Письма из Читы к Е. П. Оболенскому и И. И. Пущину (Завалишин)/ДО

Письма из Читы к Е. П. Оболенскому и И. И. Пущину
авторъ Дмитрий Иринархович Завалишин

Опубл.: 1849. Источникъ: az.lib.ru

ПАМЯТИ ДЕКАБРИСТОВ СБОРНИК МАТЕРИАЛОВ

III

ЛЕНИНГРАДЪ 1926 ЛЕНИНГРАД ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР 1926

Письма Д. И. Завалишина из Читы к Е. П. Оболенскому и И. И. Пущину.

Ни один из декабристов не вызывал такой разноречивой оценки его личности и деятельности, как Дмитрий Иринархович Завалишин.

Товарищи по восстанию: Свистунов, Фролов, Беляев, Волконский, равно как и делопроизводитель Следственной Комиссии А. Д. Боровков,^[1] а вслед за ними некоторые позднейшие историки и вообще лица, писавшие об этой эпохе (Богучарский, Щеголев, М. Семевский, М. Попов, Головачев, С. Чернов и др.), справедливо подчеркивали отрицательные черты его характера и, в частности, болезненное самомнение и проистекающее отсюда слишком субъективное освещение им событий.^[2] Однако, наряду с этим, другие декабристы, и в особенности И. И. Горбачевский и А. Е. Розен, а также известный бытописатель Сибири С. Максимов,^[3] отмечали его выдающиеся способности и заслуги, проявившиеся главным образом во время проживания его на поселении в Чите.

О Завалишине нет еще ни одной объективной и исчерпывающей биографии. Писавшие о нем не задавались целью полного критического отбора материала, касающегося этой интересной личности, а основывались или на собственных его свидетельствах о своей жизни, не всегда надежных, или-же на суждениях лиц, явно ему враждебных; между тем многообразие его общественной деятельности, начавшейся еще до 14 декабря (особенно в Калифорнии), а затем продолжавшейся в подготовительный к восстанию период и уже после ликвидации восстания — в Сибири, где ему пришлось стать в соприкосновение с Муравьевым-Амурским и другими государственными деятелями этой отдаленной окраины, представляет несомненный исторический интерес.

Если засим фактические данные, сообщаемые самим Завалишиным, освещены им не всегда правильно, с приданием к тому же собственной личности гиперболического рельефа, то, с другой стороны, его мучительный подчас самоанализ, тоска по нравственному идеалу, его стремление к утверждению правды на земле, его отношения к браку, как средству нравственного самоусовершенствования, в связи с его простотою и скромностью в жизни, воздержанием от мяса, вина и табака, — все эти личные его свойства и черты человеческих переживаний справедливо останавливали на себе внимание такого сердцеведа, как Л. Н. Толстой, который, со своей, — разумеется, более психологической, нежели исторической, — точки зрения признавал записки Завалишина самыми важными из всех записок его товарищей.^[4]

В литературе о декабристах недавно замечено вскользь (Ю. Г. Оксманом),^[5] что рассуждения Завалишина иногда совпадали с постулатами самого Толстого, — и это совершенно справедливо.^[6] Разница только в том, что Толстой и в личной жизни наиболее близко подходил к своим постулатам, а Завалишин рвался к ним, болел, быть может, по ним, но не всегда мог справляться с порочными сторонами своего характера.

Из внешних обстоятельств жизни Завалишина заслуживает упоминания, навеянное, очевидно, масонскими тенденциями того времени, учреждение им, 19-летним еще лейтенантом, «Ордена Восстановления» (совершенно не получившего, к слову сказать, распространения).

Названный Орден, ставивший, по уставу, своею целью насаждение просвещения и правды в мире, защиту угнетенных, покровительство бедным, целомудрие, воздержание от житейских пристрастий и нравственное самоусовершенствование своих членов, вместе с тем преследовал и политическую задачу — ограничение самодержавия. Позднее устав этот, по собственному признанию Завалишина, был переделан в республиканском духе. Следуя при этом изречению, что «нѣтъ пророка въ своемъ отечествѣ» (как он сам выражался), и придавая Ордену значение интернациональное, Завалишин, в первую очередь, стремился обосновать этот Орден в Калифорнии, куда забросила его судьба во время кругосветного плавания с адмиралом Лазаревым, с тем чтобы впоследствии сделать упомянутую страну базою для распространения Ордена и его идей во всем мире.

В неопубликованных еще материалах следственного дела о Завалишине, хранящихся (в копиях) в Рукописном Отделении Библиотеки Академии Наук среди других бумаг академика Н. Ф. Дубровина, имеются весьма интересные подробности пребывания Завалишина в Калифорнии. Здесь, наряду со сведениями о его попытках побудить местные органы управления к провозглашению независимости этой области от Мексики, с целью присоединения ее затем к России, имеются данные, рисующие Завалишина в странном освещении и наглядно обнаруживающие, что его теоретические рассуждения о нравственном самоусовершенствовании наталкивались на какие-то скрытые дефекты его собственной психической организации.^[7]

С Рылеевым Завалишин познакомился при посредстве адмирала Н. С. Мордвинова, но он долго с ним не сходился и был как бы в оппозиции к тайному обществу, возлагая надежды в деле политического переустройства России более на свой Орден, нежели на это общество. В целях устранения конкуренции, он даже имел намерение донести на заговорщиков. В следственном деле сохранилась копия такого обращения его к Александру I от 20 июля 1825 г.: «Если не ошибаюсь, великая опасность грозитъ тебѣ, Россіи, Европѣ; но болѣе сказать не могу, пока не увижу тебя лично». По показаниям Завалишина, у него были и еще попытки донести на декабристов, пока, наконец, вследствие своего тщеславия и желания играть историческую роль, он сам не был втянут в заговор.^[8] Впрочем из некоторых заявлений Завалишина видно, что он, подобно Ростовцеву, никого не хотел называть по имени.

Приговором Верховного Уголовного Суда он был признан виновным в том, что «умышлялъ на цареубійство и истребленіе императорской фамиліи, возбуждая къ тому словами и сочиненіями, и принадлежалъ къ тайному обществу, съ знаніемъ сокровенной цѣли». Высланный на каторгу в Читу, в числе государственных преступников 1-го разряда,^[9] он здесь занимался изучением иностранных языков и даже древне-еврейского, с которого переводил священное писание; с товарищами он не очень ладил, хотя с некоторыми (Оболенский, Пущин) сошелся на «ты», как это видно из печатаемых ниже его писем.

По окончании срока каторги в Петровском Заводе, Завалишин в 1839 году снова вернулся в Читу; здесь женился и остался на жительстве, несмотря на амнистию 1856 года. Он принял близкое участие в делах по устроению Восточной Сибири, так как с его знанием краевой жизни представители власти безусловно считались, пока он не стал в явный конфликт с Муравьевым-Амурским, особенно обострившийся вследствие разоблачения им в печати темных сторон деятельности местных администраторов. Это обстоятельство послужило основанием к насильственной высылке его в 1863 году в Европейскую Россию. Он поселился в Москве, где, в 60-летнем возрасте, в 1864 г. женился вторым браком на дочери тит. сов. Зинаиде Павловне Сергеевой. От этого брака он имел двух сыновей и 4 дочерей, из коих в настоящее время жива лишь одна дочь — Зинаида Дмитриевна (по второму мужу Еропкина), с четырьмя своими сыновьями. Завалишин умер в 1892 году, 88 — летним старцем, скромно проживая в меблированных комнатах в Москве; похоронен он на кладбище Данилова монастыря.^[10]

В настоящем сборнике печатаются два письма Завалишина к декабристу Е. П. Оболенскому: одно — по поводу кончины первой жены Завалишина, где он излагает свои интимные мысли о значении для него этого брака и анализирует свои душевные переживания, вызванные смертью жены; другое — о Чите и ее судьбах. Эти письма до некоторой степени пополняют материал по тем же вопросам, заключающийся в «Записках» Завалишина, так же, как и третье помещаемое здесь его письмо на имя М. И. Пущина о Калифорнии, с которою, как мы видели, его связывали и первая любовь, и первая политическая мысль.

Оба адресата приводимых писем — декабристы перваго разряда: Оболенский, бывший блестящий офицер, старший адъютант при начальнике всей пехоты гвардейского корпуса; Пущин, лицейский товарищ А. С. Пушкина, променявший, по идейным соображениям, мундир гвардейской конной артиллерии на службу в Московском Надворном Суде. Они вместе отбывали каторгу в Чите, куда Пущин прибыл с некоторым опозданием, будучи переведен сюда из Шлиссельбургской крепости; вместе же были переведены в Петровский Завод, а затем в 1839 году на поселение, первоначально в Туринск (сюда Оболенский переехал несколько позднее, а именно в 1842 г.),^[11] потом в Ялуторовск, Тобольской губернии. В Ялуторовске они жили на одной квартире, пока Е. П. Оболенский не женился на няне внебрачного сына Пущина Варваре Самсоновне Барановой. Еще в Чите и Петровском Заводе Оболенский и Пущин старались сблизить державшегося особняком Завалишина с колонией декабристов, которая, повидимому, также несколько его чуждалась, особенно по приезде к ним в Сибирь брата его Ипполита, известного своею провокаторскою деятельностью. Позднее два благородных друга приглашали Завалишина переселиться к ним в Ялуторовск, но он, как видно из письма от 9 октября 1848 г., отклонил это предложение.

