Пещера Лейхтвейса/Глава 16

Пещера Лейхтвейса/Глава 16 БОГАТЫЙ КОММЕРСАНТ : Роман
автор В. А. Рёдер (XIX век)

Дата создания: w:XIX век, опубл.: 1909. Источник: Соч. В. А. Редера. -- Санкт-Петербург: Развлечение, 1909. - 1368 с.

Выйдя из дома священника в Доцгейме, патер Леони направился к лесу. Ему было тяжело расстаться со своей горячо любимой дочерью, и глаза его были влажны от слез. Но вскоре иные мысли захватили этого неутомимого человека, и он быстрыми шагами направился к широкой просеке в лесу.

Тут стояла закрытая карета, в которую была запряжена пара молодых лошадей. На козлах кареты сидел какой-то юноша, по лицу которого было видно, что он не всегда исполняет обязанности кучера. В данное время он был одет в темно-синюю ливрею с золотыми пуговицами. На курчавых волосах его был картуз с низким козырьком. Глядя на лицо этого человека, можно было подумать, что он еврей.

Патер Леони подошел к карете, поприветствовал кучера кивком головы и спросил:

— Ты давно меня ожидаешь, Ансельм?

— Нет, господин Зонненкамп, — ответил Ансельм. — Вы приказали мне приехать к семи часам. Теперь без трех минут семь, и вы аккуратны как всегда.

— Аккуратен и скрытен должен быть тот, кто хочет добиться успеха в жизни. Именно за это я взял тебя из франкфуртского Гетто к себе на службу.

— Я никогда этого не забуду, и всю мою жизнь буду служить вам верой и правдой.

— Я знаю, что могу положиться на тебя. Ну, а теперь поезжай поскорей. Через два часа мы должны быть во Франкфурте.

Он вошел в карету, и кучер пустил лошадей рысью.

Фаризант, он же патер Леони, названный молодым кучером «господином Зонненкампом», спустил занавески на окнах кареты, поднял сидение и вынул из потайного ящика кареты городской костюм. Пока карета ехала по дороге, он снял с себя священническую одежду и надел этот костюм. Затем он надел на голову светлый парик и приклеил себе бороду такого же цвета. После этого он посмотрел в ручное зеркальце и пробормотал:

— Кто стал бы подозревать, что франкфуртский купец Андреас Зонненкамп, горбатый шут Фаризант и стройный патер Леони — одно и то же лицо? Бог свидетель, я неохотно веду существование в трех лицах. Но без этого я не мог достигнуть своих тайных целей.

Затем Зонненкамп погрузился в мрачное раздумье, пока карета наконец не приехала во Франкфурт и не остановилась перед большим красивым домом на Цейль, главной улице города.

Над входом висела большая вывеска: «Торговый Дом Андреаса Зонненкампа».

От парадной двери быстро подбежал швейцар, открыл дверцу кареты и помог Зонненкампу выйти.

Зонненкамп вошел в свой дом, прошел по целому ряду ярко освещенных конторских помещений, где занималась Делом целая армия служащих, и отправился в свой кабинет, обставленный с большой роскошью. Здесь Зонненкамп сел за большой дубовый письменный стол и начал просматривать ожидавшие его письма. Затем он позвонил.

Один за другим входили в его кабинет его доверенные, которым он отдавал распоряжения и приказания.

Фирма «Андреас Зонненкамп» была одним из наиболее крупных и почетных торговых предприятий древнего города Франкфурта-на-Майне.

Она вела торговлю всевозможными товарами; агенты и вояжеры ее разъезжали не только по всей Европе, но бывали в Новом Свете, в Азии и даже на берегах Африки.

Все знали, что фирма «Андреас Зонненкамп» довольствовалась очень незначительной прибылью и что владелец ее, один из наиболее уважаемых в Европе коммерсантов, поставил себе задачей отпускать беднейшему населению все необходимые ему товары по своей собственной цене.

Зонненкамп работал не покладая рук. В конторских помещениях уже давно погасли лампы, и все служащие уже разошлись по домам, а он все еще сидел за письменным столом и писал письма.

Кто-то постучал в дверь, и в кабинет вошел просто, но чисто одетый седой господин. Он носил по английской моде короткие бакенбарды; по застегнутому на все пуговицы черному сюртуку и по акценту этого человека можно было сразу догадаться, что он англичанин. И действительно, Финеас Фокс, старший кассир и доверенный фирмы «Андреас Зонненкамп», замещавший владельца во время его отсутствия, был родом англичанин.

