Напередъ скажу вамъ, любезнѣйшій другъ, не ожидайте отъ Правителя Канцеляріи подробностей эстетическихъ о Миланѣ, куда мы теперь, въ самый день Св. Пасхи, вступили, и встрѣчены радостными восклицаніями народа. Графъ Александръ Васильевичъ ѣхалъ верхомъ замами. На привѣтствія народа снималъ я, съ Генералъ Лейтенантомъ И. И. Форстеромъ, шляпу. Лишь только вошелъ я къ нему въ кабинетъ, похристосовался и удостоился получить красное лично, какъ онъ изъявилъ мнѣ свое благоволеніе за то, что я учтиво публикѣ откланивался. Такъ съ яйцомъ проглотилъ я и пилюлю.
Какъ бы я желалъ, чтобъ вы, дражайшій, теперь со мною здѣсь были! Вы бы увидѣли то, чего ни перескззать, ни описать нельзя. Сигналъ данъ Фельдмаршаломъ. Онъ воспѣлъ: «Христосъ воскресе!» и все Христолюбивое воинство пристало къ его гласу, и содѣлалось стадомъ одного пастыря. Не оставалось ни одного Фурлейта, котораго бы онъ не обнялъ и троекратно не поцѣловалъ; самъ плѣнный Французскій Генералъ Серюрье не избѣгнулъ его лобзанія. И Графъ заставлялъ его отвѣчать по-Русски: Во истину воскресъ. Но въ самомъ восторгѣ празднества, прослезился онъ вдругъ. Онъ вспомнилъ любимыхъ своихъ Фанагорійцсвъ. «Съ сими чудо-богатырями», говорилъ онъ: «взялъ я Измаилъ, съ ними разбилъ при Рымникѣ Визиря. Гдѣ они? Какъ бы я желалъ теперь съ ними похристосоваться.» — Въ сію минуту увлекаюсь я мысленно къ той знаменитой рѣкѣ Рымнику, гдѣ послѣ побѣды, выстроивъ Фанагорійскій свой полкъ на самомъ полѣ битвы, велѣлъ онъ каждому солдату держать въ рукѣ лавровую вѣтвь. Тамъ, по совершеніи благодарственнаго съ колѣнопреклоненіемъ молебствія, возгласилъ Суворовъ: «Слава! честь! побѣда! лавровый вѣнецъ!» — При семъ словѣ, всѣ воины вдругъ съ Рымникскимъ украсили главы свои лаврами — Послѣ сего спрошу: кто съ такимъ героемъ-Поэтомъ устрашится смерти? — Миланъ превратился вдругъ въ Русскій старинный городъ. Добрые наше служивые на улицахъ, въ домахъ, крестятся, цѣлуются, обнимаютъ другъ друга, мѣняются тотчасъ выкрашенными яицами, угащиваютъ Пасхою, славятъ Христа; вездѣ предъ образами теплятся свѣчи. Стаи праздно шатающихся, любопытныхъ Италіянскихъ тунеядцевъ за ними бѣгаютъ, не понимая ничего: разѣваютъ рты, корчатъ рожи; словомъ, это кочующая Опера Буффа кариката: они ожидали кровожадныхъ побѣдителей, — видятъ благочестивыхъ, благоговѣющихъ Христіанъ. Теперь-то не можно не полюбить отъ всей души Русскаго солдата. Я нерѣдко слышалъ многихъ изъ нихъ, говорящихъ Италіяицу: «Христосъ воскресъ, падронъ (padrone). Хоть ты и бусурманъ и глупъ, но то же человѣкъ.» Наканунѣ въѣзда своего въ Миланъ, сказалъ Графъ достопамятныя слова сіи: "Demain j’aurai mille ans, т. e. завтра буду я имѣть тысячу лѣтъ. "Вступленіе сюда, " говорилъ онъ всѣмъ: "въ день торжества торжествъ и праздника праздниковъ, есть предзнаменованіе на враги церкви