Графъ Александръ Васильевичъ приказалъ мнѣ въ Италіи секретно пріискать достойнаго и надежнаго человѣка, для отправленія въ Неаполь и въ сосѣдственныя съ онымъ владѣнія, съ нужными и важными порученіями, которому и вести со мною дипломатическую переписку. Всѣ тогда получаемыя мною офиціальныя бумаги его подносилъ я Его Сіятельству, по прочтеніи которыхъ предавалъ онъ всегда самъ, для сохраненія тайны, огню. Выборъ мой палъ на одного чиновника М…, который былъ моимъ сопутникомъ въ поѣздкѣ моей въ Венецію, и котораго имѣлъ я случай испытать. Онъ былъ человѣкъ отличныхъ познаній, ума необыкновеннаго и рѣдкой нравственности. Признаюсь, разлука съ человѣкомъ такихъ достоинствъ была для меня крайне чувствительна. Но новый другъ мой обѣщалъ услаждать меня и въ отсутствіи, независимо отъ депешъ, особеннымъ описаніемъ своего путешествія по такой благословенной странѣ, которую Неаполитанцы сами, называя отломкомъ неба, на землю ниспадшимъ, въ патріотическомъ восторгѣ своемъ восклицаютъ: Vedi Napoli, poi muori, т. е. узри Неаполь, потомъ умирай. Онъ сіе, къ величайшему прискорбію моему, на возвратномъ пути въ главную квартиру, исполнилъ: скончался въ цвѣтѣ лѣтъ, переселился изъ земнаго рая въ небесный, и оставилъ мнѣ въ наслѣдство сіи письма, безцѣнныя для меня воспоминанія.,
Охотно желалъ бы я вамъ, почтеннѣйшій другъ, представить картину Неаполя. Но мѣстоположеніе города сего принадлежитъ къ тѣмъ красотамъ, которыми должно наслаждаться на мѣстѣ, а изобразить ихъ невозможно. Неаполь возвышается позади большаго залива амфитеатромъ. Къ востоку око спускается и увлекается по непримѣтной отлогости къ Портичи и Везувію. Страшная эта гора замыкаетъ прелестное зрѣлище на восточной сторонѣ; она пространными очаровательными, подъ нею лежащими лугами рисуетъ изящнѣйшія въ природѣ разнообразія. Къ западу видна знаменитая пещера горы Павсилиппо, въ которой, по преданіямъ, покоится прахъ Виргинія, вмѣстѣ съ живописнымъ берегомъ Ваіи, гдѣ Римляне предавались увеселеніямъ, какія одно только утонченнѣйшее сластолюбіе могло придумать. Къ сѣверу простирается счастливая Кампанія, по справедливости такъ названная, во всемъ своемъ блескѣ и плодородіи. Къ полудню испещряютъ острова Искія, Прочида и Ничида Баію, которая оканчивается Мизенинскимъ мысомъ и мысомъ Минервы. Вотъ вамъ обзоръ, котораго и первѣйшій въ мірѣ живописецъ, Виргиніи, не отважился бы представить во всей полнотѣ живости. — Здѣсь видите вы подъ лучшимъ небомъ, девятимѣсячную весну, лѣто, котораго зной почти безпрестанно умѣряется восточнымъ утреннимъ вѣтромъ, деревья, во весь годъ покрытыя плодами и цвѣтамъ; въ февралѣ прекрасныя дыни, зрѣлыя фиги на томъ самомъ деревѣ, на которомъ тушъ же возлѣ выглядываютъ ужъ молодыя; словомъ, всѣ произведенія благословеннаго климата всераждающую природу. — Но болѣе всего не переставалъ я удивляться чистому и ясному воздуху, который здѣсь свыше всякаго воображенія. Можно сказать, что сюда надобно пріѣзжать, дабы наслаждаться блаженствомъ, за которымъ всѣ смертные гоняются.
Народонаселеніе въ Неаполѣ чрезвычайно велико; слѣдовательно не можно изъ сего извлечь надежнаго заключенія въ отношеніи къ благосостоянію народа; и я приведу только нѣсколько словъ изъ разсужденій о Прусской Монархіи, гдѣ сказано: «Если судить о добротѣ правленія и его вліяніи на благоденствіе народное, то должно обратишь вниманіе на климатъ, котораго дѣйствіе двоякое; во-первыхъ, въ разсужденіи людей; ибо онъ способствуетъ ихъ размноженію; и во-вторыхъ, въ разсужденіи животныхъ и растеній которыя подъ благотворнымъ небосклономъ распложаются, а человѣку доставляется избытокъ способовъ къ продовольствію.» — Пора отправлять бумаги. Обнимаю васъ. Vale.
