Письма к И. И. Дмитриеву (Вяземский)/ДО

Письма к И. И. Дмитриеву
авторъ Петр Андреевич Вяземский
Опубл.: 1837. Источникъ: az.lib.ru

ПИСЬМА КЪ И. И. ДМИТРІЕВУ

править

Князя Петра Андреевича Вяземскаго.

править

Мы испросили у князя П. А. Вяземскаго обязательнаго дозволенія напечатать нижеслѣдующія письма, которыя содержатъ въ себѣ драгоцѣннѣйшія автобіографическія черты и въ тоже время представляютъ матеріалъ первой важности для исторіи Русскаго просвѣщенія. П. Б.

Мещерское (1) Саратовской г. Сердобскаго уѣзда, Апрѣля 7, 1829 года.

(1) Мещерское село, принадлежавшее Петру Александр. Кологривову, второму супругу кн. Пр. Юрьевны Гагариной, матери княгини В. Ѳ. Вяземской. Ея отецъ, князь Ѳедоръ Сергѣевичъ Гагаринъ, во время варшавскаго возмущенія 1795 г. былъ убитъ во главѣ полка своего. Прасковья Юрьевна и другія русскія дамы были взяты подъ стражу и пробыли нѣсколько времени въ заточеніи, не весьма тягостномъ, потому что знакомые ея изъ варшавскаго общества оказывали ей вниманіе и разныя услуги. Князь Вяземскій, будучи въ отставкѣ, пріѣзжалъ къ семейству своему, которое гостило въ Мещерскомъ. Близость къ г. Пензѣ, многія пріятныя сосѣдства, между прочими Любичи, помѣстье, въ которомъ постоянно, лѣтомъ и зимою, жилъ Николай Ивановичъ Кривцовъ, со всѣми удобствами и прихотями англійскаго комфорта, придавали пребыванію въ Мещерскомъ особенное значеніе и удовольствіе.

Съ самаго пріѣзда моего сюда, собирался я воспользоваться благосклоннымъ позволеніемъ вашего высокопревосходительства и напомнить вамъ о себѣ письмомъ; но съ самаго пріѣзда былъ я отвлекаемъ отъ сей пріятной обязанности непріятными препятствіями. Какъ олицетворенная зараза, появленіемъ своимъ въ здѣшнія степи, я обратилъ нашъ домъ, въ лазаретъ.. Сперва самъ подалъ, примѣръ и занемогъ: тамъ поочередно почти всѣ домашніе мои болѣе или менѣе пугали меня припадками болѣзни, и теперь еще нѣтъ общаго выздоровленія. Удаленіе отъ скорой помощи, отсутствіе доктора, неизвѣстность, къ какому средству прибѣгнуть, боязнь усилить болѣзнь вредными пособіями или упустить удобное время для облегченія — тяжко мучатъ сердце, когда однообразіе уединенія замѣняется безпокойствіями и опасеніями уединенія. При такихъ неблагопріятныхъ обстоятельтвахъ, я не имѣлъ, духа писать къ вамъ, хотя и всегда увѣренъ въ постоянномъ и живомъ, сочувствіи вашемъ во всѣхъ заботахъ и радостяхъ моихъ. Пользуюсь первымъ роздыхомъ для исполненія желанія сердечнаго. Я пріѣхалъ сюда съ большими планами для предбудущихъ занятій, но тоже безпокойствіе духа было мнѣ и тутъ помѣхою. Вы, можетъ быть, подумаете, что я и въ этомъ случаѣ сваливаю съ больной головы на здоровую и что не однѣ тревоги сердечныя, но частью и малодушіе, свойственное нашему поколѣнію Русскихъ литераторовъ, держитъ меня на ребяческихъ помочахъ и не даетъ далеко уходить, а кружитъ около себя, въ очеркѣ, обведенномъ лѣнью и боязнью груда постояннаго и упорнаго.

Можетъ быть, я и не заспорю съ вами: ибо по примѣру Карамзина увѣренъ, что привычка труда не только не уступаетъ при стеченіи непріятныхъ обстоятельствъ, но напротивъ служитъ подкрѣпительною союзницею для сохраненія бодрости и спасительнаго терпѣнія. Но не каждому готова служить эта союзница: надобно умѣть ее заслужить, а въ этомъ-то и затрудненіе. Надобно быть сложенія плотнаго, а мы свойства тщедушнаго и нервическаго, какъ наша эпоха. Мы всегда и вездѣ подъ вліяніемъ минуты: нѣтъ на жизни нашей отраженія единства, дѣйствія полнаго и безпрерывнаго. Однимъ словомъ, мы — натуры романтической, а не классической: въ насъ нѣтъ запаса на Иліаду, сотканную цѣлымъ кускомъ; мы вытыкаемъ поэмы полотнищами, въ строфахъ, и то еще съ точками, съ умолчаніями и бѣлыми промежутками въ основѣ. Я однако же избралъ себѣ если не трудъ, то по крайней мѣрѣ работу постоянную: перевожу романъ В. Constant, Адольфъ. Не пугайтесь, этотъ выборъ — не романтическая прихоть. Не знаю, читали ли вы эту книгу, изданную еще въ 1814 году, но у насъ, кажется, мало извѣстную. Этотъ романъ весь истина. Это историческій курсъ сердца человѣческаго, или изслѣдованіе нѣкоторыхъ его тайнъ. Сдѣлайте одолженіе, дайте себѣ трудъ поискать въ собраніи рецензій Дюссо[1], которое у васъ есть, упоминается ли о немъ. Этого романа вышло, кажется, три изданія отъ 14 до 24 года. Если найдете критику дѣльную, т. е. обстоятельную, не откажите въ одолженіи доставить мнѣ ее, или присылкою по почтѣ тома, содержащаго оную (который возвращу по слѣдующей же почтѣ), или спискомъ съ нея, буде найдется у васъ досужій переписчикъ. Мнѣ совѣстно набиваться къ вамъ съ такими мелочными и случными просьбами, но я на опытѣ знаю ваше долготерпѣніе и вашу благотворительность, когда идетъ дѣло о книжномъ и литературномъ вспомоществованіи. Благодарность даетъ мнѣ смѣлость. Сюда, только по Скверной Пчелѣ., Московскимъ Вѣдомостямъ и Галатеѣ, доходитъ до меня невнятный гулъ дѣйствій русскаго литературнаго міра. Другихъ журналовъ не вижу, но довольно и этихъ, чтобы знать, что все еще дерутся. Не понимаю, какъ Раичь могъ унизиться до такой степени. Галатея его напоминаетъ мнѣ московскихъ бабъ, торгующихъ на перекресткахъ гнилыми яблоками: тотъ же товаръ и тѣ же ругательства. Мнѣ все не вѣрится, что самъ Раичь — хозяинъ своего журнала: я ожидалъ бы отъ него болѣе благопристойности и по характеру его, и по прежнимъ мнѣніямъ объ общей невѣжливости нашихъ журналистовъ. Теперь скорѣе можно, согласно съ ошибкою вашею, принять его за Равича[2], чѣмъ за Раича. Критики его болѣе отзываются героемъ поэмы Василія Львовича, чѣмъ воспитанникомъ Виргилія и Тасса, образовавшагося въ школѣ Георгинъ и Освобожденнаго Іерусалима. Ради Бога, вымойте ему голову порядкомъ и отмойте отъ N. N. Раичь нѣкоторымъ образомъ вашъ крестникъ: вы воспріяли его изъ чернильной купели, осѣнили знаменіемъ академической медали: на вашей душѣ лежитъ обязанность ограждать его отъ Нечистаго, а что можетъ быть нечище статей N. N. и Шаховскаго? Дуньте и плюньте еще разъ за Раича! А что дѣлаетъ мой крестникъ, Телеграфъ, отъ котораго также я отрекся? Кажется, его что-то крѣпко жмутъ; но у Полеваго тройнымъ булатомъ грудь вооружена: оттерпится….. Если я отсталъ отъ русской литературности (грѣшно называть ее литературою), и если впрочемъ можно отстать отъ того, что не идетъ, то взамѣнъ продовольствую себя Французскими пособіями. По милости Ланскаго читаю Journal des Débats, по счастливой находкѣ получаю отъ сосѣда Le Globe и нашелъ у себя нѣсколько новостей прошлогоднихъ, присланныхъ мнѣ Белизаромъ изъ Петербурга. При этомъ каминъ, трубка во рту, халатъ на плечахъ, разнородные съѣстные припасы за утреннимъ чаемъ — и, не будь болѣзней на свѣтѣ, я благословлялъ бы отъ чистаго сердца мое житье-бытье на гостепріимной почвѣ, которою, Божіею милостію, владѣетъ П. А. Кологривовъ, еще не возвратившійся изъ своей тяжебной поѣздки, угрожающей мнѣ и вамъ на возвратномъ пути чтеніемъ новыхъ записокъ à la Beaumarchais.

Я былъ очень опечаленъ смертью Нелединскаго и его дочери[3] и сильно пораженъ ужаснымъ жребіемъ несчастнаго Грибоѣдова. Давно ли видѣлъ я его въ Петербургѣ блестящимъ счастливцемъ, на возвышеніи государственныхъ удачъ, давно завидовалъ ему, что онъ ѣдетъ посланникомъ въ Персію, въ край, который для моего воображенія имѣлъ всегда приманку чудесности восточныхъ сказокъ, обѣщалъ ему навѣстить его въ Тегеранѣ и еще на дняхъ, до полученія роковаго извѣстія. говорилъ женѣ, что, не будь войны на востокѣ, я нынѣшнимъ лѣтомъ съѣздилъ бы къ нему? Какъ судьба играетъ нами и какъ люто иногда! Я такъ себѣ живо представляю пылкаго Грибоѣдова, защищающагося отъ изступленныхъ убійцъ, изнемогающаго подъ ихъ ударами. И тутъ есть что-то похожее на сказочный бредъ, но бредъ ужасный и тяготительный. — Со временемъ хотѣлъ бы я написать біографическое извѣстіе о Нелединскомъ и, съ согласія его наслѣдниковъ, собрать и издать его стихотворенія. Прибѣгну тогда къ содѣйствію вашей памяти: вамъ, вѣрно, извѣстны нѣкоторыя подробности изъ его жизни. Какъ мнѣ желается, чтобы вы въ дополненіе къ вашимъ Запискамъ написали воспоминанія свои о Карамзинѣ, хотя не въ полномъ видѣ, а въ видѣ матеріаловъ, біографическихъ. Никто лучше вашего не слѣдовалъ за всею его жизнью: она вся въ вашей памяти и въ вашемъ сердцѣ, и если вы не сохраните ея, то она пропадетъ безъ слѣдовъ: разумѣется, говорю здѣсь, такъ сказать, о драматической, дѣйствующей части жизни его. У меня лежитъ на сердцѣ потребность и обязанность принести дань памяти его, но безъ вашего пособія жизнеописаніе, начертанное мною, или кѣмъ бы то ни было, будетъ безъ души, безъ движенія. Окажите мнѣ благодѣяніе и значительную услугу русской словесности. — Отыскали-ли вы кабакъ, ученую дочь[4] и пьянаго отца, о которыхъ намъ говорили? Желалъ бы я знать подробности этого романическаго похода и жалѣло, что не могъ бытъ вамъ товарищемъ.

Жена моя и все мое семейство свидѣтельствуютъ вамъ душевное почтеніе. Меньшая дочь наша вѣрна въ страсти, которую вы ей внушили: предпочтительно предъ другими читаетъ и выучиваетъ наизусть ваши стихи. На дняхъ отыскала она въ бумагахъ моихъ вашу визитную карточку, вскричала: «ахъ, душечка мой Дмитріевъ!» и бросилась ее цѣловать. Отцу и не годилось бы такъ обнаруживать слабости дочери своей, но я надѣюсь на вашу скромность и не боюсь огласки[5].

Примите на себя трудъ передать мой усердный поклонъ В. Г. Измайлову. Не знаете-ли чего о Дашковѣ? — Если вамъ угодно будетъ удостоить и порадовать меня письмомъ, то напишите его прямо въ Пензу, съ которою ведемъ почтовыя сношенія, хотя и находимся въ Саратовской губерніи.

С.-Петербургъ, 17 іюня 1880.

Насъ было порадовали надеждою увидѣть здѣсь ваше высокопревосходительство. Кто-то писалъ изъ Москвы, что вы готовите дорожную карету и собираетесь прогуляться въ Ригу и Ревель; но вашъ петербургскій корреспондентъ, Франкъ, сказывалъ мнѣ, что въ послѣднемъ письмѣ своемъ вы ни слова не упоминаете объ отъѣздѣ. И такъ надеждѣ нашей, кажется, не сбыться.

Какъ надежды, такъ и заключенія часто обманчивы. Зная ваше благосклонно- сатирическое мнѣніе обо мнѣ, я увѣренъ, что если и прихожу вамъ иногда на память, то не иначе какъ въ вихрѣ вѣчнаго движенія, увлеченный волною бала, спектакля или обѣда — теперь въ Малой Морской, черезъ часъ на Петергофской дорогѣ, а черезъ два — на Черной рѣчкѣ. Ахъ! Вашими устами-бы медъ пить, или вашими догадками бы веселиться! Но дѣло совсѣмъ не такъ, какъ вы полагаете. Я — домосѣдъ; вотъ уже двѣ недѣли. какъ не выхожу изъ комнаты: правда, дли поясненія вамъ загадки:, слишкомъ для васъ мудреной, прибавить долженъ я: и едва хожу по комнатѣ.

Меня вывалили изъ дрожекъ или правильнѣе — повалили съ дрожками на Каменноостровскомъ мосту и зашибли больно лѣвую ногу. Опасности не было и нѣтъ, но была, есть и будетъ еще, — не знаю на долго ли, — скука одиночества и заточенія: довольно и того для моихъ кочующихъ обычаевъ. — Я виноватъ передъ вами, писалъ къ вамъ только однажды, въ письмѣ Карамзиныхъ; но въ письмахъ къ женѣ моей часто были обращенія къ вамъ, и я поручалъ ей сообщать в. в. п-ву все то, что до меня касалось и дѣлалось со мною любопытнаго. Все, что могу прибавить къ тому, есть то, что числюсь въ службѣ, но не скажу еще, что служу, хотя исправляю нѣкоторую должность, а именно производителя дѣлъ въ Коммерческомъ Совѣтѣ. Но тутъ и занятій мало, и средствъ выказаться еще менѣе…. Эта служба въ родѣ службы П-ва въ Обществѣ Любителей Русской Словесности, съ тою разницею, что мои члены умнѣе его членовъ….. Надѣюсь со временемъ выкарабкаться изъ тины и выплыть на свѣжую воду. Бенкендорфъ мнѣ именно сказывалъ, что государево желаніе есть занять меня службою дѣятельною и видною. Мнѣ обѣщано, что Государѣ, по возвращеніи своемъ, призоветъ меня къ себѣ. Такимъ образомъ я жду и не лѣзу впередъ, чтобы не показаться слишкомъ. нетерпѣливымъ и неумѣреннымъ. Кажется, министръ расположенъ ко мнѣ хорошо, внимателенъ, не смотря на свою холодную сухость: но сблизиться съ нимъ трудно, а въ особенности мнѣ. При всемъ истинно-государственномъ умѣ своемъ, просвѣщенномъ и открытомъ, онъ имѣетъ и слабости тѣснаго самолюбія: одна изъ нихъ — увѣренность, что никто лучше его, никто кромѣ его не умѣетъ писать по русски; что языкъ и слогъ Карамзина не свойственны духу Русскаго народа. Въ этомъ отношеніи, назначеніе мое, по волѣ Государя, въ министерство его было ему нѣсколько не пріятно: онъ видѣлъ во мнѣ русскаго литератора, котораго налагаютъ ему для русской редакціи, какъ будто вслѣдствіе неодобренія бумагъ, у него писанныхъ. Мнѣ сказывали о томъ люди ему приближенные, и самъ онъ повторялъ мнѣ, что пишетъ все обыкновенно самъ, говоря, что никогда другому нельзя передавать вѣрно чужія мысли, а поправлять чужую редакцію труднѣе, чѣмъ составить ее самому[6]. Поэтому я опредѣленъ именно въ такое министерство, въ которомъ у меня руки связаны и буду дѣйствовать вопреки способностямъ своимъ. Впрочемъ, творю волю не мою, а волю пославшаго мя. — Между тѣмъ, дѣла не дѣлай, а отъ дѣла не бѣгай. Служба меня не занимаетъ дѣйствительно, а отрицательно, т. е. мѣшаетъ заниматься литературою. Нѣсколько часовъ утра, проведенныхъ ежедневно въ департаментѣ, наводятъ на весь день какую-то тупость въ понятіяхъ и охлажденіе къ умственной дѣятельности. Со временемъ, можетъ быть, и тутъ будетъ благопріятный переломъ, и умъ пріучится дѣйствовать на обѣ руки.

