народовъ будетъ опредѣлена ими самими; а кажется роду Романовыхъ нечего бояться народнаго голоса.
Россія надѣется, что это предложеніе будетъ принято и приведено въ скорое исполненіе: она готовитъ списки всеобщіе къ половинѣ іюня нашего стиля.
До тѣхъ поръ границы ея (т. е., до рѣшенія вопроса), или лучше сказать границы, ввѣренныя трактатами ея храненію, должны быть неприкосновенны.
Если же, несмотря на кто предложеніе, кто-нибудь осмѣлится своевольно или насильно, предупреждая голосъ народа, вторгнуться въ предѣлы, охраняемые государемъ, того встрѣтитъ сила Россіи. За насъ будетъ честность нашего намѣренія, правота нашего дѣла, Богъ и даже совѣсть нашихъ враговъ.
Такое объявленіе могло бы быть сообщено всѣмъ правительствамъ и народамъ и напечатано во всѣхъ газетахъ.
Тутъ нѣтъ ни малѣйшей тѣни уступки, ибо исполняется только намѣреніе покойнаго государя, и тутъ же смѣлый вызовъ на бой. Это было бы громовымъ ударомъ, который ошеломилъ бы весь міръ. Всѣ будутъ сбиты съ толку: ни одна собака не осмѣлится брехнуть на государя, и врагамъ останется только молчать или хвалить, хотя бы имъ пришлось подавиться этой невольною хвалою.
Вѣроятныя послѣдствія. При уничтоженіи аристократическаго вліянія и уменьшеніи городоваго вліянія въ Польшѣ, въ крестьянствѣ оказалось бы много голосовъ въ нашу пользу, а въ Галичѣ большинство (по сродству языка и особенно по духовному сродству) было бы или за насъ, или, по крайней мѣрѣ, за отдѣльное существованіе, и этимъ самымъ старая, клерикально-аристократическая Польша была бы подорвана навсегда. Въ Литвѣ — то же, или почти то же, вслѣдствіе употребленія литовскаго языка.
Вѣрныя послѣдствія. Государь нашъ сталъ бы выше всей Европы. Предлогъ къ войнѣ устраненъ: Франція задохнулась бы въ своемъ банкротствѣ; Германія запуталась бы въ вопросахъ о Данцигѣ и въ своихъ неразрѣшимыхъ задачахъ. Мадьяры и словяне принялись бы драться черезъ двѣ недѣли и отвлекли бы всѣхъ западныхъ словянъ. Частный вопросъ о Польшѣ потерялся бы въ вопросѣ общемъ, міровомъ, и русскій царь, совершенно свободный въ своихъ дѣйствіяхъ, былъ бы рѣшителемъ и законодателемъ всего европейскаго движенія.
Часть практическая проста. Добросовѣстное заготовленіе списковъ, запрещеніе всѣхъ манифестацій для сохраненія порядка и объявленіе, что всякій безпорядокъ будетъ наказанъ какъ преступленіе противъ законовъ, противъ государя и противъ народа, сильная охрана границъ, строгая казнь противъ зажигателей и разбойниковъ, изгнаніе заговорщиковъ и освобожденіе ихъ имѣній, если они дворяне, и передача имѣній ближайшимъ родственникамъ въ городахъ и тому подобное. Дальше моего ума не хватаетъ.
Виноватъ, — замечтался. Простите великодушно. Общій недугъ заразителенъ; но за то я отъ него отдѣлался разомъ. Дружба ваша, которою я горжусь, извинитъ длину этого скучнаго письма ради почтенія и преданности, съ которыми честь имѣю быть
Алексѣй Хомяковъ.
М. 21-го 1848 г.
Москва.
Иначе и не могъ думать Хомяковъ о польскомъ вопросѣ, — онъ жилъ духомъ въ истинѣ соборной церкви Христовой, а не внѣ ея. Его мысль стояла на высотѣ нравственнаго идеала этой истины и съ этой высоты обозрѣвалъ онъ всѣ явленія жизни человѣка и человѣчества.
По слову этой истины, душа человѣка дороже цѣлаго міра, ибо есть храмъ Духа Святаго. Силою этого слова, поднявшаго жизнь человѣческой души надъ внѣшними, преходящими, условными цѣлями и пользами политическими, государственными и т. п., во имя которыхъ часто посягаютъ на нее, — освящены и неприкосновенность личности человѣка, и свобода развитія и дѣятельлости всѣхъ ея индивидуальныхъ творческихъ силъ.
Этимъ же словомъ, поставившимъ душу человѣка надъ всѣми сокровищами міра и освятившимъ ее, освящена еще и другая душа, слагающаяся изъ взаимнодѣйствія нравственныхъ личностей, развивающаяся подъ историческими и естественными вліяніями, — народная душа, народная личность съ ея индивидуальными творческими силами (народность).
Та же истина, освятившая самобытность и свободу личностей, человѣка и народовъ, произнесла: да всѣ они едино будутъ.
«Свобода въ единствѣ и единство въ свободѣ, свобода въ гармоніи ея проявленій», согласно выраженію Ю. Ѳ. Самарина, въ его предисловіи къ III тому сочиненій Хомякова, братство полноправныхъ людей и народовъ, живущихъ свободною, самобытною жизнью — вотъ идеалъ, къ которому стремился душей Хомяковъ, въ который онъ вѣровалъ. Прибавимъ — кто и нашъ идеалъ. Хомякову была дорога самобытная нравственная личность каждаго изъ народовъ, но дороже и ближе его сердцу была самобытность и полноправность каждаго изъ славянскихъ народовъ, какъ потому, что это — родственные намъ народы, такъ и потому, что это народы угнетенные, подавленные хищническими силами, стремящимися стереть съ лица земли ихъ самобытность, а съ нею, такъ сказать, и ихъ самихъ. Не только не исключалъ онъ изъ этого числа поляковъ, но глубоко соболѣзновалъ ихъ печальной участи, какъ сильно подпавшихъ вліянію чуждыхъ и враждебныхъ славянскому міру стихій. Онъ былъ увѣренъ, что придетъ пора, когда съ воскресеніемъ самобытной, свободной русской жизни воскреснетъ и весь славянскій міръ, какъ тѣсный братскій союзъ равноправныхъ, свободныхъ братій славянской семьи, и въ этомъ союзѣ польскій народъ, стряхнувъ съ себя все недоброе, все чуждое его славянской природѣ, разрушившее его государство, вступятъ въ родную ему семью славянъ, какъ полноправный, высоко-даровитый, любящій и любимый братъ. Такое слова Хомякова, воодушевленное искреннимъ, сильнымъ чувствомъ, мы знаемъ не по слуху, а слышали его сами и оно глубоко запало намъ въ душу.
