ПЕРВЫЙ СТРѢЛЕЦКІЙ БУНТЪ
правитьПо кончинѣ царя Ѳеодора Алексѣевича, апрѣля 27го 1682 года, избранъ былъ на престолъ общимъ согласіемъ всѣхъ чиновъ Московскаго государства меньшой его братъ Петръ, десяти лѣтъ, рожденный отъ второй супруги царя Алексѣя Михайловича, Натальи Кирилловны Нарышкиной, — мимо старшаго брата Ивана, четырнадцати лѣтъ, рожденнаго отъ первой его супруги, изъ рода Милославскихъ.
Это избраніе устроено было приближенными Ѳеодора, которые, въ концѣ его царствованія, сблизились по своимъ разчетамъ съ Нарышкиными, въ противодѣйствіе Милославскимъ, и исходатайствовали уже у него возвращеніе сосланнаго, по внушенію послѣднихъ, боярина Артемона Сергѣевича Матвѣева, друга и главной подпоры Нарышкиныхъ.
Милославскимъ, и во главѣ ихъ царевнѣ Софіи Алексѣевнѣ, способнѣйшей изъ шести сестеръ, избраніе Петра, изъ ненавистнаго рода, было, разумѣется, противно, но они, не имѣя власти съ ея средствами въ своихъ рукахъ, не могли на первыхъ порахъ помѣшать ему. Они, повидимому, бездѣйствовали, оставались какъ бы въ сторонѣ, но подземная работа продолжалась неусыпно и даже обнаруживалась при случаяхъ.
Чуяли ее и Петровы приверженцы. Такъ на избраніе явились многіе изъ нихъ въ панцыряхъ подъ кафтанами: князь Борисъ Алексѣевичъ Голицынъ, и братъ его большой, князь Иванъ, называемый Лбомъ, князья Яковъ, Лука, Борисъ, Григорій Долгорукіе и другіе.
На площади послышался впрочемъ только одинъ голосъ Максима Исаева Сунбулова, изъ рядоваго дворянства, съ нѣсколькими товарищами, за царевича Ивана, котораго де, какъ старшаго, обходить не слѣдуетъ.
Въ одномъ стрѣлецкомъ полку, Карандѣева приказу, стрѣльцы отказались присягать, но убѣжденные присланными боярами съ дьякомъ, поцѣловали крестъ.
Матвѣеву въ тотъ же день было возвращено боярство, и отряженъ почетный чиновникъ, стольникъ Алмазовъ, пригласить его немедленно въ Москву, гдѣ новое правительство надѣялось найти въ немъ опытнаго руководителя и надежную подпору. Всѣ сосланные Нарышкины были возвращены, братья царицы и нѣкоторые родственники осыпаны наградами и милостями.
На другой день по кончинѣ, 29го апрѣля, совершено было торжественное погребеніе почившаго государя. Въ Успенскомъ соборѣ, кромѣ вдовствующихъ царицъ, Прасковьи Матвѣевны и Натальи Кирилловны съ сыномъ, вновь избраннымъ царемъ Петромъ Алексѣевичемъ, явилась на выносѣ и въ церкви одна изъ сестеръ, царевна Софія Алексѣевна. Неожиданное ея появленіе, вопреки исконному придворному чину, сочтено было оскорбленіемъ вдовствующихъ царицъ, и старшая, Наталья Кирилловна, поклонясь гробу, когда онъ былъ поставленъ на уготованномъ мѣстѣ въ соборѣ, до обѣдни и отпѣванія, удалилась вмѣстѣ съ сыномъ, нареченнымъ царемъ. Царевна же Софія Алексѣевна осталась одна до конца священно сложенія. Тетки дочери царя Михаила Ѳеодоровича упрекали послѣ царицу Наталью Кирилловну за такое невниманіе къ покойнику, но она оправдывалась усталостію десятилѣтняго ребенка.
Такое столкновеніе на первыхъ порахъ, при неостывшемъ еще прахѣ покойнаго царя, не обѣщало спокойствія среди царскаго семейства и служило указаніемъ что замышляется что-то не доброе.
Говорятъ еще что царевна Софія Алексѣевна, провожала тѣло, жалостливо вопила на весь народъ и причитала: извели нашего любезнаго братца злые люди, остались мы круглыми сиротами, нѣтъ у насъ ни батюшки, ни матушки, никакого заступника, братца нашего Ивана Алексѣевича на царство не выбрали. Сжальтесь, православные, надъ нами сиротами. Если въ чемъ мы провинились предъ вами, отпустите насъ живыхъ въ чужія земли къ королямъ христіанскимъ.
Въ Архангельскомъ соборѣ начались шестинедѣльныя заупокойныя обѣдни, съ паннихидами; служили митрополиты и епископы, бывшіе въ Москвѣ, съ участіемъ старшаго духовенства. У гроба сидѣли ежедневно бояре и стольники по установленной чередѣ, въ хоромахъ и у постели другіе. Тихимъ и протяжнымъ голосомъ читали безостановочно Псалтирь съ молитвами объ упокоеніи души преставившагося царя.
А на Верху, около царицы Натальи Кирилловны съ Нарышкиными, въ теремѣ, у царскихъ дочерей съ Милославскими и ихъ тетокъ, въ слободахъ стрѣлецкихъ, происходили явленія другаго рода: ковались ковы, замышлялись убійства, волновались страсти.
На Верху, въ царскихъ палатахъ, не прерывалось искреннее ликованіе: родственные и ближніе люди осыпались всякій день наградами и милостями, то одинъ, то другой, а изъ постороннихъ никто, что подавало поводъ къ ропоту и жалобамъ: вниманіе сосредоточивалось впрочемъ на Матвѣевѣ. Его ждали съ часу на часъ въ твердой надеждѣ что онъ устроитъ всѣ дѣла, удовлетворитъ недовольныхъ и утвердитъ правительство.
Въ теремѣ, напротивъ, оканчивались втайнѣ приготовленія къ наступательному дѣйствію: бояринъ Иванъ Михайловичъ Милославскій нашелъ себѣ помощниковъ: родственника Александра Ивановича Милославскаго, человѣка «злодѣйственнаго и самаго грубіяна», по отзыву молодаго Матвѣева, оставившаго записки о происшествіяхъ этого времени; двухъ племянниковъ, Ивана и Петра Андреевичей Толстыхъ, «въ умѣ зѣло острыхъ и великаго пронырства и мрачнаго зла исполненныхъ, по народному назвищу шаричиковъ», какъ описываетъ ихъ тотъ же Матвѣевъ. Изъ стрѣлецкихъ начальниковъ привлечены были подполковникъ Иванъ Елисеевичъ Цыклеръ, «кормовой иноземецъ», я Иванъ Григорьевичъ Озеровъ, изъ низшаго новгородскаго дворянства. Между рядовыми стрѣльцами выбраны повѣренные: Борисъ Одинцевъ, Абросимъ Петровъ, Козьма Черный. Посредницей служила украинская казачка, Ѳедора Семенова, которая переносила вѣсти изъ одного мѣста въ другое, отъ царевны Софіи къ Ивану Михайловичу Милославскому, отъ И. М. Милославскаго въ стрѣлецкія слободы, изъ стрѣлецкихъ слободъ къ царевнѣ Софіи.
Самъ Милославскій притворился больнымъ, не выѣзгкалъ изъ дома и никого къ себѣ не принималъ кромѣ избранныхъ сообщниковъ, которые приходили къ нему ночью, доносили что происходитъ въ полкахъ и получали отъ него приказанія, распоряженія, наставленія, что дѣлать и какъ поступать въ томъ или другомъ случаѣ.
