Сочиненія И. С. Аксакова. Славянскій вопросъ 1860—1886
Статьи изъ «Дня», «Москвы», «Москвича» и «Руси». Рѣчи въ Славянскомъ Комитетѣ въ 1876, 1877 и 1878.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывш. Н. Н. Лаврова и Ко). 1886.
Недавно Morning Post, одинъ изъ значительныхъ органовъ Англійской журналистики, слывущій въ то же время органомъ лорда Пальмерстона, пугнулъ всю Европу призракомъ воскрешающаго Священнаго Союза, — т. е. того тѣснѣйшаго союза между правительствами Австрійскимъ, Русскимъ и Прусскимъ, который лѣтъ сорокъ сряду владычествовалъ надъ народами Европы и былъ наконецъ подорванъ Восточной войною. Вызывая изъ могилы такое грозное привидѣніе, Англійское министерство имѣло въ виду — раздраженіемъ противъ Россіи національнаго чувства Французовъ и возбужденіемъ общественнаго негодованія въ Европѣ предупредить возможность всякой коалиціи между тремя Сѣверными великими державами и парализировать дружный напоръ Австріи и Пруссіи на беззащитную Данію. Дѣйствіе, произведенное статьею газеты Morning Post, было такъ сильно, впечатлѣніе такъ серьезно, что всѣ три Сѣверныя державы поспѣшили оправдаться передъ общественнымъ мнѣніемъ Европы и отречься отъ всякаго помысла о подобномъ союзѣ… Русскимъ читателямъ, вѣроятно, памятна статья, напечатанная по этому случаю въ Journal de St.-Pétersbourg, гдѣ высказано прямо, энергически, повидимому съ искреннимъ негодованіемъ, съ чувствомъ глубоко оскорбленнаго достоинства, что Священный Союзъ, какъ «заговоръ правительствъ противъ свободы народовъ» (такъ честятъ его Европейскіе публцисты), уже болѣе невозможенъ въ наше время и долженъ уступить мѣсто союзу правительствъ и народовъ на пользу цивилизаціи, просвѣщенія, правильнаго прогресса и проч. и проч. и проч. Такими и подобными разсужденіями въ отмѣнно-либеральномъ спискѣ старался Journal de St.-Pétersbourg успокоить встревоженные умы Европы.
Вчитываясь съ особеннымъ удовольствіемъ въ статью помѣщенную въ Journal de St.-Pétersbourg и восхваляя мудрость Русскаго правительства, признавшаго отреченіе отъ Священнаго Союза съ Австріей и Пруссіей нужнымъ и благовременнымъ, мы радовались такому гласному заявленію, такому торжественному со стороны кабинетовъ признанію сего Союза — дѣломъ…. тяжелой памяти для народовъ!… Самъ по себѣ, впрочемъ, союзъ съ сосѣдними государствами не могъ бы, казалось, представлять ничего предосудительнаго; напротивъ, добрыя отношенія къ сосѣдямъ обусловливаютъ миръ и спокойствіе, необходимые для внутренняго преуспѣянія: это истина старая, всѣмъ извѣстная. Отъ этого, казалось бы, и отказываться нечего, да и ни для кого, по видимому, въ подобномъ положеніи дѣлъ не можетъ быть повода къ тревогѣ и опасеніямъ… Отъ чего же отрекалась Россія, по смыслу статьи Journal de St.-Pétersbourg?
Отъ идей Священнаго Союза, отъ принципа непремѣнной политической солидарности Россіи съ Австріей и Пруссіей, отъ круговой поруки, которая, по плану союзниковъ, должна была связать и связывала нѣкогда эти три великія державы, дѣлала ихъ отвѣтственными другъ за друга и за цѣлость владѣній каждой изъ нихъ, — установляла между ними единство политическихъ взглядовъ, общность правительственной системы и правительственныхъ воззрѣній на нравственное и умственное развитіе подвластнаго имъ человѣчества… Вотъ отъ чего счелъ нужнымъ и поспѣшилъ отречься Русскій кабинетъ чрезъ Journal de St.-Pétersbourg! Въ самомъ дѣлѣ, въ силу этой круговой поруки, Россія въ продолженіи долгаго времени господствовала своимъ вліяніемъ въ Германіи почти полновластно, берегла и блюла Германское, не только внѣшнее, но и внутреннее statu quo, какъ будто ей нѣчто дорогое и близкое, — и таковою неослабною заботливостью объ интересахъ Нѣмецкихъ государствъ возбудила къ себѣ дружную непріязнь Германскаго общества. Понятно, что мысль о возобновленіи этой опеки, еще живущей въ памяти Германскаго населенія и олицетворявшейся въ образѣ знаменитаго Священнаго Союза, способна была смутить и встревожитъ всѣхъ, когда-то состоявшихъ подъ этой опекой; и нельзя не признать, что Англійское министерство не напрасно выдвинуло впередъ, ради своихъ цѣлей, призракъ Священнаго Союза, какъ самое дѣйствительное средство. Что же касается до Россіи, то естественнымъ результатомъ Священнаго Союза, какъ круговой поруки Россіи съ Нѣмецкими державами, было, между прочимъ, враждебное отношеніе Россіи къ Славянскимъ народностямъ и невѣрное направленіе Восточнаго вопроса… Съ безпримѣрнымъ самоотверженіемъ, съ рыцарскою честностью послужило Русское правительство идеѣ Священнаго Союза! Эта идея сковывала насъ по рукамъ и по ногамъ не только на Западѣ Европы, но и на Востокѣ, въ Турціи, въ Дунайскихъ княжествахъ, въ нашихъ отношеніяхъ къ Славянскимъ народамъ. Благодаря ей, мы забывали, что