Сочиненія И. С. Аксакова. Славянскій вопросъ 1860—1886
Статьи изъ «Дня», «Москвы», «Москвича» и «Руси». Рѣчи въ Славянскомъ Комитетѣ въ 1876, 1877 и 1878.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывш. Н. Н. Лаврова и Ко). 1886.
1883 г.
правитьНа предстоящее торжество вѣнчанія православнаго Русскаго Царя съѣдутся государи двухъ православныхъ Славянскихъ странъ, — и доблестной, искони независимой Черногоріи, князь Николай, и князь Александръ, верховный вождь недавно созяжденной, возстановленной Россіей изъ праха, по истинѣ кровнымъ родствомъ соединенной съ нами Болгаріи. Отъ Сербскаго королевства, также въ значительной мѣрѣ обязаннаго своимъ бытіемъ самопожертвованію Русскаго народа и могущественному заступничеству русскихъ государей, явится одинъ изъ старѣйшихъ сербскихъ дипломатовъ: представительство, сравнительно, менѣе блестящее, но вполнѣ соотвѣтствующее печальнымъ обстоятельствамъ этой несчастной страны, преданной безумной политикою своихъ предержащихъ властей въ полузависимость отъ Австро-Мадьярской имперіи и въ жертву внутреннимъ церковнымъ и гражданскимъ раздорамъ. Нельзя не пожалѣть, что столь досточтимый въ Россіи, высокопреосвященный митрополитъ Сербіи Михаилъ лишенъ возможности принять личное участіе въ торжествѣ или даже въ священнодѣйствіи коронованія. Тѣмъ не менѣе самый Сербскій народъ по прежнему близокъ и дорогъ намъ, и пребываетъ въ неизмѣнномъ союзѣ братской любви съ единоплеменной и единовѣрной Россіей: по слухамъ пріѣдетъ сюда депутація и непосредственно отъ народа, помимо оффиціальной…
Въ первый разъ будутъ присутствовать при вѣнчаніи русскихъ царей представители свободныхъ Славянскихъ е странъ. Двадцать семь лѣтъ тому назадъ, въ эпоху коронаціи Императора Александра II, Черногорское княжество только-что еще начало быть; извѣстно, что Черная Гора истари управлялась владыками-митрополитами, но когда призванный на митрополичій престолъ юный Даніилъ Нѣгошъ, прибывъ для поставленія въ Петербургъ, заявилъ Императору Николаю свое нежеланіе постричься въ монахи, Государь нарекъ его княземъ, и такимъ образомъ сотворилъ, къ немалому изумленію всей Европы, новое, небывалое государство на Балканскомъ полуостровѣ, которое въ наши дни всѣми уже признано наравнѣ со всѣми прочими самостоятельными державами. Сербія въ то время была еще вассальнымъ княжествомъ, и турецкая крѣпость съ гарнизономъ и пушками высилась надъ Бѣлградомъ. О Болгаріи не было и помину: рѣчь могла идти только еще о Болгарахъ. Оттоманское могущество ограждалось тройнымъ грознымъ поясомъ — водъ, боевыхъ твердынь и горъ… А теперь?… Богато украшенъ царскій русскій вѣнецъ приснопамятныхъ Государемъ: это вѣнецъ не только державнаго Повелителя и Обладателя Россійской Имперіи, но и Освободителя, Защитника и Покровителя всего православнаго Славянства, — каковыя слова прилично было бы внести и въ самый нашъ царскій титулъ.
Непреложенъ ходъ исторіи, какъ бы ни старались его задерживать Парижскими и Берлинскими трактатами. Это не худо вспомнить именно теперь, въ настоящую пору, въ виду тройственнаго, недавно заключеннаго, «оборонительнаго» союза между Германіей, Австро-Венгріей и Италіей. Смыслъ этого союза вполнѣ ясенъ: въ новомъ съ Италіей соглашеніи собственно для Германіи не было никакой надобности; но отношенія Италіи къ Австріи, мѣшая свободѣ дѣйствій послѣдней державы, разстраивали чьи-то политическіе планы, и вотъ Италія отказывается теперь въ пользу Австріи отъ всѣхъ своихъ притязаній на остающіяся за Австрійскою монархіею итальянскія земли, да еще обязуется защищать ее, не только отъ своихъ «ирредентистовъ», но и отъ внѣшнихъ враговъ. Зачѣмъ, ради какой прибыли — это уже секретъ итальянской политики; важно то, что у Австріи теперь руки развязаны, что она обезопасена съ боковъ и съ тыла, и что для дальнѣйшаго движенія ея за Дунай нѣтъ болѣе препятствій… Что-то такое какъ будто подготовляется на такъ-называемомъ Востокѣ или на Балканскомъ полуостровѣ…
Мы не рѣшаемся выступить съ окончательно-опредѣленнымъ мнѣніемъ о послѣднихъ событіяхъ въ Болгаріи, пока не подучимъ болѣе подробныхъ извѣстій съ мѣста, которыя бы выяснили вамъ весь ходъ закулисной интриги, — почему и ограничиваемся теперь лишь простымъ изложеніемъ фактовъ, сообщенныхъ газетами (см. ниже «Славянское обозрѣніе»). Но уже и теперь несомнѣнно, что интрига была — австрійская, что обѣ болгарскія партіи, «консерваторы» и «либералы», равно и самъ князь Александръ, со дѣлались вольными или невольными, сознательными или безсознательными ея орудіями, и что эти «послѣднія событія» знаменуютъ собою побѣду австрійской политики, или проще: вторженіе Австрійцевъ въ Болгарію. Другими словами: Восточный вопросъ вступаетъ отнынѣ въ новый фазисъ, и съ этой^ болѣе широкой и общей точки зрѣнія надлежитъ и разсматривать значеніе совершившагося въ Болгаріи переворота. Этою же точкою зрѣнія долженъ, по нашему мнѣнію, опредѣлиться и дальнѣйшій образъ дѣйствій Россіи. Болгарскій же вопросъ — только одна изъ частностей общаго вопроса Восточнаго… Россія можетъ пока и воздержаться отъ вмѣшательства во внутреннее управленіе княжествомъ и подождать результатовъ. Ей нѣтъ дѣда до интересовъ той или другой партіи: ей дорога сама Болгарія и Болгарскій народъ. Болгарскій же народъ не съ консерваторами, не съ либералами, фигурирующими за него въ качествѣ «депутатовъ» и суесловящими его именемъ, и не съ кѣмъ-либо инымъ, а съ Россіей, — съ Россіей, которой онъ обязанъ своимъ возрожденіемъ и въ неизмѣнное, безкорыстное доброжелательство, въ неукоснительную поддержку которой онъ безусловно вѣруетъ въ мудрой простотѣ сердца. Поэтому и всякій Болгаринъ, будь овь консерваторъ или либералъ, который способенъ строить козни противъ Россіи или замыслить хоть подобіе оскорбленія ея чести и достоинству, есть непремѣнно прожженный до мозга костей негодяй и предатель своего народа, толкающій его въ австрійскія сѣти. Это — аксіома.
«Вѣрность принципу» — дѣло похвальное, но въ примѣненіи къ жизни все же требуетъ нѣкотораго разсужденіи, нѣкоторой сдѣлки отвлеченнаго идеала съ практическими условіями данной минуты. Въ дѣлахъ же государственныхъ доктринерство или превозношеніе теоріи надъ практикой, не допускающее уступокъ, казалось бы, и совсѣмъ неумѣстно. Не совсѣмъ повидимому удобенъ и такой порядокъ въ странѣ, когда каждое вѣдомство служитъ своему «принципу», ведетъ свою политику, въ нѣкоторый ущербъ общегосударственной политикѣ и общегосударственному интересу.
Эти скромныя и очень извѣстныя мысли невольно пришли намъ на память по слѣдующему случаю:
Нѣтъ сомнѣнія, что мѣсто, обстановка, языкъ воспитаніи оказываютъ сильное воздѣйствіе на душевный и умственный складъ воспитывающихся. Связь съ alma mater, какъ именуютъ обыкновенно учебное заведеніе молодые люди, гдѣ они просвѣтились свѣтомъ науки, одна изъ самыхъ прочныхъ и дорогихъ сердцу связей. Понятно, что связать этою высокою духовною связью Славянъ Балканскаго полуострова съ Россіей), даровать имъ благо знанія и укрѣпить въ ихъ родинѣ естественныя симпатіи къ нашему отечеству — мысль и возвышенная сама по себѣ, и разумная въ политическомъ смыслѣ. Этимъ и объясняется послѣдовавшее въ самомъ началѣ прошлаго царствованія, именно въ 1857 г., одновременно съ разрѣшеніемъ открытія въ Москвѣ Славянскаго Комитета, высочайшее повелѣніе: «молодымъ людямъ славянскаго происхожденія оказывать всякое содѣйствіе для поступленія въ россійскія высшія учебныя заведенія».
Много воспиталось тогда въ русскихъ университетахъ, и особенно Московскомъ (отчасти на казенный счетъ, отчасти на счетъ Московскаго Славянскаго Благотворительнаго Комитета и его Отдѣленій), молодыхъ Славянъ — Болгаръ, Сербовъ, Черногорцевъ; многіе изъ нихъ и понынѣ подвизаются въ работѣ у себя дома, сохраняя неизмѣнно искреннюю преданность Россіи. Они оказались (за исключеніемъ развѣ двухъ-трехъ выродковъ) истинно полезными дѣятелями и для своей родины, и для Русской державы. Къ сожалѣнію, скудныя средства Славянскаго Комитета, и нѣкоторая излишняя бережливость въ расходованіи средствъ казенныхъ именно тамъ, гдѣ такіе расходы были бы для нашихъ политическихъ интересовъ всего нужнѣе, помѣшали умноженію числа стипендій для славянскаго юношества въ томъ размѣрѣ, какой былъ бы желателенъ. Кромѣ того, нельзя не сознаться, что въ то время средняя школа въ самой Россіи, подготовлявшая студентовъ къ университету, стояла не на очень высокомъ уровнѣ; къ учащимся же Славянамъ относились у насъ, къ сожалѣнію, съ еще меньшею взыскательностью, а на переходныхъ и на выпускныхъ экзаменахъ допускали снисходительность до того явную, что это же могло не обратить на себя вниманіе даже у нихъ на родинѣ. Особенно же сильно выдавалась эта снисходительность при сравненіи съ Славянами-воспитанниками Вѣнскаго университета, который не дѣлалъ имъ, при прохожденіи курса, никакого послабленія, вслѣдствіе чего вѣнскіе дипломы стали цѣниться въ Славянскихъ земляхъ дороже русскихъ. Спѣшимъ однако оговориться, что и въ нашихъ университетахъ, въ послѣднія пять-шесть лѣтъ, уже не дѣлали болѣе никакого преимущественнаго снисхожденія учащимся заграничнымъ Славянамъ, — и это тотчасъ же было съ благодарностью замѣчено у Славянъ дома. Мы можемъ засвидѣтельствовать, что всѣ наличные молодые Славяне, по крайней мѣрѣ въ Москвѣ, трудятся теперь основательно и усердно. — Но къ прискорбію, у васъ такимъ исправленіемъ дѣла не ограничились.
Преобразовалась и русская средняя школа. Введена классическая система образованія. Дверь въ университеты могъ открывать только гимназическій аттестатъ, да развѣ семинарское свидѣтельство съ повѣрочнымъ при поступленіи въ университетъ испытаніемъ. Но до 1876 года, въ виду высочайшаго повелѣнія 1857 года, требованіе аттестата зрѣлости на Славянъ не распространялось; они продолжали поступать въ университетъ (такъ дѣлалось у насъ въ Москвѣ) большею частью подготовившись нѣсколько лѣтъ въ духовныхъ семинаріяхъ и по семинарскимъ свидѣтельствамъ, безъ дополнительнаго или повѣрочнаго экзамена, или же по свидѣтельствамъ другихъ русскихъ и заграничныхъ среднихъ учебныхъ заведеній.
