М. А. Максимовичъ.
правитьПисьмо первое.
правитьДобраго здоровья желаю Вамъ, почтеннѣйшій Степанъ Ивановичъ, и новой силы на продолженіе Вашихъ научныхъ подвиговъ!
Жалѣя, что Васъ не было въ Кіевѣ ни лѣтомъ ни осенью прошлаго достопамятнаго года, я надѣюсь, что весна новонаставшаго нынѣ года доставитъ мнѣ тѣмъ большее удовольствіе личной бесѣдой съ Вами.
Вашу «Добрую Вѣсть» прочелъ я съ большимъ для себя интересомъ и удовольствіемъ — спасибо Вамъ за нашего незабвеннаго Иннокентія! Но слѣдовавшіе затѣмъ нумера Епархіальныхъ Вѣдомостей уже не были мнѣ высылаемы, и по сему случаю не могу назвать редакцію ко мнѣ доброю. Прошу Васъ задобрить ее, да пришлетъ мнѣ скорѣе она какъ тѣ послѣдніе нумера, такъ и первый, нетерпѣливо мною ожидаемый, дабы знать, гдѣ нынѣ Петръ Гавріиловичъ — въ богоспасаемомъ ли градѣ или же тамъ, во градѣ Петровомъ?
Еще попрошу Васъ прислать мнѣ для прочтенія ту незнакомую мнѣ книжку московскую, гдѣ напечатана упоминаемая Вами статья Иннокентія о Днѣпрѣ. За то обѣщаю Вамъ въ началѣ марта, если не ранѣе, списать остальныя его письма ко мнѣ, съ подобающими примѣчаніями, для помѣщенія въ «Епархіальныхъ Вѣдомостяхъ».
Желая душевно Вамъ успѣха въ Вашей полезной дѣятельности, остаюсь навсегда Вамъ преданный
P. S. Если Вы завѣдываете редакціей Щіевск.] Е[парх.] В[ѣдомост.], то поспособствуйте къ высылкѣ обѣщанныхъ мнѣ 60-ти оттисковъ второго письма моего о Кіевѣ къ Погодину; да и перваго получено мною только 30; другіе 30, вѣроятно, гдѣ-то завалялись въ типографіи.
Адресъ мой въ Золотоношу, а оттуда на Михайлову гору.
Письмо второе.
правитьДобрыдень Вамъ, дражайшій Степанъ Ивановичъ! Я вчера, несмотря на свѣтлость небесную, пробылъ безвыходно, болѣя животомъ и головой…
«вновь разслабился ужасно
престарѣлый мой стомахъ».
Между тѣмъ прошу Васъ — никакъ не печатать моихъ стишковъ къ Алексѣйку, и словцо «сынишка» замѣнить просто — сыномъ.
Все остальное предаю въ руцѣ Ваши и въ Ваше произволеніе.
Я и сегодня очень слабъ, но, кажется, что около полудня выйду: беретъ нетерпѣніе освѣжиться.
М. М.
25 сен. суббота
1871 г.
Письмо третье.
правитьВчера я получилъ стихи Чубинскаго отъ В. В. Антоновича, и по его мнѣнію достаточно будетъ этихъ стиховъ да тѣхъ двухъ написанныхъ привѣтовъ, т. е. Житецкаго и Науменка; объ остальныхъ же можно только упомянуть, назвавъ только имена ораторовъ-импровизаторовъ. Отложите попеченіе о нихъ и поспѣшите вручить Шульгину Ваше достопамятное извѣстіе о вечерѣ. Я хотѣлъ видѣться съ Вами вчера вечеромъ, да не засталъ Васъ дома. Не завернете ли сегодня утромъ ко мнѣ; впрочемъ, я часовъ въ 10 уѣду, пользуясь свѣтлымъ днемъ.
М. М.
27 сен. 1871 г.
Письмо четвертое.
правитьПравду Вы сказали: не надо прибавлять стиховъ о пѣснѣ; пусть будетъ только то, что есть въ газетѣ.
30 сен. 1871 г.
Письмо пятое.
правитьКланяюсь Вамъ, любезнѣйшій и добрѣйшій Степанъ Ивановичъ, съ Мих. горы мысленно уже въ сотый разъ, а письменно лишь впервые, ради нынѣшняго дня св. ковъ и въ начало новаго мѣсяца. Завтра моя Марія Васильевна снова ѣдетъ въ Кіевъ, и, можетъ быть, на сей разъ будетъ удачнѣе ея пріѣздъ ко входу въ квартирочку Вашу, чѣмъ два прежніе поиска ея увидѣть Васъ. Вы, конечно, получили оставленную ею тогда Вамъ книгу «Кіевлянина», двѣ части въ единомъ переплетѣ, а нынѣ она везетъ къ Вамъ и желанную Вами рp3;чь Терновскаго 1828-го года, которую сегодня удалось найти на днѣ великой скрини подъ бездною книжною. По минованіи надобности въ этой рѣчи, Вы, конечно, возвратите ее, для вставки на прежнее мѣсто, въ извѣстный Вамъ томъ рѣчей Московскаго университета. Радъ буду, если эта рѣчь дастъ Вамъ хоть одну мысль или по крайней мѣрѣ строчку въ будущей Вашей книгѣ, на которую отъ всей души желаю Вамъ вдохновенія.
