СБОРНИКЪ
ЛУЧШИХЪ ПОЭТИЧЕСКИХЪ ПРОИЗВЕДЕНІЙ
СЛАВЯНСКИХЪ НАРОДОВЪ
править
На Руси былъ чорный Богъ…
Петрусь
Ой, сынки мои, соколы мои…
Ой, коли бъ, коли…
Ой катилася заря…
При дорогѣ при широкой…
Не сѣки ты, батюшка…
Сербская церковь
Сабля царя Вукашина
Какъ отдарилъ турецкій султанъ московскаго царя
Конь
Гуситская пѣсня
На Руси былъ чорный богъ;
Передъ пилъ былъ турій рогъ;
Онъ на Кіевъ поглядѣлъ,
Голосъ вѣдьмамъ подавалъ;
Володиміръ же святой
Чернобога сбилъ долой;
Отъ святой Варвары жь въ ночь
Разбѣжались вѣдьмы прочь
Съ лысыхъ горъ, гдѣ пировали,
И всю ночь онѣ плясали.
Святый Юрій прискакалъ,
И въ Несвижѣ церквой сталъ.
Но отъ князя Радзивила
Понашла нечиста сила,
Нашу вѣру загубила.
Батьки въ церкви не служили;
Мшу ксендзы тамъ завопили;
Ни отъ Слуцка, ни съ Турова
Къ намъ не слышалось ни слова,
Ни единаго словечка;
Сталъ какъ блудная овечка
Юрій, нашъ святой хранитель,
Храбрый змія побѣдитель.
Мы предъ Юріемъ падемъ,
И помолимся о томъ,
Чтобъ его святая сила
Покарала Радзивила.
А. Майковъ.
ПЕТРУСЬ.
Ой, худыя вѣсти
Люди припосили!
Бѣднаго Петруся
До смерти забили.
А за что жь забили,
За вину какую?
Отъ своей-то жонки
Полюбилъ чужую!
Какъ же могъ подумать
О такой ты пани?
Пани — вся въ атласахъ,
Ты жь — въ худомъ кафтанѣ!
Пани трехъ служанокъ
За Петрусемъ слала;
Не дождалась пани,
Въ поле поскакала:
«Ой, бросай, Петрусикъ,
Соху середь поля!
Пана нѣту дома —
Полная намъ воля!»
Вѣрные холопы
Пана повѣстили;
Панскія хоромы
Крѣпко оцѣпили.
Выглянула пани,
Видитъ — хлоповъ кучи;
Панскій конь весь въ мылѣ,
Панъ — чернѣе тучи ..
«Серденько-Петрусикъ,
Утекай скорѣе!
Панъ пріѣхалъ: тучи
Громовой чернѣе!»
Чуть Петрусь до двери —
Насвистали плети:
Бьютъ и бьютъ Петруси
Часъ, другой и третій.
Парень ужъ не дышетъ;
Хлопцы бить устали;
На бока Петруся
Взяли, подымали.
Понесли къ Дунаю…
Быстръ Дунай раскрылся…
«Вотъ тебѣ, голубчикъ,
Что пригожъ родился!»
Вельможная пани
Въ сѣни выходила;
Пани рыболовамъ
По рублю дарила:
«Будетъ вамъ и больше!
Рыбачки, идите,
Моего Петруся
Тѣло изловите!»
Рыбаки искали
Въ омутѣ и тинѣ —
И нашли Петруся
Въ Жалинской долинѣ.
Некого имъ къ пани
Вѣстникомъ отправить,
Чтобы пріѣзжала
Похороны справить.
Вельможная пани
Бродитъ какъ шальная;
О своемъ Петрусѣ
Плачетъ мать родная;
Плачетъ мать родная
Горькими слезами;
Вельможная сыплетъ
Бѣлыми рублями:
«Ой, не плачь ты, мати,
Пусть одна я плачу!
Жизнь и панство съ сыномъ
Я твоимъ утрачу!»
