Въ перепискѣ Давида Штрауса съ Ренаномъ и прокламаціяхъ Виктора Гюго мы познакомили читателей съ образомъ мыслей передовыхъ людей Германіи и Франціи — относительно франко-прусской войны. Нынѣ, точно такъ же воздерживаясь отъ всякаго личнаго взгляда на прилагаемый документъ, мы позволимъ себѣ представить образчикъ англійскихъ сужденій объ этой войнѣ — и притомъ исходящій отъ одного изъ самыхъ крупныхъ политическихъ мыслителей туманнаго Альбіона.
Въ газетѣ Times помѣщено весьма длинное письмо сэра Томаса Карлейля, которое помѣщаемъ съ нѣкоторыми сокращеніями. Отчетливость главныхъ положеній автора вполнѣ обрисовываетъ его prolïession de foi по вопросамъ международнаго права и государственнаго; наконецъ, высказываясь по поводу франко-прусской войны, каждая мысль автора пріобрѣтаетъ еще большій интересъ.
Вотъ это письмо:
«Если дешевое сожалѣніе и участіе газетъ къ низвергнутой Франціи — могутъ быть названы хорошей чертой человѣческой природы, то уже никакъ не въ настоящемъ случаѣ; эти чувства, вызванныя исключительно вопросомъ о присоединеніи Эльзаса и Лотарингіи, обращенныя всею тяжестію на побѣдителя, представляютъ много ложнаго, празднаго и опаснаго. Со стороны Англіи подобныя чувства обличаютъ огромное незнаніе исторіи воюющихъ державъ и того вреда, который Франція причинила Германіи. Въ настоящемъ кризисѣ задача Германіи — не въ томъ чтобы рѣшить вопросъ о степени великодушія и состраданія къ низвергнутому врагу, но въ томъ чтобы здраво предусмотрѣть, на основаніи прошедшаго, что этотъ побѣжденный врагъ можетъ предпринять въ будущемъ, когда опять встанетъ на ноги. Въ этомъ отношеніи, опытъ послѣднихъ 4-хъ столѣтій далъ Германіи самыя точныя указанія, о которыхъ въ памяти у Англіи не осталось, какъ видно, и слѣда.
У насъ хорошо знаютъ, однако, какъ революціонная Франція и Наполеонъ I поступали съ Германіей; но большинство какъ видно, не придаетъ этому, большаго значенія, и думаетъ что въ этотъ періодъ Германія была въ первый разъ угнетаема Франціей. Въ сущности это было только послѣднее угнетеніе замыкающее собою цѣлый рядъ предыдущихъ, или вѣрнѣе предпослѣднее, такъ какъ мы думаемъ, что настоящее кровавое столкновеніе — плодъ новѣйшей французской фантазіи или „Взятіе Берлина“ — будетъ наипослѣднее.
Ни у одной націи не было такого дурнаго сосѣда какъ у Германіи въ послѣднія 4 столѣтія; Франція въ теченіи всего этого времени была, самымъ алчнымъ, ненасытимымъ, наглымъ, падкимъ на поживу сосѣдомъ. До сихъ поръ еще ни одинъ безпокойный и дерзкій сосѣдъ не былъ такъ жестоко и постыдно наказанъ. Послѣ четырехъ сотъ лѣтъ тяжкихъ отношеній, Германія ощущаетъ нынѣ высокую радость при видѣ честно-побѣжденнаго ею врага. Было бы глупо съ ея стороны — не воздвигнуть надежный оплотъ, между собой и подобнымъ сосѣдомъ теперь, когда это ей такъ легко.
Я не знаю ни одного естественнаго закона, ни одного изъ постановленій небесныхъ, которые бы освобождали одну Францію, не въ примѣръ другимъ, отъ отъ обязанности возвращать заграбленное достояніе, — когда собственникъ, у котораго оно отнято силою, въ состояніи отобрать его. Это могли воображать себѣ только французы.