Я такъ сжился съ Вами, въ мое послѣднее пребываніе въ Кіевѣ, что и здѣсь мнѣ часто чуется, что вотъ, вотъ Вы войдете ко мнѣ, и мнѣ даже до сего дня недостаетъ Васъ. На дняхъ я получилъ письмо отъ князя Вяземскаго, который спрашиваетъ объ Васъ и которому я буду писать объ Васъ завтра, полагая, впрочемъ, что Вы уже и сами отозвались къ нему.
Что дѣлается въ Питерѣ съ Вашимъ писаньемъ обо мнѣ грѣшномъ и моихъ писаньяхъ? Недавно, писавши къ Барсукову, я просилъ его отпечатать вновь экземпляровъ двѣсти моего Юбилея особою книжкою, такъ какъ въ ней у меня настоитъ великая надобность для моихъ знакомыхъ и сосѣдей; каковъ отвѣть будетъ, не знаю.
Ожидаю новаго извѣстія о Васъ, какъ идетъ работа Ваша, какъ Ваше здоровье и гдѣ Вы зазимуете — въ Кіевѣ или въ Одессѣ? Не полѣнитесь увѣдомить меня о томъ своеручно. Я же съ возрастающимъ къ Вамъ чувствомъ дружбы и преданности буду зимовать въ своей Михайло-горской хатѣ, по вечерамъ читаючи не своими очима и пишучи не своею рукою, а тѣми очима, которыя говорятъ Вамъ, не глядя на Васъ, и тою рукою, которая на прощанье крѣпко жала и Вашу руку.
Передайте поклонъ мой достолюбезному хозяину Вашему Филиппу Алексѣевичу, а также Ив. Иги. Малышевскому.
Читая въ «Кіевлянинѣ» о диспутѣ отца ректора Филарета, я готовъ былъ прибыть въ Братство на цѣлыя сутки, чтобы быть свидѣтелемъ. Къ сожалѣнію, мой порывъ остался безъ исполненія, по незнанію дня, назначеннаго для диспута, а между тѣмъ и погода заненастилась, и здоровье повихнулось…
Сегодня, во вторникъ, особенно стражду ломотою въ ногахъ, а желудокъ съ кишками постоянно враждебны мнѣ и здѣсь такъ же, какъ и въ Кіевѣ: старамъ стадамъ; но душа не старѣетъ…
Максимовичъ.
Письмо шестое.
правитьЗдравствуйте, дорогой
Вы, конечно, получили письмо Ѳ. А. со стихами и знаете изъ него объ истребленіи моего письма, не въ добрый часъ написаннаго, собственноручно. Предполагалось лучшее расположеніе духа и хоть одинъ день свѣтлый для бесѣдованія съ Вами; но погода все та же туманная, наводящая на душу тоже туманъ, — и вотъ хотя при вечернемъ свѣтѣ огня хочется передать Вамъ словцо — другое.
Вашъ гекзаметръ весьма усладилъ меня своимъ мастерскимъ изображеніемъ онаго акта. Стихи на 9-е ноября также очень хороши, хотя и длинноваты, и ихъ слѣдовало помѣстить на тотъ день въ «Кіевлянинѣ». Не забудьте ихъ черезъ годъ; а къ тому же времени, можетъ быть, и переводъ гавдеамус’а будетъ доведенъ Вами до желаннаго совершенства. У меня, къ сожалѣнію, не сохранился въ памяти подлинникъ. Впрочемъ, и настроенія литературнаго не дождался я еще, ни для стиховъ, ни для прозы; даже не писалъ и писемъ тѣхъ, которыя давно бы уже надо написать; пропадаетъ безплодно другой уже мѣсяцъ…. авось хоть день Наума надоумитъ меня на дѣло. Видите, на Михайловой горѣ, въ осеннее и зимнее время перестала уже улыбаться мнѣ жизнь, и какъ только послѣ предстоящей зимы повѣетъ весной и задымятся пароходы по Днѣпру, я перенесусь въ Кіевъ, только уже не въ Михайловскую гостиницу, а поближе къ Днѣпру… Но до того времени много еще утечетъ воды Днѣпромъ въ Черное море!