И ходила пани
Борами, лѣсами;
Щеки обливала
Жаркими слезами;
Всѣ объ остры камни
Ноженьки избила;
Бархатное платье
По росѣ смочила.
Ходитъ панъ по рынку,
Тяжело вздыхаетъ;
На себя самъ горько
Плачется, мѣняетъ:
«Вѣдай-ко я прежде
Про такую долю,
Не мѣшалъ Петрусю бъ
Тѣшиться я вволю!»
А. Майковъ.
«Ой, сынки мои, соколы мои,
Доченьки-голубоньки!
Какъ пріидетъ мои часъ, помирать начну,
Вкругъ меня сберитеся!»
Ходятъ въ горенкѣ, сынки шепчутся,
Какъ имъ мать хоронить;
Ходятъ въ горенкѣ., зятья шепчутся,
Какъ добро раздѣлить;
Ой, а доченьки, что голубоньки,
Кругъ матушки вьются;
А невѣстушки ходятъ въ горенкѣ,
Надъ ними смѣются.
А. Майковъ.
Ой, коли бъ, коли
Москали пришли,
Москали пришли,
Наши сродные,
Вѣры одныя!
Было бъ добре намъ,
Было бъ счастно намъ
Коли вся бы Русь
Да держалася
Одной силою,
За одно была!
Только къ намъ за грѣхи,
Понашли ляхи,
Край нашъ запяли
Ажь до Ляшковичь.
И ляхи бъ не пришли,
Да паны привели.
Ой, папы, чтобъ вы пропали,
Что насъ ляхамъ запродали!
Ой, паны, чтобъ вы пропали,
Что вы вѣру промѣняли!
А. Майковъ.
Ой катилася заря
Изъ подъ новаго двора;
Не заря то золотая,
Ѣдетъ пани молодая:
Какъ она заговоритъ,
Словно въ звоны зазвонитъ.
А. Майковъ.
При дорогѣ при широкой
Два дубочка стоять;
При бесѣдѣ, при веселой
Два молодчика пьютъ.
Они пьютъ и тарабарютъ
Про женитьбу свою.
Удалась ли, удалась ли,
Братъ, женитьба твоя?
"Удалася, удалася,
Братъ, нелюбая жена!
Да пойду я, молодецъ,
Во новёнькій городецъ,
Да куплю я, молодецъ,
Размалеванный чолнецъ;
Посажу я, молодецъ,
Да нелюбую жену;
Да спущу я, молодецъ
На воду, на быстрину;
Самъ пойду я, молодецъ,
На высокую гору;
Погляжу я, молодецъ,
Да на ясную зарю;
Высоко ли, высоко ли
Вышла ясная заря?
Далеко ли, далеко ли,
Братъ, нелюбая жена?
«Ой вернися, ой вернися,
Ты нелюбая жена!»
— «Не вернуся, не вернуся,
Ясенъ добрый молодецъ;
Не промаешься на свѣтѣ
Бобылемъ ты, молодецъ,
А другую, молодую
Поведешь ты подъ вѣнецъ:
Будетъ лучше меня —
Позабудешь меня;
Будетъ хуже меня —
Такъ вспомянешь меня!»
А. Майковъ.
Не сѣки ты, батюшка,
При дорогѣ березки;
Не коси ты, братинька,
Травоньки шелковой;
Не щипли ты, сестринька.
Цвѣтиковъ въ садочкѣ;
Не бери ты, матушка,
Изъ ключа водицы.
При дорогѣ березка —
Я сама, младонька;
Травонька шелкова —
Мои русы косы;
Въ садочкѣ цвѣточки —
Мои ясны очки;
Во ключѣ водица —
Мои горьки слёзки.
А. Майковъ.
СЕРБСКАЯ ЦЕРКОВЬ.
Имянинникъ былъ царь Лазарь;
Собрались къ нему всѣ баны,
И князья и воеводы,
И въ бесѣдѣ прохлаждались
Во честномъ, почетномъ пирѣ.
