Первый министр (Троллоп)/50—80/ДО

Первый министръ
авторъ Энтони Троллоп, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англ. The Prime Minister, опубл.: 1876. — Источникъ: СПб: Тип. Е. Н. Ахматовой, 1877. az.lib.ru

Глава L.
Месть Слайда.

— Вы говорите, миледи, что герцогъ заплатилъ его издержки по выборамъ въ Сильвербриджѣ?

— Я именно это хочу сказать, мистеръ Слайдъ.

Леди Юстэсъ кивнула головой, а Квинтусъ Слайдъ разинулъ ротъ.

— Боже милостивый! воскликнула мистрисъ Лесли.

Они сидѣли въ гостиной леди Юстэсъ и патріотическій издатель «Знамени» допытывался отъ новой союзницы свѣдѣній, которыя могли быть полезны странѣ.

— Но вы почему знаете, леди Юстэсъ? Вы простите настойчивость моихъ разспросовъ, но въ гласныхъ сообщеніяхъ точность значитъ все. Я никогда не полагаюсь на одни слухи. Я всегда иду къ самому источнику истины.

— Я это знаю, замѣтила леди Юстэсъ.

— Гмъ!

Произнеся этотъ звукъ, издатель посмотрѣлъ на ея сіятельство восхищенными глазами — глазами, въ которыхъ виднѣлась лесть. Но на Лиззи такъ часто смотрѣли такимъ образомъ и она такъ привыкла къ восхищенію, что это не произвело на нее никакого дѣйствія.

— Онъ сказалъ вамъ самъ?

— А можете ли вы сказать мнѣ правду, могу ли я повѣрить ему мои деньги?

— Могу.

— Безопасно ли могу я купить бумаги по его совѣту?

— Услуга за услугу, миледи.

— Я не желаю секретничать, мистеръ Слайдъ; это узналъ Понтни. Вы знаете майора?

— Да, я знаю майора Понтни. Онъ самъ былъ въ Гэтерумѣ и былъ принятъ очень холодно; такъ?

— Можетъ быть. Какое это имѣетъ отношеніе къ нашему разговору? Вы можете быть увѣрены, что Лопецъ обращался къ герцогу съ просьбою заплатить его издержки въ Сильвербриджѣ и герцогъ прислалъ деньги.

— Въ этомъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, мистеръ Слайдъ, сказала мистрисъ Лесли: — мы узнали все это отъ майора Понтни. Лопецъ держалъ какое-то пари съ Понтни и долженъ былъ показать чекъ.

— Понтни видѣлъ деньги, сказала леди Юстэсъ.

Слайдъ погладилъ подбородокъ и задумался о громадной національной важности этого сообщенія. Человѣкъ, заплатившій деньги, былъ англійскій первый министръ и кромѣ того врагъ Слайда.

— Когда не принимаютъ руку дружбы, я не прощаю никогда; говаривалъ Слайдъ.

Даже леди Юстэсъ, не особенно примѣчавшая наружность людей, замѣтила впослѣдствіи своей пріятельницѣ, что Слайдъ походилъ на дьявола, когда гладилъ свое лицо.

— Это очень замѣчательно, сказалъ Слайдъ: — очень замѣчательно!

— Вы не скажете майору, что это мы сказали вамъ? сказала ея сіятельство.

— О! нѣтъ; я только желалъ знать именно, какъ это было. А ваши деньги, миледи, вы не довѣряйте Фердинанду Лопецу.

Тутъ Слайдъ пошелъ тотчасъ отыскивать майора Понтни, и найдя майора въ клубѣ, добился отъ него всего, что тотъ зналъ объ уплатѣ за Сильвербриджъ. Понтни самъ видѣлъ чекъ герцога на 500 ф. с.

— У васъ было пари, майоръ? спросилъ Слайдъ.

— Нѣтъ, не было. Я знаю, кто вамъ сказалъ: Лиззи Юстэсъ; это ея обыкновенныя шалости. Вотъ какъ это было: Лопецъ очень разсердился и хвастался, что онъ отдѣлаетъ герцога примѣрно. Я смѣялся надъ нимъ потомъ, когда мы сидѣли разъ за обѣдомъ, а онъ вынулъ чекъ и показалъ мнѣ. Такъ прямо и было подписано «Омніумъ».

Снабженный этимъ подробнымъ свѣдѣніемъ, Слайдъ чувствовалъ, что сдѣлалъ все, чего только могла требовать самая горячая преданность къ точности, и немедленно заперся въ своей клѣточкѣ въ конторѣ «Знамени» и принялся за работу.