Податель письма сего — Михаилъ Даниловичъ Деларю, нашъ молодой поэтъ и едва-ли не родственникъ, или не свойственникъ вашъ, покрайней мѣрѣ вашъ сиволжанинъ. Онъ вамъ будетъ живая грамота о дѣйствіяхъ и бездѣйствіи нашего литературнаго міра. Спросите у него собраніе эпиграфовъ ко всѣмъ русскимъ журналамъ, пріисканныхъ изъ комедіи Горе отъ ума. Есть между ними довольно забавные, и этотъ документъ годится въ вашу литературную кунстъ- камеру. Вообразите, что на дняхъ объявляютъ мнѣ о пріѣздѣ графа Хвостова, у котораго я отъ роду не бывалъ. Я былъ одинъ, и испугался tête à tête: велѣлъ извиниться, ссылаясь на доктора, который перевязывалъ мнѣ ногу. При третьемъ я принялъ бы его непремѣнно. Онъ пріѣзжалъ освѣдомляться о моемъ здоровьѣ. Дѣлать нечего: какъ выздоровлю, надобно будетъ съѣздить къ нему. Старикъ Тесье написалъ въ Москвѣ книгу: Les délices de la convalescence, а мнѣ предстоятъ ies tribulations de la convalescence. — Пожалѣвъ о смерти добраго Измайлова, подумалъ я и о вашей грусти. Вы любили его и имѣли въ немъ собесѣдника, съ которымъ можно было вамъ мѣняться не однѣми словами, а и мыслями. Закажите, по данному вами плану, некрологическую статью о немъ Иванчину-Писареву и подарите ею Литературную Газету. Измайловъ[7] оставилъ по себѣ честную память, которую надобно сберечь. Нѣтъ ли у васъ писемъ его, удобныхъ быть напечатанными и приложенными къ некрологіи его? При нынѣшнемъ упадкѣ нравственномъ нашего литтералитета, должно выставлять въ примѣръ и въ пристыженіе имена литераторовъ честныхъ, добросовѣстныхъ и чистыхъ. Покойникъ принадлежалъ къ сему числу: иль твореніи его, можетъ быть, и немногому научишься, но изъ жизни его научишься уважать занятія литературныя и облагороживать свои спoсобности.

Карамзины — въ Ревелѣ; они здоровы, но жалуются на лѣто, которое и здѣсь достойно жалобы и жалости. Въ воздухѣ просто осенняя свѣжесть и суровость. Какъ московское лѣто обходится съ нашимъ садомъ, мягче и вѣжливѣе ли петербургскаго съ дачами, въ которыхъ зябнутъ и мокнутъ? — Дашкова, возмужавшаго или омужавшаго, я еще не видалъ. Любови, и юстиція отбили его отъ старыухъ пріятелей: если онъ и сохранилъ къ нимъ дружбу, то совершенно платоническую. Съ тѣхъ поръ что я боленъ, я его вовсе не видалъ, а и прежде видѣлся съ нимъ только, когда зайду къ нему попросить его о какомъ нибудь дѣлѣ. Предположеніе въ дружбѣ съ министромъ навязываетъ всегда на шею искателей и просителей, требующихъ вашего посредничества. Я отказывать не умѣю и не люблю; берусь быть проводникомъ, а не пружиною, и слѣдовательно за дѣйствіе не отвѣчаю. Дашковъ говорилъ мнѣ прежде о желаніи отпроситься въ отпускъ недѣль на шесть, чтобы повезти молодую свою къ матушкѣ его. Вѣроятно, вы увидите его въ Москвѣ нынѣшнимъ лѣтомъ. — Я и самъ надѣюсь побывать у васъ въ гостяхъ въ концѣ іюля. — Жуковскій теперь въ Царскомъ Селѣ съ Наслѣдникомъ. Онъ все тотъ же, добръ, чистъ, благодушенъ, какъ истинный ученикъ Карамзина; но для дружбы также потерянъ, т. е. для друзей. Рѣшите.и, но весь день его посвященъ ученію внутреннему или внѣшнему: онъ или учится, или учитъ. Дай Богъ трудамъ его имѣть успѣхъ и дать ему Россіи если не поэму, то Героя поэмы для будущихъ поэтовъ Русскихъ. — Государя ожидаютъ сюда къ 24-му, а вслѣдъ за нимъ Петергофскій праздникъ и обнародованіе, столь давно обѣщанное, новыхъ постановленій и преобразованіи государственныхъ и гражданскихъ. — Примите и пр.

P. S. Дашковь легокъ на поминѣ и совѣсть у него чуткая: онъ какъ нарочно былъ у меня сегодня и опровергнулъ мои обвиненія.

Остафьево. 30 октября, 1830 г.

Нѣсколько разъ просилъ я изъ Москвы вѣстей о в. в. п-вѣ и зналъ, что вы здоровы. Теперь лично напоминаю вамъ о себѣ, чтобы узнать отъ васъ самихъ, какъ выносите и проводите эту горестную годину[8]. Вотъ и жаль, что не совершили предполагаемыхъ поѣздокъ въ Ревель и Петербургъ. Вы избѣжали бы печальнаго зрѣлища и тяжкихъ впечатлѣній. Разумѣется, и заочно сердце страждетъ, зная ближнихъ и знакомыхъ въ виду подобной гибели, но все въ отдаленіи имѣешь минуты невольнаго отдыха. Легче идти на приступъ, чѣмъ жить въ осажденномъ городѣ, а Москва теперь точно въ осадѣ у лютаго врага. Слава Богу, кажется, ревность его утихаетъ и опасность уменьшаемъ. И мы тоже живемъ въ осадъ, окопались рвами, заперли ворота и по счастью, донынѣ врагъ не приступалъ къ границамъ нашимъ. Долго не зналъ я, на что рѣшиться: оставаться ли въ деревнѣ или переѣхать въ городъ: но по разнымъ обстоятельствамъ вынужденъ былъ избрать предпочтительно первое послѣднему и, слава Богу, попа не имѣю причины раскаиваться. Сначала было очень тяжело; тяжело и нынѣ, особливо же при полученіи московской почты, когда она приноситъ страшные итоги Погодина[9]; но человѣческая природа не выдерживаетъ долго сильнаго напряженія, нервы въ горести и въ радости растягиваются мало по малу, и за исключеніемъ новыхъ потрясеній, привыкаешь къ своему положенію. Такъ было и со мною. Фонъ Визинъ будетъ обязанъ за свою біографію холерѣ: покрайней мѣрѣ, ревностно занимаюсь ею и, по поводу двухъ комедій его, написалъ большую главу о нашемъ театрѣ или ѳеатрѣ. Боюсь, не слишкомъ ли расписался и разгулялся на просторѣ по пустому мѣсту, ибо театръ нашъ не что иное. Чтобы напитаться стариною нашею, перечиталъ я множество русскихъ книгъ прошлаго столѣтія; дошло дѣло даже и до Тредьяковскаго. Эти чтенія даютъ мнѣ большую охоту написать обозрѣніе русской словесности и выдать Русскую Библіотеку, т. е. выборъ изъ нашихъ стариковъ, которые право были лучше насъ, покрайней мѣрѣ сочнѣе. Въ одномъ Сумароковѣ болѣе мыслей и остроумія, чѣмъ во всѣхъ журналистахъ нашихъ. Изъ него можно бы составить два или три тома весьма любопытныхъ. Не знаете ли вы, есть ли у него комедія, написанная на Эмина? Въ комедіи его «Ядовитый» есть лицо Геростратъ, которое должно быть на кого нибудь нацѣлено, и мнѣ сдается, не на Эмина-ли. Онъ говоритъ въ одной сценѣ:

«О Юпитеръ, о Магометъ, о безмолвный пустынникъ Балтійскаго порта!»[10] Что значитъ этотъ пустынникъ?.. Извините меня, что я въ такое время приступаю къ вамъ съ подобными пустяками. Охота пуще неволи. — Отъ Карамзиныхъ получаю добрыя вѣсти: они безпокоятся только о насъ и сострадаютъ Москвѣ. Должно надѣяться, что бѣда минуетъ ихъ. — Что дѣлаетъ литература наша въ эту холерическую годину? Въ числѣ новостей ограничиваюсь убійственною литературою Маркуса и Погодина, а прочаго не читаю. Грѣшно злословить въ нынѣшніе дни но, Господи прости мое прегрѣшеніе, а Полевому холера съ руки: онъ вѣрно сошлется на заразу въ запоздалости слѣдующихъ томовъ Исторіи. — Знаете ли вы что нибудь о Дашковѣ? Возвратился ли онъ въ Петербургъ, или сидитъ гдѣ нибудь въ засадѣ карантиновъ.

Если в. в. п-во захотите утѣшить меня увѣдомленіемъ о себѣ, то прошу надписать письмо свое въ Подольскъ въ село Остафьево. Почта отходитъ изъ Москвы по понедѣльникамъ и пятницамъ.

Декабря 11, 1830 Остафьево.

Поздравляю в. в. п-во съ выздоровленіемъ Москвы. Слышу, что и англійскій клубъ уже ожилъ. Холера прошла или проходитъ; теперь начнетъ свирѣпствовать другая зараза, зараза разговоровъ холерическихъ. Легко понимаю, что съ мнительнымъ воображеніемъ можно будетъ схватить эту болѣзнь за столомъ въ газетной компаніи, въ которой весь воздухъ сопрется отъ преній и анекдотовъ князя Г., Яковлева и пр. Ко мнѣ прилетѣлъ уже въ ковчегъ воронъ послѣ потопа, — Телеграфъ, котораго я давно не видалъ. Они все въ своемъ допотопномъ положеніи. А каково кажется вамъ запрещеніе Литературной Газеты? По журнальному достоинству она подлежала выговору, но въ политическомъ отношеніи была совершенно невинна.

Впрочемъ, что и говорить о паденіи Литературной Газеты, когда общее землетрясеніе ставитъ вверхъ дномъ всю Европу[11]. Какой будетъ этому конецъ: А пока не хорошо! Между тѣмъ я, подъ шумомъ, взрывовъ волкановъ политическихъ и паденіи газетъ и царствъ, дописываю въ тишинѣ своего Ф. Визина. Завтра при помощи Божіей допишу послѣднюю главу. Тутъ стану исправлять, переписывать на бѣло и въ скорости надѣюсь представить вамъ на студъ.

Спб. 13 апрѣля, 1832.

Я все выжидалъ случая, какъ бы письму моему явиться къ в. в., п-ву не съ пустыми руками. Вотъ оно и передаетъ вамъ подарокъ отъ Пушкина. Хотя я во все это время и не имѣлъ чести писать лично къ вамъ, но надѣюсь, что изъ писемъ моихъ къ женѣ и къ Тургеневу вы видѣли какъ память и преданность мои неизмѣнно вѣрны вамъ. Отпускаемъ къ вамъ своихъ дорогихъ Москвичей, которые пораскажутъ о нашемъ петербургскомъ житьѣ-бытьѣ. Хорошо, если заслушались бы вы и пріѣхали смотрѣть сами на то, что у насъ дѣлается, если что и дѣлается. На первый случай рекомендую вамъ новую книжную лавку — Смирдина, первую европейскую лавку съ русскими книгами. Въ ней не темно не, холодно, не сыро и не грязно: говорю не въ литературномъ отношеніи. Вездѣ — красное дерево, бронза, все такъ нарядно и такъ блеститъ, что русскимъ книгамъ должно быть совѣстно тутъ. По-не-волѣ вспомнишь стихъ Крылова —

Объ обѣдѣ для новоселья, на которомъ журналисты перепились пьяные и за который потомъ въ журналахъ передрались, говорить не стану. Увидимъ, какова будетъ дижестія этого обѣда, т. е. альманахъ; который обязались мы поставить въ благодарность на хлѣбъ-соль. Здѣсь есть довольно много движенія въ литературѣ, но движенія безъ дѣятельности и дѣйствія. Смирдинъ, сказываютъ, снимаетъ Сѣверную Пчелу и Сынъ Отечества и даетъ, за право прежнимъ откупщикамъ по 60 или 50 тысячь ежегодно. —

Здѣсь говорятъ, что Уваровъ будетъ товарищемъ министра просвѣщенія, а другіе — и министромъ. Не знаютъ: радоваться ли тому…. Чего бы лучше Блудова на это министерство? — Хомяковъ читалъ намъ свою трагедію «Дмитрій Самозванецъ», продолженіе и въ родѣ трагедіи Пушкина, но въ ней есть болѣе лирическаго. Вообще произведеніе очень замѣчательное и показывающее зрѣющій талантъ автора. Онъ отдастъ ее въ печать, и кажется она уже вышла изъ когтей цензуры съ немногими царапинами. Совѣтую вамъ, выписать новое сочиненіе Сальванди «La Révolution et les Révolutionnares», второе изданіе: въ первомъ дается отчетъ въ 16 мѣсяцахъ. въ другомъ добавленномъ изданіи уже 20. Здѣсь его нѣтъ въ продажѣ, а то поспѣшилъ. бы и къ вамъ. Въ немъ живо и горячо описывается состояніе нынѣшней Франціи. — Политическихъ новостей здѣсь нѣтъ: всѣ глаза выпучены на Бельгію и на Анкону и ожидаютъ, чѣмъ они разрѣшатся. Я думаю, мышью. — Aurons nous la paix ou la guerre? спрашивали у Талейрана: Ni l’une ni l’autre — отвѣчалъ онъ. И сей отвѣтъ удивительно вѣрно характеризуетъ нашу эпоху. Главное политическое событіе въ Петербурге есть запрещеніе азартныхъ игръ: этою мѣрою усилилась оппозиція. И старикъ Румянцовъ того и смотри займетъ у насъ мѣсто старика Лафайета[12]. Вижу довольно часто Блудова и рѣдко Дашкова, который самъ никуда не ѣздитъ и принимаетъ къ себѣ только въ означенные дни. Жуковскій, разумѣется, все тотъ же. Жаль, что здоровье его опять портится, судья по желтому лицу его. — Всѣ ваши знакомые ожидаютъ васъ весною сюда. Право. прогуляйтесь къ намъ. Угостимъ васъ, какъ только умѣемъ и можемъ. Въ ожиданіи пріятнаго событія надеждъ нашихъ. Имѣю честь и пр.

С. П-бургъ. іюня 1837.

