Лев Николаевич Толстой
Полное собрание сочинений. Том 63
Письма
1880—1886
править
Я нынче ѣду и не успѣлъ у васъ побывать. — Если бы случилось, чтобы вы были въ Москвѣ и хотѣли бы переписывать дальше, то спросите у меня Александра Петровича1 — онъ вамъ передастъ дальнѣйшее. Я уѣзжаю измученный — избитый нравственно. — Завидую вашей жизни и вашему положенію — именно потому, что вы въ нуждѣ, т. е. на свободѣ, а я въ хомутѣ, к[оторый] изодралъ мнѣ всѣ плечи — всю душу.
Печатается по автографу, хранящемуся в ГИМ, в архиве П. И. Щукина. Написано на клочке бумаги, согнутом вдвое (исписаны первая и третья страницы). Публикуется впервые. Даты Толстого нет. По характеру и содержанию письма относим его приблизительно к 1885 г. Возможно, что оно написано в день отъезда Толстого из Москвы к Олсуфьевым в их имение Никольское (об этом см. в письме № 465), куда по словам Софьи Андреевны увезла его «дочь Таня…. по случаю его крайне нервного состояния» (ПЖ, стр. 287). К Олсуфьевым Толстой отправился 19? декабря 1885 г.
Николай Лукич Озмидов (р. 1844 г. — ум. 29 февраля 1908 г.) — знакомый Толстого, до некоторой степени разделявший его взгляды. Окончил гимназию в Кишиневе; слушал лекции в Петровской академии в Москве. Одно время имел под Москвой свою молочную ферму. В 1880—1882 гг. содержал на Арбате в Москве молочный магазин. Однако вскоре разорился; имущество его было продано с аукциона (в сентябре 1882 г.), и он остался без средств к жизни. Не имея постоянной службы, стал заниматься перепиской запрещенных произведений Толстого (с которым он познакомился в начале 1880 годов) и продавать их. Этим он кормил себя и свою семью. В 1886 г. он с некоторыми своими друзьями, собрав небольшую сумму денег, переправился на Кавказ, где образовал земледельческую общину. Однако, просуществовав около полутора лет, община эта распалась. Озмидов возвратился и ему снова пришлось зарабатывать себе пропитание перепиской запрещенных произведений Толстого. Позднее он служил в правлении Moсковско-Курской ж. д. В 1890-х годах за распространение запрещенных цензурой статей Толстого подвергся полицейскому надзору и одно время был выслан в Вятку. Толстой ходатайствовал о смягчении его участи (см. письмо к кн. А. Д. Оболенскому от 27 сентября 1899 г., т. 70). Последние годы свои он доживал то у своей дочери (О. Н. Озмидовой-Спенглер. О ней см. в прим. к письму № 527), то у друзей, занимаясь изложением своих взглядов, которым он придавал огромное значение в развитии человеческой мысли. Озмидовым написано: «Мое хозяйство под Москвой», М. 1876; «Из дневника деревенского жителя» — «Русская мысль», 1884, 9; «Голос из Заволжья» (за подписью NN) — «С.-Петербургские ведомости», 1899, № 237 от 31 августа. Ряд его работ остались в рукописях («В чем моя вера? Л. Н. Толстого. Пересказано Н. Л. Озмидовым, в надежде, что учение Л. Н. Толстого более покорит сердца людей недостаточно добрых и разумных»; сборник «Правда и ложь»; статьи «Что такое истина», «Христианская жизнь» и др.). — П. И. Бирюков, знавший его лично, так говорил о нем: «Человек недюжинного ума, он прекрасно и ясно понимал, где истина. Но его природа всей своей силой противилась ему. Необыкновенно самолюбивый, он редко сознавал свои слабости. Он верил в свой ум и говорил, что религия это математика. Если 2 × 2 = 4, то так и должно быть и это нужно исполнять и он старался исполнять» (П. И. Бирюков, «Воспоминания», стр. 94. ГТМ). В биографии Н. Л. Озмидова, написанной его дочерью О. Н. Озмидовой-Спенглер, читаем о нем: «Он был слишком незаурядный человек, очень умный, серьезный, увлекающийся всем новым, что