Ну, а что съ Вами въ настоящіе дни? Пришелъ ли отвѣть, Вамъ благопріятный, съ Святой горы, и гдѣ будетъ Вашъ зимовникъ? Если не въ Одессѣ, то хорошо бы Вамъ очутиться съ своими книгами набожными въ Михайлогорско-библіотечной хаткѣ, ставшей просторнѣе маленько отъ убавки изъ нея полокъ, тѣхъ что возлѣ лежанки. Въ ней было бы Вамъ удобно, и мы бы другъ друга подгоняли, а быть можетъ, и вдохновляли, при окружающей насъ обстановкѣ.
Что это Вамъ написалъ Погодинъ, будто я не пускалъ его къ Вамъ? Вы приняли было это, кажется, въ буквальномъ смыслѣ, но я вижу здѣсь только риторическую фигуру — не пускалъ собою; иначе и быть не могло. Иное дѣло — Вы не были у него, несмотря на то, что я звалъ Васъ на оное стихотворное чтеніе Петра. Но къ Вамъ онъ таки отозвался, а ко мнѣ помалчиваетъ, хотя я писалъ къ нему уже дважды.
Не пишетъ ко мнѣ и Барсуковъ давненько уже; а я писалъ ему отсюда, тоже два раза, — и, во-первыхъ, о томъ, чтобы онъ не присылалъ ко мнѣ сюда остальныхъ экземпляровъ «Писемъ о Кіевѣ», а распорядился бы ими тамъ, по своему усмотрѣнію; — во-вторыхъ, чтобы онъ напечаталъ для меня двѣсти экземпляровъ «Юбилея», на удовлетвореніе многихъ пріятелей моихъ и Вашихъ, не подучившихъ этой достопамятной книжицы, за которую всегда весело будетъ [sic!] повторять Вамъ спасибо! Это изданіе я почелъ необходимымъ даже и въ томъ предположеніи, что новый редакторъ Ѳеокт. Скупый не помѣститъ «Юбилея» въ журналѣ Н[ародн.] П[росвѣщ.] при Вашей статьѣ о моихъ писаніяхъ. А что, кстати, эта статья! Скоро ли буду имѣть удовольствіе взглянуть на нее и прослушать ее изъ устъ моей секретарицы, умѣющей и по-Вашему мачкомъ сѣять по почтовой бумагѣ, такъ что нашему брату слабозрящему и не второпать, а, шутки въ сторону, мое зрѣніе въ нынѣшнемъ году чрезвычайно притупилось; между тѣмъ, какъ нарочно, получилъ на дняхъ отъ Миллера его 2 книги о словесности, для меня любопытныя, но напечатанныя такимъ мелкимъ шрифтомъ, что самъ я не могъ бы прочесть и страницы.
Но довольно на этотъ разъ. Вы позволите мнѣ, любый земляче, ожидать скораго отзыва Вашего на это писанье; ибо Вы знаете изъ моего 1-го письма, что общеніе съ Вами обратилось для меня въ душевную потребность. Отъ всей души желаю Вамъ здоровья, устроенія житья Вашего и настроенія мыслей Вашихъ на заданное себѣ святое дѣло. Возмогайте о Господѣ и благоденствуйте! Остаюсь душевно преданный Вамъ
Жена съ дочкою Вамъ кланяются.
Письмо седьмое.
правитьТакъ это Вы въ Конотопѣ обрѣтаетесь, дорогой Степанъ Ивановичъ!
Я очень благодаренъ за Ваше письмо, тамъ писанное 8-го декабря, а здѣсь полученное мною 15-го. Оно было для меня, такъ сказать, предпразднествомъ наступающихъ святокъ, уже потому одному, что я нетерпѣливо ожидалъ Вашего отвѣта, недоумѣвая, гдѣ Вы и что съ Вами.
Всего болѣе радуюсь о Васъ, что съ не проходящимъ поэтическимъ настроеніемъ своимъ Вы принялись, наконецъ, и за свое главное, святое дѣло; если бы я былъ въ стихотворномъ ударѣ, то на сей случай воспѣлъ бы Вамъ свое gaudeamus’а, какъ Вы сочинили, упоминаемое Вами, подражаніе сей пѣснѣ въ честь черн. ректора, домостяжатедя. Но мнѣ какъ то не стихотворится во все это время; даже позабывалъ стихи. На дняхъ вспомянулась латинская знаменитая Stabat mater… и только первый куплетъ ея могъ продекламировать себѣ. Та же исторія и съ gaudeamus’омъ; потому и не взыщите за присланный къ Вамъ варіантъ на Ваше переложеніе, о которомъ, что Вы ни пишите теперь, все справедливо, и профессорамъ и призрачны; а новѣйшіе варіанты всеконечно лучше прежнихъ, особливо:
Слава, общество родное.
Къ намъ участье дорогое —
Нашъ въ трудахъ хранитель!
