ПЕТЕРБУРГСКАЯ ЖИЗНЬ.
правитьДрузья и школьные товарищи. — Разговоръ на улицѣ. — Стихи въ честь прошедшаго. — О томъ, къ какимъ мѣрамъ прибѣгаютъ поклонники отживающаго порядка. — Разсказъ бѣднаго офицера, ищущаго мѣста. — Отрывокъ изъ письма о картинѣ Иванова. — Новыя произведенія Айвазовскаго. — Объявленіе отъ Общества поощренія художниковъ. — Кукукъ, Каламъ и другія замѣчательныя картины у г. Негри. — Концерты съ живыми картинами. — Концерты пріѣзжихъ артистовъ. — Виконтъ Альфредъ де Кастонъ. — Г. Левассоръ. — Чтенія Роде о строеніи земной коры. — Первые нумера «Подснѣжника», дѣтскаго журнала, изд. г. В. Майковымъ. — Новый журналъ «Землевладѣлецъ». — Литературныя новости. — Объясненіе по поводу книги г. Лебедева 3. — Некрологъ О. И. Сенковскаго.
Такой богатой, пестрой, оригинальной и разноцвѣтной коллекціи друзей, какую я составилъ себѣ въ теченіе моей жизни, едва ли владѣетъ кто нибудь. Я имѣю друзей рѣшительно во всѣхъ классахъ петербургскаго общества, за исключеніемъ, впрочемъ, того высокопочтеннаго класса, достойнымъ пѣвцомъ котораго явился недавно г. Эмиль-Жирарденъ въ своей комедіи: «Дочь мильонера». Ядолженъ признаться съ грустію, что между русскими Адамами (добродѣтельный мильонеръ — герой комедіи г. Жирардена называется Адамомъ), я еще не имѣю ни одного друга.
Друзья не даютъ мнѣ покоя, мѣшаютъ мнѣ жить, не позволяютъ мнѣ ничѣмъ заняться серьёзно, не оставляютъ мнѣ ни одной свободной минуты, чтобы углубиться въ самого себя, а такого рода углубленіе человѣку, какъ извѣстно, не только полезно, даже необходимо. Друзья врываются ко мнѣ во всякій часъ, требуютъ отъ меня визитовъ, навязываютъ мнѣ разныя порученія, сердятся, если я у нихъ долго не бываю. Я задыхаюсь отъ ихъ ласкъ, вниманія, заботливости, сплетень и папиросокъ. (Нѣкоторые изъ нихъ имѣютъ дурную привычку не выпускать изо рта папиросокъ изъ ядовитаго, разъѣдающаго глаза, зелья, называемаго Мариланомъ)…. И я, по слабости моего характера, всѣмъ имъ жму руки на право и на лѣво, всѣмъ улыбаюсь любезно, всѣмъ все обѣщаю и никогда не успѣваю исполнять — И если у кого нибудь долго не бываю, то при встрѣчѣ съ таковымъ на улицѣ въ смущеніи скрываюсь отъ него подъ ворота, чувствуя, что это глупо, что у меня съ этимъ господиномъ нѣтъ ничего общаго, что мнѣ слѣдовало бы или вовсе не знакомиться съ нимъ, или давно прекратить знакомство. И, выходя изъ подъ воротъ и боязливо озираясь кругомъ, я бѣшусь на самого себя и проклинаю внутренно свою слабость.
Одинъ изъ моихъ друзей, имѣющій двухъ дочерей невѣстъ и супругу съ раскрашенными волосами и щеками, приглашаетъ меня безпрестанно то на балки (уменьшительное отъ слова балъ), то на домашніе концерты, въ которыхъ его дочери, затянутыя въ рюмочку, ноттого едва дышащія, разъигрываютъ на Фортепіано какія-то варіаціи въ четыре руки, послѣ исполненія которыхъ я непремѣнно долженъ кричать: Charmant! Charmant! хотя для выраженія этого Фальшиваго восторга у меня и языкъ не поворачивается и голосъ замираетъ; то на живыя картины, въ которыхъ дочери его являются съ растрепанными подвязными косами, въ различныхъ живописныхъ позахъ, въ видѣ Ундинъ, Сильфидъ и какихъ-то миѳологическихъ божествъ…. Я знаю, что на этихъ балкахъ, концертахъ и живыхъ картинахъ, удостоивающихся, между прочимъ, посѣщенія нѣкоторыхъ благонамѣреннѣйшихъ особъ въ генеральскомъ чинѣ, — смертельная тоска, погружающая въ апатію не только людей, даже мухъ. Я, не шутя, замѣтилъ, что мухи въ домѣ моего друга какъ-то особенно сонны и вялы, даже въ самые сильные жары, придающіе имъ, какъ извѣстно, особенную быстроту и легкость — И, не смотря на все это, я ѣзжу на увеселительныя вечеринки моего друга…. Зачѣмъ? для чего? Я очень хорошо понимаю, что я не нуженъ ни хозяину; ни хозяйки дома, ни его затянутымъ въ рюмочку дочерямъ, которымъ только нужны танцующіе и также затянутые вѣрюмочку офицеры, или господа статскіе, съ проборомъ по срединѣ головы и съ стеклышкомъ въ глазу; ни его генераламъ, посѣщеніе которыхъ доставляетъ ему несказанное блаженство, потому что его гости говорятъ потомъ: «Однако, сколько у Насилья Иваныча было звѣздъ-то на вечерѣ! Шутите съ нимъ!» Я вижу ясно, что для ихъ превосходительствъ, этихъ благонамѣреннѣйшихъ героевъ безвозвратнаго прошедшаго, такъ враждебно разсматривающихъ настоящее, — мое присутствіе непріятно, что они готовы были бы, если бы только это было въ ихъ власти, отправить меня въ отдаленныя губерніи, дабы не встрѣчаться со мною, жаркимъ поклонникомъ настоящаго. Я предчувствую, что мое присутствіе на увеселительныхъ вечеринкахъ моего друга, во-первыхъ, нѣсколько женирустъ его вслѣдствіе моихъ отношеній къ ихъ превосходительствамъ; во-вторыхъ, оно не доставляетъ ни малѣйшей пріятности моему другу, и въ-третьихъ, ни въ какомъ случаѣ не можетъ льстить его самолюбію, ибо я не женихъ, не генералъ, не пользуюсь никакою особенною извѣстностью ни въ литературѣ, ни въ обществѣ, нетанцую, не играю въ карты, не умѣю занимать разговорами почетныхъ старушекъ, и, пріятно улыбаясь, поддакивать почетнымъ старцамъ, когда они, съ пѣною у рта, изволятъ отзываться о разныхъ улучшеніяхъ и нововведеніяхъ. Да, я все это вижу, знаю, понимаю, предчувствую, ощущаю, и все-таки не имѣю силы отказаться отъ приглашеній…. Странный я человѣкъ! Дай мой другъ также не безъ странности…. Я знаю, что если я не поѣду на его вечеринку, онъ внутренно будетъ очень доволенъ этимъ, но все-таки сочтетъ потомъ непремѣннымъ долгомъ упрекать меня за это и возьметъ съ меня честное слово быть у него на слѣдующей вечерникѣ, — и я никакъ не съумѣю отдѣлаться отъ него и непремѣнно дамъ ему честное слово.
И еще если бы такого рода другъ былъ у меня одинъ!
Я имѣю честь получать три раза въ зиму литографированныя приглашенія отъ князя и княгини Л* на ихъ великолѣпные балы, на которыхъ присутствуетъ весь блестящій и Фешенебельный Петербургъ. Я, по природѣ своей, человѣкъ робкій, боящійся всякаго блеску, любящій болѣе всего на свѣтѣ независимость и спокойствіе. Одна мысль о присутствіи на такомъ ослѣпительномъ балѣ, среди брильянтовыхъ дамъ и мужчинъ, среди Фонтановъ и тропическихъ растеній, одна мысль попирать эти ковры и мраморы, проходить мимо этого гордаго швейцара въ золотыхъ галунахъ, плюшевыхъ штанахъ и шелковыхъ чулкахъ, — приводитъ меня въ трепетъ; я знаю, что моего присутствія въ этихъ раззолоченныхъ и рѣзныхъ изъ дуба залахъ никто не замѣтитъ; я знаю, что ни князь, ни княгиня не будутъ упрекать меня за то, что я не воспользовался ихъ лестнымъ приглашеніемъ, по я, не смотря на то, что мнѣ такъ хорошо и тепло дома, и такая лѣнь одѣваться, и дѣло есть, — все таки ѣду на княжескій балъ…. Зачѣмъ? Неужели же тщеславная и жалкая мысль показать себя въ большомъ свѣтѣ, а на другой день, какъ будто случайно, замѣтить друзьямъ, не выѣзжающимъ въ этотъ свѣтъ, что я былъ на балѣ у князя…. неужели такое ничтожное побужденіе заставляетъ меня преодолѣвать всѣ нравственныя препятствія и пытки, которыя всякій разъ сопряжены съ моими выѣздами въ большой свѣтъ? И отчего въ такихъ случаяхъ, я слабый человѣкъ, вдругъ дѣлаюсь героемъ? И что мнѣ въ этомъ князѣ и въ этой княгинѣ? Что общаго между мною и ими?. Еще съ моимъ другомъ, дающимъ вечера съ живыми картинами, у меня есть что нибудь общее: какіе-нибудь одинаковые интересы; мы немножко понимаемъ другъ друга, а съ княземъ и княгиней я чувствую себя просто глупымъ и не нахожу, о чемъ говорить съ ними…. О паденіи лорда Пальмерстона и о новомъ торійскомъ министерствѣ?… Но что могу сказать я поэтому поводу новаго: князь и княгиня давно выслушали уже объ этомъ событіи мнѣніе одного важнаго дипломатическаго лица и толки различныхъ посланниковъ, секретарей и повѣренныхъ въ дѣлахъ — О рѣчи Жюль-Фавра въ защиту Орсини?… Но ни князь, ни княгиня не могутъ слышать имени этого ужаснаго человѣка. О русской литературѣ?… Вотъ было бы забавно!… Князь, правда, получаетъ русскіе журналы, но не удостоиваетъ ихъ прочтенія, несмотря на то, что его камердинеръ постоянно ихъ разрѣзываетъ тотчасъ по полученіи и раскладываетъ ихъ въ его кабинетѣ, а княгиня по русски даже понимаетъ плохо, не смотря на то, что въ ея княжескихъ жилахъ течетъ чистѣйшая русская кровь. Въ послѣднее свиданіе мое съ нею, я было хотѣлъ завести рѣчь о. г. Эдмонѣ Абу, который такъ быстро пріобрѣлъ въ Парижѣ извѣстность своими романами, за которые даже награжденъ орденомъ Почетнаго Легіона. Но княгиня отвѣчала мнѣ коротко и холодно: «Oui, c’est un joli talent», не желая, повидимому, входить въ дальнѣйшія объясненія и я долженъ былъ проглотить заготовленныя мною заранѣе прекрасныя французскія фразы о значеніи этого господина во французской литературѣ…
Сколько разъ приходило мнѣ въ голову бросить петербургскую жизнь, всѣхъ этихъ лестныхъ для моего самолюбія знакомыхъ и нѣжныхъ друзей, съ которыми я ежедневно раскланиваюсь, которымъ киваю головой и жму руки на Невскомъ проспектѣ, до боли въ головѣ и въ рукѣ; уѣхать куда нибудь какъ можно дальше отъ Петербурга, и отдохнуть гдѣ нибудь въ глуши, на свободѣ отъ знакомствъ дружбы. Но, увы! вмѣсто того, чтобы осуществить эту мысль, я съ каждымъ мигомъ все болѣе и болѣе запутываюсь въ лабиринтахъ петербургской жизни, съ каждымъ днемъ умножаю количество своихъ друзей и даже возобновляю утраченныя знакомства и связи, какъ это случилось со мною мѣсяцъ тому назадъ.