Придетъ пора: минетъ неправда, исчезнутъ искуственныя тенета, которыя стягиваютъ въ неестественное единство разнохарактерныя народности, заставляя ихъ жить чуждою ихъ индивидуальной природѣ жизнью, и откроется правда въ жизни человѣчества, лавъ великой семьи объединенныхъ братскимъ союзомъ народовъ.
Скажутъ можетъ-быть: Все это такъ, но слишкомъ идеально. Это — утопія и, по меньшей мѣрѣ, крайне непрактично, а ужь въ приложеніи въ свободѣ польскаго народа и политически-невозможно, и не желательно, какъ дѣло опасное, потому-то и потому, и т. д.
Но развѣ непрактичность идеальной истины въ смыслѣ немедленнаго осуществленія ея въ жизни разрушаетъ хоть на волосъ ея правду? Правда, неудовлетворимая въ данное время и при данныхъ условіяхъ перестаетъ ли быть правдою и какъ таковая обязательною, и не должна ли управлять цѣлями дѣйствій человѣка?
И что можетъ быть непрактичнѣе идеала христіанина, по трудности воплощенія этого идеала въ жизнь? Этотъ идеалъ всецѣло въ заповѣди Христа: «будьте совершенны, какъ Отецъ вашъ небесный совершенъ есть» и — «любити другъ друга любовію, какою Я возлюбилъ васъ». Выполнимо ли это? Развѣ можетъ человѣкъ любить любовію равносильною божественной любви? Развѣ можетъ онъ быть совершенъ, какъ Богъ? При такомъ словѣ Сына Божія всѣ практичные и искренніе люди должны бы были заткнуть уши и закричатъ: «Это — утопія, это непрактично!» Тѣмъ не менѣе обязательная правда этого идеала непреложнѣе и тверже всѣхъ основъ міра. Ею поставлена нравственная цѣль, въ которой долженъ стремиться человѣкъ всѣми силами своего духа, и такое стремленіе составляетъ все достоинство и всю красоту человѣческой жизни.
Обязательность нравственнаго идеала и практическая трудность осуществленія его — двѣ могущественныя силы, которыя ведутъ борьбу между собою и, стремясь овладѣть волею человѣка, разрываютъ ее, такъ сказать, на-двое. Стремленіе къ правдѣ, въ которой сущность природы духа, и сознаніе неудовлетворимости этой незаглушаемой жажды правды — страшная дилема.
Какъ рѣшаютъ ее?
Многіе поканчиваютъ дѣло сразу, съ дерзостью меча, разсѣкшаго Гордіевъ узелъ. "Невыполнимо требованіе нравственнаго идеала, — говорятъ они, — значитъ, идеалъ этотъ утопія, чуть-чуть не созданіе больнаго мозга, и обращаются къ нему спиной, а затѣмъ уже и весь идеальный міръ для нихъ становится юродствомъ. «Практика — вотъ моя религія, — продолжаютъ они, — требованіе минуты — вотъ руководящій голосъ; цѣль, къ которой тянетъ непосредственно осязаемый фактъ — вотъ мое божество», и въ честь этого божества безпощадно закалаютъ они множество человѣческихъ жертвъ. Но, позволимъ себѣ замѣтить, эта практическая цѣль, божество практики, пока она еще не достигнута, пока она еще не обратилась въ дѣйствительный фактъ, — еще только мыслится, въ своемъ родѣ еще идеальна, и, несмотря на всѣ разсчеты хитраго ума, можетъ не осуществиться, можетъ-быть даже и неосуществима, — въ нее еще вѣруется. Разница между практикомъ и тѣмъ, кого онъ называетъ утопистомъ, — въ различіи ихъ идеаловъ, въ различіи ихъ вѣрованій. И для рѣшительнаго практика существуетъ божество, но только почти всегда противуположное Богу чистой правды. Конечно, для практика, ставящаго себѣ временныя цѣли, не обращая вниманія, противорѣчатъ онѣ закону правды или нѣтъ, временный успѣхъ и довольство несравненно скорѣе обезпечены, чѣмъ для его противника; но за то и дѣло его, большею частію, эфемерно. При прогрессивномъ шествіи человѣчества къ воплощенію правды въ жизни, то, что создано такимъ дѣломъ, или исчезаетъ совершенно съ лица земли, или остаются не безплодными только тѣ послѣдствія его, которыя, вопреки самому дѣлателю, служатъ къ воцаренію истины, отвергнутой имъ. Таковъ законъ и сила правды, положенные въ основы жизни.
Дѣятели этого разряда, по крайней мѣрѣ, имѣютъ за себя искренность ихъ убѣжденій и опредѣленностію характера своей дѣятельности образуютъ все-таки силу, которая заставляетъ ярче выступать нравственный идеалъ, отброшенный ими, и удесятеряютъ, во всякомъ случаѣ, рано или поздно побѣдоносную энергію подвижниковъ чистой правды.