Когда-нибудь пришлите полный списокъ въ новомъ видѣ, и мы подъ веселый часъ съ Ѳ. А. пропоемъ ее здѣсь, вспоминая Васъ тепдосердечно; что же касается до Вашихъ гекзаметровъ объ актѣ, то они прекрасны для дружескихъ вечеровъ, но ужъ конечно не для печати. Пусть набѣгаютъ къ Вамъ и частенько складныя стопы и звонкія рифмы, какъ лѣтніе мотыльки на цвѣты, но Вы отложите о нихъ попеченіе, пока не совершите своего великаго дѣла: о немъ же да будетъ Ваша постоянная дума, забота и работа, и я увѣренъ, что въ исходу Вел. поста онъ можетъ быть у Васъ почти дописанъ; а съ наступленіемъ Великодня или весны Вы приступите и въ окончательной, художественной отдѣлкѣ своего произведенія. Помоги Вамъ, Боже!
Пожелайте, друже, и мнѣ дуже выйти хоть къ новому году изъ одолѣвшей меня бездѣйственности писательной, чтобы и я успѣлъ къ исходу Велик. поста набросать завѣтную книжицу, разумѣется, о Кіевѣ… А планъ у меня такой, чтобы Страстную и Великодную недѣли провести непремѣнно въ Кіевѣ; тогда то мы и свидимся, и облобызаемся, и наговоримся въ богоспасаемомъ градѣ, и похвалимся взаимно другъ другомъ, и дадимъ себѣ отчетъ за наши бѣдовые зимовники, въ которыхъ, впрочемъ, есть своя доля и счастья и радости.
Что касается до той скорби, которую навелъ на Васъ Ѳеоктистовъ, то я вполнѣ ее раздѣляю и особенно за Вашъ многотрудный перечень моихъ писаній; впрочемъ, онъ самъ по себѣ можетъ составить особую статью, которая, безъ сомнѣнія, съ благодарностью примется во многихъ другихъ серьезныхъ изданіяхъ. Для меня особенно любопытна и важна эта половина Вашего труда, и я вчера еще, писавши къ Барсукову, просилъ его взять поскорѣе изъ редакціи «Журнала М. Н. П.» Вашъ манускриптъ, дабы онъ не погибъ въ ней и сохранились бы тѣ строки, прошлое лѣто Вами написанныя со свойственною Вамъ заботою и любовью труженика истиннаго. У меня спрашивалъ объ Васъ нашъ князь верховный, Петръ Андреевичъ, и я въ запоздаломъ отвѣтѣ моемъ извѣщалъ его о Васъ, не зная, впрочемъ, на ту пору, гдѣ именно Вы обрѣтаетесь — въ Кіевѣ ли, въ Конотопѣ ли, или же въ Одессѣ. Писали ли Вы къ нему? слѣдовало бы.
Нашъ милый Барсуковъ на дняхъ извѣстилъ меня, что къ святкамъ будетъ напечатанъ вторымъ изданіемъ мой, за который и нынѣ и присно вѣчно юная и новая благодарность. А что знаете о Петрѣ Гавриловичѣ, отъ котораго было мнѣ прекрасное письмо, на которое я уже откликнулся? Не имѣется ли у Васъ свѣдѣній, когда предвидится его возвращеніе въ свою Свято-Софійскую обитель.
Тамъ, въ Кіевѣ, сегодня изъ гимназій, какъ пчелки изъ ульевъ, вылетаютъ роями хлопята, въ томъ числѣ и мой Алексѣйко, — и весьма можетъ быть, что послѣзавтра прибудетъ онъ къ намъ съ своимъ милымъ репетиторомъ Владиміромъ Павловичемъ, и я веселѣе тогда проведу святки, ибо я уже очень за нимъ соскучился. (Котати упомяну, что тотъ листокъ, съ наклееннымъ цвѣткомъ, который долетѣлъ въ Ваше конотопское уединеніе, оставленъ мнѣ былъ на память Алексѣйкомъ, любящимъ украшать наклеенными цвѣтками и даже купидонами листы, назначаемые для писемъ.)
Тутъ нежданно въ моей стариковской памяти воскресаетъ моментъ изъ моей студенческой жизни: въ октябрѣ помянутый юбилеемъ Григорій Ивановичъ Фишеръ, въ одной изъ своихъ лекцій, ломанымъ русскимъ языкомъ декламируетъ намъ стихи Жуковскаго:
Отъ дружной вѣтки отлученный.
Скажи, листокъ уединенный.
Куда летишь? — «Не знаю самъ.
Гроза разбила дубъ родимый; и т. д.
Лечу, куда велитъ мнѣ рокъ,
Куда на свѣтѣ все стремится.
Куда и листъ лавровый мчится
И легкій розовый листокъ».