происходило в человечестве, всеми идеями, научными открытиями. Он с увлечением говорил о могуществе ума и воли человека, говорил, что люди достигнут того, что будут летать и тогда будут царями природы. Всегда окруженный научными журналами и разными книгами, он много читал, юношески увлекаясь всем. Таким он остался до самой смерти. Не знаю, было ли у него что-либо, что он бы хотел понять и не мог. Он знал многое, и когда его спрашивали, он всегда всё объяснял ясно, толково и увлекательно. Смеяться и болтать глупости, как он это называл, он не умел, хотя очень любил веселье и смех, но, послушав минут десять, он, добродушно улыбаясь, если это были близкие люди, говорил: „ну вы тут себе болтайте, а я пойду заниматься“. Без дела я никогда не видала отца, всегда он или писал, или читал, или спорил, или работал физически. Нового человека отец, обыкновенно, очаровывал своей искренней увлекательной передачей взглядов на жизнь. Увлекался он до того, что беседа кончалась чуть не криком. Сам он вел очень строгую жизнь: не пил, в карты не играл, никаких веселий у него не было. К людям был требователен и всех старался убедить в своих взглядах, и сам во многом жил сообразно им. Перед ним людям неловко было говорить и делать глупости и пошлости; многих это стесняло и потому иногда говорили, что он тяжелый человек. А между тем с людьми, любившими его, отец был весел, остроумен и увлекателен» (О. Н. Озмидова-Спенглер, «Биография Николая Лукича Озмидова», не напечатана, 1925, арх. К. С. Шохор-Троцкого). В 1880—1881 гг. Толстой несколько раз ездил к Озмидову в его имение. Озмидов также неоднократно бывал у Толстого в Москве.
1 Александр Петрович Иванов, переписчик Толстого.
Сейчасъ получилъ ваше письмо, дорогой другъ, съ приписками и дневниками Ольги1 и нѣсколько разъ во время чтенія слезы выступали мнѣ на глаза — не знаю, отъ какого чувства, но отъ хорошаго. Пишу вамъ, но невольно обращаюсь и къ Олѣ. Плохой пахарь, ненадежный для царства Божія, который оглядывается назадъ — можно прибавить — и тотъ, кот[орый] глядитъ впередъ, а не на свою борозду. Думать о томъ, что бы я могъ сдѣлать, если бы было то-то, и я былъ бы тамъ-то, или о томъ, какъ много я сдѣлалъ, — одинаково обезсиливаетъ для жизни, какъ и думать о томъ, чтò я впередъ могу сдѣлать. и какъ будетъ важно то, чтò я сдѣлаю. Это я говорю къ тому, чтобы Оля разъ навсегда выкинула изъ головы сравненіе своей настоящей жизни съ какою бы то ни было предшествующей или послѣдующей, по той простой причинѣ, что ни послѣдующей, ни предшествующей — нѣтъ, а есть только представленіе о ней; а настоящая — есть и только одна она и важна, и свята. И сравнивать высшую сущность съ фантазіями, и подчинять эту сущность фантазіямъ есть большой грѣхъ, т. е. ошибка. — И жизнь моя во время моей болѣзни въ тѣсномъ кружкѣ людей, и невозможность двигаться, и перемѣнять людей, и ваше письмо, и дневникъ Оли, рисующій вашу жизнь, навели меня на следующее: чтò я дѣлаю, когда хочу всучить щетинку въ дратву? Какъ обращаюсь съ этими предметами? Съ величайшей внимательностью, осторожностью, нѣжностью, съ любовью почти. Что дѣлаетъ часовщикъ, собирая часы, если онъ мастеръ и точно умѣетъ дѣлать часы? Всѣ пальцы его заняты: одни держатъ колесо, другіе подставляютъ ось, третьи придвигаютъ шестерню. Все это они дѣлаютъ съ мягкостью, нѣжностью. Онъ знаетъ, что не только, если онъ грубо засунетъ одно въ другое, но если даже чуть наляжетъ неловко на одну часть, забывъ другую, то все разлетится и ему лучше не дѣлать этого дѣла, если онъ не можетъ отдать ему всѣхъ своихъ силъ. —