По амнистии 1856 года Оболенский и Пущин выехали в Европейскую Россию, причем Пущин, женившись на вдове декабриста Фон-Визина, Наталье Дмитриевне, урожденной Апухтиной, поселился в имении ее Марьине, Бронницкого уезда Московской губернии, а Оболенский обосновался в Калуге, в доме сестры своей Натальи Петровны. Вскоре (в 1859 г.) Пущин, прибывший из Сибири уже с расшатанным здоровьем, сошел в могилу, а через 6 лет за ним последовал и Оболенский.

Печатаемые три письма Завалишина хранятся в Рукописном Отделении Библиотеки Академии Наук, среди бумаг академика Н. Ф. Дубровина, за № 311.^[12]

А. В. Петров.

Д. И. Завалишин — Е. П. Оболенскому.

1.

Чита. 9 Октября 1848-го года.¹

Письмо твое, любезнѣйшій Евгеній Петровичъ! я получилъ, только не знаю отъ чего, какъ то поздно. Множество причинъ-- къ чему исчислять ихъ? --постоянно лишающихъ меня нужнаго спокойствія духа, не дозволили мнѣ въ скорости отвѣчать тебѣ. Благодарю тебя за твое дружеское отношеніе, ты все сказалъ, что можно было сказать, хотя конечно и знаешь, что одинъ только Богъ можетъ дать снова истинную жизнь сердцу, какъ даетъ жизнь и плоти. Я и не отчаиваюсь, но только и не обольщаю себя надеждою, потому что не знаю: почтетъ ли это онъ нужнымъ, и будетъ ли на то его воля, чтобъ, по надеждѣ твоей, для меня могла быть еще будущность болѣе свѣтлая и отрадная. Если разумѣть ее, какъ обыкновенно, въ мірскомъ смыслѣ, то сомнѣваюсь, и вотъ почему: еслибы дѣло шло только о мірскихъ утратахъ, то это было бы конечно возможно, даже вѣроятно; потому что тогда, и въ собственныхъ усиліяхъ, и въ измѣненіи внѣшнихъ обстоятельствъ, человѣку представляются довлѣющія средства постепенно къ забвенію, утѣшенію, возрожденію новыхъ желаній и цѣлей, п съ тѣмъ вмѣстѣ — къ новымъ радостямъ земнымъ и счастію.

Но тутъ совсѣмъ другое дѣло. Вотъ видишь ли! Долго нужно было бы бѣседовать далее изустно, чтобы объяснить тебѣ особенность моего положенія. То, что со мною случилось, чрезвычайно важно для исторіи внутренняго человѣка; это случай не каждодневный. Не прими это за языкъ самолюбія.

Чтобъ покончить разомъ со всякимъ подозрѣніемъ на этотъ щетъ, я скажу тебѣ, что по строгому испытанію себя я не тотъ, какимъ хотѣлъ и стремился быть, и далее не тотъ, какимъ бывалъ иногда. Но это также однаколеъ безусловно справедливо, что внутреннее развитіе и совершенствованіе были не только главнымъ, но даже исключительнымъ началомъ меня руководившимъ-- безъ сознанія успѣха въ этомъ не было для меня возможности счастья; и все остальное имѣло всегда важность только какъ содѣйствіе или противодѣйствіе этому; отъ того и казалось можетъ быть, что не только вещественныя обстоятельства, но даже вещи, къ которымъ въ дѣйствительности я был ь всегда очень чувствителенъ, пріязнь или вражда: одобреніе или недоразумѣніе; лесть или клевета, были недѣйствительны противъ меня.

Я даже часто и самъ себя спрашивалъ: не есть ли это недостатокъ любви? Но по строгомъ испытаніи находилъ сердце свое вполнѣ любящимъ, вполнѣ чувствительнымъ къ пріязни или непріязни, къ хвалѣ или неодобренію. Но тугъ же неодолимая сила заставляла меня веетакн подчинять все главному началу, такъ что даже и тогда, когда немного труда стоило бы мнѣ, чтобы пріобрѣсти хвалу или пріязнь; избѣжать въ чемъ вражды или хулы, я долженъ былъ подавлять самое сильное желаніе, постоянно напоминая себѣ одно, что человѣкъ есть только то, что онъ есть передъ Богомъ, а не то, что во мнѣніи людей.

Хотя съ другой стороны, однакоже, умышленно никогда не подавалъ повода къ недоумѣнію — если же поводы и случались, то это выходило само собою, не непосредственно отъ моей воли — причина моихъ дѣйствій, чувствительности къ одному повидимому неважному; равнодушіе къ другому, что казалось другимъ важнымъ, истекало логически изъ начала меня руководившаго — не отрекшись отъ него, я не могъ бы поступать иначе.

Еслибы чему нибудь, или кому нибудь, что не могло и не должно было имѣть вліянія на внутреннее развитіе мое и усовершенствованіе, я допустилъ бы имѣть это вліяніе, то, само собою разумѣется, что подобное развитіе не могло бы имѣть мѣста — а это было бы неизбѣжно, еслибы я допустилъ себѣ, даже подъ увлеченіемъ любви назидающей, объясняться на каждомъ шагѣ, не только дѣлать это, но заботѣ о прілтныхъ для себя отношеніяхъ. Еще менѣе еслибы дѣлалъ что либо только для лучшаго устройства себѣ внѣшнихъ обстоятельствъ или для наслажденія внѣшними вещами. Какъ вещественныя, такъ и душевныя удовольствія, радость, спокойствіе могли существовать для меня только при сознаніи достиженія внутренней цѣли, а вовсе не отъ такого или другого мнѣнія, отъ обладанія тѣмъ или другимъ; отъ такихъ то или другихъ обстоятельствъ.

Такъ и женидьбу, ие мною возбужденную, возникшую не по преднамѣренному желанію, я принялъ только относительно этой цѣли, безъ страсти и самообольщенія, но смиренію, потому только, что она явилась и предложена была мнѣ въ такихъ обстоятельствахъ и съ такими проявленіями, что я имѣлъ право принять ее, какъ Богомъ посланную опору человѣческой слабости, какъ средство ко взаимному совершенствованію, какъ содѣйствіе къ взаимному спасенію — говорю истину — отсюда и поясненіе тѣхъ неимовѣрныхъ трудовъ, полнаго самоотверженія, какія я понесъ для женидьбы, лишенный до такой степени всякихъ мірскихъ приманокъ: напротивъ съ перспективою еще такихъ вещей, которые были бы способны отвратить самую слѣпую плотскую страсть; какъ наир, человѣку въ моемъ положеніи, безъ средствъ, рѣшиться принять на свое попеченіе еще цѣлое, и притомъ большое семейство моей жены.

Потому то теперь, когда даже все это самоотреченіе не только, не имѣло тѣхъ послѣдствій, какія я вправѣ былъ-ожидать и для себя (а ее счастье и спасеніе я ставилъ еще выше своего); — но когда я чувствую, что даже очутился въ худшемъ состояніи нежели былъ до того, — ты можешь понять безнадежность моего горя и невозможность, безъ особенной, непосредственной воли Божіей, его исцѣленія.

Земныя утраты можно всѣ замѣнить и ожить для новыхъ радостей. Если же бы какіе нибудь и были незамѣнимыми, то по сознанію, что всетаки и мы имѣли свою долю счастія и ею воспользовались, чувство справедливости и благодарности и за это должно успокоить наше сердце. Но сознаніе, что этотъ союзъ не привелъ къ достиженію той высшей цѣли, для которой одной онъ и былъ заключенъ — это одинъ только Богъ можетъ изгладить изъ памяти, оправдавъ человѣка предъ собою, — а доколѣ Это будетъ въ памяти, я чувствую, что не только счастіе, но даже спокойствіе для меня невозмояшо.

Отъ того отъятіе жены не есть главное. Этотъ ударъ потому только былъ для меня такъ силенъ, такъ страшенъ, что лишилъ надежды на исправленіе всего, именно въ тѣ минуты, когда это показалось возможнымъ, когда причины зла раскрылись изъ ея исповѣди, — потому что пока живъ человѣкъ, все кажется еще возможнымъ. Но будь у насъ увѣренность въ невозможности уже той цѣли, для которой было совершено все; тогда самая смерть была и для нее и для меня случаемъ желаннымъ. Жизнь для насъ была — лишь тою жизнію, какую предполагали и для которой соединялись — для другаго она не могла имѣть нужныхъ условій, и слѣдовательно была не нужна.