Позвольте мнѣ поднести в. в. п-ву въ подарокъ картинку, которая, вѣроятно намъ полюбится. По крайней мѣрѣ купилъ я ее въ надеждѣ, что и она займетъ мѣстечко на одной изъ разнообразныхъ вашихъ стѣнъ.. Не пропадите только привидѣнія и отыщите его между деревьями[13]. Вотъ, и лѣто на дворѣ, или по крайней мѣрѣ въ календарѣ, а у насъ такой холодъ, что сущая осень; но не менѣе того настала обыкновенная пора вашихъ путевыхъ предположеній и, судя по письму нашему къ Екатеринѣ Андреевнѣ, есть никоторыя вѣроятности и въ пользу Петербурга. Милости просимъ! Карамзины уже отправились въ Ревель и приказали сказать вамъ, что будутъ сидѣть у моря и ждать васъ. Въ августѣ отправятся они въ Дерптъ. Вообще нашъ кругъ рѣдѣетъ Жуковскаго здоровье такъ плохо, что рѣшеніемъ медиковъ, присланныхъ къ нему на совѣщаніе отъ Императора, положено ему ѣхать въ Эмсъ, а на зиму въ Италію, или въ южную Германію. Не смотря, что жаль разстаться съ нимъ на годъ, но я перекрестился отъ радости и разцѣловалъ доктора Арендта, когда узналъ, что дѣло рѣшено. Все это время Жуковскій истинно сокрушалъ насъ болѣзненнымъ лицомъ своимъ. Постоянное кровотеченіе совершенно изнурило его и угрожаетъ водяною. Онъ бѣлъ, желтъ и прозраченъ какъ воскъ. Духъ его былъ также въ разительномъ упадкѣ. Дай Богъ, чтобы время не ушло и воды могли бы помочь ему. Тургеневъ также пускается странствовать по бѣлому снѣгу, не зная, гдѣ бросить якорь свой за разными холерными и политическими карантинами, разставленными вдоль и поперекъ Европы. На подставу возвратился къ намъ Михаилъ Вьельгорскій, нимало не измѣнившійся въ трехлѣтнее отсутствіе, хотя и выучился языкамъ греческому и еврейскому и окурился германскою Философіею. Но всѣ эти пріобрѣтенія не подавили собственности его, и онъ попрежнему милъ, любезенъ и добрый пріятель. Здѣсь есть еще замѣчательный гость: Поццо ди Борго, но я еще не встрѣчалъ его и даже не слыхалъ о немъ ничего особеннаго и животрепещущаго. — Городскія гостинныя уже закрыты, а сельскія за холодомъ еще не растворены, и такимъ образомъ люди не сходятся, и движеніе общежитія пока въ оцѣпенѣніи. Впрочемъ, Петербургъ такой глухой городъ, что не скоро дождешься въ немъ эха. Здѣсь на дѣлѣ сбывается извѣстная шутка иностранца, что въ Россіи рѣчи мерзнутъ въ воздухѣ; по крайней мѣрѣ — умныя. Въ литературномъ мірѣ, за исключеніемъ обѣщаннаго позволенія, даннаго Пушкину, — издавать газету и съ политическими извѣстіями, нѣтъ ничего новаго. Но и это важное событіе, ибо подрываетъ журнальный откупъ, снятый Гречемъ и Булгаринымъ. Желая воскресить для васъ А. Е. Измайлова, сообщу вамъ одинъ анекдотъ о графѣ Хвостовѣ. Онъ публично упалъ и растянулся на землѣ, на Елагинскомъ гуляньѣ, садясь въ коляску свою. Жена завизжала, и весь народъ бросился смотрѣть его и слушать ее; но все обошлось безъ бѣды, и града подняли, какъ, ни въ чемъ не бывало. Приключеніе это, вѣроятно. будетъ воспѣто самимъ Хвостовыми. Быль и другой случай подъ деревомъ въ Лѣтнемъ саду. За неимѣніемъ Измайлова неугодно ли будетъ в. в. п-ву предложить этотъ сюжетъ сосѣду вашему Неѣлову[14]. Впрочемъ, бѣдный Хвостовъ жалокъ; онъ такъ дряхлъ и разслабъ, что недолго осталось ему публично падать, писать и…

Молодое министерство наше хвораетъ, т. е. не нравственно и не политически, а просто — тѣлесно. Блудовъ и Дашковъ — не здоровы. Перваго я видѣлъ, онъ простудился; другаго мало видишь и здороваго, а о больномъ и говорить нечего. Онъ, я думаю, хотѣлъ бы заочно показывать и языкъ свой доктору, если можно. Всѣ общіе друзья наши свидѣтельствуютъ вамъ свое почтеніе, а здѣсь остающіеся приглашаютъ васъ въ гости. Получили-ли вы отъ Беллизара нѣсколько изъ новопривезенныхъ книгъ? Есть между прочимъ и довольно замѣчательныя, хотя ультра-романтическая литература, т. е. уголовная, тюремная, лобная и циническая, овладѣла почти всѣми типографическими станками. Есть книга: La pile de Volta, recueil d’anecdotes violentes, publiées par un partisan de la litterature galvanique. Книга пустая, но заглавіе очень хорошо, а эпиграфъ еще лучше: Vous voulez des secousses nerveuses, vous en aurez. И въ самомъ дѣлѣ, книга, которую не нужно запивать готманскими каплями, теперь не произведешь никакого дѣйствія.

С-пб. 19 іюля 1632.

Я былъ тронутъ живѣйшимъ чувствомъ благодарности, получивъ обязательное письмо в. в. и-за — лестное и драгоцѣнное свидѣтельство вашего вниманія и заочнаго дружескаго благорасположенія къ Остафьевскому имениннику, ибо, когда меня и нѣтъ, я все таки именинникъ въ одномъ Остафьевѣ. Въ другомъ мѣстѣ, гдѣ бы то ни было, я — просто безыменный. Тамъ сердце, память и всѣ чувства души даютъ какой-то особенный смыслъ Петрову дню и смыслъ непереводимый, во всѣхъ отношеніяхъ этого слова. Ни на какой языкъ и никакъ съ мѣста его не переведешь. Сколькихъ уже нѣтъ, которые праздновали съ нами этотъ день: изъ живыхъ — какъ многихъ судьба разбросала и растасовала: кого вверхъ, кого внизъ, а все разрознила. — Отъ Жуковскаго и маленькаго Гримма-пилигрима[15] имѣли мы извѣстія изъ Любека. Они доплыли благополучно, хотя плыли съ трудомъ и опасностью. Погода была довольно крутая. Теперь и они разъѣхались каждый въ свою сторону. Жуковскій на морѣ чувствовалъ себѣ бодрѣе и здоровѣй, по крайней мѣрѣ кровь остановилась. Хорошо, что успѣлъ онъ во время убраться. Холера сильно свирѣпствуетъ въ Любекѣ, и вѣроятно пароходное сообщеніе съ Петербургомъ на время прекратится. Холера разнеслась и по водамъ, между прочимъ въ Теплицѣ, а какъ слышно — и въ Карлсбадѣ, Видно, никому не миновать ея. Беллизаръ сказывалъ мнѣ, что онъ вамъ постоянно пересылаетъ замѣчательныя новости. Авось, не доставилъ онъ еще слѣдующей, и мой гостинецъ не опоздаетъ. Это — письма молодаго кн. Мещерскаго, сына Синодальнаго и письма нѣсколько синодскія, а съ другой стороны много ребяческаго жара и болтовни, много самохвальства, не только патріотическаго, которое извинительно и даже увлекательно, когда оно поддержано дарованіемъ, но много самохвальства личнаго и вовсе не приличнаго. Признаюсь, излишній патріотизмъ и въ самомъ эпиграфѣ. Выходя на бой съ Европою, смѣшно взять Шаховскаго герольдомъ своимъ, смѣшно имѣть союзникомъ себѣ и Mr. Masclet[16]. Съ ними не далеко уйдешь и никого не испугаешь. Впрочемъ, книгу все прочесть можно съ любопытствомъ и съ желаніемъ автору болѣе зрѣлости въ мысляхъ, ибо благонамѣренность одна въ подобныхъ случаяхъ недостаточна. Испанская пословица говоритъ, что адъ вымощенъ благими намѣреніями. Что въ нихъ, когда они разряжаются промахами! Намъ обѣщаютъ новую оду на сооруженіе колонны, которое послѣдуетъ 30 августа. Вотъ, в. в. п-во, пріѣзжайте на этотъ праздникъ, т. ѣ. не на оду, а на колонну. Въ Ревель уже вамъ ѣхать не за чѣмъ, по крайней мѣрѣ не застанете болѣе тамъ Карамзиныхъ. 20 нынѣшнаго мѣсяца выѣзжаютъ они въ Дерптъ. Молодой или будущій газетчикъ занятъ своею беременностію. Тяжелый подвигъ, особенно при недостаткѣ сотрудниковъ. Пришлите что-нибудь новорожденному на зубокъ. — Смирдинъ замышляетъ новое изданіе Исторіи Россійской. А что дѣлаетъ кривой романистъ и слѣпой историкъ? Здѣсь говорили, что онъ будетъ въ числѣ депутаціи, которая отправляется изъ Москвы благодарить государя отъ лица купечества.

Спб. 17 сент. 1832.

Благодѣтельное пособіе в. в. п-ва бѣдному Реуту[17]; пришло въ самую пору и послужило ему добрыми проводами въ дальній путь. Онъ вскорѣ послѣ того и скончался. Извините меня, что извѣщаю васъ поздно о немедленномъ исполненіи порученія вашего. Я и самъ былъ боленъ ц озабоченъ разными хлопотами; теперь при мертвой буквѣ посылаю вамъ и живую граммату — поэта Пушкина и будущаго газетчика. Благословите его на новое поприще. Авось, съ легкой руки вашей одержитъ онъ побѣду надъ врагами ада, т. е. Телеграфа, зажметъ ротъ Пчелѣ и прочиститъ стекла Телескопу. Новостей политическихъ и литературныхъ сообщать вамъ нечего, если и есть онѣ: Home n’est plus dans Rome, elle est toute à Moscou. Царь и Пушкинъ y васъ, политика и литература воцаренныя. Теперь. Петербургъ — упраздненный городъ, и за неимѣніемъ новостей вчера распустили было слухъ, что умеръ Хвостовъ, но, благодареніе Фебу, онъ еще здравствуетъ. Изъ Дерпта получаю довольно частыя извѣстія. Андрей и Александръ уже студенты. По части ученія, Екатерина Андреевна, кажется, довольна своемъ пребываніемь въ Дерптѣ; но впрочемъ ей все еще не по себѣ и дико въ этой новой и привычкамъ ея совершенно чуждой атмосферѣ. На сыновей своихъ смотрѣла она донынѣ. какъ на дѣтей, а теперь видитъ въ нихъ юношей на поприщѣ, извѣстномъ намъ легендами преподобнаго Языкова. Крутой переходъ, нечего сказать, особенно же для матери, какова она. Се til que je tenais jadis duns mes mains, пишетъ она мнѣ, et au bout duquel je eroyais que mes fils se trouvaient, id m'échappe continuellement, ou se romp! souvent; si l'étais sure, que ce n’est pas niai pour eux, je serais tout de suite tranquille et calme, mais c’est, cette incertitude qui est si penible pour moi…. Опасенія и волненія материнскія понятны, но должно надѣяться, что все, обойдется хорошо и кончится къ лучшему. Во всякомъ случаѣ она исполняетъ обязанность и волю отцовскую. Карамзинъ всегда желалъ, чтобы сыновья его окончили свое образованіе въ германскомъ или въ дерптскомъ университетѣ. Сыновьямъ Карамзина мало имѣть обыкновенное воспитаніе, имъ нужно явиться къ свѣтъ и съ Карамзинскимъ образованіемъ. — Мы въ это послѣднее время часто говорили съ Пушкинымъ о необходимости жизнеописанія Карамзина. Это совершенно дѣло ваше, но сердцу, по уму, по обстоятельствамъ; это необходимое пополненіе собственныхъ вашихъ Записокъ, вторая половина жизни вашей. Вся жизнь Карамзина слилась съ вашею, и намять ваша — одно ея живое хранилище. Какъ вы знаете его, такъ никто не знаетъ. Если вы уже не хотите приступить къ труду полному и цѣльному, то передайте по крайней мѣрѣ мнѣ изъ памяти своей біографическіе матеріалы, т. е. сокровища, которыя имѣете вы одни, и я подъ руководствомъ вашимъ буду приводить ихъ въ единство. Вы когда-то дозволили миѣ предложить вамъ вопросы о жизни Николая Михайловича; если уже никакъ не согласитесь написать отъ себя біографическія записки о немъ, то повторяю просьбу мою о дозволеніи представить вамъ нѣкоторые пункты для поясненія. Время уходитъ, и мы уходимъ. Многое изъ того, что видѣли мы сами, перешло уже въ баснословныя преданія, или и вовсе поглощено забвеніемъ. Надобно сдавать свои драгоцѣнности въ сохранное мѣсто.

О Жуковскомъ послѣднія вѣсти были довольно утѣшительны. Онъ поправляется въ здоровьѣ своемъ. Теперь долженъ онъ уже быть въ Италіи. Отъ Гримма-пилигрима имѣли мы также извѣстія изъ Германіи, а на зиму собирается и онъ въ Италію. На дняхъ Д. Н. Блудовъ имѣлъ легкой припадокъ холерины, которая хотя и не сильно, а все колышется здѣсь въ народѣ. До нынѣшняго времени переваляла она человѣкъ 700, изъ коихъ болѣе половины умерло. Д. П. Дашковъ одержимъ все тѣмъ-же припадкомъ невидимости. По крайней мѣрѣ онъ и тутъ, какъ Юстиція, нелицепріятенъ, потому что равно всѣ жалуются на недоступность его — и пріятели, и недоброжелатели.

Посылаю в. в. п-ву въ гостинецъ историческую щепку изъ подмостка, разодраннаго колонною, когда тащили ее и ставили. Я самъ взялъ эту добычу по горячимъ слѣдамъ колонны. Вьельгорскій свидѣтельствуетъ вамъ свое почтеніе. Онъ скоро ожидаетъ жену свою.

Дек. 31 г. 1832.

Приношу в. в. п-ву съ истекающимъ годомъ и съ поздравленіями на будущій повинную Ропщу мою, или правильнѣе сказать, повинную руку (но невинное сердце) за долгое и невольное молчаніе. Вы требуете собственноручнаго свидѣтельства отъ меня въ моемъ настоящемъ званіи: согласно требованію вашему, клянусь вамъ въ полномъ умѣ и въ совершенномъ здоровьѣ тѣла и духа, что точно я нижеподписавшійся — исправляющій должность вице-директора департамента внѣшней торговли, и тѣмъ болѣе могу васъ въ томъ удостовѣрить, что по милости Божіей приходилось мнѣ въ иное утро подписываться въ томъ до 400 разъ и болѣе. Послѣ того нельзя не вѣрить тому и не затвердить этой истины, отъ которой иногда зарябитъ у меня въ глазахъ и такъ надоѣстъ мнѣ имя мое, что для роздыха и развлеченія радъ бы вмѣсто князя Петра Вяземскаго написать: графъ Димитрій Хвостовъ. Для полной очистки старыхъ дѣлъ, лежащихъ на совѣсти моей, спѣшу также довести до свѣдѣнія вашего порученіе, давно на меня возложенное. Вотъ что маленькій Гриммъ писалъ ко мнѣ изъ Венеціи: «Я давно сбирался попросить тебя дать знать И. И. Дмитріеву, что я очень огорченъ его холодностію въ послѣдніе дни моего пребыванія въ Москвѣ и что если я виноватъ, то невинно, и потому ему легко простить мнѣ и любить меня по старому.»