Въ стрѣлецкихъ слободахъ повѣренные бѣгали по полкамъ, распускали искусно тревожные слухи, грозили новыми несправедливостями, предсказывали перемѣну къ худшему, подготовляли исподоволь возстаніе, нашептывая что бояре помощію нѣмецкихъ докторовъ извели покойнаго царя, выбрали несправедливо малолѣтнаго брата, обойдя старшаго, чтобъ управлять подъ его именемъ, грозя казнью стрѣльцамъ, которые должны будутъ поплатиться и за прежнія жалобы. Самое удобное время раздѣлаться съ ними, и принудить силою къ удовлетворенію ихъ желаній, было бы теперь, пока не пріѣхалъ Матвѣевъ, всему злу корень и первоначальникъ. Призывалось на помощь вино; разсыпались, гдѣ нужно, деньги.
Одни полки склонялись къ навѣтамъ враждебнымъ, другіе колебались: Стремянный, жуковскій, Полтевскій; только Сухаревъ, съ пятисотскимъ Бурмистровымъ и пятидесятникомъ Иваномъ Борисовымъ, не слушалъ навѣтовъ и оставался въ сторонѣ.
Волненіе между стрѣльцами увеличивалось. Находились, впрочемъ, честные и вѣрные сотники и пятидесятники въ иныхъ полкахъ которые уговаривали стрѣльцовъ и покушались установить порядокъ; ихъ начали хватать, втаскивали на каланчи при съѣзжихъ избахъ, и, держа за ноги и за руки, раскачивали и сбрасывали на землю, съ криками къ предстоявшимъ: любо ли? любо ли? Начальство ставилось ни во что, наругательствамъ надъ полковниками не было конца.
Безнаказанностью усиливалась дерзость.
Апрѣля 30го стрѣльцы подаютъ челобитныя на своихъ полковниковъ въ насильствахъ, налогахъ и всякихъ разореніяхъ, и требуютъ немедленнаго удовлетворенія. Иначе грозились они сами сыскать себѣ судъ, перебить своихъ притѣснителей, вымѣстить на ихъ домахъ и имуществахъ всѣ свои убытки, а потомъ добраться и до другихъ измѣнниковъ, потому что имъ не въ терпежъ уже приходится.
Неопытное правительство совершенно потерялось при такомъ неожиданномъ оборотѣ дѣла по отношенію къ стрѣльцамъ, при такомъ необыкновенномъ требованіи съ угрозами, какому подобнаго никогда не случалось: объ Языковѣ и Лихачевыхъ, послѣднихъ совѣтникахъ Ѳеодора, не было и слышно; сторонники Милославскихъ молчали, какъ будто дѣла до нихъ не касались, или прибавляли страха, увеличивая опасности, а Матвѣевъ былъ еще далеко.
Въ отвѣтъ на челобитныя велѣно было патріарху обсудить ихъ, допросить полковниковъ, а къ стрѣльцамъ посланъ дьякъ посольскаго приказа, Ларіонъ Ивановъ, уговаривать и успокоивать обѣщаніемъ что дѣло ихъ рѣшено будетъ по справедливости.
Они потребовали чтобы полковники были имъ выданы головою.
Испуганные бояре согласились было на это требованіе, во патріархъ послалъ митрополитовъ, архіепископовъ и епископовъ къ стрѣльцамъ просить ихъ чтобъ они поблагодарили государя за его милостивый указъ и не требовали къ себѣ полковниковъ, которые будутъ наказаны.
1го мая велѣно полковниковъ отъ приказовъ отставить и разсажать по тюрьмамъ, вотчины у нихъ отобрать и всѣ стрѣлецкіе убытки взыскать.
Пошли переговоры о мѣрѣ наказанія для полковниковъ.
2го мая биты кнутомъ Семенъ Грибоѣдовъ и Александръ Карандѣевъ, а прочіе двѣнадцать батогами. Предъ исполненіемъ наказанія каждому исчисляемы были его вины; стрѣльцы, стоявшіе кругомъ, распоряжались и кричали, кому больше, больнѣе, еще, кому — довольно!
Тогда же боярину Ивану Максимовичу Языкову и сыну его чашнику Семену Ивановичу, постельничему Алексѣю и казначею Михаилу Тимоѳеевичамъ Лихачевымъ, да стольникамъ ближнимъ Ивану Андреевичу Языкову и Ивану Васильевичу Дашкову велѣно чтобъ они при выходахъ царскихъ не присутствовали и очей его государевыхъ не видали.
Разумѣется, такъ потребовали стрѣльцы, которымъ этихъ людей, перешедшихъ на сторону Петра, могли указать только Милославскіе, ихъ враги; стрѣльцамъ отъ нихъ, кромѣ Языкова, не было ни тепло, ни холодно. Хитрый Милославскій дѣлалъ какъ будто опытъ, чтобъ узнать до какой степени будетъ доходить уступчивость правительства.
4го мая стрѣльцы подали новую челобитную на полковниковъ, взыскивая съ нихъ свои убытки, и полковники 5го числа поставлены были на правежъ.
Цѣлыхъ восемь дней продолжалась расправа съ несчастными, пока они расплатились за всѣ предъявленные съ нихъ протори и убытки и разъѣхались по оставшимся убѣжищамъ залѣчивать свои раны и забывать свой позоръ.
Такимъ образомъ исполнены были всѣ требованія и желанія стрѣльцовъ, справедливыя и несправедливыя; казалось, они должны были считать себя вполнѣ довольными, и жаловаться имъ оставалось не на что и не на кого. Правительство полагало что, удовлетворивъ сполна, оно можетъ остаться спокойнымъ.
«Мая въ 7й день былъ великому государю выходъ въ Соборную и Апостольскую церковь да къ Архангелу, да къ Благовѣщенію». За Петромъ шли бояре, и окольничіе, и думные, и ближвіе люди. «Того же числа были у великаго государя у руки смоленская шляхта, иноземцы, полковники и всѣ начальные люди.»
Правители думали, кажется, такимъ торжествомъ подѣйствовать на умы и водворить спокойствіе, но вмѣстѣ съ самъ они дѣлали такія ошибки какими поддерживалось неудовольствіе.
Того же числа пожалованъ былъ бояриномъ и оружничимъ старшій братъ царицы Натальи Кирилловны, Иванъ Кирилловичъ Нарышкинъ, молодой человѣкъ 23 лѣтъ. Родственники Нарышкиныхъ и ихъ сторонники получила разныя награды: Стрѣшневъ, Троекуровъ, Лыковъ, Долгорукіе.
Такъ прошли первыя двѣ недѣли по нареченіи на царство Петра; а что дѣлалъ онъ?
Среди всѣхъ торжественныхъ выходовъ, пріемовъ и прочихъ обрядовъ у него не выходило изъ головы любезное Преображенское. Мысли разыгрывались, и онъ думалъ только о томъ какъ бы скорѣе вырваться царемъ на свободу, потѣшиться съ своими робятками, и всякій день заготовлялъ себѣ новое оружіе.
Мая 8го «указалъ онъ взнесть къ себѣ великому государю въ хоромы 12 тростей морскихъ средней руки, а въ оружейной палатѣ», донесено, «въ государевѣ казнѣ тростей нѣтъ». Послѣдовало приказаніе: купитъ тотчасъ. Мая въ 9й день по сей помѣтѣ куплено… «въ 10й день тѣ трости поданы къ нему великому государю въ хоромы; принялъ бояринъ и оружничій Иванъ Кирилловичъ Нарышкинъ. И того жь числа отъ великаго государя изъ хоромъ бояринъ и оружничій Иванъ Кирилловичъ выдалъ 11 тростей, и приказалъ тѣ трости стростить изъ трехъ одну, а изъ осми четыре трости, и приложить къ нимъ колья желѣзныя наводныя и прибить прапорцы тафтяныя. Копья и тафты купитъ. Маявъ 12йдень по симъ указамъ торговымъ людямъ за трости, за колья, за тафту, за шитье, денегъ 8 рублевъ, 24 алтына, 2 денги, дано съ рослискою.»
Мая 12го, «великій государь царь и великій князь Петръ Алексѣевичъ указалъ изъ оружейныя палаты внесть къ себѣ великому государю въ хоромы два лука малыхъ…. А въ оружейной палатѣ въ казнѣ сысканъ одинъ малый лукъ безъ тетивы, а другаго лука въ казнѣ нѣтъ. Приказали купитъ. И того жь числа купленъ малой лукъ, кибить писана по красной землѣ золотомъ, кости буиловыя, турецкаго дѣла, да двѣ тетивы простыхъ съ живцами.»
