В''ъ сочиненіи М. К. Чалаго «Жизнь и произведенія Тараса Шевченка» (стр. 43) сказано: «къ величайшему сожалѣнію, письма Шевченка къ княжнѣ безвозвратно погибли». Не знаемъ, какія данныя имѣлъ въ рукахъ почтенный авторъ этого сочиненія, утверждая только-что приведенное, но мы можемъ съ полной достовѣрностью сказать, что печатаемые ниже 7 писемъ Шевченка къ княжнѣ сохранились въ подлинномъ видѣ, и намъ доставлена самая точная копія съ нихъ. Впрочемъ, надо замѣтить, что это, по всей вѣроятности, далеко не всѣ письма его къ княжнѣ, т. к. переписка ихъ началась по крайней мѣрѣ за три года раньше даты перваго изъ этихъ писемъ (1847 г.). (Прим. — Ред.)
| Крѣпость Орская. 24 окт. 1847. |
По ходатайству вашему, добрая моя Варвара Николаевна, я былъ опредѣленъ въ Кіевскій университетъ, и въ тотъ самый день, когда пришло опредѣленіе, меня арестовали и отвезли въ Петербугъ 22 апреля (день для меня чрезвычайно памятный), а 30 маія мнѣ прочитали комфермацію и я былъ уже не учитель Кіевскаго университета, а рядовой солдатъ Оренбургскаго линѣйнаго гарнизона!
| О какъ невѣрны наши блага Какъ мы подвержены судьбѣ. |
И теперь прозябаю въ киргизской степи, въ бѣдной Орской крѣпости. Вы непремѣнно разсмѣялись бы, еслибъ увидѣли теперь меня; вообразите себѣ самого неуклюжого гарнизонного солдата, растрепанного, небритого, съ чудовищными усами, и это буду я, смѣшно, а слезы катятся, что дѣлать, такъ угодно Богу. Видно я мало терпѣлъ въ моей жизни, и правда, что прежнія мои страданія, въ сравненіи съ настоящими, были дѣтскія слезы; горько, невыносимо горько! и при всемъ этомъ горѣ мнѣ строжайше запрещено рисовать что бы то нибыло и писать (окроми писемъ), а здѣсь такъ много нового: Кыргизы такъ живописны, такъ оригинальны и наивны, сами просятся подъ карандашъ, и я одурѣваю, когда смотрю на нихъ, мѣстоположеніе здѣсь грустное, однообразное, тощая рѣчка уралъ и орь, обнаженные сѣрые горы, и безконечная киргизская степь. Иногда степь оживляется бухарскими на верблюдахъ караванами, какъ волны моря зыблющими вдали, и жизнію своею удвоеваютъ тоску, я иногда выхожу за крѣпость, къ караванъ-сараю, или мѣновому двору, гдѣ обыкновенно бухарцы разбиваютъ свои разноцвѣтные шатры, какой стройный народъ! Какіе прекрасные головы! (чистое кавказское племя) и постоянная важность, безъ малѣйшей гордости; если бы мнѣ можно рисовать, сколько бы я вамъ прислалъ новыхъ и не оригинальныхъ рисунковъ. Но что дѣлать! а смотрѣть и нерисовать это такая мука, которую пойметъ одинъ истинный художникъ. И я все таки почитаю себя счастливымъ въ сравненіи съ Кулѣшомъ и Костомаровымъ, у перваго жена прекрасная молодая, а у второго бѣдная добрая старуха мать, а ихъ постигла таже участь, что и меня, и я не знаю, за какое преступленіе они такъ страшно поплатились. Вотъ уже болѣе полугода я не имѣю никакого понятія о нашей бѣдной новой литературѣ, и я просилъ бы васъ, добрая Варвара Николаевна, ежели достанете последнѣе сочиненіе Гоголя письма къ друзьямъ, то пришлите мнѣ, вы сдѣлаете доброе дѣло и если можно, чтеніе Московскаго Археологическаго Общества издаваемое Бодянскимъ, я могъ бы выписать все это самъ но… пришлите добрая Варваря Николаевна это будетъ вѣрнѣе, и Богъ вамъ заплатитъ за доброе дѣло. Адресъ мой сообщитъ вамъ Андрей Ивановичъ [2]. Моя сердечная благодарность княгинѣ Варварѣ Алексѣевнѣ [3] — и всему дому вашему моя любовь и уваженіе, прощайте желаю вамъ всѣхъ благъ и иногда вспоминать безталаннаго Т. Шевченка.