Русскіе интересы противоположны интересамъ Австрійскимъ; что наша сила, наше значеніе въ Европѣ должно опираться преимущественно на сочувствіе къ намъ Славянскихъ народовъ, находящихся подъ властью Австрійцевъ и Турокъ; что Австрія есть злѣйшій вратъ освобожденія Славянъ даже изъ-подъ Турецкаго ига, и что слѣдовательно всякій сердечный союзъ нашъ съ Австрійскою властью только упрочивалъ это иго и отвращалъ отъ насъ симпатіи нашихъ единоплеменныхъ и большею частью единовѣрныхъ братій, — нашихъ естественныхъ союзниковъ. Благодаря ей, этой идеѣ, мы отказывали въ своемъ содѣйствіи свободѣ Италіи, отстаивали Бурбоновъ въ Неаполѣ, во Франціи, и столько лѣтъ разыгрывали въ Европѣ, по Французскому выраженію, роль адвоката дѣлъ пропащихъ — avocat des causes perdues!… Все это, болѣе или менѣе, отражалось и на внутренней жизни Россіи…
Но все это миновало, и мы, благодаря Бога, дождались того времени, когда само Русское правительство осудило, предъ лицомъ всей Европы систему, воплощенную въ образѣ Священнаго Союза, и торжественно протестовало противъ взведеннаго на Россію обвиненія въ желаніи возвратиться та этой системѣ! Осуждена солидарность съ Австріей и Пруссіей, осуждена политика, дѣлавшая насъ рыцарями легитимноcти въ Европѣ, защитниками механическаго равновѣсія и врагами національностей! Казалось бы, теперь по праву можемъ мы надѣяться на сочувствіе всѣхъ угнетенныхъ Славянскихъ народностей…
Но старая закваска еще долго бродитъ; но корни, оставшіеся въ землѣ не вполнѣ на-чисто вырытыми, еще способны иногда пускать отростки при благопріятныхъ условіяхъ погоди и почвы. Мы признаемъ себя не въ правѣ входить въ обсужденіе современныхъ политическихъ дѣйствій Русскаго кабинета, къ тому же намъ мало извѣстныхъ, — но мы можемъ и считаемъ своею обязанностью произнести наше мнѣніе о тѣхъ соображеніяхъ, которыя Нѣмецкіе журналы въ Германіи — и въ самой Россіи — позволяютъ себѣ предлагать Русскому правительству. Въ St.-Petersburger Zeitung (№ 19 Марта) напечатана статья, которая на другой же день появилась въ переводѣ на самомъ видномъ мѣстѣ газеты Голосъ, съ замѣчаніемъ отъ редакціи, что «эта статья заслуживаетъ серьезнаго вниманія.» Не знаемъ, что хотѣлъ этимъ сказать Голосъ, но знаемъ, что общедоступность языка, на которомъ издается S.-Petersburger Zeitung, даетъ ходъ этой газетѣ въ Германіи и что статья эта будетъ, безъ сомнѣнія, замѣчена и прочтена въ Австріи и Пруссіи съ удовольствіемъ столь же великимъ, сколько велико было или будетъ, по всей вѣроятности, неудовольствіе Русскихъ читателей.
Если эта статья не упоминаетъ ни однимъ словомъ ф Священномъ Союзѣ, то она тѣмъ не менѣе старается доказать необходимость круговой поруки и уже существующую солидарность интересовъ — на этотъ разъ не между Россіею, Австріею и Пруссіею, но между Россіею, Австріею и Турціей. Нѣмецкій публицистъ пытается воскресить Священный Союзъ въ новой формѣ, замѣненъ Пруссію — Оттоманскою Портою. Порта, Россія и Австрія, Австрія, Россія и Порта, повторяетъ на каждомъ шагу, кажется и не подозрѣвая, сколько оскорбительнаго заключается для насъ въ этомъ его сопоставленіи! Откуда же взялось это сопоставленіе? Или направленіе нашей политики не довольно рѣшительно, или знамя наше выставлено не довольно высоко и развернуто не во всю его ширину? Или, можетъ быть, и дѣйствительно въ нашей современной политикѣ есть что-нибудь дающее къ тому поводъ?
Статья, перепечатанная въ Голосѣ, развиваетъ ту мысль, что опасность, грозящая спокойствію Европы отъ Шлезвигъ-Голштинскаго вопроса — ничто въ сравненіи съ опасностями, созрѣвающими для Европы въ Дунайскихъ княжествахъ. Авторъ сильно нападаетъ на князя Кузу и его правительство за гостепріимство, оказанное вождямъ космополитической революціи, — указываетъ на затѣваемыя въ княжествахъ Кошутомъ, Клапкой, Тюрромъ приготовленія, на подвозъ оружія Французскими судами, на цѣлый составляющійся тамъ «арсеналъ, предназначенный для нападенія на пограничныя государства» (стало быть и Турціи? Мы понимаемъ негодованіе автора при мысли о нападенія на Россію, даже на Австрію, но желали бы знать, почему собственно онъ заботится о Турціи?) "Князь Куза, говоритъ онъ, попираетъ Парижскій трактатъ, попираетъ всѣ трактаты, попираетъ права своего верховнаго государя (т. е. Турецкаго Падишаха? Жаль только, что Нѣмцы не распространяютъ такого же уваженія легитимности на права верховнаго государя Шлезвигъ-Гольштейна, т. е. Датскаго короля). «Неужели, продолжаетъ авторъ, Россія, Порта и Австрія должны быть спокойными зрительницами, когда на ихъ границахъ роютъ подкопъ, и пр.? Это невозможно! Порта, Россія и Австрія не могутъ спокойно смотрѣть на происки въ Дунайскихъ княжествахъ… рано или поздно онѣ должны будутъ принять энергическія мѣры» и т. д.
