Письма обо всемъ.
(25 февраля 1904 г. № 60).
править
«Россія едина»… Петербургское дворянство и харьковскіе студенты, таганрогское военное собраніе и ростовскіе мастеровые, жители новой Бухты и брянскіе гимназисты, святѣйшій синодъ и чистопольскіе старообрядцы, — всѣ готовы принести животы свои и достояніе свое на защиту Россіи.
Сверху до низу — всѣ объединены чувствомъ патріотическаго братства. Студенты качаютъ офицеровъ, генералы цѣлуютъ студентовъ, «измѣнники и гады», по увѣренію «Московскихъ Вѣдомостей», «расползлись», «консерваторы», «либералы» и «реакціонеры» дружно поитъ «Боже даря храни», кишиневская еврейская община конкурируетъ въ христіанскомъ всепрощеніи и въ монархической преданности съ Суворинымъ, Юзефовичемъ и Крушеваномъ, дирекція казеннаго завода, строющаго броненосцы, называетъ рабочихъ въ патріотической прокламаціи "товарищами, отправляемыхъ на убой солдатъ величать «братцами»… Такова суздальская картина, которую рисуютъ патріотическіе простаки и газетные проходимцы. Въ этой картинѣ иного художественныхъ «дефектовъ», но самый важный — полное отсутствіе перспективы. Мы хотимъ возстановить ее для нѣкоторыхъ элементовъ картины.
Но прежде всего обратимъ вниманіе на то поучительное обстоятельство, что главнымъ, почти исключительнымъ, полемъ картины является городъ.
Въ критическіе моменты политической жизни нашей «крестьянской», нашей «деревенской» Россіи о мужикѣ и о деревнѣ почти совсѣмъ забыли. Патріотическіе адреса и «даянія», извлекаемыя земскими начальниками изъ «ввѣреннаго» имъ крестьянскаго населенія, проходятъ почти незамѣтно, тогда какъ патріотическій визгъ двухсотъ или трехсотъ студентовъ находитъ всероссійскій, можно сказать — всемірный резонансъ. Относительное политическое значеніе города и деревни вырисовывается — и для реакціонныхъ и для революціонныхъ стародумовъ — съ замѣчательной яркостью. Налицо выступаетъ тотъ несомнѣнный фактъ, что организующая рука реакціи шаритъ въ тѣхъ же мѣстахъ, которыя посѣтила рука революціи, — что спѣшно вербуемые кадры роялистской арміи по необходимости рекрутируются не изъ цѣлинныхъ «мужичьихъ» пластовъ, а изъ политически взбудораженныхъ массъ городового населенія. Въ приближающійся «судный день» судьбу Россіи рѣшитъ городъ.
Техника мобилизаціонной кампаніи патріотизма была подготовлена многочисленными прежними, болѣе частными попытками реакціи овладѣть толпой и создать среди ея составныхъ частей — студентовъ, рабочихъ, городской буржуазіи — постоянныя организованныя ячейки, какъ опорные пункты дальнѣйшихъ операцій… Въ этомъ отношеніи патріотическія демонстраціи прибавили мало новаго къ московскому опыту извѣстнаго празднованія 19 февраля или къ практикѣ еврейскихъ погромовъ.
Что въ послѣднихъ событіяхъ ново и чрезвычайно важно, такъ это та благодарная позиція, на которую попала реакція.
Воинственный шовинизмъ — одна изъ немногихъ формъ политическаго идеализма, доступнаго еще сегодня силамъ реакціи. Патріотическія иллюзіи, наиболѣе отдаленныя отъ повседневныхъ толчковъ жизни, позже другихъ реакціонныхъ иллюзій разъѣдаются ея стихійной критикой, дольше другихъ удерживаются въ сознаніи массы… Патріотическіе лозунги были поставлены войной въ порядокъ дня, — и реакція выграла.
Тѣ самые студенты — «антиобструкціонисты», которые во время студенческихъ волненій жались къ стѣнѣ, тѣ самые думскіе и земскіе гласные, которые рѣшались проваливать школы и больницы преимущественно при закрытой баллотировкѣ, тѣ самые мѣщане, купцы, студенты и журналисты — юдофобы, которые были покрыты плевками общественнаго презрѣнія послѣ антисемитскихъ вакханалій прошлаго года, — теперь всѣ оказались вынесенными на широкую улицу, вдвинутыми въ самую гущу политическихъ событій. Они даютъ улицѣ лозунгъ, они поютъ первый голосъ въ народномъ гимнѣ, властно вызываютъ на улицы театральные оркестры, — они во главѣ, они вожди, они — герои…
А либерализмъ?