Эльзасъ и Лотарингія были вѣроятно похищены въ силу подобной божественной миссіи. Хитрая политика Ришелье и длинныя руки Людовика XIV — вотъ единственныя основанія правъ на владѣніе этими нѣмецкими землями. Ришелье и Тюреннъ оторгли ихъ отъ Германіи, а Людовикъ Великій сдѣлалъ остальное. При этомъ произошло немало всякаго рода правъ нарушеній. Даже Англія протестовала противъ безстыдныхъ Соединенныхъ-Камеръ, но гордое и насмѣшливое отклоненіе вмѣшательства было единственнымъ отвѣтомъ великаго Людовика. Надпись на монетахъ во время его царствованія — свидѣтельствуетъ о томъ, что онъ называлъ себя exeisus super ommes gentes dominus.
Страсбургъ былъ также отнятъ силою, а Мецъ обманнымъ образомъ въ видѣ залога. Король Вильгельмъ отнялъ теперь эти земли у Франціи, — и я говорю, что будетъ весьма справедливо, разумно и практично, если Германія оставитъ ихъ за собой и постарается укрѣпить свои старыя Вогезы, чтобы избавить себя отъ дальнѣйшихъ французскихъ посѣщеній.
Французы страшно кричатъ противъ насилія и „униженія чести“; газетные политики также вторятъ въ одинъ голосъ: „не унижайте Францію, оставьте ея честь неприкосновенной!“ Но развѣ честь можетъ быть спасена, если Франція будетъ отказываться заплатить за побитыя ею стекла въ домѣ сосѣда. Вотъ этотъ отказъ и составитъ ея безславіе. Честь Франціи можетъ быть только спасена глубокимъ раскаяніемъ, и твердымъ рѣшеніемъ съ ея стороны не повторять того, что она дѣлала до сихъ поръ, или, вѣрнѣе, поступать прямо противоположно тому, какъ она поступала.
Только подъ этимъ условіемъ Франція можетъ достигнуть своего прежняго величія — и въ этомъ случаѣ даже большаго чѣмъ при Наполеонѣ первомъ, а впослѣдствіи при Наполеонѣ третьемъ. Тогда мы добровольно будемъ платить дань нашимъ уваженіемъ, преклонивъ голову предъ граціозными и прекрасными качествами, которыми природа надѣлила сыновъ Франціи. Въ настоящее время Франція кажется намъ все болѣе и болѣе безумной, достойной порицанія и сожалѣнія — даже презрѣнія. Она отказывается здраво посмотрѣть на факты, которые столь осязательно возстаютъ предъ ея глазами, и на наказаніе, которое она добровольно навлекла на себя.
Среди развалинъ государственнаго порядка и страшной анархіи, — такъ что среди этого хаоса нельзя отличить гдѣ голова и гдѣ ноги, — всѣмъ руководитъ и заправляетъ мятежная чернь и министры летающіе на воздушныхъ шарахъ, наполненныхъ въ видѣ баласта самой позорною ложью; военно-фантастическія прокламаціи этого правительства, которое пробавляется изо-дня въ день лживыми заявленіями, свидѣтельствуютъ, что оно готово охотнѣе согласиться на безконечное кровопролитіе, нежели измѣнить, въ качествѣ чистѣйшихъ республиканцевъ, начертанный путь, но которому они должны вести отечество; — словомъ, я не знаю до сихъ поръ ни одной націи, которая обезславила бы себя такъ, какъ Франція.
Если бы Франція имѣла среди газетныхъ политиковъ истиннаго друга, то совѣтъ его былъ бы такой: возврати все что слѣдуетъ, и избѣгай въ будущемъ всякаго столкновенія съ своимъ непріятелемъ. Франція должна бы помнить изрѣченіе, которое говоритъ, что ложь ведетъ людей ко вратамъ вѣчной смерти, и воспрещается всѣмъ безъ различія. Единственное спасеніе ея въ томъ, чтобы преклониться предъ совершившимся фактомъ, который она навлекла на себя добровольно, и признать справедливость вполнѣ заслуженнаго наказанія за то, что позволила себѣ оскорбить сосѣда спокойнаго, гуманнаго, мирно-развивающаго свои политическія учрежденія, — она, позлащенная и блестящая сверху анархія.
Едва разбита была одна рота изъ этой кровавой македонской фаланги, какъ тотчасъ-же показался наружу страшный остовъ соціальнаго организма — и всѣ увидѣли, сколько лѣни, анархіи и всякихъ скверностей заключалъ онъ въ себѣ. Чѣмъ скорѣе будетъ признанъ неумолимый совершившійся фактъ что Франція безсильна предъ побѣдителемъ — тѣмъ лучше. Это весьма горькій фактъ для славолюбивой страны, но мы надѣемся, что въ этой націи сохранилось еще достаточно любви къ правдѣ, достаточно честности чтобы примириться съ подобнымъ фактомъ.