Это случилось въ первыхъ числахъ января. Герцогъ былъ тогда въ Мачингѣ съ своею женой и очень небольшимъ обществомъ. Странное распоряженіе, сдѣланное герцогинею въ началѣ осени, не повело за собою никакихъ особенныхъ послѣдствій. Она сдѣлала это въ пику мужу, а результатъ оказался такъ нелѣпъ, что она сначала даже испугалась. Но кончилось все очень хорошо. Герцогъ находилъ большое удовольствіе въ обществѣ леди Розины и наслаждался сравнительнымъ уединеніемъ, которое позволяло ему работать цѣлый день безъ перерыва. Жена его увѣряла, что она сама это очень любила, хотя надо опасаться, что ей скоро надоѣло это. Для леди Розины, разумѣется, это было раемъ на землѣ. Въ сентябрѣ пріѣхали Финіасъ Финнъ съ женою, а въ октябрѣ настали другія удовольствія и занятія. Первый министръ и его жена посѣтили свою государыню и онъ въ городахъ говорилъ очень полезныя рѣчи о своемъ любимомъ предметѣ — десятичной системѣ. На Рождествѣ они поѣхали на двѣ недѣли въ Гэтерумъ и угощали сосѣдей — дворянству дали обѣдъ въ одинъ день, а арендаторомъ и фермерамъ на другой день.

Все это шло очень гладко;герцогъ не чувствовалъ себя очень несчастнымъ, когда «Знамя» дѣлало разныя суровыя замѣчанія объ отсутствіи Кабинетныхъ совѣтовъ осенью.

Послѣ Рожества они вернулись въ Мачингъ съ нѣкоторыми старыми друзьями, герцогинею Сент-Бёнгэй, Финіасомъ Финномъ и его женою, лордомъ и леди Кэнтрипъ, Баррингтономъ Ирлемъ и еще нѣкоторыми.

Но въ это время случилась большая непріятность. Въ одно утро, когда герцогъ сидѣлъ въ своей комнатѣ послѣ завтрака, онъ прочиталъ въ «Знамени» слѣдующую статью:

"Мы желали бы знать, кто заплатилъ издержки, сдѣланныя мистеромъ Фердинандомъ Лопецомъ въ послѣдніе выборы въ Сильвербриджѣ. Можетъ быть, ихъ заплатилъ самъ онъ — въ такомъ случаѣ намъ нечего говорить, такъ какъ въ настоящую минуту намъ не интересно разузнавать, были или нѣтъ чрезмѣрны эти издержки. Можетъ быть, онѣ были уплачены по подпискѣ его политическими друзьями, и если такъ, мы опять останемся довольны. Или, можетъ быть, фонды были даны новымъ политическимъ клубомъ, о которомъ послѣднее время мы слышали много, и опять, разумѣется, намъ нѣтъ до этого никакого дѣла. Если мистеръ Лопецъ и его друзья могутъ удостовѣрить насъ въ этомъ, мы останемся довольны.

"Но до насъ дошли слухи — мы можемъ даже сказать болѣе чѣмъ слухи — поставляющіе намъ въ обязанность сдѣлать этотъ вопросъ. Не были ли эти деньги уплачены изъ собственнаго кармана перваго министра? Если такъ, то мы нашли въ характерѣ этого вельможи пятно, которое наша обязанность къ публикѣ предписываетъ намъ выставить на видъ. Мы пойдемъ далѣе и скажемъ, что если эти издержки были уплачены изъ собственнаго кармана герцога Омніума, то этому вельможѣ неприлично долѣе занимать такое высокое мѣсто.

«Мы знаемъ, что перъ не можетъ вмѣшиваться въ выборы членовъ Нижней Палаты. Мы знаемъ достовѣрно, что министръ не долженъ покупать парламентской поддержки. Мы знаемъ ту гласность — не имѣемъ ли мы право сказать: чванство, съ которымъ на послѣднихъ выборахъ герцогъ отказался отъ того вліянія, которымъ такъ долго пользовались въ Сильвербриджѣ его предшественники и самъ онъ? Онъ гласно объявилъ намъ, что онъ, по-крайней-мѣрѣ, умываетъ руки, что не хочетъ поступать, какъ поступали его предки, какъ онъ самъ прежде поступалъ. Что мы должны думать о герцогѣ Омніумѣ какъ о министрѣ, если послѣ подобныхъ увѣреній онъ изъ своего кармана заплатилъ издержки сильвербриджскаго кандидата?»

Статья была длинная, но вышеприведеннаго достаточно, чтобы дать читателю понятіе объ обвиненіи, которое герцогъ прочелъ одинъ въ своей комнатѣ.

