Вяземскій П. А. Полное собраніе сочиненій. Изданіе графа С. Д. Шереметева. T. 1.
Спб., 1878.
Хотя вы худо приняли мои Русскіе гостинцы, но на диковинку посылаю вамъ еще — журналъ не журналъ, книгу не книгу, а нѣчто, которое безъ сомнѣнія не имѣетъ своего подобія ни въ какихъ литтературахъ древнихъ и новѣйшихъ. Вотъ вамъ «Прибавленіе къ Сыну Отечества». И подлинно пристройка достойная главнаго зданія"
Вызываю отважнѣйшихъ читателей: кто прочтетъ однимъ духомъ и не смыкая глазъ сію кормчую книгу скуки, тотъ шутя вытвердитъ наизусть Телемахиду отъ перваго стиха до послѣдняго. И весь этотъ паркъ артиллеріи морфеевской наведенъ на Телеграфъ. За что? спросите вы… Есть нѣкоторыя главныя побужденія и поводы къ непріязни: а къ нимъ примыкаетъ съ разныхъ сторонъ нѣсколько мелочныхъ самолюбій литтературныхъ лиллипутовъ, обидѣвшихся чистосердечіемъ телеграфическихъ извѣстій о ихъ движеніяхъ; за ними слѣдуетъ безплотная, чуть не безсловесная фаланга друзей, которая сама собою не существуетъ, но какъ эхо вторитъ чужія слова, и послѣ истаиваетъ въ воздухѣ. Во всемъ отрядѣ писателей, объявившихъ войну Телеграфу, не найдете рѣшительно ни одного имени литтератора заслуженнаго. Всѣ они только тогда получатъ право гражданства въ области музъ, когда издастся извѣстный вамъ въ рукописи литтературный словарь безконечно малыхъ[1]. Покамѣстъ они существуютъ въ силу правила товарищества, или устава общества для взаимнаго застрахованія. Взаимно они себя читаютъ, взаимно хвалятъ, обороняются, поддерживаются, другъ за друга отвѣтствуютъ. Не столько голубкамъ, какъ имъ, приличенъ прекрасный стихъ нашего баснописца:
Гдѣ видишь одного, другой ужъ вѣрно тамъ!
По справедливости должно признаться, что изъ сего общества отдѣляется неизвѣстный авторъ, скрывшій имя свое подъ буквами — въ, на 39 страницѣ помянутаго Прибавленія. Наши писатели и даже кандидаты въ писатели такъ всѣ на счету, мы такъ прислушались къ каждому, что нельзя не догадаться, когда новый голосъ раздается посреди извѣстныхъ. Жаль, что сей новый рыцарь завербовался въ подобный походъ подъ знаменами, не имѣющими девиза Бурбонскаго знамени: Drapeau sans tache. Лучше поберегъ бы онъ свое мужество для блистательнѣйшихъ дѣйствій и для поприща, болѣе достойнаго его пера и дарованій.
Согласенъ, и Телеграфъ далекъ отъ совершенства; но все же рѣшительно не хуже онъ другихъ журналовъ нашихъ; а расположеніемъ, разнообразіемъ своимъ болѣе другихъ удовлетворяетъ требованіямъ журнальныхъ читателей. Видно, что издатель еще не побѣдилъ всѣхъ затрудненій, предстоящихъ ему, что слогъ его не совершенно созрѣлъ въ постоянномъ и прилежномъ упражненіи; но, по крайней мѣрѣ, видны усилія надежныя, дѣятельность, благонамѣренность; но, по крайней-мѣрѣ, писатель, который дорожитъ своимъ честнымъ именемъ, можетъ, не краснѣя, вписать его на страницы журнала, еще органа литтературнаго, а не разглашателя личныхъ ненавистей, личныхъ разсчетовъ, личныхъ пристрастій. Забавнѣе всего: противники издателя Телеграфа суть тѣ же, которые приглашали его снять откупъ журнальный и со всѣмъ жаромъ сердобольнаго участія пугали его затрудненіями, сопряженными съ званіемъ издателя, уговаривая дѣйствовать лучше общими силами. Vous êtes orfèvre m-r Josse! Всему этому я видѣлъ письменныя доказательства, а по моему мнѣнію, если выставить ихъ въ книжной лавкѣ на показъ любопытнымъ, то стоили бы они монеты, которую издатель Архива намѣревался отдать въ лавку Смирдина. Пишетъ ли у насъ какой-нибудь лѣтописецъ позорный временникъ, la chronique scandaleuse нашей современной литературы? Сколько богатыхъ матеріаловъ! Или за чѣмъ не составить бы, по исторіи словесности, лѣтопись о мятежахъ, въ которой также явились бы свои Лже-Дмитріи и свои Мнишки!