Съ 1876 года все перемѣнилось; не только прекратилось «всякое содѣйствіе для поступленія молодыхъ Славянъ въ русскія высшія учебныя заведенія» и для образованія изъ нихъ, по выраженію одного изъ нашихъ дипломатовъ, «полезныхъ и преданныхъ Россіи дѣятелей у себя на родинѣ», — но и вообще дѣлу воспитанія ихъ въ Россіи нанесенъ рѣшительный ударъ.
Пріемъ въ университеты по семинарскимъ свидѣтельствамъ отмѣненъ вовсе, а Славянъ, желающихъ поступить въ россійскіе университеты съ тѣмъ, чтобъ по окончаніи курса получить дипломы на званіе кандидата, лѣкаря или дѣйствительнаго студента, дозволено принимать не иначе, какъ предъявленіи аттестатовъ... Это распоряженіе произвело между учащимися Славянами совершенный переполохъ. Гдѣ имъ взять аттестатовъ зрѣлости! Нельзя же имъ, бѣднякамъ, восемь лѣтъ учиться въ русской гимназіи и потомъ четыре года въ университетѣ, нельзя уже потому, что каждый такой воспитанникъ обошелся бы своимъ благотворителямъ въ Россіи, которые бы согласились содержать его на свой счетъ, не менѣе пяти тысячъ рублей. А дома у себя — гдѣ же имъ взять такого образованія, которое бы равнялось нашему гимназическому! Правда, въ Сербіи имѣется, и кажется не одна, порядочная гимназія, но безъ греческаго языка, а только съ латинскимъ; имѣются таковыя же и около Черногоріи, въ Которѣ и Далмаціи… И вотъ въ 1878 году начальство С.-Петербургскаго учебнаго округа представило въ Министерство народнаго просвѣщенія ходатайство университетскаго совѣта о принятіи въ число студентовъ молодыхъ Славянъ — окончившихъ курсъ въ гимназіяхъ Славянскихъ земель. Но Министерство, въ своей высокой ревности къ принципу чистѣйшаго классицизма, пребыло неумолимымъ: т. е. оно и разрѣшило пріемъ таковыхъ Славянъ въ русскіе студенты, но не иначе пакъ по выдержаніи ими дополнительнаго экзамена изо всѣхъ предметовъ, которые преподаются въ русскихъ гимназіяхъ и которые не преподаются въ славянскихъ. Это равнялось совершенному отказу.
Впрочемъ Министерство допустило для Славянъ не малое, съ своей точки зрѣнія, снисхожденіе. Оно разрѣшило имъ поступать въ русскіе университеты и безъ аттестатовъ зрѣлости, но не въ студента, а въ вольнослушатели. Оно разрѣшило даже имъ, не въ примѣръ русскимъ вольнослушателямъ, держать переходные и выпускные экзамены, но съ тѣмъ, чтобы имъ, какъ бы удачно ни выдержали они испытаніе на лѣкаря или кандидата, хотя бы даже получили по 5 балловъ въ каждомъ предметѣ, ни подъ какимъ видомъ не выдавать дипломовъ Взамѣнъ дипломовъ повелѣно снабжать ихъ только свидѣтельствами о томъ, какіе предметы они слушали и какіе успѣхи оказали, и непремѣнно съ такою оговоркою, что выданный аттестатъ «не предоставляетъ имъ никакихъ правъ по службѣ въ Россіи».
Но когда славянскіе воспитанники Россіи появились у себя на родинѣ съ подобными университетскими аттестатами или свидѣтельствами, а не съ дипломами, каковые выдаются обыкновенно во всѣхъ европейскихъ университетахъ, — славянскія правительства отнеслись къ нимъ болѣе чѣмъ недовѣрчиво, а товарищи, воспитавшіеся въ Вѣнскомъ университетѣ и щеголявшіе своими дипломами, даже съ насмѣшкой. Оговорка о непредоставленіи имъ служебныхъ правъ въ Россіи была растолкована такимъ образомъ: «значитъ — для службы въ Роесіи они никуда не годятся», а потому нашимъ воспитанникамъ и на ихъ родинѣ не стали давать мѣстъ по службѣ. Однимъ словомъ — имъ пришлось бѣдствовать.
А умная и лукавая Вѣна тѣмъ временемъ заявила Славянскимъ землямъ, что она несравненно скромнѣе Россіи и въ дѣлѣ просвѣщенія не простираетъ такъ высоко своихъ требованій, а потому готова принимать въ студенты австрійскихъ университетовъ молодыхъ Славянъ по однимъ свидѣтельствамъ ихъ гимназій, безъ дополнительнаго испытанія… Въ то же время, Сербія, которая въ гимназіяхъ своихъ ввела одинъ только изъ классическихъ языковъ, латинскій, взамѣнъ греческаго сдѣлала обязательнымъ изученіе языка нѣмецкаго. Австрія такимъ классицизмомъ осталась довольна… Толпою устремляются теперь Сербы въ австрійскіе университеты, гдѣ и получаютъ — въ случаѣ вполнѣ удовлетворительнаго экзамена — дипломы, настоящіе дипломы, а не русскіе аттестаты, и безъ всякой оговорки. Само собою разумѣется, что дѣло идетъ не о дипломахъ на званіе ученаго филолога (въ филологи балканскіе Славяне почти и не идутъ), а дипломахъ на званіе медика, юриста и т. п.
Теперь въ русскіе университеты молодые Славяне вновь и не поступаютъ, а остались — застряли можно-сказать, — только немногіе изъ прежнихъ, которые, согласившись поступить въ вольнослушатели (а не въ студенты), все еще полагались на вышеупомянутое, всему Славянству извѣстное высочайшее повелѣніе 1857 года, — все еще надѣялись, что Министерство народнаго просвѣщенія вниметъ наконецъ ходатайствамъ въ ихъ пользу самихъ россійскихъ университетовъ. Не видя однакоже осуществленія своихъ надеждъ, они теперь близки къ отчаянію: что дѣлать? бросать русскій университетъ и направиться за границу? но для этого нѣтъ у нихъ денежныхъ средствъ, да и жаль потерянныхъ даромъ годовъ! Ну такъ оставаться и послѣ блистательнаго экзамена получить не дипломъ, а какой-то аттестатъ, для службы и для медицинской практики на родинѣ вовсе не годный? Что-жъ! придется помириться и съ аттестатомъ, но ужъ развѣ съ тѣмъ, чтобъ наказать и другу и недругу изъ своихъ соотчичей — не соваться впредь за высшимъ просвѣщеніемъ въ Россію… Очень ужъ стала она строга въ оцѣнкѣ высшаго просвѣщенія, даже и по отношенію къ Балканскому полуострову, — строже Вѣны и строже Парижа, потому что, какъ оказывается, и Парижъ поступаетъ по отношенію къ Славянамъ на одинаковыхъ правилахъ съ Вѣной…
Московскіе славянскіе воспитанники почти всѣ поступили въ университетъ еще при нашемъ предсѣдательствѣ въ Московскомъ Славянскомъ Обществѣ (которое вслѣдъ за Берлинскимъ трактатомъ по распоряженію русскаго правительства уничтожено), а потому мы и не могли отказать имъ въ участіи. Мы обращались съ ходатайствомъ за нихъ въ высочайше утвержденную при Азіатскомъ Департаментѣ Коммиссію по образованію въ Россіи южныхъ Славянъ, — въ которую подобныя же ходатайства поступили и отъ Петербургскаго Славянскаго Общества, одновременно съ просьбами отъ самихъ учащихся славянскихъ юношей. Коммиссія съ своей стороны, какъ намъ извѣстно, обратилась нынѣшнимъ лѣтомъ съ ходатайствомъ въ Министерство народнаго просвѣщенія — о предоставленіи молодимъ людямъ южно-славянскаго происхожденія тѣхъ правъ, коими они пользуются въ западно-европейскихъ университетахъ и о выдачѣ имъ вмѣсто аттестатовъ — настоящихъ дипломовъ. Относительно же оговорки на аттестатахъ о непредоставленіи Славянамъ служебныхъ нравъ въ Россіи, Коммиссія, какъ мы слышали, выразила такое мнѣніе, что существенный смыслъ оговорки, т. е. обязательное возвращеніе Славянъ на ихъ родину (для которой Россія ихъ и воспитываетъ), долженъ быть конечно удержанъ, но для итого нѣтъ надобности помѣщать таковую оговорку въ дипломѣ, и совершенно достаточно брать съ молодыхъ людей обязательство о возвращеніи ихъ въ отечество, да сдѣлать по вѣдомствамъ надлежащее распоряженіе о непринятіи ихъ въ Россіи на службу. Съ своей стороны замѣтимъ, что теперь, по освобожденіи Болгаріи, по возведеніи Черногорія и Сербіи въ санъ независимыхъ государствъ, нечего и опасаться, чтобъ Славяне оставались, по окончаніи курса наукъ, такъ-сказать у насъ на шеѣ: слишкомъ сильно нуждаются теперь въ образованныхъ людяхъ у нихъ самихъ, дома.
Нынѣшнимъ же лѣтомъ совѣтъ Московскаго (да кажется и иныхъ русскихъ университетовъ) входилъ, чрезъ свое начальство, въ Министерство съ представленіемъ о томъ, чтобы тѣхъ Славянъ, которые приняты были въ университетъ безъ аттестатовъ зрѣлости въ качествѣ вольнослушателей, но потомъ, при окончаніи курса, выдержали прекрасно на званіе лѣкаря, или кандидата и дѣйствительнаго студента, дозволено было удостоивать вмѣсто аттестатовъ — дипломами. И дѣйствительно, мы имѣемъ теперь въ виду, здѣсь въ Москвѣ, Болгарина Ч., превосходно выдержавшаго испытаніе на лѣкаря, да и поступившаго-то, кажется, въ университетъ только тремя мѣсяцами раньше злополучнаго для Славянъ распоряженія объ аттестатахъ зрѣлости, — и этому несчастному, несмотря на всѣ его чуть не слезныя прошенія, въ дипломѣ на медика отказываютъ!