Я шолъ по улицѣ, близкой къ Невскому Проспекту. Въ одномъ изъ домовъ этой улицы, въ подвальномъ этажѣ, находится харчевня подъ вывѣскою: Русское пирожное заведеніе. Эти пирожныя заведенія, помѣщавшіяся въ самомъ приличномъ для нихъ мѣстѣ — туннелѣ пассажа, благоразумно запертаго по распоряженію полиціи, вышли недавно изъ мрака на свѣтъ Божій во всей своей нечистотѣ, съ пятнами горькаго масла на салфеткахъ, и съ кухоннымъ чадомъ отъ блиновъ, смѣшаннымъ съ Запахомъ алкоголя. Въ ту минуту, когда я поровнялся съ подвальнымъ заведеніемъ, изъ него вмѣстѣ съ струею алкоголя поднялись на тротуаръ двѣ фигуры — одна въ какой-то неопредѣленной полувоенной формѣ, съ пурпуровымъ лицомъ, другая въ статской шинели и въ бархатной пестрой фуражкѣ.
Послѣдній дружески ударилъ меня по плечу. Онъ мнѣ былъ, какъ будто, знакомъ.
— Здравствуй, сказалъ онъ: — сколько лѣтъ и зимъ не видались!… Что, не узнаешь меня?
Я началъ вглядываться въ него.
— Не узнаетъ! замѣтилъ онъ иронически, обращаясь къ своему полу-военному другу: — вотъ оно, братецъ, что значитъ…. а вѣдь мы съ нимъ однокашники, на одной лавкѣ сидѣли!… Гдѣжь ему узнать стараго товарища — Мы, вотъ, видишь ли вышли изъ русской пирожной, такъ какъ же можно узнавать такихъ людей, хоть бы они были и однокашники!… Небрезгай, братецъ, нами, не брезгай. Вѣдь въ нашихъ жилахъ течетъ также, слава Богу, дворянская кровь.
— Они точно что васъ не узнаютъ, замѣтилъ полу-военный, улыбнувшись такъ, какъ улыбается г. Горбуновъ въ своемъ превосходномъ разсказѣ о господинѣ, допившемся до чортиковъ.
— Я васъ узналъ, сказалъ я статскому, который держался за пуговицу моего пальто.
Это былъ точно одинъ изъ моихъ школьныхъ товарищей, окончившій курсъ годомъ позже меня, съ которымъ я никогда не имѣлъ никакихъ близкихъ отношеній, и котораго втеченіе двадцати-пяти лѣтъ встрѣчалъ нѣсколько разъ мелькомъ на улицахъ, на желѣзныхъ дорогахъ и на гуляньяхъ. Всѣ свѣдѣнія мои о немъ ограничивались слухомъ, что онъ женатъ на какой-то помѣщицѣ въ триста или пятьсотъ душъ, что имѣніе жены его находится между Петербургомъ и Москвой, и что онъ занимается какими-то мелкими подрядами.
— Мы такъ рѣдко встрѣчаемся съ вами, прибавилъ я: — что если бы я и совсѣмъ не узналъ васъ, — это было бы не удивительно.
— Вы, васъ…. Слышишь, братецъ, ужь на вы съ однокашникомъ-то, съ старымъ товарищемъ-то!
Онъ обратился къ полу-военному, скорчилъ гримасу и покачалъ головой.
— Ну, Богъ съ тобой, какъ хочешь, сказалъ онъ съ ироніей, осматривая меня съ ногъ до головы: — пожалуй, говори мнѣ вы" а я съ тобой буду все-таки на ты, потому что я стараго товарища не забываю.
Я хотѣлъ было идти, но старый товарищъ безцеремонно схватилъ меня за руку.
— Нѣтъ, постой, куда ты! Не важничай! Еще успѣешь, сказалъ онъ: — погоди! Вы думаете, что вы сочинители, такъ всѣ передъ вами такъ и должны кланяться и вѣрить каждому вашему слову?… Какъ бы не такъ! Нѣтъ, братъ, извини. Когда вы описываете тамъ эти цвѣточки, кусточки, или какъ тамъ какой нибудь господинъ влюбился въ барышню и катится съ нею въ лодкѣ при закатѣ солнца, — это можетъ быть и хорошо по вашему. Оно, пожалуй, иной разъ и прочтешь это съ удовольствіемъ, когда нечего дѣлать, во время отдыха. А вотъ когда вы залѣзаете въ чужія усадьбы, да пускаетесь разсуждать о нихъ вкривь и вкось, когда вы добираетесь до нашего сельскаго устройства, о которомъ вы ничего не разумѣете, и хотите увѣрить насъ, что паши дѣды и отцы были глупы, хотите все передѣлывать на какой-то новый манеръ, когда вы посягаете, милостивые государи, на нашу собственность и хотите распоряжаться ею…. это ужь атанде!… Твое помѣстье, братецъ, изъ сколькихъ душъ состоитъ?
Господинъ въ бархатной фуражкѣ разгорячился, глазки его налились кровью, а голосъ принялъ раздражительный тонъ.
— Сколько у тебя душъ? говори!
— Ни одной, отвѣчалъ я, улыбнувшись.
— А-а-а! Извольте видѣть! Вотъ оно что! Ну, такъ послѣ этого понятно. Ему нечего терять, такъ онъ можетъ разсуждать о новомъ сельскомъ устройствѣ!… Матвѣй Ѳедорычъ, слышишь? Вѣдь это понятно, братецъ?…
Полу-военный улыбнулся по Горбуновски, а мой старый товарищъ продолжалъ, все не выпуская моей руки:
— У тебя нѣтъ ни одной души, — я и поздравляю тебя съ этимъ, а у меня своихъ сто, да за женой шестьсотъ, а у него (онъ кивнулъ головой на полу-военнаго) двадцать-двѣ души, онъ сосѣдъ мой…. Положимъ, что я не пропаду еще съ голода, а онъ? что будетъ дѣлать онъ?… Ему вы прикажете съ сумой идти, дворянину-то?…
— Родовое имѣніе, изъ рода въ родъ владѣли…. отъ предковъ, произнесъ, заикаясь, полу-военный.
— Да, отъ предковъ. Ужь какіе бы ни были предки, а все-таки предки, перебилъ мой старый товарищъ: — у него имѣніе законное, родовое и документы на лицо, — а вотъ они, — эти господа сочинители (онъ указалъ на меня) говорятъ, что мы наше кровное, законное наслѣдіе должны отдать, уступить, или какъ-то тамъ раздѣлить пополамъ, — я ужь незнаю…. Прочти-ка, что они пишутъ!… Нѣтъ, любезнѣйшій, ты дворянинъ, тебѣ долгъ, честь и совѣсть повелѣваютъ вступиться за нашего брата….
— Прекрасно, перебилъ я: — но я не понимаю, къ чему же вы мнѣ все это говорите? Лотъ роду не писалъ никакихъ статей объ измѣненіи вашего сельскаго устройства.
— Ну если не ты, такъ я не знаю, кто тамъ у васъ сочиняетъ эту чушь, — и слава Богу, что не ты, потому что дворянину стыдно это писать!… Я не повѣрю, чтобы дворянинъ это писалъ. Но я все вижу, все…. я вижу, что ты противъ насъ, этого ты не скроешь….
— И за что же насъ обижать? произнесъ нетвердо полувоенный: — отнимутъ достояніе… чѣмъ же жить?
Я хотѣлъ было вырваться отъ моего стараго товарища, но онъ схватилъ меня за другую руку и закричалъ во все горло, такъ что уже около насъ начали останавливаться прохожіе.
— Нѣтъ, не пущу. Ты отвѣчай ему на вопросъ. Чѣмъ онъ жить-то будетъ?
— А сколько вы получали доходу съ вашихъ душъ? спросилъ я у полу-военнаго.
— Сто цѣлковыхъ-съ — у меня имѣніе заложено-съ….
— Такъ изъ чего же вы такъ хлопочите. Ну, положимъ, что вы ихъ не будете получать съ вашего имѣнія, вслѣдствіе новыхъ условій сельскаго быта, такъ неужели же вы собственнымъ честнымъ трудомъ не будете себѣ въ состояніи добыть вдвое противъ того, что вы получали съ вашего помѣстья? Вы не стары, сложеніе у васъ такое прекрасное, цвѣтъ лица такой —
— Да чтожь ему, однако, пойти въ поденьщики, что ли? перебилъ мой старый товарищъ: — онъ, любезнѣйшій, такъ же дворянинъ, какъ и ты. Вѣдь ты не пойдешь въ плотники! Онъ у себя въ деревушкѣ живетъ себѣ покойно, валяется цѣлый день на лежанкѣ въ своемъ тулупчикѣ, да покуриваетъ трубку, или гарцуетъ въ отъѣзжемъ полѣ. Онъ у себя на всемъ на готовомъ и знать себѣ никого не хочетъ. Ему ста рублей за глаза довольно; а не хочетъ жить дома, возьметъ подводу у своего мужика, пріѣдетъ ко мнѣ, у меня прогоститъ мѣсяцъ-другой…. Онъ такъ мыкается иногда отъ сосѣда къ сосѣду круглый годъ, — тогда и ста-то рублей ему много. А теперь такъ, ни за что, ни про что таскайся по бѣлу свѣту, кланяйся, да ищи работы, ради насущнаго прокормленія. Да я не хочу работать, не хочу именно потому, что мнѣ предки оставили, кусокъ хлѣба, — не хочу! Они оставили мнѣ его для того, чтобы я ничего не дѣлалъ, а пользовался бы только правами и привилегіями своего сословія. Вотъ поэтому-то я и не хочу, если бы и могъ работать….
— Да у васъ никто ничего и не отнимаетъ, будьте покойны, не горячитесь напрасно.
Я хотѣлъ было снова вырваться отъ своего стараго товарища.
— Нѣтъ, братъ, погоди, шалишь!… Не выпущу такъ скоро! воскликнулъ мой старый товарищъ: — у меня накипѣло въ груди-то!… Не отнимаютъ! Ты это думаешь? Нѣтъ, ты прежде меня выслушай…. Мы вѣдь, братецъ, читаемъ вашу дребедень; конечно, сочинять не умѣемъ, но имѣемъ также въ головѣ логику, здравыя понятія. Моя деревенька устроена, — ты спроси у него (онъ ткнулъ пальцемъ на полу-военнаго), какъ игрушка: прекрасный садъ, — жена охотница до цвѣтовъ, оранжереи и много этакихъ разныхъ затѣй. Я въ своемъ помѣстьѣ одинъ хозяинъ, все мое, все мнѣ принадлежитъ, ну, а когда тутъ -будетъ сто, двѣсти, триста владѣльцевъ, когда эти неизвѣстные владѣльцы противъ моего дома на своей землѣ вздумаютъ на зло мнѣ дѣлать разныя безчинства. Ты не забудь, братецъ, вѣдь у меня жена — женщина образованная, воспитанная въ нѣгѣ, въ баловствѣ, — у дѣда ея было семь тысячъ душъ! Шутка сказать…. У меня четырнадцатилѣтняя дочь, при ней француженка, чистѣйшая парижанка…. Я ей тысячу рублей въ годъ плачу и вдругъ какой нибудь мужикъ, который, понимаешь, мнѣ теперь за версту шапку снимаетъ, тутъ нарочно передъ нашими глазами будетъ ломаться въ пьяномъ видѣ, въ той мысли, что онъ самъ себѣ господинъ, будетъ еще насъ поддразнивать, что мы ужь не имѣемъ права распоряжаться съ нимъ, какъ слѣдуетъ, Ну, это каково будетъ, братецъ, я тебя спрашиваю?
Товарищъ мой скорчилъ ядовитую ироническую гримасу и захохоталъ трагическимъ хохотомъ.
— Да, это ужасно! сказалъ я:, — однако, прощайте…. мнѣ холодно.
— А намъ не холодно, перебилъ онъ: — потому что" мы себя предохранили отъ сырости. Не улыбайся, братецъ, не улыбайся. Тебѣ кажется неприличнымъ, что мы изъ этого заведенія вышли… Ахъ вы франты! Да вѣдь вы насъ не удивите своими Борелями и Дюссо…. Ну, хочешь…. пойдемъ сейчасъ обѣдать къ Дюссо. Я тебя угощу. Хочешь, — идетъ, что, ли?
