Письма к Е. А. Огонь-Догановской (Пирогов)/ДО

Письма к Е. А. Огонь-Догановской
авторъ Николай Иванович Пирогов
Опубл.: 1851. Источникъ: az.lib.ru

Татевскій сборникъ С. А. Рачинскаго. СПб, 1899

ПИСЬМА Н. И. ПИРОГОВА КЪ Е. А. ОГОНЬ-ДОГАНОВСКОЙ1).

править

1) Съ автографовъ. Екатерина Николаевна Огонь-Догановская, рожденная Потемкина (1789—1856), сестра моей родной бабки (Александры Николаевны Рачинской), была женщиною рѣдкаго ума и сердца. Искренняя преданность къ ней Н. И. Пирогова достаточно видна изъ его писемъ. С. Р.

11-го іюля (1842). Петербургъ.

Съ тѣхъ поръ, какъ я съ вами разстался, я столько встрѣтилъ и испыталъ неожиданнаго, что одинъ поверхностный разсказъ о томъ былъ бы достаточенъ едва ли не для двадцати писемъ; разумѣется, эти письма содержали бы въ себѣ, между прочимъ, и описаніе моихъ чувствъ; но я знаю, какъ намъ трудно, даже не возможно описать, что мы чувствуемъ и особенно, что чувствуемъ живо и глубоко; я знаю также, какъ ничтожны и приторны кажутся наши усилія выразить ощущаемое зрителямъ и слушателямъ разыгрываемыхъ нами трагикомедій на сценѣ жизни. Итакъ, я удержусь отъ подробныхъ описаній, я надѣюсь сообщить вамъ все послѣ, на словахъ. Но я знаю и то, что вы берете живое участіе во мнѣ, добрая и почтеннѣйшая Екатерина Николаевна; у меня нѣтъ тайнъ для васъ, потому вамъ будетъ вѣрно пріятно узнать — я знаю, вы всегда радуетесь счастію другихъ, — что я счастливъ любовью дѣвушки, настоящаго ангела по своему характеру, я имѣю неоспоримыя доказательства ея любви ко мнѣ: вы знаете, что значитъ неоспоримыя у меня, я имѣю ея слово и благодарю Провидѣніе! Наши дѣла съ отцемъ приняли, сверхъ моего ожиданія, очень хорошій оборотъ: онъ не только согласенъ, но и показалъ живое участіе въ судьбѣ дочери — до сихъ поръ все идетъ хорошо: но вы знаете меня, я не довѣряю ни людямъ, ни обстоятельствамъ до тѣхъ поръ, пока все рѣшится; особливо въ предстоящемъ случаѣ можно ли положиться на нравъ человѣка, который мѣняется каждый день? Итакъ, я подожду радоваться, — впрочемъ, я не могу быть вполнѣ счастливымъ и потому, что долженъ самое лучшее время моей жизни проводить въ разлукѣ съ той, съ которою хочу соединить судьбу мою. Теперь я прилагаю все мое стараніе, чтобы учредить поѣздку моей невѣсты и ея матери въ Ревель: только когда мнѣ удастся это, я скажу: «я счастливъ». Ожидаю безпрестанно моего будущаго тестя въ С.-Петербургъ; если онъ ихъ не пуститъ, тогда я долженъ буду ѣхать опять въ деревню и тогда буду въ Ревелѣ не прежде іюля. Вотъ вамъ короткій, но вѣрный разсказъ моихъ дѣлъ; вы можете себѣ легко представить то безпокойство, въ которомъ я безпрестанно нахожусь теперь. Если Провидѣніе хотя нѣсколько благосклонно ко мнѣ, то Оно, вѣрно, доставитъ мнѣ средство исполнить мое желаніе — быть вмѣстѣ въ Ревелѣ съ моимъ ангеломъ и увидѣть васъ, поблагодарить васъ за вашу неизъяснимую доброту ко мнѣ и за ваше благословеніе, которымъ вы снабдили на путь вамъ навѣки преданнаго Пирогова.

4-го ноября (1842).

Вотъ вы говорили, что не можетъ быть никакихъ препятствій; свадьба наша опять отложена до 11-го ноября, то-есть, до середы. Это впрочемъ очень кстати, потому что въ понедѣльникъ занемогъ было не на шутку, но вчера сдѣлался кризисъ, и я сегодня чувствую себя недалекимъ отъ выздоровленія. Кто хочетъ оставаться въ правилахъ благоразумія, кто дорожитъ своимъ здоровьемъ, своими занятіями, своимъ сердцемъ и умомъ, тому не совѣтую любить, или лучше, не совѣтую жениться, по крайней мѣрѣ не такъ любить и жениться, какъ я. Я хочу остаться дома до субботы, и потому еще нѣсколько дней не буду имѣть удовольствія васъ видѣть. Если можно, то прошу васъ прислать мнѣ для развлеченія «Mathilde» (которую не всю читалъ) или что-нибудь; я хочу постараться въ эти дни сдѣлаться опять эгоистомъ и не думать ни о чемъ другомъ, какъ о собственномъ спокойствіи. Сцены, волненія, ожиданія, не сбывающіяся надежды, все это мнѣ надоѣло, опротивѣло болѣе, чѣмъ растворъ tartre émétique, который теперь предо мною въ стклянкѣ. Вашъ на вѣки Пироговъ.