Однакожъ, какъ намъ сообщаютъ теперь, ничто не могло поколебать вѣрности принципу въ членахъ Совѣта министерства народнаго просвѣщенія. Совѣсть ихъ возмущается при мысли, что русскій ученый дипломъ можетъ быть выданъ лицу, не обладающему гимназическимъ аттестатомъ классической зрѣлости, не вѣдающему греческаго языка: это роняетъ честь и достоинство русскаго диплома!… Мы вполнѣ цѣнимъ строгое отношеніе въ принципамъ, но вѣдь дѣло идетъ здѣсь не о Россіи, и не о молодыхъ людяхъ предназначенныхъ для дѣятельности въ нашемъ отечествѣ. По нашему скромному разсужденію, какая бы, казалось, надобность нашему учебному вѣдомству очень печалиться о томъ, что гдѣ-нибудь въ Македоніи или около Албанскихъ планинъ будетъ заниматься медицинскою практикою медикъ, хотя и отличный, но безъ твердаго знанія всѣхъ тонкостей греческой грамматики?! Чѣмъ же компрометтируется честь русскаго диплома, если снабженный онымъ хорошій юристъ и даже латинистъ будетъ въ Бѣлградѣ творить съ достоинствомъ судъ и правду, хотя бы онъ" какъ классикъ, и хромалъ на одно колѣно, т. е. на греческое? Что намъ до этого классическаго увѣчья, если само мѣстное правительство признаетъ аттестаты зрѣлости своихъ гимназій съ однимъ латинскимъ языкомъ — вполнѣ для своей страны удовлетворительными?… Вѣдь строгій классицизмъ въ образованіи не можетъ же на Балканскомъ полуостровѣ насадиться вдругъ разомъ; да и у насъ-то ему вѣдь всего безъ году недѣля! Вѣдь, съ точки зрѣнія министерскаго Совѣта, если быть логически послѣдовательнымъ, надобно было бы отнять университетскій дипломъ даже у большей части нынѣшнихъ русскихъ докторовъ и юристовъ, получившихъ гимназическое образованіе лѣтъ 10—12 тому назадъ? Къ самомъ дѣлѣ, если нельзя нашему Министерству стерпѣть, чтобы на Балканскомъ полуостровѣ лѣчили съ русскимъ дипломомъ на лѣкаря, но безъ знанія греческаго языка, то какъ же, напримѣръ, можетъ оно терпѣть доктора Ботвина, который позволяетъ себѣ въ самомъ Петербургѣ, въ самомъ пеклѣ нашего классическаго просвѣщенія, не только лѣчить, но даже и вылѣчивать людей безъ гимназическаго аттестата зрѣлости?! Не подвергнуть ли и его дополнительному въ греческомъ языкѣ испытанію? Но въ такомъ случаѣ доктору Боткину пришлось бы навѣрное лишиться диплома, такъ какъ не подлежитъ сомнѣнію, что онъ не выдержалъ бы греческаго экзамена нынѣшняго гимназическаго восьмиклассника, сбился бы въ удареніяхъ и получилъ бы много что тройку!
Конечно, ревнители классицизма quand même могутъ привести — не даромъ же они классики — извѣстное изреченіе: fiat justitia et per eat mundus! Но въ настоящемъ случаѣ это pereat — никому другому, какъ русскимъ же государственнымъ политическимъ интересамъ…
Между тѣмъ именно въ нынѣшнемъ году состоялся первый выпускъ изъ Пловдивской (Филиппопольской) гимназіи, основанной вслѣдъ за освобожденіемъ нами Болгаріи изъ-подъ турецкато ига. Понятно, что воспитанники ея обратились въ Россію съ просьбами о дозволеніи довершить имъ свое образованіе въ* русскихъ университетахъ… Но, если справедливо полученное нами свѣдѣніе, суровые классики въ Совѣтѣ нашего министерства, справясь, что въ Филиппопольской гимназіи — horrible — не преподается греческій языкъ, а только одинъ латинскій, не поддались слабости, хотя, говорятъ, и не безъ боли въ сердцѣ: не могутъ! это выше ихъ силъ и даже разумѣнія!… Честь русскаго диплома не позволяетъ!…
А Вѣна хихикаетъ, радостно потираетъ руки и привѣтливо мигаетъ Филиппополю… «Къ намъ, пожалуйте къ намъ, наша дверь для васъ настежь»… И гурьбой потянутся Болгаре въ гостепріимную Вѣну.
Но, кажется, рѣшеніе Совѣта не обязательно для г. министра. На него только и на его государственный умъ мы и возлагаемъ надежды. Если же это рѣшеніе измѣнено быть не можетъ, даже не смотря на ходатайство нашихъ дипломатовъ, — то мы просимъ, мы молимъ министра только ужъ объ одномъ: сжалиться надъ наличными Славянами-воспитанниками, дозволить имъ благополучно докончить курсъ и при удовлетворительномъ экзаменѣ не отказать имъ въ выдачѣ диплома. Это вѣдь будутъ уже послѣдніе славянскіе воспитанники. Больше ихъ уже не будетъ; не станутъ они больше стучаться въ нашу дверь… Развѣ настанетъ время, когда и на Балканскомъ полуостровѣ процвѣтетъ наконецъ классическая система во всей своей строгости?… Но не поздно ли будетъ? Чѣмъ усиленнѣе станемъ мы содѣйствовать наполненію юго-славянскихъ странъ австрійскими воспитанниками и преданными ей дѣятелями, тѣмъ успѣшнѣе и скорѣе подготовимъ и на Балканскомъ полуостровѣ торжество Австріи — не въ одномъ только экономическомъ отношеніи…
Когда въ первый разъ было получено нами извѣстіе, что болгарскій радикалъ «Данковъ», возвращенный изъ ссылки по настоянію русскаго министра-президента, имѣлъ у князя Александра аудіенцію и между ними произошло полное примиреніе и соглашеніе, мы поспѣшили сообщить эту новость, случайно бывшему въ Москвѣ, одному изъ нашихъ дипломатовъ хорошо знакомому лично съ болгарскими дѣлами и партіями, — и первымъ его словомъ было слѣдующее: «Данковъ помирился съ княземъ?.. Ну такъ онъ же его и постарается сбыть… Какъ это сдѣлается, я не знаю, но настолько знаю Данкова и его умъ, что не вѣрю въ возможность его искренняго примиренія* Ручаюсь вамъ, да вы скоро увидите и сами, послѣдствія этого примиренія окажутся не въ добру — именно лично для князя». Мы не придали въ то время особеннаго значенія этому предсказанію, но невольно вспомнили о немъ при недавнемъ coup d'état въ Болгаріи и особенно при чтеніи послѣднихъ удивительныхъ «приказовъ» князя Александра «по арміи». Разгнѣвавшись на русскую верховную власть, за то, что она отозвала назадъ въ Россію (правда, безъ соблюденія обычныхъ приличій, но послѣ уже безцеремоннаго поступка князя съ представителемъ Россіи и съ русскими министрами) двухъ княжихъ наперсниковъ, состоящихъ въ его свитѣ, русскаго генерала Лѣсоваго и русскаго штабсъ-капитана Полpикова, сей юный, сотворенный Россіею князь немедленно отдалъ два слѣдующіе приказа, напечатанные въ оффиціальной болгарской газетѣ. Въ первомъ изъ нихъ онъ объявляетъ во всеобщее свѣдѣніе Болгарамъ, что такъ какъ русское правительство совершило эта отозваніе безъ его согласія и даже вѣдома, то онъ за это изгоняетъ изъ своей свиты всѣхъ остальныхъ русскихъ офицеровъ, — хотя, не безъ умысла прибавляетъ князь, они и оказали весьма полезныя услуги и ему и Болгаріи; однимъ словомъ, онъ изгоняетъ ихъ ни за что ни про что, а въ отместку!.. Лишивъ такимъ образомъ Болгарію этихъ полезныхъ людей, князь, опять-таки какъ бы въ отместку той же Русской державѣ, вторымъ своимъ приказомъ велитъ немедленно вернуться въ Софію всѣмъ молодымъ болгарскимъ офицерамъ, которые заканчиваютъ свое военное образованіе въ Россіи и удостоены даже на это время зачисленія въ ряды русской арміи… Другими словами, желая наказать русское государство, князь изволитъ наказывать Болгарію, лишая болгарскихъ офицеровъ надлежащаго образованія и чести сослуженія съ тою арміей, которая своею кровью освободила и возсоздала Болгарію!!. Эти приказы могутъ быть объяснены или развѣ состояніемъ' такого «аффекта», который даже и на судѣ даетъ человѣку привилегію невмѣняемости, — но въ такомъ случаѣ можетъ возникнуть вопросъ о правоспособности съ точки зрѣнія психіатровъ, — или же… Пожалуй, хоть коварными кознями г. Цанкова, если стать на точку зрѣнія вышеупомянутаго дипломата! Желая сбыть ненавистнаго ему «принца Баттенберга», ужъ и въ самомъ дѣлѣ не пользуется ли знаменитый старый болгарскій патріотъ свойственною юности князя неопытностью и легкомысліемъ (очень уже крайнимъ, надо признаться), съ тѣмъ, чтобъ поссорить его съ Россіей, заставить его «противъ рожна прати»?.. Мысъ своей стороны вовсе не склонны приписывать г. Цанкову какъ бы роль Яго въ Шекспировой драмѣ, и если привели себѣ на память эту не нашу догадку, то лишь потому, что до сихъ поръ затрудняемся пріискать объясненіе поступкамъ князя и его новаго министерства, въ которомъ, г. Цанковъ занимаетъ не послѣднее мѣсто. Г. Цанковъ имѣетъ репутацію человѣка очень умнаго и горячо любящаго свое отечество патріота; онъ теперь и ближайшій совѣтникъ князя. Но гдѣ же его умъ и гдѣ же его патріотизмъ, если дѣйствія «конституціоннаго государя», за которыя отвѣтственность несетъ не иной кто, какъ министерство, направлены къ оскорбленію Россіи, компрометируютъ предъ Россіей и всѣмъ свѣтомъ не только лично князя Александра, но честь, нравственное достоинство, наконецъ миръ и благополучіе самого Болгарскаго народа? Какимъ умомъ и патріотизмомъ могутъ быть оправданы такія государственныя мѣры, какъ уничтоженіе народнаго ополченія или милиціи, такъ прекрасно подготовленной русскимъ военнымъ управленіемъ, или какъ дезорганизація превосходнаго войска, созданнаго для Болгаріи русскими офицерами и унтеръ-офицерами, и которое безъ сомнѣнія немедленно придетъ въ совершенное разстройство, какъ скоро русскіе начальники и инструкторы покинутъ Болгарію? Развѣ могутъ быть въ этомъ княжествѣ, существующемъ всего какихъ-нибудь пять лѣтъ, опытные болгарскіе офицеры, съ военными традиціями и въ потребномъ числѣ?! Мы видимъ, что князь Болгарскій не дозволяетъ даже и небольшому числу молодыхъ Болгаръ докончить военное образованіе начатое ими въ Россіи! Остается только предположить, что онъ отправить ихъ доучиваться въ Вѣну, или что болгарскіе министры вмѣстѣ съ своимъ княземъ имѣютъ въ виду замѣстить русскихъ офицеровъ германскими и австрійскими?.. Во всемъ этомъ, съ точки зрѣнія болгарскихъ интересовъ, нѣтъ ни ума, ни патріотизма, но съ точки зрѣнія интересовъ враждебныхъ болгарскимъ — задуманныя и частью исполненныя уже мѣры очень умны и желанны… патріотизму австрійскому… Неужели же слѣдуетъ допустить высказанное нѣкоторыми газетами предположеніе, будто Цанковъ и Ко (т. е. его либеральная партія) просто соблазнились властолюбіемъ, а нѣкоторые изъ нихъ и корыстолюбіемъ, прельстились министерскими портфелями, высокими окладами жалованья и возможностью иныхъ выгодныхъ акциденцій, и такимъ образомъ продались и предались той новой политикѣ, которая такъ противорѣчивъ и выгодамъ Болгаріи, и требованіямъ народнаго духа? Мы не беремся отвѣчать утвердительно на этотъ вопросъ, хотя г. Немировичъ-Данченко и свидѣтельствуетъ, въ недавнемъ письмѣ изъ Рущука, въ «Новостяхъ», что Цанковъ своимъ вступленіемъ въ министерство лишился теперь всякой популярности и симпатіи въ. Болгарскомъ народѣ, — и хотя мы вообще не слишкомъ высокаго мнѣнія о доблестяхъ Болгаръ стараго закала — воспитавшихся при турецкомъ режимѣ, въ турецкой школѣ и въ традиціяхъ восточной нравственности. Мы не можемъ также допустить толкованіе, что болгарскихъ либераловъ подкупила не корысть, а пламенная любовь къ конституціонализму, однимъ словомъ обѣщаніе князя возстановить Тырновскую конституцію: не ложемъ потому, что эти страстные любовники конституціи тотчасъ же отпраздновали ея возстановленіе самымъ грубѣйшимъ нарушеніемъ Тырновскаго органическаго устава и уступками князю самаго неконституціоннаго свойства.