Я отказался отъ этого любезнаго приглашенія…
— Ну, Богъ съ тобой, сказалъ мой старый товарищъ: — честь приложена, а отъ убытка Богъ избавилъ…. Насильно милъ не будешь, а я тебя все-таки люблю… Ты не сердись на меня за правду. Я человѣкъ прямой. Когда тебя можно застать дома? Мнѣ съ тобой, братецъ, нужно переговорить серьёзно объ одномъ литературномъ дѣлѣ. Я непремѣнно къ тебѣ заѣду, непремѣнно. Мы еще должны переговорить о многомъ.
И при этомъ онъ обнялъ меня.
— Говори, когда же я могу застать тебя дома?…
— Всегда, отвѣчалъ я.
— Это значитъ никогда! Да ужь ты какъ тамъ хочешь, а я, братецъ, насильно ворвусь къ тебѣ.
Я разсказалъ объ этой странной встрѣчѣ одному изъ нашихъ общихъ товарищей, который объяснилъ мнѣ, что товарищъ нашъ изъ русскаго пирожнаго заведенія точно женатъ на вдовѣ помѣщицѣ съ состояніемъ, но что онъ промоталъ свои собственныя души, совершенно запуталъ ея имѣніе и кругомъ задолжалъ, пустившись въ какія-то нелѣпыя аферы; что жена отняла у него въ послѣднее время довѣренность на управленіе ея имѣніемъ, и что, вѣроятно, съ горя онъ началъ зашибать хмѣлемъ.
На дняхъ онъ сдержалъ свое слово и дѣйствительно ворвался ко мнѣ; напрасно человѣкъ мой увѣрялъ его, что меня нѣтъ дома.
— Ты врешь! кричалъ онъ: — я знаю, что онъ дома…. Я старый товарищъ и другъ твоего барина, меня онъ всегда приметъ, у меня до него важное дѣло…
— Ага! поймалъ же тебя, продолжалъ онъ кричать, входя въ мой кабинетъ: — дома нѣтъ! Нѣтъ, братецъ, меня не надуешь!
Онъ схватилъ мою руку, крѣпко пожалъ ее, потомъ безъ церемоніи развалился на диванъ, закурилъ свою папиросу, распространившую въ комнатѣ непріятный чадъ, вытащилъ изъ кармана засаленную рукопись и, ударя по ней рукой, произнесъ съ нѣкоторою торжественностію:
— Я принесъ тебѣ, братецъ, кладъ такая статья, что фуроръ произведетъ. Я тебѣ отвѣчаю за это: тутъ бездна ума, познаній, историческіе факты, все основано на данныхъ, глубоко обдумано и вѣрно; это не то, что вы тамъ печатаете этакія фантасмагоріи о новомъ сельскомъ устройствѣ, — тутъ, братъ, не теорія, а дѣло, практика. Тому, кому нечего терять, хорошо запускать фантасмагоріи-то, а это писалъ человѣкъ, имѣющій четыре тысячи душъ, хозяинъ, практикъ, все знающій, все изучившій. Вотъ, послушай….
И онъ развернулъ рукопись, приготовляясь читать.
— Нѣтъ, я не могу…. мнѣ теперь нѣкогда, вскрикнулъ я съужасомъ.
Но мой старый товарищъ не внималъ ничему, и, не смотря на мое восклицаніе, началъ чтеніе, спотыкаясь и путаясь.
Сколько можно было понять изъ такого чтенія, въ рукописи доказывались всѣ прелести и выгоды крѣпостнаго состоянія и къ этому прибавлялось еще, что улучшеніе сельскаго быта не только полезно, но гибельно; что мысль объ этомъ улучшеніи пришла къ намъ изъ растлѣннаго Запада, исказившаго и извратившаго всѣ истинныя и здравыя понятія; что отъ сохраненія стараго крестьянскаго быта во всей его неприкосновенности зависитъ счастіе и благоденствіе нашего отечества, и прочее.
Когда чтеніе кончилось, мой старый товарищъ бросилъ на меня взглядъ побѣдителя и воскликнулъ:
— Ну, что, каково? Что ты послѣ этого скажешь?… Хочешь взять эту рукопись? Ты имѣешь связи съ разными журналистами, — отдай имъ, пусть они напечатаютъ. Вѣдь такая статья принесетъ пять тысячъ подписчиковъ, вѣдь за эдакую статью они должны мнѣ въ ножки поклониться.
— Статья точно удивительная, но мнѣ до нея нѣтъ никакого дѣла, отвѣчалъ я: — отправляйтесь сами къ журналистамъ, попробуйте, можетъ быть и напечатаютъ.
— Понимаю, братецъ, понимаю!… Ты мнѣ эдакъ обинякомъ хочешь сказать, что вы такого рода статей не печатаете…. Не печатайте…. Не печатайте!… Намъ, братецъ, только бы выхлопотать издавать свой журналъ, тогда намъ наплевать на васъ. Извини за откровенность. Тогда мы покажемъ вамъ, въ чемъ дѣло-то. Мы забьемъ, братецъ, уничтожимъ васъ!… Такъ ты рѣшительно не берешься за то, чтобы эта статья была напечатана?
— Нѣтъ, отвѣчалъ я.
— Ну, въ такомъ случаѣ чортъ съ тобой!… Вели-ка водки подать. У тебя что-то холодно…. Я, братецъ, безъ церемоніи, я старый товарищъ!
Старые школьные товарищи и однокашники еще ужаснѣе простыхъ друзей и пріятелей.
На дняхъ ко мнѣ явился также старый товарищъ, котораго я не видалъ нѣсколько лѣтъ. Помѣщикъ К* губерніи, статскій совѣтникъ и камеръ-юнкеръ, съ зачесанными отъ затылка на лобъ остатками волосъ. Боже мой! какъ время измѣняетъ людей, какія страшныя черты проводитъ по лицу, и какъ безжалостно обнаруживаетъ то, что подъ румяною и кудрявою юностью почти незамѣтно…. Мнѣ какъ-то грустно стало, когда я вглядѣлся въ выраженіе выпуклыхъ оловянныхъ глазъ моего товарища, имѣвшихъ нѣкогда пріятный голубой оттѣнокъ, и въ его странную улыбку… Онъ, неизвѣстно по какой причинѣ, безпрестанно улыбается и потомъ хохочетъ, хотя бы рѣчь шла о самыхъ грустныхъ предметахъ…. И этотъ хохотъ дѣйствуетъ какъ-то тяжело на нервы….
— Ну что, какъ ты поживаешь? произнесъ мой товарищъ густымъ басомъ и захохоталъ.
— Я ничего, отвѣчалъ я: — но ты разскажи мнѣ лучше, какъ идутъ ваши деревенскія дѣла, и какъ вы разсматриваете мѣры къ улучшенію крестьянскаго быта?
— Мнѣ, братецъ, что! отвѣчалъ онъ: — у меня вѣдь восемнадцать десятинъ на душу…. мнѣ все равно…. Да что объ этомъ говорить, братецъ, заговоришь, а толку не выйдетъ….
И онъ опять захохоталъ.
— А вотъ я къ тебѣ съ просьбой — Ты тамъ все что-то сочиняешь и со всѣми пишущими знакомъ…. Такъ вотъ, нельзя ли гдѣ нибудь эти стишки напечатать. Прочти, братецъ, я не знаю, какъ по тебѣ, а по моему это прекрасные стишки.
Я пробѣжалъ поданный мнѣ листъ. То былъ гимнъ прошедшему времени, исполненный самыми смѣшными, нелѣпыми и непріязненными выходками противъ настоящаго.
— Ну, что, каково? спросилъ меня мой товарищъ, улыбаясь, когда я возвратилъ ему стихи.
— Превосходно! отвѣчалъ я: — стихи такъ хороши, что я совѣтую тебѣ напечатать ихъ отдѣльно на веленевой бумагѣ золотыми буквами, съ гербами кругомъ и арматурой.
Мой товарищъ захохоталъ и выпучилъ на меня глаза.
— Въ самомъ дѣлѣ, возразилъ онъ: — я объ этомъ подумаю. Такъ ты не напечатаешь ихъ?
— Нѣтъ.
Эти стихи, встрѣча съ моимъ товарищемъ изъ русскаго пирожнаго заведенія и его разговоръ, различныя замѣчанія, вопросы и намеки, исполненные раздраженія, колкостей, и прочее, которыя я почти ежедневно выслушивалъ отъ ожесточенныхъ враговъ всякихъ улучшеній и нововведеній, слухи о ихъ различныхъ продѣлкахъ, — все это грустно и смѣшно, наивно и дико!
И до чего доходятъ эти слѣпые поклонники прошедшаго, эти тупоумные эгоисты, прикрывающіе свои личные интересы святымъ именемъ патріотизма, когда чуть коснутся до ихъ безумныхъ предразсудковъ, которые они считаютъ священными и неприкосновенными!
Не такъ давно, въ одномъ изъ лучшихъ нашихъ журналовъ, напечатана была очень умная и дѣльная статья противъ одной нелѣпой статьи, въ которой доказывалось, что благоденствіе Россіи зависитъ отъ крѣпостного состояній. Пѣвецъ крѣпостнаго быта ожесточился и написалъ на статью своего противника еще болѣе нелѣпое и при томъ грубое возраженіе. Недѣли три тому назадъ, авторъ, обнаружившій дикость понятій и невѣжество пѣвца крѣпостнаго быта, получилъ по городской почтѣ его нелѣпое возраженіе съ надписями на немъ карандашемъ чѣмъ глупѣе человѣкъ, тѣмъ самолюбивѣе…. Удивительно! люди, воспитывавшіеся въ такихъ-то и такихъ-то заведеніяхъ (эти заведенія поименованы), не знаютъ, чему ихъ учили и не умѣютъ писать по русски!…
Это фактъ.
Вотъ къ какимъ благороднымъ мѣрамъ прибѣгаютъ эти новаго рода старовѣры, безсильные панегиристы отжившаго, лицемѣрные патріоты и ci-devant благонамѣреннѣйшія особы!
На этотъ разъ, впрочемъ, я болѣе говорить объ нихъ не буду, тѣмъ болѣе, что мнѣ остается еще передать читателямъ одинъ разсказъ, имѣющій интересъ своего рода.
Въ одно утро, когда я писалъ эти замѣтки, ко мнѣ явился совершенно незнакомый мнѣ молодой армейскій офицеръ.
— Извините меня, что я безпокою васъ, что я помѣшалъ вашимъ занятіямъ, началъ онъ: — я такой-то и рѣшился обратиться къ вамъ, войдите въ мое положеніе, если можете.
— Пожалуйста, садитесь…. Что вамъ угодно, и чѣмъ я могу быть вамъ полезенъ? спросилъ я.