Итакъ мое горе не во внѣшнемъ, что можетъ быть побѣждаемо и внутреннею силою, и съ измѣненіемъ условій внѣшнихъ, — но именно въ лишеніи внутренней силы, руководившей меня къ высшей цѣли бытія человѣка — а эту силу можетъ дать только самъ Богъ — отъ сознанія этого я и не обольщаюсь надеждою на успѣхъ, ни отъ собственныхъ усилій, ни отъ измѣненія внѣшнихъ обстоятельствъ, потому что предвижу тщету всего этого для того одного, что мнѣ было бы нужно, хотя и думаю, что далекъ отъ отчаянія или унынія, потому что по внѣшней и умственной деятельности дѣлаю все, что здоровье позволяетъ, не попуская себѣ умышленно упитываться горемъ.

И если я и обращаюсь постоянно мыслію къ разсмотрѣнію и повѣркѣ прошедшаго; къ испытанію своего состоянія, то отнюдь не съ намѣреніемъ возбуждать себя къ огорченію, а потому что считаю обязанностью разрѣшить самый важный для меня вопросъ: была ли тутъ и моя вина и въ чемъ она могла быть? Я испытываю себя безъ всякаго пристрастія, но и безъ предубѣжденія, не поставляя преднамѣренною цѣлью ни самооправданіе, ни самообвиненіе.

Я вовсе не то разумѣю, чтобъ возможно было сомнѣваться, чтобъ я не былъ виноватъ въ такихъ вещахъ, какія свойственны обыкновенно слабости человѣческой, — а говорю о той или такой винѣ, которая допустила или не отвратила того, что въ развитіи своемъ неизбѣжно должно было отклонить отъ цѣли. Все, что я знаю за собою, было только слѣдствіемъ, а не причиною; истекало изъ невозможности мнѣ знать истину въ этомъ дѣлѣ; такъ что даже полное небытіе всего этого способно было произвести по большей мѣрѣ дѣйствіе только отрицательное. Одно, что меня безпокоитъ и вводитъ въ сомнѣніе, не было ли какой ошибки гдѣ-нибудь или въ чемъ нибудь съ моей стороны, положимъ даже, что отрицательно — что я, какъ сказалъ выше, допустилъ что либо, или чего не предупредилъ. Это то именно, что я чувствую себя, какъ внутренній человѣкъ, въ худшемъ состояніи, нежели былъ нѣкогда, когда самыя ошибки мои не тяготили сознанія, потому что по слову Апостольскому: забывая прошлое, простирался всегда впередъ; и когда раскрывалъ самъ ошибку, или пока другіе толковали о ней, я имѣлъ полное сознаніе, что уже отрѣшился отъ нее, какъ отъ минувшей болѣзни, и — стоялъ уже на высшей степени.

Теперь же полагая себя въ худшемъ состояніи въ слѣдствіе всего бывшаго, а полагая въ то же время, что это внутреннее состояніе не должно зависѣть ни отъ чего внѣшняго или чуждаго, я и сомнѣваюсь, не было ли моей ошибки въ чемъ, и стараюсь ее открыть въ первоначальныхъ своихъ дѣйствіяхъ, какъ бы чисты и безукоризненны ни являлись они мнѣ въ намѣреніи и исполненіи. Но до сихъ поръ я напрасно напрягаю свой умъ; все что оказалось гибельнымъ невозможно было предовратить; потому что никакая человѣческая мудрость не только не могла, но и не должна была того предусматривать — иначе дѣйствія лишены были бы основанія, были бы слѣдовательно неправильны; и тогда въ самыхъ условіяхъ является противорѣчіе, если предположить возможность предвѣдѣнія того, что открылось, потому что первымъ условіемъ было бы: чтобъ я не былъ тѣмъ, чѣмъ былъ и не имѣлъ бы той цѣли, какую имѣлъ. Потому что безъ этого, само собою разумѣется, что я не только бы не чувствовалъ такого горя; но что и самаго повода къ нему не было бы, потому что не было бы причины къ союзу.

А до какой степени безусловно я употреблялъ такія усилія, чтобы устранить безчисленныя препятствія, невѣдомо откуда возникавшія противъ нашего союза; я въ то же самое время — говорю — непрерывно молился Богу со всѣм^гь усердіемъ и искренностью, къ какимъ былъ только способенъ, не допускать этого союза, если онъ не долженъ служить къ моему спасенію, а паче того еще, ко счастію и спасенію Аполинаріи!

Благодарю тебя также за свѣденія, которыя ты мнѣ сообщаешь — до какой степени онѣ могутъ быть полезны — рѣшить трудно; я не могу пока дѣлать предположеній даже для слѣдующаго дня. Изъ сказаннаго выше тебѣ легко понять, что я лично для себя не могу имѣть другихъ желаній кромѣ такъ сказать отрицательныхъ — отсутствіе болѣзни, непріятностей, нужды, хлопотъ; дѣло для меня только въ сравненіи: отъ чего я больше подвергнусь тому или другому, оставаясь ли здѣсь, или переселяясь?

Положительнаго же чего либо, что бы заставляло надѣяться и для чего можно было бы рисковать, пока ничего нѣтъ. Подобное могло бы быть только одно: возвращеніе къ роднымъ. Итакъ единственная цѣль переселенія была бы исполнить желаніе родныхъ, которые не перестаютъ меня упрашивать переселиться хотя бы въ Иркутскъ; разумѣется въ такомъ случаѣ лучше же уже было бы поближе. Но до сихъ норъ въ этомъ отношеніи я нахожусь въ безвыходномъ кругѣ: первое условіе для переселенія, особенно съ перспективою новый" хлопотъ но устройству и существованію, есть безъ сомнѣнія здоровье, — а чтобы укрѣпить здоровье, нужны совсѣмъ другія условія, нежели тѣ, въ которыхъ я нахожусь. Вотъ и теперь, я только что оправился отъ опасной болѣзни, которая по жестокости первыхъ приступовъ, могла имѣть дурной конецъ: тѣмъ болѣе что некому было ни лечить, ни хлопотать, кромѣ самого себя.

Кланяюсь Ивану Ивановичу² — письмо его я получилъ еще позже твоего — въ скоромъ времени постараюсь написать и къ нему. По слухамъ у васъ давно уже холера — какъ то Богъ васъ помиловалъ. У насъ здѣсь обстоятельства тоже не совсѣмъ благопріятны — много больныхъ — родъ повальной горячки. Урожай собственно въ нашемъ мѣстѣ также плохой — была сильная засуха. Пшеница у меня не возвратила и семена. Хотя въ другихъ мѣстахъ урожай и лучше, но цѣны на хлѣбъ вѣроятно будутъ всетаки высоки, но большимъ закупамъ въ казну и на золотые пріиски.

Эта промышленность, кромѣ возвышенія цѣнъ, имѣла еще то вредное здѣсь вліяніе на рабочихъ, что чрезвычайно поощрила и безъ того очень сильное здѣсь расположеніе къ непостоянству и отвращенію отъ осѣдлой жизни и занятій. Теперь въ ожиданіи найма къ лѣту на пріиски, никто не хочетъ идти въ годовые работники по формальному обязательству, — такъ что нельзя быть обезпечену въ постоянныхъ работникахъ, и хотя опытъ каждаго года и доказываетъ имъ, что въ сложности они имѣютъ менѣе выгоды, нежели живущіе при домахъ или по годовымъ условіямъ, но они предпочитаютъ, поработавъ нѣсколько времени на пріискахъ, остальное время проводить въ праздности и пьянствѣ, забираясь въ счетъ слѣдующаго года. Вотъ почему здѣсь хозяйство дѣлается годъ отъ году не только болѣе безвыгоднымъ, но даже невозможнымъ человѣку съ нашими правилами и въ нашемъ положеніи.

Только тѣмъ, кто имѣетъ свои рабочія силы, или, потворствуя дурнымъ склонностямъ рабочихъ, держатъ ихъ въ постоянномъ заборѣ, и тѣмъ удерживаютъ ихъ на какихъ хотятъ условіяхъ, хозяйство можетъ еще приносить выгоду — особенно хлѣбопашество.

Прощай, любезный Евгеній Петровичъ! Желаю тебѣ милости Божіей п мира душевнаго. Искренно расположен[ный] и предан[ный] тебѣ.

Д. Завалишинъ.