Прошу покорнѣйше сообщить мнѣ заключеніе ваше по этой аппелляціи, для передачи по принадлежности. — Жуковскій остался на зиму въ Швейцаріи, не столько по необходимости, сколько изъ предосторожности. Ему болѣе всего нуженъ покой, нужна неподвижность, а онъ боялся, что въ Италіи не усидитъ на мѣстѣ, захочетъ видѣть то, другое и десятое, и слѣдовательно утомится. Скуку охранительную предпочелъ онъ дѣятельному удовольствію и, какъ ваша Мышь, зарылся въ сыръ, но только не голландскій, а швейцарскій. Теперь болѣе прежняго должно ему заботиться о здоровьѣ своемъ, и должно намъ всѣмъ желать ему здоровья, ибо вѣроятно генералу Мердеру нельзя будетъ продолжать служеніе свое при Цесаревичѣ. Онъ очень разстроенъ въ здоровій своемъ, и полагаютъ въ немъ аневризмъ въ сердцѣ, или другую болѣзнь въ сердцѣ, мучительную и опасную, такъ что при каждомъ припадкѣ ея сомнѣваются въ жизни его. На время, мѣсто его заступилъ генералъ Кавелинъ, бывшій адъютантъ Государя еще тогда, когда былъ онъ великимъ княземъ, а нынѣ директоръ пажескаго корпуса. Всѣ очень жалѣютъ о Мердерѣ, заслужившимъ общее уваженіе и общую довѣренность. — Новостей никакихъ нѣтъ, кромѣ газетныхъ. Урны крестовъ, лентъ, чиновъ, наградъ еще покрыты тьмою. Что скажетъ завтра, а пока лихорадка желаній, страховъ и надеждъ колотитъ православный народъ. Урна европейской политики, не смотря на многіе признаки, содержитъ вѣроятно болѣе бѣлыхъ шаровъ мира, нежели черныхъ шаровъ войны. Франція, кажется, успокоивается, и нынѣшнее, министерство овладѣло обстоятельствами, по крайней мѣрѣ на эту сессію. Это все таки залогъ спокойствія, потому что Франція — настоящій ящикъ Пандоры. Урна же русской литературы — полупустой штофъ съ какою-то настойкой альманаховъ, романовъ и тому подобныхъ спецій. Ожидать хорошаго нечего. Имѣю честь рекомендовать на будущій годъ призрѣнную мною питомицу, Коммерческую Газету, въ которой послѣдуютъ нѣкоторыя преобразованія и, если Богъ и добрые люди помогутъ, нѣкоторыя улучшенія.

Дашковъ по старому: друзья видятъ его развѣ тогда, когда онъ приснится имъ. Блудовъ по старому же многообразенъ и на все поспѣваетъ: министерствовать, ѣздить, говорить. Всѣ имъ очень довольны. Карамзины довольно благополучно проживаютъ въ Дерптѣ.

Спб, 2 февр. 1833.

Баронъ Розенъ, издатель Альціоны, просилъ меня представить альманахъ его патріарху нашей словесности, и я поспѣшаю исполнить порученіе его. Вы тутъ найдете мою стихотворную каррикатуру ультра-романтическую, написанную для шутки и съ умысломъ поддѣлаться подъ нѣкоторыхъ Французскихъ поэтовъ новѣйшей школы. Полевой не поняли) всего этого и критикуетъ меня вправду[18]. Я еще не имѣлъ чести принести в. в. п-ву благодареніе мое за письмо ваше отъ 5 января. Я получилъ его больной, въ постелѣ и въ расправѣ у гриппы, которая продержала меня довольно долго. А вы избѣжали-ли инфлуенціи ея? Здѣсь перебрала она всѣхъ поголовно. Смертныхъ случаевъ было очень немного, но были однакоже и жертвы. Вы безъ сомнѣнія уже знаете о знаменитомъ законодательномъ засѣданіи государственнаго совѣта. Государь говорилъ, сказываютъ, много и хорошо и предсѣдательствовалъ или предводительствовалъ засѣданіемъ съ большимъ искусствомъ, т. е. если не именно предсѣдательствомъ (потому что все таки князь Кочубей сидѣлъ на предсѣдательскомъ мѣстѣ), то но крайней мѣрѣ дѣломъ. Вчера Государь былъ опять въ совѣтѣ; читали манифестъ, который будетъ обнародованъ предъ выпускомъ въ свѣтъ приготовленнаго Свода Законовъ. Не имѣю еще никакого свѣдѣнія о вчерашнемъ засѣданіи. Рескриртъ, на имя Сперанскаго послѣдовавшій, написанъ Блудовымъ. А между тѣмъ Блудовъ былъ въ числѣ и въ весьма маломъ числѣ тѣхъ, которые, при разсужденіи о приведеніи въ законное дѣйствіе Свода, явили нѣкоторую оппозицію и настояли, чтобы Сводъ сей не былъ безъ предварительнаго испытанія облеченъ законною силою. Впрочемъ рескриптъ сей какъ ни лестенъ, но все самый образъ пожалованія Сперанскаго андреевскимъ кавалеромъ еще былъ для него лестнѣе, ибо онъ посвященъ въ рыцари на мѣстѣ сраженія и изъ рукъ Государя, который въ самое засѣданіе откололъ съ себя звѣзду и надѣлъ на него. — Въ самое то время, какъ я собирался составить, съ позволенія вашего, біографическіе вопросы о Карамзинѣ, явился ко мнѣ Перевощиковъ, бывшій Казанскій, а послѣ Дерптскій профессоръ, и сказалъ мнѣ о намѣреніи своемъ написать жизнь Николая Михайловича и обозрѣніе сочиненій его. Вотъ вопросы, мнѣ имъ представленные. Нѣкоторые изъ нихъ замѣчательны своею простосердечностію. Не угодно ли будетъ вамъ просмотрѣть ихъ и отвѣчать на тѣ, которые покажутся вамъ достойными вниманія и отвѣта? Во всякомъ случаѣ благосклонный трудъ вашъ пригодится и мнѣ. Перевощиковъ ума не очень остраго и глубокомысленнаго, но литературные труды его не безъ достоинства. Біографическіе матеріалы его къ жизнеописанію Ломоносова, помѣщенные когда-то въ Вѣстникѣ Европы Каченовскаго, сколько помнится мнѣ, собраны съ благоразуміемъ и знаніемъ. Но вообще онъ заслуживаетъ ободренія вашего въ трудѣ, который нынѣ предпринимаетъ, но уваженію и глубокой преданности къ памяти Карамзина. Я осмѣлился поручиться за васъ, что вы но возможности не откажете ему въ пособіяхъ и будете содѣйствовать его благонамѣренному предпріятію. Онъ готовъ предаться совершенно руководству вашему и повергнуть трудъ свои сужденію людей, бывшихъ въ короткихъ сношеніяхъ съ Карамзинымъ. Но всякомъ случаѣ трудъ его не будетъ помѣхою моему, и я охотно даю ему шагъ предо мною. Неизвѣстно еще, когда приступлю я къ дѣлу, а онъ уже готовъ приступить. По крайней мѣрѣ будетъ нѣчто полное о Карамзинѣ, и долгъ народной благодарности будетъ отчасти уплаченъ. Къ тому же при добрыхъ совѣтахъ и внимательномъ надзорѣ за сочиненіемъ, можно надѣяться, что оно будетъ имѣть нѣкоторое литературное достоинство. — Я имѣлъ случай передать на-дняхъ порученія ваши Жуковскому и маленькому Гримму. Семейство мое свидѣтельствуетъ вамъ свое почтеніе, въ которомъ и я, какъ глава семейства, главный участникъ.

Спб. мая 10. 1833 г.

К. С. Сербиновичъ будетъ имѣть честь вручить в. в. п-ву сіи строки. Онъ безъ сомнѣнія давно извѣстенъ вамъ по имени. по преданности его къ семейству Карамзиныхъ и по довѣренности и уваженію къ нему покойнаго Николая Михайдовича, при которомъ находился онъ чиновникомъ, такъ сказать, по особымъ порученіямъ историческимъ. Довольно и этого, чтобы расположить васъ въ пользу новаго знакомца, потому и не стану болѣе ходатайствовать о милостивомъ пріемѣ. — Приношу живѣйшую благодарность мою за письмо ваше, вчера полученное. Я совершенно согласенъ съ мнѣніемъ вашимъ о предъявленномъ вамъ[19] вопросителѣ. Главное достоинство его въ томъ, что онъ честный литераторъ. Грустно признаться, а мы доживемъ или дожили до того, что про литератора, какъ про лакея, можно сказать въ похвалу, что такой-то не пьяница и проч. — Впрочемъ, дѣло не въ вопросахъ, а въ отвѣтахъ. Напишите ихъ, а этотъ кладъ уже не пропадетъ. Что вы знаете о Николаѣ Михайловичѣ, того никто не знаетъ. Никогда не прощу себѣ, что я не былъ въ Москвѣ вашимъ тайнымъ письменнымъ шпіономъ для потомства, вашимъ Ласкарисомъ. Сколько бы сокровищей было теперь въ моемъ меморіалѣ! Да то и бѣда, что Русскій человѣкъ заднимъ умомъ крѣпокъ. Спохватился да поздно. Теперь и радъ бы записывать, разговорныя достопамятности, но записывать нечего. — Радуюсь вашимъ сборамъ, но, признаюсь, не очень имъ довѣряю. Поспѣшите пріѣхать полюбоваться выставкою. Есть на что посмотрѣть. На дняхъ Царь и Царица угощали во дворцѣ обѣдомъ всѣхъ нашихъ православныхъ бородачей, фабрикантовъ и промышленниковъ. Было человѣкъ 400, поболѣе. Государь сегодня въ ночь выѣзжаетъ осмотрѣть войска въ Ригѣ, Динабургскую крѣпость и возвратится въ концѣ мѣсяца чрезъ Ревель моремъ. Жена моя въ Дерптѣ, куда отправилась на другой день по полученіи извѣстія о смерти бѣднаго Николиньки. Она нашла Екат. Андреевну здоровую, твердую, трогательно-покорную, какъ и должно было ожидать, зная ее, но глубоко уязвленную несчастіемъ своимъ. Тяжело ей будетъ пребываніе въ Дерптѣ, и не знаю, на что рѣшится она. На лѣто переѣхали они въ загородный домъ, въ верстѣ съ чѣмъ-то отъ города. Мещерская такъ и выѣхала изъ Петербурга, не зная о несчастіи своемъ. Мужъ хотѣлъ сказать о томъ ей дорогою. подъѣзжая къ Дерпту. Она была въ такомъ ослѣпленіи, въ такой недогадливости о несчастіи своемъ, что точно было больно пробудить ее и открыть ей глаза. Къ сожалѣнію моему, до сентября и думать не могу ѣхать повидаться съ ними. — Я на дняхъ получилъ очень милое письмо отъ Сѣверина, къ которому пересылалъ я нѣсколько писемъ для Жуковскаго. Онъ. кажется, довольно скучаетъ своимъ швейцарскимъ пастушествомъ и буколико-дипломатическимъ мѣстомъ. Вотъ что онъ, между прочимъ, говоритъ въ письмѣ о васъ и Карамзиныхъ: «Увѣрь ихъ и Ивана Ивановича. что въ чувствахъ любви моей къ нимъ, почтенія, признательности никогда не было и не будетъ перемѣны.» — Я въ искренности словъ его увѣренъ, но онъ раздраженъ обстоятельствами. сперва слишкомъ благопріятными. теперь черезъ чуръ противуположными, покрайней мѣрѣ по сравненію съ другими. И онъ никакъ не можетъ управиться съ судьбою своею, которая его то пучила (хотя и не физически). то теперь сушитъ. Жуковскому лучше. Онъ, въ ожиданіи поры питейной, прокатился по Италіи т. е. долженъ былъ взглянуть на Неаполь и на Римъ. Въ реэстрѣ гостинцевъ, высылаемыхъ Тургеневымъ въ Россію, значится между прочимъ: «маленькая головка, найденная мною въ Пестумѣ на мраморѣ, найденномъ въ Тускулумѣ, — отослать къ И. И. Дмитріеву на память о Гримушкѣ.» — Ни гостинцевъ, ни головки еще нѣтъ. Едва осталось мнѣ мѣсто, чтобы на скоро и не очень шаркая проститься съ в. в. п-мъ и засвидѣтельствовать вамъ чувство душевнаго почтенія и неизмѣнной преданности.

Спб. 14 авг. 1833.

Сердечно обрадовался я доброй вѣсти о вашемъ благополучномъ возвращеніи къ московскимъ пенатамъ и приношу живѣйшую благодарность в. в. п-ву за обязательное письмо, коимъ вы меня о томъ извѣщаете. Надѣюсь, что сей счастливый походъ дастъ вамъ охоту совершить и другой на будущій годъ. Надобно вамъ пользоваться бодрою старостью вашею — въ добрый часъ молвить, а въ худой промолчать — и дать друзьямъ вашимъ вкушать отъ цвѣта и плодовъ ума вашего вѣчно-юнаго. Могу увѣрить васъ, что вы оставили въ насъ живѣйшее и пріятнѣйшее впечатлѣніе. Наши отношенія всѣ такъ подъ No, разговоры наши такіе протоколы, мы всѣ такія оффиціальныя лица, что право обдаетъ душу и умъ свѣжестью и благоуханіемъ, какъ побесѣдуешь съ человѣкомъ изъ другой и высшей сферы. — Я отдалъ Д. Н. Блудову записочку вашу, и онъ, кажется, готовъ исполнить по возможности желаніе ваше. Я даже слышалъ, что П. П. Свиньинъ былъ уже послѣ отъѣзда вашего нѣсколько разъ у него. Впрочемъ, слышно, что Свиньинъ — одинъ изъ главныхъ редакторовъ журнала Смирдина и, можетъ быть, теперь уже не будетъ нужно ему и времени не будетъ заниматься службою. Хороша программа новаго журнала! Самое заглавіе — нелѣпость. Библіотека для Чтенія! Да для чего же и можетъ служить библіотека? Московскій Нащокинъ говоритъ: «послѣ того можно сказать: карета для ѣзды.» — Что за глупость рѣзкость сужденіи, къ коимъ прибѣгали журналисты, какъ къ самому крайнему средству. Не въ рѣзкости сужденій бѣда, а въ неприличности, въ пристрастіи, въ наглости, въ невѣжествѣ, въ плоскости, въ подлости оныхъ. Рѣзкое сужденіе, но добросовѣстное и на благонамѣренномъ понятіи основанное, не пятно журналу, а напротивъ заманка и подстреканіе для читателя. Тупыя, пошлыя, безцвѣтныя сужденія — вотъ что моритъ читателя и журналъ. По важности содержанія и благородному тону не будетъ уступать лучшимъ иностраннымъ журналамъ сего рода! Точно харчевникъ, который, открывая харчевню свою, увѣряетъ почтеннѣйшую публику, что она не уступитъ лучшимъ рестораціямъ. Что значитъ журналъ, который заранѣе объявляетъ, что не будетъ входить въ споры ни съ какими журналами и не отвѣчаетъ ни на какія критики! Да стало быть онъ не журналъ! Журналъ — дѣйствующее лицо; онъ долженъ быть на площади, въ толпѣ, въ тѣснотѣ народной, отвѣчать на право а на лѣво, задирать разговоры, пренія, быть всегда на ногахъ, въ движеніи, до поту лица своего. А что за журналъ, т. е. трибунъ литературный, который объявляетъ: «не говорите со мною, потому что я никому отвѣчать не буду.» — Такъ спать ложись и валяйся на печи, а на площадь не суйся. — Дѣло не связываться съ негодяями, не драться на кулачки; но сказать, что не отвѣчаешь ни на какія критики, — глупо и неловко, потому что солжешь: будешь отвѣчать, покрѣпишься-покрѣпишься да и сорвешься. Если судить по вывѣскѣ, такъ немного добра ожидать отъ новаго журнала. — Я видѣлъ, но не читалъ еще журнала Московскаго университета[20]. Хвалятъ его. — Съ будущаго года будетъ выходить журналъ отъ Министерства Народнаго Просвѣщенія, подъ вѣдѣніемъ Сербиновича. — Сегодня имѣлъ я честь получить второе письмо ваше и приношеніе Глинки съ супругою, которое съ письмомъ ея къ вамъ передамъ Д. Н. Блудову. Пушкинъ собирается на днихъ отплатить вамъ визитъ въ Москвѣ. Жалѣю, что не могу сравниться въ учтивости съ нимъ. — Дерптскія вѣсти теперь хороши, а были очень печальны. Карамзинымъ домъ уже нанятъ, или квартира въ домѣ графа Кутузова, на площади у Михайловскаго дворца. Новостей нѣтъ, новости готовятся. Прадтъ уже чинитъ перо свое и готовится описать новый конгрессъ, или новое свиданіе, потому что слово конгрессъ уже устарѣло и не въ чести. Дай Богъ всего хорошаго, и я люблю свиданія, потому въ отвѣтъ вамъ говорю также я до свиданія, но безъ робости, а съ полною надеждою, что вы еще разъ погостите у насъ на здоровье и на многія лѣта. Съ истиннымъ и глубочайшемъ почтеніемъ и проч.