Пиръ ужь былъ во полупирѣ,
Какъ вошла въ шатеръ царица
Свѣтъ-душа красна Милица.
Обложилась жемчугами,
Поясъ кованый надѣла,
Головной покровъ кисейный,
Златъ-вѣнецъ поверхъ покрова;
Поклонилася супругу,
Поклонилась, говорила:
«Господинъ ты мой, царь Лазарь!
Мнѣ бъ не слѣдъ къ тебѣ входити,
Не подобно бъ говорити,
Да не терпитъ больше сердце.
Сонъ я видѣла, и трижды
Тотъ же самый сонъ мнѣ снится.
Все является мнѣ старецъ
Въ клобукѣ и чорной рясѣ;
Осіянъ небеснымъ свѣтомъ,
Держитъ онъ большую книгу;
И пречудныя въ той книгѣ
Кажетъ мнѣ изображенья.
На одномъ-то словно поле;
Только все дымится кровью;
Словно воинство какое
Полегло на немъ, побито;
На другомъ изображеньи
Церковь, словно какъ на небѣ;
Отъ нея жь лучи исходятъ
Внизъ на Сербскую всю Землю.
И зачѣмъ являлся старецъ,
И зачѣмъ казалъ мнѣ книгу,
Что велитъ по ней исполнить —
Не могла никакъ я сдумать.
Только е думала одно я —
И пришла къ тебѣ, царь Лазарь.
Всѣ цари, какіе были
Надъ Землею славной Сербской,
Собирали сребро, злато,
Чтобы строить Божьи церкви
И обители святыя.
Ты сидишь на ихъ престолѣ,
Копишь серебро и злато,
Самъ по всей землѣ прославленъ,
А для Господа, для Бога
Ни единой не построилъ
Ни обители, ни церкви».
Призадумался царь Лазарь
И воскликнулъ громкимъ гласомъ:
«Храмъ построю я, какого
Не бывало въ сербскомъ царствѣ!
Изъ свинцу солью основу,
Изъ сребра поставлю стѣны,
Краснымъ золотомъ покрою,
А внутри весь изукрашу
Крупнымъ жемчугомъ заморскимъ
И каменьенъ самоцвѣтнымъ —
Да во славу христіанамъ
Онъ на всю сіяетъ землю!»
Повставали съ мѣстъ всѣ баны,
И князья, и воеводы,
Похваляли мысль царёву:
«Съ Богомъ, царь, благое дѣло!»
Только Милошъ воевода
За столомъ одинъ остался,
И сидитъ, потупя очи
И глубоко воздыхая.
Запримѣтилъ свѣтъ-царь Лазарь,
Что не всталъ съ князьями Милошъ,
Посылалъ къ нему онъ чашу:
«Буди здравъ, князь славный Милошъ!
Что сидишь, потупя очи
И глубоко воздыхая?
Аль не nф-сердцу рѣчь наша?»
Q вскочилъ князь славный Милошъ,
Принялъ чашу въ бѣлы руки,
Поклонился, слово молвилъ:
"Государь ты свѣтъ-царь Лазарь!
Не вотще царицѣ снилось
Поле, залитое кровью,
Словно воинство какое
Полегло на немъ, побито:
Прочиталъ ли ты въ писаньи,
Во святыхъ старинныхъ книгахъ,
Что стоитъ про наше время?
Наше время — на исходѣ:
"Близокъ часъ, во онъ же турокъ
"Пріидётъ на нашу землю,
«Царство сербское порушитъ,
„Поплѣнитъ народъ въ работу“.
Вотъ кровавое то поле!
Если жь ты построишь церковь
Со свинцовою основой,
И серебряныя стѣны,
Красно золото на крышѣ,
А внутри заморскій жемчугъ,
Самоцвѣтныя каменья:
Пріидётъ поганый турокъ,
Разнесётъ онъ все и сроетъ.