Но ужъ пора кончить мою позднюю бесѣду съ Вами на этомъ бѣломъ листкѣ: тамъ, въ моемъ домикѣ Марья Васильевна съ Олюшкою собираются уже и вечеряти и спатки. Туда пора уже и Ѳ. А. изъ моей хатки. Всѣ мы вкупѣ посылаемъ Вамъ нашъ Михайлогорскій четвероцвѣтный поклонъ и дружескій привѣть. Мысленно обнимаю Васъ.
Если будете видѣть конотопскаго П. Костенецкаго, передайте ему мой поклонъ.
Письмо восьмое.
правитьВотъ уже и святки у насъ на святой Руси, дорогой Степанъ Ивановичъ! Къ Вамъ въ Конотопъ, вѣроятно, дошло уже мое недавнее Михайлогорское посланіе, и я надѣюсь получить скоро Вашъ дружескій на него отзывъ. Между тѣмъ, на второй день праздника я обрадованъ былъ вторымъ письмомъ ко мнѣ нашего верховнаго князя, князя Петра Андреевича, въ которомъ, между прочимъ, опять вспоминая о Васъ, онъ говоритъ: «съ большимъ удовольствіемъ прочелъ я статью Пономарева о Вашей Михайловой горѣ. Спросите его, что я писалъ ему о ней». — Ну, вотъ я и спрашиваю Васъ, предлагая Вамъ тему для скорѣйшаго Вашего отзыва. Въ дополненіе къ тому, я скажу Вамъ сердечное спасибо за истинное удовольствіе мое, доставленное чтеніемъ Вашей статьи и обо мнѣ, напечатанной въ «Ж[урналѣ] Н[ароднаго] П[росвѣщенія].» Примѣтны и для меня, конечно, выщипанныя изъ Вашего писанія, безжалостнымъ редакторомъ, мѣста, о которыхъ болитъ Ваше авторское сердце; несмотря на то, для постороннихъ зрителей и читателей, я все-таки покажусь тѣмъ человѣкомъ, какого Вы, съ такой любовью, хотѣли оставить меня на память потомкамъ. Что же касается до Вашего, столь для меня драгоцѣннаго перечня моихъ писаній, то я просилъ уже и Барсукова выручить его въ Вашемъ подлинникѣ изъ редакціи журнальной, будучи увѣренъ, что въ будущемъ году изъ этого перечня составится добрая библіографическая статья, въ дополненіе въ Вашимъ прежнимъ писаніямъ о трудахъ другихъ людей, болѣе меня значащихъ.
Вчера, въ Бѣлокаменной Москвѣ, было веліе торжество юбилейное въ честь моего старѣйшаго товарища и теза Погодина; воображаю — широкошумнѣе нашего кіевскаго…. Большому кораблю — большое плаваніе…. Но посмотримъ, найдется ли, состоится ли въ многозвонной Москвѣ такой трезвонъ о томъ юбилейномъ праздникѣ, какимъ обязанъ кіевскій, малороссійскій юбиляръ своему скромному конотопскому другу. Его руки Юбилей такъ полюбился новожителямъ, что отъ нихъ уже требуется онъ во многихъ экземплярахъ; и я со дня на день ожидаю новаго изданія, обѣщаннаго мнѣ Барсуковымъ къ концу этого года, чтобы удовлетворить и выше помянутымъ требованіямъ и желанію нашихъ премногихъ здѣшнихъ земляковъ.
Еще настоитъ, хотя уже и не столь великая, надобность въ Вашемъ описаніи Михайловой горы. Вы пожалѣли моего капшука на второе изданіе въ Кіевѣ; а оно было бы весьма не лишнимъ. Но на исходѣ памятнаго намъ 1871 года, на порогѣ Новаго года, я встрѣчаю Васъ сердечно дружескимъ желаніемъ моимъ, чтобы Ваши всѣ писательныя силы сосредоточились на Томъ, о Конъ взялись Вы и мыслить и писать, и о Комъ подобаетъ Вамъ потрудиться достойно въ завершеніе всего умственнаго труда Вашей жизни.
Послѣ тумана, долго налегавшаго въ нынѣшій день на поднѣпровье наше, вотъ, въ 1/4 третьяго часа пополудни, вдругъ проглянуло свѣтлое солнце; такъ и на Вашъ умъ да проглянетъ и осіяетъ его свѣтъ высшій!
Всѣ мы, Михайлогорцы, въ томъ числѣ и Алексѣй, прибывшій сюда съ В. П., полюбившіе Васъ искренно, каждый по своему, кланяемся Вамъ и ожидать будемъ Вашего скораго, хотя бы то и коротенькаго, извѣстія о Васъ.
Письмо девятое.