Это я говорю вотъ къ чему. Сначала люди живутъ, сами не зная зачѣмъ, живутъ въ свое удовольствіе, которое подменяетъ имъ вопросъ «зачѣмъ?». Но потомъ приходитъ время для всякаго разумнаго существа, онъ спрашиваетъ зачѣмъ и получаетъ тотъ отвѣтъ Христа, кот[орый] мы съ вами знаемъ: чтобы дѣлать дѣло Божье. Неужели же дѣло Божье или менѣе важно, или менѣе сложно, чѣмъ щетинка или часы? Неужели можно дѣлать дѣло Божье съ плеча и все выйдеть? Въ часахъ нельзя надавить не туда, куда надо. (Защитники мірской жизни, тѣ прямо говорятъ: «Эка, тутъ разбирать! Не входить въ мѣсто, бабацни молоткомъ хорошенько, прямо войдетъ». Ему все равно, что остальное все сплющится; онъ и не видитъ этого). Такъ въ часахъ нельзя работать безъ полнаго вниманія и, такъ сказать, любви ко всѣмъ частямъ; неужели же можно такъ работать дѣло Божье? Хорошо такъ съ плеча дѣлать дѣло Божье (т. е. жить не въ любви съ братьями) тому, кто не совсѣмъ вѣритъ, что его дѣло есть дѣло Божье. И такъ это и бываетъ, и было со мной, когда человѣкъ начинаетъ вѣрить въ то, что онъ живетъ только затѣмъ, чтобы дѣлать дѣло Божье. Но когда человѣкъ повѣритъ, что смыслъ его жизни только въ томъ, чтобы содѣйствовать единенію людей, то онъ не можетъ не отдаться весь тому дѣлу, которое онъ дѣлаетъ, не можетъ уже безъ осторожности, вниманія, любви относиться ко всѣмъ людямъ, съ которыми онъ соприкасается, потому что всѣ люди — это колеса, шестерни и шпеньки дѣла Божія. Разница между человѣкомъ и часовщикомъ только та, что часовщикъ знаетъ, чтò выйдетъ изъ всѣхъ частей; человѣкъ же, дѣлая дѣло Божье, не знаетъ, не видитъ внѣшней стороны дѣла Божьяго. Человѣкъ скорѣе подмастерье, кот[орый] подаетъ, очищая, смазывая и отчасти соединяя составныя части неизвѣстныхъ ему по формѣ, но извѣстныхъ ему по сущности (благо) часовъ. — Я хочу сказать, что у человѣка, вѣрующаго въ то, что жизнь есть исполненіе дѣла Божія, должна выработаться серіозность, внимательность, осторожность въ отношеніяхъ съ людьми такая, при кот[орой] невозможны скрипѣнія, насилія, поломки. А все всегда будетъ мягко и любовно не для моего удовольствія, а для того, что это единственное условіе, при кот[оромъ] возможно дѣло Божье. A нѣтъ этого условія, то одно изъ двухъ: или выработать это условіе, или бросить дѣло Божье и не обманывать себя и другихъ. Какъ часовщикъ прекращаетъ работу, какъ только деретъ и скрипитъ, такъ и человѣкъ вѣрующій долженъ остановиться, какъ только есть нелюбовное отношеніе къ человѣку, и долженъ знать, что какъ бы ни казался ему неваженъ этотъ человѣкъ, важнѣе отношеній къ этому человѣку, пока съ нимъ скрипитъ, ничего нѣтъ. Потому что человѣкъ есть необходимое колесо въ дѣлѣ Божьемъ, и пока онъ не войдетъ туда любовно, все дѣло стало.2
По тому, какъ я расписался на эту тему, вы поймете, что я пишу о своемъ опытѣ и опытѣ, увѣнчавшемся успѣхомъ. — Есть Сазоновы,3 знаю, но Сазоновъ-посѣтитель обязываетъ меня къ любовной правдивости и вникновенію въ его желанія на время его посѣщенія. Сазоновъ же — мужъ мой, или товарищъ, или отецъ, или дочь, или сынъ обязываетъ меня къ тому, чтобы найти въ немъ и въ себѣ сына человѣческаго, соединиться въ немъ, вызвать и въ себѣ, и въ немъ желанія сближенія, т. е. любовь. Выскажете — трудно найти это. Только обращайтесь, какъ часовщикъ, нѣжно, осторожно, не для себя, а для дѣла, и оно найдется само собою. Происходятъ же разъединенія только отъ того, что я силомъ хочу вогнать ось не въ то колесо. Если же оно не подходить такъ, ищи иначе, поправляйся. Мѣсто ему есть, оно нужно и войдетъ въ дѣло. И тогда только я могу продолжать дѣлать другое дѣло Божье, если оно призываетъ меня.