P. S. Состоишь ли ты въ перепискѣ съ П. С. Пушкинымъ?³ увѣдомь меня о немъ.

¹ Сверху, над текстом, в левом углу, написано рукою кн. Е. П. Оболенского: «Получено Ноября 12-го, отвѣчено — 20». Настоящее письмо написано Завалишиным под впечатлением смерти его первой жены, дочери начальника Нерчниских горных заводов, Аполлинарии Семеновны Смольяниновой. Отец ее, Семен Иванович, в виду отсутствия коменданта, принял Завалишина, по прибытии его на каторгу в Читу. Завалишин не употреблял мясной нищи и получал обед из овощей от Смольянинова, жена которого Фелицата Осиповна, женщина религиозная, обратила внимание на узника, гулявшего во дворе острога с отпущенною бородою, в шляпе с широкими полями и с библией в руках. При посредстве жены декабриста Прасковьи Егоровны Анненковой, в 1829 году произошло сватовство, причем Завалишину была предложена в невесты упомянутая Аполлинария Семеновна. Свадьба, однако, состоялась только в 1839 г., когда Завалишин, по его просьбе, был переведен на поселение в Читу. Из печатаемого письма видно, что в отношениях Завалишина к жене были какие-то тягостные осложнения, была какая-то тайна, которая была открыта ему женою лишь перед смертью. Судя по запискам Завалишина, дело заключалось, будто бы, в том, что мать невесты не пожелала отпустить ее в Петровский Завод, куда были переведены из Читы политические каторжане, а домогалась прибытия Завалишина в Читу (что в то время было совершенно невозможно). Завалишин, устроивший уже в Петровском помещение для жительства с молодою женою, получил от ее матери ложное известие, что невеста его больна и приехать не может. Эго-то обстоятельство, тяготившее, якобы, всю жизнь Аполлинарию Семеновну и ускорившее ее кончину, и было открыто ею на духу священнику, а потом и мужу. См. Записки Завалишина (Мюнхенское издание 1904 г.), т. II, стр. 77, 132—142 и 294—307; также воспоминания А. Ф. Фролова («Рус. Старина» 1882 г. май, стр. 702—703 и 708) и письмо И. И. Горбачевского И. И. Пущину 23 авг.1849 г. в «Голосе Минувшего» 1923, № 2, стр. 152.

² Пущину.

³ Павел Сергеевич Бобрищев-Пушкин, декабрист, отбывал каторгу в Чите, вместе с Завалишиным. Здесь, интересуясь религиозно-философскими вопросами, перевел совместно с И. И. Пущиным «Pensées» Паскаля (см. «Красный Архив» 1924, кн. 6, стр. 239). В 1848 г. (дата письма) П. С. Бобрищев-Пушклн вместе с душевнобольным братом, также декабристом, Николаем Сергеевичем, проживал на поселеніи в Тобольске, а затем, после амнистии, в Тульской губернии, в имении сестры Марии Сергеевны; умер в Москве и похоронен на Ваганьковском кладбище (Головачевъ, Декабристы, стр. 175).

2.

Чита 1850.— Октября 14-го.¹ Любезный Евгеній Петровичъ!

Дружеское письмо твое отъ 7-го Іюля я получилъ довольно уже давно, хотя и позднѣе, нежели какъ должно бы ожидать по разстоянію — кажется немножко позднѣе извѣстій отъ того же времени изъ Америки — но что дѣлать! Конечно для меня пріятно было бы получать и чаще ваши письма; но я нисколько не въ претензіи за замедленіе отвѣтами. Кто по опыту знаетъ, какъ и мелочныя и важныя заботы домашней жизни и нездоровье, распложая недосуги и нерасположеніе, уводятъ время часы за часами, дни за днями, тотъ не станетъ обвинять другаго въ томъ, что и съ нимъ легко можетъ случиться.

Очень порадовался твоей радости и поздравляю тебя съ новорожденнымъ сыном.² Дай Богъ тебѣ какъ говорятъ возрастить его Богу во славу, людямъ на пользу и себѣ на утѣшеніе. Справедливо говоришь, что будущность отъ насъ закрыта; и слѣдовательно не знаемъ, что готовитъ она намъ впередъ и въ дѣтяхъ, какъ и во всемъ житейскомъ, радость или горе. По крайней мѣрѣ, имѣя дѣтей, имѣемъ возможность къ радости; только то, что не существуетъ, если не угрожаетъ горемъ, зато лишено и возможности къ утѣшенію. Потому то мнѣ всегда казалось, да и теперь такъ кажется, что для меня было бы большимъ облегченіемъ, еслибы у меня были дѣти, хотя слышалъ многихъ и такихъ, которымъ это кажется иначе.

Нынѣшній годъ былъ у насъ очень неблагопріятенъ. Здѣшній климатъ и безъ того не славится постоянствомъ; но нынѣшній годъ составлялъ притомъ исключеніе къ худшему. Ни жаръ, ни холодъ, ни ясная погода, ни дождь; ничто не было ни въ пору, ни въ мѣру — и результатомъ всего этого вышелъ плохой урожай, который послѣ подобнаго же урожая прошлаго года поднялъ цѣну хлѣба теперь съ осени, слѣдовательно самое дешевое время до 2 р. 50 к. пудъ. Между тѣмъ Чита наша оживилась прибытіемъ войскъ и здѣлалась важнымъ пунктомъ.

Можетъ быть для васъ не безъ интереса будетъ прослѣдить судьбу ея со времени нашего отбытія. Вы помните, какъ были благопріятны для нея обстоятельства во время нашего пребыванія.³ Урожай на все, на хлѣбъ и овощи; изобиліе денегъ быстро подняли ее; но за то воспоминаніе о томъ времени живетъ въ народѣ, облеченное совершенно въ поэтическій колоритъ, какъ преданіе о золотомъ вѣкѣ — что для иныхъ впрочемъ было, какъ вы знаете, и не иносказательно, а сущею дѣйствительностію.

Послѣ нашего отбытія Чита совершенно упала — конечно виноваты и жители, истративъ легкомысленно безъ труда добытыя деньги; но справедливость требуетъ сказать, что и обстоятельства были крайне неблагопріятны. Девять лѣтъ сряду плохой урожай — къ тому же и общее оскудѣніе края вслѣдствіе худаго управленія не могло не отразиться на селеніи. Когда я пріѣхалъ сюда въ 1839 году, я нашелъ Читу буквально въ развалинахъ и жителей отъ постояннаго неурожая совершенно, какъ говорятъ, обезкураженныхъ. Могу сказать, что только мои убѣжденія и примѣръ заставили многихъ рѣшиться на посѣвъ въ 1840 г. — и странное дѣло — въ этомъ дѣйствовала не сила доводовъ, а какая-то темная надежда, что можетъ Сыть съ возвращеніемъ секретнаго воротятся тѣ времена, о которыхъ сохранилась поговорка: при секретныхъ всѣмъ были богаты, а послѣ нихъ ничего не стало. Какъ бы то ни было какъ нарочно надежды оправдались, и паче чаянія — 1840 годъ былъ необыкновенно урожайный и далъ, какъ говорятъ, вздохнуть народу.

Со всѣмъ тѣмъ нѣкоторыя неблагопріятныя обстоятельства продолжали еще дѣйствовать. Такъ, папр., въ глазахъ заводскаго вѣдомства, не умѣвшаго оцѣнить положеніе Читы, она потеряла совершенно ваяшость, и оно, уничтожая въ неіі различныя отрасли своего управленія, дошло до того, что въ 1844 году уничтожило здѣсь комиссіонерство, полицію и волость, именно въ такое время, когда въ нихъ начала сказываться самая настоящая нужда. Потому что важность Читы заключается не въ одномъ только центральномъ положеніи, содержащемъ узелъ всѣхъ возможныхъ сообщеній, но п в^гь измѣненіи характера пути.

Лѣтомъ сухопутное сообщеніе измѣняется здѣсь въ водяное сплавомъ по рѣкѣ, зимою колесный провозъ (между В[ерхне-]Удинскомъ и Читой нѣтъ постояннаго снѣга, а обозы и лѣтомъ и зимою идутъ на телегахъ) — на санный. Такимъ образомъ во всякое время здѣсь необходимо производится перекладка и передача — и Чита неизбѣжное мѣсто складки. Двойное слѣдствіе этого — стеченіе со всѣхъ сторонъ народа и торговыя сдѣлки дѣлали именно болѣе нежели гдѣ ннбудь необходимымъ пребываніе полиціи и управленія.

Легко можно было предвидѣть, что ни на одно мѣсто въ краѣ развитіе дѣятельности торговой такъ не подѣйствуетъ, какъ на Читу; это и случилось — переломъ совершился около 1842 года. Усиленный вывозъ кожъ въ слѣдствіе развитія чайной торговли въ Кяхтѣ: увеличеніе требованія на мясо, лошадей, овесъ, которые шли преимущественно изъ здѣшняго края на золотые пріиски; возвышеніе вдвое рабочей платы — все это необыкновенно возвысило дѣятельность въ Читѣ, и если возвысило дороговизну, то она была чувствительна только для тѣхъ, кто, какъ я, стѣсненный въ дѣятельности, лишенъ былъ средствъ къ извлеченію изъ этого пользы, — но на мѣсто подѣйствовало выгодно.