— Я постараюсь не отнимать у васъ много времени, отвѣчалъ онъ: — но все-таки попрошу у васъ четверть часа, чтобы объяснить вамъ, какъ я очутился у васъ. Для этого надобно все-таки начать издалека. Дѣдъ мой былъ очень извѣстный и богатый помѣщикъ. Говорятъ, что онъ былъ человѣкъ умный, но безъ всякаго образованія, и съ дикой, ничѣмъ необузданной волей. По разсказамъ объ немъ моего отца, онъ долженъ былъ походить отчасти на Багрова, отчасти на барина въ «Старыхъ временахъ», или на Пушкинскаго Дубровскаго. Изъ дѣдушкиныхъ шести тысячъ душъ, отцу моему досталось только шестьсотъ и тѣ заложенныя. Насъ было человѣкъ восемь, изъ которыхъ осталось въ живыхъ четверо. Батюшка былъ человѣкъ добрый, горячо насъ любившій, но съ барскими понятіями, взглядами и предразсудками. Онъ непремѣнно хотѣлъ дать намъ блестящее въ барскомъ смыслѣ образованіе, полагая, что съ такимъ образованіемъ намъ легко будетъ послѣ самимъ проложить себѣ дорогу, особенно съ именемъ, которое мы носимъ. Французы и француженки, англичанки, нѣмцы и нѣмки были выписаны для насъ. Въ деревнѣ нашей былъ великолѣпный домъ съ садами, съ насыпными горами, съ вырытыми прудами и съ марками; въ этомъ имѣніи была дѣдушкина резиденція; батюшка, разумѣется, не могъ поддерживать всѣхъ этихъ барскихъ затѣй: пруды обсохли или заплѣснѣвѣли, домъ разрушался и половина его была заколочена на глухо; паркъ давно заглохъ, а садъ чисто содержался только передъ домомъ. Все это мучило его самолюбіе, — оскорбляло его гордость и постепенно раздражало его кроткій характеръ. Вы меня извините за подробности, мнѣ хочется вамъ объяснить мое положеніе.-… Въ десять лѣтъ и порядочно, болталъ на-трехъ языкахъ, танцовалъ съ большою ловкостію и-былъ смѣлъ и развязанъ не по лѣтамъ. Эту смѣлость и развязность я пріобрѣлъ отъ своего гувернёра француза. Не только всѣ наши сосѣди" но. и вся наша губернія, начиная съ губернаторши, были;отъ меня въ восхищеніи. «Charmant enfant!» только и слышалось повсюду. Волоса мнѣ завивали въ локоны, платье выписывали изъ Москвы, также какъ и бѣлье. До шестнадцати лѣтъ я носилъ бѣлье изъ самаго тончайшаго полотна, а теперь вотъ неугодно ли вамъ взглянуть.
Онъ улыбнулся, вытащилъ изъ-подъ обшлага кончикъ рукава изъ толстаго, грубаго холста и показалъ мнѣ.
— Отецъ души во мнѣ не чаялъ, продолжалъ онъ: — и баловалъ страшно. Матушка тоже. Въ шестнадцать лѣтъ отдали меня въ Московскій университетъ; отецъ полагалъ; что изъ меня выйдетъ геніальный человѣкъ, онъ прочилъ-меня въ дипломаты, но вышло не такъ: я учился плохо, а потомъ пересталъ совсѣмъ учиться, игралъ съ утра до вечера, въ трактирахъ на бильярдѣ, пилъ, волочился и надѣлалъ долговъ, а въ заключеніе, не кончивъ курса, вышелъ въ полкъ юнкеромъ. Отецъ: былъ въ отчаяніи, но не оттого, что я велъ безпутную жизнь, — «это» говорилъ онъ, «ничего, это молодость, это все пройдетъ!» Но именно оттого, что я въ армейскомъ полку имѣю товарищей съ какими-то неблагозвучными фамиліями и могу испортить свои манеры. О гвардіи и подумать было нельзя, потому что уже въ это время батюшка былъ въ такихъ обстоятельствахъ, что и въ арміи едва могъ содержать меня. Черезъ годъ послѣ моего, производства онъ умеръ, матушка и два меньшіе мои брата умерли еще, прежде его… Имѣніе мы продали. Двѣ сестры мои были замужемъ и отдѣлены. За уплатой долговъ, мнѣ и старшей сестрѣ моей, большой дѣвушкѣ, осталось всего пятнадцать тысячъ…. Смерть отца и потеря почти всего поразили меня. Я вдругъ опомнился, какъ будто проснулся, увидѣлъ безобразіе своей жизни и всю ложь моего воспитанія. Къ тому же, мнѣ стало очень жаль; мою бѣдную сестру, къ которой я былъ привязанъ съ дѣтства — Я отдалъ все сестрѣ. Признаюсь вамъ, что этотъ великодушный поступокъ мнѣ было сдѣлать не такъ легко, какъ выпить стаканъ воды. Я нѣсколько дней мочился и боролся съ самимъ собою, эгоизмъ чуть было не пересилилъ, но когда я уже отдалъ деньги сестрѣ, я почувствовалъ себя совершенно покойнымъ и счастливымъ, не смотря на то, что сдѣлался нищимъ. Потомъ скоро началась война, я былъ слегка раненъ, а теперь вотъ нахожусь въ безсрочномъ отпуску и ищу себѣ мѣста.
"Первое время мысль существовать своимъ трудомъ и бороться съ обстоятельствами приводила меня въ восторгъ. Я думалъ, что это не такъ трудно. На эту тему у меня были такія фантазіи, что теперь признаться стыдно. Я поборолъ въ себѣ почти совсѣмъ мои барскія вспышки. Я былъ достаточно развитъ для того, чтобы отдѣлаться отъ понятій, которыя внушали мнѣ съ дѣтства; частію чтеніе, а частію опытъ жизни, нужда, заставили меня пріобрѣсть болѣе человѣческія понятія, но остатки прежнихъ дикостей все еще иногда и до сихъ поръ прорываются у меня, только не на словахъ, а на дѣлѣ…. Что дѣлать?…
"Для пріисканія мѣста, я пріѣхалъ въ Петербургъ. У меня здѣсь по отцу и по матери родственники — люди богатые. Я отправился къ нимъ и объяснилъ имъ прямо и откровенно свое положеніе. Меня выслушали и то только потому, что мои бѣдствія я передалъ на бойкомъ французскомъ языкѣ, а безъ этого, можетъ быть, мнѣ просто бы на дверь указали. У насъ еще до сихъ поръ нѣкоторые люди изъ такъ называемаго порядочнаго общества, на человѣка, говорящаго хорошо по французски, смотрятъ какъ-то благосклоннѣе и считаютъ неловкимъ отдѣлаться грубостями отъ такого человѣка. Родственники довольно вѣжливо отвѣчали мнѣ, что они очень сожалѣютъ о моемъ положеніи, но не знаютъ, какъ помочь мнѣ, потому что вообще мѣста въ Петербургѣ доставать очень трудно, но обѣщали поговорить обо мнѣ князю такому-то и графу такому-то. Я разъ десять заходилъ послѣ этого узнавать, нѣтъ ли отвѣта отъ князя или отъ графа, по глупости я принялъ это обѣщаніе серьёзно, но когда мнѣ намекнули, что я слишкомъ нетерпѣливъ и навязчивъ, что я безпокою собой, я раскланялся и съ тѣхъ поръ, разумѣется, не видалъ моихъ милыхъ родственниковъ. Нетерпѣливъ и навязчивъ!… Имъ хорошо въ своихъ великолѣпныхъ домахъ съ швейцарами и съ прислугой въ бѣлыхъ галстукахъ разсуждать о терпѣніи, имъ и въ голову не прійдетъ, что человѣкъ можетъ умереть съ голоду. Въ самомъ дѣлѣ, какъ можно умирать съ голоду дворянину, имѣющему хорошіе манеры и говорящему бойко по французски!… А что если бы еще увидѣли мою рубашку, которую не надѣнетъ ни одинъ изъ ихъ лакеевъ!… Но я припряталъ ее… Теперь мнѣ ужасно досадно на себя, что я имѣлъ глупость просить этихъ людей, ходить къ нимъ, переносить грубость ихъ швейцаровъ и наглые взгляды ихъ лакеевъ. Все это неопытность! А вѣдь, кажется, тутъ и опытности-то большой не нужно имѣть: во всѣхъ романахъ пишутъ, что на богатыхъ родственниковъ надѣяться нечего…. Впрочемъ, одинъ изъ нихъ принялъ во мнѣ какъ будто участіе, потому ли, что дѣйствительно вошелъ въ мое положеніе, или потому, чтобы похвастаться передо мною, съ какими людьми онъ имѣетъ связи, — это ужь я достовѣрно не знаю, но дѣло въ томъ, что онъ далъ мнѣ письма къ нѣкоторымъ очень значительнымъ людямъ, изъ которыхъ нѣкоторые обнадеживали меня…
Офицеръ на минуту остановился и сказалъ, пристально посмотрѣвъ на меня:
— Но я, право, боюсь, мнѣ кажется…. я отнимаю у васъ время. Скажите мнѣ прямо я откровенно.
— Нѣтъ, нѣтъ, пожалуйста не церемоньтесь и продолжайте, отвѣчалъ я.
— Мое путешествіе по переднимъ и по лѣстницамъ значительныхъ особъ довольно любопытно. Если бы я имѣлъ талантъ, я бы описалъ это путешествіе, и въ этомъ разсказѣ могло бы быть много любопытнаго и поучительнаго…. по крайней мѣрѣ для такихъ бѣдняковъ, какъ я — Я вамъ замѣчу только, что люди дѣйствительно значительные принимаютъ нашего брата еще благосклоннѣе, чѣмъ тѣ, которые подъ ними стоятъ, и отъ которыхъ въ сущности много зависитъ. Я сейчасъ кончу, позвольте мнѣ вамъ только разсказать о томъ, какъ принялъ меня одинъ изъ этихъ послѣднихъ.
"Я пришелъ къ нему…. это было не такъ давно…. въ мѣсто его служенія. Надо вамъ сказать, что я не былъ ему рекомендованъ никѣмъ, а рѣшился пойти спросить у него, нѣтъ ли обо мнѣ чего нибудь, потому что его начальникъ обѣщалъ имѣть меня въ виду.
«Вхожу на департаментскую лѣстницу…. Господи! Какая лѣстница, какія колонны, какая чистота и какъ пахнетъ — амбре накурено! Спрашиваю я у швейцара: гдѣ такой-то департаментъ? Онъ говоритъ: направо, во второмъ этажѣ, и прибавляетъ: да куда вы? Извольте здѣсь снять шинель. — А что, говорю я, его превосходительство пріѣхалъ?… — Нѣтъ еще, говоритъ, а скоро будутъ. Я поднялся съ біеніемъ сердца. У самыхъ дверей департамента стоялъ курьеръ и съ безпокойствомъ посматривалъ въ низъ, изъ чего я заключилъ, что дѣйствительно его превосходительство долженъ быть скоро. Вхожу въ первую комнату. У окна за столомъ передъ бумагами сидитъ старый плѣшивый чиновникъ, у дверей стоитъ унтеръ-офицеръ; на кожаномъ диванѣ, прямо противъ двери, сидитъ какая-то не старая и не дурная дама, должно быть просительница…. Когда я вошелъ, плѣшивый чиновникѣ апатически взглянулъ ни меня и потомъ, отвернувшись, зѣвнулъ, а унтеръ-офицерѣ спросилъ: „Кого вамъ нужно?“ Его- превосходительства; отвѣчалъ я. — „Не пріѣхали еще, ваше благородіе….“ Я сѣлъ-на стулъ»… На стѣнѣ часы тукъ, тукъ, тукъ….- Тишина и порядокъ такой во всемъ, только изрѣдка или чиновникъ высморкается, или дама нѣжно крякнетъ отъ нетерпѣнія, или скрыпнетъ дверь и молодой чиновникъ съ завитыми висками, которому должно быть смертельная тоска въ департаментѣ, выглянетъ въ дверь; осмотрится кругомъ, броситъ особенно внимательный взглядъ на то мѣсто, гдѣ сидитъ дама, выйдетъ изъ двери, поправляя виски, взглянетъ на стѣнные часы, посмотритъ на свои и опять броситъ взглядъ на даму.
"Пройдясь по комнатѣ мимо дамы, чиновникъ съ завитыми волосами сказалъ, обратясь къ плѣшивому чиновнику:
" — Ужь половина двѣнадцатаго, а не ѣдетъ что-то!
" — Пріѣдетъ! отвѣчалъ плѣшивый чиновникъ, не глядя на завитаго. При этомъ онъ вынулъ табакерку, посмотрѣлъ на нее, и съ разстановкою понюхалъ табакъ.
"Затѣмъ чиновникъ въ завиткахъ удалился, все смолкло, а часы все тукъ, тукъ, тукъ….
"Такимъ образомъ и просидѣлъ болѣе часа.
