За двадцать лѣтъ предъ симъ путешествовала я по южнымъ провинціямъ нашимъ, и доѣхала до обширной цѣпи горъ. Отдѣляющихъ Францію отъ Испаніи. Тамъ выбрала я прекрасное мѣсто, наняла себѣ чистый и красивый домикъ, и въ сельскомъ уединеніи расположилась провести цѣлое лѣто. Домикъ мой стоялъ на скатѣ горы, усѣянной рощицами, растеніями и луговою зеленью, между свѣтлыми источниками и уединенными скалами, которыя со всѣхъ сторонъ окружали мирное убѣжище. Съ высоты горы видны были цвѣтущія долины, орошаемыя быстрыми ручейками которые съ крутизны утесовъ катились къ ихъ подошвѣ и разливались по лугу многочисленными протоками. У меня сосѣдями были земледѣльцы и пастухи; ихъ сосѣдство не мѣшало моей тихой жизни. Безпокойныя посѣщенія докучливыхъ гостей не перерывали сладкой задумчивости, которой любила я предаваться въ удаленіи отъ шумныхъ городовъ; не было стуку каретъ, скачки лошадей, неумолкаемаго крику извощиковъ и городскихъ булочниковъ, сихъ вѣчныхъ движеній, съ которыми, кажется, всѣ мѣста передвигаются, подобно заботливымъ жителямъ и суетному народу. Вокругъ моего сельскаго уединенія царствовало величіе краснорѣчивой природы, гремѣли въ отдаленности потоки и водопады, на лугахъ ходили стада, въ долинахъ играли на свирѣляхъ и пѣли молодые пастухи, сидящіе на цвѣтущихъ вершинахъ горъ. Я посвящала большую часть дня прогулкѣ; обходила горы, и встрѣчалась съ пасущимися стадами, которыхъ стерегли почти дѣти или отроки, или юноши не свыше 14 лѣтъ. Я замѣтила, что послѣдніе занимали высочайшія мѣста горъ, тогда какъ младшія и дѣти, не смѣя подниматься на крутыя скалы, выбирали для паствы отлогіе холмы. По мѣрѣ того какъ путешественникъ опускается съ горъ, пастухи убавляются въ ростѣ и въ лѣтахъ, и на самыхъ отлогихъ скатахъ пасутъ уже стада одни восьми или девятилѣтніе отроки. Ето замѣчаніе заставило меня думать, что въ низкихъ долинахъ стерегутъ ихъ дѣти самаго перваго возраста; и я спросила о томъ одного изъ младшихъ пастуховъ: «Гоняете ли вы туда въ низъ вашихъ овецъ?» — Погоню и я когда нибудь, отвѣчалъ онъ съ улыбкою, но до того времени утечетъ много воды, какъ говорятъ наши старики. — «По чему же?» — Потому что надобно мнѣ добраться сперва до етихъ высокихъ скалъ; a тамъ буду въ полѣ работать съ отцемъ; a тамъ черезъ шесть десятковъ лѣтъ буду пасти и въ лощинахъ. — «Какъ? развѣ старики пасутъ въ долинѣ?» — И вѣдомо; старшіе наши братья на верху горъ, a дѣти и отцы въ низу на ровныхъ мѣстахъ." Выслушавъ его, я сошла въ богатую и живописную долину Кампанскую. Сперва представились мнѣ стада быковъ и овецъ, разсыпанныя во множествѣ по всему пространству долины; но скоро увидѣла я почтенныхъ пастырей сидящихъ или лежащихъ на опушкѣ луговъ, и почувствовала невольное уныніе, видя сихъ старцовъ ветхихъ, пасмурныхъ и заточенныхъ въ горныхъ пустыняхъ. Передѣ тѣмъ имѣла я въ глазахъ цвѣтущую картину: горы, населенныя юными, рѣзвыми, веселыми пастухами, убѣжище невинной радости, счастливое мѣсто, котораго ехо повторяетъ только чистые голоса