Здоровье мое поправляется, говорятъ, но мнѣ кажется, что совершенно все равно жить съ большей или меньшей вѣроятностью близкой смерти и съ большими или меньшими страданіями. Возмездіе есть во всемъ. И эти два мѣсяца болѣзни дали мнѣ много неизвѣстнаго мнѣ прежде блага.
Вы, вѣроятно, знаете, что X женится на Z.4 У меня есть три вещи, о кот[орыхъ] я думаю съ любовью и съ жуткостью. Это жизнь Файнермана,5 ваша жизнь, и женитьба X. Когда переношусь въ тѣхъ, о комъ думаю, жуткость проходитъ, чувствую, что у меня бы ея не было; но когда смотрю извнѣ, мнѣ страшно. Думаю — все отъ того, что это — новые ходы въ жизни. Файнерману далъ ваше письмо.6 Онъ колеблется отъ жены, т. е. не онъ, а его поступокъ.
Помоги вамъ Богъ. Хотѣлъ много писать, да усталь. Порученіе7 ваше исполню. Наумъ8 одинъ, или съ семьей. Передайте мою любовь всѣмъ вашимъ и М[арьѣ] А[лександровнѣ], и О[льгѣ] А[лексѣевнѣ].9 За нихъ, особенно за М[арью] А[лександровну], мнѣ тоже жутко.
Я, главное, хотѣлъ сказать то, что какъ въ работѣ надъ сапогами и часами достигаешь своей цѣли и овладеваешь дѣломъ не напряженіемъ силы, а осторожностью, нѣжностью обращенія, — также точно и въ обращеніи съ людьми. И не точно также, а во столько разъ больше, во сколько разъ человѣкъ сложнѣе и нѣжнѣе часовъ. Нельзя достаточно длинными выработать себѣ щупальцы, чтобы ими обращаться съ людьми. И чѣмъ длиннѣе, и потому тоньше, эти щупальцы, тѣмь сильнѣе они двигаютъ людей. Я хочу, чтобы близкій мнѣ человѣкъ не велъ праздную и роскошную жизнь. Я могу по грубости своей отнять у него возможность роскоши и заставить его работать. Если я сдѣлаю это, я ни на волосъ не подвину дѣла Божьяго, не двину душу этого человѣка. Если я немного потоньше и отпущу длиннѣе щупальцы, я докажу ему логически — несомнѣнно, что онъ развратный и презрѣнный человѣкъ. И этимъ я не подвину дѣла Божьяго, ни его душу. Хотя и то, и другое дѣйствіе, казалось бы, прямо достигаетъ цѣли. Но я отпущу еще длиннѣе щупальцы и ничего не стану ни дѣлать, ни говорить для того, чтобы заставить его дѣлать дѣло Божье, а буду только жить съ нимъ въ общеніи, отъискивая и усиливая все то, чтò насъ соединяетъ и отстраняя все то, чтò мнѣ чуждо. И если я самъ дѣлаю дѣло Божье и живу имъ, я вѣрнѣе смерти привлеку человѣка къ Богу и заставлю дѣлать Его дѣло. Мы такъ привыкли къ мірской жизни, достигать своихъ цѣлей дубинами власти, авторитета или даже дубинами логической мысли, что и въ дѣлѣ Божьемъ хотимъ дѣлать тоже. Но дубина наскакиваетъ на дубину. Дѣло же Божье дѣлается тончайшими щупальцами, для которыхъ нѣтъ препятствій.