Вы все не вѣрите паденію Сына Отечества. При первомъ случаѣ пришлю вамъ еще нѣсколько доказательствъ наличныхъ. Впрочемъ, прежній издатель его, который положилъ ему счастливое начало въ роковую и блестящую годину, нынѣ покоится за неутомимою дѣятельностью новаго своего товарища и, какъ хозяинъ снисходительный, въ домѣ своемъ даетъ волю своему дорогому гостю. И подлинно, угощаетъ онъ его мастерски! Какъ ласкаетъ, какъ смиряется передъ нимъ, и если изрѣдка и возвыситъ передъ нимъ голосъ, то развѣ съ тѣмъ, чтобы воспѣть ему хвалу. Въ самомъ дѣлѣ, если г-ну Булгарину не удастся затмить славу всѣхъ Русскихъ писателей, бывшихъ и существующихъ, то виноватъ тому не г-нъ Гречъ. По его мнѣнію, г-нъ Булгаринъ приносятъ честь не только намъ, но могъ бы принести честь и Франціи и Германіи своими литтературными дарованіями. Хотя и почитаю себя хорошимъ патріотомъ, но въ этомъ случаѣ желалъ бы счастія Франціи и Германіи! Вы подумаете, что такія похвалы, печатаемыя въ журналѣ, издаваемомъ подъ фирмою г-на Булгарина, означаются, по крайней-мѣрѣ, курсивомъ, какъ вставки неумѣстныя, какъ пріятельская шутка, для смѣха приводимая, или что г-нъ Булгаринъ ставитъ отводы отъ сихъ ударовъ кадильницы неосторожнаго дружества? Нѣтъ, онъ молча соглашается, et comme accoutumé à de pareils présents, даже и не поморщится, хотя бы изъ благопристойности. Но за то, какъ убѣдительно на дѣлѣ доказываетъ онъ, что г-нъ Гречъ худой знатокъ въ людяхъ и въ авторскихъ дарованіяхъ, но за то другъ восторженный и полный самоотверженія.
Еще отличительная черта этихъ союзныхъ походовъ на Телеграфъ есть та, что сіи крестовые рыцари упрекаютъ издателя въ томъ, что онъ изъ купеческаго званія. Да, кто же, спросите вы, сіи феодальные бароны, повитые на пергаментѣ и вскормленные на благородномъ щитѣ, которые не иначе хвалятъ книгу, какъ удостовѣрившись, что она писана дворянскою рукою? Укоръ! Да, хотя и въ самомъ дѣлѣ происхожденіе ихъ было бы древнѣе самого Рима, то какъ не знать въ наше время, что одно изъ главнѣйшихъ правъ издателя Телеграфа на вниманіе и благосклонность просвѣщенныхъ соотечественниковъ есть именно то, что онъ въ лицѣ своемъ служитъ доказательствомъ распространенія образованности, которая долго замыкалась у насъ въ одномъ высшемъ званіи, доказательствомъ, что мудрая попечительность Русскаго правительства не даромъ поощряетъ развитіе просвѣщенія и открыла средства въ образованію своихъ гражданъ. Чего ожидать отъ писателей, которые въ литтературныхъ мнѣніяхъ употребляютъ подобныя орудія личности и не стыдятся въ XIX вѣкѣ обнаруживать такія мнѣнія? Но какъ и не пожалѣть о состояніи текущей литтературы, которая вертится на подобныхъ пружинахъ!
Что сказать о новой отрасли литтературной, отрасли многолиственной, но безплодной, которая, подъ именемъ антикритики, накидываетъ широкую, холодную тѣнь на журналы наши, а особливо же на Сынъ Отечества, давно скрывающійся въ сей дремучей засадѣ? Она напоминаетъ намъ древо сна, посаженное Виргиліемъ въ преддверіяхъ ада, и стихъ Петрова, изъ описанія его:
На каждомъ тутъ листѣ почіетъ сновидѣнье —
можетъ служитъ прекраснымъ эпиграфомъ къ Прибавленію Сына Отечества.