побѣды и одолѣнія, " — и всѣ сердца Русскія закипѣли. Отслушавъ заутреню и обѣдню въ домашней Грекороссійской церкви, а Литургію въ Католической, восхитивъ всѣхъ жителей ласковымъ пріемомъ и обращеніемъ, посѣтивъ Театръ, гдѣ принятъ былъ съ изступленіемъ восторга, воскликнулъ онъ наконецъ: «Помилуй Богъ! боюсь, чтобъ не затуманилъ меня ѳиміамъ! Теперь пора рабочая!» И занялся планомъ къ предстоящей кампанія, или лучше сказать, къ побѣдамъ. Когда онъ открылъ Маркизу Шателеру свое предначертаніе, то сей, изумленный, воскликнулъ; «Когда успѣли Ваше Сіятельство все сіе обдумать?» Отвѣтъ: «въ деревнѣ; здѣсь было бы поздно, здѣсь мы уже на сценѣ. Теперь предлагаю я только къ исполненію и;начинаю отсюда кампанію.» — «И васъ» сказалъ Шателеръ: «называютъ Генераломъ безъ диспозиціи!» Оставимъ теперь Суворова въ кабинетѣ съ Маркизомъ Шателеромъ. Вы все узнаете изъ нашихъ реляцій, а можетъ быть и изъ моей Исторіи, которую предназначаетъ Графъ писать мнѣ подъ его руководствомъ. Но Богу извѣстно, доживемъ ли мы до сего.
Мнѣ хочется оставить вамъ здѣсь на бумагѣ хотя нѣсколько слѣдовъ моего въ Миланѣ пребыванія.
Больно мнѣ, что здѣшнее дворянство сдѣлало вя меня впечатлѣніе очень о себѣ невыгодное. Въ кругахъ сихъ нашелъ я непростительное и невѣроятное невѣжество. О Россіи знаютъ они по слуху, и все превратно; о Германіи думаютъ, что она вся вмѣщается въ одной только Австріи. Я не встрѣтилъ ни одного, который бы путешествовалъ. "Къ чему намъ, " говорятъ они: «выѣзжать изъ своего сада Европы?» — Такъ многіе изъ первѣйшихъ вельможъ и изъ знатнѣйшихъ дамъ просили меня сказать имъ откровенно, подъ печатію тайны: правда ли, что gli Capucini Russi, т. е. что Казаки, Русскіе Капуцины, (сіе названіе имѣли они во всей Италіи, отъ бородъ), зажариваютъ и ѣдятъ дѣтей. Такое безуміе не достойно отвѣта. Вчера былъ я у М. А. Милорадовича, какъ вдругъ вбѣгаешь къ нему Аббатъ въ иступленіи бѣшенства и отчаянія и реветъ: «Генералъ! если въ васъ есть Богъ, то спасайте, но спасайте скорѣе!». Мы побѣжали за нимъ стремглавъ внизъ. Eccolo! Вотъ онъ, кричитъ Италіянецъ! Что же! Казакъ держитъ на рукахъ младенца и смотритъ на него умильно со слезами. "Извините, Ваше Превосходительство, " говоритъ онъ Михайлу Андреевичу: «это дитя такъ смахиваетъ на моего Ѳедю на Дону, что я расцѣловалъ его и расплакался.» Михайло Андреевичъ не могъ скрыть своего гнѣва на Итальянца, и достойно разругалъ сего истиннаго варвара, по грубому его невѣжеству. Конечно безразсудно было бы дѣлать общее заключеніе обо всѣхъ въ отечествѣ Тасса, Петрарки, Алфіери и Беккарія. Есть много знаменитыхъ Писателей во всѣхъ родахъ Наукъ; по ихъ надобно отыскивать въ уединеніи, гдѣ я и находилъ ихъ и услаждался поучительною ихъ бесѣдою. Такъ познакомился я съ Библіотекаремъ Амброзіанской Библіотеки, Аббатомъ Анджело