Мая 12го, «великій государь царь и великій князь Петръ Алексѣевичъ указалъ въ оружейной палатѣ прибрать пятдесятъ пищалей винтованныхъ, сто пищалей завѣсныхъ, пятдесятъ карабиновъ, и къ тѣмъ пищалямъ купить мошны, трещетки, заправы да 20 натрусокъ корѣльчатыхъ, и къ нимъ снуры, да пуль разныхъ снастей два луда…. И того жь числа по тому его великому государеву указу, вышелисанное число ружья въ оружейной палатѣ прибрано.»
Мая 12го. «Великій государь царь и великій князь Петръ Алексѣевичъ указалъ сдѣлать въ оружейной палатѣ шесть древокъ кленовыхъ, на тростеной образецъ, съ колѣнами, длиною получетверть аршина, да къ тѣмъ древкамъ сдѣлать шесть копей.»
Петръ, на радостяхъ, затѣвалъ, видно, по совѣту своихъ товарищей и любимцевъ, какую-нибудь большую потѣху, для которой понадобилось такое большое количество копей и пищалей, но не удалось ее исполнить, и надолго принужденъ онъ былъ отложить любимыя занятія.
Награды Нарышкинымъ, особенно необыкновенное возвышеніе, безъ всякихъ заслугъ, Ивана Кирилловича, молодаго человѣка 23хъ лѣтъ, возбудило ропотъ даже между боярами.
Заговорщики пользовались ошибками правительства, которыми подливалось масло въ огонь. Они возбуждали всячески ненависть стрѣльцовъ чрезъ своихъ повѣренныхъ, подговоренныхъ и наученныхъ: Видите, какъ лѣзутъ Нарышкины въ гору. Имъ теперь все ни почемъ. Иванъ Нарышкинъ надѣвалъ уже на себя царскій вѣнецъ и хвалился что къ нему пристанетъ лучше всѣхъ; когда царевна Софія Алексѣевна начала выговаривать ему за его невѣжество, то онъ оттолкнулъ ее. Нарышкины хотятъ извести весь царскій родъ. Захвативъ въ руки власть, они раздѣлаются съ вами и отплатятъ вамъ съ лихвою, жестоко, за всѣ теперешніе наши успѣхи, припомнятъ все до послѣдней строки, наведутъ на васъ дворовыхъ людей, а ихъ вѣдь больше, чѣмъ васъ въ Москвѣ. Берегитесь!
И злостные навѣты оказывали свое дѣйствіе. Стрѣльцы распалились на Нарышкиныхъ, увидя въ нихъ злодѣевъ отечества.
Наконецъ все было готово, заговорщики ожидали только Матвѣева, чтобы порѣшить за одинъ разъ съ нимъ, и тѣмъ обезпечить свой успѣхъ окончательно; нѣкоторые однакожь боялись смуты. Семеро стрѣльцовъ бѣжали предупредить Матвѣева на дорогѣ, что ему въ Москвѣ не сдобровать, но онъ рѣшился раздѣлить участь съ своими, спасти ихъ во что бы то ни стало, или погибнуть вмѣстѣ.
Ожидаемый такимъ образомъ обѣими сторонами, друзьями и недругами, онъ прибылъ наконецъ въ Троицкую Лавру, куда посланъ былъ встрѣтить его думный дворянинъ Лутохинъ. Отдохнувъ и получивъ благословеніе архимандрита, онъ продолжалъ свой путь. Въ Братовщинѣ ожидала его придворная карета. Отъ имени царя и царицы привѣтствовалъ его братъ ея Аѳанасій Кирилловичъ.
Въ четвергъ вечеромъ, 11го мая, прибылъ наконецъ старикъ, послѣ шестилѣтнихъ страданій, въ голодѣ, холодѣ и всякой нуждѣ, въ свое родимое гнѣздо, любимый домъ, теперь для него исправленный и возстановленный, у Николы въ Столлахъ, въ нынѣшнемъ Армянскомъ переулкѣ. Распущенные холопи воротились къ доброму своему помѣщику.
На другой день, 12го мая, увидѣлся онъ съ своей любезною воспитанницей, царицей Натальей Кирилловной, обнялъ дорогое ея дѣтище, десятилѣтняго Петра, нареченнаго царя. Радость была общая. Много сладкихъ слезъ было пролито, разказамъ не было конца. Царское семейство, члены правительства, всѣ приверженцы, возрадовались и возвеселились, въ полной увѣренности что теперь все устроится, уладится, успокоится, и всѣ затрудненія преодолѣетъ разумный Артемовъ Сергѣевичъ; никто не помышлялъ что для подготовленнаго взрыва недоставало только искры, которая съ нимъ-то и лолучилася.
Въ продолженіе трехъ дней съ утра до вечера у возвращеннаго заточенника перебывалъ весь городъ съ поклономъ, начиная со стрѣльцовъ, которые принесли ему свою хлѣбъсоль, «сладкаго меду на остромъ ножѣ»; бояре, купцы, служилые люди спѣшили къ нему наперерывъ поздравить съ благополучнымъ прибытіемъ и пожелать всякаго благополучія. Столько разныхъ гостинцевъ и припасовъ навезено было къ нему со всѣхъ сторонъ что некуда было класть и недостало мѣста во всѣхъ погребахъ, закормахъ и кладовыхъ.
Одинъ только Иванъ Михайловичъ Милославскій лежалъ дома въ горячихъ отрубяхъ, обложенный кирпичами, и не пріѣзжалъ къ нему засвидѣтельствовать свое почтеніе.
Всѣхъ принималъ радушно добрый хозяинъ, всѣхъ ласкалъ, и всякому говорилъ привѣтное слово; никто не уходилъ отъ него недовольнымъ.
Эти три дня были днями полнаго торжества для Матвѣева. Въ Москвѣ по наружности все было спокойно; ходили, правда, слухи о волненіяхъ между стрѣльцами, но никакъ нельзя было угадать чего еще имъ хочется, подъ какимъ предлогомъ могутъ они подняться, и какой изберутъ образъ дѣйствій. Тайною облеченъ былъ заговоръ, не имѣвшій ничего подобнаго въ прежнее время. Матвѣевъ не принималъ никакихъ мѣръ, потому ли что былъ обольщенъ знаками всеобщаго усердія и довѣрія, потому ли что не видѣлъ признаковъ близкой тревоги, или потому что хотѣлъ прежде отдохнуть, собраться духомъ и опознаться; онъ не подозрѣвалъ что бунтъ готовъ, и что составленъ былъ списокъ жертвъ обреченныхъ на смерть, во главѣ котораго стояло его имя.
15го мая, въ день отмѣченный уже кровью въ Русской исторіи, съ ранняго утра, стрѣльцы, вооруженные съ ногъ до головы кольями, бердышами, ружьями, начали собираться у своихъ церквей одновременно во всѣхъ противоположныхъ частяхъ города: за Москвою-рѣкой, у Серпуховскихъ воротъ, предъ Мѣщанскими слободами. Они какъ будто ожидали условленнаго знака. И вотъ въ девятомъ часу дня посланцы
Милославскихъ скачутъ верхомъ на лошадяхъ и кричатъ: Царевича Ивана задушили Нарышкины. Въ Кремль! Нарышкины хотятъ извести весь царскій домъ. Къ оружію! Казнить измѣнниковъ! Спасайте царя! Но всѣмъ улицамъ проскакали они съ этими криками. Произошло общее смятеніе. Ударяли въ набатъ, забили тревогу въ барабаны, зазвонили въ колокола, привезено нѣсколько полковыхъ пушекъ. Изготовясь, стрѣльцы со всѣхъ сторонъ бросились съ распущенными знаменами въ Кремль какъ бы на непріятеля. Полковниковъ заставили ѣхать впереди и вести себя.