и громкій хохотъ безпечной молодости. Я разсталась съ тѣмъ, что всего приятнѣе въ мірѣ, съ дѣтствомъ и юностью, и съ нѣкоторымъ ужасомъ видѣла себя среди множества старцевъ: противуположность начала и конца жизни, сравненіе сихъ крайнихъ возрастовъ производили во мнѣ тѣмъ печальнѣйшее впечатлѣніе, что сіи томные старцы, покоясь на лугу, задумывались и не сводили неподвижныхъ глазъ своихъ съ того предмета, на которой смотрѣлъ; ихъ мертвое спокойствіе уподоблялось унынію, a задумчивость горести, произведенной одиночествомъ. Они были одни, розро съ дѣтьми своими, далеко отъ своего семейства; я сожалѣла о нихъ, и съ чувствомъ скорби, но съ видомъ почтенія, подошла къ симъ пастырямъ. Одинъ изъ нихъ обратилъ на себя мое вниманіе. Его благородное и кроткое лицо выражало добросердечіе ангельское; волосы бѣлые до чрезвычайности, разсыпались по широкимъ плечамъ серебряными кудрями; на челѣ и во взорахъ старца изображалось спокойствіе души ясной; онъ сидѣлъ у подошвы горы на муравѣ, устланной мохомъ; нѣсколько высокихъ утесовъ, возносясь надъ нимъ къ небу, сводили родъ селькаго балдахина, который осѣнялъ и укрывалъ его почтенную голову отъ солнечнаго зноя. По симъ утесамъ извивались стелющіяся гирланды повилишныхъ колокольчиковъ съ блѣднорозовыми цвѣтами, которые по обѣ стороны стебля висѣли густыми букетами. Въ нѣсколькихъ фагахъ отъ старца двѣ кудрявыя ветлы наклонялись одна къ другой, и подъ ихъ тѣнью свергался съ горы источникъ; бурный потокъ его у самаго начала испровергалъ всѣ преграды ему встрѣчающіеся; но по лугу катяся мелкимъ ручейкомъ, едва журчалъ между цвѣтами, и плескалъ только капли воды на песокъ, лежащій у ногъ старца. Получивъ у него позволеніе сѣсть съ нимъ рядомъ, я разсказала ему, что слышала отъ младшаго пастуха, и просила изъясненія.
«Во всѣ времена, отвѣчалъ мнѣ старецъ, жители здѣшнихъ мѣстъ посвящали пастушеской жизни оба возраста, для нее, кажется, сотворенные; дѣтство только съ земли поднявшееся, и старость въ землю идущую, Дѣти и юноши, какъ видѣли вы, стерегутъ стада на высотахъ, обучаясь ходить по крутизнамъ, перебираться черезъ протоки, смотрѣть безъ страху на дно глубокихъ пропастей, спускаться иногда по краямъ утесистой скалы въ бездну, въ которую забѣжала овечка; дѣло немаловажное для горнаго жителя, изстари извѣстнаго по крѣпости, проворству и смѣлости. Но съ 15 году они выходятъ изъ пастуховъ, чтобы воздѣлывать землю; и молодой земледѣлецъ, съ гордостію обращаясь къ трудамъ отцовскимъ, съ улыбкою передаетъ посохъ въ слабѣйшія руки; впередъ плугомъ и топоромъ будутъ владѣть его руки возмужалыя; a между тѣмъ, оставляя горы, не безъ сожалѣнія смотритъ онъ на свое стадо, бывшее долго его единственною заботою, и на вѣрную собаку, которая въ послѣдній разъ къ нему ласкается. Въ состояніи земледѣльцевъ, остаемся мы до изнеможенія нашихъ силъ; но когда невольно упускаемъ соху изъ слабыхъ рукъ нашихъ, тогда возвращаемся къ пастушеской сумѣ и посоху, и за стадомъ проводимъ смиренно остатокъ нашихъ дней.»