Большія событія сшибли его съ ногъ. Онъ привыкъ къ мелкимъ схваткамъ. Онъ отваживался встрѣчать реакціоннаго врага законнымъ во дешевымъ свистомъ, когда врагъ выступалъ въ явно позорной роли земскаго (въ Твери) или уличнаго (въ Кишиневѣ) громилы. Но теперь, когда вчерашній громила волной событій вознесенъ на выигрышную позицію выразителя патріотическихъ «энтузіазмовъ» націи, — либерализмъ затрубилъ отступленіе.
Сила реакціи сказалась въ томъ, что ея лозунги — очень общіе — въ это время отвѣчаютъ великому національному событію — войнѣ. Либерализмъ не нашелъ въ своемъ арсеналѣ ничего равносильнаго, ничего равноцѣннаго.
И не могъ найти. Противопоставить лозунгамъ реакціи можно только одинъ, единственный лозунгъ: Долой войну и ея виновника — абсолютизмъ! Но это лозунгъ — революціонный!
Сдѣлавъ сперва попытку сохранить подъ цензурнымъ прикрытіемъ (цензура во многихъ случаяхъ — непроницаемая броня либерализма) вынужденный нейтралитетъ, либерализмъ не устоялъ на этой позиціи подъ высокимъ давленіемъ съ обѣихъ сторонъ. Тогда онъ рѣшилъ (конечно, безъ сговора) подхватить всей грудью лозунгъ, данный реакціей. Понявъ, — а понять было не трудно, — что поднятый политическими хулиганами походъ есть злѣйшая, энергичнѣйшая, ни передъ чѣмъ не останавливающаяся травля либерализма, либеральное «общество» послѣ минутнаго раздумья бросается впередъ съ дикимъ крикомъ: «держите вора»! И… тонетъ въ общемъ потокѣ. Одновременно оно спасаетъ себя и — предаетъ либерализмъ.
Разумѣется, оно обольщаетъ себя тѣмъ, что борется съ врагомъ его же оружіемъ. Ему кажется, что, сдѣлавъ — «внѣшнимъ образомъ» — лозунги реакціи лозунгами «общества», болѣе того, — «народа», оно обезвредитъ ихъ, лишитъ ихъ первоначальнаго, т. е. реакціоннаго значенія, и можетъ быть даже перетянетъ ихъ, за неимѣніемъ другихъ, на службу либерализму.
И не только либерализмъ по сю сторону Вержболова, но и либерализмъ «по ту сторону», либерализмъ штутгартскій поднялся до уровня событій. Г. Струве, втеченіе долгаго времени систематически отклонявшійся влѣво, тоже оказался вышибленнымъ налетѣвшей волной изъ сѣдла. Онъ снова, — какъ въ своей игрѣ съ славянофилами, пытается дать лозунгъ, «цѣнный своей неопредѣленностью», лозунгъ, который не врѣзался бы рѣзко диссонирующей нотой въ шумный шовинистическій хоръ.
Рядомъ съ возгласомъ въ честь «свободы» (политической?) г. Струве рекомендуетъ кричать: «Да здравствуетъ армія»! и «Да здравствуетъ Россія»!
Какая армія? Армія ярославскихъ «молодцовъ-фанагорійцевъ», армія златоустовскихъ убійцъ, армія, топчущая Польшу, армія, закрѣпляющая хищенія на Кавказѣ? Или ему грезится армія, стряхнувшая съ себя казарменный идіотизмъ и сдающая ружья революціонной улицѣ? Но если Струве думаетъ объ этомъ, если онъ вѣритъ въ это, — тогда лозунгу: «Да здравствуетъ армія!» долженъ предшествовать лозунгъ «да здравствуетъ революція»! Иначе г. Струве будетъ слишкомъ напоминать іезуита, который, давая ложную клятву, про себя’пронзноситъ частицу не.