правитьУсладили Вы меня, коханый земляче, послѣднимъ святочнымъ своимъ письмомъ, вчера полученнымъ. Ну, чтобы и справди было прикатить къ намъ хоть къ новому году, къ дополненію нашего веселья. То-то бы гульнули и накрутились Вы съ молодыми гостами Михайлогорскими, и былъ бы Вамъ полезнѣе и здоровѣе тотъ повседневный моціонъ по горѣ и по поду подъ музыку и пѣніе, чѣмъ Ваше конотопское сидѣнье за картишками и мечтаніе о подблюдныхъ пѣсняхъ. Развѣ мало еще сидѣть Вамъ за книгами и писаніемъ многочисленныхъ листовъ? Не берите, ради Бога, этихъ крапленыхъ картъ, даже и для раскладки ихъ въ грандъ-пасьянсъ; развѣ иногда, по-моему, прикасайтесь къ нимъ ради игры въ, когда повернется уже мозгъ отъ мысленнаго труда и напряженія. Хотѣлъ бы я по-Вашему совсѣмъ отцуратася къ Великодней и Страстной седмицамъ и отъ папиросъ и отъ горилки, да не знаю, успѣете ли Вы въ этомъ, а о себѣ сомнѣваюсь; даже и пишущая эти строки меня въ томъ не обнадеживаетъ и не ободряетъ, считая то дѣломъ несбыточнымъ.
Къ Великодню — въ Іерусалимъ… какое дивное было бы событіе для Васъ, друже, и какое благодатное пособіе для Вашего главнаго труда! Но устремиться на Аѳонъ въ мартѣ мѣсяцѣ, къ Благовѣщенію, — о, не только Вамъ самимъ жутко, но и мнѣ страшно за Васъ, при Вашемъ слабомъ здоровьѣ. И знаете ли, что я, дружески, Вамъ бы присовѣтовалъ? — докончить всю Вашу книгу вчернѣ и сполна подъ благодатнымъ небомъ нашей родимой Малороссіи, и потомъ уже лѣтомъ устремиться на Св. гору, а оттуда въ Палестину, чтобы тамъ набраться вдохновенія для послѣдней, художественной отдѣлки Вашего писанія о Спасителѣ. Не вижу и не признаю никакой необходимости быть въ Іерусалимѣ непремѣнно къ Великодню нынѣшняго года; а поѣздка на Аѳонъ въ февралѣ или мартѣ можетъ и совсѣмъ лишить Васъ счастья поклониться Гробу Господню и довершить начатый Вами прекрасный трудъ. Обдумайте, послѣ вечерней молитвы своей, предлагаемый Вамъ мною дружескій совѣтъ и рѣшитесь отложить свою поѣздку до лѣтняго времени, а на Свѣтлую седмицу пріѣзжайте въ Кіевъ, гдѣ мы вкупѣ съ Лебединцевымъ и Терновскимъ вознесемъ имя Господа, слушая о Немъ Ваше велипосное писаніе, и возвеселимся о Немъ вкупѣ.
Буду ждать Вашего, хоть коротенькаго, отголоска на это изъ Конотопа, ибо Вы такъ стали близки душѣ моей, что мнѣ желательно ежемѣсячное извѣстіе о Вашемъ мѣстопребываніи, здоровьѣ и занятіи… Не лишайте же меня этого Вы, которому ничего не стоитъ написать такой лоскутокъ бумаги, какимъ обыкновенно ограничиваются письма вашего московскаго юбиляра, отъ котораго имѣю уже строчекъ десять, благоухающихъ радостью и удовлетвореніемъ…
Вмѣстѣ съ Вашимъ письмомъ получилъ я отъ Барсукова новые дары и вѣсти: 2-е изданіе моего «Юбилея», напечатанное въ числѣ 300 экземпляровъ, которыхъ нѣкоторая часть пустится въ продажу, по желанію многихъ лицъ. Оттиски моего житія дѣйствительно сдѣланы, а что еще важнѣе — къ нимъ будетъ приложенъ составленный Вами списокъ моихъ писаній, о которомъ и мое сердце поболѣло, не меньше Вашего, при той мысли, что онъ останется неизданнымъ.
Что же Вы не прислали мнѣ Вашего Gaudeamus; мы съ Ѳ. А. и М. В. пропѣли бы его trio въ воспоминаніе Ваше.
О переводѣ Жуковскаго Stabat вообразите, я не вѣдалъ до вчерашняго дня; зналъ только Шевыревскій переводъ, напечатанный въ переводѣ Тиковой книги, который сдѣланъ имъ вмѣстѣ съ Титовымъ и Мельгуновымъ; и начинается такъ:
Мать, у крестнаго распятія.
Къ сыну горькія объятія
Простирала — часъ насталъ… и т. д.
Этой книги не видалъ я уже лѣтъ 40.