"Вдругъ на лѣстницѣ послышалось сильное движеніе. Унтеръ-офицеръ полуотворилъ дверь, выглянулъ на лѣстницу и, засуетившись, сказалъ: — пріѣхалъ:
"Плѣшивый чиновникъ встрепенулся и своимъ клѣтчатымъ бумажнымъ платкомъ сдунулъ крошки табаку съ бумаги. Я все это наблюдалъ отъ нечего дѣлать, хотя ему было не до того. Апатическое выраженіе въ лицѣ его мгновенно исчезло, о въ принялъ выраженіе озабоченное и робкое. Нѣсколько чиновниковъ выглянуло изъ двери въ пріемную, Также съ безпокойнымъ и робкимъ взглядомъ; плѣшивый чиновникъ махнулъ имъ значительно рукой и прошепталъ: — идетъ! идетъ! "
"Все замерло на мгновеніе и часы какъ будто нѣсколько оробѣли… Тукъ-тукъ, раздавалось не такъ громко, по это уже, вѣроятно, мнѣ такъ показалось.
«Я никогда не видалъ его превосходительства, я только слышалъ объ немъ много съ тѣхъ поръ, какъ пріѣхалъ въ Петербургъ….
Но здѣсь я долженъ на минуту остановиться и объяснить читателю, что разсказъ офицера, хотя переданъ мною не слово въ слово, — онъ можетъ быть и не говорилъ такъ гладко, однако безъ всякихъ прибавленій съ моей стороны..». Когда разсказчикъ назвалъ по имени его превосходительство, пришелъ въ совершенный восторгъ…
— Боже мой, воскликнулъ я: — да я-имѣю честь быть знакомымъ съ его превосходительствомъ. Это человѣкъ замѣчательный, несравненный, рѣдкій!…
Офицеръ улыбнулся.!
— Что вы улыбаетесь? Въ самомъ дѣлѣ, съ его граціею и ловкостію ничто не можетъ сравниться, — и въ тоже время какъ онъ весь отъ пятки… вы замѣтили, что у него премаленькая и преузенькая пятка, какъ у героическихъ фигуръ на превосходныхъ медальонахъ графа Ѳ. И. Толстаго…. какъ отъ пятки до небольшаго хохолка на темени, онъ весь проникнутъ высокимъ чувствомъ собственнаго достоинства хотя ростомъ и не высокъ… Какія принимаетъ онъ разнообразныя, живописныя позы и при томъ всегда соотвѣтственныя съ должнымъ положеніемъ и съ лицомъ, съ которымъ онъ разговариваетъ….. Говоря съ низшимъ и съ подчиненнымъ, онъ какъ бы выростаетъ, прекрасный станъ его не только выпрямляется, даже выгибается назадъ и принимаетъ какую-то упругость и твердость, и тогда гордый взглядъ его, въ которомъ есть что-то сокрушающее, говорящее: «понимаешь ли ты, что я могу тебя истереть въ порошокъ?» внушаетъ невольный трепетъ и уваженіе къ его особѣ. Я имѣлъ честь испытать лично на себя, дѣйствіе этой позы и этого взгляда. При видѣ лицъ начальствующихъ и высшихъ, все туловище его превосходительства принимаетъ, напротивъ, необыкновенную эластичность; взглядъ его умягчается до умиленія, зрачокъ принимаетъ выраженіе благоговѣйной покорности… въ такія минуты, онъ чудно-хорошъ!.. Я слышалъ, что онъ до того проникнутъ чувствомъ собственнаго достоинства и превосходства, что даже во снѣ видитъ только лица до 4 класса включительно… Это замѣчательный человѣкъ…. но извините, что я перебилъ васъ.
— Ничего, помилуйте, отвѣчалъ офицеръ: — въ самомъ дѣлѣ это удивительный господинъ…. и какую прекрасную карьеру онъ сдѣлалъ: ему на видъ не болѣе 45 лѣтъ….
— Чтожь, это не мудрено, замѣтилъ я: — при его ловкости и эластичности. Такого рода люди сквозь иглиное ухо легко пролѣзаютъ…. Но, сдѣлайте одолженіе, продолжайте….
— Признаюсь вамъ, продолжалъ офицеръ: — когда сторожъ отворилъ дверь изъ пріемной на лѣстницу и его превосходительство, предшествуемый курьеромъ съ портфедью, показался на порогѣ двери, я почувствовалъ сильное волненіе и вскочилъ со студя…. Плѣшивый чиновникъ, унтеръ-офицеръ, дама-просительница и я, мы всѣ выпрямились въ одно мгновеніе, за тѣмъ дама присѣла, а мы почтительно склонили головы.
"Его превосходительство, съ нѣсколько надвинутыми на глаза бровями, прошелъ мимо насъ, не обративъ на нашъ почтительный поклонъ ни малѣйшаго вниманія, за то, ловко, не теряя, впрочемъ, своего достоинства, разшаркнулся передъ дамой и сказалъ:
" — Что вамъ угодно, сударыня?
" — Я все по тому же дѣлу къ вашему превосходительству, отвѣчала дама, бросивъ на него пріятнѣйшій взглядъ….
" — Но, сударыня, возразилъ его превосходительство съ глубокомысленнымъ выраженіемъ: — вы требуете невозможной быстроты…. Если вы полагаете, что у насъ одно только ваше дѣло, вы совершенно ошибаетесь. У насъ есть дѣла, несравненно болѣе вашего важныя, — извините за мою откровенность, — дѣла государственныя. Надо имѣть немножко терпѣнія, сударыня.
"И за тѣмъ его превосходительство, граціозно шаркнувъ ногою, продолжалъ свое шествіе.
"Когда онъ удалился, а дама вышла, я простоялъ съ минуту въ раздумьи и потомъ подошелъ къ плѣшивому чиновнику.
" — Доложите обо мнѣ его превосходительству… мнѣ нужно его видѣть…. я сказалъ ему мою фамилію.
"Чиновникъ посмотрѣлъ на меня довольно равнодушно, а на сапоги мои съ нѣкоторымъ вниманіемъ и любопытствомъ. Къ несчастію у меня была заплата на одномъ сапогѣ…. Онъ понюхалъ табаку, зѣвнулъ и спросилъ:
" — А вамъ зачѣмъ его превосходительство? Ихъ нельзя безпокоить. Они теперь очень заняты.
" — Но я прошу васъ доложить….
" — Это не мое дѣло, отвѣчалъ чиновникъ: — вонъ скажите сторожу…. и отвернулся къ окну.
"Сторожъ отвѣчалъ мнѣ, что генералъ никого не принимаетъ и что ему будетъ бѣда, если онъ доложитъ — У меня было четыре четвертака въ карманѣ, я отдалъ одинъ сторожу. Это подѣйствовало и по нѣкоторомъ раздумьи, онъ пошелъ докладывать обо мнѣ его превосходительству.
" — Ничего, сказалъ онъ, вернувшись и дружески кивнувъ мнѣ головою: — велѣлъ только погодить. У нихъ теперь Петръ Петровичъ.
"Я ждалъ полтора часа.
"Наконецъ меня позвали въ кабинетъ его превосходительства.
"Они изволили меня принять стоя у стола и значительно упершись правою ладонью руки о столъ, съ нависшими на глаза бровями, съ озабоченнымъ и занятымъ видомъ.
"Я поклонился.
" — Что вамъ угодно? произнесъ его превосходительство такимъ тономъ, какъ будто хотѣлъ мнѣ сказать: какъ вы смѣли меня безпокоить?
" — Его высокопревосходительство, началъ я: — нѣсколько мѣсяцевъ назадъ тому, когда я просилъ его объ опредѣленіи меня въ его вѣдомство, изволилъ сказать мнѣ, что онъ будетъ имѣть меня въ виду и поговоритъ обо мнѣ съ вашимъ превосходительствомъ. Не имѣя до сихъ поръ никакого отвѣта, я рѣшился лично безпокоить ваше….
"Но въ эту минуту слово замерло у меня на языкѣ, потому что его превосходительство нетерпѣливо, гнѣвно и быстро поднялъ голову и вскрикнулъ:
" — Только-то, сударь, только?… Я думалъ, что вы въ самомъ дѣлѣ имѣете до меня какое нибудь дѣло — Прощайте.
"И онъ величественно указалъ мнѣ на дверь.
"Я однако не вышелъ.
" — Я потому рѣшился безпокоить ваше превосходительство, сказалъ я твердо: — потому, что у меня въ карманѣ осталось только три четвертака (Я не сказалъ, что четвертый я отдалъ его сторожу, чтобы быть допущеннымъ). Если это смѣлость съ моей стороны, извините меня, я пріѣхалъ въ Петербургъ для того, чтобы снискать себѣ кусокъ хлѣба честнымъ трудомъ…. и долженъ былъ совсѣмъ прожиться…. потому что меня постоянно все обнадеживаютъ… болѣе года. Скажите мнѣ, ваше превосходительство, рѣшительно….
"Его превосходительство прервалъ мою смиренную рѣчь ударомъ кулака по столу…. Правая нога его пришла въ судорожное движеніе….
" — Что такое?… Кто васъ обнадеживаетъ? снова закричалъ онъ: — что мнѣ за дѣло до вашихъ трехъ четвертаковъ…. Вы, сударь, только по пусту отрываете меня отъ важныхъ занятій; его высокопревосходительство по добротѣ своей обѣщалъ имѣть васъ въ виду, — чтожь изъ этого слѣдуетъ?… а вы съ вашими* четвертаками Что за четвертаки! Что это такое. Вы, сударь, забываетесь, вспомните, гдѣ вы и передъ кѣмъ стоите….
"Онъ при этомъ сдѣлалъ жестъ рукой, ткнувъ себя пальцомъ въ правую сторону груди съ блестящимъ украшеніемъ.
" — Мнѣ, сударь, нѣкогда разговаривать съ вами. Честь имѣю кланяться.
"И онъ иронически поклонился мнѣ. У меня вертѣлся на языкѣ отвѣтъ ему, однако я промолчалъ и вышелъ….
"Такимъ образомъ, я обилъ пороги всѣхъ значительныхъ лицъ въ Петербургѣ, втеченіи этого года, перенесъ тысячи оскорбленій въ родѣ разсказаннаго мною — и все напрасно, нѣкоторые, впрочемъ, очень вѣжливо водили меня за носъ — и за то спасибо…. Но нигдѣ еще не вытерпѣлъ я такого страшнаго оскорбленія, какъ въ домѣ одного мильонера, нажившагося золотыми промыслами или откупами, чѣмъ-то въ родѣ этого Мнѣ добрые люди посовѣтовали отложить надежды на казенное мѣсто, искать частнаго и обратиться съ этой просьбой къ господину, ворочающему мильонами, котораго я не назову вамъ по имени изъ скромности.
"Я разъ десять въ разное время дня пробовалъ заходить къ нему, но швейцаръ его постоянно мнѣ отказывалъ; наконецъ, также по совѣту добрыхъ людей, я занялъ немного деньжонокъ и попробовалъ дать швейцару два цѣлковыхъ….
"Эта сумма, казалось, столь незначительная для швейцара господина, ворочающаго мильонами, подѣйствовала. Швейцаръ небрежно снялъ съ меня шинель и продолжалъ:
" — Ступайте на верхъ. Онъ дома. Тамъ объ васъ доложутъ…
Я не помня себя отъ радости, почти взлетѣлъ по широкой лѣстницѣ, устланной драгоцѣннымъ ковромъ, покрытымъ сверху полотномъ снѣжной бѣлизны и остановился на мраморной мозаичной площадкѣ, передъ раззолоченною дверью, за которой виднѣлись статуи въ цвѣтахъ и въ зелени, массивныя шолковыя портьеры занавѣсы, зеркала и прочее.