Маіо, неутомимымъ отыскивателемъ безцѣнныхъ сокровищъ древней Греческой и Римской Словесности, съ симъ живымъ архивомъ Италіи. Онъ пріобрѣлъ славу и признательность отъ Фалологовъ всѣхъ странъ за отысканіе потерянныхъ трехъ рѣчей Цицерона, рѣчей, доселѣ неизвѣстныхъ, Корнелія Фронта и знаменитаго въ IV столѣтіи Ритора Аврелія Симмаха, многихъ писемъ Императора Марка Аврелія, 56-ши рисунковъ изъ Иліады Гомера и 600 древнѣйшихъ рукописныхъ его стиховъ, оттуда же. Словомъ, онъ обогатилъ древность новою библіотекою. Г. Маіо изъявилъ мнѣ пламенное желаніе представиться Суворову. Я тотчасъ ввелъ его къ нему, а самъ скрылся. Иначе, въ присутствіи третьяго, не увидѣлъ бы онъ Суворова. — Бесѣда продолжалась болѣе часа. При выходѣ, ученѣйшій сей мужъ пожавъ мнѣ руку, сказалъ: «мнѣ остается только жалѣть, зачѣмъ я не Русскій, чтобы гордиться землячествомъ великаго человѣка. Удѣлъ нашъ, бѣдныхъ Италіянцевъ, тотъ, чтобы величаться лишь развалинами древней славы предковъ — героевъ нашихъ, а современной не видѣть.» Графъ встрѣтилъ меня съ радостнымъ лицемъ и спросилъ: «гдѣ ты, водолазъ, сыскалъ сію драгоцѣннѣйшую изъ всей Италіи жемчужину?» Я отвѣчалъ: «она при появленіи вашемъ сама къ вамъ выплыла.» — «Кудряво, кудряво!» закричалъ онъ, потрясъ пальцемъ губы и убѣжалъ.
Въ одномъ собраніи видѣлъ я ту бойкую Дюшессу, которая, три года назадъ, когда Бонапарте вступилъ въ Миланъ и находясь въ кругу знатнѣйшихъ на балѣ, игралъ въ рукѣ цвѣткомъ, шутя, вырвала у него цвѣтокъ. Онъ на сіе сказалъ ей: "gli Italian! sono laddroni, " т. е. Италіянцы воры; но вотъ что она на сіе возразила: "Non tutti, mabouna parte, т. е. не всѣ, но большію частію. " Большею частію значитъ по-Италіянски бона-парте, слѣдовательно: не всѣ, но Бонапарте. Суровый взглядъ Корсиканца былъ наградою за сіе острое словцо. — Я вспомнилъ о письмѣ одного замысловатаго Писателя къ отъѣзжавшей въ Италію Маркизѣ: "Жалѣю объ васъ, милостивая государыня, " пишетъ онъ: «въ Италіи будете вы бесѣдовать не съ людьми, а съ картинами.» Видно и мнѣ пуститься въ здѣшнюю знаменитѣйшую Каѳедральную церковь, называемую Домо, вторую послѣ Римской Св. Петра, и лучше восхищаться прелестями Изящныхъ Искуствъ. Сіе величественное произведеніе древней и новѣйшей готической Архитектуры основалъ въ 1586 году, Галеадзо Висконти Дукка ди Милано. Оно имѣетъ образованіе Латинскаго креста, и все, отъ самаго основанія до вершины высокой башни, изъ бѣлаго Каррарскаго мрамора. Не время мнѣ разсказывать вамъ о внутреннемъ великолѣпіи, о всѣхъ картинахъ первѣйшихъ кистей знаменитѣйшихъ артистовъ, о религіозномъ, символическомъ изображеніи, даже о языкѣ Живописи и Поэзіи, Архитектуры. Надобно для сего имѣть обширнѣйшія познанія: я скажу только, что видѣлъ, какъ все, можно сказать, человѣчество стремилось за Суворовымъ въ сей храмъ, въ сіе