Изъ свинцу польетъ онъ ядеръ,
Будетъ бить имъ наши грады,
А серебряныя стѣны
Перебьётъ на сбрую конямъ,
Самоцвѣтныя каменья
Вправитъ въ сабельны эфесы,
А все золото и жемчугъ
Заберетъ своимъ туркинямъ,
И наложницамъ и жонамъ,
На мониста и повязки.
Церковь строить — такъ изъ камня,
Камня сѣраго, такого,
Чтобъ ни огнь не жогъ палящій,
Чтобъ ни мечъ не сѣвъ булатный,
Чтобъ ни червь, ни ржа не ѣли;
Вмѣсто жь злата и каменьевъ —
Да сіяетъ благочестьемъ
И небесной свѣтлой славой.
Пусть тогда приходитъ турокъ,
Забираетъ нашу землю,
Царство сербское порушитъ,
Поплѣнитъ народъ въ работу:
На сѣръ-камень не польстится.
И пребудутъ яко звѣзды
Надъ землей плѣненной нашей
Наши каменныя церкви:
Будутъ иноки честные,
Благодатью лишь богаты,
Славить Господа въ нихъ Бога,
Поминать царей великихъ
И мужей, во брани падшихъ
За отеческую землю,
И стоять въ сердцахъ у сербовъ
Будетъ вѣки нерушимо
Царство сербское, подъ вѣрнымъ,
Подъ невидимымъ покровомъ
Пресвятой Христовой церкви…
И на эту-то вотъ церковь
И указывалъ царицѣ
Во святомъ видѣньѣ старецъ.»
А. Майковъ.
САБЛЯ ЦАРЯ ВУКАШИНА.
Рано утромъ, на зарѣ румяной,
Полоскала дѣвица-туркиня
На рѣкѣ, на Марицѣ, полотна,
Ихъ валькомъ проворнымъ колотила,
На травѣ зеленой разстилала.
И рѣка пустынная шумѣла;
И до солнца воды были свѣтлы;
Но какъ стало солнце подыматься,
Свѣтлы воды словно помутились:
Все желтѣе проносилась пѣна,
Все темнѣе глубина казалась;
А къ полудню — вся рѣка ужь явно
Алою окрасилася кровью.
И пошли мелькать то фесъ, то долманъ;
А потомъ помчало, другъ за другомъ,
То коня съ сѣдломъ, то человѣка;
И вертитъ на быстринѣ ихъ трупы,
И что дальше, то плыветъ ихъ больше,
И конца тѣламъ вверху не видно.
Опустивъ валокъ, стоитъ туркиня:
Страшно стало ей отъ тѣлъ плывущихъ;
Только слышитъ — кличутъ къ ней оттуда…
Кличетъ витязь, бьётся съ быстриною:
Все его отъ берега относитъ.
«Умоляю именемъ Господнимъ,
Будь сестрой мнѣ милою, дѣвица!»
Кличетъ витязь и рукою машетъ:
«Брось конецъ холста во мнѣ скорѣе,
За другой тащи меня на берегъ!»
И туркиня бѣлый холстъ кидала,
На одинъ конецъ ногой ступила,
А другой взвился и шлепнулъ въ воду;
И поймалъ его поспѣшно витязь,
И счастливо до берега доплылъ;
А взобрался на берегъ — и молвилъ:
«Охъ, совсѣмъ я изнемогъ, сестрица!
Исхожу кругомъ я алой кровью…
Помоги мнѣ: ранъ на мнѣ числа нѣтъ!»
И упалъ безчувственный на землю.
Побѣжала во свой дворъ туркиня,
Въ попыхахъ зоветъ родного брата:
«Мустафа, иди, голубчикъ братецъ,
Помоги — снесемъ съ тобою вмѣстѣ —
Тамъ лежитъ — водой его прибило —
Весь въ крови и въ тяжкихъ ранахъ витязь.