Сказываютъ, что Уваровъ просилъ Шишкова дать отъ лица Академіи по 10,000 рублей на памятники Державина и Карамзина; но старикъ никакъ не даетъ болѣе 1000 рублей.чтобы не обидѣть стараго слога въ лицѣ Ломоносова. на памятникъ коего Академія дала столько же.

Спб. окт. 1, 1833.

Поздно отвѣчаю на обязательное письмо в. в. п-ва, потому что я ѣздилъ, если не совсѣмъ въ чужіе края, какъ возвѣстила о томъ московская молва, но но вашимъ слѣдамъ ѣздилъ въ русскіе чужіе края, т. е. въ Дерптъ, гдѣ около 2 недѣль погостилъ у Карамзиныхъ. Нашелъ я ихъ въ новомъ горѣ отъ смерти маленькаго Мешерскаго. Теперь же оба наши, или три наши семейства возвратились въ Петербургъ; Карамзины со вчерашняго дня. Бѣдственна была для нихъ эта поѣздка въ Дерптъ. Авось, этою попыткою расплатились они съ судьбою, и отнынѣ настанутъ для нихъ лучшія времена. — Не знаю, съ чего взяли, что я ѣду заграницу. Въ мечтаніяхъ и надеждахъ моихъ я иногда заношусь въ безграничную даль, но на яву я пока весьма ограниченъ и остаюсь въ границахъ умѣренности и строгой существенности. Жуковскій здѣсь: здоровье его очень понравилось. Я съѣхался съ нимъ въ Дерптѣ и провелъ двое сутокъ, а здѣсь еще не видалъ его, потому что онъ въ Д. Селѣ и прежде половины октября не возвратится въ городъ, вмѣстѣ съ царскою фамиліею. Д. Н. Блудова я теперь съ пріѣзда не видалъ еще и не знаю, какъ идетъ подписка и проэктъ памятника; но о вашемъ приношеніи, вмѣстѣ съ прочими, послѣдовавшими на нашемъ обѣдѣ, кажется, было объявлено въ журналѣ М. В. Д.[21]. Собесѣдникъ нашъ баронъ Люцероде[22] не нахвалится Москвою и благосклоннымъ пріемомъ нашилъ. Вообще онъ очень доволенъ путешествіемъ своимъ по Россіи и смотрѣлъ на нее глазами доброжелательнаго и образованнаго иностранца, что встрѣчается весьма рѣдко въ отношеніи къ намъ. Къ сожалѣнію нашему, онъ насъ оставляетъ на время и ѣдетъ на зиму къ себѣ въ Дрезденъ. Хорошо покрайней мѣрѣ то, что благопріятныя впечатлѣнія, почерпнутыя имъ въ Россіи, не успѣютъ остыть въ немъ, и передастъ онъ ихъ сгоряча непріязненнымъ къ намъ соевропейцамъ своимъ.

Спб. 23 дек. 1833.

Позвольте мнѣ, таможенному чиновнику принести в. в. и-ву, съ поздравленіями при наступающемъ новомъ годѣ, контрабандную добычу, пріобрѣтенную мною на таможенномъ аукціонѣ. Желаю, чтобы слѣдующій годъ и многія и многія за нимъ лѣта улыбались вамъ миловидно. на подобіе изображенной здѣсь красавицы. А для себя желаю, чтобы наступающій годъ принеся, мнѣ, свиданіе съ вами здѣсь или въ Москвѣ. Я говорилъ Жуковскому о желаніи вашемъ имѣть списокъ съ портрета его, который вы у насъ видѣли, и онъ поручилъ мнѣ сказать вамъ, что пріемлетъ съ благодарностію ваше обязательное требованіе и уже заказалъ копію. И я не менѣе его благодаренъ за себя и также буду имѣть честь явиться къ вамъ на гостепріимную стѣну. Здоровье Жуковскаго, слава Богу, поддерживается. Видимся съ нимъ часто у меня и у Карамзиныхъ, и слѣдовательно часто вспоминаемъ и говоримъ объ васъ. На дняхъ будетъ у него чтеніе. — Пушкинъ привезъ съ собою нѣсколько тысячъ новыхъ стиховъ, въ двухъ или трехъ маленькихъ поэмахъ, и подѣлится съ нами своею странническою котомкою. Въ числѣ литературныхъ явленій намъ обѣщаютъ и привидѣніе: покойная Бесѣда вызвана изъ гроба Шишковымъ и Ѳедоровымъ и уже вербуетъ народъ подъ свой саванъ. Между тѣмъ всѣ ожидаютъ съ волненіемъ пришествія новаго журнала Смирдина. Готовится также журналъ народнаго просвѣщенія отъ министерства. Издатель его — знакомый вашъ Сербиновпчъ, и я надѣюсь на хорошій успѣхъ. Путешествіе Барона Брамбеуса раскупается и превозносится на расхватъ. На перспективѣ, въ окнахъ книжной лавки Смирдина, объявленіе о немъ колетъ глаза всѣмъ прохожимъ полуаршинными буквами. Не смотря на всю ату славу, я, признаюсь, могъ съ трудомъ дочитать десятокъ страницъ его. Шутки натянуты, холодны, тяжеловѣсны. Сатира не въ цѣль, одни холостые заряды, и никуда не попадаютъ, а разсыпаются по воздуху, даже и не горохомъ въ стѣну. Читали ли вы великодушный отзывъ Булгарина о сей книгѣ? Презабавное смиреніе наглости! — Государь былъ очень доволенъ трагедіею барона Розена: "Россія и Баторій. « Желая видѣть ее на сценѣ, требовалъ онъ нѣкоторыхъ перемѣнъ, и Розенъ уже перекроилъ трагедію свою на новый ладъ. Ботъ что значитъ нѣмецкое трудолюбіе! Впрочемъ въ Розенѣ точно замѣчательное дарованіе. Жуковскій очень хвалитъ новыя повѣсти Сумарокова, не сенатора, а сына Панкратія Сумарокова. Такимъ образомъ наша дитературочка или литерадурочка по маленьку шевелится. Я не прочелъ еще вашъ московскій гостинецъ, Аскольдову Могилу. — О другихъ новостяхъ сказать нечего, кромѣ того, что по старому все благополучно, развѣ то, что Петербургъ давно не былъ такъ богатъ и разнообразенъ послами, какъ нынѣ. Французскій представляется, кажется, завтра.

Спб. января 9. 1834.

Имѣю честь представить в. в. п-ву личность Жуковскаго, а моя личность впереди, но и ее надѣюсь доставить въ скоромъ времени. Какъ показалась вамъ Б-ка для Чтенія? Нельзя сказать, что издатели обмѣрили публику, а скажешь скорѣе: заставь дурака Богу молится, онъ себѣ и лобъ разшибетъ. Вообще наружность не благоразумная. О внутреннемъ достоинствѣ судить вполнѣ еще не могу, потому что не успѣлъ прочесть и десятой части всего. Замѣтилъ я только, что съ непомѣрностію толщины книжки соглашается и непомѣрность похвалъ Сенковскаго драматической Фантазіи „Тассо.“ Нѣтъ сомнѣнія, въ произведеніи семъ есть признакъ отличнаго дарованія, но чего уже не находитъ въ немъ рецензентъ? Цѣлый міръ глубокомыслія, творчества, поэзіи, такъ что подумаешь: не на смѣхъ ли онъ его такъ расхваливаетъ?

Новаго съ новымъ годомъ у насъ ничего нѣтъ, кромѣ сильныхъ морозовъ и необыкновенной оттепели, которыя другъ друга смѣняютъ въ теченіе однихъ сутокъ. Андрей и Александръ Карамзины уже обмундированы. и Андрей сегодня дежурный въ казармахъ. Да, я и забылъ поздравить в. в. и-во, какъ оберъ-камергера нашихъ поэтовъ при лучезарнѣйшемъ дворѣ Феба, съ новымъ камеръ-юнкеромъ — поэтомъ Александромъ Пушкинымъ. Что скажетъ о томъ Полевой?

Спб. 18 апр. 1834.

Готовясь къ исповѣди, почитаю непремѣнною обязанностію испросить прощенія и у в. в. п-ва за долгое молчаніе. Приношу вамъ повинную голову, или правильнѣе сказать, повинную руку, ибо никогда не могу провиниться предъ вами головою, этѣмъ менѣе еще сердцемъ. Молчаніе мое вынуждено было разными причинами. Я довольно занятъ былъ письменнымъ дѣломъ въ это послѣднее время, нѣсколько хворалъ, а тамъ, и то правду сказать, писать было нечего, т. е. хорошаго. Изустно можно передавать хандру свою, а письменно не годится. Прискорбна есть душа моя даже до смерти.» Зная, однакоже, ваше благосклонное расположеніе ко мнѣ, спѣшу прибавить, что въ этой хандрѣ нѣтъ никакой личной причины, ничего особенно до меня относительнаго, а такъ, какое-то наитіе, дѣйствіе атмосферы. Мнѣ должно вамъ теперь дать отчетъ въ неисполненіи одного поручены вашего по поводу статейки, напечатанной въ Моск. Вѣдомостяхъ о первой книжкѣ Библіотеки. По совѣщанія съ Жуковскимъ, признали мы благоразумнѣе — не давать дальнѣйшаго хода этому дѣлу, за неимѣніемъ благонадежнаго мѣста, куда послать аппеляцію. Добросовѣстность редакціи Инвалида также нѣсколько на инвалидномъ положеніи, крива и хрома. На нее опереться нельзя: какъ разъ выдаетъ. Съ нею никакого дѣла имѣть нельзя, ни важнаго, ни бездѣльнаго. Сѣв. Пчела изъ одного пчельника съ Библіотекою. Ея устами медъ пить, того и смотри что поперхнешься. Между тѣмъ я, по приказанію вашему, говорилъ С. С. Уварову о лжеподписи краснорѣчиваго панегириста[23]. Точно грустно, что нѣтъ у насъ ни одного добросовѣстнаго журнала, куда можно было бы передать безпристрастное и честное слово. Библіотека хотя повидимому и есть столпотвореніе вавилонское, но и есть тутъ свой зодчій, который все заправляетъ по своему. Что скажете вы о припискахъ Сенковскаго? Сколько тутъ лживости, безвкусія, гаерства! А что говорятъ въ Москвѣ о паденіи Телеграфа? То-то разсужденій, толковъ, шума. Признаюсь, существованіе Телеграфа въ томъ видѣ, въ какомъ онъ былъ, могло быть сочтено за неприличность не только литературную, но и политическую; а все жаль, что должны были прибѣгнуть къ усиленной мѣрѣ запрещенія, когда давно должны были дѣйствовать законный мѣры воздержаніи. Телеграфъ, удержанный въ границахъ цензуры, а не пользующійся, не въ примѣръ другимъ, правомъ какой-то лиценціи, упалъ бы самъ собою, особливо же, при появленіи Библіотеки, которая вообще удовлетворяетъ потребностямъ нашей провинціальной и журналолюбивой публики. Все достоинство Телеграфа въ глазахъ многихъ было его franc parler. въ хвостъ и въ голову. Цензура, дѣйствуя на него, какъ на прочихъ, показала бы ничтожество его, ибо онъ бралъ не талантомъ, а грудью. Запрещеніемъ онъ въ глазахъ многихъ дѣлается жертвою, и во всякомъ случаѣ заплатившіе подписчики его становятся жертвами. Теперь, я полагаю, онъ молить Бога, чтобы запретили Исторію его: это было бы лучшее средство для него поквитаться съ публикою.

— Что за новое изданіе стихотвореній покойнаго Василія Львовича, предпринимаемое въ Москвѣ и на которое графъ Хвостовъ — собираетъ подписку въ англійскомъ клубѣ? Кто издатель? Кажется, кромѣ законныхъ наслѣдниковъ его, никто не имѣетъ на то права.

(Спб?) сент. 26. 1835 г.

Съ живѣйшею благодарностію прочиталъ обязательное и лестное письмо, какимъ в. в. п-во благосклонно предупредили меня, ибо я и самъ только что готовъ былъ писать къ вамъ и передать чувства и впечатлѣнія, оставленный вами въ преданныхъ вамъ сердцахъ во время послѣдняго пребыванія вашего въ Петербургѣ. Истинно, впечатлѣнія эти самыя пріятныя и незабвенныя. Друзьямъ вашимъ было такъ отрадно, послѣ разлуки съ вами, найти въ васъ въ неизмѣнной полнотѣ все, чѣмъ они всегда такъ въ васъ дорожили, ту же самую живую любезность ума, ту же благосклонность, теплоту чувствъ, всѣ сіи свойства, кои отъ времени, отъ обстоятельствъ такъ часто измѣняются, особенно же на нашемъ быту, преданномъ на жертву текущимъ дѣланъ всепоглощающей дѣйствительности. Мы истинно отдохнули и помолодѣли съ нами. Я же наиболѣе, душевно намъ благодаренъ. Въ тяжкой скорби моей, охолодѣвшій совершенно ко всѣмъ внѣшнимъ, впечатлѣніямъ, я снова находилъ уже забытую сердцемъ, отраду въ тихомъ и пріятномъ развлеченіи -живительной и занимательной бесѣды. Отъѣздъ вашъ оставилъ незамѣстимое мѣсто въ семейномъ, кругу нашемъ, несмотря на то, что онъ пополнился возвращеніемъ и прочихъ заграничныхъ гостей. Напротивъ, и они завидовали намъ, что мы имѣли сердечное удовольствіе провести съ вами нѣсколько времени: и мы жалѣли за нихъ, что не раздѣляли съ ними этого удовольствія. Намъ, очень прискорбно было узнать, что Москва готовила вамъ такую печальную встрѣчу. Ваше московское одиночество еще стало тѣснѣе. Это грустно. Право, назначьте Москву подмосковною своею и живите тамъ лѣто, а остальное время года съ нами, или по крайней мѣрѣ выберите Петербургъ своимъ увеселительнымъ домомъ, и пріѣзжайте къ намъ ежегодно мѣсяца на два или на три. Я увѣренъ, что и дли здоровья вашего эта дѣятельность будетъ очень полезна. Я передалъ Д. Н. Блудову и поклонъ вашъ, и порученіе, присоединивъ къ оному и мою покорнѣйшую просьбу, изъ благодарности къ бывшему попечителю моей юности, у котораго провелъ я нѣкоторое время въ домѣ при Московскомъ университетѣ. Д. Н. сказалъ мнѣ, что онъ готовъ сдѣлать, все возможное, сколько изъ желанія исполнить волю вашу, столько же изъ уваженія къ профессору Рейсу, котораго онъ лично знаетъ[24]. Жуковскаго я съ отъѣзда вашего почти не видалъ: онъ пріѣзжалъ въ городъ только на нѣсколько часовъ. Новостей, кажется, никакихъ нѣтъ, кромѣ — медовыхъ, т. е. собираемыхъ намъ Сѣв. Пчелою. Впрочемъ я нигдѣ не бываю и почти никого не вижу. Городъ еще довольно пусть. Д. Г. Бибиковъ начинаетъ оправляться. Онъ поручилъ мнѣ благодарить васъ за обязательное воспоминаніе. Віельгорскіе ожидаютъ на дняхъ графиню и свидѣтельствуютъ вамъ свое почтеніе.