Княжнѣ Варварѣ Николаевнѣ.
II.
править| К. О. 1848. 25 февраля. |
Тринадцатый день уже читаю ваше письмо, наизустъ выучилъ, а сегодня только нашелъ время и мѣсто (въ казармахъ) отвѣтить вамъ, Добрѣйшая и благороднішая Варвара Николаевна. Я какбы ото сна тяжолого проснуся, когда получу письмо отъ кого-нибудь неотрекшагося мене, а ваше письмо, перенесло меня изъ мрачныхъ казармъ на мою родину — и въ вашъ прекрасный Яготынъ, какое чудное наслажденіе воображать тѣхъ, которые вспоминаютъ обо мнѣ, хотя ихъ очень мало, щастливъ кто малымъ доволенъ, и въ настоящее время я принадлежу къ самимъ щастливымъ. я бесѣдуя съ вами, праздную 25 февраля, не шумно, какъ это было прежде! но тихо, тихо, и такъ весело, какъ никогда не праздновалъ, и за эту виликую радость я обязанъ вамъ и Г. Ивановнѣ [4], Да осенить васъ благодать божія, пишите ко мнѣ такъ часто, какъ вамъ время позволяетъ. молитва и ваши искренніи письма болѣе всего помогутъ мнѣ нести крестъ мой. Евангеліе я имѣю, а книги, о которыхъ я просилъ васъ, пришлите, это для меня хотя малое но все же будетъ развлеченіе.
26 февр. вчера я не могъ кончить письма, потому что товарыщи солдаты кончили ученье, начались разсказы кого били, кого обѣщались бить, шумъ, крикъ, балалайка, выгнали меня изъ казармъ, я пошолъ на квартиру къ офицеру (меня спасибо имъ всѣ принимаютъ какъ товарища) и только расположился кончить письмо, и вообразите мою муку: хуже казармъ, а эти люди (да простить имъ богъ) съ большой претензіей на образованность, и знаніе приличій, потому что нѣкоторые изъ ихъ присланы изъ западной Россіи, Боже мой! неужели и мнѣ суждено быть такимъ. страшно! пишите ко мнѣ и присылайте книги.
27 фев. Только сегодня, и то можетъ быть, кончу давно начатое письмо. Что дѣлать!
Теперъ самое тихое и удобное время — одинадцатый часъ ночи: все спитъ, казармы освѣщены одной свѣчкой, около которой только я одинъ сижу и кончаю нескладное письмо мое, не правда ли картина во вкусѣ Рембрандта? — Но и величайшій геній поэзіи не найдетъ въ ней ничего утѣшительнаго для человѣчества, со дня прибытія моего въ К. О. [5] я пишу дневникъ свой, сегодня развернулъ тетрадь, и думалъ сообщить вамъ хоть одну страницу, — и чтоже! такъ однообразно-грустно, что я самъ испугался — и зжогъ мой дневникъ на догорающей свѣчѣ. Я дурно здѣлалъ, мнѣ послѣ жаль было моего дневника, какъ матери своего дитяти, хотя и урода.