Онъ прочелъ два раза прежде чѣмъ сталъ думать объ этомъ. Обвиненіе было по-крайней-мѣрѣ буквально справедливо. Онъ заплатилъ за издержки по выборамъ этого человѣка. Онъ сдѣлалъ это по чистому побужденію, какъ читателю извѣстно, но эти побужденія онъ не могъ объяснить, не выдавъ своей жены. Послѣ того, какъ былъ посланъ чекъ, онъ не говорилъ объ этомъ никому — но думалъ очень часто. Въ то время его секретарь очень нерѣшительно, почти съ трепетомъ совѣтовалъ ему не посылать денегъ. Съ герцогомъ работать было легко; его вѣжливость съ подчиненными была почти преувеличена; онъ никогда не выговаривалъ и всегда старался все сдѣлать самъ. Онъ очень заботился о спокойствіи окружающихъ его. Но ему очень было трудно подавать совѣты. Онъ совѣтовъ не любилъ. Онъ былъ такъ щекотливъ, что всякій совѣтъ принималъ за порицаніе. Когда ему совѣтовали, какіе ботинки носить — какъ леди Розина — какое вино и какихъ лошадей купить, какъ это дѣлали буфетчикъ и кучеръ, онъ былъ благодаренъ, не гордясь своими познаніями въ ботинкахъ, винахъ или лошадяхъ. Но онъ не любилъ, когда вмѣшивалась въ его поступки, частные или общественные, въ политическіе вопросы, въ его мнѣнія и намѣренія. Поэтому Уорбёртонъ почти дрожалъ, спрашивая герцога, точли онъ рѣшился послать деньги Лопецу.

— Точно, отвѣтилъ герцогъ.

Уорбёртонъ не посмѣлъ выразить сомнѣніе и деньги были посланы.

Но съ той минуты, какъ онѣ были посланы, сомнѣнія возобновились въ душѣ перваго министра.

Теперь онъ сидѣлъ съ газетою въ рукѣ и думалъ. Разумѣется, онъ очень могъ не обратить никакого вниманія на это. сдѣлать такъ, какъ будто не видалъ этой статьи, и предоставить этому дѣлу затихнуть. Но онъ зналъ, что Квинтусъ Слайдъ и его газета не дадутъ этому заглохнуть. Обвиненіе будетъ повторяться въ «Знамени», пока не перепечатается въ другихъ газетахъ, а потомъ сдѣлаютъ другой вопросъ — почему первый министръ оставляетъ безъ отвѣта подобное обвиненіе? Но если онъ обратитъ вниманіе, то какого рода? Это было справедливо. И, конечно, онъ имѣлъ право дѣлать что хочетъ съ своими собственными деньгами, пока не поступалъ противъ закона. Онъ не подкупалъ никого. Онъ истратилъ деньги не на подкупъ. По чувству чести онъ сознавалъ, что этому человѣку сдѣлала вредъ его жена, и поэтому онъ былъ обязанъ вознаградить матеріальный убытокъ. Онъ не стыдился сдѣланнаго, но ему было стыдно, что объ этомъ будутъ разсуждать публично.

Зачѣмъ онъ допустилъ поставить себя въ положеніе, которое навлечетъ на него такую непріятность? Съ тѣхъ поръ, какъ сдѣлался первымъ министромъ, онъ не имѣлъ ни одного счастливаго дня, не чувствовалъ ни малѣйшаго неудовольствія и не могъ даже утѣшать себя мыслью, что приносилъ пользу своей странѣ.

Чрезъ нѣсколько времени онъ пошелъ въ другую комнату и показалъ газету Уорбёртону.

— Можетъ быть, вы были правы, сказалъ онъ: — когда совѣтовали мнѣ не посылать этихъ денегъ.

— Это не значитъ ничего, сказалъ секретарь, прочтя статью, думая, можетъ быть, что значитъ много, но желая пощадить герцога.

— Я былъ принужденъ заплатить за издержки этого человѣка, такъ какъ герцогиня… подала ему надежду. Герцогиня не такъ… не такъ поняла мои желанія.

Уорбёртонъ зналъ теперь всю эту исторію, потому что не разъ разсуждалъ объ этомъ съ герцогинею.

— Мнѣ кажется, что вашей свѣтлости не слѣдуетъ обращать вниманіе на эту статью.

Вниманія не обратили, но три дня спустя явился короткій параграфъ, напечатанный крупнымъ шрифтомъ и начинавшійся вопросомъ:

«Имѣетъ ли намѣреніе герцогъ Омніумъ отвѣчать на вопросъ, сдѣланный нами въ прошлую пятницу? Правда ли, что онъ заплатилъ за издержки мистера Лопеца по сильвербриджскимъ выборамъ? Мы можемъ увѣрить герцога, что этотъ вопросъ станетъ повторяться, пока отвѣтъ не будетъ данъ.»

Это также герцогъ увидалъ и показалъ своему секретарю.