Я уже распростился съ Неаполемъ, и теперь на кораблѣ. Желая развлекать васъ, моего друга, въ заботливой вашей должности перепискою моею съ большимъ интересомъ, одушевилъ я себя сперва чтеніемъ перевода Попе Одиссеи Гомера, и Дрездена Энеиды Виргинія; а путешествія Барона Ридезеля и Бридона по Сициліи, какъ и описаніе оной se padre Fazzello показали мнѣ, чего еще ожидать отъ развалинъ древняго міра. Такимъ образомъ іи Іюня, поплыли мы изъ Неаполя мимо Изона Капрея, острова, прославившагося пребываніемъ тамъ сперва Августа, а потомъ Тиверія. Онъ лежитъ наискось отъ залива, въ тридцати миляхъ отъ Неаполя. Когда Августъ прибылъ на сей островъ, то одинъ старый, почти завялый дубъ, получилъ, казалось, опять первобытную свою силу. Справедливо ли или вымышлено таковое перерожденіе; но оно должно было произвесть сильное впечатлѣніе на человѣка, который бывалъ въ отчаяніи, страшился великихъ бѣдъ, когда ему случалось надѣть обувь правой ноги на лѣвую. Августъ былъ суетенъ, суевѣренъ и окруженъ, какъ сказываютъ, столь многими льстецами, что онъ изъ любви къ сему Капренскому дубу, вымѣнялъ сей островъ у Неаполитанской Республики на Искію. Здѣсь, въ Капреѣ, отдыхалъ онъ, на закатѣ лѣтъ своихъ, отъ утомленія. Онъ называлъ ее островомъ тунеядцевъ. Однако, въ продолженіе долговременнаго царствованія его, миръ и науки находили здѣсь убѣжище. Послѣ же, подъ тиранскимъ скипетромъ кровожаднаго Нерона, осквернили тихій сей пріютъ Музъ позорнѣйшіе пороки.
Вдали видѣлъ я еще огненный дымъ Везувія; видѣлъ Портичи, мечталъ о поглощенномъ Геркуланѣ; казалось, вижу страну Помпеи и Стабіи, гдѣ погибъ старшій Плиній, и благоговѣйный ужасъ объялъ меня.
На другой день плаванія нашего, приблизились мы къ Стромболо, за которымъ являются Липарскіе острова. — По истинѣ, величественное зрѣлище! — Стромболо есть самый ужаснѣйшій вулканъ, потому, что онъ непрерывно чрезъ нѣсколько столѣтій извергаетъ пламя; Везувій же и Этна иногда отдыхаютъ. Такъ, какъ мы близко его плыли, то я и имѣлъ довольно досугу привыкнуть къ его шуму, который былъ гораздо сильнѣе, нежели на Везувіи. Стромболо отличается отъ всѣхъ другихъ вулкановъ и тѣмъ, что всѣ другіе безъ изъятія имѣютъ свой кратеръ въ центрѣ, а этотъ на сторонѣ къ сѣверо-востоку выше половины всей высоты горы. Иногда выбрасываетъ онъ правильными рядами раскаленные камни въ море; иногда выходитъ свѣтлое красное пламя, котораго лава течетъ также прямо въ море. На другой сторонѣ стоятъ двѣ деревушки, которыхъ жители почти одичали, и питаются однимъ виноградомъ и рыбою. По высотѣ своей и но непрерывающемуся никогда огненному дыму своему, гора сія служитъ благодѣтельнымъ маякомъ для тамошнихъ мореходцевъ. Назади видны Волкано и Волканелло, двѣ нѣкогда огнедышавшія на Липарскихъ островахъ горы, которыя теперь возносятъ лишь одинъ черный дымъ, и съ давняго времени перестали испускать пламя. Изъ всѣхъ острововъ Липари онъ самый величайшій. Онъ имѣетъ много подземельныхъ пещеръ, въ которыхъ въ давнія времена горѣлъ неугасимый огнь; а теперь слышны только громомъ раздающіеся ужасные гулы вѣтровъ. Здѣсь помѣстили древніе Стихотворцы столицу Эола, властителя вѣтровъ, и отсюда выпускалъ онъ своихъ узниковъ, которые, снявъ съ себя оковы, съ буйною яростію низвергали грады, горы, лѣса, флоты, и самую природу потрясали въ ея нѣдрахъ. Радуюсь, что уплываю изъ сего царства ужасовъ. Но два чудовища, Сцилла и Харибда, готовятся уже насъ принять. — О, Италія! ты величественна твоею благотворною, всезиждущею природою, твоимъ небомъ; но ты страшилище, когда свирѣпствуешь твоими огнеизрыгающими жерлами, твоими землетрясеніями, кораблекрушеніями. Тебя любишь и трепещешь. — Прощайте!