— Вы еще хотите поговорить со мной, мистер Фокс? — спросил Зонненкамп, взглянув на вошедшего.

— Я пришел к вам с докладом, — ответил Фокс, вынимая из бокового кармана большой лист исписанной бумаги. — Наш баланс теперь заключен и показывает убыток в 750 000 талеров. Оказывается, мы в текущем году опять работали со значительным убытком. Оно и не мудрено: ведь мы положительно разбрасываем товар даром, во всяком случае отдаем его не выше собственной цены, а при этом у нас огромные расходы по ведению дела.

— Но ведь это соответствует моим желаниям, мистер Фокс, не так ли? — спросил Зонненкамп, спокойно глядя на англичанина.

— Да, это верно, — ответил тот. — Но в качестве старшего служащего вашей фирмы, несущего в известном смысле ответственность за положение дел, я считаю своим долгом предупредить вас, что так продолжаться долго не может. Такой способ ведения дела приведет к разорению. Пусть даже вы обладаете королевским состоянием, чего я утверждать не могу, так как не знаю ваших частных дел, но все-таки, с течением времени, иссякнет всякий колодец. Ведь за последние пять лет мы пожертвовали в пользу неимущих огромные суммы.

— Ощущали ли вы когда-нибудь недостаток в наличных средствах? — спросил Зонненкамп, спокойно закуривая сигару.

— Нет, этого никогда не было, — ответил Фокс. — Вы всегда устраивались так, что векселя и срочные платежи покрывались вовремя. Каким образом вы этого достигали, — это для меня тайна. Ведь я только одна часть из составных частей в огромном механизме вашего дела, и эта тайна меня не касается. Но вот завтра нам опять предстоят крупные платежи некоторым берлинским фирмам, в общем 300 000 талеров, и я пока еще не знаю, как мы справимся с этим.

Зонненкамп стряхнул пепел со своей сигары и сказал:

— Дайте мне ключ от вашей кассы и идите домой. Завтра утром, когда вы откроете кассу, вы найдете в ней нужную сумму. Мой лакей Ансельм через час принесет вам ключ на квартиру.

Фокс поклонился, передал Зонненкампу ключ, простился и ушел.

Он был в полном недоумении. Откуда брались те миллионы, которые Зонненкамп жертвовал на ведение своего дела?

Оставшись один, Зонненкамп встал, прошел в угол кабинета и нажал какую-то невидимую пружину. В стене отодвинулась стальная плита, закрывавшая собою потайное углубление. В этом углублении лежали слитки золота, банковские билеты и маленький черненький ящичек, доверху наполненный золотыми монетами.

— Да, да, мистер Финеас Фокс, — пробормотал Зонненкамп, — ты и понятия не имеешь, какими сокровищами я располагаю. Ты не подозреваешь, с какой легкостью я могу достать миллионы. Но клад прелатов, тайна которого известна одному мне, может без конца снабжать меня средствами, и мне стоит только посетить ту таинственную пещеру, где теперь живут Лейхтвейс и Лора, чтобы снова наполнить мою кассу и подвинуть вперед мое дело. И при всем этом не я нашел этот клад, а некто другой, который и не подозревает, что он доставил мне это огромное состояние. Давно ли это было? — продолжал Зонненкамп, в раздумье глядя на золото в потайном углублении.

Ему живо вспомнился тот холодный, зимний вечер, когда он сидел за работой в этом же кабинете. Тогда тоже он должен был достать денег во что бы то ни стало, так как ему грозило разорение. Вдруг ему доложили, что его желает видеть и переговорить с ним без свидетелей молодой еврей из Гетто, Ансельм Ротшильд. Весьма неохотно согласился Зонненкамп принять неожиданного посетителя.

— Что тебе нужно? — спросил он вошедшего еврея. — Зачем ты мешаешь мне работать в столь поздний час?

Ансельм расстегнул свой поношенный сюртук и вынул оттуда какой-то большой, тяжелый предмет, завернутый в тряпку.

— Я хочу вам продать кое-что, — шепнул он. — В ваших руках эта вещь безопасна, и вы сумеете сделать с нею что-нибудь, а я не знаю, куда ее девать, так как боюсь попасть в тюрьму.