Встрѣчные недоумѣвали, видя ихъ буйное движеніе, съ шумомъ, гамомъ и дикими воплями, и спрашивали, дрожа отъ страха, что случилось. Идемъ выводить измѣнниковъ и губителей царскаго рода, кричали они по улицамъ.
Большинство вѣрило отъ души что царскому роду угрожаетъ опасность, что Нарышкины съ своими друзьями хотятъ захватить власть въ свои руки, и стрѣльцы должны спѣшить въ Кремль спасать отечество и казнить измѣнниковъ ненавистныхъ бояръ. Повѣренные, посвященные въ тайны заговора, старались, разумѣется, поддерживать ихъ въ этихъ мысляхъ, и дорогою раздували пламя выдумками одна другой нелѣпѣе.
Длинныя древки у копій стрѣльцы обрубили, чтобъ удобнѣе управляться ими.
Бояре сидѣли спокойно въ приказахъ, не подозрѣвая что дѣлается въ городѣ, и какая громовая туча несется въ Кремль. Кончивъ дѣла около полуденъ, они собирались уже разъѣзжаться по дворамъ къ обѣду. Матвѣевъ сходитъ съ постельнаго крыльца по лѣстницѣ, на встрѣчу ему, увидѣлъ онъ, спѣшитъ снизу князь Ѳедоръ Семеновичъ Урусовъ…. они сблизились, — тотъ въ попыхахъ, едва можетъ вымолвить: стрѣльцы взбунтовались… всѣ полки…. въ полномъ вооруженіи, идутъ они съ барабаннымъ боемъ въ Кремль. Удивленный Матвѣевъ оборачивается назадъ, и вмѣстѣ съ Урусовымъ бѣжитъ къ царицѣ Наталіи Кирилловнѣ предупредить ее….
Не успѣли они вымолвить слова, вслѣдъ за ними являются другіе Іовлевы вѣстники съ вѣстями, одна другой страшнѣе. Стрѣльцы уже въ Бѣломъ Городѣ…. они грозятся.
На Верху произошло общее замѣшательство. Никакой защиты въ Кремлѣ не было, и обороняться нечѣмъ. Велятъ запереть всѣ кремлевскіе ворота, посылаютъ за патріархомъ, чтобъ онъ пришелъ къ царю и царицѣ немедленно. Намѣренія стрѣльцовъ неизвѣстны, но, судя по наружности, должно ожидать только худаго.
Караульный офицеръ Григорій Горюшкинъ прибѣгаетъ съ донесеніемъ что воротъ запереть не успѣли, стрѣльца ворвались и разсыпались по Кремлю. Всѣ колымаги боярскія согнаны на Ивановскую площадь, на иныхъ убиты возчики или переранены, у другихъ зарублены лошади. никому нельзя уже было выѣхать изъ Кремля, ни пріѣхать въ Кремль.
Перепуганные бояре собираются всѣ, одинъ за другимъ, въ Грановитую Палату.
Стрѣльцы окружаютъ ее и останавливаются предъ Краснымъ Крыльцомъ. Шумъ и гамъ, крики и вопли; едва разобрать можно слова: гдѣ царевичъ Іоаннъ? подайте намъ Нарышкиныхъ, Матвѣева, смерть измѣнникамъ!
На общемъ совѣтѣ въ Грановитой Палатѣ рѣшено выслать къ стрѣльцамъ бояръ, которые спросили бы ихъ честью чего имъ надобно. Бояре: князь Черкасскій, Хованскій, Голицынъ, Шереметевъ, выходятъ къ стрѣльцамъ и спрашиваютъ о причинѣ такого буйнаго появленія. Мы хотимъ казнить измѣнниковъ, кричатъ стрѣльцы въ отвѣтъ. Она погубили царевича. Замышляютъ извести царскій родъ…. Дайте намъ Нарышкиныхъ, Матвѣева, Долгорукаго, Языкова, Ромодановскаго.
Когда высланные бояре принесли этотъ отвѣтъ, то отецъ царицынъ, Матвѣевъ и другіе, подали совѣтъ чтобы царицѣ Наталіи Кирилловнѣ выдти на Красное Крыльцо и показать стрѣльцамъ царя и царевича.
Царица, трепещущая отъ страха, взявъ за руки сына и пасынка, въ сопровожденіи патріарха, бояръ и прочихъ сановниковъ, выходитъ на Красное Крыльцо.
«Вотъ царь Петръ Алексѣевичъ, вотъ царевичъ Іоаннъ Алексѣевичъ», провозглашаютъ громко бояре, пришедшіе съ царицей, и указываютъ на нихъ стрѣльцамъ, «милостію Божіей они здравствуютъ. Измѣнниковъ въ государевомъ дому нѣтъ. Успокойтесь. Васъ обманули.»
Стрѣльцы подставляютъ лѣстницы, влѣзаютъ на верхъ, на площадку гдѣ стояло царское семейство имъ на показъ….
Они увидѣли Петра. Петръ увидѣлъ стрѣльцовъ лицомъ къ лицу.
О, еслибъ они могли предчувствовать какую казнь они готовятъ себѣ отъ руки этого безмолвнаго теперь ребенка, у нихъ вѣрно опустились бы руки мгновенно, они остолбенѣла бы. Но нѣтъ, будущее закрыто…
Подступая къ царевичу Іоанну, стрѣльцы спрашиваютъ: ты ли царевичъ Іоаннъ Алексѣевичъ? — Я, отвѣчаетъ почти обезпамятавшій слабый молодой человѣкъ. — Ты ли? повторяютъ вопросъ другіе. — Я, я!
Русскіе послы разказывали послѣ въ Голландіи что ребенокъ Петръ во все это время нисколько не измѣнился въ лицѣ, не показывалъ страха.
Патріархъ хочетъ сойти внизъ съ крыльца для увѣщанія, RO снизу раздается крикъ: не надо намъ совѣтовъ, мы сами знаемъ что намъ дѣлать; многіе бросились на верхъ мимо его.
Царица, видя ихъ «неуклонную дерзость и злое устремленіе», удалилась съ сыномъ и царевичемъ Иваномъ во внутренніе покои. Матвѣевъ, нѣкогда любимый начальникъ стрѣльцовъ, которые привезли ему надгробные камни съ отеческихъ могилъ на постройку новаго дома, рѣшается сойти къ нимъ внизъ за рѣшетку. Ласковымъ голосомъ старается онъ образумить ихъ и усовѣстить, напоминаетъ имъ ихъ прежнюю вѣрную службу, особенно во время Коломенскаго мятежа, которую они теперь помрачаютъ, и объясняетъ имъ что волнуются они напрасно, вѣря ложнымъ слухамъ, и тревожатъ по пустому царское семейство, совершенно спокойное и безопасное, какъ видѣли и удостовѣрились они сами своими глазами.
Матвѣевъ совѣтуетъ имъ повиниться и обѣщаетъ выпросить прощеніе у государя. Толковая, ласковая рѣчь подѣйствовала. Передніе стрѣльцы пріутихли. Видно было что на нихъ находило раздумье. Въ серединѣ послышались толки споры, переговоры; какъ будто водворялось лучшее настроеніе. Стало тише. Матвѣевъ поспѣшилъ на верхъ успокоить царицу, но коноводы, замѣтивъ опасный для нихъ оборотъ дѣла, которое могло кончиться ничѣмъ, даютъ знакъ своимъ повѣреннымъ, чтобы тѣ бѣжали съ другой стороны на верхъ управиться съ Матвѣевымъ, — а между тѣмъ съ верху выходитъ князь Михаилъ Алексѣевичъ Долгорукій, второй начальникъ стрѣлецкаго приказа. Полагая со словъ Матвѣева что стрѣльцы смирились, онъ относится къ нимъ съ грубостію: «ступайте по домамъ, здѣсь вамъ дѣлать нечего, полно буянить, все дѣло разберется безъ васъ.»
Этими безпременными угрозами испорчено было хорошее впечатлѣніе произведенное рѣчью Матвѣева во многихъ стрѣльцахъ готовыхъ образумиться, а зачинщики сумѣли воспользоваться неудовольствіями.