И такъ Нѣмецкая Санктпетербургская газета признаетъ до такой степени тождественными интересы магометанской Порты, православной Россіи и католической Австріи, что приглашаетъ ихъ даже дѣйствовать вмѣстѣ, не только для охраненія границъ Россіи и Австріи, но и для огражденія цѣлости Турціи и правъ «верховнаго государя» — Турецкаго Султана! И должно сознаться, что подобное мнѣніе вообще въ ходу въ Австрійской журналистикѣ, да и нѣкоторые Русскіе публицисты начинаютъ уже указывать, хотя еще только нажскажи, на необходимость тѣснѣйшаго сближенія съ Австріей — по крайней мѣрѣ въ настоящее время… Необходимость эту доказываютъ они обыкновенно солидарностью нашею съ Австріей въ дѣлѣ Польскомъ (роковое послѣдствіе совмѣстнаго съ Австріей дѣлежа Польши), и настоятельною нуждою стать вмѣстѣ противъ современныхъ революціонныхъ кововъ, которымъ театромъ служатъ теперь Дунайскія княжества.
Неужели однако не видятъ защитники тѣснѣйшаго сближенія съ Австріей, къ чему неминуемо должно привести насъ это сближеніе? Къ тому, чтобъ отстаивать существующее statu quo въ Турціи — нужное для видовъ Австрійской политики! Съ тому, чтобъ отвратить отъ насъ вновь симпатію народовъ Славянскихъ, угнетаемыхъ Турціей, довести ихъ до отчаянія и толкнуть ихъ въ готовыя объятія Франціи и Англіи! Къ тому, чтобъ потерять значеніе, которое мы имѣемъ на Востокѣ и котораго главное основаніе лежитъ въ единоплеменности и единовѣріи нашемъ съ 8 милліонами Турецкихъ подданныхъ. Къ тому, чтобы разрѣшеніе Восточнаго вопроса передать окончательно въ руки Франціи и Англіи, которыя уже умѣли воспользоваться затрудненіями, порожденными для насъ Польскимъ вопросомъ, и къ которымъ уже и теперь начинаютъ обращаться, съ мольбой и надеждой, взоры Болгаръ, Сербовъ, Босанцевъ, Черногорцевъ. Къ тому, наконецъ, чтобъ пробудить къ намъ антипатію со стороны всего, что свободно или любитъ свободу, чтобъ навлечь на насъ подозрѣніе Франціи и Англіи, чтобъ накликать на насъ вновь Восточную войну и заставить насъ вновь испытать предательство Австріи! Вотъ результаты того сближенія, которое рекомендуютъ намъ Нѣмецкіе политики-публицисты. Но неужели въ самомъ дѣлѣ Россія должна пожертвовать интересами своими на Востокѣ — интересамъ своимъ въ Польшѣ и на алтарѣ Польши заклать свое призваніе, какъ Славянской державы? Неужели дѣйствительно Россія поставлена въ такую безвыходную дилемму: что домогаясь выгоднаго для себя рѣшенія Польскаго вопроса — она упускаетъ изъ своихъ рукъ вопросъ Восточный; домогаясь достиженія цѣлей своихъ на Востокѣ, она проигрываетъ въ Польшѣ? Неужели Польскій и Восточный вопросы находятся въ пряномъ противорѣчіи между собою, — и такъ какъ теперь на первомъ планѣ стоитъ вопросъ Польскій, то неужели для удовлетворительнаго его разрѣшенія, намъ нѣтъ никакого другаго выхода изъ этого cercle vicieux, въ который мы поставлены — какъ союзъ Австріи, какъ сліяніе нашихъ государственныхъ интересовъ съ Австрійскими, а слѣдовательно и удержаніе Славянъ подъ Турецкимъ игомъ, согласно требованіямъ Австрійской политики??..
Мы думаемъ, что есть возможность и другаго исхода… Дѣло въ томъ, что между интересами Россіи въ Польшѣ (правильно понимаемыми) и интересами Россіи на Востокѣ въ сущности нѣтъ и вовсе не должно быть той противоположности, которую сочинили себѣ Нѣмецкіе, а можетъ быть и нѣкоторые Русскіе политики-публицисты. Мы убѣждены даже, что правильное разрѣшеніе Восточнаго вопроса обусловливаетъ правильное разрѣшеніе и вопроса Польскаго, и наоборотъ. Во всякомъ случаѣ эти два вопроса тѣсно связаны между собою- и могутъ быть разрѣшены, по нашему мнѣнію, только на основаніи одного и того же принципа… Въ противномъ случаѣ Россіи дѣйствительно предстоитъ лишь одно: сближаться съ Австріей ради солидарности интересовъ въ Польсконъ дѣлѣ, отречься навсегда отъ своего Славянскаго призванія и отъ всякаго значенія на Дунаѣ, Черномъ морѣ и вообще на Востокѣ и взамѣнъ того — все больше и больше сливаться своими интересами съ интересами враждебныхъ Славянству государствъ… Желательно ли это для Россіи?…
Солидарность съ Австріей и Пруссіей въ Польскомъ дѣлѣ!.. По нашему мнѣнію, намъ слѣдовало бы избавиться отъ этой солидарности. Вопросъ Польскій долженъ быть поставленъ для Россіи совершенно иначе, чѣмъ для Австріи и Пруссіи. У насъ съ Польшею свои историческіе счеты, совершенно не Прусскіе и Австрійскіе. Слѣдовательно и ликвидація или погашеніе нашихъ счетовъ должно совершиться совершенно независимо отъ этихъ державъ, внѣ всякой заботы объ интересахъ Австріи и Пруссіи въ Галиціи и Познани. Такъ, напримѣръ, Россія призвала къ новой жизни 3½ милліона Польскихъ крестьянъ и придала черезъ то новую силу Польской народности: такая мѣра, думаемъ мы, или окончательный результатъ ея — находится въ прямомъ противорѣчіи съ видами Пруссіи, ищущей не оживитъ, а онѣмечить у себя Польскую народность.