28 фв. вчера я просидѣлъ до утра, и немогъ собраться съ мыслями, чтобы кончить письмо, какоето безотчетно состояніе овладѣло мною (прійдите всѣ труждающіися и обремененные, и азъ упокою вы). предъ благовѣстомъ къ заутрени, пришли мнѣ на мысль слова распятаго за насъ, и я какъ бы ожилъ, пошолъ къ заутрени и такъ радостно, чисто молился, какъ можетъ быть никогда прежде. Я теперь говѣю, и сегодня пріобщался святыхъ таинъ — желалбы чтобъ вся жизнь моя была такъ чиста и прекрасна, какъ сегоднѣшній день! Ежели вы имѣете, первого или второго изданія книгу Ѳомы Кампейскаго о подражаніи Христу, Сперанскаго переводъ, то пришлите ради Бога. Предстоитъ весною походъ въ степь, на берега оральскаго моря для построенія новой крѣпости, бывалые въ подобныхъ походахъ здѣшнюю въ К. О. жизнь сравниваютъ съ эдемомъ. каково же должно быть тамъ, коли здѣсь эдемъ! Но никто какъ богъ, одно меня печалитъ: туда не ходитъ почта и прійдется годъ, а можетъ быть и три, коли переживу, не имѣть сообщенія ни скѣмъ близкимъ моему сердцу, пишите, еще мартъ мѣсяцъ нашъ, а тамъ да будетъ воля божія!
Пугаетъ моя настоящая болѣзнь скорбутъ, а въ степи говорятъ, она ужасно свирепствуетъ. Да заменимъ уныніе надеждой и молитвой, странно! прежде я смотрѣлъ на природу одушевленную, и неодушевленную, какъ на совершеннѣйшую картину, а теперь какъ будьто глаза перемѣнились: ни линій, ни красокъ ничего невижу. Неужели это чувство прекрасного утрачено на вѣки? а я такъ дорожилъ имъ! Такъ лелеялъ его! нѣтъ я должно быть тяжко согрѣшилъ, предъ богомъ, коли такъ страшно караюсь!
Ежели будете писать Андрею Ивановичу, просите его о томъ, о чемъ я его просилъ, и если можно, чтобы онъ поторопился, боюсь ежели его посылка не застанетъ меня здѣсь, и васъ прошу о томже; одно спасеніе отъ одеревененія — книги.
29 фев. высокосъ читая и перечитывая ваше письмо, я только сегодня замѣтилъ слова — вы меня вспомнили въ далекой сторонѣ. Не вспомнилъ, Добрая благородная Варвара Никоваевна, а помнилъ, со дня или вечера, когда я вамъ жаловался на сосѣда вашего П. Л. [6] (да проститъ ему господь), и буду помнить васъ, пока угодно будетъ богу оставить во мнѣ — хоть искру чувства добраго. Молитеся, молитеся, молитва ваша угодна богу. Она меня оградитъ, отъ этого страшного безчувствія, которое уже начинаетъ проникать въ мою разслабленную душу.
Миръ праху доброго человѣка [7], который привѣтствовалъ меня въ новый годъ не какъ безпріютного скитальца, а какъ родного сына. Какъ это недавно было, мнѣ кажется вчера, а сколько надеждъ моихъ несбылися?
Вы говорите, что у васъ въ Яготынѣ все идетъ по прежнему, общество тоже самое, исключая Татьяны Ивановны, да исцѣлитъ ея господь. Сердечно радъ, что добрый человѣкъ, бывшій кіевскій студентъ, между вами, благодарю его за память обо мнѣ, и всѣхъ кто не забылъ меня. Князю В. Н. [8] и княгинѣ мое глубочайшее почтеніе, прощайте и молитеся за нещастливаго и душею вамъ преданного. Т. Шевченка.
Благодарю васъ Глафира Ивановна за ваши не многіе но искренніе строки, не пиняйте что я поздно отозвался, такъ было угодно богу, и это письмо не знаю когда прыйдетъ къ вамъ! когда бы не пришло, передайте его доброй вашей тети и вспоминайте хоть изрѣдка незабывающаго васъ Т. Ш.
Т. И. мое глубочайшее почтеніе; пришлите ежели имѣете свячену воду; она ороситъ мое увядающее сердце, братьямъ и сестрамъ вашимъ поклонъ, скажите имъ и просите ежели незабыли меня. Да помолятся обо мнѣ.
III.