За неимѣніемъ возможности изустно поздравить в. в. и-во съ нынѣшнимъ днемъ, я хотѣлъ по крайней мѣрѣ начать его письменно съ вами и заочно быть у васъ сердцемъ и помышленіемъ. Примите мое привѣтствіе и мои задушевные желанія. А чего желать вамъ? Ужь вѣрно не новаго счастія, а продолженія стараго, которое вамъ не измѣнить. потому что оно въ васъ. Пушкинъ поѣхалъ въ Псковскую деревню мѣсяца на три, вѣроятно разрѣшаться отъ бремени, потому что осень есть обыкновенная пора его беременности и родовъ.

Спб. 13 дек. 1835 г.

Не знаю, удастся ли мнѣ предупредить московскихъ книгопродавцевъ, но во всякомъ случаѣ не хочу отпустите жену въ Москву безъ гостинца къ в. в. п-ву и посылаю вамъ сочиненія Баранта, Французскаго посла, ожидаемаго на дняхъ въ Петербургъ. Знаю вашъ вкусъ къ сочиненіямъ подобнаго рода и увѣренъ заранѣе, что вы прочтете ихъ съ удовольствіемъ. Во дни нашей пьяной литературы, любезная трезвость Баранта очень замѣчательна и отдохновительна. Жена моя разскажетъ вамъ, какая была у насъ на дняхъ тревога по причинѣ болѣзни Андрея Карамзина. Онъ былъ въ большой опасности, и вы поймете нашъ страхи, а особенно страданія бѣдной матери. Теперь ему стало легче, но совсѣмъ тѣмъ здоровье его вовсе ненадежно. О себѣ сказать вамъ почти нечего, а что и есть, то можетъ разсказать живая грамота, хотя любопытнаго и занимательнаго и тутъ не много; но зная постоянное и обязательное участіе, принимаемое вами во всемъ, что до меня касается, я увѣренъ, что вы захотите знать и маловажное. О литературѣ, то же что и обо мнѣ. немного разговоришься. Читали-ли вы Бенедиктова? Хотя онъ поэтъ не совершенно по вашему чувству и нѣкоторыя романтическія замашки его должны подвергнуться критикѣ вашей: но я увѣренъ, что вы оцѣните въ немъ то, что носитъ отпечатокъ истиннаго дарованія: оригинальность, сильное и часто вѣрное и полное поэтическое выраженіе. Къ тому же это первый шагъ его: писалъ онъ точно про себя, ни съ кѣмъ не знался и не могъ совѣтоваться, скроменъ какъ молодая дѣвица и слѣдовательно подаетъ еще богатыя надежды. — Можетъ быть, въ началѣ будущаго года пріѣду я въ Москву недѣля на три, и вашъ кабинетъ одна изъ пріятнѣйшихъ цѣлей моихъ ожиданій. Я совершенно согласенъ съ вами въ отношеніи къ переводу Шевырева: въ языкѣ и стихахъ его часто встрѣчаются невѣрности, отзывавшіяся Мерзляковымъ, которые, по словамъ Жуковcкаго, побирался у сосѣдей, когда настоящее слово, слово собственной, не ложилось подъ перо, или не могло уложиться въ стихъ. Жаль мнѣ, что Шевыревъ пустился на подобную проказу, потому что въ семь есть умъ, знанія, способность, и держась дороги своей, могъ бы онъ идти хорошо и далеко. Онъ — не поэтъ, а литераторъ въ родѣ Баранта. Критическія статьи его всегда заслуживаютъ вниманія. Но журналистъ онъ тоже неудачный. Ради Бога, скажите, что это за птица Авениръ Народный, который вретъ о старинѣ? Виноватъ, а мнѣ сдается, что это Макаровъ, другъ любимый. Все и всѣ лица перепутаны. Мерзляковъ не былъ никогда короткимъ человѣкомъ въ домѣ. Нелединскаго. Батюшковъ едва ли бывалъ у кн. И. М. Долгорукаго. Такая суматоха во всѣхъ лицахъ и отношеніяхъ ихъ, что толку и правды не доберешься. Подозрѣваю Макарова, потому что помню письма его о Петербургѣ, въ которыхъ онъ разсказывалъ, вѣроятно Бланку, о домѣ и обществѣ графини Лаваль, которой никогда не знавалъ. Охота Шевыреву печатать такую дрянь п еще за подписью, которая можетъ быть причиною запрещенія журнала.

Можетъ быть, вы полюбопытствуете прочесть академическія тетрадки, присланныя Тургеневымъ изъ Парижа? По прочтеніи потрудитесь передать ихъ Чадаеву, для доставленія Шевыреву.

Спб. 25 февр. 1836.

Позвольте мнѣ обратиться къ всевѣдѣнію в. в. п-ва съ покорнѣйшею просьбою о доставленіи мнѣ свѣдѣній изъ богатаго архива памяти вашей о какомъ то Веселовскомъ, который въ шестидесятыхъ годахъ прошлаго столѣтія жилъ въ чужихъ краяхъ; въ 1766 г. былъ уже въ Петербургѣ и назначаемъ былъ въ кураторы Московскаго университета (что вижу изъ писемъ его къ И. И. Шувалову), но не знаю, былъ ли онъ послѣ утвержденъ въ семъ званіи. Вѣроятно, это тотъ самый, про котораго разсказываютъ, что онъ. не хотѣлъ возвращаться въ Россію, пока пословицы подобныя: безъ вины виноватъ, все Божіе да государево и прочія, сохраняй, въ ней законную силу. Не припомните ли чего нибудь о немъ? Не былъ ли онъ писателемъ? Что дѣлалъ въ Россіи по возвращеніи своемъ? Когда умеръ? Оставилъ ли по себѣ дѣтей? Кстати также осмѣлюсь понавѣдаться у васъ о Борисѣ Солтыковѣ, жившемъ въ Женевѣ въ дружескихъ сношеніяхъ съ Вольтеромъ и служившемъ посредникомъ между нимъ и Шуваловымъ. особенно въ то время, когда тотъ писалъ Исторію Петра Великаго. Эти лица встрѣчаются у меня въ запискахъ о Ф. Визинѣ, и мнѣ желалось бы по возможности дополнить ихъ примѣты. Мой Ф. Визинъ вышелъ здравъ и невредимъ изъ цензуры. Готовлю его къ печати и занимаюсь теперь приведеніемъ въ порядокъ примѣчаній и историческихъ приложеній. Вотъ что оправдываетъ нескромность моихъ вопросовъ и дастъ мнѣ надежду, что вы блaгосклонно разрѣшите ихъ изъ милости ко мнѣ и изъ любви къ русской грамотѣ. Не умѣю припомнить, нѣтъ ли чего въ Запискахъ вашихъ о Ф. Визинѣ? Если есть, то подарите меня этою драгоцѣнностію и позвольте воспользоваться ею. Нѣтъ ли также въ бумагахъ вашихъ извѣстнаго посланія А. С. Хвостова къ Ф. Визину, гдѣ онъ называетъ его людскихъ умовъ безмѣнъ и пр.? Да кстати! Что сдѣлалось съ бумагами Плат. Петр. Бекетова? Въ нихъ должно быть много неизданныхъ рѣдкостей по части нашей литературы. Кому достались онѣ? Нельзя ли пересмотрѣть или пріобрѣсть ихъ? Еще разъ кстати, и тотъ разъ надѣюсь вознаградить, утомленное терпѣніе ваше пріятнымъ для васъ извѣстіемъ: на дняхъ отыскана здѣсь (вѣроятно, извѣстная вамъ по слуху и которая почиталась донынѣ пропадшею) политическая записка о Россіи, писанная Никол. Мих. для Екатерины Павловны. — Давно уже ничего не знаемъ о в. в. п-вѣ, хотя знаемъ отъ пріѣзжихъ о главномъ, т. е. что вы здоровы. Живемъ здѣсь всѣ по старому, какъ семейство Карамзиныхъ, такъ и семейство Вяземскихъ и прочіе общіе благопріятели и знакомцы. Пушкинъ подвизается на журнальное поприще, и вѣроятно уже вамъ извѣстно о скоромъ появленіи его Современника.

Позднѣйшее примѣчаніе. На оборотѣ сего письма, на образовавшихся отъ сложенія его квадратахъ, набросаны рукою И. И. Дмитріева карандашомъ слѣдующія строки, видимо служащія отвѣтомъ на предыдущее письмо: (Точки…. означаютъ неразобранныя слова). (Веселовскій) «Былъ въ одно время съ Мелиссино и Херасковымъ опредѣленъ……………………. уѣзжалъ было на время въ чужіе края. Сочиненіями не занимался, а памятенъ только университету тѣмъ, что былъ кропотливъ въ занятіяхъ, въ дѣлахъ конференціи».

"Шуваловъ предлагалъ Д. И. Фонъ, Физину (sic!) мѣсто директора (два эти слова зачеркнуты)……………. должность директора университета…………….. опредѣлилъ брата его Павла……………. который и заступилъ его мѣсто. «

Спб. 1836 г. 15 марта.

Приношу в. в. п-ву повинную и благодарную голову; но виноватъ я безъ умысла, а развѣ по легкомыслію, благодаренъ же обдуманно и основательно. Мнѣ точно казалось, что я не такъ давно писалъ къ вамъ и увѣдомлялъ васъ о совершенномъ выздоровленіи и офицерствѣ Андрея Николаевича. Это убѣжденіе (не смѣю сказать сіе, неравно Баронъ-Брамбеусъ подсмотритъ письмо мое) есть уже доказательство постояннаго и глубокаго-желанія моего писать. Часто бываетъ такъ! Отъ скучной обязанности отдѣлаемся скорѣе, потому что она тяготитъ. Тамъ же, гдѣ исполненіе обязанности есть и пріятное чувство, такъ свыкнешься съ нею, что не различишь мысли отъ дѣйствительности. На память тогда ссылаться нечего: она также можетъ обмануть. Но сердце не обманываетъ, а сердце сердцу вѣсть даетъ, и, обращаясь къ вашему, я увѣренъ, что оно меня оправдаетъ и убѣдитъ васъ, что если вы и не получали письма отъ меня, то развѣ потому, что я забылъ положить письмо на бумагу, но письмо было внутренно написано и отправлено вамъ. Стоило только застраховать его обыкновеннымъ порядкомъ, а я это и упустилъ изъ виду. Теперь перейду къ выраженію благодарности за обязательный отвѣтъ на письмо мое. Извлеченіе изъ Записокъ вашихъ — подарокъ для меня драгоцѣнный и прошу позволенія подѣлиться имъ съ моими читателями, напечатавъ его цѣликомъ въ біографіи Фонъ-Визина. Ожидаю поблагосклонному обѣщанію вашему извѣстнаго посланія А. С. Хвостова. Мнѣ, говорили также о какомъ-то ѳеологическомъ памфлетѣ Ф. Визина подъ, названіемъ Аввакумъ Скитникъ. Извѣстенъ ли онъ вамъ.? Очень жалѣло, что рукописи Плат. Петр. Бекетова не попались въ хорошія руки. Въ нихъ должно быть много любопытнаго. Постарайтесь спасти ихъ. Я охотно пойду въ долю на выкупъ ихъ изъ рукъ невѣрныхъ и увѣренъ, что много найдется здѣсь охотниковъ. Рукопись Ник. Михайл., о которой я извѣщалъ васъ, не можетъ быть напечатана, развѣ одно начало „Взглядъ на древнюю Россію“, который, можетъ быть, будетъ помѣщенъ въ Современникѣ Пушкина. Другая рукопись, т. е. письмо о Польшѣ, кажется, вамъ извѣстна. Если нѣтъ, то непремѣнно доставлю вамъ списокъ. Современникъ подготавливается и явится въ свѣтъ въ первыхъ дняхъ апрѣля. Теперь бѣдный Пушкинъ печально озабоченъ тяжкою и едва ли не смертельною болѣзнію матушки своей. Въ первой книжкѣ будетъ Парижская хроника учено-литературно-политически-гостинная нашей Эоловой Арфы. Она благонадежнѣе хроники Надеждина, хотя и не писана съ такой высоты[25]. Читали ли вы толки Булгарина о себѣ въ Сынѣ Отечества? Любопытно! И вотъ наша литература! Поѣздка въ чужіе краи Карамзиныхъ остается не рѣшенію до весны. Хотя здоровье Андрея Николаевича и поправилось, но все, то мнѣ, надлежало бы ему ѣхать. Не вынести ему тягостей службы, и милѣйшая простуда, при опасномъ расположеніи его, можетъ имѣть пагубнѣйшія слѣдствія. О здоровьѣ надобно думать до болѣзни; уже поздно. Александръ назначенъ адъютантомъ по гвардейской артиллеріи и ни уже не стихи, а рапортички. Позвольте подѣлиться съ вами парижскими гостинцами. Отвѣтъ Французскому журналисту писанъ Базиномъ, нашимъ инженернымъ генераломъ, который теперь въ Парижѣ, а портретъ можетъ найти мѣсто въ вашей всемірной и разнородной галлереѣ. И это человѣкъ! А все человѣческое намъ не чуждо.

Карамзины, Жуковскій, Вьельгорскій, Пушкинъ, жена моя свидѣтельствуютъ вамъ свое почтеніе. Жуковскій обѣщается доставить вамъ списокъ съ извѣстной рукописи. Пушкинъ проситъ васъ не подписываться на журналъ его, а принять его принесеніе.

Спб. 13 апр. 18 36.

Спѣшу, по порученію Пушкина, препроводить къ в. в. п-ву первую книжку Современника, только что вышедшую, и билетъ на полученіе слѣдующихъ книжекъ. Самого же Пушкина здѣсь нѣтъ. Вы безъ сомнѣнія уже знаете. что скончалась недавно его макушка и онъ отправился въ Псковскую деревню. гдѣ она желала быть погребена. Печальный забыты его ы, продолженіе болѣзни и при самой кончинѣ ея. можетъ быть, повредили лучшей отдѣлкѣ и полнотѣ первой книжки. Не смотря на сухое заглавіе и даже главное содержаніе статьи кн. Козловскаго (котораго, вѣрно. знаете вы по слухамъ и по европейской молвѣ, если не знали лѣтъ за 25 тому личной совѣтую вамъ прочесть ее. Языкъ и слогъ его. за исключеніемъ нѣкоторыхъ пятенъ, очень замѣчательны въ человѣкѣ, который всю жизнь свою провелъ за границею. Онъ собирается въ Москву, и вы найдете въ немъ любезнаго, просвѣщеннаго и добродушнаго чудака.