Все это трудно поддается объясненію. А между тѣмъ не возможно и сомнѣваться, что князь Александръ дѣйствительно послѣдовалъ чьимъ-то дурнымъ, коварнымъ совѣтамъ, обнадежжлся чьей-то сильной, по его мнѣнію, поддержкой, и не надѣленный въ то же время достаточною прозорливостью и самообладаніемъ, сгоряча и спроста попался самъ въ разставленную ему сѣть. Оставимъ пока г. Цанкова и вообще Болгаръ въ сторонѣ: дипломаты и государственные правители они еще несовсѣмъ искусные и сами о себѣ едва ли бы когда отважились на дѣло въ Болгаріи совершившееся. Поищемъ совѣтчиковъ и вдохновителей всего этого «государственнаго переполоха», учиненнаго княземъ Александромъ, гдѣ-нибудь внѣ княжества, на сторонѣ…
Князь Александръ, какъ извѣстно, въ бытность свою въ Москвѣ, во время коронаціи, не имѣлъ успѣха во многихъ своихъ ходатайствахъ и домогательствахъ, между прочимъ объ отозванія русскихъ министровъ, имъ же самимъ избранныхъ и выпрошенныхъ у русской верховной власти. Извѣстно также, что эти послѣдніе убѣдились въ необходимости сокращенія срока полномочіямъ присвоеннымъ себѣ княземъ два года тому назадъ, такъ какъ никакого блага странѣ отъ этихъ полномочій не вышло., а лишь одинъ вредъ: образовалась именно около князя, благодаря вліянію австрійскаго дипломатическаго агента (русскаго даже и не было въ теченіи послѣдняго года!), цѣлая «камарилья» или клика «консерваторовъ», съ явными австрофильскими тенденціями и съ сильными поползновеніями къ наживѣ… Изъ Россіи онъ уѣхалъ болѣе или менѣе неудовлетворенный. Онъ предполагалъ (какъ это многіе отъ него въ Москвѣ лично слышали) провести лѣто въ Карлсбадѣ и Дармштадтѣ и не присутствовать въ Софіи во время засѣданій національнаго собранія, созваннаго по желѣзнодорожному вопросу. Но остановившись въ Берлинѣ, посѣтивъ Вѣну, — онъ перемѣнилъ весь свой планъ и очутился въ Болгаріи, совершенно неожиданно, гораздо ранѣе назначеннаго имъ срока и не предупредивъ даже о томъ своего министра президента (генерала Соболева), который преспокойно оставался въ Россіи и поспѣшилъ въ Болгарію лишь по извѣщенію нашего министерства иностранныхъ дѣлъ. Что же произошло въ Берлинѣ? Въ отвѣтъ укажемъ на слова одной берлинской газеты, приведенныя въ статьѣ нашего берлинскаго корреспондента въ 20 No «Руси», — замѣчательныя уже потому, что они появились въ свѣтъ во время пребыванія князя въ этомъ городѣ, когда никто изъ насъ въ Россіи и не предполагалъ скораго наступленія «болгарскихъ событій». Вотъ они: «Князь Болгарскій до вчерашняго вечера гостилъ въ стѣнахъ Берлина. Онъ нашелъ отмѣнный пріемъ при дворѣ; онъ былъ привѣтствованъ княземъ Бисмаркомъ и графомъ Гацфельдомъ (бывшимъ германскимъ посланникомъ въ Константинополѣ). Но никто не даетъ себѣ труда спросить: какіе политическіе мотивы служатъ основаніемъ этому совѣщанію? Прямо сказать: конечно цѣлью его пріѣзда сюда теперь не было желаніе явиться въ качествѣ турецко-русскаго вассала съ московскихъ коронаціонныхъ торжествъ. „Тутъ“ — продолжаетъ загадочно газета — „представляется цѣлая серія соображеній, которыя могли показаться важными князю Болгарскому, напримѣръ — выиграть болѣе интимное сближеніе съ Берлинскимъ кабинетомъ. Конференціи, которыя онъ имѣлъ съ руководителями нашего министерстерства иностранныхъ дѣлъ, должны, какъ думаютъ въ хорошо освѣдомленныхъ сферахъ, необходимо укрѣпитъ его (т. е. князя) положеніе… Уже нѣсколько мѣсяцевъ какъ русскіе властелины (?!) въ Болгаріи, водящіе на помочахъ князя и его министерство, усердно стремятся образовать тѣсное единеніе между маленькими дунайскими государствами и Греціей, и соглашеніе это направляется прямо противъ Австро-Венгріи, — такъ что эти старанія въ значительной степени привлекли на себя вниманіе и германской дипломатіи“… Кстати, приведемъ здѣсь и не очень давній отзывъ знаменитой консервативной берлинской газеты „Kreuz-Zeitung“ о томъ, что „миссія Австріи на Востокѣ дѣло въ Берлинѣ безповоротно рѣшенное“ и что Россія не дурно сдѣлаетъ, если сама, покорившись „роковой необходимости“, станетъ „способствовать укрѣпленію этого убѣжденія среди Славянъ Балканскаго полуострова“!..
Вотъ какими внушеніями окруженъ былъ въ Берлинѣ бывшій германскій принцъ Баттенбергъ, бывшій офицеръ прусской службы и сынъ бывшаго фельдмаршала — лейтенанта службы австрійской, — затѣмъ, по милости и волѣ Русскаго Государя, произведенный въ князи Болгарскіе! Можно ли даже и требовать отъ молодаго князя жестокосердаго отреченія отъ всего, что всякому кровному Германцу дорого и завѣтно?… Отправившись въ Вѣну, онъ получилъ безъ сомнѣнія и тамъ не менѣе убѣдительныя внушенія, а вмѣстѣ и болѣе точныя указанія способа дѣйствій, отъ графа Кальноки. По крайней мѣрѣ еще будучи въ Вѣнѣ князь Александръ затребовалъ чрезъ своякъ людей представленія себѣ отъ болгарскаго е Державнаго Совѣта» о настоятельной будто бы необходимости немедленно удалить русскихъ министровъ и прекратить пріемъ на службу русскихъ офицеровъ: представленіе и послѣдовало, но за подписью только 4-хъ членовъ, — остальные подписать отказались… Въ то же время берлинскія, но въ особенности австрійскія газеты, какъ бы по данному знаку, затрубили объ опасностяхъ угрожающихъ европейскому миру отъ русскаго деспотизма въ Болгаріи, о безпорядкахъ и смутахъ въ княжествѣ по винѣ Россіи, и т. д. и т. д. Что послѣдовало затѣмъ — извѣстно.
По всему однако же видно, что несчастный князь Болгарскій былъ только игрушкою австрійской политики, временно нужною ей для достиженіи своей цѣли. Австрія домогалась прежде всего и пуще всего соединенія болгарскихъ желѣзныхъ дорогъ съ австрійскими, такого соединенія, которое давало бы ей возможность возить по рельсамъ товары (а въ потребномъ случаѣ и войско) и въ Софію, я въ Салоники, и обходнымъ путемъ въ Константинополь. Этого она теперь и добилась, по крайней мѣрѣ въ принципѣ. Національное болгарское собраніе, по удаленіи уже русскихъ министровъ, руководимое министерствомъ Данкова и Ко, безусловно и единогласно вотировало это соединеніе. Далѣе: Австріи безъ сомнѣнія лучше чѣмъ кому-либо извѣстна нерасторжимость связи Болгаріи съ Россіей, но внести смуту въ эти отношенія, хотя бы даже на время, было все же для Австріи не безвыгодно, особенно когда представлялся для того такой удобный инструментъ какъ князь Александръ. Призракъ вмѣшательства Европы, — конечно не болѣе какъ призракъ, — долженъ былъ, по соображеніямъ австрійскихъ политиковъ, конечно побудить Россію взойти не только въ объясненіе, но также я въ нѣкоторое соглашеніе съ Берлиномъ и Вѣною, — а этого только и требовалось. Начнутся переговоры, и Австрія, «руководимая безпристрастіемъ», безъ сомнѣнія уступитъ Россіи Болгарію, признаетъ законность русскаго вліянія на эту часть Балканскаго полуострова, но подъ условіемъ разныхъ не безполезныхъ для нея оговорокъ… По крайней мѣрѣ въ такомъ смыслѣ представляется намъ, странный повидимому, но вѣроятно расчитанный и взвѣшенный во всѣхъ своихъ частностяхъ, политическій маневръ австрійскаго правительства.
Ни съ того, ни съ сего, графъ Кальноки, въ отвѣтѣ своемъ венгерской делегаціи, выгородивъ конечно отъ упрека собственно русскій кабинетъ, но сваливъ вину на воинственную, будто бы агитацію русской печати, указалъ на Россію какъ на единственную державу угрожающую спокойствію Европы. При этомъ онъ нашелъ нужнымъ выразиться, что если Россія и нападетъ на Австрію, то Австрія не будетъ одна, т. е. далъ понять, что въ силу союза съ Германіей, Россіи придется имѣть дѣло и съ нею… Само собою разумѣется, такое заявленіе въ устахъ дипломата, какъ бы равнявшееся прямому вызову брошенному въ лицо Россіи, не могло не произвесть въ австрійской и германской публикѣ сильнѣйшее возбужденіе. Вслѣдъ затѣмъ, берлинскія газеты поспѣшили пояснить, что союзъ Германіи съ Австріей заключенъ въ интересѣ мира, т. е. что на стражѣ этого сокровища стоятъ два нѣкіихъ ангела съ обнаженными мечами, и всякій, кто захочетъ имѣть и свою часть въ этомъ сокровищѣ, долженъ за полученіемъ оной вступать въ сдѣлку съ обоими ангелами. Черезъ два дня. полагая вѣроятно, что надлежащій эффектъ на кого слѣдуетъ произведенъ, графъ Кальноки, въ отвѣтъ другой делегаціи, какъ бы взялъ свои слова назадъ и подтвердилъ, что Россія о войнѣ и не думаетъ, что отношенія ея къ Австріи самыя дружественныя, однимъ словомъ: погрозивъ Россіи за два дня, открылъ теперь перспективу мирнаго соглашенія. Вся эта фальшивая тревога произведена была повидимому единственно для того, чтобъ выше поднять цѣну успокоенія, и вся эта фальшивая аттака не имѣла, кажется, другой цѣли, какъ именно ту, чтобъ придать значеніе отступленію и отдать чужой товаръ самому хозяину — въ видѣ великодушной, вслѣдствіе взаимнаго уговора и конечно съ выгодою для себя! Вамъ неизвѣстно, какія сношенія происходили у Россіи съ упомянутыми державами: мы убѣждены, что они велись нашею дипломатіею съ достоинствомъ и твердостью, но все же Россіи пришлось переговариваться, опредѣлять характеръ русскихъ отношеній къ Болгаріи и согласовать ихъ съ условіями «европейскаго мира»!.. Понятно, что переговоры должны были увѣнчаться успѣхомъ, и думаемъ, что обѣимъ западнымъ державамъ это было очень хорошо извѣстно впередъ и заранѣе, до начала всей этой ложной тревоги…
Истолковательница послѣдней рѣчи гр. Бальноки, газета «Neue freie Presse» не замедлила пояснить тономъ совершенно оффиціознымъ, что Россіи и Австріи именно очень не трудно, и именно въ дѣлахъ на Востокѣ, придти къ желанному соглашенію, предъявивъ опредѣленныя требованія, спокойно обсудивъ ихъ, сдѣлавъ взаимныя уступки, и т. д. «Австріи — выразилась она — должно оставить всякія попытки умалить русское вліяніе въ Болгаріи… Въ Вѣнѣ не будутъ возставать противъ воззрѣнія Русскихъ, что настоящія болгарскія событія имѣютъ значеніе только мѣстное. Въ какія бы отношенія ни сталъ князь Болгарскій къ Россіи — это его личное дѣло Европа (а также и Австро-Венгрія) не обязана поддерживать его протесты противъ русской опеки. Россія не помѣшала народному собранію утвердить желѣзнодорожную конвенцію; Австрія не должна мѣшать Россіи оберегать ея авторитетъ въ Болгаріи, лишь бы Болгарія не сдѣлалась передовымъ постомъ, откуда будетъ нарушенъ миръ Австріи, лишь бы изъ Болгаріи не наносили ущерба экономическимъ и торгово-политическимъ интересамъ…
Участь принца Баттенберга, заключаетъ газета, зависитъ отъ его собственнаго поведенія: не удастся ему отстоять свой престолъ вслѣдствіе сопротивленія Россіи, ему также спокойно позволятъ уйти, какъ позволили ему надѣть болгарскую корону!»