Старецъ пересталъ говорить, и легкое облако прискорбія помрачило на часъ свѣтлое лице его. Я видѣла, что рѣчь привела ему на память то время, въ которое старость принудила и его приняться навсегда за пастушескій и старческій посохъ. Онъ молчалъ; я не смѣла перервать молчанія. Но скоро онъ самъ возобновилъ разговоръ. «Впрочемъ наша старость покойна и благополучна; она протекаетъ въ приятной беззаботливости.» — Но послѣ всегдашнихъ трудовъ, спросила я, не скучно ли тебѣ проводитъ жизнь въ покоѣ безпрерывномъ, вѣчномъ?.. — «Нѣтъ, отвѣчалъ онъ; потому что етотъ покой приноситъ пользу. Скука истомила бы меня, если бы я сидѣлъ въ хижинѣ безъ дѣла: кто другимъ не на добро живетъ, тотъ себѣ самому въ тягостъ; но пася ето стадо, сидя цѣлый день подъ етими скалами, тружусь для семьи моей, для всѣхъ домашнихъ, какъ и въ тѣ дни, когда управлялъ сохою; право, какъ объ етомъ подумаешь, состояніе наше очень приятно кажется. И повѣрьте, что наработаясь до сыта и натрудя руки довольно до 50 лѣтъ, захочется отдохнуть отъ трудовъ, не безъ удовольствія имѣешь свободу такъ покоиться въ нѣгѣ, на мягкой зелени, у стада.» — И въ етомъ совершенномъ покоѣ, не бываетъ тебѣ никогда скучно? — ,,Да какъ можно скучать; передъ моими глазами все то, что я видѣлъ и чѣмъ утѣшался въ молодости. Ети горы съ уступами обходилъ я всѣ изъ конца въ конецъ; мнѣ знакомы и памятны всѣ етѣ вершинки лѣсовъ и маковки деревъ, подъ которыми игрывалъ и рѣзвился; отъ слабости глазъ не могу видѣть всего, что видятъ ваши глаза, но за нихъ служитъ мнѣ память и усиліе, съ которымъ стараюсь вспомнить нѣкоторые дни и часы жизни, и занимаетъ меня самымъ приятнымъ образомъ. Часто въ мысляхъ переношусь на етѣ горы, выше облаковъ стоящія; тамъ память ведетъ оленя по веселымъ тропинкамъ, протоптаннымъ въ молодости; a иногда слабая память оставляетъ меня на краю пропасти, на крутизнѣ скалы; хватаюсь скорѣе за первый предметъ, не отстаю отъ него, и если мнѣ удается вспомнитъ дорогу забытую, то сердце y меня бьется отъ радости какъ въ молодыхъ лѣтахъ. Такъ-то, сидя на одномъ мѣстѣ и облетая горы мысленно, узнаю старыхъ знакомцовъ, веселюсь съ ними и, кажется, молодѣю".
Едва старецъ договорилъ, и вдали разнеслася игра свирѣли. «Вотъ, сказалъ онъ съ улыбкою, Товій гонитъ стадо по горѣ; онъ играетъ мою любимую пѣсню: ету пѣсню часто я игралъ въ его лѣта!» — И старецъ, говоря со мною, тихо качалъ головою въ тактъ музыки и улыбался. — Кто етотъ Товій, спросила я? — «Здѣшній пастухъ, ему пятнадцать лѣтъ; онъ любитъ мою внуку Елму, его сверстницу. О! если бы я дожилъ до ихъ свадьбы! Теперь тотъ часъ, въ который наши пригожія дочки приносятъ къ намъ утренній завтракъ; въ ето время Товій подгоняетъ всегда свое стадо къ тому мѣсту, гдѣ я сижу.» — По словамъ добраго старца, и посмотрѣла вокругъ себя, и увидѣла на концѣ долины хороводъ сельскихъ дѣвушекъ, которыя сперва шли рядомъ, a потомъ разсыпались по лугу. Въ ту самую минуту молодые пастухи, по горамъ разставленные, всѣ сбывались вдругъ и показались на краю утесовъ: одни совсѣмъ наклонились впередъ надъ глубокими пропастьми, такъ, что могли каждую минуту оступиться и слетѣть въ бездну; a другіе, взобравшись на самую вершину деревъ, что бы далѣе видѣть хороводы красавицъ, всегда ожидаемыхъ, всегда въ одну пору приходящихъ. Забытыя на часъ стада бродили по волѣ на горахъ; все было въ движеніи на высотѣ скалъ и въ глубинѣ долинъ: любопытство, юная любовь, отеческая горячность, надежда въ сердцахъ приводили въ безпамятство молодыхъ и въ радость старыхъ пастырей.
Между тѣмъ сельскія дѣвушки, отдѣлясь однѣ отъ другихъ, несли въ корзинкахъ хлѣбъ, ягоды и сырѣ; онѣ бѣжали къ отцамъ и дѣдамъ, и старцы простирали къ нимъ руки. Я любовалась на сихъ по селянокъ, которыя всѣ почти безъ исключенія умѣютъ приятное лице и величавую осанку; но взоры мои искали особенно Елмы; она была во 100 шагахъ отъ насъ, когда дѣдушка показалъ мнѣ ее въ ряду нѣсколькихъ сверстницъ, сказавъ: смотрите на лучшую изо всѣхъ, и любовь отеческая не обманывала его; ибо она была въ самомъ дѣлѣ прекраснѣе другихъ.
