Спѣшу сообщить тебѣ Л. д. случай единственной, можетъ быть, въ битвахъ; эпоху въ военной исторіи двухъ Императоровъ: Великаго нашего Монарха и страшнаго доселѣ Бонапарта; достиженіе однимъ вышней и прочной славы и величія — переходъ другаго отъ блестящаго щастія до уничижительнаго поношенія!… Вотъ, что представляетъ сраженіе 20 числа сего мѣсяца, при замкѣ Вріенскомъ на дорогѣ къ Парижу. Здѣсь y въ ономъ замкѣ, во время Королей Французскихъ, была учреждена военная школа; въ оной школѣ великій доселѣ Наполеонъ взросъ, воспитывался и обучался важной наукѣ — побѣждать! Живы еще нѣкоторые его наставники въ оной наукѣ; сколько сбывалось лестныхъ ихъ: надеждъ и упованій!… Какіе плоды сѣмена ихъ возраждали!… Изъ сей колыбели наводилъ сей побѣдитель страхъ и трепетъ на всѣ столицы Европейскихъ державъ; изъ сего гнѣзда вылеталъ ceй кровожадный сычъ во всѣ полосы земнаго шара! — A что теперь?… Ceй великій непобѣдимый Наполеонъ, бывый на вышней степени своего величія, въ нѣдрѣ своего порожденія, при вратахъ самой той славной школы военной, въ кругу неизмѣнныхъ его сподвижниковъ и высокихъ наставниковъ — разбитъ!… Разбитъ и преслѣдуемъ къ своей столицѣ, нъ Парижу, народомъ, пришедшимъ съ отдаленныхъ краевъ Сѣвера, съ ужасныхъ береговъ Ледовитаго моря, рѣкъ Оби, Енисея, Амура!… Какіе подвиги какой переворотъ щастія! какія умозаключенія! какой предметъ для поэзіи и искуствъ!.. Воскресните Омеры, Фидіи, Aппелы… Великія дѣла сіи должны васъ оживить!…
Послѣдствіемъ сей славной побѣды очищена дорога къ Парижу; непріятель бѣжитъ и бросаетъ оружіе; грабятъ и сожигаютъ сами свои деревни, села, города; примѣрные поступки нашихъ солдатъ противъ жителей заслуживаютъ особое вниманіе: каждый полкъ или отрядъ, выходя изъ своихъ квартиръ, обязанъ брать свидѣтельство отъ старостъ или меровъ o добропорядочномъ своемъ пребываніи въ томъ мѣстѣ, и начальники полковъ даютъ свидѣтельства за своимъ подписаніемъ во всемъ, что законно брали они у жителей; до сихъ поръ ни одной еще не происходило жалобы — даже и козаками не нахвалятся трусливые Французы!..
Скажу еще слова два о Франціи.
Сколько ложныхъ описаній читали мы во всѣхъ путешествіяхъ чувствительныхъ и географическихъ о щастливой и благоденствующей Франціи!… Вотъ мы уже почти и при самой заставѣ Парижа, а ничего нигдѣ не нашли похожаго на посредственное состояніе какъ въ приватной жизни, такъ и въ государственномъ правленіи: граждане отягощены налогами всякаго рода; села и деревни пусты отъ поборовъ въ рекруты малыхъ и старыхъ; въ городахъ крайность и бѣдность, отъ худой промышленности и уничтоженія заграничной торговли; словомъ: нѣтъ ни жителей, ни денегъ, ни хлѣба; всеобщій ропотъ на правленіе, хула и поношеніе на правителя. Вотъ, что представилось вамъ во Франціи… Какъ сіе противоположно велерѣчивымъ описаніямъ нашихъ гувернеровъ и галломановъ!.. Повѣришь ли, что въ самыхъ лучшихъ домахъ нѣтъ ни сахару, ни кофе; за то, правда, благодаря вышнимъ наукамъ: Химки надѣляютъ ихъ какимъ-то медовымъ сыропомъ, перегнаннымъ черезъ уголья и сушеною морковью взамѣну кофе. Всѣ вообще жители обоихъ подовъ въ селахъ и деревняхъ, изключая развѣ большихъ добрыхъ городовъ, носятъ деревянные башмаки, тяжестію и безпокойствомъ равняющіеся съ кандалами; вмѣсто одежды крашенинные балахоны или попросту рубахи безъ поясовъ; бѣлой хлѣбъ, ихъ хуже нашего ржанаго, всегда недопеченъ и съ пескомъ, да и цвѣтомъ то красной, розовой, синій отъ дыму и копоти каминовъ, въ которомъ пекутъ; въ домахъ y нихъ нѣтъ печей, но вездѣ камины, отъ которыхъ дымъ во все время томленія; словомъ, ихъ жилища хуже нашихъ курныхъ избъ: ни согрѣться въ оныхъ, ниже защититься отъ вѣтру нельзя, потому, что двери и окна то не притворяются то въ оныхъ щели и дырья. — Почва земли вообще здѣсь или каменистая или песчаная, почему и много разводятъ винограду, но лучшія вина отправляются въ чужіе краи, a жители пьютъ самыя дурныя, кислыя, подобныя клюковному соку съ водою; словомъ, въ благоденственной Франціи ни поѣсть, ни попить, ниже пріютиться нельзя покойно; правда, за то наслушаешься таробарства жителей: каждый крестьянинъ актеръ или гувернеръ, — о политикѣ, законѣ, даже о военномъ ремеслѣ радъ цѣлый день проболтать, въ познаніи же своихъ обязанностей большой невѣжда; самолюбіе, хвастовство ихъ порокъ и слабость… Но, изобличать ихъ: они, кажется, сами во всемъ сознаются и раскаиваются, а мы увѣримся въ болѣе и болѣе въ Руской нашей пословицѣ: славны бубны за горами!