Что касается до Вашего недовольства на забавнаго барича, съ какимъ Вы отреклись отъ его приглашенія Васъ въ учредители Общества, то я совершенно понимаю и одобряю Ваше и чувство и дѣйствіе. О немъ я сегодня писалъ Петру Гавриловичу въ Петербургъ. Но уже половина 10-го — пора кончить; а въ окончаніе кланяюсь Вамъ со всѣми Михайлогорцами, желаю Вамъ здоровья и вдохновенія и дружески обнимаю Васъ.
Письмо десятое.
правитьДобре, земляче, ей-Богу, ты добре гадаешь и мовишь; Горка твоя конотопська — да буде тебѣ Араратомъ…
Чи есть у Васъ въ Конотопѣ що по-московски зовуться маргаритками, которыхъ, колись то, прохали у мене и Мерзляковъ, и Раичь, на украшеніе своихъ цвѣтникбвъ? Отъ-же добудьте тѣхъ квѣтокъ стбкратокъ и посадите на свою конотопську горку, въ память той стократной дяки моей, яку вызвавъ Вашъ послѣдній, золототысячный листокъ, прилетѣвшій до мене учора въ праздничный день трехъ-святителеи. Ище разъ, сто первый, кажу Вамъ спасибд, мой коханый пане Степана, и не тблько глажу твою любую голову, да и цѣлую ее любовно, щиросердечно… Одного не достае на сей часокъ… нема въ мои хатѣ твого обличья, а ты такий норовистый, що не схотѣвъ потѣшить мене старого на мою объ тбмъ велику до тебе просьбу… И безъ ней, самъ собою догадався Полоньокый и пересдавъ менѣ ажъ изъ Петрограда свое дуже гарно фотографическе обличье, черезъ пана Чубиньскаго, вмѣстѣ съ ^своими Снопами и любымъ листикомъ, позавчора полученнымъ за обѣдомъ, ведьми тревожнымъ (бо у мене въ дворѣ, на той часъ, буди похороны скоропостижно умершой наймички, за тиждень пришедшои докончать у мене свою горемычную жизнь). Но я уповаю крѣпко, что нашъ милый описатель Мих. горы, во уваженіе желанія всѣхъ ея жильцовъ, не уѣдетъ на Аѳонскую гору, не оставивъ въ моей хатѣ своего обличья, и что онъ вручитъ его мнѣ въ Кіевѣ, когда мы тамъ свидимся и похристосуемся. Мой милый Барсуковъ прислалъ мнѣ 3-ій нумеръ «Гражданина», гдѣ, по замѣткѣ о продѣлкѣ Вольфа съ твореніемъ Иннокентія, не могъ я не угадать, кто написалъ доброе словцо обо мнѣ, грѣшномъ Михайлогорцѣ. Что же касается до 2-го изданія Юбилея моего, то здѣсь я проспѣваю тебѣ, друже мой, ту пѣсенку, которую втроемъ, Марья Васильевна, Ѳеодора Антоновна и Олюшка, превосходно поютъ нерѣдко на Михайловой горѣ:
Да не журь мене, моя мати,
Бо я й самъ журуся…
Книжечка Юбилей, помните ли, была Вами не признана въ Кіевѣ за свое рожденіе, хотя и Вами скомпонованная; а была она не признана Вами потому таковою, что вмѣшалась въ нее рука недоброй пупорѣзки, въ непрекрасной фигурѣ краснорѣчиваго Шульгина, обличившей свою скаредность не только заплатою Вамъ двадцати рублей за сторублевый трудъ надъ моимъ Юбилеемъ, но и тѣмъ еще, что съ 1-го генваря мнѣ уже не присылается Кіевлянинъ, Sic transit gloria mundi! (это написалъ я и въ конецъ моего вчерашняго письма къ графу Уварову). Не въ добрый часъ попросилъ я Барсукова напечатать двѣсти или триста экземпляровъ Юбилея; онъ поспѣшилъ да и насмѣшилъ меня; ибо когда я прочиталъ одинъ изъ десяти присланныхъ мнѣ экземпляровъ, то увидѣлъ въ нихъ такую неисправность этого изданія, такую негодность типографіи Пратца, такую небрежность нашего милаго Барсукова, что мнѣ не захотѣлось и послать предъ Ваши очи ни единаго экземпляра. Напишу теперь Барсукову, чтобы онъ всѣ наличные экземпляры, какіе обрящутся у него еще не разосланными никому, препроводилъ бы къ Вамъ въ Конотопъ. А буде заблагоразсудится Вамъ, или окажется надобность въ третьемъ, болѣе исправномъ, изданіи, для публики, въ такомъ случаѣ я съ полною охотою готовъ напечатать его на счетъ оныхъ четырехъ билетовъ, которые, быть можетъ, фортуна ущедрить 2-го іюля, не оправдавшая и Вашей мечты 2-го генваря… Увы! Не съ карбованцами, а съ гривенниками она меня оставила… Но для меня это все равно… Я и сегодня молился св. безсребренникамъ Іоанну и Киру, поминая и печерскаго затворника Никиту. Отъ всѣхъ Михайлогорцевъ кланяюсь Вамъ и за всѣхъ ихъ подписуюсь — Максимовичъ.