Онъ Господнимъ именемъ молился,
Чтобъ ему мы раны залѣчили.
Помоги, снесемъ его въ постелю.»
Мустафа-ага пришолъ и смотритъ:
Тотчасъ видитъ — не простой то витязь.
Онъ въ богатомъ воинскомъ доспѣхѣ;
У него — съ златымъ эфесомъ сабля,
На эфесѣ — три большихъ алмаза.
Мустафа-ага не думалъ долго,
Отстегнулъ у витязя онъ саблю,
Изъ ножонъ ее червленныхъ вынулъ,
Да какъ хватитъ витязя по горлу —
Голова ажь въ воду покатилась.
Дѣвица руками лишь всплеснула.
«Звѣрь ты, звѣрь — воскликнула — косматый!
Вѣдь молилъ онъ насъ во имя Божье,
И меня сестрою милой назвалъ!
Ты жь какъ разъ позарился на саблю —
Черезъ эту жь саблю, знать, и сгинешь!»
Мустафа травою вытеръ саблю
И столкнулъ ногою тѣло въ воду,
И пошолъ домой, ворча сквозь зубы:
"Вотъ тебя-то, не спросилъ я, жалко!
И немного времени минуло,
Какъ султанъ созвалъ къ походу войско.
Собрались его аги и беи,
У рѣки, у Ситницы, стояли.
Мустафу всѣ кругомъ обступаютъ,
Всѣ его дивятся чудной саблѣ;
Только кто ни пробуетъ — не можетъ
Изъ ножонъ ее червленныхъ вынуть.
Подошолъ попробовать и Марко,
Знаменитый Марко-Королевичъ:
Ухватилъ — да сразу такъ и вынулъ.
А какъ вынулъ, смотритъ — а на саблѣ
Врѣзаны три надписи по сербски:
Ковача Новака первый вензель,
А другое имя — Вукашина,
Третье жь имя — Марко-Королевичъ.
Приступалъ въ турчину храбрый Марко:
«Гдѣ, турчинъ, ты добылъ эту саблю?
За женой ли взялъ ее съ приданымъ?
Отъ отца ль въ благословенье принялъ?
Аль на чисто вымѣнялъ на злато?
Аль въ бою кровавомъ добылъ честно?»
И пошолъ турчина похваляться,
Разсказалъ — какъ сдѣлалося дѣло,
Какъ сестра полотна полоскала,
Какъ рѣкой тѣла гяуровъ плыли,
Какъ одинъ живой былъ между ними,
Какъ она поймать его успѣла,
И пришолъ онъ, и увидѣлъ саблю…
«Не дуракъ же я на свѣтъ родился —
Говоритъ — почуялъ, что за сабля,
Изъ ножонъ ее червленныхъ вынулъ,
Да хватилъ какъ витязя по горлу —
Голова ажь въ рѣку покатилась.»
Марко даже рѣчи не далъ кончить,
Какъ въ глазахъ у всѣхъ сверкнула сабля —
И у турка голова слетѣла —
Три прыжка — и шлепнулася въ воду.
Побѣжали доложить султану,
Что бѣды творитъ Бралевичъ-Марко;
И султанъ по Марка посылаетъ.
Тотъ одинъ сидитъ въ своей палаткѣ,
Молча пьётъ вино, за чарой чару,
На султанскихъ посланныхъ не смотритъ.
И въ другой разъ шлётъ султанъ, и въ третій;
Наконецъ взяла докука Марка.
Онъ вскочилъ и, выворотивъ шубу
Мѣхомъ кверху, на плечи накинулъ,
Булаву съ собою взялъ и саблю,
И пошолъ въ султанскую палатку.
На коврѣ султанъ сидитъ въ палаткѣ;
И приходитъ Марко, да и прямо,
Въ сапогахъ, какъ былъ, передъ султаномъ
На коврѣ узорчатомъ садится.
Самъ глядитъ темнѣе чорной тучи,
Очи въ очи устремивъ султану.