Среди шума и треска военнаго случается, что нахожу я время заняться чтеніемъ, по большей части тѣхъ книгъ, въ которыхъ пишутъ о Россіи съ невыгодной стороны, и которыхъ нельзя достать y насъ. Изъ сего чтенія происходитъ двоякая польза: видишь свои несовершенства, злоупотребленія; и сверхъ того видишь чужестранную месть, зависть на все y насъ хорошее; и такъ по одному желаешь, чтобы исправлено было, по другому, чтобы хорошее продлилось и увѣковѣчилось.
Изъ таковыхъ книгъ занимаетъ меня на этотъ разъ сочиненіе Г-на Милера, писанное на Нѣмецкомъ языкѣ и переведенное на Французской Лежеромъ: Картина Петербурга, или письма о Россіи, писанныя въ 1810, 11 и 12 годахъ; печатано въ Парижѣ, въ 1814 году.
Сколько несправедливостей!… Сколько ложныхъ умозаключеній!… Сочинитель, по видимому, извѣстенъ былъ о политическихъ дѣлахъ, грозившихъ Россіи, почему во многихъ мѣстахъ своихъ писемъ и предвозвѣщалъ ея упадокъ и порабощеніе. Описывая вѣру, законы, правленіе, нравы, обычаи, обращается онъ къ нашимъ увеселеніямъ и — заговорилъ о театрѣ Рускомъ, о сочинителяхъ о языкѣ нашемъ…. Вотъ, гдѣ надобно его послушать! напримѣръ, говоря объ актерахъ Рускихъ, которыхъ онъ не разъ видалъ, пишетъ: "Послѣ Г-жи Семеновой, я долженъ наименовать первую пѣвицу прекрасную Колосову. "Aprés Mme Sémenoba, jе dois nommer comme premiére chanteuse l’aimable Colosoba; page 265. --; Г-нъ Яковлевъ, о которомъ съ похвалою выше сказано, есть первый пѣвецъ въ Руской оперѣ и соединяетъ дарованіе для комедіи съ пріятностію пѣнія. "Mr Jacoblef, cité plus haut avec éloge; est encore le premier chanteur de l’opéra russe, et réunit à son talent de comédien un organe très-agréable; page 266. — Нѣмецкій жъ театръ онъ не только что разкритиковалъ, но даже разбранилъ самыми непристойными словами, стр. 272. — Сердится онъ на стр. 325 и 329, почему у насъ съ дверей, оконъ, каретъ, дрожекъ и съ лошадей не берутъ пошлины, — Бранитъ на стран. 360 нашихъ женщинъ, и головы ихъ считаетъ послѣднею вещью въ ихъ созданіи — стряпчихъ, avocats, переводитъ онъ просто вездѣ крючками, полагая, что это настоящее ихъ наименованіе, стр. 384. — Министерство Просвѣщенія совѣтуетъ онъ поручить какому нибудь Нѣмцу или Поляку, a отнюдь не Рускому! стр. 536 и проч. и проч, и проч. — И таковую книгу иностранцы читаютъ и — по оной заключаютъ о Рускихъ!
Весьма было бы желательно, чтобы какое нибудь ученое сословіе приняло на себя обязанность опровергать вѣрными доводами всю ложь иностранную объ Отечествѣ нашемъ, и на каждомъ шагу останавливало бы путешественника, статистика иди историка и его изобличало; убоявшись сего, многіе не клеветали бы на насъ, а прежніе врали вышли бы изъ довѣрія.