Мало по малу развалины исправились, пустые дома были заняты, новые построились — и это случилось очень кстати: потому что еслибы баталіонъ былъ переведенъ сюда прежде, то рѣшительно негдѣ было бы помѣстить штаба. Въ то же время усилился необыкновенно и привозъ товаровъ съ ярмарки въ Нерчинскій край. Все это проходитъ черезъ Читу и ставить всѣхъ въ необходимость имѣть здѣсь коммиссіонеровъ или прикащиковъ. Теперь здѣсь постоянныхъ уже нѣсколько лавокъ, кромѣ пріѣзжающихъ временно торговать. При этомъ какъ всегда роскошь шагнула далеко далѣе средствъ; и если бы кто посѣтилъ здѣшнюю церковь (единственное общее сборное мѣсто), то по нарядамъ, особенно женщинъ, принялъ бы Читу уже за цвѣтущій городъ.

Впрочемъ ея будущность въ этомъ отношеніи несомнѣнна — и лучшее доказательство, что она имѣетъ собственные силы для развитія, это то, что она начала развиваться вопреки ошибочныхъ распоряженій заводскаго вѣдомства. Вотъ вамъ если не исторія, то вступленіе въ исторію Читы, въ которой мы играемъ ролю баснословныхъ временъ.

Прощай, любезный Ев[геній] Петр[овичъ]. Кланяйся Пущину — не знаю, дошло [ли] мое послѣднее къ нему письмо, или не застало его на мѣстѣ. Во всякомъ случаѣ прошу увѣдомить, получилъ ли онъ его. Прошу кланяться и прочимъ товарищамъ, и что о комъ знаешь, здѣлай одолженіе, сообщай — очень буду благодаренъ. Будь здоровъ и со всѣмъ твоимъ семействомъ. Дружески преданный тебѣ

Д. Завалишинъ.

¹ Над текстом помета Е. П. Оболенского: «Пол[учено] нояб[ря] — 28, отвечено] Дек[абря] 15».

² В 1850 г. у Е. П. Оболенского, от брака его с Варварой Самсоновной Барановой, родился в Ялуторовске, где он в это время проживал на поселении, сын Иван, впоследствии — земский врач.

³ О влиянии пребывания декабристов на развитие благосостояния Читы и об обеднении ее после их выезда говорится, между прочим, и в записках Мих. Ал. Бестужева («Рус. Стар.» 1881, ноябрь, стр. 593—595; «Воспоминания бр. Бестужевых», изд. «Огни», Пгд. 1917, стр. 210—214); об этом же упоминает в своих записках и И. Д. Якушкин («Записки И. Д. Якушкина», изд. 7-е, М. 1926, стр. 143). В Записках Завалишина (т. II, Мюнхен, 1901, стр. 83) указывается, что некоторые декабристы получали десятки тысяч от родных, и, кроме того, каждую неделю приходил из Иркутска целый обоз с платьями, книгами и провизией; в общем, но исчислению Завалишина, каземат получал в год около 400 тысяч ассигнациями, не считая посылок; в результате открылось в Чите 12 лавок, в которых «можно было достать все, что только продавалось в России». См. еще статью Завалишига, Пребываніе декабристовъ въ тюремномъ заключеніи въ Читѣ и въ Петровскомъ Заводѣ («Рус. Старина» 1881, октябрь, стр. 419—434).

3.
Д. И. Завалишин — И. И. Пущину.

Чита. Апрѣля 23-го 1849 г.¹

Письмо твое, любезный Пущинъ, я получилъ въ то самое время, когда писалъ къ Оболенскому; вотъ почему тогда и не отвѣчалъ. Я расчелъ, что лучше писать къ вамъ не въ одно время, чтобы такимъ образомъ, не обременяя васъ излишнею перепискою, имѣть чаще о васъ извѣстія.

Что касается до меня, то все находится въ прежнемъ положеніи. Здоровье мое не укрѣпляется, и покамѣсть не дозволяетъ даже дѣлать какія либо предположенія, по крайней мѣрѣ, на ближайшее время.

Послѣ того изобилія въ чтеніи и вообще въ средствахъ къ умственнымъ занятіямъ, какое мы имѣли, когда были всѣ вмѣстѣ, ты можешь себѣ представить, какому я подвергся здѣсь лишенію въ этомъ отношеніи. Средства мои не позволяютъ мнѣ выписывать журналовъ, но я достаю иногда газеты и журналы изъ другихъ мѣстъ, разумѣется извѣстія тогда уже не свѣжія; интересъ, который они возбуждаютъ, есть чисто историческій и составляетъ уже предметъ науки.

Но между извѣстіями, волнующими міръ, есть одно, которое необходимо должно было привлечь особенно мое вниманіе. Важное само по себѣ во всѣхъ отношеніяхъ, оно касается непосредственно до меня, потому что дѣло идетъ о странѣ, бывшей нѣкогда поприщемъ и цѣлію моей самой напряженной дѣятельности; я говорю о томъ, что совершается нынѣ въ Калифорніи.²

Дватцать пять лѣтъ тому назадъ, въ числѣ предложеній, съ которыми я прибылъ тогда изъ Америки къ правительству, одно изъ главныхъ, сдѣланное мною съ полнымъ предвидѣніемъ того, что совершилось нынѣ, было занятіе Калифорніи. И это была не просто идея; но я имѣлъ право сказать, что это была уже возможность практическая, приготовленная мною; и еслибы мои предложенія были приняты въ томъ видѣ, какъ я ихъ представилъ, я надѣялся привести къ тому, что Калифорнія добровольно подчинилась бы Россіи, или сдѣлалась бы русскою, прежде нежели кто либо имѣлъ бы возможность тому воспрепятствовать.

Предложеніе мое съ начала принятое благосклонно и одобренное тѣми, кому непосредственно было поручено разсмотрѣніе дѣла, вдругъ встрѣтило неожиданныя препятствія, причину которыхъ съ достовѣрностію я не могъ узнать. Вѣрно только то, что она проистекала не отъ невозможности, но отъ обстоятельствъ вполнѣ чуждыхъ дѣлу.

Когда правительство отказало мнѣ въ непосредственномъ исполненіи, я надѣялся достигнуть предположенной цѣли, или, по крайней мѣрѣ, положить прочное тому основаніе чрезъ посредство Росс[ійско-] Амер[иканской] Компаніи, такъ какъ для нее преимущественно были выгодны непосредственныя и ближайшія слѣдствія моего предпріятія.

Пораженная, несомнѣнностію ожидаемой ею пользы отъ приведенія плановъ моихъ въ исполненіе Р[оссійско-]Ам[ериканская] Комп[анія] не только чрезъ главное свое управленіе, но и въ общемъ неоднократномъ собраніи акціонеровъ, приняла разныя мои предложенія, въ томъ, въ чемъ она могла содѣйствовать успѣху, и просила правительство отпустить меня въ Америку. Три мѣсяца возилъ морской министръ о томъ докладъ — но напрасно было ея стараніе, напрасно было ходатайство адмирала Мордвинова, разсматривавшаго, по порученію правительства, мое предложеніе, относящееся до Калифорніи и другія съ нимъ однородныя; напрасно было завѣреніе и поручительство министра просвѣщенія Шишкова,⁴ разсматривавшаго другую часть моихъ предложеній, правительство окончательно отказало мнѣ и компаніи въ назначеніи меня въ Америку.

Съ этимъ вмѣстѣ рушилось и все предпріятіе, хотя компанія и искала было осуществить pro чрезъ кого либо другаго. Но основаніе всего основано было исключительно на моей личности, на моихъ связяхъ и сношеніяхъ въ странѣ, на свѣдѣніяхъ, которыя ни для кого другого не были доступны. Она не могла найти исполнителя, не только въ томъ размѣрѣ какъ я предполагалъ, но далее и въ томъ ограниченномъ видѣ, какой ей былъ нуженъ исключительно для ея только выгоды.

Многіе изъ принимавшихъ тогда непосредственное участіе въ этомъ дѣлѣ, какъ партизаны, такъ и противники, сошли уже въ могилу, и я не знаю, гдѣ документы по этому дѣлу; но если кто-либо остался въ живыхъ, если документы сохранились, то я имѣю свидѣтельство, съ какою точностью указано было мною все случившееся; и это даетъ мнѣ право думать, что и остальное, на что я тогда указывалъ и что искалъ отклонить, сбудется также.

По странному случаю, въ числѣ возвращенныхъ мнѣ обломковъ моей библіотеки, растраченной большею частію въ крепости, многое относится именно къ этой же странѣ или говоря вообще къ этому вопросу, бывшему предметомъ самаго тщательнаго изученія и изслѣдованія съ моей стороны.

Для Россіи было также важно пріобрѣсть эту провинцію, какъ и для Соединенныхъ Штатовъ (послѣдствія докажутъ это, какъ оправдали и первыя мои предположенія), — но тогда для Россіи было гораздо болѣе шансовъ-- особенно еслибы приступили къ тому такъ, какъ я предлагалъ, — основываясь на мнѣніяхъ и желаніяхъ тогдашняго населенія провинціи этой.