Количество завѣдомой лжи, въ которой такъ сильно упражнялась, съ іюля нынѣшняго года, Франція офиціальная и неофиціальная, — имѣетъ въ себѣ нѣчто ужасное, поражающее. И увы! все это еще можетъ-быть чрезвычайно ничтожно въ сравненіи съ самообольщеніемъ и ложью, которыя такъ долго царили среди французовъ; эти качества теперь еще сильнѣе, ядовитѣе, и не смотря на это, онѣ не признаются еще опасными; наиболѣе печальный симптомъ, на нашему мнѣнію, — это роль, какую играли ея геніальные мужи предшествующаго поколѣнія, желавшіе стать пророками и строителями своего отечества. Они думали, что лучи свѣта, бросаемые Франціей, разсыпаютъ среди другихъ націй дары божественнаго разума. Франція — это новый Сіонъ вселенной; а все печальное, грозное, полубѣшеное, порожденное большею частью точно адомъ, что извергнуто было французской литературой за послѣднія 50 лѣтъ, — все это должно считаться новымъ евангеліемъ, благословеніемъ и святою миссіей для блага сыновъ человѣческихъ.
Каковы пророки, таковъ и народъ.
Самоправедная правда ихъ кажется ложью, и даже теперь въ моментъ глубокаго паденія эти люди видятъ спасеніе только въ лжи и въ геройски-шутовскихъ выходкахъ.
Это ихъ героизмъ. Они воображаютъ себя спасителями человѣчества, искупительной жертвой за грѣхи всѣхъ народовъ. Я желалъ бы, чтобъ французы спросили самихъ себя: не могутъ ли они произвести Картуша для всѣхъ народовъ?
Картушъ имѣлъ конечно нѣкоторыя хорошія свойства, ему удивлялись, его оплакивали; много хорошенькихъ дамъ вымаливали себѣ локоны его волосъ, когда неумолимая висѣлица покончила его жизнь, — но спасенія для него все-таки не воспослѣдовало.
Лѣтъ сто съ небольшимъ тому назадъ, въ Англіи господствовало довольно сильное желаніе отторгнуть отъ Франціи Эльзасъ и Лотарингію — и даже была сдѣлана разъ по этому поводу одна серіозная попытка. Лордъ Картеръ называвшійся позднѣе Чарльзъ Гренвиль (не предокъ, впрочемъ, теперешняго высокопочтеннаго однофамильца) приложилъ всѣ свои силы къ этому дѣлу и указываетъ на дѣйствительныя средства къ достиженію этой цѣли. Многія говорятъ, что онъ былъ наиболѣе даровитый изъ министровъ иностранныхъ дѣлъ Англіи предъ лордомъ Чатамомь, что онъ хорошо зналъ интересы Германіи, языкъ ея, исторію, и что навѣрно достигъ бы желаемаго результата, если бы почтенный герцогъ Нью Кесльскій не сбилъ его съ сѣдла, какъ говорятъ, и не постарался предать забвенію всю его дѣятельность. Теперь Германія и Бисмаркъ желаютъ того-же самаго — и это не должно казаться удивительнымъ. Послѣ столькихъ вызововъ и такихъ побѣдъ, подобное требованіе весьма справедливо, разумно, и даже умѣренно. Нельзя не отдать должное уваженіе умѣренности и прозорливости графа Бисмарка; настойчиво идетъ онъ къ своей цѣли, — не требуя лишняго, но твердо рѣшившись не довольствоваться малымъ.
Я увѣренъ, что онъ получитъ Эльзасъ, и если успѣетъ отнять еще часть Лотарингіи, то окажетъ этимъ услугу не только своему отечеству, но и намъ и цѣлому міру — даже самой Франціи.
Анархическая Франція получаетъ теперь первый тяжкій урокъ — и хорошо будетъ, если она извлечетъ изъ него пользу. Если нѣтъ — то она получитъ другой, и затѣмъ опять новый, пока наконецъ не выучится».