Постараемся формулировать нашу мысль яснѣе. Ее можно выразить въ слѣдующихъ тезисахъ:
I. Основаніе, на которомъ въ настоящее время поставленъ у насъ Польскій вопросъ, налагаетъ на Русскую политику (по мнѣнію нѣкоторыхъ публицистовъ) тѣсную — невольную — солидарность съ политикою Австрійской.
II. Солидарность съ Австріей, какъ показано выше, противорѣчитъ, по нашему мнѣнію, всѣмъ интересамъ Россіи, — особенно на Востокѣ; отвращаетъ отъ насъ симпатіи народовъ, направляетъ къ вредному для насъ исходу Восточный вопросъ, передаетъ этотъ жизненный для насъ вопросъ въ руки Англіи и Франціи, заставляетъ насъ измѣнить своему долгу, своему историческому призванію, какъ Славянской державы….
III. Слѣдовательно, мы должны бы, кажется, стараться всѣми мѣрами освободить свою политику отъ этой роковой солидарности съ Австріей. Для этого намъ казалось бы необходимымъ:
IV. Отыскать для Польскаго вопроса иное основаніе, нежели то, на какомъ онъ стоитъ въ Пруссіи и Австріи, и именно такое, которое бы не осуждало насъ на солидарность съ политикой этихъ Нѣмецкихъ державъ, и
V. въ тоже время не становило бы Польскаго вопроса намъ поперекъ — въ разрѣшеніи вопроса Восточнаго, въ дѣлѣ освобожденія Славянскихъ племенъ въ Турціи. Пріискать такое основаніе, — какъ средство избавиться отъ внутренняго противорѣчія по отношенію къ Польскому и Восточному вопросамъ — вотъ въ чемъ, по нашему мнѣнію, лежитъ теперь задача для нашей публицистики.
Что касается до Дунайскихъ княжествъ, то нельзя не замѣтить, что отношеніе наше къ вопросу о монастырскихъ имуществахъ ослабило повидимому наше значеніе въ княжествахъ и расположило къ намъ непріязненно Румынское населеніе. Читателямъ уже извѣстенъ нашъ взглядъ на дѣло объ имуществахъ: мы не считаемъ справедливыми притязанія фанаріотовъ, и если не можемъ хвалить способа дѣйствій князя Кузы, то тѣмъ не менѣе думаемъ, что Россіи, а не коку другому, слѣдовало бы стать во главѣ національнаго дѣла въ Румынскихъ княжествахъ и руководить ихъ своимъ законнымъ и естественнымъ вліяніемъ: мы смѣемъ думать, что при такомъ образѣ дѣйствій со стороны Россіи, не имѣла бы тамъ успѣха ни латинская, ни революціонная пропаганда. Посмотрите на дѣйствія Англіи: какъ сильно "сначала возставалъ Англійскій кабинетъ противъ отнятія монастырскихъ имуществъ, защищая Грековъ и интересы Порты, и потомъ, сдѣлавъ крутой поворотъ, сталъ на сторону княжествъ, вмѣстѣ съ Франціей… О перемѣнѣ политики Англіи въ отношеніи къ Славянамъ, о пробудившемся вдругъ сочувствіи Англичанъ къ Сербамъ, уже не разъ было засвидѣтельствовано и рѣчами въ парламентахъ и журналами. Но этого мало. Наполеонъ III — въ Восточномъ вопросѣ становится также на сторону «народовъ» и «національнаго дѣла», и такимъ образомъ какъ будто оттеръ насъ (позволимъ себѣ это выраженіе) отъ того мѣста, которое принадлежитъ намъ по праву. Что же мы-то выиграемъ отъ сближенія съ Нѣмцами? То, что на нашей Южной границѣ, между Славянами, на Дунаѣ, въ княжествахъ, въ Сербіи, утверждается враждебное намъ вліяніе и занимаютъ крѣпкую позицію Англія и Франція. То, что чистое дѣло освобожденія народностей смѣшано съ нечистымъ дѣломъ космополитической революціи, — то наконецъ, что отпаденіе Венгріи отъ Австріи выходитъ для нашей политики опаснымъ дѣломъ и что все тѣснѣе и уже стягивается узелъ нашей солидарности съ Австріей!…
Будемъ надѣяться, что наша дипломатія, съ такимъ блистательнымъ успѣхомъ поддержавшая въ прошломъ году честь Русскаго имени въ Европѣ, съумѣетъ и на этотъ разъ оцѣнить и поддержать истинные интересы Россіи и не поставитъ ее въ противорѣчіе съ ея Славянскимъ призваніемъ, въ исторіи человѣчества.