Но существуютъ другіе дѣятели, которые признаютъ, какъ имъ самимъ кажется, красоту и правду нравственнаго идеала, не отрицаютъ его обязательной силы, но только онъ для нихъ имѣеть значеніе чисто-внѣшняго закона, установленнаго какою-то, внѣ ихъ существующею, влаетью, предъ которой они не смѣютъ не преклониться, — значеніе какого-то предписанія, откуда-то полученнаго. Они предъ нимъ благоговѣютъ и боятся не исполнить его приказаній, пока, впрочемъ, такое исполненіе на ихъ взглядъ возможно и, главное, удобно: При малѣйшемъ практическомъ затрудненіи, особенно когда внѣшній реальный фантъ, требующій иного, бросается имъ въ глаза, тѣснитъ ихъ со всѣхъ сторонъ, манитъ ихъ блескомъ успѣха или грозитъ карой за непокорность себѣ, — они безъ борьбы, быстро отступаютъ, ловко обходятъ повелѣнія нравственнаго закона и даже нерѣдко, надѣвъ личину служенія правдѣ, обманывая и себя и другихъ, рабски идутъ туда, куда влечетъ потокъ сплетеній всѣхъ случайностей дѣйствительности. Въ нихъ нѣтъ той внутренней силы, въ которой коренится нравственный идеалъ, столько же живой и реальный, какъ и всѣ прочія силы природы; въ нихъ нѣтъ той нравственной мощи, которую они могли бы противупоставить силамъ внѣшней жизни, овладѣть ими и направить ихъ къ нравственнымъ цѣлямъ. Это люди измѣны, низкаго слабодушія, — тѣ, про которыхъ говорится, что они «ни Богу — свѣчка, ни чорту — кочерга»; это люди безъ внутренней силы, безъ содержанія, — тѣ, про кого сказано въ книгѣ Откровенія: такъ какъ ты «ни теплъ, ни студенъ, изблевати ты отъ устъ моихъ имамъ»[1].
Много званныхъ къ воздѣлыванію почвы жизни для насажденія въ ней правды, но мало избранныхъ. Только въ душѣ этихъ избранныхъ живетъ всецѣло нравственный идеалъ во всей своей чистотѣ, какъ внутренняя сила. Воплощаясь въ ихъ дѣятельности, она становится живою дѣйствительностью. Никакія внѣшнія препятствія, никакія страданія не въ силахъ истощить ихъ нравственной энергіи, они зорко видятъ всѣ возможности къ осуществленію живущей въ нихъ правды и усматриваютъ открытый путь для нея тамъ, гдѣ другія видятъ только препоны. Побѣжденные противодѣйствующими имъ силами на одномъ пути, они открываютъ себѣ новый, расширяютъ его и успѣхомъ своимъ колеблютъ основанія даже тѣхъ препятствій, которыхъ не могли одолѣть на прежнемъ. Вѣрные до гробовой доски своему идеалу, не измѣнивъ ему ни на одно мгновеніе, они умираютъ добрыми подвижниками. Пусть не осилили они многаго, пусть издѣвается надъ ними самодовольная, близорукая практика, отказавшаяся отъ всякой правды, нагромоздившая множество ложныхъ боговъ, — ихъ дѣло не осталось безплоднымъ: неустанною, полною вѣры въ правду, дѣятельностію ихъ уже разбиты пьедесталы этихъ идоловъ и цѣлыя массы людей не сожигаютъ уже суевѣрныхъ жертвъ въ честь и славу этихъ ложныхъ, когда-то славимыхъ, божествъ. Пусть эти доблестные подвижники не окончили своего дѣла, но они приготовили поле для множества иныхъ и, можетъ-быть, болѣе ихъ сильныхъ дѣятелей, которыхъ энергія воспламенена ихъ духомъ и подвигомъ. Они — тѣ живыя силы, которыя уничтожаютъ противорѣчія между идеаломъ и дѣйствительностью. Въ энергіи дѣятельнаго стремленія ихъ въ недосягаемой правдѣ воплощается ея животворящая сила и въ личности человѣка, одушевленнаго нравственнымъ идеаломъ, живетъ она реальною жизнью. Это и передовые борцы за свободу личности человѣка и личности народной, безъ которыхъ немыслима никакая правда на землѣ; каждый шагъ ихъ въ этой борьбѣ — непремѣнная побѣда, какъ ни скрывалась бы она даже отъ ихъ собственныхъ взоровъ, и полный успѣхъ ихъ дѣла несомнѣненъ въ будущемъ. Причина тому проста и естественна: работа ихъ направлена къ тѣмъ же цѣлямъ, къ которымъ направлены и всѣ живыя силы человѣчества.
А. С. Хомяковъ принадлежалъ къ людямъ послѣдней категоріи: нравственный идеалъ, имъ исповѣданный, былъ для него живою, реальною силою. Онъ имъ жилъ и работалъ на него неутомимо всѣми силами своего ума и своего слова, вдохновляемый вѣрою въ окончательное торжество правды.
Была ли мечтою эта вѣра и несбыточными упованія ея? — Нѣтъ, тысячу разъ нѣтъ, — ходъ исторической жизни человѣческой оправдываетъ ихъ и утверждаетъ несомнѣнность реализаціи ихъ въ жизни человѣчества.
Въ вашей небольшой статейкѣ, имѣющей цѣлью только освѣтить, съ точки міросозерцанія Хомякова, его принципіальный взглядъ на то, какъ мы должны относиться къ польскому народу, — взглядъ, въ высшей степени намъ сочувственный, — мы не будемъ слѣдить на развитіемъ жизни человѣчества, несомнѣнно идущей впередъ къ полнѣйшему раскрытію всего разнообразія силъ, заложенныхъ въ природѣ человѣка и въ природѣ различныхъ народовъ, и къ гармоніи ихъ свободныхъ творческихъ проявленій. Мы укажемъ только на то, что всѣ силы человѣчества въ его историческомъ развитіи устремлены на осуществленіе въ жизни того нравственнаго начала, которое съ такою яркостью выяснилъ Хомяковъ и которому служилъ онъ неизмѣнно своимъ словомъ.
Въ концѣ среднихъ вѣковъ право человѣка на свободу совѣсти и мысли и на свободное самоопредѣленіе было сознано и провозглашено и къ высвобожденію личности его отъ всѣхъ бытовыхъ формъ, стѣснявшихъ свободу человѣка и унаслѣдованныхъ отъ прежнихъ вѣковъ, устремились всѣ живыя силы западныхъ просвѣщенныхъ народовъ. Послѣ цѣлаго ряда политическихъ переворотовъ и могущественнѣйшаго изъ нихъ во Франціи, въ концѣ прошлаго столѣтія, свобода и неприкосновенность личности каждаго человѣка и равноправіе всѣхъ людей, къ какой бы національности они ни принадлежали, стали догмами передоваго человѣка. Но эти догмы, исходя изъ борьбы за свободу мысли, самаго космополитическаго элемента внутренней жизни человѣка, съ космополитическою же властію Римской церкви, и будучи результатами раціоналистическаго развитія человѣческаго сознанія, могли опредѣлить и опредѣлили личность человѣка въ ея космополитическомъ значеніи — и утвердили только юридическую, гражданскую полноправность и юридическую, гражданскую равноправность всѣхъ людей. При космополитическомъ пониманіи личности человѣка и государство получило космополитическій характеръ. Понятое въ этомъ смыслѣ государство, такъ сказать, уполномочивалось не признавать права на существованіе за тѣмъ, что мы называемъ народностью, лишь бы были гарантированы имъ гражданская свобода и юридическое полноправіе его гражданъ. Для этой цѣли оно имѣло право не обращать вниманія на голоса различныхъ народностей, замежеванныхъ въ предѣлы одного итого же государства, требовавшихъ правъ на индивидуальное, самобытное самоопредѣленіе. Космополитическія государства могли, вступая другъ съ другомъ въ соглашеніе, опредѣлять свои границы, не соображаясь съ желаніями народовъ, и разрѣзывать живые организмы этихъ народовъ, руководясь иными соображеніями.