Увидалъ султанъ, каковъ есть Марко,
Потихоньку сталъ отодвигаться,
А за нимъ и Марко, и все смотритъ,
Смотритъ, такъ что дрожь беретъ султана.
Онъ еще подвинется, а Марко —
Все за нимъ, да такъ и приперъ къ стѣнкѣ
И сидитъ султанъ, мигнуть боится.
«Ну какъ вскочитъ — думаетъ — да хватитъ
Булавой» — и пробуетъ, что тутъ ли
Ятаганъ его на всякій случай.
Ужь на силу собрался онъ молвить:
«Видно, Марко, кто тебя обидѣлъ?
Обижать тебя я не позволю:
Учиню, коль хочешь, судъ не медля.»
Все отъ Марка нѣтъ, какъ нѣтъ отвѣта.
Наконецъ, обѣими руками
За концы онъ взялъ и поднялъ саблю,
И поднесъ ее къ глазамъ султану.
«Объ одномъ молись ты вѣчно Богу —
Онъ сказалъ, дрожа и задыхаясь —
Что нашолъ не на тебѣ, владыко
Всѣхъ подлунныхъ царствъ, я эту саблю:
Погляди, какая это надпись?
Прочитай — тутъ имя Вукашина!
Вукашинъ — царь сербскій, мой родитель.»
И, сказавъ, заплакалъ храбрый Марко.
А. Майковъ.
КАКЪ ОТДАРИЛЪ ТУРЕЦКІЙ СУЛТАНЪ МОСКОВСКАГО ЦАРЯ.
Идутъ письма изъ Земли Московской
Черезъ грады многіе и земли,
Идутъ, идутъ — и въ Стамбулъ приходятъ:
И везутъ ихъ въ золотыхъ каретахъ
Къ самому турецкому султану;
А при письмахъ царскіе подарки —
Для султана: золотое блюдо,
А на немъ стоитъ мечеть златая,
А вокругъ мечети змѣй обвился,
Въ головѣ жь у змѣя вставленъ камень,
Самоцвѣтный камень, при которомъ
Можно ночью и ходить и видѣть,
Словно днемъ, когда сіяетъ солнце.
Ибрагиму султанскому сыну:
Дорогія острыя двѣ сабли,
Золотая рукоять на каждой,
А на нихъ по дорогому камню;
А султаншѣ — колыбель златую;
Въ головахъ — удалый соколъ-птица.
Получивъ подарки дорогіе,
Сталъ султанъ кручиниться и думать,
Что бъ царю Московскому отправить,
Честь за честь, за дорогой подарокъ?
Думалъ, думалъ, ничего не вздумалъ.
Кто прійдетъ къ нему, передо всѣми
Начинаетъ хвастаться, какіе
Шлётъ ему подарки царь Московскій.
И никто сказать ему не можетъ,
Чѣмъ царя бы отдарить за милость.
Вотъ паша приходитъ Соволовичъ,
Хвалится султанъ ему дарами;
За пашой пришли ходжа и кадій,
Поклонились низко, цаловали
У султана руку и колѣно;
Имъ султанъ дарами началъ хвастать,
И лотомъ сталъ спрашивать обоихъ:
«Слуги вы мои, ходжа и кадій,
Вы вдвоемъ меня не вразумите ль
Что послать въ Московскую мнѣ Землю
Изъ моей земли царю въ подарокъ?»
Отвѣчали и ходжа и кадій:
«Царь-султанъ! твоя надъ нами воля,
А мы вздумать ничего не можемъ.
Ты позвалъ бы старца-патріарха:
Онъ скорѣй научитъ и укажетъ
Что послать и чѣмъ доволенъ будетъ
Государь, великій царь Московскій.»
Услыхалъ султанъ такія рѣчи,
Своего послалъ тотчасъ каваса,
Чтобы позвалъ старца-патріарха.