«Да здравствуетъ Россія»! Но какая? Россія, наступившая сапогомъ на грудь Финляндіи, Россія штыками пришившая къ себѣ Польшу, Россія, жадно протянувшая руку къ Манджуріи и Кореѣ? Россія — историческая хищница? Или тутъ рѣчь идетъ о той Россіи будущаго, которая признаетъ за каждой націей право на самоопредѣленіе? Если, такъ, — тогда, вмѣсто того, чтобы спекулировать на ложный патріотизмъ, который знаетъ только одну — кровью и желѣзомъ спаянную Россію, необходимо имѣть (а если нѣтъ — добывать) политическую честность и политическую отвагу — выдвинуть другой лозунгъ: «Да здравствуетъ свобода національнаго самоопредѣленія»!
Но нѣтъ, — «въ настоящій трудный моментъ неумѣстны (!) и потому нежелательны (!!) другіе болѣе острые и воинствующіе лозунги» (Лист. Освоб. стр. 2).
Это «въ настоящій моментъ», когда вопросъ о самодержавіи вынесенъ на улицу самимъ самодержавіемъ — неумѣстны воинствующіе лозунги!
Заигрывая съ военномъ шовинизмомъ («да здравствуетъ арміи!» ибо «армія — вооруженный народъ»), заигрывая съ штатсъ-патріотизмомъ («да здравствуетъ Россія!»), штутгартскій либерализмъ хочетъ направить патріотическій потовъ на колесо либеральной мельницы. Онъ не замѣчаетъ, что у этой мельницы нѣтъ колеса, ибо она… вѣтряная! И патріотическій потокъ несется мимо нея — на мельницу реакціи…
Слишкомъ ясно, слишкомъ очевидно — почему. Такъ какъ армія не есть, какъ думаетъ нелегальный либерализмъ, «вооруженный народъ», но его искусственно дрессированная часть, вооруженная противъ народа; такъ какъ въ международной игрѣ военныхъ силъ одной изъ ставокъ теперь является не честь государства, — какъ говоритъ легальный либерализмъ, — а честь его безчестія, то есть деспотизма; такъ какъ войной затронуты не «національные интересы», но интересы самаго антинаціональнаго учрежденія Россіи, того же самаго деспотизма, — то лозунги въ честь Россіи и арміи, хотя бы и перенесенные на страницы либеральныхъ органовъ, остаются вѣрными своей реакціонной природѣ, служатъ мобилизаціи темныхъ силъ и выполняютъ единственную миссію — развращенія политической совѣсти общества.
Выражая радостную увѣренность въ «нашей» побѣдѣ, — ибо «мы» сильны и богаты — оффиціальное либеральное общество (думы, земства, пресса) твердо знаетъ, что мы бѣдны и слабы. Оно лжетъ, оно сознаетъ свою ложь и оно не можетъ не понимать, что его по достоинству оцѣнятъ вверху и внизу. Посылая вслухъ патріотическія проклятія Японіи, общество снова лжетъ и лжетъ цинично, ибо втихомолку оно желаетъ «нашимъ» войскамъ пораженія, и — какъ увидимъ далѣе — не можетъ не желать, такъ какъ именно на этомъ оно строитъ всѣ свои политическіе разсчеты.
Какой урокъ!.. Либерализмъ, который послѣднее время пытался вдохновиться священнымъ огнемъ на вершинахъ метафизики и религіи, какъ будто только ждалъ критическаго момента, чтобы непосредственно съ этихъ высотъ съ головой окунуться въ лужу политическаго предательства. «Умѣренность обязываетъ», — учило «Освобожденіе»! Теперь мы видимъ, что умѣренность обязываетъ — къ политическому цинизму.
Не внушая большого довѣрія и уваженія къ себѣ сосѣду справа, реакціонному вою котораго онъ подражаетъ, выбивая послѣдніе остатки довѣрія изъ сосѣда слѣва, революціонный лозунгъ котораго онъ не въ силахъ поддержать, либерализмъ просто сбрасываетъ себя со счетовъ на весь критическій періодъ. Конечно, онъ выступитъ снова — либо къ моменту новой временной реакціи, если, вопреки всѣмъ вѣроятіямъ, переживаемый нами политическій подъемъ, не найдя исхода и утомившись внутренней работой, снова разобьется на дробныя политическія тренія; — либо только къ моменту окончательнаго подведенія: итоговъ… И либерализмъ силится ускорить наступленіе этого торжественнаго момента своей лицемѣрной патріотической лойяльностью, стараясь облегчить самодержавію душевную драму «сближенія».