Вотъ слышите ли, подхватили они, что ужь говоритъ онъ, бояре всѣ такіе, надѣяться на нихъ нечего, они доканаютъ насъ Надо раздѣлаться съ нимъ, братцы, — и болѣе дерзкіе, пьяные, вскочили на крыльцо, другіе взбѣжали за ними, схватили Долгорукаго за туловище, — онъ былъ очень тученъ, — сбросили съ крыльца на площадь восклицая: любо ли? а оставшіеся внизу стрѣльцы приняли его на копья, отвѣчая: любо, любо, и изрубили бердышами. Любо, любо, раздалось въ толпѣ. Это первое убійство послужило какъ будто знакомъ къ началу кровопролитія. «И воздухъ въ тое время», замѣчаетъ очевидецъ, «премѣнися тихости, и воздвижеся буря велія и облака мрачныя народу вящшій страхъ дѣяша.»
Убійцы, уклона колья, бросились въ покои, куда съ другой стороны набѣжали уже товарищи, подосланные прежде зачинщиками справиться съ Матвѣевымъ. Онъ стоялъ въ сѣняхъ предъ Грановитою Палатой при царицѣ и ея сынѣ. Стрѣльцы кинулись на него. Царица-хотѣла заслонить его собою, но напрасно. Они схватили старика; князь Черкасскій началъ отнимать у нихъ. Завязалась борьба. Кафтанъ на Черкасскомъ былъ весь изодранъ. Наконецъ вырвали они Матвѣева несмотря на крики царицы, потащили на Красное Крыльцо и съ кликами радости бросили на площадь противъ Благовѣщенскаго собора. Товарищи стоявшіе внизу приняли его на колья и разрубили на части.
Покончивъ съ Матвѣевымъ и Долгорукимъ, какъ бы не чувствуя ужь никакой узды, разгорячаясь часъ-отъ-часу, стрѣльцы разсыпались по царскимъ покоямъ искать измѣнниковъ, кого имъ надо.
Бояре попрятались куда кто могъ; патріархъ едва добрался до Успенскаго собора; царица Наталья Кирилловна съ сыномъ отошла въ Грановитую Палату.
Что чувствовалъ этотъ пылкій, воспріимчивый мальчикъ видя предъ собою любимую мать дрожащую отъ страха, умоляющую со слезами свирѣпыхъ убійцъ пощадить ея друга и благодѣтеля, старца убѣленнаго сѣдинами, видя предъ собою общее смятеніе слыша дикіе вопли стрѣльцовъ, предававшихся предъ его глазами всякимъ неистовствамъ! Онъ понималъ что мать, всѣ родные и близкіе къ нему люди боятся за его жизнь, какъ и за свою собственную, ибо никто изъ нихъ не могъ предвидѣть чѣмъ кончится эта кровавая драма. Смерть летала, кажется, надъ всѣми головами. Какія мысли пробѣгали у него въ головѣ, какими чувствами волновалось его сердце?
А что впечатлѣніе было сильно, тому служитъ доказательствомъ вся его жизнь: голова у него тряслась послѣ при всякомъ особенномъ раздраженіи и судорогами подергивалась его плечи. Образъ буйныхъ стрѣльцовъ, подновленный въ послѣдствіи, запалъ глубоко ему въ душу, и онъ даже послѣ страшныхъ казней надъ ними никогда не могъ имени ихъ слышать равнодушно.
Стрѣльцы бѣгали по всѣмъ внутреннимъ комнатамъ, заглядывали въ чуланы, лазили подъ кровати, не оставили и придворныхъ церквей безъ осмотра, приникали въ алтари, искали подъ престолами, подъ жертвенниками. Въ мастерскихъ сѣняхъ увидали они издали шедшаго въ церковь стольника Ѳедора Петровича Салтыкова. Кто-то закричалъ; «Вонъ идетъ Иванъ Нарышкинъ!» Они накинулись на него, а тотъ несчастный такъ испугался что не могъ произнести ни одного слова, не могъ даже назвать себя по имени. Они убили его и сбросили тѣло внизъ. Тамъ узнали что это не Нарышкинъ, и послали тѣло къ старому Салтыкову съ извиненіемъ что сынъ его убитъ по ошибкѣ. «Воля Божья», промолвилъ старикъ.
Въ церкви Воскресенія на Сѣняхъ встрѣтили стрѣльцы придворнаго карлу, по прозванію Хомяка. «Говори, гдѣ спрятались Нарышкины, царицыны братья?» приступили они къ нему съ вопросами. Онъ указалъ имъ молча на престо: А въ алтарѣ, и они вытащили оттуда Аѳанасія Нарышкака, проволокли за волосы до паперти, тамъ зарубили и сбросили.
Меньшіе его братья съ отцомъ и прочими родственниками а сынъ Матвѣева описавшій это страшное происшествіе укрылись въ покояхъ младшей царевны Натальи Алексѣевны.
На крыльцѣ между Грановитою Палатой и Благовѣщенскимъ соборомъ убиты стольникъ Ивановъ, думный дьякъ Ларіоновъ, который былъ посылаемъ прежде ихъ уговаривать, и сынъ его Василій, подполковники Горюшкинъ и Юреневъ.
Между патріаршимъ дворомъ и Пудовымъ монастыремъ, противъ Посольскаго приказа, поймали стрѣльцы боярина князя Григорія Григорьевича Ромодановскаго, схватили его за бороду и потащили къ разряду. Тамъ подняли вверхъ на кольяхъ и, опустивъ на землю, изрубили, за то что въ походѣ подъ Чигириномъ онъ былъ къ нимъ строгъ.
Мертвыя тѣла, съ вонзенными въ нихъ копьями, волочили они за ноги въ Спасскія Ворота, на Красную Площадь и кричали: «Се бояринъ Артамонъ Сергѣевичъ Матвѣевъ ѣдетъ, се бояринъ князь Григорій Григорьевичъ Ромодановскій, се думный дьякъ ѣдетъ — давайте дорогу». Притащивъ трупы къ Лобному Мѣсту, рубили ихъ бердышами на куски съ костьми и приговаривали: «Любили величаться, вотъ вамъ и награжденіе!»
Стоявшій кругомъ народъ долженъ былъ выражать свое удовольствіе. Молчавшихъ били, называя измѣнниками.
Кого изъ бояръ и прочихъ лицъ поименованныхъ въ данномъ имъ спискѣ не нашли они въ царскихъ палатахъ въ Кремлѣ, тѣхъ пошли искать по дворамъ въ городѣ.
Петръ Ѳомичъ Нарышкинъ застигнутъ былъ въ расплохъ въ домѣ у себя за Москвою-рѣкой и преданъ мучительной смерти.
Съ особенными усиліями искали стрѣльцы доктора Данилу фонъ-Гадена, который отравилъ будто покойнаго царя Ѳеодора. Жилъ онъ около Поганаго пруда, близь Покровки. Они побѣжали туда и взяли его жену беременную, также обыскали домъ его товарища доктора Ивана Гутменша; не найдя никого, оставили его въ покоѣ, но позднѣе пришла другая ватага, а тотъ несчастный со страху ушелъ отъ нихъ на чердакъ и тамъ спрятался. Стрѣльцы эти нашли его, заподозрили и отвели въ Кремль, вмѣстѣ съ женою Данилы, пригрозивъ что будутъ держать ихъ до тѣхъ поръ пока найдется Данило, а если онъ не найдется, то они будутъ вмѣсто его казнены.
Желая привлечь къ себѣ крѣпостныхъ людей, чтобъ они не поднялись со своими господами и не помѣшали хозяйничать въ городѣ, отряды стрѣльцовъ отправились въ Судной и Холопій приказы, разломали тамъ сундуки съ бумагами, передрали крѣпостныя книги и повыкидали въ окна. Мы сами уставимъ правду, кричали они, ходя потомъ по улицамъ, забѣгая на боярскіе дворы, объявляя всюду что всѣ кабалы уничтожены.