Он развернул тряпку, и Зонненкамп увидел большой серебряный предмет. Он рассмотрел его и понял, что это язык колокола. Сразу вспомнил он, что незадолго до этого распространилась весть о том, что преступники похитили язык серебряного колокола, висящего в Совиной башне монастыря на острове среди Рейна.

— Это краденая вещь, — сказал он.

— Я знаю, — ответил Ансельм, — но не я ее украл, а другие евреи из Гетто. Я купил ее в надежде, что сделаю хорошее дело.

Зонненкамп сразу решил во что бы то ни стало приобрести язык колокола, чтобы вернуть его законному владельцу — монастырю. Он попросил Ротшильда оставить его ему на несколько дней, так как должен был предварительно произвести испытание серебра.

Молодой еврей ушел, а Зонненкамп стал внимательно рассматривать эту старинную вещь. Вдруг он увидел место на языке, показавшееся ему не массивным. Его любопытство разгорелось, он взял стамеску и начал бить по языку.

Оказалось, что на том месте была положена лишь тоненькая серебряная пластинка. Он отбил ее и увидел, что язык внутри выдолблен и что там лежит какой-то документ. На нем было написано лишь несколько слов.

Он не забыл их и по сей день, так как эти слова послужили основанием всего его сказочного богатства. Они были написаны по-латыни и подписаны именем Феодора, монаха иезуитского Ордена, пропавшего без вести много лет тому назад.

Там было написано следующее:

«Клад прелатов находится в подземной пещере под горой Нероберг, позади скрытой расщелины в скале. Ищи, счастливец, которому я должен передать мою тайну, и ты найдешь несметные богатства».

Вот таким образом он завладел кладом прелатов и сделался богачом, владеющим миллионами. Он не обратил их на удовлетворение корыстолюбивых целей, он брал из пещеры лишь столько, сколько ему было нужно для ведения своей торговли, служащей делу человеколюбия. Там, под землей, лежали еще миллионы, которых он не трогал и собирался, быть может, никогда и не тронуть. Ансельма Ротшильда, способного и честного юношу, Зонненкамп взял к себе на службу, так как он не должен был остаться в обиде. Он собирался позаботиться о том, чтобы со временем часть клада прелатов досталась ему, так как был уверен, что тот сумеет приумножить и применить с пользой этот капитал.

Горячей волной нахлынули на Зонненкампа эти воспоминания прошлого. Но вот он провел рукой по лбу, как бы отгоняя эти воспоминания, взял из отверстия в стене необходимую сумму для покрытия срочных платежей, потом запер потайную плиту и понес деньги в контору, где стояла касса старшего кассира. В эту кассу он положил деньги, а затем вернулся в свой кабинет.

В этом кабинете находилась огромная картина, написанная масляными красками. Она изображала красивую молодую женщину. Это был портрет актрисы Адель Менар, бывшей в течение двух лет женой Зонненкампа, когда он еще был молодым, жизнерадостным офицером.

Зонненкамп скрестил руки на груди и посмотрел на картину.

— Я не могу забыть тебя, Адель, — глухо пробормотал он, — неужели же я никогда не найду тебя, прелестная, горячо любимая, вероломная женщина? Быть может, ты уже умерла, быть может, ты где-нибудь уже спишь непробудным сном в сырой земле… Но нет. Сердце мне говорит, что ты жива и что настанет час, когда мы вновь увидимся с тобой. Как похожа на тебя Гунда! Те же веселые глаза, те же темные волосы, те же яркие губы. Да не послужит только эта красота гибелью для моей дочери. Да охраняет ее от мирского соблазна приют, который я предоставил ей в доме священника, убогий наряд служанки и бдительная охрана патера Бруно.

Зонненкамп провел рукой по глазам, как бы отгоняя тяжелые мысли, а потом прикоснулся рукой к маленькой пружине, находившейся рядом с картиной в стене. Картина скрылась в стене, и на ее месте появилась потайная дверь. Зонненкамп открыл эту дверь и крикнул куда-то в другое помещение, смежное с кабинетом, но, несомненно имевшее отдельный вход.

— Войди. Мне нужно поговорить с тобой.

На пороге появилась рыжая Адельгейда, жена палача.

— Получила ли ты мое письмо? — спросил Зонненкамп. — И устроилась ли ты так, что можешь на несколько недель отлучиться из дома твоего мужа?

— Да, я приняла все необходимые меры и теперь жду ваших приказаний.