Бѣдный принцъ Баттенбергскій!… Каково же ему читать теперь эти строки, послѣ всѣхъ недавнихъ берлинскихъ и вѣнскихъ почестей и внушеній, послѣ всѣхъ оффиціозныхъ возгласовъ въ пользу его противъ Россіи, которыми была переполнена австрійская печать предъ и вслѣдъ за послѣднимъ болгарскимъ переворотомъ! Не знаемъ — какъ въ концѣ-концовъ устроится положеніе легковѣрнаго и неразумнаго принца. Несомнѣнно одно, что связь Россіи съ Болгаріей и ея народомъ не потерпѣла, да и не можетъ потерпѣть никакого ослабленія, — но этого недостаточно. На Россіи по отношенію къ Болгаріи лежитъ святая обязанность, возложенная на нее и ея положеніемъ, какъ сильной Славянской державы, и самымъ подвигомъ освобожденія и возрожденія Болгарскаго народа. Не можетъ, не должна она допустить, чтобы созданная ею Болгарія стала достояніемъ чужихъ и мѣстныхъ властолюбцевъ и проходимцевъ, и жертвою ихъ алчной корысти.
Но для исполненія этой обязанности, необходимо самой Россіи умѣть понять и сознать ее, понять и сознать свое собственное историческое призваніе въ мірѣ и вести политику вполнѣ согласную съ ея достоинствомъ, съ интересами и съ духомъ своего народа. Во всемъ, что теперь совершается въ Болгаріи, прежде всего виновата сама Россія или та фальшивая политика, которою она руководилась въ послѣдніе годы прошлаго царствованія…. подъ руководствомъ фальшиво прославленнаго россійскаго канцлера!
Съ Запада дуетъ миролюбіемъ, и на этотъ разъ настолько рѣзко и чувствительно, что въ подлинномъ свойствѣ дуновенія нельзя сомнѣваться. Слава Богу! Вооруженный, хотя и не то что миръ разоружившійся, перековавшій «мечи на орала», однако все же лучше войны, и не только войны, но и того неопредѣленнаго состоянія, которое можно назвать полумиромъ и которымъ характеризовались до самыхъ послѣднихъ дней отношенія къ Россіи ея ближайшихъ сосѣдей. Правда, Германія хвалится, что куетъ миръ уже издавна, съ самаго окончанія Берлинскаго конгресса; только тѣмъ и занята, чтобы заключить кого-нибудь въ оковы мира; съ этою цѣлью и «лиги» или заговоры мира устроиваеть; но кромѣ того, что не всѣмъ эти оковы впору, не всякій охотился стать узникомъ миролюбивыхъ замысловъ германскаго канцлера, — оказалось до очевидности, что немыслима для Европы никакая благоденственная тишина, обусловленная воинственными угрозами Русской державѣ. Въ самомъ дѣлѣ, какъ ни сладкогласно пѣлись гимны миру правителями и дипломатами срединнаго европейскаго материка, но трудно было этому пѣнію внушить Европѣ спокойствіе среди той суетливой, назойливой, запальчивой вражды къ Россіи, которою свистѣла, шумѣла, галдѣла до оглушенія германская и австрійская пресса. Въ послѣднее время она представляла подобіе дружной военной на насъ аттаки, какъ бы по чьей-то командѣ: «въ перья!».. Насъ то-и-дѣло кроили и дѣлили; пасквили, памфлеты, брошюры, передовыя газетныя статьи о походѣ на русскую территорію, съ соображеніями стратегическими и даже политическими на случай успѣха (который, при нашей пресловутой теперь въ Европѣ «слабости во всѣхъ отношеніяхъ», представлялся несомнѣннымъ), сыпались какъ картечь изъ митральёзы. Печать и въ Австро-Венгріи и въ Германіи конечно свободна, но по вопросамъ внѣшней политики она не имѣетъ привычки дѣйствовать слишкомъ рѣзво въ разладъ съ верховнымъ правительствомъ… Русская журналистика не столько оскорблялась, сколько сердечно огорчалась таковымъ непристойнымъ и незаслуженнымъ Россіею сосѣдскимъ поведеніемъ и пыталась вѣжливо урезонить расходившееся «общественное мнѣніе» этихъ просвѣщенныхъ, странъ, — но ее же и притянули къ отвѣту! ее же именно и благоволилъ австрійскій министръ графъ Кальноки, публично, предъ высшимъ имперскимъ парламентомъ, обвинить въ бранномъ задорѣ! А теперь, опять словно по командѣ, всѣ главнѣйшіе органы австро-венгерской и германской прессы бьютъ отбой, слагаютъ пѣсни миру, выдаютъ похвальный аттестатъ русскому кабинету, гладятъ по головкѣ, снисходительно, русскую печать и объявляютъ внушительно, что на политическомъ горизонтѣ все обстоитъ благополучно, но обстояло бы еще благололучнѣе, еслибъ не было… нѣкоторыхъ черныхъ зловѣщихъ въ Россіи точекъ. Точки же эти — русскіе панслависты. Они одни угрожаютъ миру. Не будь ихъ — была бы тишь да гладь, и никакія бы жертвы не пищали, и Альзасцы, вѣроятно, благословляли бы свою судьбу, и Босняки только бы умилялись, отбывая Австрійцамъ воинскую и податную повинность… Вслѣдствіе таковыхъ заграничныхъ обвиненій, заговорили вновь «о панславистахъ въ Россіи» и многія наши газеты. Однѣ всячески отрицаютъ ихъ существованіе, но допускаютъ, что въ Россіи есть-таки въ извѣстной степени сочувствіе къ Славянамъ, которое впрочемъ оправдывается естественностью родственныхъ чувствъ. Другія, хмурясь, замѣчаютъ на это, что оно пожалуй и дѣйствительно такъ, но и родственниковъ надо любить съ умѣренностью и акуратностью, руководствуясь прежде всего собственными интересами; третьи возглашаютъ, что всякому славянскому вопросу и всякимъ славянскимъ симпатіямъ наступилъ теперь конецъ, и Россіи нужно теперь помышлять только «о цивилизаціи». При этомъ «Русскій Курьеръ» съ истинно-рабьимъ усердіемъ доноситъ своей барынѣ — Западной Европѣ или въ частности своимъ «высококультурнымъ» госпожамъ Австро-Венгріи и Германіи, что напрасно-де отрицаютъ бытіе панславистовъ въ Россіи, что они имѣются, только подъ кличкой «славянофиловъ», которые вовсе не вымерли, а еще живы; что отъ нихъ-де вся и бѣда, они и послѣдней-то русской войны виновники, ихъ-то и слѣдовало бы искоренить, какъ гибель, какъ чуму, какъ язву нашихъ мѣстъ… Оставимъ, впрочемъ, наши газеты въ сторонѣ я займемся «черными точками» смущающими иностранныя правительства и публицистовъ.
Что такое панславизмъ или въ буквальномъ переводѣ — всеславянство? Существуетъ ли онъ? И да, и нѣтъ. Онъ не существуетъ ни какъ политическая партія, ни какъ политическая программа, ни даже какъ опредѣленный политическій идеалъ. Объединеніе всѣхъ Славянъ восточныхъ и западныхъ въ одно политическое тѣло даже и въ мечтахъ никому доселѣ въ точномъ образѣ не представлялось. Но панславизмъ несомнѣнно имѣетъ бытіе какъ присущее въ наше время всѣмъ многоразличнымъ вѣтвямъ Славянскаго племени сознаніе ихъ славянской общности или единоплеменности. Эта общность не имѣетъ, какъ таковая, ни формы, ни инаго внѣшняго выраженія; да и трудно было бы ей повидимому найти ихъ себѣ при разнообразіи всѣхъ этихъ вѣтвей, отличающихся другъ отъ друга и вѣроисповѣданіями, и внѣшними историческими судьбами, и нарѣчіями, и алфавитомъ: однѣхъ азбукъ славянскихъ можно насчитать семь или восемь!.. Ни одна изъ вѣтвей и не думаетъ поступаться въ пользу другой своею этнографическою или пожалуй мѣстною «національною» особенностью… Но при всемъ томъ, вопреки этому разнообразію, всѣ онѣ слышатъ въ себѣ близкое родство духа, всѣ онѣ въ наши дни сознаютъ себя какъ бы членами одного духовнаго и нравственнаго цѣлаго… Всѣ эти Чехи, Словаки, Словенцы, Хорваты, Сербы, Болгаре, — всѣ они, вмѣстѣ съ пробужденіемъ къ національной жизни, пробудились не только какъ Чехи, Словаки, Словенцы и пр., но и какъ Славяне. Ибо не какъ Чехи, Словаки, Словенцы и пр., взятые порознь, призваны они ко всемірно-исторической роли, но какъ Славяне и черезъ Славянство: только этою стороною своего бытія, только какъ части міроваго племени Славянскаго, могутъ они достигнуть и міроваго значенія въ исторіи. Внѣ этой обще-славянской стороны, или измѣнивъ идеѣ Славянства, они — ничто. Одною своею этнографическою особенностью не въ состояніи они спасти свою духовную самостоятельность отъ насилія и соблазновъ чуждыхъ народовъ, болѣе чѣмъ они мощныхъ культурою, энергіей воли, самомнѣніемъ и внѣшнею крѣпостью.
