Писатель въ обществѣ.
правитьПоложеніе Писателя въ обществѣ чрезвычайно затруднительно: онъ долженъ забыть на время свое Авторство, и быть просто человѣкомъ свѣтскимъ. Не смотря на то, желаютъ, чтобы онъ оправдывалъ Авторскую славу свою; въ противномъ случаѣ, скромность его представлена будетъ съ худой стороны завистію.
Любопытство мужчинъ и самолюбіе женщинъ не теряютъ его ни на минуту изъ виду; его преслѣдуютъ съ вопросами, и перемѣняютъ вопросъ, какъ скоро начинаетъ онъ отвѣчать, или стараются изъяснить невыгоднымъ образомъ его молчаніе. Онъ долженъ принаравлявать свои мысли къ людямъ, которые не мыслятъ и говорить непонятно, единственно отъ того, что имѣетъ основательный умъ; его называютъ тупымъ, педантомъ; его затмѣваетъ всякой молодой вѣтренникъ, который имѣетъ стройную ногу и способность болтать; который играетъ первую роль въ обществѣ, можетъ быть единственно отъ того, что умѣетъ льстить и самымъ некрасивымъ женщинамъ и самымъ тщеславнымъ глупцамъ.
Нѣкоторые люди думаютъ, что стихотворецъ служитъ для разнообразія человѣческаго рода! Многимъ извѣстно случившееся за обѣдомъ у одной торговки, которая иногда угощала у себя нѣкоторыхъ остроумцевъ. Она сказала доброму своему мужу: тебѣ завтра будетъ весело; у мепя обѣдаютъ Авторы. — Развѣ эти люди очень пріятны? — Безъ сомнѣнія! они не говорятъ и не дѣлаютъ ничего сходно съ другими. — Очень радъ! мы позабавимся надъ ними! — Обѣдъ начался; мужъ ничего не видитъ чрезвычайнаго; остроумцы наши не говорятъ ни слова, а ѣдятъ какъ и глупцы. Купецъ, выведенный изъ терпѣнія, дергаетъ за рукавъ жену свою, и спрашиваетъ вслухъ: душа моя, скоро ли они начнутъ?
Ривароль никогда безъ досады не разсказывалъ этаго анекдота. Онъ говорилъ мнѣ: ничего не можетъ бытъ унизилтельнѣе, какъ желать отличаться умомъ у этихъ Мидасовъ, которые васъ приглашаютъ на обѣдъ единственно для того, чтобы повеселить своихъ гостей, и показываютъ васъ, какъ Китайскія тѣни, которыхъ даже разтолковать не умѣютъ. Онъ отмстилъ, и можетъ быть слишкомъ жестоко, одному Гамбургскому купцу, захотѣвшему приправить обѣдъ свой остроуміемъ того человѣка, котораго Вольтеръ называлъ любезнымъ французомъ. Ривароль рѣшился не говорить за столомъ ни слова, и тѣмъ обманутъ надежду многочисленнаго собранія, но утомленный вопросами и похвалами своихъ собесѣдниковъ, онъ наконецъ сдѣлалъ имъ такой глупый отвѣтъ, что всѣ въ одинъ голосъ закричали: Fi, monsieur de Rivarol! Fi! (стыдитесь, Г. Ривароль) — Чтожъ, Государи мои, отвѣчалъ онъ, я только еще одну глупость сказалъ, а вы уже всѣ кричите: грабятъ, грабятъ!
Не скажу, чтобы Ривароль поступилъ благоразумно, оскорбивши тѣхъ людей, которые готовы были отъ всего сердца удивляться его остроумію. Этотъ человѣкъ пользовался талантами своими для однихъ только современниковъ; но онъ могъ бы оставить ихъ памятникъ и для потомства: скажу о немъ то же, что самъ онъ написалъ о Неккерѣ: онъ ушелъ отъ Франціи и отъ славы своей!
