Первый поцѣлуй
авторъ Власъ Михайловичъ Дорошевичъ
Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ III. Крымскіе разсказы. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1906. — С. 121.

Сударыня!

Вамъ угодно, чтобъ я написалъ вамъ легенду о происхожденіи поцѣлуя.

Вы знаете, что повиноваться вашимъ очаровательнымъ капризамъ — лучшее изъ моихъ удовольствій. Требуйте, пока въ нашемъ маленькомъ романѣ не получу право требовать я. Требуйте всего, что вамъ будетъ угодно. Итакъ…

На этотъ разъ я съ тѣмъ большимъ удовольствіемъ исполню ваше маленькое требованіе, что, будучи въ Индіи, я слышалъ тамъ легенду о происхожденіи поцѣлуя.

Да, поцѣлуй, какъ и многое хорошее, родился въ Индіи. И первыми устами, которыхъ коснулся поцѣлуй, были уста красавицы Лотосъ.

Она была самою красивою изъ дѣвушекъ ея города, славившагося красотой.

Жрецы и воины, раджи и пѣвцы, юноши и зрѣлые мужи — всѣ были у ея ногъ.

И, кажется, только одинъ идолъ во всемъ Бомбеѣ не потерялъ головы отъ красоты маленькой Лотосъ.

И вотъ что однажды записала Лотосъ въ своемъ дневникѣ.

Барышни Индіи тоже вели свои дневники.

Лотосъ записывала свои побѣды и сны на листѣ того царственнаго цвѣтка, который мы называемъ «Victoria regia[1]».

Это самый пышный и благоуханный изъ цвѣтовъ, но бойтесь того момента, когда онъ расцвѣтаетъ: первое дыханіе вѣетъ ядомъ.

Вотъ что писала Лотосъ на благоухающихъ ядовитыхъ лепесткахъ:

«Мнѣ снился страшный сонъ.

Тѣнистый старый садъ. Мохомъ обросшая скамья. И я, безъ мыслей, безъ желаній, пришедшая укрыться сюда отъ палящихъ лучей солнца, отъ страстныхъ рѣчей моихъ поклонниковъ, отдохнуть отъ пѣсенъ, вздоховъ, возгласовъ восторга.

Солнце заходило.

Кто-то показался на поворотѣ дороги.

Я въ изумленіи поднялась съ мѣста. Это былъ идолъ нашего храма.

О, онъ не походилъ на тѣхъ, отъ кого я убѣжала сюда.

Онъ не любилъ, онъ только позволялъ себя любить.

Онъ никогда не сдѣлалъ бы перваго шага.

А между тѣмъ я ему нравилась. Немножко. По крайней мѣрѣ, мнѣ такъ казалось.

Нравиться идолу? Но вѣдь это жъ было во снѣ!

И это мнѣ льстило.

Потому что онъ былъ идоломъ, оракуломъ, богомъ.

Его приговоровъ боялись.

Въ его предсказанія вѣрили всѣ.

И во снѣ мнѣ казалось, что я употребляла всѣ усилія, чтобы разжечь его страсть.

Такъ и теперь я употребила къ этому всѣ средства.

Я завела съ нимъ разговоръ, немножко смѣлый, немного насмѣшливый, немного вызывающій.

Мы стояли у дерева.

Разстояніе между нами все уменьшалось.

И когда я уже чувствовала его дыханіе, читала желаніе въ его глазахъ…

Когда на устахъ его уже не играла улыбка… Когда, вся облитая заходящимъ солнцемъ, я откинула голову и почти коснулась его плеча…

Онъ вдругъ покачалъ головой, улыбнулся и, пожимая мнѣ руку, сказалъ:

— Я спасаюсь! Ужъ очень ты хороша сегодня, маленькая Лотосъ.

Я прислонилась къ дереву.

Да, я довольна, довольна потому, что онъ не потерялъ интереса въ моихъ глазахъ.

Потому, что онъ все еще будетъ раздражать мое самолюбіе и дѣйствовать на мое воображеніе».

Странно! Проснувшись, Лотосъ ни о чемъ не могла думать, кромѣ идола. Это было такъ же похоже на любовь, какъ и на любопытство. Впрочемъ, кто же пойметъ, гдѣ у женщины кончается одно и начинается другое. Кто сумѣетъ отвѣтить, что толкаетъ дѣвушку въ первый разъ въ объятья: любовь или любопытство?

Трепещущая Лотосъ взошла въ сумрачный храмъ, гдѣ стоялъ идолъ, холодный, безстрастный, улыбающійся тою вѣчною загадочною улыбкой, которою улыбаются индійскіе боги. Эта улыбка похожа на ту вѣчную, широкую и злобную улыбку, которою скалитъ свои зубы черепъ, — улыбка смерти надъ жизнью.

Не сознавая, что она дѣлаетъ, Лотосъ, взобралась на пьедесталъ и стояла теперь къ идолу близко, какъ во снѣ. Ее тянуло къ этому идолу, холодному, безстрастному. Какъ вдохнуть въ него жизнь?

Лотосъ ближе и ближе приближала свое лицо къ лицу идола и чувствовала, какъ камень дѣлается теплѣе отъ ея дыханія.

Ея губы почти касались губъ идола. Почти… И вдругъ она почувствовала, что губы идола коснулись ея устъ.

Это не она, это идолъ сдѣлалъ движеніе.

Съ легкимъ крикомъ отшатнулась она прочь…

Глаза идола горѣли. Яркія краски сбѣжали, и его лицо было теперь блѣдно. Идолъ больше не улыбался.

Въ тишинѣ храма прозвучалъ стукъ меча и вѣнца, выпавшихъ изъ его рукъ, и руки идола протянулись, чтобъ обнять Лотосъ.

Легкимъ, гибкимъ и быстрымъ движеніемъ Лотосъ выскользнула изъ его объятій и разсмѣялась звонкимъ, серебристымъ смѣхомъ.

— Теперь я знаю, что и ты такой же, какъ всѣ. Благодарю тебя, мрачный богъ. За одну минуту страсти и желанія ты далъ мнѣ средство сводить съ ума даже боговъ.

А идолъ стоялъ передъ ней, снова улыбаясь своей вѣчной улыбкой, смѣясь надъ всѣмъ и, быть-можетъ, теперь надъ собой.

Таковъ былъ первый поцѣлуй, раздавшійся въ мірѣ.

Какъ видите, сударыня, поцѣлуй предназначался для боговъ, а не для людей.

Для людей это слишкомъ сильное средство. И вотъ почему люди слишкомъ теряютъ голову отъ поцѣлуя.

Будемъ же благоразумны.

И будемъ довольствоваться въ нашемъ маленькомъ флиртѣ взглядомъ, пожатіемъ руки.

Поцѣлуй, это — нѣчто слишкомъ героическое для насъ.

Примѣчанія

править
  1. лат. Victoria regia — Королевская Викторія