(Начало 1851 года).

Ея ужь нѣтъ! Уже нѣтъ матери моихъ двухъ бѣдныхъ сыновей! Она оставила меня такъ скоро, такъ неожиданно, что я еще не могу свыкнуться съ этою мыслію, что я оставленъ, я овдовѣлъ и осиротѣлъ; куда ни посмотрю, все кругомъ меня такъ живо, такъ умилительно напоминаетъ мнѣ ее. Вотъ комната, которую она сама убирала; вотъ ея простой, милый вкусъ, вотъ плющъ, вьющійся по окнамъ, который она сама разсадила; давно ли въ этой самой комнатѣ, гдѣ стоитъ ея гробъ, стояла елка, которую она сама убирала для Коко. Еще я не знаю, что будетъ со мною, когда я увижу этого бѣднаго ребенка и когда въ первый разъ послѣ смерти матери прижму его къ груди моей; я его отослалъ къ бабушкѣ, онъ не видѣлъ матери нѣсколько дней и, говорятъ, веселъ, играетъ, а другой спитъ себѣ спокойно на рукахъ кормилицы; ахъ, они не знаютъ, чего лишились они, какая жалкая участь предстоитъ имъ — провесть первые годы своей жизни безъ материнскихъ попеченій, не имѣть передъ собою матери, и какой еще матери: это горько, это такъ горько, что я не знаю, можетъ ли въ жизни человѣка встрѣтиться что-нибудь горче, какъ провести свою юность безъ матери. Говорятъ, что достойны сожалѣнія только тѣ, которые оплакиваютъ смерть близкихъ своему сердцу, а не тѣ, которыхъ оплакиваютъ; но я плачу не за себя одного и не за однихъ дѣтей; я плачу тоже и за ту, которую оплакиваю: ей еще хотѣлось пожить; за нѣсколько недѣль она, проснувшись по утру, сказывала мнѣ, что она проплакала цѣлую ночь: ей вдругъ стало страшно умереть и покинуть Колю. Она его призвала къ себѣ и такъ цѣловала и обнимала, какъ будто предчувствовала, и такъ жизнь ей была мила… Вотъ пришелъ мой Коля съ гулянья, вотъ въ первый разъ послѣ смерти матери я увидалъ его, онъ улыбается — вы помните его улыбку — также мило, какъ и прежде… За что ни примусь, на что ни посмотрю, все она, вездѣ слѣды ея минувшаго существованія: то заглавіе книги въ моей библіотекѣ, написанное ея рукою, и книги разставлены были ею, и эстампы развѣшивала она… Грустно, грустно, невыразимо грустно… Надобно было имѣть лошадиные нервы, чтобы хладнокровно видѣть мученія, которыя предшествовали смерти; ужасное воспаленіе мозговыхъ оболочекъ развилось на десятый день послѣ родовъ, съ корчами, съ раздирающимъ душу крикомъ, съ бредомъ; и между тѣмъ сознаніе не было еще совершенно уничтожено: она узнавала и меня, и предстоящихъ. До седьмого дня все шло какъ нельзя лучше, только безсонница и затѣмъ сонливость были нѣсколько сомнительными явленіями, какъ вдругъ вечеромъ она призываетъ меня къ себѣ, упрекая меня, что я на нее сержусь, «Ну вотъ видишь ли, какъ это хорошо, когда переговоришь о томъ, что насъ занимаетъ», говорила она, когда я ее успокаивалъ; — «теперь я спокойна». Но тутъ же, трясясь отъ лихорадочнаго зноба, она увѣряла меня и доктора Ш., что она насъ обманываетъ, что ей очень хорошо; спустя два дня послѣ этого, у ней образовалась совершенная религіозная меланхолія: она ни на что не отвѣчала, а только иногда, потупивъ глаза или смотря неподвижно на одинъ предметъ, говорила, что она — большая грѣшница, что ей нужно покаяться; еще и до того, впрочемъ, при первомъ развитіи бреда, она ночью, не велѣвъ мнѣ сказывать, позвала священника и пріобщилась, сказавъ ему, что хочетъ умирать. Въ теченіе цѣлыхъ пяти дней безпрестанно мѣнялся предметъ ея бреда… Причина извѣстна одному Богу; кажется однако же, что не исполненное желаніе имѣть дочь играло важную роль въ произведеніи болѣзни. Я на нѣсколько минутъ вышелъ изъ комнаты, гдѣ она родила, а когда воротился къ ней и съ радостнымъ чувствомъ хотѣлъ поцѣловать ее, меня вдругъ обдало какимъ-то холодомъ, когда я услышалъ отъ нея: «Я не рада, родился мальчикъ, онъ для тебя; мнѣ хотѣлось дочь». Цѣлую эту ночь и на другой день была безсонница, на третій день пріѣхалъ къ ней случайно докторъ Спасскій, взошелъ, и не зная еще, что она родила, спросилъ, какъ она себя чувствуетъ. Она отвѣтила: «Я родила, но мальчика: я не рада».