Носительница этой идеи Славянства, воплотившая ее въ самомъ своемъ бытіи — Россія. Этимъ и объясняются всѣ вольныя и невольныя тяготѣнія къ ней прочихъ, разсѣянныхъ и разрозненныхъ отраслей Славянскаго племени. Она уже сама цѣлый міръ, — міръ, который стоитъ о себѣ и самъ собою, не извнѣ получаетъ, а самъ изъ себя раскрываетъ свое призваніе, — міръ противополагающій себя Западу: и своимъ отличнымъ отъ него вѣроисповѣданіемъ, и своею не общею съ нимъ исторіею, и всѣми коренными началами соціальнаго, гражданскаго, политическаго своего быта, особымъ нравственнымъ и духовнымъ складомъ своего народа. Ему, русско-славянскому міру, передалъ въ наслѣдіе и въ береженіе православный Востокъ всѣ сохраненныя имъ сокровища вѣрующаго духа, когда изнемогъ самъ для исторической жизни и порабощенъ былъ ордами магометанскими; ему, русско-славянскому міру, передала умирающая Восточная Имперія свой вѣнецъ и свое неисполненное призваніе. Но представитель Востока и наслѣдникъ Византіи, этотъ русско-славянскій міръ не сталъ ни Востокомъ, ни Византіей, а расположись между Востокомъ и Западомъ, дерзновенно рѣшилъ воспринять въ себя и всѣ сокровища знанія и мысли западнаго человѣчества. Какъ совершитъ онъ за себя и за все Славянство этотъ подвигъ сочетанія и претворенія въ единое органическое духовное цѣлое сихъ богатствъ Востока и Запада, — это вопросъ грядущихъ временъ, и не о немъ теперь рѣчь, — а рѣчь о томъ, что къ концу XVII вѣка, преодолѣвъ всѣ противопоставленныя препятствія, вырвалась Россія (или въ лицѣ ея русско-славянскій православный міръ) на арену всемірной исторіи.
Много уже къ тому времени безвозвратно погибло отдѣльныхъ Славянскихъ племенъ. Вся Сѣверная и Восточная Германія стоитъ на костяхъ славянскихъ, или на славянской подпочвѣ. Кровава, упорна была борьба славянскихъ поселеній вдоль Эльбы и Балтійскаго Поморья съ германскими рыцарями и ихъ дружинами, начиная съ Карла Великаго, — но объ этомъ непререкаемомъ приговорѣ исторіи нечего уже и вспоминать. Оставшихся въ живыхъ, въ предѣлахъ современной Западной Европы, Славянъ — Россія, при Петрѣ, застаетъ въ видѣ разрозненныхъ оазисовъ среди побѣдоносныхъ чуждыхъ имъ элементовъ. Къ дѣйствію грубой враждебной силы присоединилось и насиліе духовное. Римская Курія, воплотившая въ себѣ все древнее властолюбіе Рима и всю духовную сущность Запада, порвала ихъ связь съ Востокомъ, отъ котораго они приняли первоначально свѣтъ истинной вѣры, и посягнула такъ-сказать на самую душу этихъ Славянскихъ племенъ. Олатинились и Чехи, и Хорваты, и Словенцы, и Словаки, но не сразу и не безъ борьбы, — однакоже латинство не уберегло ихъ національной самостоятельности. Славянская природа Чеховъ возстала, въ лицѣ Гуса, противъ духовнаго ига Рима во имя чистой истины вѣры и древнихъ преданій вселенской апостольской церкви, а также и во имя народности; Гусъ былъ сожженъ по рѣшенію Констанцкаго собора; его послѣдователи Гуситы вступили въ отчаянный бой съ германскимъ міромъ, наводи на него страхъ и ужасъ. Борьба обозначилась уже и тогда какъ борьба славянства съ германизмомъ… Германская сила преодолѣла. Послѣ сраженія при Бѣлой Горѣ въ 1620 г. и послѣ такъ-называемой Пражской Экзекуціи завершилась, повидимому, навѣки и судьба Чешскаго королевства. Всѣ письменные памятники чешской національности были истреблены, Чехія была раздавлена, растоптана, сломлена нравственно, и казалось — уже не возстанетъ изъ праха… Ко времени выступленія Русской державы на политическую сцену Европы не было ни одной отрасли Славянскаго племени свободной и самостоятельной: Чехія — провинція Австрійской или, по тогдашнему Священной Римской имперіи, — преданная въ полное достояніе германизаціи; Словенцы въ австрійскихъ имперскихъ провинціяхъ — Штиріи, Каринтіи, Крайнѣ, Истріи — едва-едва въ низшихъ слояхъ своихъ хранили искру національности; Словаки пребывали нераздѣльно въ составѣ Венгерскаго королевства, которому подчинена была и Хорватія; Далматинское славянское побережье находилось подъ владычествомъ Венеціи и вообще итальянской культуры; на Балканскомъ полуостровѣ православные Сербы и Болгаре томились подъ игомъ магометанъ. Участь послѣднихъ была однако все же завиднѣе участи Славянъ въ австрійскихъ и итальянскихъ владѣніяхъ: турецкое господство, какъ ни было оно тягостно, все же однако не пыталось ни извратить ихъ вѣру, ни обезнародить, и словно подъ желѣзнымъ колпакомъ предохранило ихъ отъ германизаціи и папизма. Только на Черной Горѣ горсть сербскихъ удальцовъ подъ управленіемъ Владыки-митрополита, одна изъ всѣхъ Славянъ, кромѣ Россіи, хранила мужественно свою независимость… Имя славянское казалось затеряннымъ въ Европѣ, и Нѣмцы горделиво признавали ихъ низшею расою, призванною къ рабству или только къ тому, чтобы послужить матеріаломъ для питанія и восполненія господствующихъ расъ Запада съ утратой всякаго признака славянской народности, подъ воздѣйствіемъ германо-романской культуры.
А Польша? Какъ могли мы не упомянуть ни однимъ словомъ объ этомъ славянскомъ королевствѣ, не знавшемъ западнаго политическаго ига до самаго своего паденія идя расчлененіи въ концѣ XVIII вѣка? Но въ томъ-то и дѣло, что Польша выдѣляется изъ общей судьбы Славянскаго, «опально-міроваго», по выраженію поэта, племени: она никогда не возносила славянскаго знамени. Отторгнувъ ее отъ Восточной церкви, католицизмъ, — какъ говоритъ одинъ изъ новѣйшихъ польскихъ писателей, — отторгнулъ ее и отъ всего православно-славянскаго міра (который есть и долженъ считаться міромъ по преимуществу православнымъ уже потому, что громаднѣйшее большинство Славянъ принадлежитъ къ этому исповѣданію) и вмѣстѣ съ тѣмъ повергъ ее, Польшу, къ ногамъ Запада — какъ наиусерднѣйшую его прислужницу. Особенно же рѣшительный переворотъ въ судьбѣ Польши произошелъ во второй половинѣ XVI вѣка, когда въ эгу несчастную страну проникли іезуиты и вогнали ультрамонтанскій католическій духъ въ самую плоть и кровь польскаго племени. Ставъ любимѣйшею дочерью Римской куріи, Польша стала вмѣстѣ съ тѣмъ «бульваромъ Запада» противъ московскаго православія и «варварства»! Польша — ренегатка въ мірѣ Славянскомъ, ренегатка вдвойнѣ, не только потому, что дала себя олатинить (католики, напр, и Чехи, и Хорваты — къ несчастію), но и потому, что въ фанатической ненависти своей къ православію, исповѣдуемому большинствомъ Славянъ, въ томъ числѣ великимъ Русскимъ народомъ, заглушила въ себѣ и чувство и сознаніе славянской духовной общности и родства. Всегда и всюду православныя Славянскія племена, во всѣхъ своихъ стремленіяхъ къ національной независимости, въ числѣ самыхъ ярыхъ своихъ враговъ встрѣчали Поляковъ въ союзѣ съ романо-германскимъ Западомъ. Между тѣмъ, вопреки, какъ въ Чехіи — благодаря Гусу и гуситству, такъ и между Хорватами — благодаря ихъ ближайшему родству съ православнымъ Сербскимъ племенемъ и народнымъ, до сихъ поръ Живучимъ и дорогимъ преданіямъ о «старой вѣрѣ», живетъ и бодрствуетъ сознаніе славянскаго единства и братства.
Намъ необходимо однакоже объяснить точнѣе и полнѣе внутреннее значеніе католическаго и православнаго исповѣданій для судьбы Славянскихъ племенъ, независимо отъ того факта, что большинство Славянъ вмѣстѣ съ Россіей принадлежатъ въ Православной церкви. Нѣтъ злѣйшаго врага для Славянства, какъ папизмъ, ибо онъ противорѣчитъ самому существу духовной славянской природы. Православіе само по себѣ не наноситъ ущерба никакой національности я обязываетъ своихъ исповѣдниковъ къ соблюденію лишь преданій и каноновъ вселенской церкви, постановленныхъ и утвержденныхъ на вселенскихъ соборахъ, кои равно признаются и Востокомъ и Западомъ. Оно даетъ полный просторъ возникновенію и преуспѣянію автокефальныхъ національныхъ церквей, не налагаетъ на нихъ узъ внѣшняго и внутренняго подчиненія какой-либо чуждой центральной власти, а налагаетъ лишь узы взаимнаго единенія въ любви и мысли, и лишь на общемъ свободномъ согласіи установляеть рѣшеніе общихъ церковныхъ вопросовъ. Не то Римская церковь. Она — притязуя на вселенскость — есть воплощенное отрицаніе самаго начала вселенскости въ его существенномъ смыслѣ; она вся насквозь проникнута односторонностью Запада. Это не что иное, какъ самъ, какъ самъ Римъ, возводящій себя во вселенское значеніе, притязающій на вселенское господство, домогающійся подчиненія себѣ всей вселенной. Державное призваніе древняго рtспубликанскаго и императорскаго Рима всецѣло перенесено въ область духовнаго державства Римскаго папы. Папизмъ всѣми возможными для него путами приплетаетъ исповѣдующихъ его — къ Западу, — т. е. къ Западу историческому, съ его міросозерцаніемъ и его идеалами. Такъ Римъ обязываетъ всѣ народы, принимающіе католическое вѣроисповѣданіе совершать богослуженіе не на ихъ народныхъ языкахъ, а непремѣнно на языкѣ латинскомъ. Онъ не допускаетъ національныхъ самостоятельныхъ церквей. Онъ есть центръ, куда должны устремляться раболѣпно умы и сердца всѣхъ вѣрныхъ католиковъ, откуда изрекаются непререкаемые глаголы духовной жизни и смерти. Авторитетъ не въ истинѣ самой, а въ папѣ, ибо ему одному принадлежитъ ея истолкованіе. Папа — полновластный, самодержавный государь вселенской духовной державы, что на римскомъ церковномъ языкѣ выражается такъ: непогрѣшающій глава церкви, вице-Христосъ. Католики — не сыны церкви, и не члены ея, а только подданные, безгласные и вполнѣ зависящіе отъ папскаго самодержавнаго или непогрѣшимаго произвола. Наконецъ, въ противоположность Православной церкви, гдѣ, по недавнимъ еще словамъ Восточныхъ Патріарховъ, народъ есть самое тѣло церкви, гдѣ міряне сознаютъ себя и признаются живыми членами церковнаго тѣла, причастными ея жизни и дѣланію — въ католической церкви народъ есть anima vilis, міряне — даже не низшій классъ, а какіе-то страдательные субъекты. Мірянамъ не дозволено чтеніе Священнаго Писанія; мірянамъ святое таинство Евхаристіи преподается не подъ обоими видами; даже литургія, которая въ Православной церкви не мыслится иначе, какъ въ присутствіи собранія вѣрующихъ или хоть одного изъ нихъ, какъ представителя всѣхъ тѣхъ, для кого и отъ кого священнодѣйствующимъ приносятся Св. Дары (ибо самое жертвоприношеніе есть въ то же время образъ таинственнаго общенія человѣковъ во Христѣ), — даже литургія можетъ совершаться у Латинянъ священникомъ одиноко, про себя и для себя, и даже шепотомъ…
Но различіе идетъ еще глубже, православіе есть по преимуществу религія духа. Католицизмъ по преимуществу — религія въ практическомъ своемъ примѣненіи) По это преобладаніе практицизма надъ духомъ обратило католицизмъ въ религію внѣшняго земнаго авторитета, внѣшней правды и внѣшнихъ обездушенныхъ дѣлъ, т. е. дѣлъ, которыя цѣнятся сами по себѣ, независимо отъ отношенія къ нимъ духа. Таковымъ сталъ католицизмъ именно по мѣрѣ того, какъ онъ отдѣлялся отъ вселенскаго братскаго равенства и единства, и воспринималъ въ себя духовное наслѣдіе языческаго, міродержавнаго, практическаго Рима. Древній Римъ былъ по преимуществу практикъ и олицетворенный формально-логическій разумъ. Онъ выработалъ во всей строгости и оставилъ въ наслѣдіе міру идею государства и внѣшней правды. Только она и могла быть доступна вполнѣ язычнику — внѣ божественнаго откровенія, точно также какъ только одно государство могло представляться ему какъ высшая форма и цѣль бытія — внѣ христіанскаго идеала церкви. Это высшее, что могъ дать языческій міръ, — и поистинѣ какое могучее, колоссальное созданіе раціонализма являетъ намъ Римское Право! Это есть «право» по преимуществу, это собственно единственное изъ «правъ» построенное въ строгой послѣдовательности отъ начала до конца, а потому и остается оно до сихъ поръ не только вѣковѣчнымъ изумительнымъ памятникомъ, но и предметомъ научнаго изученія. Понятно, что и по прошествіи чуть не 20 вѣковъ оно продолжаетъ составлять предметъ преподаванія, необходимую школу для юриста, ибо только оно формируетъ настоящее, строгое юридическое мышленіе. Но не надо забывать, что и Римлянинъ, завершивъ зданіе своего «Права», изрекъ ему приговоръ или по крайней мѣрѣ призналъ бытіе высшей, еще не ясной для него, не воплощаемой «правомъ» истины, — словами: summum jus — summa injuria!… И если государство, какъ высшая внѣшняя форма земнаго общежитія, не можетъ обойтись безъ внѣшней правды, то христіанство преднесло передъ человѣчествомъ идеалъ еще высшаго бытія и общежитія, зиждущагося на правдѣ внутренней. На этой-то правдѣ внутренней, не юридической, не на внѣшне-логическомъ умозаключеніи основанной, а на свидѣтельствѣ духа и на согласіи съ истиной Божіей — и воздвигнута на землѣ Святая Церковь.