— Я написал тебе, чтобы ты явилась сюда в наряде курьера. Почему ты не исполнила этого приказания?

Не говоря ни слова, рыжая красавица сняла с себя черное пальто и предстала в наряде молодого курьера.

Красивые ноги ее были туго обтянуты кожаными лосинами, сапоги с изящными голенищами доходили ей до колен; она была в красном мундире для верховой езды; пышные рыжие волосы были подобраны кверху и прикрыты шапочкой.

— В таком виде тебя трудно узнать, — проговорил Зонненкамп, — и тебе удастся исполнить мое поручение. Возьми себе самого быстрого коня из моих конюшен и сегодня же ночью отправляйся в Берлин. Я уже устроил так, чтобы на промежуточных станциях тебя ждали свежие лошади.

— А что я должна делать в Берлине? — спросила она, по-видимому, нисколько не удивляясь этому приказанию.

— Ты должна исполнить в Берлине точно такое же поручение, какое ты исполняла для меня уже три раза.

— Я увижу великого короля! — воскликнула она, и глаза ее как-то странно заблестели.

— Ты доставишь великому Фридриху письмо от меня, — ответил Зонненкамп, понизив голос. — Но так как весьма возможно, что по дороге кто-нибудь постарается отнять у тебя это письмо, то я передам тебе его содержание, для того, чтобы ты, в крайнем случае, могла передать королю устно мое сообщение. Предательства мне с твоей стороны опасаться нечего, так как ты, Адельгейда, всецело в моих руках, и каждое лишнее слово может стоить тебе жизни.

Адельгейда смиренно склонила голову и тихо произнесла:

— Я это знаю. Я ваша раба, ваше слепое орудие, и вы можете располагать мною по вашему усмотрению.

— Итак, слушай же то, что ты должна будешь передать королю, если у тебя отнимут мое письмо, написанное условным языком. У меня имеются достоверные сведения о том, что австрийской императрице Марии Терезии удалось заключить союз с Россией и Францией. Они намереваются свести «похитителя Силезии» — так называют при венском дворе великого короля — на прежнее положение маркграфа Бранденбургского. Они хотят отобрать у него Силезию и сломить его могущество. Король должен быть оповещен об этом. Саксония тоже примкнула к союзу; я получил все эти сведения из королевской канцелярии в Дрездене, так что Фридрих не должен сомневаться в их достоверности. Кроме того, король пусть остерегается, когда в ближайшем будущем при его дворе появится граф Батьяни. Он австрийский шпион, который пока ограничился тем, что следил за прусскими делами, находясь при герцогском Нассауском дворе. Вот это и есть содержание письма. Береги его и не теряй времени. Ты должна быть в Берлине не далее как через четыре дня, во что бы то ни стало.

Он передал Адельгейде запечатанное письмо, которое она спрятала у себя. Но она все еще не уходила.

— Что тебе еще нужно? — мрачно спросил он. — Разве ты хочешь сказать мне что-нибудь?

Тут жена палача опустилась перед ним на колени.

— Повелитель мой, — произнесла она с мольбою в голосе. — Положи конец моему наказанию. Освободи меня от презренной обязанности, возложенной на меня. Я не в силах больше выносить такую жизнь. Подумай, ты сделал меня женой нелюбимого человека, женой подлого палача.

Зонненкамп нахмурил брови и медленно провел рукой по фальшивой своей бороде.

— Ты еще не искупила своей вины, — сурово произнес он. — Когда придет время снять с тебя кару, я сам подумаю об этом. Совершенное тобою преступление требует строгого наказания. Служи мне честно и верно, и настанет час, когда ты освободишься от палача Мартина и вернешься к прежнему образу жизни. Впрочем, этот палач человек хотя и ограниченный, но не плохой и, насколько мне известно, ты у него не подвергаешься жестокому обращению.

— Нет, напротив! — воскликнула Адельгейда. — Он всеми силами старается заслужить мою любовь и делает все, что я хочу, но мне страшно находиться вблизи него и мне противны его ласки.

Зонненкамп пытливо взглянул на нее своими проницательными глазами.

— Ты любишь другого, — произнес он убежденным тоном.

Рыжеволосая Адельгейда низко склонила голову на грудь.

— Да, — прошептала она. — Я люблю другого, безумно люблю. И эта любовь подтачивает мою жизнь. Она сведет меня с ума.