Елма спѣшила къ старцу, и кинулась въ его руки; онъ прижалъ ее y сердца въ своихъ объятіяхъ. Черезъ минуту Елма обратилась къ одной подругъ своей, которая держала ея корзинку съ хлѣбомъ, и при семъ движеніи робко взглянула на вверхъ горы, гдѣ стоялъ давно Товій, гдѣ юноша принялъ ея взоръ, сей знакъ любви съ утренней зари ожидаемый, и на цѣлый день принесшій ему утѣшеніе! Въ отвѣтъ на любовь красавицы Товій посылаетъ въ даръ букетъ розъ, который съ высоты горы слетаетъ прямо къ ногамъ старца. Елма краснѣетъ, не смѣетъ поднять букета, смотритъ съ замѣшательствомъ на лежащія передъ нею розы. Старецъ веселится ея смятеніемъ; подруги смѣются, и въ одинъ голосъ восклицаютъ: ето подарокъ Елмѣ, ето подарокъ отъ Товія! Наконецъ принуждаютъ Елму украсить себя розами; дрожащею рукою она прикалываетъ ихъ ко груди своей, и съ пламеннымъ лицемъ бѣжитъ скрыться подѣ сводъ утеса и въ объятія старца. Я наслаждалась симъ приятнымъ зрѣлищемъ, и не безъ сожалѣнія разсталась наконецъ съ мѣстомъ рѣдкаго и завиднаго счастія.
Мы видѣли, что жизнь Пиренейскаго поселянина раздѣляется на три епохи: отъ 8 до 15 лѣтъ онѣ бываетъ горнымъ пастухомъ; потомъ вступаетъ въ званіи земледѣльцевъ; a наконецъ подъ старость идетъ пастыремъ въ долины. Важнѣйшая для нихъ епоха есть та, въ которую возводятъ юношу на чреду земледѣльца; празднуютъ етотъ день съ великимъ торжествомъ. Какъ скоро минетъ 15 лѣтъ молодому поселянину, отецъ идетъ за нимъ на гору и самъ сводитъ его къ полевымъ работамъ; все семейство принимаетъ участіе въ семъ торжествѣ. Мнѣ хотѣлось видѣть праздникъ; я сказала о томъ моему знакомому cтapцy, который съ радостію объявилъ мнѣ, что черезъ нѣсколько недѣль Товій сойдетъ съ тѣхъ горъ и утесовъ, гдѣ пылала любовь его къ Елмѣ, и что 70 лѣтній отецъ его перейдетъ въ тотъ же день изъ ряда земледѣльцевъ въ чреду пастырей. Съ нетерпѣніемъ ожидала я сего дня, и наконецъ, къ моему великому удовольствію, дождалась его.
Въ извѣстное время за нѣсколько часовъ до солнечнаго захожденія пришла я къ назначенному въ долинѣ мѣсту. Всѣ престарѣлые пастыри собрались уже у подошвы той горы, на которой Товій стерегъ свое стадо. Скоро сбѣжалась толпа любопытныхъ зрителей, поселянъ и поселянокъ всякаго возраста. Елма, приведенная матерью, стояла рядомъ со мною, и безъ сомнѣнія болѣе другихъ брала въ семъ торжествѣ участіе. За старцами, идущими впереди, пошелъ медленно 70 лѣтній отецъ Товіевъ, неся въ одной рукѣ заступъ, а другою опираясь на плечо старшаго изъ сыновей, его провожавшихъ. Идутъ и достигаютъ горы; y подошвы ея толпа раздвигается, чтобы пропустить Товіева Отца; но старецъ остановился, и взглянувъ не только на крутую и узкую тропинку, ведущую на горы, сказалъ: «по обычаю должно бы мнѣ самому идти за моимъ сыномъ; но слабость лѣтъ не допускаетъ меня далѣе; буду ждать его….» Мы понесемъ тебя къ брату, воскликнули четыре сына его, и легонько схватила старца на руки. Народъ ободряетъ ихъ; сыновья несутъ его на гору; толпа людей остается въ низу и смотритъ на шествіе. Но я слѣдовала за старцемъ, ибо мнѣ хотѣлось быть при его свиданіи съ Товіемъ. Шествіе продолжалось медленно; временно старецъ приказывалъ сыновьямъ останавливаться, чтобы перевести