И тогда убѣжденія мои не основывались на чужихъ мнѣніяхъ, но, по молодости лѣтъ моихъ, иные люди могли не безъ основанія думать, что предложеніямъ моимъ легко можетъ недоставать практической удобоисполнимости. Вотъ почему для меня важно было, что съ одной стороны люди опытные и государственные, а съ другой люди чисто практическіе, равно были убѣждены въ пользу моихъ предложеній; мало того, нѣкоторые бывши противниками, пока слышали о дѣлѣ поверхностно, дѣлались полными одобрителями, коль скоро могли узнать все въ подробности.

Недавнѣе извѣстіе о смерти Полетики, бывшаго нѣкогда по — слашшкомъ нашимъ въ Соединен[ныхъ] Шт[атахъ], напомнило мнѣ одинъ изъ примѣровъ подобнаго рода.

Въ общемъ разсмотрѣніи вопроса я неизбѣжно долженъ былъ коснуться нѣкоторыхъ статей трактата съ Соединен[ными] Шт[атами], въ заключеніи котораго Полетика, ⁵ въ качествѣ посланника нашего въ Вашингтонъ, принималъ дѣятельное участіе. Онъ слышалъ о моихъ замѣчаніяхъ, и не мудрено, что былъ расположенъ ко мнѣ неблагосклонно, хотя и не зналъ меня лично.

Когда въ слѣдствіе усиленнаго ходатайства, Америк[анская] компанія надѣялась съ часу на часъ получить дозволеніе правительства на мое отправленіе, Директоръ комп[аніи] Северинъ далъ въ честь мнѣ обѣдъ, на который приглашены были всѣ принимавшіе участіе въ дѣлѣ — и по нѣкоторымъ причинамъ долженъ былъ быть приглашенъ и Полетика. Положено было переговорить о всемъ окончательно, и я желалъ еще разъ выслушать возраженія всѣхъ противниковъ.

Когда за столомъ покойный Сперанскій предложилъ выпить за мое здоровье, за счастливое путешествіе и полный успѣхъ въ предпріятіи, Полетика, не знавшій цѣли обѣда, спросилъ, кто я? и о чемъ идетъ дѣло? Узнавъ обо мнѣ, онъ послѣ обѣда тотчасъ подошелъ ко мнѣ и началъ разговоръ не безъ раздражительности о моихъ замѣчаніяхъ и о предположеніяхъ, о которыхъ онъ слышалъ только вскользь.

Я пригласилъ его къ формальному разсужденію, и притомъ въ присутствій людей, имѣвшихъ случай изслѣдовать досто — вѣрность моихъ доказательствъ, чтобы они не могли быть почтены имъ голословными. Бесѣда длилась у насъ непрерывно до ночи. Съ начала онъ опровергалъ, дѣлалъ всевозможныя возраженія, потомъ требовалъ только поясненій — и когда я здѣлалъ наконецъ окончательный выводъ, онъ погрузился въ молчаніе.

Прошло нѣсколько времени — наконецъ, Головнинъ,⁶ кажется, и Прокофьевъ (Главный Директоръ) спросили его, не имѣетъ ли чего онъ еще возразить? — Онъ всталъ и крѣпко пожалъ мнѣ руку. «Надѣюсь — сказалъ онъ — что вы не откажете мнѣ въ удовольствіи быть съ вами знакомымъ. Сознаюсь, что я зтаго ничего не зналъ!»

На другой день поутру адмиралъ Мордвиновъ пригласилъ меня къ себѣ. — Вы не только побѣдили Полетику, сказалъ онъ мнѣ, но и вполнѣ пріобрѣли его уваженіе и расположеніе. Онъ пишетъ, что лично просилъ васъ быть знакомымъ, однако проситъ и моего посредничества; а вмѣстѣ съ тѣмъ проситъ нѣкоторые документы по этому дѣлу. Если вы свободны, возмнте вотъ это и сами отвезите къ нему.

Въ два часа пополудни я возвратился отъ Полетики, но въ то самое время, когда я пріобрѣлъ такимъ образомъ новаго партизана, превратившагося изъ противника, меня ожидалъ уже дома курьеръ морскаго министра съ приказаніемъ явится немедленно въ кабинетъ министра. Министръ сообщилъ мнѣ отказъ правительства отпустить меня въ Америку. Такъ рушилось это предпріятіе, которое не только моей судьбѣ дало бы иное направленіе, но и въ общемъ ходѣ вещей имѣло бы неисчислимыя послѣдствія.

Открытіе невѣроятнаго богатства не придало впрочемъ нисколько важности этой странѣ; въ томъ что я считалъ тогда и теперь считаю единственно важнымъ для будущаго, оно только ускоритъ, хотя зато здѣлаетъ можетъ быть мѣнѣе правильнымъ развитіе. Независимо отъ золота, эта страна была такъ важна для Соед[иненныхъ] Шт[атовъ] (а потому именно, по причинамъ противоположнымъ, и для насъ), что для нее единственно они вели войну — и бывши побѣдителями, всетаки за нее заплатили миліоны.

Когда Полетнка убѣдился моими доказательствами, онъ сказалъ однакоже: Все это совершенно справедливо; впрочем то, чѣмъ ваша предусмотрительность угрожаетъ, не сбудется еще и чрезъ сто лѣтъ. Адмиралъ Мордвиновъ замѣтилъ, что въ жизни народа, для предусмотрительности и сто лѣтъ не огромный терминъ. Онъ привелъ въ примѣръ между прочимъ, что заключавшіе Нерчинскій договоръ можетъ быть точно также разсуждали и объ Амурѣ; и вотъ для Амура этотъ терминъ давно уже прошелъ.

Когда спросили, что я думаю, я сказалъ, что какъ и во всемъ, многія событія могутъ нѣсколько ускорить или замедлить, но что переломъ послѣдуетъ неминуемо въ непродолжительномъ времени, такъ что и дватцать лѣтъ по моему терминъ слишкомъ достаточный. Разговоръ этотъ былъ въ 1825 году.

Въ 1846 г. Соед[иненные] Шт[аты] заняли окончательно Калифорнію. Итакъ мы оба ошиблись — я однимъ годомѣ, онъ цѣлымъ почти вѣкомъ!

Впрочемъ цѣль моихъ предложеній была не одна только отрицательная. Эта часть необходима только была для осуществленія другой прямой, положительной.

Странно только, какъ мало справедливаго во всемъ томъ, что пишутъ о этой странѣ. Отъ того и сужденія такъ противорѣчащи. Можетъ быть для васъ не будетъ неинтересно знать о ней что нибудь поосновательнѣе, а потому въ другой разъ поговорю подробнѣе. Едвали кто соединялъ столько условій для изученія ея, какъ я, и столько разъ рисковалъ для того даже жизнію.

Прощай — преданный тебѣ
Дм. Завалишинъ.

Кланяйся Оболенскому.

¹ Под датой и Апрѣля 23-го 1840 г." написано: «ГІол[учено] 3 Іюня. Тобольскъ».

² В 1822 г. Завалишин, по приглашению адмирала Лазарева, совершил кругосветное плавание на фрегате «Крейсер» и посетил, между прочим, Калифорнию, в пределах которой Россия имела торговую колонию Росс. Войдя в частные связи с местными правящими лицами и католическими миссионерами, Завалишин начал пропагандировать идею присоединения Калифорнии к России. План его заключался в том, что Калифорния провозгласит свою независимость от Мексики (в составе которой она в то время числилась), а затем подчинится протекторату России. Предположения и образ действий Завалишина не встретили одобрения министра иностранных дел Нессельроде, который побед основания опасался конфликта не только с Сев. Америкой, но и с Англией, также имевшей свои интересы в Америке. Отклонена была и другая попытка Завалишина повести это дело полуофициальным образом, при посредстве Российско-Американской торговой компании: ему было воспрещено выехать в Калифорнию и в качестве уполномоченного этой компании: международное положение русско-американских владений было урегулировано конвенциями с Соед. Штатами (в 1821 г.) и Англией (в 1823 г.), впоследствии, по государственным и экономическим соображениям, была ликвидирована упомянутая выше колония Россіи 1836—1841 гг., а в 1867 г. все американские владения России были проданы С.-А. Соединенным Штатам. Завалишин много раз касался в журнальных статьях наболевшего у него вопроса о Калифорнии. События в Калифорнии, о которых упоминает и настоящем письме Завалишин, это — подготовлявшееся включенію названной области в число союзных Штатов после победоносной войны их с Мексикой (окончательное включение состоялось в 1830 г. — и нахождение в Калифорнии богатых золотых россыпей. Об этом же подробнее в «Записках» (Мюнхенское издание 1904 г., т. I. стр. 129—137). Сведения о русско-американской компании и в частности, о деятельности ее в Калифорнии заключаются главным образом в сочинении П. Тихменева, Исторія образованія Россійско-Американской компаніи и дѣйствій ея до настоящаго времени. СПБ. 1861—1863, 2 тома. См. также бумаги Росс.-Америк. компании в VI томе «Архива гр. Мордвиновыхъ», СПБ. 1902, стр. 597—690.