Божіе благословеніе да будетъ надъ Вами и надъ Вашимъ трудомъ о Богочеловѣкѣ!
Письмо одиннадцатое.
правитьЧто то дѣлается съ нашимъ добрымъ и любымъ конотопцемъ? — говорятъ иногда между собою Михайлогорцы, вспоминаючи о немъ всегда съ любовью. И гдѣ-то онъ теперь, у себя ли въ Конотопѣ сиднемъ сидитъ надъ своимъ великимъ трудомъ, или же улетѣлъ уже для него на гору Аѳонскую, иди по пути туда застрялъ на Вознесенской квартирѣ своей, ради честной масляницы? Я воздерживался отъ писанія къ Вамъ, чтобы не развлекать Васъ; да сегодня ужъ не утерпѣлъ, такъ какъ нынѣ и день рожденія моего Адексѣйка; будемъ пить за его здоровье, да, кстати, выпьемъ и за Ваше. У насъ надъ Днѣпромъ какъ будто уже весна начинается, особенно сегодня утренній туманъ примѣтно снѣдаетъ остатки снѣга, и таетъ уже ледъ на берегахъ Днѣпра. Хорошо, если бы и въ самомъ дѣлѣ было это началомъ настоящей весны; наскучила уже нынѣшняя неудалая зимушка. А все-таки весь мартъ мѣсяцъ я пробуду здѣсь, о чемъ на всякъ случай извѣщаю Васъ, въ надеждѣ получить хотя десятистрочную вѣсточку отъ Васъ о Вашемъ здоровья, мѣстопребываніи и успѣхѣ труда Вашего. Что касается до меня, то ни странички для печати не сочинилось мнѣ; совсѣмъ оплошалъ хваленый Вами юбиляръ кіевскій, о которомъ нельзя даже сказать, что онъ небо коптитъ… Онъ коптить только потолокъ своей Михайдогорской хаты непрестаннымъ куреніемъ разныхъ турецкихъ Табаковъ. А между тѣмъ юбилей его все еще длится привѣтными письмами — Сербиновича, Бюргера, Чижова (котораго письмо растрогало меня даже до слезъ), а также и книжными присданіями, особенно же отъ Академіи Наукъ, ущедрившей мнѣ тридцать томовъ изданій своихъ въ изящномъ переплетѣ, — въ томъ числѣ шесть томовъ великолѣпнаго, монументальнаго изданія сочиненій Державина и семь томовъ сочиненій Макарія… Этакая роскошь для стараго книголюбца! Но у него въ эту зиму до того ослабѣло зрѣніе, что даже часовое чтеніе страшно утомляетъ ему и глаза и голову; и Вы поймете, а вмѣстѣ и пожалѣете о его немоществованіи и существованіи. А прислалъ ли Вамъ Барсуковъ экземпляры
2-го изданія Юбилея по моему письму къ нему, въ тотъ же день писаному, какъ было и послѣднее мое къ Вамъ письмо? Никола Невскій ничего не пишетъ мнѣ объ этомъ, равно какъ и о другихъ предметахъ, о которыхъ было мое вопрошеніе. Вѣроятно, скоро получу отъ него отвѣтъ, такъ же какъ и отъ Васъ нетерпѣливо жду себѣ хоть коротенькаго отголоска. Господь да хранить Васъ и благоспоспѣшествуетъ Вамъ въ трудахъ Вашей полезной, честной жизни!
Мысленно обнимаю Васъ — любящій Васъ
Письмо двѣнадцатое.
правитьХристосъ Воскресъ, радъ міръ у весь!.. Трижды цѣлуемъ Васъ, дорогой земляче, и я, и жена, и Адексѣйко, и Олюшка… Жаль только, что мысленно, а не очевисто! Жена съ дочкою отплываютъ завтра на Михайлову гору; я съ Алексѣйкомъ остаюсь надъ Марковскимъ магазиномъ, въ бывшей Славянской гостиницѣ, до проводного понедѣлка, въ который предполагаю быть на Славицѣ; а послѣ того, черезъ день — другой, смотря по погодѣ, понесусь въ Москву, чтобы тамъ провести первое. Скорблю вельми, что Васъ нѣтъ въ Кіевѣ на Великодной седмицѣ: хоть бы на полъ-денька побачиться и поговорить съ Вами…
М. Максимовичъ.
19 апр. 1872 г. Кіевъ.