Но обратимся къ Писателю, который посѣщаетъ большой свѣтъ для наблюденій своихъ, или для отдыха, послѣ трудовъ, — ему весьма трудно покинуть умъ кабинеиа и принять умъ гостиной. Военные люди, художники, судьи, употребляютъ обороты и слова, принадлежащія къ ихъ ремеслу; всегда по разговору человѣка можно угадать, какого онъ званія, и человѣкъ свѣтской долженъ имѣть великое преимущество передъ ученымъ, имянно потому, что онъ единственно свѣтской: онъ въ своемъ владѣніи, онъ знаетъ основательно всѣ связи, честолюбія, ненависти, дружбы, и, что еще болѣе, всѣ слабыя стороны тѣхъ людей, съ которыми обращается.
Главное искуство человѣка свѣтскаго есть знаніе приличностей (convenances), потому что нравиться: есть главная цѣль его. Писатель презираетъ успѣхи въ обществѣ, и не беретъ на себя труда блистать передъ тѣми людьми, которыхъ не признаетъ своими судьями. Будучи наблюдателемъ опаснымъ и критикомъ строгимъ, онъ досаждаетъ самолюбію, которое свѣтской человѣкъ, напротивъ, утѣшаетъ; слѣдовагаельно послѣдній всегда остается побѣдителемъ.
Qu’il eft aimé celui, qui rend aimable!
Не позабудемъ также, что умъ на письмѣ есть сущая противуположность уму въ разговорѣ. Первый требуетъ плана, разположенія частей, выбора словъ; вторый нравится своимъ безпорядкомъ, пріятною нерадивостію, свободными отступленіями. Сіе несходство было весьма ощутительно для тѣхъ, которые хотѣли положить на бумагу повѣсть или анекдотъ, пріятно разсказанные въ обществѣ — вся живость разсказа изчезала въ сухомъ описаніи; разговоръ представляетъ въ дъйствіи то, что на письмѣ изображается однѣми словами — слѣдовательно всѣ преимущества принадлежатъ человѣку свѣтскому: съ его стороны живость (faillies), веселость, краснорѣчіе взоровъ, тѣлодвиженія и голоса, придающіе особенную прелесть самымъ обыкновеннымъ вещамъ, и изчезающіе въ описаніяхъ Автора.
Славный Николь говорилъ: я всегда виноватъ въ гостиныхъ; но увѣренъ, что буду правъ, сойдя съ крыльца. Слѣдовательно не должно требовать, чтобы превосходный человѣкъ старался блистать мѣлочами, въ которыхъ человѣкъ свѣтской бываетъ неподражаемъ. Самъ Мармонтель имѣлъ столь мало свѣтской любезности, что говорили: будемъ читать его повѣсти, чтобы наградить себя за скуку, нанесенную намъ его разговоромъ. Не всегда однако можете ожидать отъ свѣта такой справедливости: не рѣдко по разговору Автора осуждаютъ и сочиненіе; обыкновенная разсѣянность Писателей, и откровенность ихъ, противная завистливой посредственности, суть главныя препятствія успѣховъ ихъ въ обществѣ.
Заключимъ, что видѣть свѣтъ прилично только такому Автору, который желаетъ его описывать. Въ 30 лѣтъ не терпишь свѣтскаго шуму, и тѣхъ людей, которыхъ Госпожа де Ламберъ называетъ: fugitifs d’eux-mêmes; людей, которые, пожимая вашу руку, въ тоже время ласкаютъ взорами вашего непріятеля. Всѣ это должно быть противно человѣку, который чувствуетъ свое достоинство, который увѣренъ, что не быть любимцемъ фортуны гораздо лучше, нежели имѣть пороки, проистекающіе отъ фортуны; который въ пріятныхъ занятіяхъ своего кабинета презираетъ праздную ничтожность вельможей. Первое основаніе мудрости состоитъ въ разпространеніи ума своего и въ ограниченіи своего сердца, одна только дружба должна привлекать къ себѣ любимца Музъ. Мы скажемъ ему вмѣстѣ съ Делилемъ:
Du fond de ta retraite habite l’univers.