Но католицизмъ перенесъ духъ Римскаго Права и въ область церковную, запечатлѣлъ его характеромъ, его казуистикою самое христіанское нравственное ученіе. Поэтому-то католицизмъ, представляя такую раціональную (для многихъ — увы! соблазнительную) стройность, являетъ въ то же время въ себѣ положительное оскудѣніе вѣрующаго духа; поэтому-то онъ и опознаетъ истину или думаетъ опознать ее лишь по легальнымъ, юридическимъ признакамъ, паспортамъ, примѣтамъ, подчиняетъ ее внѣшнему авторитету.
Этотъ духъ Римскаго Права вошелъ въ то же время въ самыя нѣдра западныхъ, Германо-Романскихъ народовъ, въ ихъ жизнь, бытъ и нравственное міросозерцаніе. Но этотъ духъ чуждъ натурѣ племенъ Славянскихъ; ихъ, какъ извѣстно (и Русскій народъ въ особенности), обвиняютъ даже въ недостаткѣ чувства легальности или внѣшней законности. Упрекъ справедливъ, но онъ вмѣстѣ съ тѣмъ свидѣтельствуетъ о томъ, что для Славянина вообще, тѣмъ болѣе для Славянина православнаго, юридическая истина ниже истины нравственной, и всѣ стремленія его души, нашедшія себѣ выраженіе и въ основахъ его быта — направлены къ правдѣ внутренней. «Рѣшить по Божьи» для русскаго крестьянина, напримѣръ, самое желанное рѣшеніе, всегда предпочитаемое имъ «рѣшенію по закону». Вообще племена Славянскія по природѣ своей не столько политическія, сколько такъ-еказать бытовыя; государство для нихъ не есть само по себѣ высшая цѣль существованія, а только средство для свободнаго мирнаго и благоденственнаго бытія, утверждающагося всего болѣе на внутренней, а не на юридической правдѣ. Допуская же однако послѣднюю, какъ роковую необходимость, они стараются вмѣстѣ съ тѣмъ, въ противоположность Романо-Германскимъ племенамъ, всемѣрно оградить отъ вторженія такъ-называемаго «правоваго порядка» область нравственныхъ отношеній. Извѣстно, напримѣръ, что теперь на Западѣ все тяготѣетъ къ тому (да таковъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, и идеалъ нашихъ доморощенныхъ «либераловъ»), чтобъ мировой судья и квартальный вторглись не только въ церковь, но и въ семью, въ отношенія родителей къ дѣтямъ, дѣтей къ родителямъ, супруговъ между собою, вездѣ, всюду, — чтобъ «правовой порядокъ» влѣзъ въ самую душу и тамъ бы замѣнилъ самую совѣсть!
Вотъ, благодаря именно всѣмъ этимъ (бѣгло и поверхностно лишь намѣченнымъ нами) свойствамъ Славянскаго племени, такъ и пришлось по немъ, по милости Божіей, православное исповѣданіе! Отсюда же понятно, почему такъ чуждо, такъ противорѣчитъ его духовной природѣ исповѣданіе римско-католическое, съ его папизмомъ или вѣрою, по выраженію древней Руси. Сведемъ же вкратцѣ эти существенныя противорѣчія. Принимая латинство, Славянинъ отрекается отъ вселенскаго характера и идеала христіанства въ пользу западнаго; отъ роднаго языка въ богослуженіи — въ пользу чужаго, латинскаго; отъ національной церкви, съ ея вселенской основой, въ пользу Рима, куда и переноситъ онъ свой церковный центръ. Онъ перестаетъ быть живымъ членомъ церкви, причастнымъ ея внѣшней и внутренней жизни; онъ, какъ мірянинъ, занимаетъ мѣсто лишь за оградой церковной, внутри которой сидитъ лишь привилегированный классъ человѣчества, — начальства и власти, и служилое сословіе церковное: онъ поступаетъ въ безпрекословное подчиненіе государю-папѣ — въ качествѣ безгласнаго подданнаго, лишеннаго даже права непосредственно питаться истиной изъ Священнаго Писанія. Аристократическая стихія, присущая католическому міру, претитъ демократизму Славянскаго племени, — и весь строй латинской церкви находится въ прямой противоположности съ тѣмъ православнымъ церковнымъ строемъ, который такъ соотвѣтствуетъ началу вѣчевому, хоровому, мірскому или общинному, искони прирожденному Славянамъ, засвидѣтельствованному у нихъ исторіей съ самыхъ первыхъ дней историческаго бытія. Наконецъ и нравственный идеалъ католицизма, какъ и всего западнаго міра, къ которому, чрезъ католицизмъ, по неволѣ пріобщается и олатиненный Славянинъ, — этотъ идеалъ, проникнутый римскимъ юридическимъ міросозерцаніемъ, противоположенъ нравственному идеалу Славянина, дорожащаго выше всего правдою внутреннею. Вотъ почему мы и сказали, что латинство искажаетъ нравственную природу Славянства, дѣлая его западникомъ; да и не этимъ ли самымъ объясняется и тотъ историческій фактъ, что міръ Славянскій и въ реальности есть міръ православный, и только въ православныхъ Славянахъ идея Славянства облечена дѣйствительною жизненностью и силою?
Изъ этого конечно не слѣдуетъ, чтобы въ средѣ наличныхъ Славянъ-католиковъ совершенно угасъ истинный духъ славянскій: все зависитъ отъ мѣры воздѣйствія на ихъ душу католицизма. Строгая послѣдовательность не всегда удѣлъ человѣческой природы, и всего менѣе она встрѣчается у католиковъ въ наши дни: провозглашеніе догмата папской непогрѣшимости заставляетъ по неволѣ вступать въ нѣкоторый компромисъ съ своею совѣстью всѣхъ тѣхъ, которые, отвергая абсурдъ, до коего такъ логически дошло латинство, въ то же время не хотятъ выйдти изъ церкви и изъ христіанскаго общества, не вѣдая иной болѣе правильной формы вѣры в#иного лучшаго христіанскаго церковнаго строя. Не допуская эту непослѣдовательность въ отдѣльныхъ лицахъ, мы должны напомнить, что религія въ жизни народовъ не только «субъективное чувство» (какъ любятъ твердить нѣкоторые умники, особенно изъ Чеховъ), а основа и сущность всѣхъ нравственныхъ стремленій и идеаловъ народа и главный факторъ общественнаго духовнаго развитія. Изъ этого опять-таки вовсе не слѣдуетъ, чтобъ мы 'съ своей стороны предъявляли Славянамъ-католикамъ требованіе: обратиться въ православную вѣру! Именно какъ православные мы чужды всякого духа прозелитизма и не перестаемъ видѣть въ Славянахъ-католикахъ — славянскихъ братьевъ, въ то же время сожалѣя о нихъ. Но мы признаемъ наизлѣйшими врагами Славянства (хотя подчасъ и безсознательными) всѣхъ тѣхъ латинянъ-Славянъ, которые, какъ Поляки и многіе Хорваты, силою и соблазномъ стараются олатинить Славянъ православныхъ.
Возвратимся же теперь ко времени появленія Россіи на общеевропейской аренѣ въ лицѣ Петра. Сдѣланное нами отступленіе было необходимо для поясненія, что Россія выступила на эту арену не только какъ новое политическое могущество, потребовавшее себѣ мѣста и участія въ общихъ всемірныхъ дѣлахъ, но и какъ особый духовный и нравственный элементъ, новое дѣйствующее начало, отличное отъ Запада. Рядомъ съ Міромъ Романо-Германскимъ, латинскимъ и протестантскимъ, и на равныхъ правахъ съ нимъ, нежданно-негаданно, во всеоружіи внѣшней и внутренней силы, во образѣ Россіи, воздвигся Міръ Православно-Славянскій. Правда, онъ нахлобучилъ на себя французскій парикъ, напялилъ на себя уродливый нѣмецкій мундиръ, обозвалъ самъ себя «ученикомъ» и точно поступилъ въ ученики къ Европѣ; но этотъ «ученикъ», чуть-чуть поучась, разбилъ на голову одного изъ учителей, величайшаго полководца своей эпохи, Карла XII, затѣялъ Сѣверную войну, вышвырнулъ Швецію изъ числа великихъ державъ, сталъ твердою ногою на Балтикѣ… Дрогнулъ весь Западъ отъ изумленія и безотчетнаго страха. Уже съ той поры началась та враждебная Россіи политическая литература, которая не прекращается и до сихъ поръ. Въ высшей степени любопытны отзывы дипломатовъ и отголоски общественнаго мнѣнія въ Европѣ современное Петру (они приведены отчасти у г. Брикнера въ его изслѣдованіяхъ о Петровской эпохѣ). И въ самомъ дѣлѣ было чему дивиться… Какъ? это презрѣнное «православіе», съ которымъ такъ безцеремонно расправилась у себя Европа, которое повидимому такъ торжественно шлепнулось съ паденіемъ Византіи и предназначено было стать достояніемъ только варварства, — оно-то и выступаетъ теперь съ подъятымъ челомъ, вооруженное политическою мощью, осѣненное славою? Какъ? это, еще болѣе презрѣнное Славянское племя, котораго самое имя истреблено или затоптано пятою Запада и Мусульманскаго Востока, вдругъ предстоитъ предъ Западомъ лицомъ къ лицу, съ побѣдоноснымъ мечемъ въ рукѣ, съ изображеніемъ на своемъ знамени Византійскаго орла, а на груди орла — герба Московскаго, въ имперскомъ вѣнцѣ, со взоромъ впереннымъ въ будущность, исполненнымъ бодрости, вѣры и сознанія своихъ силъ?!.. Если бы Россія, вторгшись въ сонмъ европейскихъ государствъ, вошла въ соглашеніе съ Римомъ и отступила отъ чистоты православнаго ученія, она конечно давно уже поработилась бы Западу и перестала бы быть, Россіей и въ нравственномъ, и въ политическомъ смыслѣ, но этого не случилось, да и не могло случиться: именно въ православіи заключается для славянской Россіи залогъ ея самобытнаго духовнаго значенія и ея вселенскаго историческаго призванія.