³ Николай Семенович Мордвинов — известный деятель Александровского времени, адмирал, член Государственного Совета, Комитета Министров и Финансового Комитета, с 1834 г. — граф Мордвинов и Сперанский, как известно, вошли в соприкосновение с Рылеевым через посредство Российско-Американской Компании, в делах которой они принимали близкое участие и в которой правителем был Рылеев. Последний высоко ценил Мордвинова, посвятил ему свои «Думы» и написал в честь его оду «Гражданское мужество». Кроме того, в сочиненной Рылеевым вместе с А. Бестужевым песне «Ахъ, гдѣ тѣ острова» имеются строфы, посвященные Мордвинову и Сперанскому. Мордвинов вообще стоял близко к некоторым будущим декабристам, которые выдвигали его в члены временного правительства, но, очевидно, без предварительного его согласия, а единственно основываясь на его образе мыслей. О прикосновенности Мордвинова к заговору декабристов было произведено (как и о Сперанском) секретное расследование, не давшее никаких результатов. См. монографию Иконникова, Графъ Н. С. Мордвиновъ, СПБ. 1873; Воспоминанія объ адмиралѣ Мордвиновѣ его дочери H. Н. Мордвиновой, СПБ. 1873; В. И. Семевскій, Политич. и обществ. идеи декабристовъ, стр. 48—49 и 495; Архивъ Мордвиновыхъ, т. IV, стр. III—IV, и т. VIII, стр. 697—698. О подозрениях Николая I — см. его письма к Константину Павловичу у Шильдера (Николай Первый, т. I, стр. 320 и 520).

⁴ О сочувственном отношении как Мордвинова, так равно Шишкова и упоминаемого Завалишиным в этом же письме Сперанского к его проектам относительно Калифорнии не сохранилось исторических указаний. Завалишин в «Записках» своих утверждает, что главный директор Российско-Американской Компании Прокофьев, напуганный декабрьскими событиями, сжег все бумаги, в которых упоминалось его имя (т. I, стр. 156—157).

⁵ Петр Иванович Полетика (род. в 1778 г., ум. в 1849 г.), по окончании Сухопутного Шляхетного Корпуса некоторое время состоял на военной службе, а затем служил по дипломатической части; в 1809 г. он был определен советником посольства в Филадельфии, а в 1817 г. назначен здесь же чрезвычайным Посланником и полномочным министром. В 1824 г. Полетика принимал участие в конференции об устройстве дел Российско-Американской компании, а в 1825 г. состоял полномочным министром при заключении конвенции с Великобританией и Северо-Американскими Содиненными Штатами о торговле и мореплавании в Тихом океане. В 1832 г. он назначен был сенатором. В бытность свою в Филадельфии Полетика написал сочинение: «Aperèu de la situation intérieure des Etats-Unis d’Amérique et de leurs rapports politiques avec l’Europe. Par un Russe». Сочинение это, изданное (без имени автора) в 1826 г. в Лондоне, было переведено на английский язык в Америке и встретило одобрение английской прессы; на русском языке оно появилось (в извлечениях) лишь в 1830 г. в «Литературной Газетѣ» (№№ 45 и 46). Воспоминания Полетики (до 1805 г.) помещены в «Рус. Архивѣ» 1885 г., т. Ш, стр. 305—336. См. статью о нем Б. Л. Модзалевского в «Русск. Біографич. Словарѣ» (СПБ. 1905).

⁶ Василий Михайлович Головнин — известный мореплаватель, автор военных сигналов во флоте, описавший плавание на шлюпе «Диана» и плен у японцев (1811—1813 г. г.), а затем — кругосветное путешествие на шлюпе «Камчатка» (1817—1819 г. г.). В 1821 г. он был помощником директора Морского Корпуса в то время, когда Завалишин был в нем преподавателем. «Насъ сблизило — говорит Завалишин в „Записках“ (I, стр. 82) — общее негодованіе противъ вопіющихъ злоупотребленій и общее стремленіе къ отысканію мѣръ противъ нихъ, к для правильнаго развитія общественнаго и государственнаго быта». По утверждению Завалишина, основанному, якобы, на показаниях Лунина, Головнин, будучи одним из нераскрытых участников заговора декабристов, предлагал взорвать какой-либо военный корабль во время посещения его Николаем I (II, стр. 51).