Послѣ вашего письма легъ спать и во снѣ думалъ о васъ следующее: какая можетъ быть рѣчь о томъ, хорошо ли или дурно сложилась ваша жизнь на….10 Объ этомъ можно будетъ говорить черезъ два года; а теперь вамъ надо дѣлать и складывать эту жизнь, не оцѣнивая ея и не примѣривая ни къ какой другой жизни. Это къ….11 и другимъ. Передайте мой привѣтъ ….11 и ….11
Печатается по рукописной копии (последний абзац по машинописной), хранящейся в AЧ. Впервые опубликовано в сб. «Спелые колосья» I, стр. 29—32 (отр.); в кн. Л. Н. Толстой, «Часовщик и др. рассказы» М. 1902, стр. 2—3 (отр.). Дата копии.
Письмо Н. Л. Озмидова, на которое отвечает Толстой, неизвестно.
1 Ольга Николаевна Озмидова.
2 Абзац редактора.
3 О каком Сазонове здесь идет речь выяснить не удалось.
4 Так в копии. Несомненно, что речь идет о женитьбе В. Г. Черткова на А. К. Дитерихс. См. прим. 1 к письму № 544.
5 Исаак Борисович Файнерман.
6 Оно неизвестно.
7 О каком поручении идет речь, выяснить не удалось386
387 8 Личность «Наума» неизвестна. В письмах своих Н. Л. Озмидов часто называет его «кумом Наумом Ивановичем».
9 Марья Александровна Шмидт (см. прим. 4 к письму № 564) и Ольга Алексеевна Баршева (см. прим. 3 к письму № 488) жили в то время на Кавказе, в колонии Н. Л. Озмидова. См. об этом: Е. Е. Горбунова-Посадова, «Друг Толстого Мария Александровна Шмидт», М. 1929, стр. 18—19.
10 Пропуск в копии письма, имеющейся в распоряжении редакции. По содержанию здесь следует вставить: на Кавказе. О жизни Озмидовых на Кавказе см. в прим. к письму № 458.
11 Пропуски в копии письма, имеющейся в распоряжении редакции.
Получилъ ваше письмецо, дорогой….,1 и письмо….,2 и дневникъ, изъ котораго вижу отчасти и внутреннюю, и внѣшнюю жизнь вашу. Завидую вашей внѣшней жизни, но жизнь внутренняя представляется мнѣ несчастливой, и потому предполагаю, что въ ней что-нибудь неправильно. Простите меня, если я ошибаюсь. Я, по крайней мѣрѣ, всегда былъ благодаренъ и мнѣ были на пользу сужденія любящихъ меня людей, а что я васъ точно люблю, а не говорю только.
Самый неотступный соблазнъ, отъ котораго никогда и не отдѣлаешься, и котораго избѣгнуть нельзя, но который надо умѣть поправлять, это соблазнъ предпріятій жизни въ будущемъ внѣшнемъ. Безъ него нельзя, какъ будто, жить. Я начинаю писать письмо и загадываю, что я кончу его и то-то скажу; я печатаю книги «Посредника», я строю домъ и т. п. Безъ этого нельзя, но какъ….3 говоритъ — человѣкъ дороже полотна, т. е. человѣческія отношенія дороже задуманнаго, начатаго. И писаніе книги, пахота поля, постройка дома — все это только формы жизни, а жизнь сама — только въ сложной игрѣ отношеній людей въ этихъ формахъ жизни. Положимъ, разсудительные люди рѣшатъ, что ваша поѣздка на Кавказъ и форма жизни тамъ неправильна, ошибочна. Допустимъ это. Но жизнь ваша въ продолженіи 3—4 мѣсяцевъ, всѣ сложныя отношенія съ людьми, взаимное духовное вліяніе на людей, оно-то никакъ не можетъ быть ошибочно: оно сама жизнь, самая сущность жизни, никогда не прекращающаяся ни на желѣзной дорогѣ, ни на Кавказѣ и нигдѣ, и ни въ какихъ условіяхъ. Ошибочность можетъ быть для формъ, но жизнь, происходящая хотя бы въ самыхъ ошибочных формахъ, всегда можетъ быть свята и потому полна и плодотворна.