Но личность человѣка не исчерпывается космополитическою стороною ея жизни, — она имѣетъ плоть и кровь и одарена индивидуальною самобытностью и творческими силами, отмѣченными опредѣленнымъ, общимъ имъ характеромъ. Ей недостаточно только огражденія ея отвлеченно-человѣческихъ правъ, — для нея необходима нравственная возможность и матеріальная обезпеченность прилагать присущія ей живыя силы къ дѣлу, направлять ихъ къ ея индивидуальнымъ цѣлямъ и пользоваться всѣми плодами своихъ трудовъ. Человѣкъ есть индивидуально-творческая разумная сила; она вся въ его трудѣ. Матеріальный или духовный трудъ человѣка и результаты, плоды этого труда, суть воплощенія нравственной личности человѣка. Поэтому гарантія правъ человѣка на свободу труда и на средства трудиться во всю полноту своихъ индивидуальныхъ силъ и гарантія правъ его на плоды его труда составляютъ обезпеченіе для него возможности пользоваться не только законною свободою полноправнаго гражданина государства, но и человѣка вообще.
Но живая личность человѣка не можетъ оставаться равнодушною къ той средѣ людей, въ которой онъ живетъ и дѣйствуетъ, немыслима внѣ ея. Она можетъ развить свои силы во всю ихъ полноту только среди родственныхъ ей по характеру нравственныхъ силъ, среди людей сочувствующихъ ей и съ нею гармонирующихъ, въ средѣ народности, къ которой она принадлежитъ, право на неприкосновенность живой личности человѣка необходимо влечетъ за собою право на неприкосновенность и живой личности народа, съ которымъ она органически связана.
Право человѣка, на обезпеченность свободнаго труда и право народа на самоопредѣленіе, согласно своимъ народнымъ стихіямъ, соединены неразрывно.
Самоопредѣленіе личности человѣка въ свободѣ самостоятельнаго, обезпеченнаго труда и самоопредѣленіе личности народной въ свободѣ развитія своихъ индивидуальныхъ стихій — вотъ два требованія, которыя владычно доставлены живыми силами человѣчества на современной ступени его развитія. Отъ выполненія ихъ нѣтъ возможности уклоняться въ наше время въ дѣлѣ прочнаго устроенія жизни народной, ибо все, что противорѣчитъ имъ, рано или поздно рушится неминуемо.
Къ удовлетворенію перваго требованія направлены всѣ стремленія и движенія, называемыя соціальными, и положительныя и отрицательныя, я созидательныя я разрушительныя. О нихъ мы не будемъ здѣсь упоминать, но остановимся на второмъ требованіи.
Право народовъ на индивидуальное, свободное, самобытное самоопредѣленіе, въ наше время, не есть уже только выводъ какой-нибудь отвлеченной теоріи, не составляетъ предмета неосуществимыхъ мечтаній, а частію уже стало живымъ фактомъ. Оно не есть только, не имѣющая для себя никакой правовой опоры, цѣль стремленій народностей, у которыхъ отнята возможность жить самостоятельною, свободною жизнью, но уже стало правомъ признаннымъ вообще въ принципѣ международными актами, которыми, на основаніи общей подачи голосовъ, создано государство Италіи, соединены воедино Придунайскія княжества и т. д. Принципомъ народности руководились государства Европы при рѣшеній народныхъ и международныхъ вопросовъ съ 1850 до 1871 г., до той поры, когда торжествующій германскій князь, послѣ побѣднаго торжества надъ Франціей, объявилъ, что верховными судьями народовъ и строителями государствъ должны быть, какъ и въ средніе вѣка, желѣзо и кровь, а право — на остріи меча.
Пусть мечтаетъ Германія, что можетъ возобновить и упрочить этотъ обветшалый и ненавистный для XIX вѣка принципъ, е въ политикѣ слѣдуетъ системѣ насильственныхъ захватовъ для упроченія гегемоніи германскаго племени надъ сосѣдними слабыми славянскими народностями и гегемоніи Пруссіи надъ всѣмъ нѣмецкимъ племенемъ, — Пруссіи, владѣвшей до того времени преимущественно не нѣмецкою почвой, а польской, и господствовавшей надъ народомъ, составленнымъ, въ огромной массѣ, изъ элементовъ не нѣмецкаго происхожденія. Дѣло Германіи непрочно, — она скопляетъ на головы своихъ народовъ громы исторической Немезиды. Нельзя пятить человѣчество назадъ. Сознаніе народовъ, угнетенныхъ чужеземнымъ игомъ, уже окрѣпло и набирается силъ, а энергія ихъ растетъ не по днямъ, а по часамъ.
Намъ ли, русскимъ, идти по слѣдамъ этой запоздалой политики. утверждающей свою силу на заговорѣ противъ народовъ, насиліи, коварствѣ, да на пушкахъ и штыкахъ? Всякій шагъ вашъ на этомъ пути приноситъ неисчислимыя выгоды врагамъ нашимъ, а намъ и славянству — одно зло, обливаетъ наше сердце горечью сожалѣнія о безплодности совершенныхъ нами подвиговъ, вырываетъ изъ рукъ нашихъ лучшіе плоды понесенныхъ нами великихъ трудовъ. Какая была намъ польза, напр., отъ знаменитаго, тамъ-называемаго, священнаго союза? — Онъ сдѣлалъ насъ жертвою политики Мeтерниха, отдавъ въ плѣнъ и на службу Германіи, и связалъ насъ по рукамъ и ногамъ….