Потомъ отвернулась къ стѣнѣ и сказала, что она хочетъ спать. Мнѣ она во время беременности ничего не говорила, и я не знаю, точно ли это желаніе было ея постоянною мыслью. Не слыхали ли вы чего-нибудь отъ нея? Всѣ малѣйшія подробности о ней теперь для меня драгоцѣнны. Я знаю, вы ее любили, и вамъ вѣрно будетъ также, какъ и мнѣ, пріятно горько поговорить о ней. Воспоминаніе — лучшій памятникъ, воздвигаемый нами усопшимъ; въ воспоминаніи заключается откровеніе безсмертія души; пусть воспоминаніе передаетъ сыновьямъ моимъ прекрасныя черты изъ жизни ихъ матери; пусть они со временемъ узнаютъ, что, не смотря на суровость судьбы, на нравственныя огорченія, совершавшіяся передъ ней въ самые воспріимчивые дни дѣтства и юности, она умѣла сохранить и нѣжное чувство, и свѣтлый взглядъ на жизнь. Пишите, пишите мнѣ объ ней; дайте и мнѣ покуда жить этими отрадными воспоминаніями о моей незабвенной Катѣ Неужели она была не откровенна со мной? Мнѣ бы, еслибъ я зналъ, можетъ быть, удалось разсѣять суетность желанія… Завтра, во вторникъ, предается на разрушеніе опустѣвшее жилище, въ которомъ такъ недолго обитала юная жизнь Вашъ навсегда Пироговъ.

Въ день моего отъѣзда, 13-го марта (1851).

Прощайте. Наконецъ сегодня вечеромъ. Когда за 16 лѣтъ передъ этимъ я отправлялся въ первый разъ въ чужіе края изъ Дерпта, сколько было надеждъ, сколько мечтаній! А теперь?.. Еще въ прошломъ году, въ Ревелѣ, мы не рѣдко говорили съ женою о поѣздкѣ за границу, и это было всегда моей лучшей мечтою — ѣхать съ любимой женою въ Италію. А теперь я ѣду одинъ, съ пустымъ сердцемъ, съ грустными воспоминаніями; еще слава Богу, что по крайней мѣрѣ голова моя свободна, и я надѣюсь наконецъ осуществить мысль, которою долженъ быть проникнутъ всякій вступающій въ жизнь, что нѣтъ другого средства охранить сердце отъ разрушительныхъ сотрясеній, какъ то, что нужно стать выше бѣдствій. Трудно этого достигнуть; по кто хочетъ быть добрымъ, тотъ долженъ рѣшиться на это. Тутъ двѣ крайности. Если самъ не задушишь твердою волею и размышленіемъ о необходимости бѣдствія жизни, то они тебя задушатъ. Только жаль, что насъ мало пріучаютъ съ дѣтства, что насъ не учатъ смотрѣть на жизнь съ настоящей стороны, обманываютъ нашу неопытность. Какъ мало, напримѣръ, мы все еще проникнуты мыслью о безсмертіи! Мы выговариваемъ только это слово, какъ попугаи, но въ сущности, вѣрьте мнѣ, мы тѣ же язычники и грубые, невѣжественные матеріалисты. Мы толкуемъ только, что мы вѣримъ въ другой міръ, а соотвѣтствуетъ ли хотъ одинъ нашъ поступокъ этому вѣрованію? Когда бы эта мысль проникнула совершенно наше существованіе, то она отражалась бы вездѣ… Яѣду прямо въ Италію, чтобы избѣжать самые жаркіе мѣсяцы; въ іюнѣ хочу выѣхать въ южную Францію и въ Пиренеи, оттуда въ Парижъ и потомъ черезъ Швейцарію и Тироль ворочусь въ Вѣну. Я столько слышалъ объ Италіи, что боюсь, сдѣлаетъ ли она на меня такое же впечатлѣніе, какъ на другихъ. Я буду вести однако же журналъ. Дѣтей отправляю съ матушкою и съ сестрами на дачу въ Парголово — одно сухое мѣсто кругомъ Петербурга.

Бывши уже разъ въ Италіи хочу проѣхать и въ Сицилію. Вы видите, что я собираюсь сдѣлать нешуточное путешествіе.

Прощайте, прощайте, моя добрая Екатерина Николаевна, храни васъ и всѣхъ вашихъ Богъ! Вспоминайте временемъ объ вашемъ Пироговѣ.

Я беру съ собою дагеротипный портретъ Коли: онъ удался; мальчишка сидитъ пресерьезный съ апельсиномъ въ рукѣ, на подушкѣ, въ своей пестрой рубашенкѣ.