Но и съ точки зрѣнія голаго «подведенія итоговъ» — либерализмъ безпощадно обворовываетъ свое будущее.
Полтора года тому назадъ Антонъ Старицкій («Освоб»., № 7) совѣтовалъ земскимъ либераламъ «не спѣшить учесть свое первородство». Этотъ совѣтъ можно теперь повторить съ удвоенной энергіей. Именно «въ настоящій трудный моментъ», когда такъ туго приходится врагу — мы говоримъ, конечно, объ абсолютизмѣ, а не объ Японіи — ясный и нетрусливый разсчетъ долженъ былъ бы заставить либераловъ повысить энергію своего оппозиціоннаго давленія, выдвинуть «болѣе острые» и «болѣе воинственные» лозунги, и уже во всякомъ случаѣ не торопиться съ учетомъ своего первородства… Но они не ждутъ и они не вольны ждать: ихъ неудержимо влечетъ по уклону ихъ собственная тяжесть, а сзади ихъ подгоняетъ мятежная революціонная волна.
Имъ не терпится, и въ этомъ — свидѣтельство того, что либерализмъ разлагается прежде, чѣмъ успѣлъ сложиться. Близорукій и тупой, онъ раздѣлитъ судьбу нѣмецкаго либерализма, основныя черты котораго онъ несетъ въ себѣ.
А эти черты таковы:
«Нѣмецкая буржуазія развивалась такъ лѣниво, трусливо и медленно, что въ тотъ моментъ, когда она враждебно противостала феодализму и абсолютизму, она увидѣла, что ей самой противостоятъ пролетаріатъ и всѣ фракціи буржуазныхъ классовъ, интересы и идеи которыхъ родственны пролетаріату… Оппозиціонно настроенная въ обоимъ и нерѣшительная по отношенію въ каждому изъ своихъ противниковъ, врозь взятому, потому, что она всегда видѣла — одного впереди, другого позади себя; съ самаго начала склонная въ предательству народа и компромиссу съ коронованнымъ представителемъ стараго общества, потому что она сама уже принадлежала старому обществу… безъ вѣры въ себя, безъ вѣры въ народъ, брюзжа противъ верховъ, дрожа передъ низами, эгоистичная на оба фронта и сознающая свой эгоизмъ… не довѣряющая своимъ собственнымъ лозунгамъ, съ фразами вмѣсто идей, запуганная міровой бурей и ее же эксплоатирующая… пошлая за отсутствіемъ оригинальности и оригинальная въ пошлости — барышничая своими собственными желаніями, безъ иниціативы, безъ вѣры въ себя, безъ вѣры въ народъ, безъ мірового историческаго признанія… безъ глазъ, безъ ушей, безъ зубовъ, безъ всего…»[1] — такою являлась нѣмецкая либеральная буржуазія 1848 года… А «самобытный» духъ нашей исторіи ничего не нашелъ нужнымъ прибавить къ этимъ чертамъ. Изъ нихъ и нужно исходить, уясняя себѣ линію поведенія современнаго русскаго либерализма. Какія перспективы открываются передъ нимъ? Каждый день политической жизни толкаетъ абсолютизмъ далѣе по его пути, накопляетъ недовольство въ массахъ, такимъ образомъ, заостряетъ противорѣчіе, все болѣе и болѣе уменьшая возможность «мирнаго обновленія» и увеличивая за счетъ этой возможности историческіе шансы революція, — а вмѣстѣ съ тѣмъ, перенося центръ тяжести съ буржуазной оппозиціи на революціонныя массы, въ первую голову — на городской пролетаріатъ. Отсюда — политическое суевѣріе либерализма, его жадныя надежды на вмѣшательство чего-то третьяго — случая, судьбы…
Является война. Либеральная буржуазія привѣтствуетъ ее какъ Мессію. Война должна взять на себя ту задачу, выполнить которую у оппозиціи нѣтъ энергіи, отказаться отъ которой нѣтъ возможности. Какъ? Тутъ открывается два пути.