Пусть трепещутъ передъ принципомъ національности, какъ принципомъ революціоннымъ, потрясающимъ основы ихъ государственной жизни, такія государства, какъ Австрія и Турція, и такія, которыхъ крѣпость и величіе основаны на насильственныхъ захватахъ и примучиваніи народностей, сознавшихъ свое право на самобытную самостоятельность, — принципъ этотъ для Россіи не только не заключаетъ въ себѣ ничего революціоннаго, разрушительнаго, но, твердо проведенный ею въ ея внутренней и внѣшней политикѣ, служитъ залогомъ и условіемъ ея внутренняго спокойствія, внѣшней силы и величія. Понятіе о революціонности политическаго принципа — относительное понятіе. Принципъ монархическій — консервативный принципъ для Европы и революціонный для республики Сѣверо-Американскихъ Штатовъ и наоборотъ.
Русскому ли государству, крѣпкому преимущественно внутреннимъ единствомъ многомилліоннаго русскаго народа, широко раскнувшагося по обширной своей территоріи, бояться внутреннихъ бурь, порождаемыхъ принципомъ національности въ политикѣ? Откуда возьмутся такія бури? Не отъ сепаратистскихъ ли (да слово-то это не русское) стремленій литовскихъ племенъ, находящихся подъ игомъ польской богатой шляхты, или племенъ финскихъ, подъ игомъ нѣсколькихъ нѣмецкихъ по происхожденію бароновъ и бюргеровъ, когда эти племена только и думаютъ о томъ, чтобъ освободиться изъ-подъ такихъ властелиновъ и всѣми своими нравственными силами тяготѣютъ къ русскому народу?
А Польша?… Развѣ не жива въ польскомъ народѣ память объ утраченной имъ самостоятельности, развѣ не стремится онъ къ возстановленію своего государства? — Конечно, такъ, и не можетъ быть иначе. Но мы утверждаемъ и объяснимъ немного ниже, что частію отъ самихъ насъ зависитъ — эти, во всякомъ случаѣ честныя, стремленія обратить изъ враждебныхъ къ намъ въ дружественныя. мы, не обинуясь, называемъ эти стремленія честными: не почли ли бы мы нашею доблестью чувствовать то же, что чувствуетъ теперь полякъ, и стремиться къ тому же, къ чему стремится онъ, еслибы насъ постигла та же участь, какая постигла польскій народъ?… Жаль, если найдутся русскіе, которымъ нужно объяснять такую азбучную истину нравственности и справедливости.
Допустивъ, что все сказанное нами, выше справедливо, въ чемъ мы не сомнѣваемся, Россія можетъ, приготовясь какъ слѣдуетъ, устроивъ умною, осторожною, дальновидною политикой возможность къ тому и удобство и улучивъ благопріятную минутк, — смѣло поднять знамя народности въ международной политикѣ. Такая политика пойдетъ по тому направленію, по которому движутся, возрастая въ могуществѣ, всѣ живыя силы человѣчества, стремящіяся разрушить и на самомъ дѣлѣ разрушающія всѣ искуственныя тенета, которыми онѣ опутаны. Успѣхъ такой политики несомнѣненъ. Подъ ея знамя соберутся всѣ чаянія, всѣ упованія угнетенныхъ народностей; она найдетъ себѣ массы друзей и во враждебныхъ ей государствахъ; ее окружатъ почетъ и сочувствіе всѣхъ лучшихъ, благородныхъ умовъ Европы, къ какой бы они народности ни принадлежали. Ей на помощь готовы силы тѣхъ угнетенныхъ чужеплеменнымъ игомъ народностей, которыя ждутъ-только средоточной, могущественной силы, на которую могли бы онѣ опереться, чтобы возстать на враговъ, желающихъ подавить и стереть ихъ народную самобытную личность.
Такая политика опасна и разрушительна, повторяемъ, для тѣхъ только государствъ, которыхъ основы затрещатъ отъ нея, и созидательна для Россіи. При торжествѣ и побѣдѣ принципа этой политики, если только онъ будетъ проведенъ безкорыстно, честно, безъ всякихъ постороннихъ затаенныхъ цѣлей, противорѣчащихъ ему, откроется и воскреснетъ къ самобытной и самостоятельной жизни цѣлый новый міръ славянскихъ народовъ, — міръ, закаленный въ борьбѣ и укрѣпившій ею свое народное сознаніе. Весь этотъ воскресшій міръ неминуемо окружитъ насъ своею любовью и соединится съ нами въ братскій тѣсный союзъ, уже по одному тому, что только опираясь на силы русскаго народа, этого могущественнаго брата своего, можетъ онъ охранить отъ враговъ свои слабыя силы, развить ихъ и укрѣпить во всю ихъ ширь. Изъ дружной нравственной работы славянскихъ народовъ, братски соединившихъ свои силы, возстанетъ к разовьется собирательная общеславянская личность, новая, взлелеянная страданіями, воспитанная и укрѣпленная честною борьбой, нравственная, живая сила въ человѣчествѣ.
Уклонится ли русскій народъ отъ великаго призванія, на которое указываютъ ему условія, созданныя для него историческими судьбами народовъ?
Русскому ли народу, очистясь отъ грѣховъ, наложенныхъ на него ходомъ его исторіи и еще лежащихъ на немъ, не взойти на высшую ступень надеждъ современнаго человѣчества, не встать во главѣ чаяній угнетенныхъ чужеземнымъ игомъ народностей и не быть въ передовыхъ рядахъ двигателей человѣчества къ осуществленію высокихъ нравственныхъ цѣлей?
Мы сказали: «очистясь отъ грѣховъ», и настаиваемъ на этомъ, ибо только достойному выпадаетъ славный жребій стать живою силой въ нравственномъ движеніи всего человѣчества къ великой его цѣли. Объ этомъ свидѣтельствуетъ вся исторія человѣчества.
Достойны ли мы такого призванія, готовы ли мы на такое дѣло?
Мы не будемъ здѣсь отвѣчать на этотъ сложный вопросъ; замѣтимъ только: великія нравственныя дѣла совершаетъ лишь тотъ народъ, который силенъ разумѣніемъ, богатъ энергіей, доблестенъ, самостоятеленъ и свободенъ въ своихъ движеніяхъ и дѣйствіяхъ.