Дрогнуло, одновременно съ германо-романскимъ Западомъ, и все что осталось живымъ въ Славянствѣ, дрогнуло какъ пробужденное во тмѣ лучемъ внезапнаго, рѣзкаго свѣта. Всѣ эти униженные, оскорбленные, эти тѣснимые и гонимые Славяне разныхъ наименованій и подъ разными игами затрепетали радостнымъ смутнымъ чаяніемъ. Въ высшей степени замѣчательна поэма посвященная Петру и написанная его современникомъ, далматинскимъ Сербомъ, да еще католикомъ: въ ней, уже тогда, привѣтствуется заря всеобщаго славянскаго возрожденія, — не той или другой вѣтви славянской, но Славянскаго міра вообще. Вотъ когда и зачался панславизмъ!.. А между тѣмъ Россія не водрузила никакого славянскаго знамени въ тѣсномъ смыслѣ слова, не обращалась въ Славянамъ ни съ какимъ панславистическимъ воззваніемъ, да и вообще ни о какомъ «панславизмѣ» не помышляла, озабоченная своею собственною судьбою. Она лишь только опознала бытіе Славянъ въ Турціи (отчасти и въ Европѣ), да съ нѣкоторыми изъ православныхъ племенъ завязала сношенія для борьбы съ турецкимъ султаномъ. Напротивъ, Россія въ то время озабоченно искала тѣснѣйшаго сближенія съ Западомъ, домогаясь у него науки и знаній… Но тѣмъ не менѣе, Австрія уже и тогда, тревожимая нечистою своею совѣстью по отношенію къ Славявству, устрашилась пуще всего славянскаго происхожденія Русской державы. Въ е Исторіи Петра Великаго" Устрялова приведено по нѣмецки подлинное распоряженіе австрійскаго правительства о томъ, чтобы при проходѣ царскихъ войскъ по Богемской окраинѣ приняты были особенныя мѣры предосторожности относительно сношеній жителей Богеміи съ войсками — виду ихъ единоплеменности и близкаго родства языковъ!.. Невольно возникаетъ вопросъ: почему же непосредственное сосѣдство славянской же по происхожденію Польши, — которой языкъ еще ближе къ чешскому, которая съ Чехами къ тому же единовѣрна, — не возбуждало въ Австріи опасеній? Почему Польша, въ епоху своей славы, своего могущества, не вызывала въ Славянствѣ никакихъ свѣтлыхъ надеждъ и чаяній? Именно потому, что Польша была своя Западу, хотя и на положеніи служанки; именно потому, что проникшись насквозь, со вкусомъ и любовью, духомъ латинскаго папизма, она изуродовала свою славянскую природу, стала отступницею въ Славянствѣ. А православная Россія однимъ своимъ появленіемъ въ мірѣ пробудила славянское самосознаніе во всѣхъ Славянахъ, даже и олатиненныхъ!
Въ томъ-то и дѣло, что одинъ физіологическій фактъ славянскаго происхожденія, даже вмѣстѣ съ славянскимъ нарѣчіемъ, самъ по себѣ ничего не значитъ, не создаетъ силы, не даетъ содержанія національности, не возводитъ ее въ міровое значеніе. Все дѣло во внутреннемъ содержаніи національнаго духа. Латинствующій Славянинъ только духовный прихвостень германо-романскаго Запада, и выше его не станетъ: ему нѣтъ иного жребія, какъ плестись во слѣдъ чужому міровому призванію. Ему своего нечего повѣдать свѣту. Только православное Славянство призвано къ самостоятельной будущности и имѣетъ вселенско-историческое призваніе. Другими словами: только Россія имѣетъ это предназначеніе и черезъ Россію тѣ лишь Славяне, которые тяготѣютъ къ ней духовно (хотя бы даже и католики, — не особенно усердные, конечно), а потому и образуютъ съ ней общій Славянскій Міръ. О политическомъ принудительномъ единствѣ здѣсь нѣтъ ни мысли, ни рѣчи.
Таковъ созданный исторіею фактъ, съ которымъ Западной Европѣ волей-неволей приходится считаться, который необходимо ей признать, которому необходимо ей покориться, — развѣ лишь вѣрится ей, будто и въ самомъ дѣлѣ возможно, хотя бы всѣми совокупными усиліями Запада, стереть съ лица земли сто-милліонный Русскій народъ, велѣть ему не быть и не имѣть историческаго значенія! Со временъ Петра, повторяемъ, рядомъ съ Міромъ Латино-Протестантскимъ и Романо-Германскимъ и на равныхъ правахъ съ нимъ воздвигся Міръ Православно-Русскій или Славянскій. Пора бы ужъ Западу съ этимъ велѣніемъ судьбы помириться! Но онъ мириться не хочетъ. Въ своемъ аристократическомъ высокомѣріи, онъ не можетъ стерпѣть, чтобы мы, Русскіе и Славяне, эти плебеи человѣчества, по выраженію Хомякова, занимали съ нимъ равноправное мѣсто! Въ своей исторической относительно Славянъ неправдѣ, онъ дрожитъ какъ бы мы не потребовали его къ отвѣту, и смущенная его совѣсть постоянно облекаетъ ему Россію въ какое-то грозное пугало!..
А между тѣмъ этотъ русско-славянскій міръ ничѣмъ никогда ни разу не оскорбилъ Запада; никогда не наносилъ ему ущерба, не присваивалъ себѣ его земель, не порабощалъ себѣ его населенія. Не мѣшало бы молодымъ русскимъ ученымъ заняться спеціальнымъ историческимъ изслѣдованіемъ западной дружбы къ Россіи и ея отношеній къ Западу! Исключая эпизода Семилѣтней войны, предпринятой въ по льву Австріи и такъ благополучно для Пруссіи (по волѣ самой Россіи) законченной, — кромѣ благодѣяній, ничего другаго не видала себѣ отъ Россіи Европа, ни въ частности Австрія и Германія. Да ничего и не домогается себѣ отъ нихъ, ничего и не хочетъ себѣ чужаго, ихняго, ни Россія, ни вообще Славянство. На знамени русско-славянскомъ нѣтъ другихъ словъ, кромѣ любви, мира, свободы. Чего добиваются несчастные Славяне по ту и по сю сторону Дуная? Только права жить и быть по своему, да и гдѣ же? у себя, дома, въ родной землѣ, — ничего болѣе, и отъ такого-то непомѣрнаго притязанія кипятъ и шипятъ отъ злобы и негодованія высококультурныя Германія и Австрія!! Какія дѣянія учинила Россія съ тѣхъ поръ, какъ вошла въ кругъ европейскихъ, державъ? Освободила изъ-подъ польско-латинскаго гнета Бѣлоруссію и Украйну, освободила Молдавію, Валахію, Сербію, Грецію и Болгарію изъ-подъ ига турецкаго и дала имъ самостоятельное бытіе. Вотъ ея «панславизмъ»: онъ ли ей вмѣняется въ грѣхъ? Съ тонки зрѣнія Австріи, захватившей, вопреки волѣ населенія, вооруженною рукою, безъ малѣйшаго повода, двѣ славянскія области, которыя она спѣшитъ обезнародить, окатоличить и онѣмечить, вышеупомянутое поступки Россія безъ сомнѣнія преступны, безнравственны и просвѣщеннымъ Западомъ впредь допущены быть не могутъ!.. Спрашивается: когда кому-либо изъ Русскихъ приходило въ голову требовать себѣ Берлина или Вѣны подобно тому, какъ одинъ извѣстный австрійскій публицистъ, не далѣе какъ въ нынѣшнемъ же году, заявилъ печатно о необходимости войны съ Россіей, причемъ Пруссія должна присвоить себѣ Варшаву и Вильну, а Австрія — Кіевъ! (См. ниже замѣчательную статью г. Ламанскаго).
Нѣтъ державы въ свѣтѣ миролюбивѣе Россіи; нѣтъ племени болѣе мирнаго и добродушнаго по природѣ, чѣмъ Славянское. Никакой войны ни съ кѣмъ не только бѣдные малые Славянскіе народцы не затѣваютъ, но не затѣваетъ и не желаетъ ея и Россія. Менѣе чѣмъ съ кѣмъ-либо можетъ она желать войны съ Германіей, съ которой даже и столкновенія прямыхъ интересовъ у насъ нѣтъ и не имѣется, и только лишь по неволѣ, нехотя, осматривается порою Россія: въ порядкѣ ли у нея оружіе и доспѣхи — въ виду ополчающейся на нее западной неправды и ненависти?
«Этого мало, что ты не желаешь войны и не угрожаешь намъ ею», — возражаютъ Россіи австрійскіе и германскіе дипломаты: «мы это м сами знаемъ; но вѣдомо намъ также, что пока ты крѣпка и сильна, и живо въ тебѣ твое славянское самосознаніе, Балканскій полуостровъ естественно входитъ въ сферу твоего историческаго призванія, какъ представительницы Православнаго Славянскаго міра; но о тебѣ, но по твоей милости живучъ національный духъ Славянскій во всѣхъ отрасляхъ Славянскаго племени. А ты, если хочешь увѣрить насъ въ твоемъ миролюбіи, поспособствуй-ка Австріи втянуть Балканскій полуостровъ „въ сферу ея политическихъ интересовъ“, даже сама, съ поклономъ, проводи ее вплоть до Константинополя, предай намъ въ обдѣлку всѣхъ этихъ поганыхъ Славянъ, отступись отъ нихъ, измѣни своей природѣ, — и только тогда мы снимемъ съ тебя упрекъ въ панславизмѣ»!
Но отъ такого панславизма, дающаго бытіе, жизнь и свободу Славянскимъ народамъ и всему православно-славянскому міру отказаться — значитъ для Россіи отказаться отъ самой себя, отъ своего существа и своего призванія въ человѣчествѣ.
Славянскій вопросъ есть вопросъ Русскій и Русскій вопросъ есть Славянскій. Рѣшеніе Славянскаго вопроса зависитъ отъ разрѣшенія Русскаго вопроса у насъ дома, отъ торжества русскихъ народныхъ началъ въ нашемъ собственномъ отечествѣ. Вотъ почему нашимъ сосѣдямъ Нѣмцамъ всякое національно-русское направленіе въ русской литературѣ или политикѣ кажется непремѣнно панславистическимъ и потому ненавистно. Повторяемъ: политической панславистической программы и политическаго панславистическаго идеала не существуетъ, но какъ духовная солидарность и взаимное другъ въ другу тяготѣніе вѣтвей одного племени, какъ сознаніе славянскаго братства, какъ міръ Православно-Славянскій съ Россіей во главѣ, предъявляющій притязаніе жить, быть и развиваться рядомъ съ Романскимъ і Германскимъ, панславизмъ существуетъ и какъ идея, и какъ фактъ Онъ былъ, есть и будетъ. На его сторонѣ — святая правда; отъ этой правды Россія не отречется, эту правду Россія не посрамитъ.