Песня о походе Владимира на Корсунь (А. К. Толстой)
| ← Иоанн Дамаскин | Песня о походе Владимира на Корсунь | Портрет → |
| Источник: А. К. Толстой. Сочинения : в 2 т. — М.: Художественная литература, 1981. — Т. 1. Стихотворения. |
- Википроекты
«Добро,— сказал князь, когда выслушал он
Улики царьградского мниха, —
Тобою, отец, я теперь убежден,
Виновен, что мужем был стольких я жен,
Что жил и беспутно и лихо.
Что богом мне был то Перун[2], то Велес,[3]
Что силою взял я Рогнеду,[4]
Досель надо мною, знать, тешился бес,
Но мрак ты рассеял, и я в Херсонес[5]
Креститься, в раскаянье, еду!»
Царьградский философ и мних тому рад,
Что хочет Владимир креститься;
«Смотри ж,— говорит,— для небесных наград,
Чтоб в райский, по смерти, войти вертоград,[6]
Ты должен душою смириться!»
«Смирюсь,— говорит ему князь,— я готов —
Но только смирюсь без урону!
Спустить в Черторой десять сотен стругов;
Коль выкуп добуду с корсунских купцов,
Я города пальцем не трону!»
Готовы струги, паруса подняты,
Плывут к Херсонесу варяги,
Поморье, где южные рдеют цветы,
Червленые вскоре покрыли щиты
И с русскими вранами стяги.
И князь повещает корсунцам: «Я здесь!
Сдавайтесь, прошу вас смиренно,
Не то, не взыщите, собью вашу спесь
И город по камням размыкаю весь —
Креститься хочу непременно!»
Увидели греки в заливе суда,
У стен уж дружина толпится,
Пошли толковать и туда и сюда:
«Настала, как есть, христианам беда,
Приехал Владимир креститься!
И прений-то с нами не станет держать,
В риторике он ни бельмеса,
А просто обложит нас русская рать
И будет, пожалуй, три года стоять
Да грабить края Херсонеса!»
И в мудрости тотчас решает сенат,
Чтоб русским отверзлись ворота;
Владимир приему радушному рад,
Вступает с дружиной в испуганный град
И молвит сенату: «Ну, то-то!»
И шлет в Византию послов ко двору:
«Цари Константин да Василий!
Смиренно я сватаю вашу сестру,
Не то вас обоих дружиной припру,
Так вступим в родство без насилий!»
И вот императоры держат совет,
Толкуют в палате престольной;
Им плохо пришлося, им выбора нет —
Владимиру шлют поскорее ответ:
«Мы очень тобою довольны!
Крестися и к нам приезжай в добрый час,
Тебя повенчаем мы с Анной!»
Но он к императорам: «Вот тебе раз!
Вы шутите, что ли? Такая от вас
Мне отповедь кажется странна!
К вам ехать отсюда какая мне стать?
Чего не видал я в Царьграде?
Царевну намерен я здесь ожидать —
Не то приведу я вам целую рать,
Коль видеть меня вы так рады!»
Что делать с Владимиром: вынь да положь!
Креститься хочу да жениться!
Не лезть же царям, в самом деле, на нож?
Пожали плечами и молвят: «Ну что ж?
Приходится ехать, сестрица!»
Корабль для нее снаряжают скорей,
Узорные ладят ветрила,
Со причтом[7] на палубе ждет архирей,
Сверкает на солнце парча стихарей,[8]
Звенят и дымятся кадила.
В печали великой по всходне крутой
Царевна взошла молодая,
Прислужницы деву накрыли фатой —
И волны запенил корабль золотой,
Босфора лазурь рассекая.
Увидел Владимир вдали паруса
И хмурые брови раздвинул,
Почуялась сердцу невесты краса,
Он гребнем свои расчесал волоса
И корзно княжое накинул.
На пристань он сходит царевну встречать,
И лик его светел и весел,
За ним вся корсунская следует знать,
И руку спешит он царевне подать,
И в пояс поклон ей отвесил.