Ваши Парижскіе журналы не имѣютъ понятія объ антикритикахъ. Кажется, должно держаться въ значеніи семъ буквальнаго смысла и опредѣлить, что антикритика есть совершенная противуположность истинной критики, и что господа антикратики суть антиподы критиковъ дѣльныхъ, образованныхъ, вѣжливыхъ. Не такъ ли? Бюффонъ сказалъ: le style c’est l’homme. Слогъ нашихъ антикритикъ вялъ, грубъ, безцвѣтенъ. Въ нихъ не соблюдаются первоначальныя правила свѣтскаго общежитія, ихъ эпиграмматическая соль заключается обыкновенно въ томъ, что назовутъ противника по имени, говоря во второмъ лицѣ: г-нъ такой-то! Скоро дождемся, что мѣстоименіе вы замѣнится въ нихъ республиканскимъ ты: вотъ чѣмъ ограничатся успѣхи наши въ республикѣ словесности! Кстати замѣтить здѣсь противоположную сему формулу, вкравшуюся въ нашъ языкъ литтературный. Многіе, говоря о современномъ писателѣ, никогда не рѣшатся наименовать его просто, а не иначе какъ съ прилагательными: почтеннѣйшій, достопочтеннѣйшій, извѣстнѣйшій. Эти провинціализмы дерутъ уши, когда слышишь ихъ отъ автора. Если формы нашихъ антикритикъ доказываютъ недостатокъ въ привычкѣ мыслить, то можно рѣшительно утвердить, что изъ сего чернильнаго омута не выплыветъ ни одной свѣжей новой мысли, ни одного наблюденія, тонкаго, проницательнаго. Развѣ почесть новыми наблюденіями открытія, подобныя слѣдующему: одинъ изъ антикритиковъ Сына Отечества (въ Прибавленіи № 1, стр. 13) называетъ старинною Русскою пословицею изреченіе: «Въ чужомъ глазу замѣчаемъ соломинку, а въ своемъ не видимъ и бревна». Кто до него зналъ, что въ Библіи находятся Русскія пословицы?
Но перейдемъ къ другому, если только вы имѣли терпѣніе слѣдовать за мною. Во всякомъ случаѣ прошу, въ минуту негодованія или мщенія не выдавать нашихъ тайнъ Французскимъ журналистамъ, какъ то дѣлали иные изъ нашихъ литтературныхъ сутягъ, которые, не надѣясь выиграть тяжбу дома, прибѣгали съ чужимъ инстанціямъ. Нѣтъ, сдѣлайте одолженіе, не вывосите ни сора, ни ссоръ нашихъ изъ избы. А уже если захотите не скромничать, то вотъ вамъ добрыя вѣсти о нашей сторонѣ.
Мы ожидаемъ въ скорости появленія 12-го тома Исторіи Государства Россійскаго, который обниметъ промежутокъ времени столь драматическій, столь занимательный разнообразіемъ и важностію событій, такъ сказать заключившій бѣдствія и перевороты нашего отечества и открывшій новый періодъ нашего государственнаго бытія.
Мелкія стихотворенія и новая поэма Пушкина Цыгане готовятся къ печати. Слышно, что юный атлетъ нашъ испытываетъ свои силы на новомъ поприщѣ и пишетъ трагедію: Борисъ Годуновъ. По моему, должно надѣяться, что онъ подаритъ насъ образцовымъ опытомъ первой трагедіи народной и вырветъ ее изъ колеи, проведенной у насъ Сумароковымъ не съ легкой, а развѣ съ тяжелой руки. Благоговѣя предъ поэтическимъ геніемъ Расина, сожалѣю, что онъ завѣщалъ почти всѣмъ Русскимъ послѣдователямъ не тайну стиховъ своихъ, а одну обрѣзанную, накрахмаленную и по закону тогдашняго общества сшитую мантію своей Парижской Мельпомены. Какъ жаль, что Озеровъ, при поэтическомъ своемъ дарованіи, не дерзнулъ переродить трагедію нашу! Тѣмъ болѣе опытъ Пушкина любопытенъ и важенъ. Между тѣмъ поэтическій романъ Евгеній Онѣгинъ подвигается. Жаль, что двѣ или три слѣдующія главы, которыя, какъ слышно, уже готовы, до сей поры остаются въ рукописи. Нашимъ типографіямъ нужна утѣшительная система Азаиса, система вознагражденій (compensations). Литтературные лазутчики доносятъ еще, что въ Москвѣ печатается новое собраніе басенъ, въ родѣ апологическихъ четверостишій Мольво (Mollevaut). Нѣкоторыя изъ сихъ басенъ напечатаны въ Полярной Звѣздѣ безъ имени поэта; но точность и правильность языка, исполненнаго поэтической силы и живости, отпечатокъ вкуса зрѣлаго и, однимъ словомъ, всѣ признаки мастера своего дѣла обнаружили тайну анонима. Вотъ наши надежды въ засѣвѣ, а прочія пока прѣютъ въ ожиданіи. Надѣюсь, вы обрадуетесь моимъ вѣстямъ, а теперь хочу удивить вѣстью почти неслыханною,