Знамя народности въ международныхъ вопросахъ вызоветъ, конечно, энергическихъ противниковъ себѣ. Но за этимъ знаменемъ — нравственная сила, которая удесятеряетъ; матеріальное могущество представителей и защитниковъ его; она есть сила созидающая, консервативная для нихъ, но революціонная для ихъ противниковъ, изъ-подъ ига которыхъ рвутся освободиться народности, угнетенныя ими, ожидая только минуты и случая сбросить съ себя это иго. Но эта великая сила всецѣло основывается на довѣріи къ тому, кто облекается въ оружіе освободителя, да вѣрѣ не столько въ его матеріальное имущество, сколько въ безкорыстіе и честность это цѣлей и слова, въ непоколебимую его устойчивость на избранномъ имъ пути.
Россія, ходомъ историческихъ судебъ, волей-неволей поставлена на этотъ путь: ее все болѣе и болѣе облегаютъ и съ запада и съ юга черныя, грозныя тучи, готовыя разразиться надъ славянскимъ міромъ; натягиваются тяжелыя цѣпи исконными врагами славянскихъ народовъ, въ которыхъ должны изнемочь послѣдніе и задохнуться отъ тяжкаго гнета надъ ними и въ которыхъ, мечтаютъ, должна подорваться и нощь русскаго народа, опутанная и стиснутая съ разныхъ сторонъ. Можетъ, затѣвается и худшее, злѣйшее дѣло: замышляются, съ распространеніемъ владычества и вліянія Австріи на Балканскомъ полуостровѣ, съ насильственнымъ распространеніемъ и усиліемъ, какъ тамъ, такъ и въ средѣ австрійскихъ православныхъ славянъ, католичества и съ созданіемъ великой католической славянской державы, — раздѣленіе всего славянскаго міра на двѣ безпощадно-враждебныя другъ другу половины и братоубійственная борьба ихъ между собою, разожженная религіознымъ фанатизмомъ, — борьба неукротимая, безъисходная, поддержанная пушками и штыками другихъ западныхъ государствъ, распаленныхъ адскими, хищническими своими инстинктами… Слѣпой только этого не видитъ.
Время приспѣваетъ страшное. Одинъ исходъ — поднятіе знамени народности въ политикѣ и увѣренность всѣхъ въ полной искренности, безкорыстности и честности съ нашей стороны въ этомъ отношеніи, — въ политикѣ, неуклонно при этомъ направленной къ освобожденію славянскихъ народовъ, такой, которая была бы для нихъ залогомъ дѣйствительной свободы ихъ послѣ ихъ освобожденія.
Пользуемся ли мы такимъ довѣріемъ, можемъ ли мы имъ пользоваться, еслибы наша политика и пошла такимъ путемъ?
Россія велика силами, — вела нѣсколько освободительныхъ войнъ и окончила ихъ съ успѣхомъ, и не только безъ корысти, но даже съ ущербомъ для себя. Несмотря на это, полнаго довѣрія къ намъ, надо это признать, нѣтъ; причинъ тому не мало. Не говоря о всѣхъ ихъ, укажемъ только на двѣ — на наше внутреннее настроеніе и на польскій вопросъ. Не останавливаясь на первомъ, обратимъ вниманіе читателя на послѣднее, на польскій вопросъ.
Польскій вопросъ — ахиллесова пята въ нашей внутренней и нашей внѣшней политикѣ. Въ нашемъ международномъ положеніи, въ вопросѣ о нашемъ государственномъ могуществѣ этотъ вопросъ бросаетъ насъ въ руки враговъ нашихъ и всего славянства, подчиняетъ нашу политику ихъ политикѣ, заставляетъ. насъ идти вслѣдъ ихъ побѣдной колесницы, вырываетъ у нашего народа лучшіе плоды его честныхъ, освободительныхъ подвиговъ.
Польскій вопросъ туманитъ и мутитъ не мало русскихъ умовъ, заставляя ихъ, въ подражаніе нѣмцамъ, привыкать русскій народъ и даже приступать къ дѣлу несвойственному русской природѣ, — совершать упорно, систематически, хладнокровно одно изъ. величайшихъ злодѣяній, насильственно уничтожать нравственную личность, индивидуальность другаго народа, его душу, — насильственно русить поляковъ. А къ этому взывали нѣкоторые публицисты, распаленные государственнымъ и въ то же время какимъ-то инквизиціоннымъ жаромъ, вѣруя единственно въ насиліе, какъ въ нѣкое божество, способное что-то творить. За этими публицистами, съ ихъ голоса, вопили то же самое многіе, большею частію, безсознательно. Всѣмъ этимъ господамъ ложно сказать: не знаете вы, какого вы духа или, точнѣе, какого народа вы дѣти. Духъ русскаго народа, хотя и незамѣтно для васъ самихъ, живетъ въ васъ, а русскій народъ по преимуществу человѣченъ. Человѣчность — основная черта его характера, его души: онъ не рукоплещетъ казни какихъ бы ни было преступниковъ; онъ не переноситъ хладнокровно зрѣлища страданій; онъ — великій христіанинъ въ глубинѣ своихъ инстинктовъ. Онъ измѣняетъ этому свойству своей природы только въ минуты особенно страстныхъ порывовъ своей души. Русскій человѣкъ одаренъ прекрасною, честною неспособностью сознательно, преднамѣренно, систематически губить, стирать чужую нравственную личность, и вы сами, господа, на себѣ доказали послѣднее.
Польскій вопросъ вызываетъ оскорбительныя угрозы намъ со стороны всѣхъ, кто только найдетъ нужнымъ насъ пугнуть, заставляетъ насъ смущаться демонстраціями и затѣями клерикаловъ, польскихъ магнатовъ, отрѣшенныхъ исторіей отъ своего народа и одуренныхъ происками іезуитской внутренней политики Австріи, которая манитъ ихъ запоздалой, несбыточной надеждой стать во главѣ западнаго славянскаго міра и тамъ обрѣсти то, что потеряли въ своемъ отечествѣ; наконецъ, польскій вопросъ, кривя нашу народную совѣсть, подрываетъ довѣріе многихъ изъ родственныхъ намъ славянъ, видящихъ въ насъ союзниковъ ихъ враговъ и, будто бы, безпощадныхъ угнетателей одного изъ славянскихъ народовъ. Вопросъ польскій долженъ быть рѣшенъ, во что бы то ни стало, радикально; къ такому рѣшенію должно быть приступлено немедля и это рѣшеніе должно быть, по возможности, таково, чтобы никто не могъ произвольно и ложно истолковать его смыслъ.