Къ вечеру наконецъ стрѣльцы утомились, проведя цѣлый день на ногахъ, въ безпрестанныхъ поискахъ и тревогахъ. Они разставили въ Кремлѣ у всѣхъ воротъ крѣпкіе караулы со строгимъ запретомъ чтобы никого ни впускать туда, ни выпускать оттуда, и отправились домой въ свои слободы съ криками: до завтра! Караулы поставлены были также въ Китаѣ и Бѣломъ Городѣ. Разсыпавшись по улицамъ на возвратномъ пути заходили въ дома и требовали угощенія. Никто не смѣлъ ни въ чемъ имъ поперечить или отказывать; пьяные и разгоряченные, они кололи людей и лошадей, и на всѣхъ нагоняли ужасъ.
Мертвая тишина воцарилась въ Кремлѣ, замѣнивъ шумъ, гамъ, громъ, раздававшіеся въ продолженіи всего дня. Липъ только караульные сторожа перекликались между собою, а часы на Спасскихъ Воротахъ глухимъ и протяжнымъ своихъ звономъ оглашали уснувшую окрестность.
Царскія палаты остались въ тѣсной осадѣ.
Страшную ночь провели тамъ плѣнники и едва ли кто изъ нихъ могъ вскорѣ сомкнуть глаза. Увидя себя однихъ, они образумились, нашли языкъ. Воспоминанія о прошедшемъ днѣ переходили изъ устъ въ уста со всѣми ужасными подробностями.
Вопросы, безъ сомнѣнія, слѣдовали одни за другими. Отчего, зачѣмъ, какъ поднялись стрѣльцы, и что было на площади, что было на Лобномъ Мѣстѣ, въ городѣ? Что сталось съ родными, присными людьми? Кто и какъ погибъ, кто спасся? Отецъ царицынъ, старшій братъ и меньшіе братья успѣли, кажется, спрятаться: объ ихъ смерти ничего не слышно, но уцѣлѣють ли они завтра? Неизвѣстность и страхъ мучили всѣхъ. Вѣрныхъ свѣдѣній получить было невозможно! Страшно было и спрашивать и отвѣчать, чтобы не подать повода кому-нибудь къ открытію, чтобы не подвергнуть лишнимъ опасностямъ дорогихъ людей. Что будетъ завтра! О, если возобновятся страданія и муки? Какія потребуются еще жертвы? Никакихъ совѣтовъ ни отъ кого ожидать нельзя.
Усталость взяла наконецъ свое. Несчастные уснули. Какіе сны видѣлись имъ при воспоминаніи о прошедшихъ и въ ожиданіи будущихъ истязаній! Петръ вздрагивалъ вѣроятно часто въ объятіяхъ своей матери.
Разсвѣтало. Плѣнники проснулись для новыхъ страстей. Стрѣльцы явились рано, опять въ полномъ вооруженіи, съ барабаннымъ боемъ, и пришедъ къ золотой рѣшеткѣ у самыхъ царскихъ покоевъ, съ крикомъ начали требовать Ивана Нарышкина, думнаго дьяка Аверкія Кириллова, дохтуровъ Степана Жида да Яна.
Кирилловъ былъ выданъ имъ, также докторъ Янъ (Иванъ Гутменшъ). Царевны выходили уговаривать ихъ и упрашивать, но напрасно: они твердили свое. Только беременную Лену доктора Данилы, приведенную наканунѣ, удалось спасти молодой царицѣ Марѳѣ Матвѣевнѣ. Прочіе были убиты.
Потомъ побѣжали на патріаршій дворъ, приступали не только къ служителямъ, но и къ самому патріарху, грозя копьями и бердышами, чтобъ онъ выдалъ измѣнниковъ у него схоронившихся, обыскали погреба и подмостья, ошарили сундуки и постели, и, не найдя ничего, пришли опять къ нему выборомъ и требовали непремѣнно выдачи. Патріархъ, облаченный въ омофоръ, отвѣчалъ что въ домѣ у него никакихъ измѣнниковъ нѣтъ, а самъ онъ умереть готовъ.
Одна толпа отправилась еще прежде къ датскому резиденту, услышавъ отъ кого-то что докторъ съ сыномъ у него укрываются. Стрѣльцы, на разсвѣтѣ, 16го мая, разказываетъ онъ самъ, явились въ домъ мой съ окольничимъ Хлоловымъ и требовали выдачи. Я отвѣчалъ что у меня нѣтъ никого, напоминалъ имъ о своемъ званіи. Не слушая ничего, они принялись обыскивать домъ, и грозили убить меня и имѣніе взять въ казну, если кто-нибудь найдется въ домѣ… вдругъ къ окольничему приносится извѣстіе что докторовъ сынъ пойманъ на улицѣ переодѣтый, а самъ онъ бѣжалъ, и за нимъ погоня. Стрѣльцы бросились вонъ, но черезъ часъ пріѣхалъ ко мнѣ капитанъ съ 50ю стрѣльцами взять меня во дверецъ для очной ставки съ докторскимъ сыномъ, который показалъ будто что отецъ его спрятанъ у меня. Мы отправились кремлевскія ворота намъ отворили и тотчасъ за нами заперли. На встрѣчу намъ показался вскорѣ отрядъ стрѣльцовъ, тащившихъ изуродованный трупъ докторова сына. Капитанъ, шедшій подлѣ моей лошади, сказалъ: вотъ докторовъ сынъ, съ кѣмъ же давать очную ставку? Мы подъѣзжали между тѣмъ къ площади, усыпанной вооруженными стрѣльцами. Увидя меня, они ударили въ барабаны и зазвонили въ колокола. Это служило у нихъ обыкновенно знакомъ къ побіенію. Мои провожатые закричали: это посланникъ! Меня пропустили, я подъѣхалъ къ крыльцу и поднялся на площадку, гдѣ увидѣлъ царицу Марѳу Матвѣевну, царевну Софію Алексѣевну и нѣсколько бояръ. Мнѣ хотѣлось пробраться къ нимъ, но шедшіе за мною стрѣльцы меня остановили; народу было тамъ множество, хоть по головамъ ходи. Въ это время вошелъ князь Иванъ Андреевичъ Хованскій, и спросилъ у стрѣльцовъ: оставлять ли царицу Наталію Кирилловну во дворцѣ? Не надо, отвѣчали они. Хованскій оглянулся въ мою сторону, увидалъ меня въ лицо, и спросилъ съ удивленіемъ: зачѣмъ ты здѣсь Иванъ Андреевичъ? — такъ звали меня при дворѣ. Я указалъ на приведшихъ меня стрѣльцовъ; онъ подошелъ къ царицѣ и царевнѣ, сказалъ имъ нѣсколько словъ, которыхъ я не могъ разслыхать. Царевна сдѣлала знакъ чтобы я скорѣе шелъ вонъ, а Хованскій приказалъ моимъ стрѣльцамъ отвести меня опять домой, и беречь какъ глазъ. По дорогѣ резидентъ былъ охраняемъ именемъ царевны Софіи.
Иванъ Нарышкинъ, котораго съ такимъ упорствомъ искали стрѣльцы, съ отцомъ, меньшими братьями, нѣсколькими родственниками и семнадцатилѣтнимъ сыномъ Матвѣева, укрывались сначала по темнымъ мѣстамъ при комнатахъ малолѣткой царевны Натальи Алексѣевны, а лотомъ сведены были въ дальніе деревянные покои младшей царицы Марѳы Матвѣевны, обращенные глухою стѣною къ патріаршему двору. Иванъ Нарышкинъ остригъ длинные свои волосы. Постельница Клуша, которая одна знала куда всѣ они спрятались, хотѣла укрыть ихъ къ утру въ чуланъ въ проходныхъ сѣняхъ, и запереть. Тамъ мы неуцѣлѣемъ, сказалъ молодой Матвѣевъ, стрѣльцы проломаютъ дверь, увидятъ насъ и перебьютъ. Его послушались: рѣшено оставить дверь растворенною, «на четверть или меньше»; въ чуланѣ было одно окошко, заваленное перинами и подушками, такъ что въ темнотѣ человѣка разглядѣть тамъ было нельзя. Ни живые, ни мертвые, говоритъ самъ Матвѣевъ, стали мы въ уголъ къ правой сторонѣ…. лишь только мы убрались, какъ послышались стрѣльцы, они пробѣжали мимо, «какъ бы быстрая вода протекла», нѣкоторые сунулись въ отворенную дверь, посовали копьями въ подушки и побѣжали прочь, крича про себя: наши здѣсь видно были!