"Я было уже хотѣлъ переступить порогъ этой завѣтной двери, какъ вдругъ передо мною очутился, точно какъ будто выскочилъ изъ подъ пола, какой-то господинъ, очень пюлный, прекрасной и значительной наружности съ темными бакенбардами, въ бѣломъ галстухѣ, въ бѣломъ жилетѣ съ золотой цѣпочкой и брелоками, съ перстнемъ на указательномъ пальцѣ, въ тончайшемъ черномъ фракѣ и въ лакированныхъ сапогахъ… Я принялъ его за самого и, признаюсь, оробѣлъ нѣсколько при одной мысли, что стою передъ такой несокрушимой силой — и невольно съежился внутренно.
" — Что вамъ нужно? спросилъ у меня господинъ значительной наружности, загораживая мнѣ дорогу.
" — Я съ просьбой къ ***… я назвалъ мильонера по имени.
" — Они не принимаютъ…. куда же вы лѣзете? кто васъ пустилъ?
« — Но нельзя ли обо мнѣ доложить…. мнѣ ихъ (я ужь употребилъ множественное мѣстоименіе отъ страха) очень нужно видѣть, сдѣлайте одолженіе»… Съ кѣмъ я имѣю честь говорить?…
" — Я ихный камердинеръ и говорю вамъ, что ихъ нельзя видѣть….
"У меня кровь бросилась въ голову.
" — Нельзя ли повѣжливѣе, сказалъ я, задыхающимся голосомъ: — вы видите я офицеръ….
" — Чтооо? протянулъ лакей: — много васъ эдакихъ…. извольте идти, идите, идите…. Что тутъ разговаривать-то?
"У меня поднялась ужь рука, чтобы его ударить, но я пересилилъ себя, вы можете себя представить, чего мнѣ это стоило, — я промолчалъ и началъ спускаться съ лѣстницы, ноги у меня подкашивались Я только невольно пробормоталъ вполголоса:
" — Господи! и у министровъ лакеи вѣжливѣе и къ министрамъ легче доступъ.
" — Идите, идите, закричалъ лакей сверху: — насъ министрами-то не удивите — Эй, дуракъ швейцаръ! Зачѣмъ ты сюда пускаешь чортъ знаетъ кого?…
"Ужь не помню, какъ я выбѣжалъ на улицу, я опомнился только, когда очутился Богъ знаетъ гдѣ, чуть не подъ Невскимъ. Дня два послѣ этого я былъ въ какомъ-то бѣшенствѣ… я хотѣлъ отколотить этого подлаго лакея, поймать самого мильонера на улицѣ и нагрубить ему — Каковъ слуга, таковъ и господинъ, думалъ я. Хорошъ же долженъ быть господинъ!…
"Но теперь, разсуждая хладнокровно и пересказывая вамъ мои похожденія, я думаю, что я былъ неправъ сердясь на родственниковъ, генераловъ, мильонеровъ, и на ихъ дворню, за нечеловѣческое, грубое обращеніе ихъ самихъ или ихъ лакеевъ, съ бѣдными просителями. Сколько насъ несчастныхъ ежедневно шляется къ нимъ съ просьбами и какъ мы должны надоѣдать собою этимъ счастливымъ, избраннымъ особамъ, а еще болѣе ихъ лакеямъ. Теперь я сержусь не на нихъ, а на самого себя. Вольно же было мнѣ унижаться и таскаться но раззолоченнымъ лакейскимъ. Теперь ужь нога моя не переступитъ за эти мраморные пороги..у. Человѣкъ средняго состоянія, испытавшій, что такое бѣдность, или бѣднякъ скорѣе сочувствуетъ бѣдняку. Я ужь, знаете, заходилъ въ разные магазины и предлагалъ себя въ приказчики — хотѣлъ все испытать…. Въ Гороховой есть одинъ маленькій магазинъ, хозяинъ его сжалился было надо мною и хотѣлъ мнѣ дать уголъ и небольшое жалованье, да и то раздумалъ потомъ…. "Нѣтъ, говоритъ, не могу, воля ваша: съ васъ нельзя взыскивать…. Это мнѣ говорили и другіе магазинщики….
"Что же мнѣ дѣлать? Я думалъ-думалъ да и придумалъ обратиться къ вамъ. Вы имѣете связи съ разными журналистами, литераторами… Нельзя ли мнѣ хоть за небольшую плату пріютиться къ какому нибудь изданію. Я могу переводить, поговорятъ переводчиковъ и безъ того много. Я предлагалъ на счетъ переводовъ свои услуги книгопродавцамъ, да тѣ мнѣ отказали: — переводчиковъ, говорятъ, какъ собакъ, особенно съ французскаго…. Я могу держать корректуру — не возьмутъ ли меня въ корректоры?
"Если бы теперь мнѣ кто нибудь предложилъ 25 р. с. въ мѣсяцъ, за мой трудъ, какъ бы онъ тяжелъ ни былъ, я счелъ бы его своимъ благодѣтелемъ…. Ботъ за чѣмъ я у васъ, неимѣя чести быть съ вами знакомымъ. Мнѣ мой внутренній голосъ говорилъ, что вы примете во мнѣ участіе….
Лицо, голосъ, манера говорить, все внушало довѣренность къ бѣдному молодому человѣку. Я крѣпко пожалъ его руку, поблагодарилъ за довѣренность ко мнѣ и обѣщалъ ему употребить всѣ мѣры, чтобы какъ нибудь и куда нибудь пристроить его….
Не поможетъ ли мнѣ въ этомъ добромъ дѣлѣ благосклонный читатель?…
Но я такъ заговорился, что чуть было не забылъ представить отчетъ о петербургскихъ новостяхъ за февраль мѣсяцъ….
Начинаю прежде всего съ художественныхъ новостей.
Говорятъ, что знаменитая картина Иванова, вполнѣ оконченная художникомъ, будетъ привезена въ Петербургъ въ маѣ мѣсяцѣ…. Сюда ждутъ также самого художника. Новость эта возбуждаетъ въ высшей степени любопытство знатоковъ и любителей живописи.
Я очень радъ, что кстати могу привести теперь отрывокъ изъ письма, полученнаго мною изъ Рима отъ одного изъ моихъ пріятелей — тонкаго цѣнителя искусствъ; въ этомъ отрывкѣ говорился о знаменитой картинѣ, о которой до сихъ поръ было столько противорѣчивыхъ слуховъ.
«Ивановъ, воротясь изъ своей поѣздки по Европѣ, снова заперъ свою картину и никому ее не показываетъ, по той причинѣ, что много русскихъ путешественниковъ желаютъ ее видѣть, а это показыванье отвлекаетъ его отъ занятій. Но намъ онъ показалъ ее. Признаюсь, картина его превзошла всѣ мои ожиданія. Прежде всего надо сказать, что Ивановъ не колористъ и не дана ему тайна гармоніи красокъ. Но глубина мысли, но характеристика лицъ, но правда выраженія, по высокое благородство стиля — всѣ эти достоинства картина Иванова имѣетъ въ высочайшей степени. Содержаніе ея вѣроятно извѣстно тебѣ: мы видимъ передъ собой самое начало великаго событія, совершившагося между Евреями. Небольшая толпа людей разнаго званія и лѣтъ собралась около Іоанна, проповѣдывающаго о грядущемъ Мессіи и призывающаго къ крещенію. Нѣкоторые тутъ же окрестились и одѣваются, другіе только что выходятъ изъ воды. Нѣкоторые изъ послѣдователей Іоанна стоятъ возлѣ него — между ними юношеская Фигура будущаго Іоанна Богослова. Вдали, одиноко, съ строгимъ и задумчивымъ лицомъ, приближается Христосъ. На него указываетъ Іоаннъ и всѣ съ различными чувствами и мыслями смотрятъ на идущаго. Въ иныхъ лицахъ любопытство, въ иныхъ изумленіе, въ иныхъ недовѣрчивость. Одинъ изъ Фарисеевъ, очевидно пришедшій сюда изъ любопытства, хладнокровно и отрицательно разсуждаетъ объ этомъ. Іоаннъ — благороднѣйшая Фигура идеалиста и энтузіаста. Вообще разнообразіе и искренность выраженій въ этой картинѣ удивительна. Несмотря на то, что фигура Христа находится на-самомъ заднемъ планѣ дѣйствія — она собственно составляетъ средоточіе его: чувствуешь, что онъ — духовный центръ картины. Величайшую задачу задалъ себѣ художникъ: изобразить удивительнѣйшее религіозное явленіе въ исторической, человѣческой сущности. И зритель чувствуетъ, что на этой обще- человѣческой почвѣ совершается что-то необычайное и изумительное; словно стоишь передъ тою гранью, гдѣ человѣческое преображается въ божественное, но именно въ человѣчески-божественное, а не въ сверхъ-естественное и миѳическое. Въ этомъ смыслѣ я не знаю ни одной, ни старой, ни новой картины, которую бы можно было по содержанію поставить рядомъ съ картиной Иванова: эта религіозно-историческая картина нашего времени. Теперь, когда я увидѣлъ, къ какой сферѣ искусства принадлежитъ она, становится понятно, почему онъ такъ много лѣтъ сидѣлъ надъ ней. Работа мысли была въ ней несравненно огромнѣе, нежели работа кисти. И потомъ — рисунокъ въ ней не только превосходенъ, — но исполненъ изящества удивительнаго. Есть фигуры, дышащія чистѣйшей Рафаэлевской граціей. Задній пейзажъ картины превосходенъ, но передній сухъ и грубоватъ. Всѣ Фигуры облиты яркимъ свѣтомъ (позднее утро); воздуха между ними не чувствуется; всѣ контуры рѣзки, а не обвѣяны воздухомъ, всегда дѣлающимъ ихъ мягкими, какъ въ природѣ. Цвѣта не сливаются въ общую гармонію, а остаются красками. Конечно это не бравурная и кричащая пестрота Брюловской живописи, — въ этомъ отношеніи колоритъ Иванова строгъ и избѣгаетъ даже самыхъ позволительныхъ эффектовъ, но тѣмъ не менѣе надо помириться съ мыслію, что Ивановъ по колористъ и искать въ его картинѣ другаго; а все другое имѣетъ она въ изумляющей полнотѣ.»
Выставка Императорской Академіи Художествъ будетъ представлять въ настоящемъ году много замѣчательныхъ произведеній. Она будетъ украшена между прочимъ нѣсколькими новыми произведеніями И. К. Айвазовскаго. Превосходный талантъ г. Айвазовскаго пользуется блестящей извѣстностью не только въ своемъ отечествѣ, но и въ Европѣ. Это одинъ изъ художниковъ, которыми по справедливости можетъ гордиться русская школа. Онъ трудится неутомимо и при этомъ обладаетъ изумительною быстротою въ исполненіи. Мы на дняхъ любовались въ его мастерской нѣсколькими новыми его картинами и между прочимъ въ особенности двумя истинно поэтическими произведеніями, выполненными съ необыкновеннымъ искусствомъ и художественною тонкостію. Одно изъ нихъ представляетъ Лаго-Маджіоре и чѣмъ болѣе вглядываешься въ этотъ свѣтлый пейзажъ, съ гладкою, какъ зеркало, водою и съ ярко-голубымъ небомъ, которое отражается въ ней, тѣмъ болѣе оцѣняешь его высокое поэтическое достоинство… Какъ хорошъ берегъ съ строеніемъ на заднемъ планѣ, какъ мастерски уловленъ тонъ воздуха и какое пріятное, успокоительное ощущеніе производитъ эта картина, когда входишь въ ея подробности и проникаешься ея содержаніемъ!… Другая картина представляетъ степь въ Малороссіи съ безчисленнымъ стадомъ овецъ; на переднемъ планѣ съ лѣва большое густое дерево, за нимъ вдали горы и все это освѣщено яркимъ пламеннымъ закатомъ солнца, освѣтившаго стадо своимъ пурпуровымъ золотомъ. Мастерство и эффсктъ этого освѣщенія удивительны. Картина эта можетъ стать на равнѣ съ его знаменитыми Чумаками…. Мы неговоримъ покуда о другихъ его картинахъ: — всѣ онѣ будутъ на академической выставкѣ, а до выставки уже не долго.