Напишите мнѣ еще про себя. Я васъ очень люблю и жалѣю. Напишите про всѣхъ и про М[арью] А[лександровну]4 въ особенности. Она мнѣ всегда представляется очень слаба здоровьемъ и сильна самоотверженіемъ несоразмѣрно.
Я совсѣмъ здоровъ, хожу и радостей много. Нынче уѣхалъ гвардейскій блестящій офицеръ Джунковскій5 къ Хилкову,6 еще болѣе блестящему и бывшему богатому офицеру. Онъ отдалъ все, что имѣлъ, живетъ съ мужиками на надѣлѣ, и по разсказамъ Дж[унковскаго] долженъ быть прелестный человѣкъ. Самъ Дж[унковскій] тоже замѣчательно сильный по духу и ясности, чистотѣ человѣкъ.
Въ семьѣ моей тоже имѣется огонь, и хотя медленно, но разгорается.
Вы спрашиваете о замѣнѣ слова «разумѣніе» словомъ «душа». Оно лучше въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, но неудобно то, что слово «психо» — душа употребляется часто въ другихъ мѣстахъ Евангелія. Кто пойметъ — хочетъ понять — тотъ пойметъ, а кто захочетъ перетолковать навыворотъ, тотъ перетолкуетъ. Отъ нихъ не убережешься. Перетолкователи не переводятся, но за то и не переводятся и истинные толкователи.
О[льга] Н[иколаевна] спрашиваетъ, чтò я думаю о Ф[едорѣ] Э[дуардовичѣ] С[пенглерѣ].7 Она, кажется, знаетъ его. Это — прелестный человѣкъ по чистотѣ, ясности и твердости. Файнерманъ8 нынче уѣзжаетъ въ Кременчугъ. Его требуютъ для отбытія воинской повинности. Онъ ѣдетъ весело и бодро. Ему должна быть льгота и потому онъ, Богъ дастъ, не пострадаетъ и не введетъ въ соблазнъ людей. Чертковъ пишетъ женатый.9 Очень счастливь, но я не видалъ его. А радостно.
Пишите же, пожалуйста. Прощайте, милые друзья.
Печатается по копии, хранящейся в AЧ. Публикуется впервые. Дата копии.
Письмо Н. Л. Озмидова, на которое отвечает Толстой, полностью не сохранилось. Имеется очевидно приписка на клочке бумаги, без даты, в которой Озмидов спрашивал мнения Толстого относительно замены слова «разумение» словами: «душа», «дух», «сын божий» и при этом замечал, что первое и последнее «лучше всего и понятнее мужикам» (АТБ).
Письмо О. Н. Озмидовой датировано 11 октября 1886 г. В нем она писала, что посылает свои «Заметки» и между прочим говорила: «В них есть и нытье, есть и нерешимость, противоречия, только вы не обращайте на это внимания…. ведь это просто мои мысли, которые приходят в голову, а мысли приходят часто очень противоречивые» (АТБ). Заметки, о которых здесь говорится, остались неизвестны.
1 Пропуск в копии. По содержанию следует вставить: Николай Лукич.
2 Пропуск в копии. По содержанию следует вставить: Ольги Николаевны.
3 Пропуск в копии. По содержанию следует вставить. Н. Н. Ге. Последний любил повторять эту фразу.
4 Марья Александровна Шмидт (1843—1911), классная дама Николаевского женского училища в Москве; под влиянием сочинений Толстого изменила свои взгляды, вышла из института, решив заняться физическим трудом. О ней подробнее см. в прим. к письмам Толстого к ней, т. 64.
5 Николай Федорович Джунковский.
6 Кн. Дмитрий Александрович Хилков.
7 Федор Эдуардович Спенглер (1864—1909). О нем см. в прим. к письмам Толстого к нему, т. 64. О. Н. Озмидова писала о нем: «Мне недавно написал письмо Спенглер. Он у вас был. Очень хорошо пишет о внешнем проявлении веры у людей и говорит, что это не важно; важно чтобы оно было общее, чтобы дух божий соединял всех. Как вам он показался?» (из письма О. Н. Озмидовой от 11 октября 1886 г. АТБ). Позднее она вышла за Спенглера замуж.