Толпа пришла въ домъ князя Долгорукаго, чьего сына стрѣльцы наканунѣ убили; они извинялись въ запальчивости и просили прощенія. Старикъ, разбитый параличомъ, лежалъ въ постели. Скрѣпя сердце, онъ выслушалъ ихъ и велѣлъ гостей угостить. Когда они ушли, оставшись одинъ съ слугою, старикъ не утерпѣлъ и промолвилъ: злодѣи! щуку вы съѣли, да зубы ея остались; придетъ пора что и сами по городу развѣшаны будете. Холопъ выбѣжалъ, догналъ стрѣльцовъ и передалъ имъ слова княжія; стрѣльцы осерчали, воротились стащили старика съ кровати, выволокли за ворота, убили и бросили тѣло на навозную кучу, а сами принялись грабить домъ. Найдя въ погребѣ соленую рыбу, они набросали ея на мертвое тѣло: на вотъ тебѣ, ѣшь, въ отвѣтъ на пословицу которую передалъ имъ слуга.
Стрѣльцы злились что до сихъ поръ не могли нигдѣ найти Ивана Нарышкина, какъ ни искали, какъ ни домогались, и объявили въ царскихъ палатахъ что если не выдадутъ имъ его завтра, то они перебьютъ всѣхъ кто имъ попадется.
Въ тотъ же день нашли они на Никитской улицѣ боярина Ивана Максимовича Языкова. Онъ шелъ къ духовнику своему, священнику церкви Св. Николы въ Хлыновѣ; съ нимъ повстрѣчался чей-то холопъ, его знавшій. Языковъ, испуганный, снялъ съ руки дорогой перстень и далъ ему, умоляя не оказывать никому гдѣ его видѣлъ. Подлый человѣкъ обѣщался, но тотчасъ повѣстилъ стрѣльцовъ, которые сбѣжались, отыскали Языкова въ церкви, и съ ругательствомъ отвели на Красную Площадь, гдѣ и былъ онъ убитъ.
Въ этотъ самый день, несмотря на продолжавшійся бунтъ, перемѣнено было все правительство и назначены новые начальники по приказамъ: въ посольской князь Василій Васильевичъ Голицынъ, въ Стрѣлецкой князь Иванъ Андреевичъ Хованскій, въ иноземской рейтарской и пушкарской бояринъ Иванъ Михайловичъ Милославскій, въ судной стольникъ князь Андрей Ивановичъ Хованскій и проч.
Кто сдѣлалъ эти распоряженія?
Одно это назначеніе среди общаго смятенія показываетъ что власть захвачена была въ свои руки партіей Софіи, которая и по свидѣтельству датскаго резидента является впереди на первомъ планѣ.[1]
На третій день, во вторникъ, 17го мая, пришли стрѣльцы въ Кремль, также съ барабаннымъ боемъ, обступили кругомъ царскій дворъ, многіе вбѣжали прямо на постельное крыльцо и требовали настоятельно Ивана Нарышкина. Всѣмъ служителямъ грозили смертью, если не отыщутъ его, и твердили что не выйдутъ изъ Кремля до тѣхъ поръ пока не получатъ его въ свои руки. Партія видно боялась оставить его въ живыхъ. опасаясь его характера или способностей, чтобы не получилъ онъ со временемъ возможности отмстить за зло содѣянное его семейству.
Дѣлать было нечего. Дольше беречь было невозможно. Стрѣльцы принимали болѣе и болѣе грозное положеніе. Должно было опасаться отъ нихъ всякихъ неистовствъ. Царица Наталья Кирилловна привела брата въ церковь къ Спасу за Золотою рѣшеткой. Тамъ онъ, приготовляясь къ близкой смерти, пріобщился Святыхъ Таинъ и помазался елеемъ. Царевна Софія Алексѣевна, принимая на себя печальный видъ, сказала ему что «великая необходимая нужда требуетъ отдаться стрѣльцамъ». Нарышкинъ отвѣчалъ:,.я иду на смерть, лишь бы моей невинной кровью утолилась мои ненавистники", и «оборотясь простительнымъ цѣлованіемъ поклонъ свой отдалъ». Софія, съ притворнымъ участіемъ, подала царицѣ образъ Божіей Матери надѣть на брата: «Можетъ-быть стрѣльцы устыдятся святаго образа и отпустятъ его».
Князь Яковъ Никитичъ Одоевскій, человѣкъ добрый, но торопливый и робкій, который тутъ случился, видя длинные проводы, подошелъ къ царицѣ и сказалъ: «сколько вамъ, государыня, брата ни держать, а отдать его будетъ», и потомъ оборотясь къ Нарышкину сказалъ: «иди скорѣе, Иванъ Кирилловичъ, не погибать же намъ всѣмъ здѣсь изъ-за тебя».
Царица вывела его до порога къ Золотой рѣшеткѣ, за которой стрѣльцы дожидались его, какъ вороны крови, они схватили его, осыпая скверными словами и всякими ругательствами. потащили предъ ея глазами за ноги по лѣстницѣ, а лотомъ по площади къ Константиновскому застѣнку. Его начали мучительски пытать. Нарышкинъ стиснулъ зубы и не произнесъ ни одного слова на всѣ ихъ вопросы. Туда же приведенъ былъ тогда докторъ Данило, пойманный въ нищенскомъ платьѣ, въ лаптяхъ, съ котомкой за плечами, въ Нѣмецкой слободѣ. Бѣжавши за городъ, онъ скрывался въ лѣсу двое сутокъ и проголодался; воротился въ городъ попросить хлѣба у пріятеля въ Нѣмецкой слободѣ, былъ узнанъ и приведенъ въ застѣнокъ. Данило, среди пытокъ, просилъ срока трехъ дней, обѣщаясь назвать тѣхъ которые заслужили смерть больше чѣмъ онъ. Слова его записывались, но другіе закричали: «что его слушать», разорвали запись, и потащили его вмѣстѣ съ Нарышкинымъ изъ Кремля на Красную Площадь, подняли обоихъ на копьяхъ вверхъ, и потомъ опустя внизъ, отсѣкли имъ руки и ноги, изрубили тѣла на мелкія части и ногами своими смѣшали съ грязью.
Иваномъ Нарышкинымъ и докторомъ Данилой кончились убійства. Тѣла убитыхъ съ перваго дня лежали на площади. 17го мая было объявлено что желающіе могутъ погребать ихъ. Вѣрный Арапъ боярина Матвѣева пришелъ съ простынею на площадь и собралъ изуродованные останки своего господина; онъ отнесъ ихъ въ свою приходскую церковь Св. Николы въ Столпахъ, гдѣ оно было отпѣто и предано землѣ.[2]
28го числа приходили во дворецъ изъ всѣхъ стрѣлецкихъ приказовъ выборные люди, безъ оружія, и били челомъ государю, чтобъ онъ велѣлъ Кириллу Полуехтовича Нарышкина постричь въ монахи. Старикъ тотчасъ отведенъ былъ въ Чудовъ монастырь, постриженъ подъ именемъ Кипріана, и на простой телѣгѣ отвезенъ подъ крѣпкое содержаніе въ Кирилловъ монастырь на Бѣлоозеро.