правитьНа дняхъ возвратился я изъ Киргизской степи, и изъ аральского моря, въ Оренбургъ. И сегодня Лазаревскій сообщилъ мнѣ письмо ваше, гдѣ вы именемъ всего дорогого просите сообщить обомнѣ хоть какое нибудь извѣстіе. Добрый и единый другъ мой! Обо-мнѣ никто не зналъ, гдѣ я прожилъ эти полтора года, я ни съ кѣмъ не переписывал, потому что не было возможности, почта ежели и ходитъ черезъ степь, то два раза въ годъ. а мнѣ всегда въ это время не случалось бывать въ укрѣпленіи. вотъ причина! и да сохранитъ васъ господь подумать, чтобы я могъ забыть васъ, добрая моя Варвара Николаевна. Я очень, очень часто въ моемъ уединеніи вспоминалъ Яготинъ и наши кроткіе и тихіе бесѣды, немного прошло времени, а какъ много измѣнилось, по крайней мѣрѣ со мною, вы бы уже во мнѣ не узнали прежняго глупо восторженнаго поэта, нѣтъ я теперь сталъ слишкомъ благоразуменъ; вообразите! въ продолженіи почти трехъ лѣтъ ни одной идеи, ни одного помисла вдохновенного — проза и проза или лучше сказать степь, и степь! да, варвара Nиколаевна я самъ удивляюсь моему превращенію, у меня теперъ почти нѣтъ ни грусти ни радости, зато есть миръ душевный, моральное спокойствіе до рибьего хладнокровія. Грядущее для меня какъ будьто не существуетъ ужели постоянные несчастія могутъ такъ печально переработать человѣка? да это такъ. Я теперь совершенная изнанка бывшаго Шевченка, и благодарю бога,
Много есть любопытнаго въ киргизской степи и въ аральскомъ морѣ, но вы знаете давно, что я врагъ всякихъ описаній, и потому не описываю вамъ этой неисходимой пустыни, лѣто проходило въ морѣ, зима въ степи, въ занесенной снѣгомъ джеломѣйкѣ въ родѣ шалаша, гдѣ я бѣдный художникъ рисовалъ киргизовъ и между протчимъ нарисовалъ свой портретъ, который вамъ посылаю на память обо мнѣ, о нещастномъ вашемъ другѣ.
Проживая въ Одессѣ бить можетъ встрѣтитесь съ алексѣемъ ивановичемъ Бутаковымъ, это флотскій офицеръ и иногда бываетъ въ Одессѣ, у него въ Николаевѣ родственныки и родные, это мой другъ товарищъ и командиръ, при описаніи аральскаго моря. сойдитесь съ нимъ. Благодарите его за его доброе братское сомною обращеніе, онъ ежели встрѣтитесь съ нимъ, сообщитъ всѣ подробности о мнѣ,
Прощайте добрая моя варвара Nиколаевна, кланяюсь Глафирѣ Ивановнѣ князю василію Nиколаевичу и всему дому вашему. Т. Шевченко.
14 Nоября 1849 — оренбургъ.
IV.
править| 1. Января 1850, Оренбургъ. |
Поздравляю васъ съ новымъ годомъ, молю Господа о ниспосланіи вамъ всѣхъ благъ. Я теперь сижу одинъ одинешенекъ и вспоминаю то прошлое, когда мы съ вами въ первый разъ встрѣтились въ Яготынѣ — и многое пришло въ мою грустную безталанную голову — ужели и конецъ моей жизни будетъ также печаленъ какъ настоящій день? въ несчастіи невольно дѣлаешься суевѣрнымъ — я теперь почти убѣжденъ, что мнѣ невидить веселыхъ дней, и сердцу дорогихъ, и милой моей родины!
Для новаго года мнѣ обявили, что слѣдующей весною я долженъ буду отправиться опять на аральское море, вѣрно мнѣ отуда невозвратится! за прошедшій походъ мой мнѣ отказано въ представленіи на высочайше помилованіе? и подтверждено запрещеніе писать и рисовать! вотъ какъ я встрѣчаю новый годъ! неправда весело?