Ни за кого, читатель? За Аугустенбургскаго или за Ольденбургскаго? Или, бытъ можетъ, ни вовсе не допускаете отдѣленія Шлезвигъ-Гольштейна отъ Датскаго королевства? или же вы, хотя и допускаете отдѣленіе, но только Гольштейна и половины Шлезвига, а другую половину оставляете Даніи? При томъ вы, вѣроятно, никакъ не хотите, чтобы отдѣленный Шлезвигъ-Гольштейнъ увеличилъ собою владѣнія Друссіи, или вошелъ въ составъ Германскаго союза, — никакъ! Усиленіе Германской конфедераціи! Въ самомъ дѣлѣ страшно — за Россію страшно, не правда ли? Да еще, пожалуй, Пруссія приберетъ къ своимъ рукамъ Киль… Вы ужъ, конечно, на это не согласитесь, читатель, — вы встревожены замыслами Пруссіи, — да къ тому-жъ вѣдь не можете вы не чувствовать никакого влеченія къ Голштиніи, не можете же вы оставаться равнодушнымъ къ извѣстнымъ Русскимъ правамъ на эти Нѣмецкія области? Развѣ Голштинія ничего не говоритъ вашему сердцу?… Увы, читатель, ничего она не говоритъ вашему черствому сердцу, равнодушны вы къ Русскимъ извѣстнымъ правамъ, какъ ни горячатся изъ-за нихъ нѣкоторые публицисты, — да по правдѣ сказать, ничего она не говоритъ и нашему сердцу: День даже и не отозвался до сихъ поръ ни однимъ словомъ на Датско-Германскій вопросъ. Мы даже и не понимаемъ ясно, что за дѣло Россіи до Шлезвигъ-Гольштейнской путаницы, и какая опасность грозитъ Россіи отъ того, что Нѣмецкій Bund приметъ въ свои дряхлыя объятія Шлезвигъ-Гольштейнъ, хотя бы и съ морскою пристанью Килемъ? Опасна намъ не. Германія, а германизмъ; опасны не нѣмецкія государства, а Нѣмецкая государственность, — то Нѣмецкое государственное искусство, deutsche Staatkunst, o которомъ съ такою гордостью говоритъ Дерптскій Tagesblatt въ своемъ отвѣтѣ на статью Московскихъ Вѣдомостей. «Мы не менѣе Русскихъ участвовали въ созданіи Россійской имперіи, восклицаетъ эта газета, — Россійская имперія запечатлѣна Нѣмецкою кровью, Нѣмецкимъ разумомъ, Нѣмецкимъ государственнымъ мастерствомъ»… Спорить съ Дерптскою газетой мы нисколько не намѣрены, и обратимся снова къ Датско-Германскому вопросу. Менѣе опасности представляетъ намъ стремленіе самой Германіи къ государственному единству, чѣмъ наше собственное стремленіе къ вмѣшательству въ ея политическія дѣла. Переносить центръ тяжести нашей политики на Германію — намъ кажется совершенно невыгоднымъ для интересовъ Россіи. Не на безсиліи сосѣдей должны мы основывать нашу силу, — и забота о политическомъ равновѣсіи Европы можетъ быть совершенно чужда Русскому государству, для котораго ничье политическое преобладаніе не страшно, если оно (т. е. государство) съумѣетъ устранить всѣ причины внутренней своей слабости и уврачевать разъѣдающіе его недуги. Центръ тяжести нашей внѣшней политики, по нашему мнѣнію, долженъ быть на Востокѣ, и всякое отвлеченіе нашего вниманія отъ дѣлъ восточныхъ, всякія дипломатическія комбинаціи, имѣющія исключительно въ предметѣ — или установленіе солидарности съ Германскими государствами, или безкорыстное упроченіе благосостоянія Германцевъ, или правильное и равномѣрное, внутри самой Германіи и для ея блага, размѣщеніе Нѣмецкихъ силъ, или удержаніе Европейскаго statu quo и мнимаго политическаго равновѣсія, — всѣ подобныя заботы только отдаляютъ насъ отъ исполненія нашего настоящаго призванія на Востокѣ. Что намъ за дѣло до того, будетъ ли Наполеонъ владѣть берегами Рейна, или нѣтъ? Какой отъ того ущербъ для Россіи? Намъ приличнѣе заботиться о Дунаѣ, нежели о Рейнѣ, и нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что наши попеченія о чуждомъ намъ Рейнѣ повредили бы нашимъ интересамъ на родномъ намъ Дунаѣ. Повредили бы они намъ во всѣхъ отношеніяхъ: и потому, что раздражили бы безъ надобности ту державу, которая, въ отмщеніе, можетъ удобнѣе всего испортить наше положеніе на Востокѣ, — и потому, что дружеская связь съ Нѣмецкими державами, солидарность съ Германскими интересами уже сама по себѣ способна сковать нашу дѣятельность на Востокѣ, дать анти-Славянское направленіе всей вашей внѣшней политикѣ.
А дѣла на Востокѣ обстоятъ для насъ болѣе чѣмъ не благополучно, — и можно, кажется, предсказать, что чѣмъ тѣснѣе будетъ нашъ союзъ съ Австріей и Пруссіей, тѣмъ слабѣе будетъ наше значеніе на Востокѣ; чѣмъ усерднѣе будемъ мы вмѣшиваться въ интересы Германіи, тѣмъ болѣе будемъ мы отстранены отъ интересовъ намъ совершенно близкихъ, родныхъ, кровныхъ, на Дунаѣ и за Дунаемъ. Никто изъ Русскихъ, конечно, не станетъ спорить, что положеніе православнаго Славянскаго міра касается насъ нѣсколько ближе, чѣмъ интересы Италіи или Германіи. Вопросъ Дунайскій въ настоящую минуту неизмѣримо важнѣе для Россіи Шлезвигъ-Гольштейнскаго вопроса, и мы не можемъ не выразить сожалѣнія, что имѣя представителя Русской державы не только во Франкфуртѣ, но — еще очень недавно — даже при дворѣ Римскаго Папы (съ такою безумною, но честною откровенностью возвѣстившаго въ слухъ всему міру презрѣніе, ненависть и злобу латинства къ православной Россіи), — мы въ то же время не имѣемъ посланника въ Царьградѣ, уступая такимъ образомъ свободное поле напору Франціи и Англіи на Турокъ и на Славянъ. Нельзя не пожелать, чтобъ хоть нѣкоторая доля той энергіи, которую проявила Россія въ сношеніяхъ своихъ съ Европою по случаю Польскихъ дѣлъ, была приложена и къ нашей политикѣ на Востокѣ.