имъ духъ, и чтобы ему осмотрѣть мѣста, напоминавшія счастливу. молодость; нѣсколько разъ онъ вслушивался въ звонѣ колокольчиковъ, привѣшенныхъ къ овечкамъ и барашкамъ, и у него навертывались на глазахъ слезы. Иногда онъ угадывалъ, какія мѣста и предметы должны намъ встрѣтиться; но часто перемѣна времени показывала намъ въ другомъ совсѣмъ видѣ, что предсказывалъ и объяснялъ добрый старецъ. Онъ смотрѣлъ на все съ живѣйшимъ участіемъ любопытства, и по мѣрѣ нашего восхожденія на горы лице его просіявало радостно, казалось; что онъ дышетъ новою жизнію, и съ жадностію вбираетъ въ себя горный воздухъ. Наконецъ мы доходимъ до цѣли, старца тихо опускаютъ съ рукъ, и ставятъ на каменную скалу, онъ выпрямляется, и опираясь на старческій жезлъ свой, обнимаетъ радостнымъ взоромъ обширное пространство, видимое съ высоты горы. Въ сію минуту Товій, оставя стадо, бросается къ ногамъ отца своего, который съ ласкою подавъ ему руку, вручаетъ заступъ и говоритъ со слезами: «Береги его, и работай имъ столько лѣтъ, сколько я работалъ. Онъ служилъ мнѣ слишкомъ полвѣка. Чтобы ты принялъ его изъ собственныхъ рукъ моихъ, я пробылъ долѣе обыкновеннаго срока за тяжелыми въ мои годы трудами земледѣльца; теперь оставляю навсегда поля и жатву, но ты заступишь мое мѣсто….» — Старецъ благословилъ его и принялъ на обмѣнъ отъ сына его пастушескій посохъ. «Батюшка! воскликнулъ чувствительный юноша, прими и вѣрную собаку мою, семь лѣтъ она была неразлучна со мною, пускай будетъ твоимъ неусыпнымъ сторожемъ; за то буду вдвое болѣе любить ее.» — При семъ словѣ старецъ обнялъ сына, и приласкалъ собаку, къ нему подведенную. Всѣ вмѣстѣ возвратились въ долину, и праздникъ заключенъ былъ сельскимъ баломъ, на которомъ, къ новому удовольствію моему, плясала Елма вмѣстѣ съ Товіемъ.
Не одинъ разъ послѣ того приходила я въ долину, и всегда видѣла обоихъ старцевъ, отца Елмы и отца Товіева, рядомъ сидящихъ у подошвы горы и дружно бесѣдующихъ о лѣтахъ молодости и счастіи дѣтей своих. Елма приносила всегда въ извѣстный часъ утренній завтракъ. Уже не было Товія на горахъ; но Елма взглядывала на высоту, и съ веселіемъ опускала взоры на двухъ старцевъ, которыхъ взаимная другѣ къ другу привѣтливость обѣщала для ея любви столь много хорошаго.
Я не видала брака сей нѣжной четы, но узнала по отъѣздѣ моемъ, что старцы имѣли утѣшеніе праздновать свадьбу Елмы и Товія, и что юные любовники мой: живутъ счастливѣйшими супругами въ свѣтѣ.
Вспоминая нынѣ о путешествіи моемъ въ Пиренейскія горы, о жителяхъ мною видѣнныхъ, объ ихъ древнихъ обычаяхъ, чистыхъ нравахъ и мирной жизни, говорю себѣ часто: если благополучіе можетъ быть на землѣ, то люди найдутъ его только въ подобныхъ нравахъ, въ подобныхъ удовольствіяхъ!
Сіе справедливое заключеніе сочинительницы[1] и приятное описаніе горъ имѣютъ особенную цѣну и прелесть, когда вспомнить, что сіи Пиренейскія горы, нынѣ театръ войны, опустошенія и свирѣпости человѣческой, были нѣкогда убѣжищемъ мирныхъ пастырей и столь чистыхъ нравовъ, куда недосягала разрушительная рука Наполеона! И гдѣ искать мира и счастія, когда добродѣтели сердца и неприступныя ограды натуры не укрываютъ отъ зла и насилія?
- ↑ Путешествовавшей въ 1778 году.