И когда пришолъ къ султану старецъ,
Показалъ султанъ ему какіе
Получилъ подарки и промолвилъ:
«О, слуга мой, старче патріарше!
Ты меня не вразумишь ли, старче,
Что послать въ Московскую мнѣ Землю
Чтобы былъ подарками доволенъ
Государь, великій царь Московскій.»
Тихо старецъ отвѣчалъ султану:
«Царь-султанъ, пресвѣтлое ты солнце!
Мнѣ ль учить твою велику мудрость!
Въ простотѣ дозволь мнѣ слово молвить
Какъ Господь мнѣ на сердце положитъ.
Есть въ твоемъ великомъ государствѣ
Что царю Московскому отправить,
Что тебѣ совсѣмъ не на потребу,
А ему весьма угодно будетъ.
Посохъ есть отъ Нѣманича Саввы,
Златъ вѣнецъ царя есть Константина,
Іоанна Златоуста ризы,
Да съ святымъ крестомъ на древкѣ знамя,
Что держалъ въ бою царь Сербскій Лазарь.
Никакой тебѣ въ нихъ нѣтъ потребы,
А царю угодны будутъ, знаю.»
Полюбилась эта рѣчь султану
И велѣлъ онъ старцу-патріарху,
Чтобы справилъ для царя подарки
И вручилъ ихъ посланцамъ московскимъ.
Патріархъ, какъ слѣдуетъ, все справилъ,
И, вручая посланцамъ, сказалъ имъ:
«Поѣзжайте, милые, вы съ Богомъ;
Но большой не ѣздите дорогой,
А идите лѣсомъ и горою;
Будетъ вамъ во слѣдъ погоня злая,
Чтобъ отнять у васъ сіи святыни,
Выше коихъ нѣтъ для христіанства,
Я сложу главу свою за это,
Грѣшное мое погибнетъ тѣло,
Но душа моя чрезъ то спасется.»
И затѣмъ простился съ посланцами.
И султанъ доволенъ былъ, что кончилъ
Наконецъ съ такимъ мудрёнымъ дѣломъ,
И что все такъ дешево устроилъ,
Передъ всѣми началъ похваляться.
Вотъ паша приходитъ Соколовичъ,
И ему султанъ сказалъ, похвасталъ:
«Угадай, паша, слуга мой вѣрный,
Что къ царю Московскому послалъ я?
Дать я посохъ Нѣманича Саввы,
Златъ вѣнецъ царя далъ Константина,
Іоанна Златоуста ризы,
Да съ святымъ крестомъ на древкѣ знамя,
4tф держалъ въ бою царь Сербскій Лазарь.
Въ нихъ мнѣ вовсе не было потребы,
А царю они угодны будутъ.»
й спросилъ султана Соколовичъ:
«По чьему жъ ты сдѣлалъ такъ совѣту?»
И султанъ ему отвѣтилъ прямо:
«По совѣту старца-патріарха.»
И сказалъ на это Соколовичъ:
«Царь-султанъ, пресвѣтлое ты солнце!
Если ты Царю послалъ святыни,
Выше коихъ нѣтъ для христіанства,
Приложилъ бы къ нимъ ужь также кстати
И ключи отъ своего Стамбула!
Все равно — отдать прійдется послѣ
И съ великимъ для тебя позоромъ!
Вѣдь на тѣхъ святыняхъ и держалось
Все твое владычество и царство.»
Услыхалъ султанъ такія рѣчи,
Спохватился и всплеснулъ руками,
И пашѣ приказывалъ поспѣшно:
«Гой еси, паша, слуга мой вѣрный!
Собери ты турковъ-янычаровъ,
Догони ты посланцевъ московскихъ,
Отбери у нихъ мои подарки,
Отбери святыни, на которыхъ
Все мое и утверждалось царство!»
Собралъ войско храбрый Соколовичъ
И поѣхалъ по большой дорогѣ;
Ищетъ, ищетъ посланцевъ московскихъ —
Не нашолъ нигдѣ, домой вернулся,
Говоритъ султану, что не видѣлъ,
Какъ ни бился, посланцевъ московскихъ.