8 Исаак Борисович Файнерман.
9 См. прим. 7 к письму № 563.
Только-что отправилъ вамъ письмо, какъ получилъ ваши. Давно уже это было. Все хотѣлъ и не могъ по слабости здоровья и по занятіямъ, и лѣни.
Что вы спрашиваете, дорогой Н[иколай] Л[укичъ]? Намъ другъ у друга спрашивать нечего. Мы все знаемъ, что намъ нужно, и знаемъ, гдѣ искать разъясненій, если чего не знаемъ. Въ вашихъ вопросахъ — и отвѣты. «И узнаете отъ меня, потому что я кротокъ и смиренъ сердцемъ, мнѣ все хорошо и все легко».
Мы съ вами вѣримъ что для кроткаго и смиреннаго сердцемъ все легко и все благо — вѣримъ, я знаю; но, вотъ, начнемъ жить и чувствуемъ, что иго наше не благо и бремя наше тяжело, что Сазоновы огорчаютъ насъ, дѣлаютъ намъ жизнь тяжелою. Что же это значитъ? Одно изъ двухъ: что неправда то, что для смиреннаго и кроткаго все благо и все легко, или то, что мы недостаточно кротки и смирны. И не потому, что мы не хотимъ быть такими, а потому что за нами виситъ нашъ балластъ прошедшихъ годовъ и привычекъ заблужденія.
Это я отвѣчаю на вашъ вопросъ: мучаться ли и молчать, или мучаться и искать лекарства? Мучиться, коли мы не выучились еще радоваться и учиться радоваться. Это отвѣчаетъ, помоему, на всѣ три вопроса.
Нынче получилъ извѣстіе, что М[арья] А[лександровна] уѣхала съ О[льгой] Алексеевной].1 Вамъ стало одиночнѣе. Жалко. Одно еще хотѣлось написать вамъ тогда еще при полученiи вашего письма. Именно то, что въ послѣднее время меня сильно занимало. Люди не могутъ жить безъ того, чтобы не устраивать себѣ формы жизни, и формы, сообразной съ своею степенью нравственности. Вы избрали форму, напр[имѣръ], по-моему наилучшую; но всякая форма жизни, отъ лорда англійскаго до вашей, сама по себѣ есть не только мертвечина, но помѣха истинной жизни. Изъ этого не слѣдуетъ, что нужно жить безъ формы определенной, плана жизни — безъ этого не можетъ человѣкъ — но слѣдуетъ то, что не только дорожить ею не должно, но бояться ее, какъ огня. Жизнь истинная только въ отношеніяхъ между людьми. Въ мірской же жизни все въ форме, и отношенія къ людямъ жертвуются вполне форме. Но и въ самой нравственной формѣ жизни искушеніе это всегда сопутствуетъ человеку. Я хочу кончить письмо, а пришелъ рекрутъ прощаться. Кончить до конца, это — форма, планъ, а рекрутъ, это — человѣкъ, и отношенія съ нимъ, это — истинная жизнь. Вѣдь это не помѣшаетъ мнѣ кончить письмо, коли буду живъ и т. п. Оглянусь на свою жизнь: сколько разнообразныхъ формъ жизни я устраивалъ себѣ! Что изъ нихъ осталось? Ничего. А что осталось въ прошедшей жизни — отношеній съ людьми? И во всю сороколѣтнюю мірскую жизнь я отношеній почти никакихъ не устраивалъ съ людьми, п[отому] ч[то] жилъ для формы. А въ короткіе года, когда жилъ безъ формы, сколько дорогихъ отношеній, съ которыми и жить, и умирать радостно!
Обнимаю васъ, милый другъ, и всѣхъ друзей нашихъ.
Печатается по копии, хранящейся в AЧ. Местонахождение автографа неизвестно. Публикуется впервые. Дата копии.
Письмо Н. Л. Озмидова, на которое отвечает Толстой, неизвестно.
1 М. А. Шмидт и О. А. Баршева уехали от Озмидовых в Харьков.