святилище, къ небесамъ. — Послѣ поднялся я на крышу, на которой стоятъ 124 башни, изъ коихъ главная высотою въ 335 футовъ, а меньшія во 100 футовъ. Здѣсь очутился я въ чудесномъ пластическомъ мірѣ, гдѣ четыре тысячи статуй; сіи пластическіе памятники рѣзца разставлены въ нишахъ вокругъ сихъ башенъ. Посреди нихъ стоитъ бронзовая статуя, изображающая Богоматерь, и весь архитектонскій колосъ сей опирается на 52 столбахъ, каждый 7 футовъ въ діаметрѣ. Памятники, которыми благословенная Италія преизбыточествуеть, влекутъ насъ безпрестанно къ историческимъ воспоминаніямъ. Взгляните на сей огромный Домо, и предъ вашими глазами оживляется древность, а настоящее тѣмъ сильнѣе поражаетъ душу. — Я успѣлъ украдкою пробѣжать Амброзіанскую библіотеку, знаменитую рукописями, особливо Леонарда да Винчи, картинками, рисунками, преимущественно же картономъ Аѳинской школы Рафаэля, взглянуть на богоугодныя заведенія; огромную гошпиталь и примѣрный лазаретъ. Освѣживъ себя въ прохладныхъ тѣняхъ публичнаго сада (Giardino publico), поѣхалъ я на гулянье (corso). Вся знатная публика катается здѣсь ежедневно по вечерамъ, взадъ и впередъ, въ великолѣпныхъ позлащенныхъ экипажахъ. Здѣсь мода имѣть за каретами Араповъ; но за недостаткомъ ихъ, чернятъ и Италіянцы свои лица. Я видѣлъ одного поддѣльнаго Африканца, который, забывшись на запяткахъ, вздумалъ снять перчатку, и выказалъ свою бѣлую Европейскую руку. Пресытясь зрѣніемъ, отправился я въ величайшій въ Италіи и во всей Европѣ Театръ (Della scalla), воздвигнутый въ 1778 году Піермариніемъ. Шесть ярусовъ ложъ поражаютъ; на пространной сценѣ можетъ карета съ парою лошадей разъѣзжать со всею удобностію. Многія ложи меблированы, какъ комнаты, съ диванами, столами, за которыми сидятъ, читаютъ, играютъ въ карты, шумятъ, ужинаютъ, и только при любимой какой нибудь бравурной аріи умолкаютъ, слушаютъ со вниманіемъ, аплодируютъ съ шумомъ и крикомъ. Во время нашего здѣсь пребыванія, не смѣютъ сидѣть въ шляпахъ и безчинствовать. Въ разсужденіи Театра, должно признаться, что въ Операхъ и Балетахъ Италіянцы неподражаемы. Въ декораціяхъ и костюмахъ ихъ царствуетъ Азіятская роскошь. Въ Комедіяхъ отличаются они интригами; но въ геройскихъ роляхъ жалки; въ буффонадахъ Актеръ каждую свою ролю, если смѣю сказать, перекаррикатуритъ. — Объ Италіянской музыкѣ не смѣю вамъ говорить. Италія ея отечество; здѣсь ея колыбель; здѣсь она возросла, возмужала; самая гармонія здѣшней природы сливается съ нею, и ухо уже не на землѣ. — Здѣсь семь Театровъ. Чичероне мой описывалъ мнѣ Чичеронскою риторикою множество Миланскихъ чудесъ. Но сего дня въ ночь мы выступаемъ въ походъ. Я заплатилъ ему, и онъ переименовалъ меня изъ Превосходительства въ Свѣтлость, доказательство, что мы оба были другъ другомъ довольны.. — Теперь предстоитъ намъ новый Театръ. — Прощайте!