— Ты любишь Лейхтвейса, разбойника и грабителя.

— Да, я люблю его.

— Разве ты не знаешь, что Лейхтвейс всем сердцем любит другую женщину, которая пожертвовала для него своим высоким положением, богатством и блестящей будущностью?

— Я знаю, он любит Лору фон Берген. Но я… ненавижу ее! — воскликнула Адельгейда. — От вас у меня не должно и не может быть тайн, и потому я откровенно заявляю, что хочу погубить жену разбойника Лейхтвейса, бывшую Лору фон Берген, и я сделаю это, как только мне представится к тому удобный случай.

— Ты не посмеешь сделать этого! — грозно воскликнул Зонненкамп. — Лейхтвейс и жена его находятся под моей защитой. Если ты осмелишься только прикоснуться к ним, то тебя постигнет ужасное наказание. А теперь ступай. И без того ты потеряла много времени. Еще раз повторяю: исполни мое поручение добросовестно, а когда вернешься из Берлина, то явись ко мне с докладом.

Рыжая Адельгейда, шатаясь, вышла из комнаты.

— Она так же порочна, как и прелестна, — пробормотал Зонненкамп, прохаживаясь по своему кабинету со сложенными за спиной руками. — Но она женщина большого ума, хитрая, ловкая, и поэтому я пользуюсь ее услугами теперь и, по необходимости, буду пользоваться ими впредь.

Он подошел к маленькому рупору вблизи окна и крикнул:

— Пусть Ансельм Ротшильд явится ко мне.

Спустя несколько минут явился Ансельм и спросил, что угодно его господину.

— Я поручил тебе справиться, — сказал Зонненкамп, — жива ли еще Елизавета Рорбек, которую принял в свой дом молодой врач Зигрист из Висбадена.

— Она жива, — ответил Ансельм, — и доктор надеется, что ему удастся спасти ее. Он со своей престарелой матерью не отходит от постели больной, которая все еще в бреду. Быть может, вам не безынтересно узнать, что больная все время повторяет одно и то же имя.

— Какое?

— Разбойника Лейхтвейса.

Зонненкамп очень удивился этому.

— Опять этот Лейхтвейс, — пробормотал он. — Надо будет заняться им. По-видимому, он очаровал всех женщин и девушек. Приготовься к отъезду, — обратился он к Ансельму, — через четверть часа ты отвезешь меня в Бибрих.

Ансельм ушел.

Затем Зонненкамп достал из ящика письменного стола ключ и маленький фонарь, который сейчас же зажег. Он вышел из комнаты и спустился в подвальное помещение дома, где были сложены огромные запасы товаров. Он зашел за один из больших ящиков, открыл какой-то люк и начал спускаться по узенькой лестнице, которая вела в хорошо освещенное, уютно обставленное мебелью помещение.

За столом сидел какой-то мужчина с черной бородой и читал. По бледному лицу его было видно, что он пережил много горя и страданий. Заметив, что в комнату вошел Зонненкамп, он встал и глухим голосом произнес:

— Явились ли вы, наконец, мой друг, для того, чтобы сообщить мне, что настал час возмездия?

— Этот час настал, — ответил Зонненкамп. — Да, несчастный Чегединский узник, у которого родная мать похитила имя, сегодня ночью вы увидите того, кто осмелился выдавать себя за графа Батьяни, кто засадил вас в темницу дома для умалишенных, откуда вы спаслись лишь благодаря чуду.

— Дайте мне какое-нибудь оружие, — проскрежетал несчастный страдалец. — Я хочу убить этого мерзавца, хочу пролить его цыганскую кровь. Он должен умереть! Умоляю вас, дайте мне оружие.

— Вы и без оружия будете иметь возможность отомстить вашему врагу, — возразил Зонненкамп, — но теперь идите за мной. Надо торопиться, чтобы не пропустить удобного случая.

Умалишенный из Чегедина вместе с Зонненкампом вышел из занимаемого им помещения.

Спустя несколько минут погас свет в кабинете Зонненкампа, и последний со своим чернобородым спутником уехал по направлению к Бибриху. Когда карета проезжала мимо Кровавого замка, Зонненкамп приказал Ансельму остановить лошадей. Вместе со своим спутником он вышел из кареты и скрылся за стенами замка. Спустя несколько времени Зонненкамп вышел оттуда один — умалишенный из Чегедина остался в Кровавом замке.