P. S. Позвольте докучливо напомнить о посланіи А. С. Хвостова и о рукописяхъ Плат. Петр. Бекетова.

Остафьево 8 авг. 1836.

Вчера успѣлъ я только что проѣхать чрезъ Москву и пересѣсть изъ, дилижанса въ коляску, уже меня ожидавшую, и отправился въ Остафьево къ своимъ молодымъ[26] и къ своей новорождѣной, потому что вчера былъ день рожденія Машеньки, и я спѣшилъ изъ Петербурга попасть къ ней на обѣдъ. Пробуду здѣсь вѣроятно до середы. Нетерпѣливо желаю лично засвидѣтѣльстовать вамъ мое почтеніе. Пока препровождаю къ в. в. п-ву одну изъ рукописей Николая Михайловича. Я взялъ ее нарочно для васъ у Екатерины Андреевны, чтобы скорѣе удовлетворить вашему любопытству, а копію отъ Жуковскаго еще не получалъ за поѣздкою его въ Дерптъ, изъ коего возвратился онъ наканунѣ моего отъѣзда, такъ что я его видѣлъ только одну минуту. Прилагаю къ рукописи еще другую рѣдкую и тайную новинку, которую прошу покорнѣйше и держать въ тайнѣ. Можете оставить ее у себя до моего отъѣзда. Вы вѣрно слыхали или читали въ иностранныхъ журналахъ про сей любопытный сборникъ, составленныя, какъ извѣстно, большею частію изъ бумагъ, найденныхъ въ канцеляріи цесаревича въ Варшавѣ и расхищенныхъ во время возмущенія[27]. Депеши Поццо ли Борго и другихъ нашихъ министровъ несомнѣнно достовѣрны. Сей сборникъ поднялъ ужасный гвалтъ въ европейской дипломатикѣ. — Карамзины, Жуковскій, Пушкинъ и Блудовъ поручили мнѣ передать вамъ чувства ихъ почтенія и преданности, а послѣдніе — спросить у васъ, одинъ: получили ли вы вторую книжку Современника, а другой: желаете ли вы имѣть собраніе отчетовъ министерства В. Д?

Теперь настанутъ для васъ орудные дни веселій, празднествъ и торжествъ. Желаю вамъ намаяться ими, а я пріѣду посмотрѣть на Москву, отдыхающую на лаврахъ. Съ истиннымъ почтеніемъ и проч.

Спб. 2 ноября 1836 г.

Немедленно по полученіи письма в. в. и-за приступилъ я къ исполненію возложеннаго вами на меня порученія. Имѣю честь донести.

По совѣту Сербиновича, прибѣгнулъ я именемъ вашимъ къ посредничеству Д. Н. Блудова, который сообщилъ мнѣ слѣдующее: что по мнѣнію г. Буткова, члена цензурнаго комитета, просьба Кузнецова не можетъ быть не удовлетворена, что ему сію просьбу надобно подать попечителю Московскаго Учебнаго Округа, и если уже тамъ не получитъ онъ удовлетворенія, то долженъ просить въ главномъ цензурномъ комитетѣ. Слѣдовательно, если въ Москвѣ и былъ бы отказъ, то есть полная надежда, что здѣсь дѣло приметъ благопріятный оборотъ въ пользу Кузнецовыхъ. Не мѣшало бы вамъ, если вы желаете добра просителямъ, замолвить о нихъ слово графу Строганову при встрѣчѣ съ нимъ и передать ему здѣшній отзывъ о семъ дѣлѣ, дабы предупредить возможный затрудненія и ускорить конецъ его.

Пушкинъ сказалъ мнѣ, что 3 книжка Современника отправлена въ Москву на имя ваше.

Теперь съ скромностію и совѣстливостію, свойственными альманашнику, прибѣгаю съ покорнѣйшею просьбою къ в. в. п-ву и высокопревосходительству. не по одному адресъ-календарю. но и по календарю Музъ. Я намѣренъ издать историческій и литературный сборникъ и желалъ бы упрочить достоинство его вашимъ милостивымъ участіемъ. Не соблаговолите-ли (пишу въ мундирномъ фракѣ и за вице-директорскимь столомъ. казеннымъ перомъ. подъ которое нѣкоторыя слова ложатся сами собою) наградить меня отрывками изъ вашихъ Записокъ. напр. относительными до Державина. Карамзина. вашихъ первоначальныхъ литературныхъ трудовъ и пр. или тѣмъ, что угодно будетъ вамъ. Все исходящее отъ васъ будетъ принято мною и просвѣщенными читателями съ живѣйшею благодарностію. Пушкинъ сказывалъ мнѣ, что у него есть поэтическая шутка ваша о путешествіи Василія Львовича. Онъ мнѣ уступаетъ ее. если только вы на это согласитесь. Я вложилъ бы ее въ біографическую рамочку на память милому покойнику коего добродушная тѣнь. вѣрно. не оскорбится моею нескромностію. а напротивъ порадуется ей. При жизни своей онъ охотно читанъ эти стихи наизусть, по смерти своей радъ онъ будетъ, что другіе ихъ читаютъ. А стихи хоть и шуточные, но принадлежатъ къ лучшимъ сокровищамъ нашей поэзіи, и жаль держать ихъ подъ спудомъ.

Въ другой разъ обращусь къ вамъ съ вопросами о Петровѣ-лирикѣ, мнѣ хочется издать его не полнаго, а въ выборѣ, и приложить къ стихамъ его замечанія и біографическое извѣстіе. У насъ его совсѣмъ не знаютъ. Я его теперь перечитывалъ, и объѣдался его сочными выраженіями и особенно жирными ритмами. Много въ стихотвореніяхъ его темнаго: надобно и къ нимъ ключъ, какъ къ Державинскимъ, а этотъ ключъ, и всѣ ключи къ литературнымъ преданіямъ нашимъ въ рукахъ у васъ одного. Кажется, я слыхалъ отъ васъ. что вы знавали сына Петрова, также поэта и переводчика Иліады. Гдѣ, отыскать его?

На этотъ разъ довольно нескромныхъ просьбъ. Видно, что я пишу въ мундирномъ Фракѣ: такъ рука и протягивается просить. Но теперь сниму мундиръ и съ голымъ сердцемъ на рукѣ прощусь съ вами, выражая искренно чувства глубочайшаго почтенія и проч.

Пушкинъ читалъ намъ вчера повѣсть свою въ призъ изъ Пугачевской эпохи. Какъ главы превосходный, и вообще много живости И вѣрности исторической и нравонаблюдательной. Она будетъ напечатана въ слѣдующемъ No Современника.

Спб. ноября 18. 1836.

Сейчасъ имѣли, я честь получить письмо в. в. п-ва отъ 13 числа и спѣшу выразить вамъ мою чувствительнѣйшую благодарность и за обязательное письмо, и за любопытныя выписки, къ нему приложенныя. Не довершите ли вы благодѣянія своего присылкою мни, разумѣется. заимообразно и на короткое время, рѣдкаго вашего экземпляра перевода трехъ пѣсней Потеряннаго Рая[28]. Подлинной статьи о твореніяхъ Петрова я теперь написать не успѣю, да и готовлюсь послѣ издать ихъ особенно, а по поводу у насъ неизвѣстнаго перевода его, могъ бы я накинуть о немъ нѣсколько словъ и приложитъ къ нимъ ваши выписки. Нынѣ же переводъ Шатобріана подновилъ въ общей памяти и самого Мильтона: оно будетъ кстати. мнѣ. право, совѣстно, что я утруждаю васъ моими просьбами, а особенно собственноручною перепискою извлеченій изъ вашей рукописи. Вы отмѣтили бы только мѣста, которыя назначаете для меня и дали бы ихъ переписывать нашему Гримму. Онъ славный борзописецъ и весь свой вѣкъ по всѣмъ угламъ Европы промышлялъ этимъ дѣломъ. Относительно „Путешествія Василія Львовича“ позвольте мнѣ здѣсь взять этотъ грѣхъ на свою совѣсть предъ Сергѣемъ Львовичемъ и сестрицею его, буде случится грѣхъ. Отвѣтственность ваша будетъ въ сторонѣ и ограждена моею оговоркою: только вы молча разрѣшите меня. Если вы не откажетесь дать мнѣ три пѣсни Мильтона, то для избѣжанія почтовыхъ хлопотъ потрудитесь отослать книжку къ А. Я. Булгакову для доставленія ко мнѣ, а я его предварю о томъ.

Еще разъ преклоняя предъ вами повинную голову за обременительную мою навязчивость, впрочемъ побуждаемую любовію къ Пользѣ Россійской Словесности, имѣю честь быть и пр.

Кстати, позвольте мнѣ напомнить вамъ о прежней моей просьбѣ, относящейся до рукописей, оставшихся послѣ П. П. Бекетова. Научите меня, покрайней мѣрѣ, къ кому именно могу отнестись съ предложеніемъ, о пріобрѣтеніи покупкою нѣкоторыхъ изъ бумагъ его.

Спб. 9 декабря 1836 г.

Паки и паки приношу в. в. п-ву мою нижайшую благодарность за новыя милости. Только, воля ваша, позвольте мнѣ украсить мой сборникъ (который Пушкинъ совѣтуетъ мнѣ назвать Старина и Новина, а не Новизна) и отрывкомъ вашимъ о Карамзинѣ. А то сбудется со мною пословица: по усамъ текло, а въ ротъ не попало. Этотъ отрывокъ такъ занимателенъ и такъ живописенъ и портретенъ! А въ нашей литературѣ портретнаго и нѣтъ. Благодаря новымъ критикамъ личностей довольно, а лицъ нигдѣ не найдешь. Видѣли ль вы, какъ въ декабрьской Библіотекѣ отдѣланъ нашъ знакомецъ, ярославскій поэтъ Д. Е. Кашкинъ? Конечно. стихи его нелѣпы, но все нелѣпость ихъ не даетъ права трунить надъ лицомъ, рекомендовать Кашкина публикѣ и т. под. Лакейскій тонъ нашей критики усиливается съ каждымъ днемъ болѣе и болѣе. И вся эта лакейщина сосредоточивается теперь въ лакейской Смирдина, за уничтоженіемъ прочихъ лакейскихъ Телеграфа и Телескопа. — Гримму Гриммовичу Пилигримову передалъ я вашъ поклонъ и вашу благодарность.

Теперь ожидаю отъ вашихъ богатыхъ и великихъ милостей, для окончательнаго пополненія щедро надѣленнаго вами сборника моего, отрывка о Державинѣ и разрѣшенія на напечатаніе Путешествія. Примите и проч.

Спб. 21 января 1837.

Поставляю пріятною обязанностію увѣдомить в. в. п--во, что дѣло Кузнецовыхъ[29] рѣшено, кажется, въ ихъ пользу и по вашему желанію. Нужно только будетъ перепечатать заглавный листъ и исполнить нѣкоторые цензурные обряды. Но книга отъ погибели спасена. О семъ счастливомъ, успѣхѣ, извѣстилъ меня Сербиновичъ и просилъ меня пересказать вамъ, сколь ему пріятно было имѣть въ семъ случаѣ возможность содѣйствовать исполненію воли вашей. Давно собирался я писать къ вамъ, поблагодарить васъ за всѣ одолженія, поздравить васъ съ наступившимъ годомъ и пожелать вамъ всѣхъ благъ и столько же лѣтъ, сколько отпраздновали мы на дняхъ у княгини Натальи Петровны Голицыной на ея столѣтнемъ (или безъ малаго) юбилеѣ.. Но досадная гриппа мнѣ во всемъ помѣшала. Худо кончилъ я старый годъ, и худо началъ новый. И теперь я еще не совершенно оправился: не могу избавиться отъ кашля и, остались какая-то слабость физическая и умственная дурь. Отъ нихъ страждутъ мои Старина и Новизна. Болѣе мѣсяца не принимался я за перо и за мысль. Начинаю понемногу оживать силами и духомъ и постараюсь вознаградить потерянное время. Нужно спѣшить: говорятъ, что книга, которая явится послѣ великаго поста, книга пропаданія. Ни покупщиковъ, ни читателей на нее нѣтъ. Понравилась ли вамъ Капитанская дочька? Видѣли ли вы преображеніе и уже сугубое преображеніе Литературныхъ Прибавленій живаго покойника Воейкова? Я еще не успѣлъ приняли, дѣятельное участіе въ этой газетѣ за нездоровьемъ своимъ, да и нужно прежде поставить на ноги свое родное дѣтище, а послѣ уже думать про общину. Покрайней мѣрѣ желаемъ мы поддержать это предпріятіе. Теперь, когда запрещено издавать новые журналы, должно смотрѣть на существующіе какъ на маіораты. Кажется, у Плюшара уже тысячи двѣ подписчиковъ. Должно надѣяться, что и Современникъ поднимется. Впрочемъ, новаго ничего нѣтъ въ литературномъ мірѣ нашемъ.

Екатерина Андреевна оправилась и даже помолодѣла. Отъ Андрея получаетъ интересныя письма, и здоровье его въ хорошемъ положеніи. Тургеневъ къ вамъ собирается по приведенія въ порядокъ своей архивной котомки. Ожидаемъ Сѣверина, который, сказываютъ, будетъ и въ Москвѣ. Сегодня обѣдалъ я у вашей московской Сафо — графини Ростопчиной, которую здѣсь приняли очень хорошо, что довольно рѣдко бываетъ съ новопріѣзжими, особенно изъ Бѣлокаменной.

Вамъ обязанъ я переломомъ моего письменнаго бездѣйствія и надѣюсь, что, начавши съ васъ, свыкнусь опять съ перомъ, которое я было разучился держать въ пальцахъ. Я исполнилъ обязанность сердца и совѣсти и прошу васъ принять и проч.

Спб. іюня 17. 1837 г.

Спѣшу доставить в. в. п-ву только что вышедшій 1-й No Современники. Надѣюсь этою поспѣшностію закупить ваше великодушіе и заслужить Полное прощеніе за долгое, но не совсѣмъ виновное молчаніе. Впрочемъ. нынѣшнее приношеніе можетъ отчасти служить извиненіемъ и оправданіемъ моимъ.. и Современникъ содержите въ себѣ исторію моего молчаніи. Тутъ и скорбь моя. и заботы. и болѣзнь, все что тягчило и развлекало меня и заставляло откладывать до удобнѣйшаго времени отраду и исполненіе сердечной обязанности. Всего бумагѣ не передать. но истинно. во все это время я ни къ чему не былъ способенъ. и болѣзнь моя, а особенно какое-то разслабленіе въ глазахъ. которое меня сначала очень напугало, да. и теперь еще безпокоитъ и лишаетъ возможности постоянно заниматься чтеніемъ и письмомъ, довершили мои огорченія и совершенно разстроили меня физически и морально. Нужно было бы мнѣ разсѣять скорби и недуги свои заграничною поѣздкою. но обстоятельства не позволили мнѣ воспользоваться симъ цѣлительнымъ средствомъ., и пока пью здѣсь воды и выхаживаю свои урочные часы по пыльнымъ улицамъ, отчего, въ ожиданіи благопріятныхъ послѣдствіи для ипохондріи моей — а дождусь ли ихъ, иль нѣтъ, Богъ вѣдаетъ, — я пока еще болѣе порчу глаза.