Общество Поощренія Художниковъ, столь заботящееся о развитіи изящныхъ искусствъ въ Россіи, разослало недавно слѣдующее объявленіе:
"Государь Императоръ, по всеподданнѣйшему ходатайству Комитета Общества Поощренія Художниковъ, Высочайше повелѣть соизволилъ: для распространенія круга дѣйствій Общества и усиленія его средствъ, сверхъ дѣйствительныхъ членовъ, составляющихъ Общество въ настоящее время и имѣющихъ поступить въ оное впредь, принимать желающихъ членами-соучастниками.
"Члены-соучастники пользуются слѣдующими правами:
а) Выставляютъ, безплатно, художественныя произведенія, для показа публикѣ и продажи, на вновь учрежденной отъ Общества выставкѣ, въ залѣ Рисовальной Школы для вольноприходящихъ, помѣщающейся въ зданіи С. Петербургской Биржи.
b) Присутствуютъ въ собраніяхъ Общества при чтеніи отчетовъ Комитета о дѣйствіяхъ его въ истекшемъ году.
c) По назначенію Комитета получаютъ, безденежно, издаваемыя на счетъ Общества художественныя произведенія.
d) Участвуютъ въ полученіи, безденежно, билетовъ и выигрываемыхъ художественныхъ произведеній при лоттереяхъ, бывающихъ въ собраніяхъ Общества между членами.
"Члены-соучастники вносятъ но 10 р. въ годъ, или, если пожелаютъ, при вступленіи единовременно 100 рублей.
«Комитетъ Общества Поощренія Художниковъ, объявляя о вышеизложенномъ, приглашаетъ гг. желающихъ поступить въ члены-соучастники, обращаться съ требованіями о выдачѣ билетовъ на это званіе въ квартиру Комитета, Васильевской части, на углу 5-й линіи, напротивъ Академіи Художествъ, въ ломѣ Тура, ежедневно съ 2 1/2 до 8 часовъ пополудни.»
Кстати объ искусствахъ. Мы недавно заходили къ г. Негри, который справедливо пользуется въ Петербургѣ извѣстностію, какъ продавецъ изящныхъ произведеній — картинъ новѣйшихъ иностранныхъ художниковъ, стариннаго саксонскаго фарфора, античной бронзы и прочаго. У г. Негри находится замѣчательное собраніе картинъ бельгійскихъ и французскихъ современныхъ знаменитостей и, между прочимъ, превосходный пейзажъ Декампа, пользующагося въ сію минуту большою извѣстностію между французскими художниками…. Мы любовались у него также двумя превосходными, небольшими пейзажами Кукука и Калама….
Въ большой залѣ Магазина русскихъ издѣлій выставлены нѣкоторыя изъ вещей, оставшихся послѣ покойнаго графа Л. А. Перовскаго, которыя будутъ продаваться съ аукціоннаго торга — Тутъ есть между прочимъ и бронзы и мраморы и картины…. Между послѣдними однако мало заслуживающихъ вниманія.
Отъ художественныхъ произведеній и картинъ перейдемъ къ живымъ картинамъ и концертамъ….
Всѣ живыя картины, а ихъ было безчисленное множество на всѣхъ театрахъ: — Большомъ, Михайловскомъ, Александрынскомъ и проч., были поставлены очень недурно, но пальму первенства въ этомъ случаѣ все-таки нельзя не отдать г-ну Роллеру. Лучшими живыми картинами были безъ сомнѣнія тѣ, которыя мы видѣли въ его бенефисѣ. По выраженію одного изъ русскихъ фельетонистовъ, въ этихъ картинахъ принимали участіе лучшіе цвѣтки нашихъ труппъ.
Концертовъ въ нынѣшній короткій театральный сезонъ было множество. Ихъ всѣхъ не перечесть, да это скучно и безполезно. О своихъ домашнихъ артистахъ, и артисткахъ мы говорить здѣсь не будемъ: объ этомъ уже много и очень краснорѣчиво писали разные знатоки музыки въ разныхъ музыкальныхъ и не музыкальныхъ газетахъ.
Изъ пріѣзжихъ къ намъ въ нынѣшній концертный сезонъ артистовъ упомянемъ о самыхъ замѣчательныхъ, по мнѣнію знатоковъ:
Піанистка г-жа Тейнцмонъ-Эльменъ, ученица Дрейшока, замѣчательна, говорятъ, силою и смѣлыми, твердыми аккордами.
Віолончелистъ г. Монтаньи ни въ чемъ неуступаетъ г. Серве. Въ игрѣ его много чувства; его механизмъ также весьма замѣчателенъ… Въ первомъ концертѣ его было немного публики, въ послѣдующихъ гораздо болѣе, потому что слухъ о талантѣ г. Монтиньи быстро распространился по Петербургу послѣ перваго его концерта.
Хвалятъ также піаниста г-на Равина. Его игра очень топкая и мягкая.
О концертахъ гг. Коптскихъ и Дмитріева-Свѣчина, г-жи Гардеръ, г-жи Штаркъ (которая была забросана букетами), г-жи Леоновой, гг. Чіарди, Кюне (слѣпорожденнаго) и прочее, — мы только упомянемъ.
Слухи о пріѣздѣ г-жи Дженни-Линдъ, къ сожалѣнію, оказались ложными….
На прощаньи съ концертами — замѣтимъ, что концертное общество въ залѣ пѣвческой капелы 14 февраля давало концерть для немногихъ, истинныхъ любителей музыки, въ которомъ они наслаждались съ благоговѣйнымъ вниманіемъ антрактами для трагедіи Эгмонтъ — Бетговена.
Концерты нынѣшняго сезона вообще немогли похвалиться многочисленною публикою, несмотря на то, что городъ Петербургъ почитается музыкальнымъ городомъ; но дѣло въ томъ, что музыкальная петербургская публика была занята болѣе г. Виконтомъ Алфредомъ де-Кастономъ (vicomte Alfred de Caston), соперникомъ знаменитаго Юма, современнымъ Кагліостро и Пинетти — чѣмъ высокимъ искусствомъ Моцарта и Бетговена. Въ теченіе всего февраля мѣсяца Петербургъ толковалъ только объ одномъ г. Кастонѣ и удивлялся его чудесамъ. Политика, литература, различныя современныя улучшенія и вопросы — все отошло на второй планъ. Одинъ илъ первыхъ вопросовъ при всякой встрѣчѣ былъ: «видѣли ли вы г. Кастона?» или: «слышали вы что сдѣлалъ г. Кастонъ у В* или у Л*?…» Безъ г. Кастона не обходился ни одинъ аристократическій вечеръ…. Извѣстность его быстро распространилась во всѣхъ слояхъ петербургскаго общества; о г. Кастонѣ ходятъ невѣроятные слухи.
— Слышали-ли вы, что сдѣлалъ Кастонъ у г. NN, говорилъ при мнѣ одинъ мой пріятель другому.
— Что же?
— Вообразите, онъ съ завязанными глазами прочелъ неспотыкаясь ни на единомъ словѣ — трахъ — ту страницу изъ книги, которая была открыта и положена ему на голову… Этого мало: съ нимъ хотѣли сшутить шутку, это мнѣ разсказывалъ М*, — открыло страницу въ славянской книгѣ, — онъ знаетъ почти всѣ языки, кромѣ русскаго…. Чтожь бы вы думали? онъ — трахъ — отодралъ цѣлую страницу, какъ семинаристъ.
— Да чтожь тутъ мудренаго? возразилъ другой мой пріятель.
— Какъ чтожь? Это чудо, это необъяснимо! Я вамъ говорю, онъ ни по-русски ни по-славянски не знаетъ.
— А по моему, это очень легко объяснить.
— Какимъ же образомъ? Скажите.
— Да очень просто, — тотъ, кто разсказывалъ вамъ это — совралъ.
И всѣ мы расхохотались.
Люди довѣрчивые, малоразсуждающіе, или наклонные ко всему мистическому, чудному и необъяснимому (къ этому послѣднему разряду принадлежатъ большею частію дамы), разсказываютъ даже, что г. Кастонъ вызываетъ мертвыхъ и обѣщалъ г-жѣ N вызвать ее умершую сестру. Для этого представленіе имѣетъ быть назначено за городомъ, — на Средней Рогаткѣ, кажется, чтобы придать всему этому еще болѣе таинственности и поэзіи. Г. виконтъ беретъ за вечеръ по 150 р. с. и многія небогатыя семейства дѣлаютъ складчину на г. Кастона…. Послѣ представленія въ Англійскомъ клубѣ 24 февраля, о немъ заговорили еще болѣе, тѣмъ болѣе, что г. Гречъ въ «Сѣверной Пчелѣ» объявилъ, что у чего закружилась голова отъ г. Кастона, что онъ всю ночь провелъ въ безпокойныхъ грезахъ и на яву бредилъ картами — игральными и историческими; что на этомъ вечерѣ присутствовали военные генералы и высшіе гражданскіе чиновники, купцы, академики, врачи и другіе ученые, все люди образованные и видѣвшіе свѣтъ съ его чудесами и причудами и всѣ они были поражены г. Кастовомъ не менѣе самого его, г. Греча.
Мы позволимъ себя заимствовать небольшой отрывокъ изъ статейки г. Греча о Кастонѣ: «Приступаю къ важнѣйшей части его опытовъ, говоритъ г. Гречъ, которую можно назвать историческою. Виконтъ (все съ завязанными глазами) проситъ четверыхъ изъ присутствующихъ написать карандашомъ на бумажкахъ четыре какія нибудь эпохи, годы или числа случившихся въ мірѣ происшествій. — „Написали?“ — „Написали.“ — Онъ подходитъ къ одному, и говоритъ: „Вы написали два года девятнадцатаго, и по одному восемнадцатаго и шестнадцатаго столѣтій. Одно число напоминаетъ намъ ужасную эпоху ослѣпленія и изступленія народа, который ниспровергъ порядокъ, существовавшій въ теченіе вѣковъ, и самъ на себя обрушилъ величайшія бѣдствія — 1848 іодъ. Такъ ли?“ — „Такъ!“ — „Другимъ означенъ годъ, въ который Франція, покоривъ со славою Алжиръ, подверглась внутри раздору, мятежу и перемѣнѣ правленія. Это — 1830 годъ. Такъ ли?“ — „Такъ.“ — „Третье число, шестнадцатаго столѣтія, ознаменовано плачевнымъ зрѣлищемъ мести и кровопролитія, предпринятыхъ во имя Святой Христовой Вѣры. Это 1572 годъ, эпоха Варѳоломеевской ночи. Такъ ли?“ — „Такъ.“ — „Еслибъ не случилось четвертаго событія въ восемнадцатомъ вѣкѣ, я не имѣлъ бы чести быть въ Петербургѣ, и стоять предъ вами. Это 1703 годъ — основанія Петербурга.“ Я привелъ только четыре отвѣта, наиболѣе врѣзавшіеся въ мою память, но виконтъ угадывалъ и характеризовалъ разныя эпохи исторіи до Рождества, и по Рождествѣ Христовѣ, даже дни, въ которые что либо случалось. — Опыты кончились. Удовольствіе, изумленіе, недоумѣніе были общія. Всѣ спрашивали другъ у друга: „Какъ это возможно? Чему это приписать?“ Когда виконтъ (въ двѣнадцатомъ часу) снялъ повязку съ глазъ, лицо его было покрыто потомъ, онъ былъ блѣденъ, утомленъ до крайности и едва держался на ногахъ.»
На публичныхъ представленіяхъ г. Кастона въ залахъ у Бенардаки и въ Знаменской гостинницѣ задыхались отъ жара, до того стеченіе публики было многочисленно…
Петербургъ совершенно увлеченъ г. Кастовомъ. — Петербургскіе младенцы, еще не отнятые отъ груди, едва лепечущіе: мама и папа, повторяютъ уже имя Кастона…. это всего чудеснѣе…
Мы же, переставшіе давно вѣрить въ чудесное, должны прибавить отъ себя, что дѣйствительно г. Кастонъ одинъ изъ самыхъ умныхъ, ловкихъ и утонченныхъ фокусниковъ. — Такого, покрайней мѣрѣ, мы еще на своемъ вѣку не видѣли.