На дняхъ, прочиталъ я Русскій романъ: Два Ивана, или Страсть къ тяжбамъ, сочиненіе Нарѣжнаго, который, въ сожалѣнію, умеръ прошедшимъ лѣтомъ еще въ зрѣлой порѣ мужества. Это четвертый романъ изъ написанныхъ авторомъ. Не удовлетворяя вполнѣ эстетическимъ требованіямъ искусства, Нарѣжный побѣдилъ первый, и покамѣстъ одинъ, трудность, которую, признаюсь, почиталъ я до него непобѣдимою. Мнѣ казалось, что наши нравы, что вообще нашъ народный бытъ не имѣетъ или имѣетъ мало оконечностей живописныхъ, кои могъ бы охватить наблюдатель для составленія Русскаго романа. Правда, что авторъ нашъ наблюдатель не совершенно Русскій, а Малороссійскій, и что его два лучшіе романа: Бурсакъ и Два Ивана относятся къ эпохѣ, когда Малороссія еще имѣла свою особенную и характеристическую физіономію; правда и то, что Нарѣжный не берется быть живописцемъ природы изящной, а сбивается болѣе на краски Теньера или Гогарта. Картины его имѣютъ обыкновенно черты каррикатурныя, но не менѣе того обнаруживается вездѣ умъ оригинальный, веселый, смѣтливый въ наблюденіяхъ, а кое-гдѣ и прорываются искры истинной чувствительности. Онъ на даетъ читателю въ первыхъ страницахъ романа отгадать загадку, которая становится утомительною, когда любопытство удовлетворено преждевременно; но онъ довольно искусно заводитъ читателя и при концѣ даетъ отчетъ ясный и сбыточный. Не всѣ романисты поступаютъ такъ добросовѣстно съ читателями своими. Жаль, что языкъ непріятный, грубый, иногда даже дикій, вкусъ неочищенный, или — справедливѣе — совершенное отсутствіе вкуса, много вредятъ достоинству сихъ романовъ; но совсѣмъ тѣмъ они занимаютъ мѣсто въ числѣ замѣчательныхъ произведеній нашей лѣнивой и малоурожайной словесности. Изъ нашихъ писателей не многихъ станетъ на книгу, не только-что на нѣсколько томовъ, хотя бы то было романовъ, хотя и подлежали бы они критикѣ въ частностяхъ и полномъ составѣ. Не смотря на то, Нарѣжный умеръ, почти не слыхавъ добраго слова о себѣ отъ нашихъ журналистовъ, которымъ недосугъ разбирать книгу порядкомъ. Нужно ли отстоять себя: они печатаютъ цѣлые томы антикритикъ, о трудахъ другихъ писателей отдѣлываются нѣсколькими строками, сужденіями поверхностными и довольно подробнымъ исчисленіемъ опечатокъ.
Простите и пр.
PS. Я было и забылъ вамъ сказать, что вы не даромъ избрали рака въ эмблемы нашихъ періодическихъ листовъ: одинъ изъ нихъ поспѣшилъ ее присвоить себѣ и вышелъ въ свѣтъ подъ этимъ знаменіемъ. Видно, не на шутку издатель объявляетъ себя великимъ магистромъ сего ордена и для образца выпустилъ одинъ дипломъ за своимъ рукоприкладствомъ и аллегорическимъ изображеніемъ по примѣру Французскихъ книгъ, которыя теперь печатаются не иначе, какъ съ fac simile и портретомъ автора. Духъ подражанія у насъ вездѣ изобличается.
- ↑ Ривароль написалъ: Petit almanach de nos grands hommes. Въ немъ остроумно и безпощадно осмѣивалъ онъ современную Французскую литтературную мелюзгу. Кто-то, въ подражаніе, хотѣлъ издать въ Москвѣ: Большой словарь мелкихъ Русскихъ писателей.