И шествуют рядом друг с другом они,
В одеждах блестящих и длинных,
Каменья оплечий горят как огни,
Идут под навесом шелковым, в тени,
К собору, вдоль улиц старинных.
И молвит, там голову князь преклоня:
«Клянуся я в вашем синклите
Дружить Византии от этого дня!
Крестите ж, отцы-иереи, меня,
Да, чур, по уставу крестите!»
Свершился в соборе крещенья обряд,
Свершился обряд обвенчанья,
Идет со княгиней Владимир назад,
Вдоль улиц старинных, до светлых палат,
Кругом их толпы ликованье.
Сидят за честным они рядом столом,
И вот, когда звон отзвонили,
Владимир взял чашу с хиосским вином:
«Хочу, чтоб меня поминали добром
Шурья Константин да Василий:
То правда ль, я слышал, замкнули Босфор
Дружины какого-то Фоки?»[9]
«Воистину правда!»— ответствует двор.
«Но кто ж этот Фока?»— «Мятежник и вор!»
«Отделать его на все боки!»
Отделали русские Фоку как раз;
Цари Константин и Василий
По целой империи пишут приказ:
«Владимир-де нас от погибели спас —
Его чтоб все люди честили!»
И князь говорит: «Я построю вам храм
На память, что здесь я крестился,
А город Корсунь возвращаю я вам
И выкуп обратно всецело отдам —
Зане[10] я душою смирился!»
Застольный гремит, заливаяся, хор,
Шипучие пенятся вина,
Веселием блещет Владимира взор,
И строить готовится новый собор
Крещеная с князем дружина.
Привозится яшма водой и гужом,
И мрамор привозится белый,
И быстро господень возносится дом,
И ярко на поле горят золотом
Иконы мусийского дела.[11]
И взапуски князя синклит и сенат,
И сколько там греков ни сталось,
Всю зиму пирами честят да честят,
Но молвит Владимир: «Пора мне назад,
По Киеве мне встосковалoсь!
Вы, отроки-други, спускайте ладьи,
Трубите дружине к отбою!
Кленовые весла берите свои —
Уж в Киеве, чаю, поют соловьи
И в рощах запахло весною!
Весна, мне неведомых полная сил,
И в сердце моем зеленеет!
Что нудою я и насильем добыл,
Чем сам овладеть я оружием мнил,
То мною всесильно владеет!
Спускайте ж ладьи, бо[12] и ночью и днем
Я гласу немолчному внемлю:
Велит он в краю нам не мешкать чужом,
Да свет, озаряющий нас, мы внесем
Торжественно в русскую землю!»
По лону днепровских сияющих вод,
Где, празднуя жизни отраду,
Весной все гремит, и цветет, и поет,
Владимир с дружиной обратно плывет
Ко стольному Киеву-граду.
Все звонкое птаство летает кругом,
Ликуючи в тысячу глоток,
А князь многодумным поникнул челом,
Свершился в могучей душе перелом —
И взор его мирен и кроток.
Забыла княгиня и слезы и страх;
Одеждой алмазной блистая,
Глядит она с юным весельем в очах,
Как много пестреет цветов в камышах,
Как плещется лебедей стая.
Как рощи навстречу несутся ладьям,
Как берег проносится мимо,
И, лик наклоняя к зеркальным водам,
Глядит, как ее отражается там
Из камней цветных диадима.
Великое слово корсунцам храня,
Князь не взля с них денег повинных,
Но город поднес ему, в честь того дня,
Из бронзы коринфской четыре коня
И статуй немало старинных.
И кони, и белые статуи тут,
Над поездом выся громаду,
Стоймя на ладьях, неподвижны, плывут,
И волны Днепра их, дивуясь, несут
Ко стольному Киеву-граду.