Я сегодня же пишу Василію Андреевичу Жуковскому — (я съ нимъ лично знакомъ) и прошу его о исходатайствованіи позволенія мнѣ только рисовать. Напишите и вы ежели вы съ нимъ знакомы. Или напишите Гоголю, чтобы онъ ему написалъ обо мнѣ, онъ съ нимъ въ весьма короткихъ отношеніяхъ. О большемъ несмѣю васъ безпокоить. Мнѣ страшно дѣлается, когда я подумаю о киргизской степи — съ отходомъ моимъ въ степъ я долженъ буду опять прекратить переписку съ вами и можетъ быть намного лѣтъ — а можетъ быть и навсегда! Не допусти Господи!
Я недавно вамъ писалъ; незнаю, получили-ли вы? потому что адресъ не тотъ, который мнѣ прислалъ на дняхъ андрей ивановичъ. ежели будите писать ко мнѣ, то сообщите свой настоящій адресъ — и сообщите адресъ Гоголя, и я напишу ему по праву малоросійского виршеплета, а лично его не знаю. Я теперъ какъ падающій въ бездну готовъ завсе ухватится — ужасна безнадежность! такъ ужасна, что одна только христіанская философія можетъ боротся съ нею. Я васъ попрошу, ежели можно достать въ Одессѣ — потому что я здѣсь не нашолъ — прислать мнѣ Ѳому Кампейскаго о подражаніи Христу. Единственная отрада моя въ настоящее время, — это евангеліе. Я читаю ее безъ изученіе, ежедневно и ежечастно. прежде когдато думалъ я анализировать серце матери, по жизни святой Маріи, непорочной матери Христовой, — но теперъ и это мнѣ будетъ въ преступленіе, какъ грустно я стою между людьми! ничтожны матеріальные нужды въ сравненіи съ нуждами души, — а я теперъ брошенъ въ жертву той и другой! добрый Андрей Ивановичъ проситъ меня прислать все чтобы я ненарисовалъ и назначать самъ цѣну; что я ему пошлю? когда руки и голова закованы! едвали кто нибудь терпѣлъ подобное горе!
Я васъ печалю для нового года, добрая Варвара Николаевна, своимъ грустнымъ посланіемъ — что дѣлать! у кого что болитъ, тотъ о томъ говоритъ; и мнѣ хотя немного отрадніе стало, когда я выисповѣдался предвами! Кланяюсь Глафирѣ Ивановнѣ и всему дому вашему.
Пишите ко мнѣ въ Г. Оренбургъ на имя его благородія Карла Ивановича Герна въ генеральный штабъ, не надписывая моей фамиліи — онъ узнаетъ по штемпелю.
Прощайте Варвара Nиколаевна; незабывайте бѣдного и искреннаго къ вамъ Т. Шевченко.
V.
править| Оренбургъ, 7-го марта 1850. |
Всѣ дни моего пребыванія когдато въ Яготынѣ есть и будутъ для меня рядъ прекрасныхъ воспоминаній. одинъ день былъ покрытъ легкой тѣнью, но послѣднее письмо ваше и это грустное воспоминаніе освѣтило. Конечно вы забыли? вспомните! Случайно какъ то зашла рѣчъ у меня съ вами о мертвыхъ душахъ и вы отозвались чрезвычайно сухо, меня это поразило не приятно, потому что я всегда читалъ Гоголя съ наслажденіемъ, и потому что я въ глубинѣ души уважалъ вашъ благородный умъ, вашъ вкусъ, и ваши нѣжно возвышенные чувства. Мнѣ было больно, я подумалъ: я такъ грубъ и глупъ, что не могу ни понимать, ни чувствовать прекрасного? да, вы правду говорите, что предубѣжденіе ни вкакомъ случаи не позволительно, какъ чувство безъ основанія. — Меня восхищаетъ ваше теперешнее мнѣніе — и о Гоголѣ, и его безсмертномъ созданіи! я въ восторгѣ, что вы поняли истинно христіанскую цѣль его! да!… Передъ Гоголемъ должно благоговѣть, какъ предъ человѣкомъ, одареннымъ самимъ глубокимъ умомъ и самою нѣжною любовью къ людямъ! Сю, помоему похожъ на живописца, который, не изучивъ порядочно анатоміи, принялся рисовать человѣческое тѣло, и чтобы прекрить свое невѣжество, онъ его полуосвѣщаетъ. Правда, подобное полуосвѣщеніе эфектно, но впечатлѣніе его мгновенно! — такъ и произведенія Сю, пока читаемъ — нравится и помнимъ, а прочиталъ — и забылъ. Эфекть и больше ничего! Нетаковъ нашъ Гоголь — истинный вѣдатель сердца человѣческаго! Самый мудрый философъ! и самый возвышенный поэтъ долженъ благоговѣть предъ нимъ, какъ передъ человѣколюбцемъ! Я никогда не престану жалѣть, что мнѣ не удалося познакомиться лично съ Гоголемъ. Личное знакомство съ подобнымъ человѣкомъ неоциненно, въ личномъ знакомсгвѣ случайно иногда откриваются такіе прелести сердца, что невсилахъ никакое перо изобразить!