Первый путь, это — колоссальный погромъ извнѣ, повтореніе Севастополя. Крахъ военнаго «могущества» скомпрометируетъ весь правительственный персоналъ, болѣе того — самый режимъ. Неизбѣжное слѣдствіе отсюда — необходимость правительственнаго обновленія, и единственное средство обновленія — обращеніе къ «обществу».
Не исключена возможность другого болѣе «планомѣрнаго» пути. Придти къ полному внѣшнему разгрому абсолютизмъ можетъ, лишь исчерпавъ всѣ возможности побѣды, а значитъ — доведя до высшаго напряженія всѣ силы и средства государства. Но максимальная степень такого напряженія — если отвлечься отъ общаго хозяйственнаго положенія страны — опредѣляется объемомъ общихъ интересовъ, связывающихъ правительство съ обществомъ. Взявъ отъ послѣдняго все, что можно было взять и даже сверхъ того, абсолютизмъ, прежде чѣмъ расшибить свою голову объ англо-японскій бронированный кулакъ, можетъ попытаться расширить поле соприкосновенія правительственныхъ интересовъ съ интересами «общества», то-есть заинтересовать господствующіе классы въ успѣхахъ правительственнаго предпріятія въ цѣломъ, поставивъ его, въ той или другой части, подъ ихъ контроль. На либерально-канцелярскомъ жаргонѣ это значитъ «призвать къ участію въ правительственныхъ трудахъ земскія силы страны». Незачѣмъ, разумѣется, говорить, что такого рода «призывъ» будетъ означать не энергичную ликвидацію пришедшаго къ банкротству государственнаго хозяйства, а лишь внесеніе въ него нѣкоторыхъ коррективовъ.
Но незачѣмъ, пожалуй, и разъяснять, что классъ «съ самаго начала склонный къ предательству народа и къ компромиссу», ни на что большее и не посягаетъ. И онъ не только не пытается отрѣзать современное правительство съ его авантюрой отъ всего общества, наоборотъ, съ дряблымъ пафосомъ говоритъ о «нашей» войнѣ, «нашихъ» успѣхахъ, о «нашемъ» миролюбіи и о вѣроломствѣ «нашего» врага. Буржуазные инстинкты подсказывають оппозиціи необходимость не наносить ударовъ тѣмъ фетишамъ, которые называются «національной честью», «національной славой», «національнымъ дѣломъ», которые играютъ по отношенію къ интересамъ господствующихъ классовъ роль добрыхъ историческихъ геніевъ, — не только при крѣпостническомъ абсолютизмѣ, но и въ самой свободной изъ демократій. Эти націоналистическія иллюзіи, переходящія въ народное сознаніе со страницъ школьныхъ учебниковъ, съ церковной паперти, съ ораторской трибуны, со столбцовъ буржуазной прессы, позволяютъ господствующимъ классамъ поддерживать въ народѣ необходимое духовное равновѣсіе, въ то время какъ фискальный аппаратъ — во имя колоніальной политики — тянетъ изъ народа жилы щипцами милитаризма. Останавливаясь сегодня съ лицемѣрнымъ уваженіемъ передъ образами націоналистической миѳологіи, либеральная буржуазія обнаруживаетъ этимъ, что она не рѣшается плевать въ колодезь, изъ котораго ей еще не разъ придется утолять свою жажду. «Да здравствуетъ Россія» и «да здравствуетъ армія!»
Да, пасуя передъ патріотической вакханаліей, оппозиція обнаруживаетъ не только полицейскій страхъ, она повинуется смутному голосу классоваго инстинкта, Но сознательный голосъ классоваго инстинкта требуетъ отъ нея немедленнаго и активнаго участія въ политическомъ размежеваніи общественныхъ силъ. Это противорѣчіе непримиримо, — оно коренится въ историческомъ положеніи буржуазіи. Практическій выходъ изъ противорѣчія опредѣляется степенью ея политическаго разложенія. Въ данномъ случаѣ степень такъ высока, что либерализмъ пришелъ къ необходимости самоустраненіи… пока что. Изъ страха передъ силами революціи онъ уступаетъ имъ мѣсто.
- ↑ Марксъ, «N. R. Zeit».