Наши газеты пылаютъ негодованіемъ на Молдаво-Влашскаго господаря за его продѣлку 2 Мая. Князь Александръ Іоаннъ I, или по просту князь Куза, разыгралъ на своемъ маленькомъ театрѣ роль Наполеона III-го, своего образца и покровителя. Слѣдовательно, о нравственности поступка тутъ не можетъ быть и рѣчи; но нельзя не отдать справедливости Бузѣ, что онъ исполнилъ свою роль довольно искусно и необыкновенно смѣло. Можно ли было бы когда ожидать, что въ то время, когда мы съ такою добросовѣстностью блюдемъ условія Парижскаго трактата, не пытаясь даже порвать ихъ, — Дунайскія княжества, — тѣ самыя Дунайскія княжества которыя, такъ сказать, взлелѣяны подъ нашимъ крыломъ, — безъ всякой церемоніи и безъ нашего спроса, нарушатъ конвенцію, основанную на этомъ же Парижскомъ трактатѣ и дерзко разширять свою власть и силу — къ совершеннѣйшему изумленію большей части гарантирующихъ державъ, — къ ущербу Турецкаго верховнаго господства и отчасти даже къ нашей невыгодѣ? Этого, конечно, нельзя было и ожидать, но важно для насъ не усиленіе Дунайскихъ княжествъ и не государственныя продѣлки Кузы, — а то странное положеніе, въ которое такимъ образомъ ставитъ насъ политика Франціи, съ помощью которой такъ бойко распорядился и распоряжается маленькій Волошскій Наполеонъ III. За неимѣніемъ другихъ данныхъ, намъ приходится опредѣлять это положеніе по газетнымъ извѣстіямъ и по тѣмъ статьямъ, которыя помѣщаются, по поводу Дунайскихъ княжествъ, въ Journal de St. Pétrsbourg и Sanctpetersburger Zeitung. Въ обѣихъ газетахъ, но въ особенности въ послѣдней (которой это и болѣе къ лицу, какъ Нѣмецкой) вступаются, съ чувствомъ глубокаго негодованія на князя Кузу, за верховныя права Его Величества Султана, — а въ осужденіи дѣйствій Молдаво-Влашскаго господаря опираются — на нарушенную имъ конвенцію 1858 года, на Парижскій трактатъ! Еслибъ мы могли придавать особое значеніе толкамъ этихъ газетъ, то было бы отъ чего придти въ отчаяніе: Россіи вступаться за султана противъ христіанъ, Россіи поддерживать Турецкое иго, Россіи ссылаться на Парижскій трактатъ, который лишилъ ее, между прочимъ, и преобладанія на Востокѣ!!.. Вотъ это-то наше положеніе, котораго такъ желаетъ для Россіи Нѣмецкая Санктпетербургская газета, было бы торжествомъ для Франціи и равнялось бы совершенному пораженію для нашей политики!.. Напротивъ: въ головѣ всякаго стремленія христіанъ къ освобожденію изъ-подъ магометанскаго иго должна бы, кажется, стоять Россія, — и возставать противъ нарушенія Парижскаго трактата, по нашему мнѣнію, не согласно ни съ ея достоинствомъ, ни съ ея пользою. Чѣмъ больше дыръ въ этомъ трактатѣ, тѣмъ скорѣе онъ разорвется, — а это не можетъ не быть въ интересахъ нашей политики на Востокѣ, и эти интересы поважнѣе нашихъ интересовъ въ Германіи! Если бы мы теперь, въ союзѣ съ Австріей и Турціей, захотѣли возстановить права султана въ Малахіи и Молдавіи и силу нарушенной конвенціи, то мы поставили бы себя въ непріязненныя отношенія не только къ населенію Румунскихъ княжествъ, но и къ Славянскому населенію Typціи, явились бы противниками ихъ свободы. Добровольно лишая Славянскія племена всякой надежды на поддержку Россіи, мы тѣмъ самимъ толкаемъ ихъ въ объятія Франціи или Англіи, заставляемъ ихъ ожидать спасенія отъ Гарибальди и отъ космополитической революціонной партіи, сближаться съ латинскимъ Западомъ — и наконецъ измѣнять строгости своихъ національныхъ началъ, уклоняться отъ своего Славянскаго пути.