Я здѣлался настоящимъ попрошайкой! Что дѣлать? Оренбургъ такой городъ, гдѣ и неговорятъ о литературѣ, а не то чтобы можно было въ немъ достать хорошую книгу. Вся та рѣчь къ тому, что бы вы мнѣ (найвсепокорнѣйше прошу) прислали Мертвыя души. Меня погонятъ 1 маія въ степь, на восточный берегъ каспійскаго моря въ новопетровское укрѣпленіе, слѣдовательно опять прервутъ всякое сообщеніе съ людьми. И такая книга какъ М. Д. будетъ для меня другомъ въ моемь одиночествѣ!
Пришлите В. Н. ради Бога — и ради всего высокого заключенного въ сердце человѣческомъ; — конечно ненадокучая вамъ можнобы выписать изъ Москвы, но увы! Я немогу себѣ теперь позволить подобной роскоши. У меня давно было намѣреніе просить у васъ эту книгу, но помня тотъ грустный вечеръ въ Яготынѣ, я не осмѣливался. Пришлите ради всего святого!
Новый завѣтъ я читаю съ благоговѣйнымъ трепетомъ. Въ слѣдствіи этого чтенія во мнѣ родилась мысль описать сердце матери пожизни пречистой дѣвы матери спасителя. И другая — написать картину роспятого сына ея. Молю Господа, чтобы хоть когда нибудь олецетворились мои мечты! Я предлагаю здѣшней католической церквѣ (когда мнѣ позволятъ рисовать) написать запрестольный образъ (безъ всякой цѣны и уговору), изображающій смерть спасителя нашего, повѣшенного между разбойниками, но ксендзъ не соглашается молится предъ разбойниками! Что дѣлать! поневоли находишъ сходство между 19 и 12 вѣкомъ.
Молюся Богу, и нетиряю надежды что испытанію моему прійдетъ когда нибудь конецъ. Тогда отправляюся прямо въ Седневъ, и помѣрѣ силъ моихъ, олецетворю мою такъ долго лелѣянную идею. Въ седневской церквѣ надъ иконостасомъ два вдѣланные въ стѣну желѣзные крюка, меня непріятно поражали — и я думалъ; чемъ закрыть ихъ? И ничего лучше не могъ выдумать, какъ картиною, изображающей смерть спасителя нашего. Если не ошибаюсь, я говорилъ обетомъ съ Андрей Ивановичемъ, непомню.
Лазаревскій теперь въ отсутствіи, но вы адресуйте свое письмо въ пограничную коммисію. Онъ и его получитъ. Это одинъ изъ самыхъ благородныхъ людей! Онъ первый не устыдился моей сѣрой шенели, и первый встрѣтилъ меня по возвращеніи моемъ изъ Кирги. степи и спросилъ, есть ли у меня что пообѣдать. Да, подобный привѣтъ дорогъ для меня; напишите ему, благодарите его, потому что я и благодарить не умѣю за его пріязнь!
Хотѣлось бы долго, вѣчно бесѣдовать съ вами, единая сестра моя! но что дѣлать. Почта, какъ и время, неостанавливаются ни для нашей грусти, ни для нашей радости. Адресъ мой прежній К. И. Герну. До свиданія Т. Шевченко.