Конечно, рѣшеніе этого вопроса, изложенное Хомяковымъ въ его письмѣ, напечатанномъ нами, можетъ-быть возможное въ то время, когда оно писалось, немыслимо въ настоящую минуту. Мы и печатали это письмо не съ цѣлью предлагать подобное рѣшеніе, но съ цѣлью выяснить принципіальный взглядъ Хомякова на то, какъ должна относиться Россія къ Польшѣ.
Польскій вопросъ можетъ быть рѣшенъ троякимъ образомъ. Необходимо: или 1) уничтожить польскую народность такъ, чтобы въ польскомъ народѣ не осталось и слѣда чего-нибудь польскаго; или 2) возстановить государство польское, отдѣливъ его отъ Россіи; или 3) охранивъ, по возможности, польскую народность отъ всѣхъ разлагающихъ ее вліяній, привлечь къ намъ надежду и любовь польскаго народа.
Первое — невозможно по существу и по внѣшнимъ условіямъ. Нѣтъ возможности ни отнять у польскаго народа память о быломъ, ни вытѣснить его съ польской почвы въ Привислянскомъ краѣ заселеніемъ ея русскими, ни отдать все, такъ-называемое, царство Польское или часть его нѣмцамъ, что, кажется, и замышляли разные наши близорукіе политики-патріоты. Отдать Германіи часть русской Польши значило бы усилить врага славянъ и дать ему возможность ворваться въ предѣлы Россіи и укрѣпиться на почвѣ, теперь намъ принадлежащей.
Второе — невозможно теперь для насъ и гибельно для польскаго народа. Государство польское сдѣлалось бы въ скоромъ времени добычей сперва хищныхъ похотей магнатовъ польскихъ, — похотей, погубившихъ старую Польшу, — вмѣстѣ съ тѣмъ іезуитской Австріи, а потомъ и нѣмцевъ.
Возможно и должно быть всѣми мѣрами приведено въ исполненіе третье. Освобожденное нами польское крестьянство — такъ-называемое на языкѣ польскихъ аристократовъ и польской шляхты быдло — за насъ, нашъ другъ теперь; отъ насъ, русскихъ, зависитъ закрѣпить ату дружбу прочно. Торговое сословіе, какъ слышно, довольно послѣднимъ тарифомъ и, значительно разбогатѣвъ въ послѣднее время, при дальнѣйшемъ покровительствѣ съ нашей стороны его интересахъ, не отдѣлитъ ихъ отъ нашихъ, если не будетъ оскорбляемо въ своемъ національномъ чувствѣ. То же можно сказать вообще и о городскомъ, ремесленномъ населеніи, при покровительствѣ съ нашей стороны его выгодамъ. Въ нашъ практическій вѣкъ, когда экономическія выгоды впереди всего, не могутъ эти практически трудящіеся люди увлечься никакими мечтами, какъ бы очаровательны эти мечты ни были.
Что касается такъ называемой интеллигенціи польской, то замѣтно въ ней несомнѣнное желаніе сблизиться съ нами, оставя всякія несбыточныя, по существу своему, мечты о когда-то бывшихъ историческихъ границахъ. Она понимаетъ положеніе Польши въ сосѣдствѣ съ могущественною Германіей. Ни одинъ привислянскій полякъ, сколько намъ извѣстно, не принялъ участія въ празднованіи пятидесятилѣтія польской революціи. Нѣкоторые органы польской печати и краковская историческая школа смотрятъ на польскій вопросъ трезво. Эти представители польской мысли не живутъ, навсегда погребенными, иллюзіями, коренящимяся въ преданіяхъ старины, но, оставаясь на реальной почвѣ, уже хорошо видятъ, откуда~конечная гибель польской народности. Много поляковъ и не только въ нашей Польшѣ, но и въ Австріи, какъ видно изъ весьма важной, по своему содержанію, брошюры Петрашевскаго, къ сожалѣнію, почти неизвѣстной русской публикѣ, отлично ясно понимаютъ, чѣмъ имъ грозитъ Германія. Десятки тысячъ такихъ поляковъ образуютъ общество, имѣющее цѣлью сближеніе поляковъ съ Россіей и защиту польской національности отъ замысловъ Германіи[2]. Засѣданія этихъ обществъ происходятъ и у насъ въ Россіи. Члены ихъ убѣждены, что въ предѣлахъ Россій польскій народъ снорѣе можетъ сохранить свою національность. Такъ, въ одномъ изъ засѣданій такого общества, бывшемъ 14 августа 1879 года, было постановлено о необходимости оставаться подъ гегемоніей Россія и отдѣлясь отъ партій держащихся противнаго мнѣнія, склонять ихъ на свою сторону. А католицизмъ поляковъ и духъ католической невѣротерпимости?… Но поляки молодаго поколѣнія воспитались въ совершенно другомъ духѣ и значеніе католицизма совершенно падаетъ или даже совсѣмъ упало въ своемъ значеніи для нихъ. Они католичествуютъ не ради католицизма, а потому, что считаютъ его, между прочимъ, знаменемъ, вокругъ котораго собираются національныя польскія стремленія, и какъ бы щитомъ, защитою отъ пугающихъ ихъ, какъ призракъ или кошемаръ, сильныхъ, будто бы, стремленій русскихъ къ національному обезличиванію Польши. Объ этомъ свидѣтельствуютъ почти всѣ знающіе польское новое поколѣніе.
Не будетъ ли лежать на насъ тяжелый грѣхъ передъ всѣмъ славянскимъ міромъ и передъ нами самими, если мы, не изучивъ безпристрастно современнаго состоянія польскаго общества и народа, не выработавъ трезваго взгляда на польскій вопросъ, небрежно отнесемся къ этимъ зародившимся начаткамъ сближенія съ нами роднаго намъ славянскаго народа и отвернемся отъ нихъ, оттолкнувъ, протягиваемыя къ намъ, руки нашихъ братьевъ, изнывающихъ въ тоскѣ? Раздоръ съ польскимъ народомъ грозитъ бѣдами всему славянскому міру и тяжкими послѣдствіями для русскаго народа. Неужели не подадимъ братской руки братскому народу, потерявшему спокойствіе ума отъ страшной судьбы, постигшей его отчизну, мечущемуся какъ больной въ своей постелѣ, когда видимъ признакъ, что онъ желаетъ мириться съ нами?