Значеніе Россіи на Востокѣ, обаяніе ея могущества, притягательная ея сила — постоянно и видимо слабѣютъ, а вліяніе Англіи и Франціи, ихъ обаяніе, какъ политическое, такъ и общественное, безпрестанно возрастаетъ. Дѣятельность латинской пропаганды между Болгарами принимаетъ все большіе и большіе размѣры; тысячи агентовъ католицизма стараются обольстиьь Болгаръ на соединеніе съ Римскою церковью, — обѣщаютъ имъ всевозможныя матеріальныя и политическія блага — изъ-на одной только уступки съ ихъ стороны: признанія Болгарами верховнаго духовнаго господства Римскаго Папы. Извѣстно, что проповѣдники католицизма раздвинули теперь рамки своей пропаганды: они допускаютъ нынѣ и сохраненіе восточнаго обряда и употребленіе народнаго языка въ богослуженіи, но требуютъ только одного: признанія главенства Папы. Для невѣжественныхъ и простодушныхъ Болгарскихъ поселянъ, забитыхъ нуждой и бѣдой, утѣсненныхъ всяческимъ разнообразнымъ гнетомъ, такое требованіе не должно бы казаться чѣмъ-то особенно-важнымъ. Оно можетъ представляться имъ не болѣе, какъ перемѣною духовной власти, — и перемѣною даже желанною, потому что тягостнѣе и мучительнѣе власти Греческихъ іерарховъ власть Рима едва-ли будетъ. Поэтому нельзя не подивиться той твердости, съ которой Болгары противостоятъ до сихъ поръ всѣмъ искушеніямъ, обольщеніямъ и соблазнамъ и сохраняютъ вѣрность православію и своей народности, смутно чувствуя, что измѣна православію ведетъ за собою и измѣну народности. Читателямъ Дня, безъ сомнѣнія, извѣстно, какая вражда пылаетъ, къ прискорбію православнаго міра, между Болгарскимъ народомъ и Греческимъ высшимъ духовенствомъ. Съ пробужденіемъ народнаго самосознанія въ Болгарахъ, они пожелали имѣть своихъ Болгарскихъ епархіальныхъ правителей, свое народное церковное управленіе, свои народныя школы и вообще высвободиться изъ подъ духовнаго гнета Грековъ, или, правильнѣе говоря, Греческой іерархіи. Надо вспомнить, что у Болгаръ нѣтъ ни дворянства, ни средняго сословія, что единственною просвѣщенною силою Славянъ въ Турціи можетъ стать только православное духовенство, и поэтому понятно, какъ важно, какъ нужно для Славянъ, чтобъ эта сила была своя, одной съ ними національности, — чтобъ духовенство было — Славянское. Къ тому же въ Турціи только въ области церковной даруется христіанамъ, со стороны Турецкаго правительства, автономія или самоуправленіе, — а потому не только ради духовныхъ, но и ради политическихъ интересовъ Болгарской народности, необходимо для Болгаръ воспользоваться всей полнотой возможнаго христіанамъ въ Турціи самоуправленія. — Мы не станемъ повторять обвиненій въ алчности и корыстолюбіи, которымъ со всѣхъ сторонъ подвергаются Греческіе іерархи, — если не всѣ, то большая часть изъ нихъ: этого не отрицаютъ и защитники Грековъ, объясняя поборы, которыми они разоряютъ свою Славянскую паству, необходимостью уплачивать дань Турецкому правительству. Мы не будемъ передавать разсказовъ и о нравственности Греческихъ іерарховъ: безъ сомнѣнія есть между ними люди и святые по жизни; мы возстаемъ не на образъ дѣйствій того или другаго Греческаго епископа, а на образъ мыслей, на общее стремленіе Константинопольскаго престола подчинить Болтаръ своей духовной власти, элленизировать ихъ или огречить, т. е. обезнародить, подавитъ въ нихъ всякое возрожденіе Болгарской національности. Для Грековъ — Славяне, даже и православные, кажутся по прежнему варварами, и Славянская національность — достойною презрѣнія… Такимъ образомъ положеніе православія на Востокѣ самое безотрадное. Что видятъ предъ собою Болгаре, въ правящей ими церкви? Корыстолюбивую, жадную власть, отягчающую ихъ поборами, постойяно опирающуюся на грубую Турецкую силу; видятъ Грековъ, утѣсняющихъ Славянъ — помощью Турецкихъ темницъ, Турецкихъ палачей, Турецкаго безсудія; видятъ православныхъ іерарховъ, служащихъ клевретами у Турецкаго правительства, постоянно возбуждающихъ его противъ Болгаръ, постоянно обвиняющихъ Болгаръ предъ Турками въ политическихъ сношеніяхъ съ Московомъ. Читатели Дня знаютъ, что въ Москвѣ существуетъ благотворительный Славянскій комитетъ, который на своя, весьма скудныя средства, даетъ образованіе нѣсколькянъ молодымъ Болгарамъ — здѣсь въ Москвѣ, отчасти въ Кіевѣ и Петербургѣ. Эти молодые люди пріѣзжаютъ сюда, въ православную и родную Россію, съ тѣмъ чтобъ учиться и, по окончаніи курса наукъ, занять у себя на родинѣ, въ Болгаріи, мѣста учителей народныхъ школъ. Въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ имъ было бы удобнѣе отправляться, вмѣсто Россіи, во Францію, гдѣ ученіе лучше, гдѣ имъ настежь отверзаютъ двери и объятія — и правительство и общество католической пропаганды на Востокѣ, обладающее огромными — не нашими средствами. Но несомнѣнно то, что Славяне, кончившіе образованіе свое въ Россіи, не только не утрачиваютъ своей національности и остаются Славянами, но еще сильнѣе укрѣпляются въ своей любви къ родинѣ, — чего нельзя сказать про тѣхъ, которые учатся во Франціи или даже въ Германіи: поэтому желательно, въ интересѣ Славянской народности и православія, чтобъ какъ можно болѣе Турецкихъ Славянъ воспитывалось именно въ Россіи. Но Славянскій комитетъ поставленъ теперь въ великое затрудненіе и не рѣшается отпускать молодыхъ питомцевъ своихъ на родину, ибо это значило бы отпускать ихъ на вѣрную смерть или вѣчное заточеніе. Въ качествѣ Русскаго подданнаго Болгаринъ не можетъ быть учителемъ школы въ Болгаріи; какъ Турецкій подданный — онъ находится въ полной зависимости отъ Турецкаго произвола: Турки сами по себѣ смотрятъ уже подозрительно на всякаго Славянина пріѣхавшаго изъ Россіи, а Греческіе іерархи, видя въ образованныхъ православныхъ Славянахъ опасныхъ враговъ своему деспотизму и Греческому преобладанію, стараются всячески избыть ихъ, дѣлаютъ на нихъ доносы, и многіе наши воспитанники были, въ недавнее время, или лишены жизни, или заточены, или вынуждены спасаться бѣгствомъ!