(Сбоку страницы) Глафирѣ Ивановнѣ и всему дому вашему поклонъ.
VI.
править| Ново-Петровское укрѣплен. 12 генваря 1851 года. |
Мнѣ до сихъ поръ живо представляется 12 число генваря — и сосѣдка ваша Т. О. Вольховская, жива ли она добрая старушка? Собираются ли по прежнему въ этотъ день къ ней нецеремонные сосѣди сочады и домочадцы повеселиться денька два-три и потомъ разъехатся по хуторамъ до слѣдующаго 12 генваря. Жива ли она? И много ли еще осталося въ живыхъ, о которыхъ съ удовольствіемъ воспоминаю? Да, впрошедшемъ моемъ хоть изрѣдка мелькаетъ нето чтобы истинная радость, покрайней мѣрѣ и не гнетущая тоска. Недавно кажется, всего четыре года, а какъ тяжело они прошли надъ моей головою, какъ измѣнили они меня, то я самъ себя не узнаю. Вообразите себѣ безжизненного флегму — и это буду я. Не слѣдовало и говорить объ этомъ, а лучшаго нѣчого сказать.
Въ прошедшемъ году сомною ничего новаго не случилось, развѣ только что меня перевели изъ орской крѣпости въ новопетровское укрѣпленіе, на восточный берегъ каспійскаго моря. Начальники мои добрые люди, здоровье мое благодаря Бога хорошо, только чтеніе весьма ограничено, что и удвоиваетъ скуку однообразія. Вотъ и весь бытъ мой настоящій. Когда будете писать Андрею Ивановичу, поклонитесь ему отъ меня, живъ ли Алексѣй Васильевичъ [9]? Я онемъ совершено ничего незнаю, кланяюся Глафирѣ Ивановнѣ и князю В. Н. и всему дому вашему и поздравляю васъ, единый другъ мой съ новымъ годомъ. Прощайте! вспоминайте иногда искренного вашего Т. Шевченко.
Въ лѣтніе мѣсяцы пишите ко мнѣ черезъ г. Астрахань, а въ зимніе черезъ г. Гурьевъ въ Новопетровское укрѣпленіе, на имя Г. Коменданта Его Высокоблагородія Антона Петровича Маевскаго.
VII.
правитьЯ здѣсь пользуюся покровительствомъ полковника Матвѣева. Напишите ему хоть пару строчекъ, васъ это не унизитъ, а мнѣ принесетъ существенную пользу. Его зовутъ, Ефимъ Матвѣевичъ Матвѣевъ, адресуйте письмо на имя Герна — съ передачею Матвѣеву. Бога для, здѣлайте это, мое возвращеніе изъ Новопетровскаго укрѣпленія будетъ зависить отъ него.
Послалъ я здѣшнего краю произведеніе (кусокъ матеріи) Андрею Ивановичу, въ первыхъ числахъ генваря — и досихъ поръ неимѣю отвѣта. Чтобы значило? Когда будете писать къ нему, упомяните и обе этомъ. —
Простите мнѣ подобные требованія.
Примѣчанія:
[1] Cохраняемъ правописаніе подлинника. — Ред.
[2] Андр. Ивановичъ Лизогубъ. — Ред.
[3] Варвара Алексѣевна Репнина. — Ред.
[4] Глафира Ивановна Дунинъ-Борковская.
[5] Крѣпость Орская.
[6] Платонъ Лукашевичъ. — Ред.
[7] Вмѣсто «человѣка» стояло «отца вашего», но зачеркнуто рукою Т. Г. Ш. — Ред.
[8] Василій Николаевичъ Репнинъ. — Ред.
[9] Капнистъ. — Ред.
Источникъ: Нѣсколько новыхъ матеріаловъ для біографіи Т. Г. Шевченка. Письма Т. Г. Шевченка къ кн. В. Н. Репниной. // Кіевская Старина. Ежемѣсячный историческій журналъ. Годъ двѣнадцатый. Томъ XL. 1893 г. — Кіевъ: Типографія Г. Т. Корчакъ-Новицкаго, 1893. — С. 261—273.