Кромѣ г. Кастона петербургская музыкальная публика развлекалась шуточными вечерами (Soirée-bouffe) знаменитаго г. Левассора, перваго комика Полеройяльскаго театра, удостоившаго насъ неожиданно своимъ посѣщеніемъ. Г. Левассоръ безъ всякаго сомнѣнія замѣчательный комическій талантъ, и отличный мимикъ; онъ мастерски разсказываетъ и ловко поетъ смѣшные куплеты…. но за чѣмъ же брать такія неслыханныя цѣны: по 25 р. за ложи, по 5 р. за креслы!… А впрочемъ почему же не брать, если даютъ, — если театръ ломится во время его представленій?… Нотъ что значитъ европейская-то извѣстность!… По нашему мнѣнію, г. Горбуновъ разсказываетъ нехуже г. Левассора, да еще разсказы его понятнѣе намъ, а попробуй г. Горбу попъ дать представленіе за половинныя цѣны противъ г. Левассора, на представленіяхъ г. Горбунова навѣрно не было бы тѣсно.
Г. Роде въ Театрѣ-Циркѣ показывалъ свои любопытныя оптическія картины исторіи образованія земной коры. Представленія эти раздѣлялись на пять частей, въ первой части показывались:
«1) Происхожденіе твердой коры земной, по мнѣнію Лапласа, въ шести картинахъ. Во второй: продолженіе развитія земной поверхности посредствомъ морскихъ слоевъ Юрской Формаціи, въ пяти картинахъ; Формаціи, и нынѣшній міръ, человѣкъ — послѣднее произведеніе творенія. Въ третьей: разныя астрономическія наблюденія. Въ четвертой: ландшафтныя и архитектурныя изображенія: 1) южный пикъ въ Пиринеяхъ; 2) гора Бенедиктъ въ верхней Баваріи; 3) гробъ св. Зебальдуса въ Нюрнбергѣ; 4) входъ въ церковь въ Испаніи; 5) берегъ у города Гавра; 6) залъ Доллигера въ Регенсбургѣ; 7) партенкирхенъ въ Тиролѣ; 8) монументъ Фридриха Великаго въ Берлинѣ; 9) горящій корабль; 10) подземелье въ одномъ изъ монастырей трапистовъ въ Пикаріи; 11) развалины храма Юпитера въ Сициліи; 12) утро въ Пиринеяхъ; и въ заключеніе: оптическія игры яркихъ цвѣтовъ и линій.»
Кромѣ всѣхъ этихъ великопостныхъ развлеченій, были еще ежедневныя представленія въ циркѣ г-жи Лоры Бассенъ и К°…
Теперь перейдемъ къ новостямъ литературнымъ и начнемъ съ дѣтской литературы.
Журналъ г. Майкова — «Подснѣжникъ», о появленіи котораго мы извѣщали въ свое время публику, въ двухъ вышедшихъ нумерахъ представилъ много прекрасныхъ статей, особенно во 2 No. Стихотворенія гг. Майкова (А. Н.) и Михайлова (М. Л.), его русскія сказки, превосходная статейка г. Гончарова («Два случая изъ морской жизни»), кромѣ того, статьи: о жизни и нравахъ пауковъ, о торговлѣ въ Индіи, и прочее, — все это представляетъ для дѣтей чрезвычайно любопытное, разнообразное и полезное чтеніе. Мы смѣло можемъ рекомендовать теперь этотъ журналъ родителямъ.
Въ скоромъ времени должны появиться четыре новые журнала, вызванные вопросомъ объ улучшеніи крестьянскаго быта. Мы обращаемъ особенное вниманіе на одинъ изъ нихъ, подъ заглавіемъ: «Журналъ Землевладѣльцевъ», который будетъ издаваться въ Москвѣ съ апрѣля нынѣшняго года, однимъ изъ просвѣщенныхъ помѣщиковъ, г. Желтухинымъ. Вотъ его программа:
"Цѣль этого періодическаго изданія — содѣйствовать успѣшному окончанію великаго дѣла — улучшенія быта крестьянъ; почему «Журналъ Землевладѣльцевъ» исключительно посвящается:
1) Сообщенію всѣхъ нужныхъ по этому предмету свѣдѣній.
2) Доставленію большаго удобства хозяевамъ-землевладѣльцамъ высказывать собственныя по этому предмету мысли, и пояснять неизбѣжныя при всякомъ новомъ и сложномъ дѣлѣ, и
3) Содѣйствію всякой частной предпріимчивости, направленной ко благу землевладѣльцевъ и крестьянъ.
"Съ этою цѣлію «Журналъ Землевладѣльцевъ» будетъ заключать въ себѣ:
I. Перечень всѣхъ обнародованныхъ дѣйствій и распоряженій правительства по предмету устройства отношеній между помѣщиками и крѣпостными людьми.
II. Сообщенія по этому же предмету, какія правительству благоугодно будетъ сдѣлать.
III. Историческое изложеніе мѣръ, какія съ этою цѣлію принимались въ другихъ странахъ Европы и въ нашихъ губерніяхъ.
IV. Критическое обозрѣніе всего, что по этому предмету появлялось въ литературѣ, и постоянный разборъ книгъ и журнальныхъ статей, которыя будутъ появляться въ отечественной и иностранныхъ литературахъ, съ извлеченіемъ того, что можетъ быть полезно и приложимо въ Россіи.
V. Хозяйственные вопросы изъ губерній и отвѣты на оные.
VI. Описаніе большихъ и малыхъ хозяйствъ, какъ отечественныхъ, такъ и иностранныхъ, замѣчательныхъ но разумному и выгодному употребленію познаній, капитала и труда.
VII. Практическія указанія на все, что имѣетъ отношеніе:
а) до улучшенія быта крестьянъ, ихъ образованія и воспитанія, здоровья, образа жизни, хозяйства, промысловъ, средствъ обезпеченія въ платежѣ податей, повинностей и всякихъ денежныхъ сборовъ, и
б) до правильнаго устройства помѣщичьяго хозяйства на началахъ свободнаго труда, развитія промышленности, строгой отчетности и разумнаго употребленія капиталовъ.
"Сверхъ сего, въ интересахъ землевладѣльцевъ и крестьянъ:
"Во-первыхъ. При конторѣ «Журнала» будетъ учреждена постоянная выставка чертежей, моделей и полныхъ экземпляровъ усовершенствованныхъ снарядовъ и машинъ, образцовъ произведеній промышленности и другихъ предметовъ, могущихъ дать наглядное и точное понятіе о важности и практической пользѣ, какъ иностранныхъ, такъ и отечественныхъ улучшеній въ сельскомъ бытѣ.
"Во-вторыхъ. Въ «Журналѣ» будутъ помѣщаться объявленія обо всемъ вышепрописанномъ, а также о покупкѣ и продажѣ или объ отдачѣ въ арендное содержаніе земель и цѣлыхъ имѣній; о составленіи земледѣльческихъ компаній и тому подобныхъ, до сельскихъ нуждъ относящихся, предметахъ.
"Изъ этой программы ясно, что «Журналъ Землевладѣльцевъ» будетъ имѣть характеръ чисто практическій; таково, по крайней мѣрѣ, желаніе издателя; по осуществленіе этого желанія и самый успѣхъ журнала главнѣйше будутъ зависѣть отъ участія, какое примутъ въ изданіи гг. землевладѣльцы и хозяева. Ихъ опытныя указанія, положительныя свѣдѣнія, дѣльныя мысли будутъ драгоцѣнны для редакціи.
«Не стѣсняясь формою изложенія, всякій практическій дѣятель приглашается сообщать для напечатанія свои стать»: литературная ихъ отдѣлка, согласно выраженному желанію гг. сочинителей, съ уважительнымъ сохраненіемъ всѣхъ мыслей и самыхъ особенностей языка, будетъ дѣломъ редакціи.
"Независимо отъ людей практическихъ, къ какому бы сословію они йи принадлежали, редакція журнала, имѣющаго главною цѣлію великое дѣло улучшенія быта крестьянъ и необходимое при ономъ усовершенствованіе хозяйства самихъ помѣщиковъ, покорнѣйше проситъ гг. ученыхъ, литераторовъ и всѣхъ образованныхъ соотечественниковъ, которымъ близко къ сердцу благо Россіи, не отказывать редакціи въ сообщеніи историческихъ, статистическихъ, этнографическихъ, политико-экономическихъ, финансовыхъ, агрономическихъ и вообще научныхъ свѣдѣній и замѣтокъ, могущихъ облегчить тотъ трудный и доблестный подвигъ, который всѣмъ намъ указанъ для достиженія высокой цѣли.
"Редакція съ благодарностью помѣститъ на страницахъ своего журнала всякую статью, содержаніе которой будетъ соотвѣтствовать утвержденной программѣ, отличаться безпристрастіемъ и благонамѣренностію и обѣщать пользу общему дѣлу.
«Издатель проситъ гт. присылающихъ статьи адресовать оныя въ контору „Журнала Землевладѣльцевъ“, и какъ ихъ, такъ и гг. подписчиковъ сообщать редакціи подробный и четко написанный ихъ адресъ.
„Журналъ Землевладѣльцевъ“ будетъ выходить книжками въ большую осьмушку отъ четырехъ до шести листовъ два раза въ мѣсяцъ. Впрочемъ, редакція предоставляетъ себѣ право издавать вмѣсто двухъ по четыре книжки въ мѣсяцъ, если статьи, имѣющія современный интересъ, будутъ требовать скорѣйшаго сообщенія. Во всякомъ случаѣ годовое изданіе будетъ заключать въ себѣ не менѣе ста-двадцати, а при обиліи матеріаловъ до ста-пятидесяти печатныхъ листовъ.»
Вотъ еще двѣ литературныя новости, о которыхъ насъ просили сообщить:
Г-жа Нарская (псевдонимъ), талантъ которой извѣстенъ читателямъ «Современника», издаетъ романъ въ двухъ частяхъ, подъ заглавіемъ: «Двѣ сестры». Отрывокъ изъ этого романа былъ нѣкогда напечатанъ въ нашемъ журналѣ. Дѣйствіе первой части происходитъ въ Одессѣ, въ ея блестящую эпоху, лѣтъ за десять до послѣдней войны. Задача романа — представить столкновеніе двухъ противоположныхъ характеровъ. Женщины съ артистической натурой, полной поэзіи, чистоты и высокихъ стремленій, съ другою, преданною практической жизни, съ прямымъ и холоднымъ взглядомъ на жизнь,^но съ живымъ и игривымъ умомъ. Истинно желаемъ успѣха этому произведенію.
Г. Щербина издалъ: «Сборникъ лучшихъ произведеніи русской поэзіи».
Этотъ «Сборникъ» состоитъ изъ избранныхъ стихотвореній почти всѣхъ извѣстныхъ русскихъ поэтовъ, а также и изъ простонародныхъ пѣсень. Издатель предположилъ себѣ цѣлью удовлетворить потребности публики — имѣть подъ рукою въ совокупности избранныя стихотворенія нашихъ поэтовъ. Книга издана красиво.
Редакторъ «Русскаго Инвалида», полковникъ Лебедевъ 3, просилъ насъ объявить, что онъ не имѣетъ ничего общаго съ авторомъ книги: «Примѣненіе Желѣзныхъ Дорогъ къ защитѣ материка», сочиненіе подполковника Лебедева 3, который въ Библіографіи «Современника», во 2 No, названъ по ошибкѣ полковникомъ.
Въ заключеніе мы должны сообщить печальную новость.
4 марта скончался О. И. Сенковскій, бывшій редакторомъ «Библіотеки для Чтенія», столь извѣстный своими учеными трудами и юмористическими статейками подъ псевдонимомъ Барона Брамбеуса. На похоронахъ его, 8 марта, въ Католической церкви (въ Коломнѣ) присутствовали многіе изъ литераторовъ. — Тѣло его предано погребенію на Волковомъ кладбищѣ.