Болгаре просятъ себѣ независимой патріархіи, независимаго отъ Грековъ церковнаго управленія, или по крайней мѣрѣ Болгарскихъ епархіальныхъ начальниковъ — хотя бы даже подъ властью Цареградскаго патріарха — вездѣ, гдѣ живутъ Болгаре. Греки, ослѣпленные алчностью и властолюбіемъ, отказываютъ имъ въ этой, вполнѣ законной и вполнѣ согласной съ духомъ православія просьбѣ. Они боятся лишиться своихъ доходовъ, а главное — они боятся очутиться въ меньшинствѣ сравнительно съ Славянскими іерархами, ибо Болгаръ православныхъ, въ сравненіи съ Греками, въ десять разъ больше. Такимъ образомъ — простымъ людямъ, неспособнымъ постигать во всей тонкости отличіе православнаго догматизма отъ Римскаго и тѣ неизбѣжныя послѣдствія, къ которымъ ведетъ тотъ и другой въ развитіи историческомъ, — простымъ православнымъ Славянамъ Православная Церковь является воплощенною въ лицѣ ненавистныхъ ихъ фанаріотовъ. А такъ какъ изъ великаго, единственно-свободнаго православнаго Славянскаго Царства не свѣтитъ имъ лучъ надежды на избавленіе отъ духовнаго гнета, — а напротивъ, фанаріоты находятъ себѣ въ Россіи общественную поддержку (и даже заступничество въ литературѣ — въ лицѣ г. Неклюдова и проч.), — то можно ли удивляться, если они, Болгаре, склонятъ наконецъ свой утомленный слухъ къ прельщеніямъ Римскихъ проповѣдниковъ, — Французскихъ или Англійскихъ дипломатическихъ агентовъ? Достаточно быть Болгарину католикомъ, протестантомъ или просто даже уніатомъ, — онъ находитъ себѣ покровительство у Французскаго, Англійскаго или Австрійскаго посланника, и покровительство вполнѣ могущественное, вполнѣ надежное. Если же онъ, Болгаринъ, остается вѣренъ православію и любитъ свою Славянскую народность, борется за нее, работаетъ ей, — его преслѣдуетъ фанаріотъ-епископъ, преслѣдуетъ магометанская власть, подстрекаемая представителями православія, Греками-іерархами, а въ Русскомъ посольствѣ, не имѣющемъ даже и посланника, онъ не обрѣтаетъ энергической защиты. Да и можно ли намъ, — особенно если бы мы стали ратоватъ, по совѣту Sanctpetersb. Zeitung, за верховныя права Султана, за Парижскій трактатъ, за честь Константинопольской іерархіи, являться защитниками Славянства? Между тѣмъ очевидно, что если Россія въ сакомъ скоромъ времени не вступится въ Болгарскій церковный вопросъ; если она будетъ отстаивать фанаріотовъ противъ Славянскихъ племенъ, — она погубитъ дѣло православія на Востокѣ, она ввергнетъ милліоны православныхъ — въ пасть Риму!.. Православная Румунія уже находится подъ вліяніемъ Франціи и отъ нея чаетъ себѣ спасенія. Черногорскій князь, также отчаявшись въ помощи со стороны Россіи (которая на Вѣнскомъ конгрессѣ побудила Черногорцевъ передать Австріи единственную пристань, дающую имъ средства къ жизни, Каттарскій портъ), слушается внушеній Французскихъ. Сербское княжество, пугаясь солидарности Россійскихъ интересовъ съ Австрійскими, и слабаго дѣйствія Россіи на Востокѣ, также устремляетъ свои взоры на «великаго Императора Франковъ, освободителя утѣсненныхъ національностей». Вотъ какую славу — славу освободителя утѣсненныхъ національностей — пріобрѣла себѣ Франція на Востокѣ. Мы этой репутаціи не имѣемъ. А кажется — кому бы естественнѣе заботиться объ освобожденій угнетенной православной народности Славянской — Франкской ли латинской, или же Русской православной державѣ? Но покуда мы заняты у себя на Западѣ и озабочены дѣлами Германіи, — Франція и Англія не дремлятъ, употребляютъ всѣ усилія къ извращенію естественныхъ отношеній Славянъ къ Россіи, — и успѣваютъ. И успѣхи ихъ быстры, достигаютъ огромныхъ размѣровъ. Намъ же — политики Нѣмецкой Санктпетербургской газеты (получившей какое-то особенное видное мѣсто въ послѣднее время между нашими журналами) совѣтуютъ противопоставить дѣйствіямъ Англіи и Франціи, поддерживаемымъ сочувствіемъ угнетенныхъ Славянскихъ народовъ — защиту верховныхъ правъ угнетателей-Турокъ и букву Парижскаго трактата, — по видимому изъ всѣхъ участниковъ трактата обязательнаго только для насъ однихъ!.. Эти же политики, какъ и слѣдовало предположить, рекомендуютъ намъ и сближеніе съ Австріей, не разумѣя, а можетъ быть и разумѣя, что насколько мы сблизимся съ Австріей, настолько мы отдалимся отъ естественныхъ и единственныхъ нашихъ союзниковъ — Славянъ…