И султанъ пришолъ въ велику ярость,
Закричалъ пашѣ онъ зычнымъ гласомъ:
«Такъ иди жь, паша, слуга мой вѣрный,
И убей ты старца-патріарха.»
Побѣжалъ паша приказъ исполнить —
И схватилъ онъ старца-патріарха,
И взмахнулъ надъ нимъ ужь острой саблей.
Патріархъ же старецъ молвилъ тихо:
«Господинъ паша, остановися —
Погоди, не обагряй, пожалуй,
Землю кровью праведной моею,
А не то три года быть засухѣ:
Ничего земля родить не станетъ.»
Услыхалъ паша, что молвилъ старецъ,
И повелъ его на сине море,
И занесъ надъ нимъ ужь остру саблю;
Говоритъ опять великій старецъ:
«Господинъ паша, остановися,
Не губи меня на синемъ море:
Встанетъ буря, море возмутится,
Корабли потопитъ и галеры,
Города зальётъ, размоетъ землю.»
Напугать пашу такъ думалъ старецъ,
Да паша не сталъ ужь старца слушать,
И отсѣкъ главу его святую.
Далъ Господь въ своемъ раю небесномъ
Прославленье праведному мужу,
Намъ же, братья, радость и веселье.
А. Майковъ.
КОНЬ.
Свѣтлолица, черноброва,
Веселѣе бѣла дня,
Водитъ дѣвица лихова
Опѣненнаго коня;
Гладитъ гриву вороного
И въ глаза ему глядитъ:
«Я коня еще такого
Не видала» — говоритъ.
«Чай, коня и всадникъ стоитъ…
Только онъ тебя наврядъ
Вдоволь холитъ и покоитъ…
Что онъ — холостъ аль женатъ?»
Конь мотаетъ головою,
Бьётъ ногою, говоритъ:
"Холостъ — только за душою
Думу крѣпкую таитъ.
«Онъ со мною, стороною,
Заговаривалъ не разъ —
Не послать ли за тобою
Добрыхъ сватовъ въ добрый насъ.»
А она въ отвѣтъ, краснѣя:
"Я для добраго коня
Стала бъ сыпать, не жалѣя,
Полны ясли ячменя;
"Стала бъ розовыя ленты
Въ гриву чорную вплетать,
На попону позументы
Съ бахромою нашивать;
«Въ вѣчной холѣ, безъ печали
Мы бы зажили съ тобой…
Только бъ сватовъ высылали
Поскорѣе вы за мной.»
А. Майковъ.
ГУСИТСКАЯ ПѢСНЯ.
Близокъ, братья, день желанный!
Засіяло наше солнце!
Огласились старымъ кликомъ
Наши долы, наши горы!
Возродился чехъ старинный,
А съ нимъ духъ и всякій свычай,
Всякій свычай и обычай
Старочешсвій!
О, старый чехъ всегда готовъ
На зовъ друзей, на зовъ враговъ —
На свѣтлый пиръ, на страшный бой,
На смертный бой!
Аминь! услыши Господи!
Потрудись за насъ, святой Вячеславъ,
Нашъ заступникъ во скорбяхъ!
О, когда завѣтъ отцовскій
Сохранимъ мы нерушимо —
Слава Чехіи не сгинетъ
И возстанетъ левъ нашъ бѣлый;
Чуть враги его заслышатъ,
Какъ медвѣди встрепенутся
И подъ нашу пѣснь запляшутъ,
Какъ заслышутъ:
О, старый чехъ всегда готовъ
На зовъ друзей, на зовъ враговъ —
На свѣтлый пиръ, на страшный бой,
На смертный бой!
Аминь! услыши Господи!
Потрудись за насъ святой Вячеславъ,
Нашъ заступникъ во скорбяхъ!
А. Майковъ.