---

1. Свистуновъ, Нѣсколько замѣчаній по поводу новѣйшихъ книгъ и статей о событіи 14 декабря и о декабристахъ («Рус. Арх.» 1870, стлб. 1645—1650) и три заметки (там-же 1871, стлб. 0180—192 и 321—380); Фроловъ, Воспоминанія. По поводу статей Завалишина («Рус. Стар.» 1882, май, стр. 465—482, и июнь, стр. 701—714); Бѣляевъ, Воспоминанія о быломъ и перечувствованномъ, его-же заметка по поводу статьи З. («Рус. Стар.» 1881, март, стр. 491—493 и 1882, июнь, стр. 217—219), и отдельно «Воспоминанія», изд. А. Суворина, СПБ.1882); С. Волконскій, Записки, СПБ. 1901 (Выноска издателя-сына на стр. 472); А. Д. Боровковъ и его автобіогр. записки («Рус. Стар.» 1898, ноябрь, стр. 341); см. также С. Черепановъ, Отрывки изъ воспоминаніи Сибирскаго казака («Др. и Нов. Россія» 1876, № 7—9).
2. Богучарскій, Рецензия о Мюнхенскомъ изданіи «Записокъ Завалишина» («Былое», 1906, янв., стр. 311—317); рецензия о том-же Н. Кашина («Вѣстн. Воспитанія», 1906, IV, 18—23); отзыв о Завалишине П. Щеголева («Мин. Годы», 1908, № 5—6, стр. 523); В. В. Тимощукъ, М. И. Семевскій, біограф. очеркъ, СПБ.1895, стр. 121—125; М. М. Поповъ, Завалишинъ самъ о себѣ («Рус. Стар.» 1901, март, стр. 639—643); Головачевъ, Декабристы, 86 портретовъ (изд. Зензннова), М. 1906, стр. 98—103; С. Черновъ, Нѣсколько справокъ о Союзѣ Благоденствія передъ Моск. съѣздомъ 1821 г. («Ученые записки гос. Саратовского у-та», 1924, т. II, вып. 4, стр. 5); см. также «Современникъ» 1913 г., февр., стр. 222.
3. Письма И. И. Горбачевского к Е. П. Оболенскому («Рус. Стар.» 1903, сент., стр. 706—716, и окт., стр. 221—239). См. также «Записки и письма И. И. Горбачевского», М. 1925 (изд. 2-е, кн-ва «Совр. Проблемы»). В письме от 18 янв.1862 г., между прочим, говорится: «Онъ (Завалишин) много нажилъ себѣ враговъ чрезъ свои статьи объ Амурѣ; чиновный людъ на него разсердился, но что замечательно: кому не дадутъ награды, тотъ говоритъ, что Завалишинъ говоритъ правду…» Из писем Горбачевского также видно, что Завалишин до самого насильственного переезда из Читы в Европ. Россию заботился, согласно данному покойной его жене слову, о престарелой своей теще и двух ее дочерях; бар. А. Е. Розе н, Записки декабриста, СПБ. 1907, стр. 156; С. Максимовъ, Госуд. преступники («Отеч. Записки» 1869, окт., стр. 551—632); его-же «Сибирь и каторга», ч. 3, СПБ.1871, и «Сочиненія», т. 4, СПБ. 1908. С Завалишиным поддерживал дружественные отношения и И. И. Пущин; см. его письма в книжке С. Я. Штрайха, Декабрист И. И. Пущин, М. 1925, стр. 213, 224, 284.
4. «1905—1906 г. в Ясной Поляне, из записок Д. П. Маковицкого» («Голос Минувш.», 1923, № 3, стр. 5).
5. «Декабристы», изд. Пушк. Дома, М. 1925, стр. 195 (вын.).
6. Свое обращение «к политическим деятелям» Толстой заключал следующими словами: «Все, что я сказалъ здѣсь, сводится къ той самой простои, всѣмъ понятной и неопровержимой истинѣ, что для того, чтобы была добрая жизнь между людьми, нужно, чтобы люди были добрые. Средство же воздѣйствія на добрую жизнь людей есть только одно: своя добрая жизнь. А потому и дѣятельность людей, желающихъ содѣйствовать установленію доброй жизни людей, можетъ и должна быть только во внутреннемъ совершенствованіи…» (Сочиненія, ч. 19, М. 1911, стр. 242). Придерживаясь однородных взглядов, Завалишин указывал на «непреложный нравственный законъ», что «перемѣну къ лучшему могутъ производить лишь тѣ, кто сами стоятъ нравственно выше; если же берущіеся за перемѣну выходятъ изъ той же дряблой среды, лишенной нравственныхъ условіи, изъ которой выходятъ и злоупотребители, то никакія перемѣны не приведутъ къ лучшему». («Рус. Вѣстн.» 1884, февраль, ст. Завалишина, Декабристы, стр. 861).
7. Свои обращения к приору влиятельной францисканской миссии и к некоторым другим туземцам он начинает словами: «Донъ Димитрій Завалишинъ, Великій Возстановитель», или-же — «Я, по свободному избранію небесъ, Великій Магистръ военнаго Ордена Возстановленія». Родственнице губернатора (президента) Калифорнии Марии Меркадо, при посредстве которой он имел намерение поближе сойтись с самим губернатором, Завалишин, с прописанием своего орденского титула, в сантиментальных, по обычаю того времени, тонах, объясняется в любви, причем, готовый на всякое самопожертвование, примиряется с выходом ее замуж за другого. В одном и том-же послании (сохранившемся в переводе с испанского), он открывает свою любовь к Марии, ее матери, и тут-же пишет ей буквально следующее: «Боясь, чтобы вы, какъ ослица моя, не умерли отъ стужи, считаю обязанностью принять всѣ предосторожности къ предупрежденію такого несчастія, для чего посылаю вамъ лекарства, кои вы должны употребить». Повндимому, он склонен был и к мистификации, так как в том-же письме имеется приписка как-бы от имени другого лица, извещающая о мнимом самоубийстве Завалишина. Можно, впрочем, предполагать, что это письмо не было отправлено по назначению. Во время переезда своего, по требованию правительства, на родину (вследствие посылки Александру I экстравагантной записки о допущенных, будто бы, в практике Веронского конгресса отступлениях от начал Священного Союза), Завалишин обнаруживает признаки необъяснимой ненормальности: на корабле он носит странный костюм — треугольную испанскую шляпу, зеленую вуаль и красный шарф; требует от штурмана, чтобы в определенный день и час он, лез всякой причины, произвел пушечные салюты; просит, чтобы, во избежание какого-то грозящего ему несчастия, все держались только левого борта корабля, а ему предоставили возможность прохаживаться, в указанном костюме, по правому борту и т. п. Все эти странности дали повод тогдашнему правителю дел российско-американских колоний, капитану 2-го ранга Матвею Ивановичу Муравьеву, отозваться черезчур резко, что «Завалишинъ, прежде нежели сдѣлался злодѣемъ, былъ шарлатаномъ». Надо заметить, что Завалишин вообще не чужд был театральности. Это сказывалось, между прочим, и в изобретенных им причудливых одеяниях и знаках Ордена Восстановления. (Тут, впрочем, если вспомнить внешние масонские обрядности, Завалишин не представлял исключения). Затем, уже по высылке в Читу, он обращал на себя внимание своею внешностью, а в Петровский Завод шествовал впереди других, по описанию Басаргина — «въ круглой шляпѣ съ величайшими полями и въ какомъ-то платьѣ чернаго цвѣта своего собственнаго изобрѣтенія, похожемъ на квакерскій кафтанъ; будучи маленькаго роста [и при этом с большою, отпущенною в остроге, бородою], онъ держалъ въ одной рукѣ палку гораздо выше себя, а въ другой — книгу, которую читалъ» (Записки Басаргина, стр. 130).
8. Декабристы, в свою очередь, относились с предубеждением к Завалишину и его Ордену: по показанию А. Бестужева, «молодость З[авалишина] и достоинство командора не клеились вмѣстѣ»; предъявленный Завалишиным какой-то фиктивный «похвальный листъ» возбуждал невольные сомнения; поступки его казались «сумасбродными». В уставе говорилось о «возстановленіи законныхъ властей», как одной из целей Ордена. Завалишин толковал это место декабристам в том смысле, что под законною следует понимать связанную законом, т. е. конституционную власть, а самодержавное правительство могло относить эти слова к себе, как законной власти. Таким образом, составитель устава мог изворачиваться, придерживаясь ad libitum и того и другого толкования (Бумаги Дубровинск. архива: см. также Довнаръ-Запольскій, Тайное общество декабристовъ, М. 1906, стр. 287—288). О намерении Завалишина «вскрыть заговоръ со всѣми его тайнами» — показание от 17 мая 1826 г. (Госуд. Арх. I. д. № 26 — по копии Дубровина). В опубликованных материалах Центрархива (Восстание декабристов", т. I, М. 1925) также имеются указания на недоверчивое отношение декабристов к Завалишину; см., напр., показания Рылеева (стр. 195), Торсона (стр. 213), Оболенского (стр. 268) и А. Бестужева істр. 456).
9. Предвидя тяжкое наказание, Завалишин, в письме на имя Николая I от 29 мая 1826 г., в уничижительных выражениях ссылаясь на «временное помраченіе разсудка», доведшее его до преступления, умолял о высылке его в один из Сибирских монастырей, где он современем мог бы «воспріять санъ иноческій» («Современникъ» 1913, февр., стр. 222—223).
10. Сведения о втором браке и потомстве Завалишина собраны непосредственно у Еропкиных. Головачев в своем сборнике о 86 декабристах делает ошибку, утверждая, что Завалишин был женат три раза. Первым браком Зинаида Дмитриевна была за Панковым и от него также имела сына.
11. С 1839 по 1842 г. Оболенский жил на поселении в дер. Турутаеве, Иркутской губернии.
12. Завалишиным оставлена довольно обширная печатная литература, так как, по возвращении из Сибири он, потерявши свое имущество, жил по преимуществу журнальным трудом. Главнейшие его сочинения, не считая многочисленных заметок в «Моск. Ведомостях», суть следующие: «Воспоминанія о Калифорніи» («Рус. Вѣстн.» 1856, кн. 11), статьи об Амуре («Морской Сборн.» 1858, кн. 11; 1859, кн. 5—7; «Вѣстн. Промышленности» 1859, кн. 12); «Калифорнія въ 1824 г.» («Рус. Вѣстн.» 1865, ноябрь); «Дѣло о колоніи Россъ» (там-же, 1866, март); «По поводу Записокъ И. Д. Якушкина и статьи о нихъ П. Н. Свистунова» («Р. Арх.» 1871, стр. 333—380); «Воспом. о Морскомъ Кадетскомъ Корпусъ съ 1816—1822 гг.» («Р. Вѣстн.» 1873, іюнь); «Походъ гардемариновъ въ Швецію и Данію» (там-же, 1874, іюль); «Замѣтка относит. степени довѣрія, какое можно имѣть къ воспоминаніямъ, запискамъ и т. д., для дополненія, разъясненія и исправленія свѣдѣній нашихъ о прошедшемъ» («Др. и Нов. Россія» 1876, № 10); «Пребываніе рус. войска на Нормандскихъ островахъ» (там-же, № 12, стр. 409—411); заметка на статью «Отрывки из воспом. сибирскаго казака» и ответ на оправдания С. Черепанова (там-же, № 9, стр. 103, № 12, стр. 411, и 1877, № 10, стр. 191); «Кругосвѣтное плаваніе фрегата „Крейсеръ“ въ 1822—1825 гг.» (там-же 1877, №№ 5—7, 10—11); «По поводу статьи „Знакомство съ декабристами“, помѣщенной вь № 2 1877 г. „Др. и Нов. Рос.“ (там-же, № 9); „Адмиралъ С. П. Хрущовъ“, „В. В. Кюхельбекеръ и С. П. Шиповъ“ (там-же, 1878, № 1, 2 и 4); „Сухоруковъ и Корниловичъ“ (там-же, № 6); „Воспоминаніе о Грибоѣдовѣ“ (там-же, 1879, № 4): „Петербугскія легенды и событія 1825 г.“ (1879, № 11): „Замѣтка о рукописной литературѣ 20-хъ гг.“ (Ист. В.», 1880, I, стр. 218); «Архим. Фотій и граф. Орловъ», «Анекдотъ объ Александрѣ I»; «Къ характеристикъ министра внутр. дѣлъ С. С. Ланского»; там-же, стр. 833, 877, 879, 883): «Воспоминанія об А. И. Остерманѣ-Толстомъ» (там-же, II, стр. 929), «Отношенія Китая къ Россіи» (там же, III, стр. 110); «Декабристъ М. Лунинъ» (там-же, янв.); «Амурское дѣло и вліяніе его на Вост. Сибирь» (Рус. Ст. 1881, сент. и окт.); «Пребываніе декабристовъ въ Читѣ и Петровскомъ Заводѣ» (там-же, окт.); «Вселенскій Орденъ Возстановленія и отношенія мои къ Тайному Обществу» и заметка к этой статье (там-же, 1882, янв., стр. 11—66, и май, стр. 563); «Декабристы» («Рус. Вѣстн.» 1881, февр.); «Записки декабриста Д. И. Завалишина», München, 1904, и русское издание 1906 г. Кроме того, в сборнике Пушкинского Дома «Декабристы» (М. 1925) Ю. Г. Оксман напечатал обращение Завалишина к министру внутр. дел, гр. Н. П. Игнатьеву, от 6 апреля 1882 г. по поводу запрещения цензурою печатания в «Русской Старинѣ» его статьи «Вселенскій Орденъ Возстановленія» (стр. 191—196).