Плывет и священства и дьяконства хор
С ладьею Владимира рядом;
Для Киева синий покинув Босфор,
Они оглашают днепровский простор
Уставным демественным ладом.[13]
Когда ж умолкает священный канон,
Запев зачинают дружины,
И с разных кругом раздаются сторон
Заветные песни минувших времен
И дней богатырских былины.
Так вверх по Днепру, по широкой реке,
Плывут их ладей вереницы,
И вот перед ними, по левой руке,
Все выше и выше растет вдалеке
Град Киев с горой Щековицей.
Владимир с княжого седалища встал,
Прервалось весельщиков пенье,
И миг тишины и молчанья настал —
И князю, в сознании новых начал,
Открылося новое зренье:
Как сон, вся минувшая жизнь пронеслась,
Почуялась правда господня,
И брызнули слезы впервые из глаз,
И мнится Владимиру: в первый он раз
Свой город увидел сегодня.
Народ, издалека их поезд узнав,
Столпился на берег — и много,
Скитавшихся робко без крова и прав,
Пришло христиан из пещер и дубрав,
И славят спасителя бога.
И пал на дружину Владимира взор:
«Вам, други, доселе со мною
Стяжали победы лишь меч да топор,
Но время настало, и мы с этих пор
Сильны еще силой иною!
Что смутно в душе мне сказалось моей,
То ясно вы ныне познайте:
Дни правды дороже воинственных дней!
Гребите же, други, гребите сильней,
На весла дружней налегайте!»
Вскипела, под полозом[14] пенясь, вода,
Отхлынув, о берег забила,
Стянулася быстро ладей череда,
Передние в пристань вбежали суда,
И с шумом упали ветрила.
И на берег вышел, душой возрожден,
Владимир для новой державы,
И в Русь милосердия внес он закон —
— Дела стародавних, далеких времен,
Преданья невянущей славы!
<Март — апрель 1869>
- ↑ Источником стихотворения являются летописные данные о крещении Владимира в пересказе Карамзина. Для замысла баллады существенна разнохарактерность тона первой и второй ее половины: несколько иронический взгляд на Владимира до его крещения и лирическое проникновение в его душевное состояние после крещения. «Мне очень интересно узнать, — спрашивал он Маркевича 5 мая 1869 г., — не шокировал ли я Вас в „Походе на Корсунь“ тем контрастом, который там имеется между началом и концом: сперва резвостью зачина и дальнейшим лиризмом. Меня это не смущает… даже напротив; тут перемена тональности… но мажорно и то, и другое». В «Песне о походе Владимира на Корсунь» есть две бесспорные реминисценции из Пушкина; ср. строку «Вы, отроки-други, спускайте ладьи» с «Песней о вещем Олеге»: «Вы, отроки-други, возьмите коня», а последние две строки с «Русланом и Людмилой»: «Дела давно минувших дней, // Преданья старины глубокой».
- ↑ Перун (слав. миф.) — бог грома и молнии.
- ↑ Велес (слав. миф.) — бог скотоводства и плодородия.
- ↑ Рогнеда — жена Владимира, дочь полоцкого князя Рогволода.
- ↑ Херсонес (или Корсунь) — греческая, римская, а затем византийская колония недалеко от теперешнего Севастополя; с III—IV вв. один из крупных центров христианства.
- ↑ Вертоград — сад.
- ↑ Причт — духовенство какой-нибудь церкви или прихода, клир.
- ↑ Стихарь — одежда, надеваемая духовенством при богослужении.
- ↑ Дружины какого-то Фоки. — Речь идет о восстании, поднятом в 987 г. одним из представителей феодальной знати Вардой Фокой. Он провозгласил себя императором, овладел почти всей Малой Азией и подошел к самому Константинополю. Василий и Константин обратились за помощью к Владимиру, и в 989 г. восстание было подавлено.
- ↑ Зане — так как, потому что.
- ↑ Иконы мусийского дела. — Мусия — мозаика.
- ↑ Бо — ибо.
- ↑ Демественным ладом. — Демественное пение — вид церковного пенья.
- ↑ Полоз — здесь: киль судна.