Мы не только не имѣемъ нравственнаго права отвернуться отъ такого желанія, но должны идти ему на встрѣчу, вызывать его всѣми возможными для насъ способами. Мы торжествуемъ и во власти, а поляки подавлены и унижены судьбою. Легче побѣдителю протянуть руку побѣжденному, чѣмъ послѣднему — первому. Высокомѣріе въ торжествующемъ побѣдителѣ ненавистно и презрѣнно, но честна благородная гордость въ побѣжденномъ. Слѣдуетъ принять въ разсчетъ и природу поляка, и его положеніе. Онъ запальчивъ и способенъ къ сильнымъ увлеченіямъ, за которыя и расплатился тяжко, а несказанное горе видѣть отчизну на краю конечной гибели надломило его нравственныя силы и сдѣлало его раздражительнымъ и крайне щекотливымъ. Надо щадить благородную гордость поляка своею національностью — единственное для него утѣшеніе въ его безпримѣрномъ несчастіи. Для этого нѣтъ надобности въ особомъ великодушіи, — достаточно простаго человѣческаго чувства. Да будутъ прокляты тѣ, русскіе ли, поляки ли, которые раздуваютъ или вызываютъ въ насъ высокомѣрныя, враждебныя чувства въ отношеніи родственнаго намъ и побѣжденнаго народа, разжигаютъ злобу двухъ родственныхъ племенъ и мѣшаютъ дѣлу ихъ примиренія, смѣшивая во едино всѣхъ поляковъ галиційскихъ, всѣ партіи польскія и даже такихъ съумасшедшихъ, какъ авторъ брошюры «Польши и Габсбурга», о которой говоритъ г. Шигаринъ въ упомянутой нами брошюрѣ: «Что нужно для нашего сближенія съ поляками». Мы, конечно, далеки отъ того, чтобы совѣтовать — опрометчиво питать разныя несбыточныя мечты польщизны вообще, а особенно несогласимыя съ спокойствіемъ, крѣпостью и пользами нашего государства: такіе замыслы встрѣтятъ и съ вашей стороны, само собою разумѣется, энергическій отпоръ. Мы утверждаемъ только, что та часть Польши, которая замежевана въ границы Россіи, должна оставаться на этихъ границахъ, подъ властью русскаго государства, но, при этомъ, польская народность, въ предѣлахъ ея этнографическаго распредѣленія, должна пользоваться полною неприкосновенностью ея національности и свободы ея духовнаго и бытоваго творчества и развитія. Само собою разумѣется, что всякія попытки, откуда бы онѣ ни исходили, ополячивать людей не польскаго происхожденія должны быть пресекаемы въ самомъ ихъ началѣ, Такимъ образомъ, подъ охраною русской власти, часть польской народности, взятая нами подъ нашъ временный интердиктъ, какъ выражается Хомяковъ, соблюдается ко дню, когда воскреснетъ славянскій міръ въ самостоятельной, обезпеченной въ своей свободѣ, жизни. когда настанетъ пора, независимой государственной жизни для Польши. Мы передадимъ тогда польскій народъ въ семью славянскихъ народовъ, какъ охраненнаго нами, здороваго, примиреннаго со всѣми, высоко даровитаго, полноправнаго, великаго ихъ и вашего брата.
Что таковы наши желанія, намѣренія и цѣль, въ томъ необходимо увѣрить поляковъ, которыхъ недовѣріе къ вамъ понятно, увѣрить и весь славянскій міръ рядомъ государственныхъ актовъ, гарантирующихъ для польскаго народа, въ его этнографическихъ предѣлахъ, неприкосновенность свободнаго развитія его національныхъ элементовъ и предоставляющихъ ему самоуправленіе, не противорѣчащее его разумнымъ желаніямъ и совмѣстное съ государственнымъ строемъ Россіи.
Но въ основаніе такого дѣла должно положить безпристрастную разработку всѣхъ подробностей польскаго вопроса. Необходимо съ возможною точностью познакомиться со всѣми польскими партіями, вполнѣ узнать, что онѣ думаютъ, какія политическія теоріи создали онѣ для себя. Такихъ партій нѣсколько. Г. Шигаринъ въ своей брошюрѣ говоритъ, что каждая изъ нихъ имѣетъ особенные оттѣнки, зависящіе отъ различныхъ мѣстностей. Привислянскіе, сѣверо-западные и юго-западные поляки представляютъ собою три совершенно различныхъ видоположенія. Близкое знакомство со всѣми этими партіями выяснитъ состояніе вопроса о примиреніи, а взаимный обмѣнъ мыслей съ ними разсѣетъ много туманомъ, предразсудновъ, гибельныхъ иллюзій и избавитъ отъ многихъ недоразумѣній и ошибочныхъ дѣйствій съ нашей и ихъ стороны.
Затѣмъ мы должны будемъ подать руку на общее дѣло тѣмъ изъ польскихъ партій, которыя поняли подобно той, представители которой собирались 14 августа 1879 г. въ Вильно, необходимость остаться подъ гегемоніей Россіи, и вмѣстѣ съ ними дружно вступить въ литературную борьбу съ ихъ и вашими противниками, если только откроется на то возможность безъ всякихъ опасеній для нихъ и на условіяхъ достаточной свободы слова.
Во всякомъ случаѣ слѣдуетъ безотлагательно приступить къ этому, въ предѣлахъ, конечно, возможнаго. Пора намъ и полякамъ устранять отъ себя тяжелыя воспоминанія о кровавыхъ временахъ ожесточенной борьбы и покончить съ взаимными обидами, клеветами, взаимными раздраженіями и озлобленіями, — общій врагъ нашъ у воротъ.
Спокойнымъ, честнымъ, проникнутымъ чувствомъ уваженія другъ къ другу, объясненіямъ русскихъ съ поляками, — объясненіямъ, способнымъ привесть къ взаимному ихъ примиренію, — открываемъ мы страницы нашего журнала. Ред.