Зонненкамп сел в карету и поехал к герцогскому дворцу. По дороге он снова переоделся шутом: в потайном ящике кареты находился также и шутовской наряд, парик, искусственный горб и все прочие принадлежности костюма, которые были необходимы Зонненкампу для того, чтобы играть роль всеми презираемого Фаризанта.

Подъезжая к замку герцога, этот загадочный человек поспешил отыскать графа Батьяни и рыжего Иоста, чтобы вместе с ними отправиться в Кровавый замок.

Во дворе герцогского замка он нашел только нетерпеливо ожидавшего его Иоста, который сообщил ему, что предполагаемая экспедиция откладывается на неопределенное время, так как граф Батьяни, возвращаясь с охоты, упал с коня и ушиб ногу.

Проклятие готово было сорваться с языка шута, когда он увидел свои планы разрушенными, но сдержался и, негромко посвистывая, скрылся в замке, а Иост поплелся в домик лесничего, еще совсем недавно служивший приютом бедному Рорбеку. Увидав, что Иост удалился, шут поспешил обратно к Кровавому замку, объяснил находившемуся там графу Батьяни, бывшему узнику Чегединского дома умалишенных, что месть придется пока отложить и что он не замедлит его уведомить о том, как только к тому представиться возможность.

Поручив его заботам Симоны, няни Гунды, шут возвратился в замок герцога, чтобы воспользоваться остатком ночи и подкрепить себя сном, так необходимым ему после пережитых волнений.

Прошло несколько дней. Было около полуночи. Близ Кровавого замка остановилась карета, из которой вышли граф Батьяни, сильно хромавший, рыжий Иост и шут Фаризант.

Луна ярко озаряла старинное здание, возвышавшееся на берегу Рейна.

— Иост подождет нас здесь, — приказал граф Батьяни, когда карета остановилась у опушки леса, — а мы с тобою, Фаризант, войдем в замок и попытаемся застигнуть девушку врасплох. Свяжем ее и увезем.

Батьяни пошел вперед, Фаризант шел позади. Если бы граф случайно обернулся и взглянул на Фаризанта, то ужаснулся бы тому выражению ненависти и злобного торжества, какие появились на лице шута.

Дойдя до ворот, они без особого труда отперли их.

— Пожалуйте вперед, господин мой, — сказал Фаризант, отвешивая поклон. — Честь и место! Я пойду позади вас.

Граф открыл ворота и взошел на платформу, перед которой зияла голубая бездна. Но тут за его спиной захлопнулись ворота и снаружи кто-то торопливо запер замок.

— Фаризант, — шепнул граф оборачиваясь, — шут проклятый, зачем оставил ты меня одного?

Вдруг чья-то холодная как лед рука прикоснулась к нему. Глухо вскрикнув, Батьяни отскочил в сторону. Перед ним, как из-под земли, выросла какая-то темная фигура с мертвенно-бледным лицом и большими, грозно сверкающими глазами.

— Сумасшедший из Чегедина! — в ужасе вскрикнул венгр.

— Нет. Я граф Сандор Батьяни. Настоящий граф Батьяни! — заревел мученик и, подобно хищному зверю, набросился на наглого похитителя его имени, состояния и чести.

Раздался страшный крик. При серебристом свете луны разыгралась ужасная сцена.

Умалишенный из Чегедина подтащил того, кто именовал себя графом Батьяни, к краю пропасти. Любимец герцога Нассауского висел над зияющей бездной.

— Мерзавец! — прошипел настоящий граф Батьяни, скаля зубы и сжимая горло венгра. — Ублюдок цыгана и графини Батьяни, бессовестно обманувшей своего супруга. Теперь мы сведем с тобой счеты. Око за око, зуб за зуб. Провались в эту бездну! Разбейся на куски! Погибни в стенах Кровавого замка!

Завязалась отчаянная борьба, и старая, прогнившая деревянная платформа скрипела под ногами борющихся. Боролись не на жизнь, а на смерть над ужасной бездной настоящий граф Батьяни и сын цыгана — оба рожденные одной и той же матерью.

Порою черные тучи заволакивали луну, и тогда темнота скрывала борющихся братьев. Долго боролись они, и победа склонялась то в одну, то в другую сторону. А за воротами стоял придворный шут Фаризант, безмолвно созерцая сквозь щель в воротах страшную борьбу двух братьев.