Меньшіе его сыновья: Левъ, Мартемьянъ и Ѳедоръ успѣли уйти изъ Москвы въ людскомъ сѣромъ платьѣ, подъ охраною вѣрныхъ слугъ своихъ, и укрылись въ дальнихъ мѣстахъ, также какъ и нѣкоторые изъ ихъ родственниковъ. Молодой Матвѣевъ выведенъ былъ изъ дворца въ платьѣ стряпчаго конюха любимымъ и вѣрнымъ царю Петру карлою Комаромъ. Онъ велѣлъ молодому человѣку идти за собою смѣло по свѣтлишной лѣстницѣ за ворота. Тамъ сѣлъ онъ самъ на лошадь, а Матвѣевъ долженъ былъ провожать его. Такъ миновали они Кремль, и изъ Бѣлаго Борода вышли чрезъ Смоленскія ворота, въ коихъ крѣпкіе караулы его признать не могли. Онъ былъ переданъ священнику церкви Сошествія Святаго Духа, съ указомъ царицы Наталіи Кирилловны беречь его въ тайнѣ, а тотъ передалъ его родственнику своему стремянному конюху Кириллѣ Суворову, у котораго въ простомъ платьѣ жилъ о лъ нѣсколько времени подъ именемъ Кондратья, и потомъ скитался по разнымъ мѣстамъ, пока водворилось спокойствіе.
Дѣтская душа Петрова въ продолженіи этихъ несчастныхъ трехъ дней получила такія глубокія впечатлѣнія, дѣтское сердце испытало такія сильныя ощущенія, прирожденныя страсти вызвались къ жизни съ такою силой, что онъ навсегда, кажется, остался подъ вліяніемъ этой грозы, пронесшейся надъ его головою, и многія позднѣйшія дѣйствія его носятъ явные слѣды потрясенія произведеннаго ею во всемъ умственномъ и тѣлесномъ его организмѣ.
Не успѣла царица Наталья Кирилловна съ молодымъ царемъ и уцѣлѣвшими друзьями опомниться послѣ трехдневныхъ тревогъ и опасностей, не успѣли oru оплакать свои горестныя потери и узнать объ нихъ всѣ ужасныя подробности, какъ огласилось что въ послѣдній день кровопролитія смѣнены были всѣ начальники приказовъ, имъ преданные, и установилось новое управленіе. Кто же такъ распорядился? Какая участь ихъ ожидаетъ? Что будетъ дальше? При чемъ они останутся?
Черезъ три дня, мая 20го, стрѣльцы бьютъ челомъ чтобы государь указалъ сослать въ ссылку братьевъ Лихачевыхъ, остальныхъ Нарышкиныхъ, молодаго Матвѣева, и нѣкоторыхъ другихъ приверженцевъ Петровой стороны изъ дьяковъ и думныхъ дворянъ.
Чрезъ недѣлю, мая 26го, стрѣльцы, собравъ между собою подписку, предъявляютъ требованіе чтобы старшій царевичъ, Иванъ Алексѣевичъ, царствовалъ вмѣстѣ съ братомъ своимъ Петромъ Алексѣевичемъ, который долженъ при немъ считаться вторымъ, — угрожая, если это не будетъ исполнено, придти опять въ Кремль съ оружіемъ и учинить мятежъ велій.
Созываются чины государственные. Патріархъ предъявляетъ грозное требованіе стрѣльцовъ. Всѣ считаютъ необходимостію согласиться, и патріархъ въ Успенскомъ соборѣ совершаетъ тотчасъ торжественное молебствіе о двухъ нареченныхъ царяхъ.
Бояре и дьяки державшіе сторону Петра присягаютъ по неволѣ второму царю, опасаясь возобновленія страшныхъ явленій 15го мая.
По крайней мѣрѣ Петръ оставленъ былъ на престолѣ; самые отчаянные враги, при всемъ своемъ озлобленіи, не осмѣливались видно думать о нарушеніи признаннаго права, о посягательствѣ на царскій родъ, который считался въ общемъ народномъ мнѣніи священнымъ и неприкосновеннымъ. Можетъ-быть и значительность его партіи, количество его приверженцевъ внушало спасенія раздражать ихъ и доводить до крайностей.
Еще чрезъ недѣлю стрѣльцы объявляютъ чрезъ своего новаго начальника, князя Хованскаго, чтобы царевна Софія Алексѣевна приняла на себя управленіе государствомъ по причинѣ малолѣтства ея братьевъ. По усиленнымъ просьбамъ всѣхъ чиновъ, она изъявляетъ согласіе, и во всѣ города тотчасъ разсылаются извѣстительныя грамоты съ примѣромъ изъ Римской исторіи, гдѣ по кончинѣ императора Ѳеодосія, въ малолѣтство сыновей его, Аркадія и Гонорія, управляла имперіей сестра ихъ Пульхерія.
Такимъ образомъ царевна Софія сдѣлалась правительницей государства.
Царевна Софія — правительница государства! Вотъ что было конечною цѣлью стрѣлецкаго бунта, вотъ къ чему ведены были видно всѣ дѣйствія, вотъ для чего совершены убійства: отстранить царицу Наталію Кирилловну съ Нарышкиными и предоставить правленіе царевнѣ Софіи Алексѣевнѣ съ Милославскими.
Она, слѣдовательно, вмѣстѣ съ своими родственниками, была зачинщицею злаго дѣла, руководительницею стрѣльцовъ, которые, обманутые, служили ей только слѣпыми орудіями. Весь ходъ дѣла со всѣми оборотами и извилинами освѣтился предъ глазами низложенной партіи.
Правительница, принявъ власть въ свои руки, наградила стрѣльцовъ щедро: она велѣла выдать имъ по 10 рублей на человѣка, увеличила ихъ жалованье, предоставила многія преимущества и позволила выборнымъ входить въ ея покои по всѣмъ дѣламъ безпрепятственно. Начальникомъ стрѣлецкаго приказа назначенъ князь Иванъ Андреевичъ Хованскій, помощникомъ его сынъ.
Стрѣльцы пожелали чтобы дано имъ было названіе надворной пѣхоты, и чтобы въ признательность за сослуженную ими службу поставленъ былъ памятникъ на Красной Площади, съ объясненіемъ за какія вины измѣнники были ими наказаны.
Полковника Цыклеръ и Озеровъ, по приказанію царевны, съ великимъ поспѣшеніемъ воздвигли на томъ мѣстѣ гдѣ оканчивалась стрѣлецкая расправа высокій каменный столбъ; къ подножію его прибиты были по четыремъ сторонамъ жестяныя доски, гдѣ предались вѣковому позору имена Матвѣева, Нарышкиныхъ, Долгорукихъ, Ромодановскаго, Языкова и прочихъ жертвъ стрѣлецкаго бунта.
Страшно было царицѣ Натальѣ Кирилловнѣ 15го мая видѣть предъ собою ружья, копья и бердыши, трепетать за жизнь своего сына, отца, братьевъ, друзей, но не легко ей было и теперь слышать всякій день о новыхъ постановленіяхъ, коими предавалась поруганію на вѣки вѣковъ ихъ дорогая для нея память, о новыхъ распоряженіяхъ, коими собственная судьба ея, судьба дорогаго сына, окружалась опасностями, становилась неизвѣстною.
Каждое такое распоряженіе подавало поводъ въ ея кругу къ многоразличнымъ толкамъ, пропитаннымъ разумѣется злобою, ненавистью, жаждою мести. Десятилѣтній, значительно уже развившійся мальчикъ, Петръ, все это слушалъ, все принималъ къ сердцу, и все это глубоко врѣзывалось ему въ памяти. Если онъ насмотрѣлся всякихъ неистовствъ въ прошедшіе дни, то теперь онъ безпрестанно наслушивался всякаго худа, и нравственное развитіе его повреждалось, въ сердце западали безпрестанно сѣмена недобрыя.
- ↑ Обращаю вниманіе на это обстоятельство профессора Аристона, который старается оправдать царевну Софію въ своемъ примѣчательномъ изслѣдованіи: Московскія Смуты. 1871.
- ↑ Надъ могилою боярина Матвѣева, его супруги и сына, правнукъ ихъ, графъ Николай Петровичъ Румянцевъ, поставилъ усыпальницу, въ коей вмѣстѣ съ господами погребенъ и вѣрный ихъ cлуга Арапъ Иванъ.