Тургеневъ порадовалъ, насъ пріятною надеждою на свиданіе съ вами ныпѣшнимъ лѣтомъ. Милости просимъ! Ожидаемъ и зовемъ васъ всѣмъ сердцемъ и всѣми помышленіями нашими, хотя вашъ тѣсный кругъ ужасно осиротѣлъ, и осталось въ немъ пустое мѣсто, которое намъ уже не замѣстить. Незадолго до кончины Пушкинъ перечитывалъ ваши сочиненія и говорилъ о нихъ съ живѣйшимъ участіемъ и уваженіемъ. Особенно удивлялся онъ мастерской отдѣлкѣ вашего шестистопнаго стиха въ переводахъ Попе и Ювенала. Козловскій убѣждалъ его перевесть Ювеналову сатиру Желанія, и Пушкинъ изучалъ прилежно данные вами образцы. Сколько драгоцѣнныхъ начинаній найдено въ его бумагахъ,! Большая часть изъ нихъ, особенно стихотворныхъ, будетъ, напечатана въ книжкахъ Современника.

Кончено ли дѣло книгопродавца Кузнецова и кончено ли въ пользу его? Я покрайней мѣрѣ употребилъ всѣ средства къ тому, и меня обнадежили въ успѣхѣ. Если же нѣтъ еще рѣшительнаго конца, то я готовъ опять хлопотать. — Если увидите С. Л. Пушкина, потрудитесь передать ему мое почтеніе и сказать, на дняхъ буду писать къ нему. Изъ моей тарабарской грамоты, которая еще болѣе прежняго неуклюжа и уродлива, вы должны видѣть, что я пишу съ трудомъ, потому что и вы, вѣрно, съ трудомъ меня читаете. — Если вы уже изволили подписаться на Современникъ, то прошу увѣдомить меня — гдѣ, дабы редакція могла отмѣтить экземпляръ, нынѣ къ вамъ присылаемый. Вы безъ сомнѣнія уже знаете, что мы издаемъ его въ пользу семейства Пушкина и не откажетесь быть подписчикомъ.

Хорошо бы, если бы въ память Пушкина, обогатили вы насъ хотя и малою вкладчиною пера вашего, хотя, для того, чтобы Карамзину не быть одному.

Спб. 13 авг. 1837.

Имѣю честь поздравить в. в. и-во съ благополучнымъ возвращеніемъ во свояси, ибо я знаю, что вы благополучно, бодро и въ добрый часъ пріѣхали, застали еще московскія веселья, августѣйшихъ гостей, вечеринку Жуковскаго, и поспѣли на высочайшую гдѣ, были вы очень милостиво обласканы. Вы изволите видѣть, что тайная моя полиція бдительна и внимательна. — Препровождаю къ вамъ при семъ вторую книжку Современника. А между тѣмъ, для нашей редакторской отчетности, осмѣливаюсь просить васъ взять по билету, который вы имѣете отъ Ширяева, двѣ вышедшія книжки Современника на нынѣшній годъ и отдать ихъ Сергѣю Львовичу Пушкину, чтобы не пересылать въ Москву лишняго экземпляра и очистить счетъ тѣхъ, которые пересылаются къ Ширяеву. А я буду уже доставлять вамъ прямо отсюда и скорѣе книжки вамъ принадлежащія, по мѣрѣ выхода ихъ въ свѣтъ (не рѣшился я сказать оныхъ, потому что всевидящее око Сенковскаго могло бы проникнуть тайну и частнаго письма и сдѣлать мнѣ по случаю ономъ строжайшій выговоръ въ съѣзжаемъ домѣ своей Библіотеки). Мы живемъ по-старому, тихо и однообразно. Петербургъ опустѣлъ и присмирѣлъ по отъѣздѣ своихъ хозяевъ»:

Пусты домы, пусты рощи,

Пустота у насъ въ сердцахъ.

какъ во времена, воспѣтыя Державинымъ. Прибавлю:

Пустота и въ головѣ.

Одиночество нѣсколько оживлено пребываніемъ здѣсь Дениса Давыдова, въ которомъ сохранились по прежнему веселость и живость неистощимая.

Спб. сент. 22, 1837.
(послѣднее письмо.)

Имѣю честь поздравить в. в. п-во со днемъ вашихъ имянинъ, душевно жалѣя, что не могу за столомъ у дорогаго именинника осушить заздравный бокалъ въ честь ему на многія и многія лѣта. Но поздравленія и желанія мои, хотя и заочныя, неменѣе чистосердечны и согрѣты живѣйшимъ чувствомъ любви и преданности. Сердце сердцу вѣсть даетъ, и я не сомнѣваюсь, что вы съ довѣренностію откликнетесь на мой отдаленный голосъ. Позвольте поднести вамъ на этотъ день смиренный подарокъ и просить васъ отвести ему уголокъ на одной изъ стѣнъ вашего кабинета, населеннаго портретами. Эти портреты взяты изъ большой картины[30], изображающей парадъ. Вы, вѣроятно, видѣли эту картину въ эрмитажѣ. — Я давно собирался писать къ вамъ и поблагодарить за письмо ваше, но за переѣздомъ изъ Царскаго Села, за совершеніемъ тяжелаго перваго переселенія изъ одной городской квартиры въ другую, что для меня сопряжено всегда съ заботами и скорбью, потому что я какъ камень приростаю къ мѣсту своего жительства, и наконецъ за возвращеніемъ моего директора изъ отпуска и сдачею ему департамента, ввѣреннаго мнѣ на время отсутствія его, за всѣми этими недосугами и житейскими повинностями, я не могъ донынѣ на свободѣ исполнить пріятнѣйшую для меня обязанность. Но я надѣюсь, что вы великодушно простите мнѣ мое невольное молчаніе и не припишете его непростительному забвенію, или что еще хуже — неблагодарности за лестное и драгоцѣнное благорасположеніе ко мнѣ, коимъ я всегда дорожу и за которое вамъ и словомъ, и молчаніемъ я неизмѣнно благодаренъ. — Новаго здѣсь ничего нѣтъ; впрочемъ сфера новостей теперь къ вамъ приближается, и скоро Москва будетъ столица, а Петербургъ — провинція: слѣдовательно намъ ждать отъ васъ вѣстей, пищи и богатыхъ и великихъ милостей. Карамзины еще въ Царскомъ Селѣ и не будутъ сюда ранѣе первыхъ чиселъ октября. И китайская фрейлина[31] Наталья Яковлевна наслаждается тамъ еще холодомъ и благораствореніемъ воздуха на сквозныхъ вѣтрахъ. Я наконецъ. тамъ прозябъ и переѣхалъ отогрѣваться въ городъ. Между заграничными литературными новинками отличаются занимательностію Les mémoires du chevalier d’Eon, и Воспоминанія о Коленкурѣ. Въ томъ и другомъ сочиненіи много свѣдѣній о Россіи, въ особенности въ послѣднемъ. Читали-ли вы въ книжкѣ 1 августа журнала Revue de deux mondes біографическую статью о Пушкинѣ? Она вырѣзана цензурою, но, можетъ быть, найдете ее у Булгакова. Въ нея есть кое-что справедливаго, и вообще писана она съ умомъ и хорошо, но много заключаетъ въ себѣ и неблагонамѣренныхъ и ложныхъ обвиненій. Русская же литература спитъ себѣ богатырскимъ сномъ. На дняхъ пронесся было слухъ, что на Булгарина напали въ Нарвѣ разбойники, но слухъ не оправдывается. О всемірномъ нашемъ путешественникѣ. т. е. о Тургеневѣ, нѣтъ еще вѣсти изъ Парижа. Третья книжка Современника печатается и явится въ свѣтъ въ непродолжительномъ времени. Собираетъ ее Одоевскій. Не угодно-ли вамъ будетъ передать вашъ лишній экземпляръ Булгакову для пересылки ко мнѣ[32].



  1. Дюссо (Dussault), извѣстный Французскій критикъ, одинъ изъ основателей журнала Les Debats. Послѣ кончинѣ его (1824) издано собраніе критическихъ статей его въ 5 томахъ, подъ заглавіемъ «Литературныя Лѣтописи». Довольно замѣчательно, что изданіе перевода «Адольфа», въ числѣ 600 экземпляровъ, совершенно ускользнуло отъ переводчика и пропало для него безъ вѣсти и безъ прибыли, хотя, по слухамъ, и было распродано въ довольно большомъ количествѣ. Впрочемъ такова была участь всего его литературнаго производительнаго хозяйства. Намъ никогда не случалось даже имѣть въ рукахъ Адольфа, который нынѣ составляетъ рѣдкость. По реэсту Смирдина (Спб, 1841) онъ изданъ былъ въ Спб. 1831, и продавался по 1 р. 40 к. П. Б.
  2. Въ прежнихъ письмахъ къ И. И. Дмитріеву была уже замѣтка о немъ; см. Р. Ар. 186И, стр. 1720.
  3. Кн. Аграѳена Юрьевна Оболенская, умершая также, какъ и отецъ ея, въ Калугѣ, гдѣ князь А. П. Оболенскій былъ гражданскимъ губернаторомъ.
  4. И. И. Дмитріевъ, по донесеніямъ литературныхъ своихъ лазутчиковъ, зналъ о существованіи подобнаго семейства. Дочь писала стихи, а отецъ для большею удобства пробилъ въ потолкѣ комнаты своей свободное сообщеніе съ кабакомъ, который находился въ верхнемъ этажѣ. Дмитріевъ намѣревался посѣтить домъ и лично освидѣтельствовать странную картину.
  5. Рѣчь идетъ о княжнѣ Надеждѣ Петровнѣ, 18-ти лѣтъ умершей и схороненной въ Баденъ-Баденѣ.
  6. Графъ Е. Ф. Канкринъ говорилъ по русски съ сильнымъ нѣмецкимъ выговоромъ и неправильно, но всегда мѣтко и оригинально. Въ преданіяхъ государственнаго совѣта и комитета министровъ хранятся многіе его отзывы и живописныя выраженія. Онъ любилъ употреблять простонародные слова и обороты. Однажды говорилъ онъ: «Теперь, матушка, имѣю важное дѣло на ферстакѣ». Въ другой разъ говорилъ онъ, что много потерялъ здоровья, сидя пятнадцать лѣтъ на этомъ огненномъ стулѣ министерства финансовъ. Память о немъ, какъ о знаменитомъ государственномъ человѣкѣ и умномъ и оригинальномъ собесѣдникѣ, останется навсегда близкою Россіи и всѣмъ имѣвшимъ случай быть съ нимъ въ короткихъ личныхъ сношеніяхъ. — Прекрасное изображеніе его начерталъ поэтъ Бенедиктовъ въ стихотвореніи, посвященномъ памяти его. (См. Новыя стихотворенія В. Г. Бенедиктова. Спб. 1856.)
  7. Влад. Вас. Измайловъ, литераторъ первой карамзинской эпохи. Онъ оставилъ по себѣ Записки, которыя могутъ быть занимательны, по связямъ его съ Карамзинымъ, Дмитріевымъ и другими писателями того времени. — Но гдѣ эти Записки?
  8. Говорится о холерѣ 1830 года.
  9. М. П. Погодинъ издавалъ московскіе бюллетени, во время холеры. Въ Чертковской библіотекѣ хранятся эти выходившія листками — Вѣдомости о состояніи города Москвы, всего 160 номеровъ съ 27 сент. 1830 по 11 янв. 1831.
  10. Есть преданіе, что Эминъ, находясь въ плѣну у Турокъ, принялъ магометанство.
  11. Французская іюльская революція.
  12. Графъ С. П. Румянцевъ, умный, образованный и любезный вельможа екатерининской эпохи, имѣлъ по временамъ страсть, какъ будто запоемъ, къ игрѣ. Въ пріѣзды свои въ Москву онъ иногда по нѣскольку дней запирался въ своемъ домѣ съ извѣстными капитальными игроками и проигрывалъ имъ баснословныя суммы.
  13. Не говорится ли здѣсь о картинкѣ, которая представляла видъ св. Елены съ тайнымъ или по крайней мѣрѣ непримѣтнымъ на первый взглядъ изображеніемъ Наполеона?
  14. Сергѣй Алексѣевичъ Неѣловъ извѣстенъ былъ въ свое время острыми шутками и забавными стихами, въ родѣ тѣхъ, коими позднѣе прославился Мятлевъ.
  15. Гримомъ-пилигримомъ называли Александра Ивановича Тургенева; сперва Дмитріевъ прозвалъ его маленькимъ Гриммомъ по сходству его съ извѣстнымъ Гриммомъ, который хотя и нѣмецкаго происхожденія, а въ послѣдней половинѣ прошлаго столѣтія былъ Французскимъ критикомъ, Французскимъ литературнымъ корреспондентомъ высочайшихъ особъ, литературнымъ мѣстовщикомъ, которому были извѣстны многія закулисныя тайны и сплетни. Позднѣе, когда Тургеневъ оставилъ Петербургъ и началъ разъѣзжать по Европѣ, пріятели въ первому прозванью его Гримма прибавили слово: Пилигримъ.
  16. Маскле (Musclei) женатъ въ Моcквѣ на вдовѣ Ржевской, въ литературѣ извѣстенъ переводомъ басенъ Крылова.
  17. Реутъ — Полякъ, переводчикъ на польскій языкъ нѣкоторыхъ стихотвореній Дмитріева.
  18. Рѣчь идетъ о стихотвореніи «Порученіе въ Ревель», данное молодому Николаю Николаевичу Карамзину. (Въ Дорогѣ и дома, стр. 22).
  19. См. письмо Х-е.
  20. Ученыя Записки, гдѣ помѣщались между прочимъ статьи С. П. Шевырева о Дантѣ.
  21. Въ пріѣздъ И. И. Дмитріева въ Петербургъ, нѣкоторые пріятели его давали ему обѣдъ въ гостиницѣ; на этомъ обѣдѣ, чтобы порадовать и отпраздновать дорогого гостя, Блудовъ объявилъ о высочайшемъ соизволеніи государя на сооруженіе памятника Карамзину. Тутъ же сейчасъ и открыта была подписка, которая, разумѣется, началась съ имени Дмитріева.
  22. Саксонскій посланникъ въ Петербургѣ. Онъ еще и до пріѣзда своего выучился довольно хорошо порусски и во все пребываніе въ Россіи продолжалъ заниматься русскимъ языкомъ и русскою литературою. Между прочимъ перевелъ онъ на нѣмецкій языкъ одно изъ стихотвореній Кольцова, который тогда только что сдѣлался извѣстенъ.
  23. Сколько помнится, кто-то сталъ печатать статьи въ Московскихъ Вѣдом. за подписью: И. Д., часто принадлежавшею И. И. Дмитріеву.
  24. По возвращеніи сына изъ пансіона въ Петербургѣ, князь А. И. Вяземскій помѣстилъ его у профессора Рейса, въ домѣ коего слушалъ онъ частныя лекціи професс. Рейнгардти, Буле и другихъ. Позднѣе Рейсъ завелъ аптеку, и Денисъ Давыдовъ говорилъ князю Вяземскому: «я не зналъ, что отецъ твой готовилъ тебя въ аптекари».
  25. Дмитріевъ говорилъ, что Надеждинъ, помня свое церковное происхожденіе, не упустилъ изъ виду слазить на колокольню собора Notre Dame, чтобы описать Парижъ.
  26. Дочь князя П. А. Вяземскаго, княжна Марья Петровна въ этомъ (1836) году, 22 мая, вышла за мужъ за Петра Александровича Валуева.
  27. Portfolio.
  28. Пѣсни эти переведены Петровымъ въ прозѣ. Упоминаемый экземпляръ долженъ нынѣ храниться въ Имп. Публичной Библіотекѣ.
  29. Московскіе книгопродавцы Кузнецовы, у которыхъ цензура останавливала изданіе Христіанскаго календаря.
  30. Вѣроятно, живописца Чернецова.
  31. Т. е. жившая въ одномъ изъ Царскосельскихъ Китайскихъ домиковъ.
  32. И. И. Дмитріевъ еще могъ получить и читать это письмо: онъ скончался, послѣ недолгой болѣзни, 3 октября 1837 года.