— Я не сдѣлалъ бы ничего, пока объ этомъ не упомянутъ въ другихъ газетахъ, сказалъ секретарь. — «Знамя» извѣстно своими сплетнями.

— Разумѣется, это сплетни. И сверхъ этого я знаю причины злости этого жалкаго издателя. Но эта газета читается и гнусное обвиненіе сдѣлается извѣстнымъ; приведенные доводы справедливы. Я заплатилъ за издержки и, сказать вамъ по правдѣ, не желаю дѣлать гласными причины, побудившія меня къ этому. А меня могутъ оправдать только эти причины.

— Такъ по-моему вашей свѣтлости надо ихъ выставить.

— Я не могу сдѣлать этого.

— Герцогъ Сент-Бёнгэй здѣсь. Почему бы вамъ не разсказать ему, въ чемъ дѣло?

— Я подумаю объ этомъ. Не знаю, зачѣмъ я обезпокоилъ васъ.

— О, милордъ!

— Развѣ только потому, что всегда утѣшительно поговорить о своихъ непріятностяхъ. Я подумаю. А пока вамъ не надо упоминать объ этомъ.

— Какъ! чтобы я сталъ упоминать? Конечно, я никому не скажу ни слова.

— Я говорилъ не о другихъ — не говорите объ этомъ со мною. Я подумаю и скажу, когда рѣшусь на что-нибудь.

Онъ сталъ думать и думать до такой степени, что и днемъ, и ночью не могъ выкинуть этого изъ головы. Своей женѣ онъ ничего не говорилъ. Зачѣмъ тревожить ее этимъ? Она надѣлала эти непріятности и онъ предостерегъ ее, чтобы этого впередъ не было. Она не могла помочь ему выпутаться изъ затрудненій, въ которыя вовлекла его.

Онъ продолжалъ обдумывать это и довелъ до такихъ размѣровъ, что опять началъ думать объ отставкѣ. Онъ находилъ справедливыми слова, что тотъ человѣкъ не долженъ оставаться первымъ министромъ, который не можетъ оправдать своихъ поступковъ.

Появилось третье нападеніе въ «Знамени», и послѣ этого было сдѣлано замѣчаніе въ «Вечерней Кафедрѣ».

Это замѣчаніе герцогъ Сент-Бёнгэй увидалъ и упомянулъ о немъ Уорбёртону.

— Говорилъ вамъ герцогъ объ обвиненіяхъ, дѣлаемыхъ въ печати на счетъ издержекъ по выборамъ въ Сильвербриджѣ?

Старый герцогъ уже нѣсколько мѣсяцевъ находился въ нервномъ безпокойствѣ за своего друга. Онъ почти сознался себѣ, что поступилъ не хорошо, посовѣтовавъ политику съ такимъ слабымъ характеромъ занять должность перваго министра. Онъ ожидалъ болѣе мужества въ этомъ человѣкѣ; можетъ быть, думалъ найти въ немъ менѣе щекотливой добросовѣстности. Но если дѣло сдѣлано, его надо поддерживать. Кто другой можетъ занять это мѣсто? Грешэмъ не захочетъ. Отстранять Добени {Дизраэли, нынѣ лордъ Биконсфильдъ. Пр. Пер.} было задачею всей жизни герцога Сент-Бёнгэя — пружиною его политическаго вѣрованія, единственною великой идеей, всегда пребывавшей въ его душѣ. Сверхъ того, онъ искренно любилъ и уважалъ человѣка, котораго теперь поддерживалъ, цѣнилъ кротость его характера, вѣрилъ въ патріотизмъ, умъ и честность министра, хотя принужденъ былъ сознаться, что въ немъ недостаетъ душевной твердости.

— Да, сказалъ Уорбёртонъ: — онъ мнѣ говорилъ.

— Это тревожитъ его?

— Вамъ бы хорошо поговорить съ нимъ.

И старый герцогъ, и секретарь безпокоились о первомъ министрѣ, какъ безпокоится мать о слабомъ ребенкѣ. Они не могли высказать свои мысли другъ другу, но понимали другъ друга и вдвоемъ лелѣяли перваго министра. Ихъ особенно тревожило то, что сдѣлаютъ жена перваго министра и всѣ окружавшіе его. Секретарь даже предложилъ, не послать ли за леди Розиною, такъ какъ она производила успокоительное дѣйствіе на расположеніе духа перваго министра.

— Раздражило это его? спросилъ старый герцогъ.

— Да, немножко. Мнѣ кажется, вашей свѣтлости лучше бы съ нимъ поговорить — и не упоминать обо мнѣ.

Герцогъ Сент-Бёнгэй кивнулъ головою и сказалъ, что поговоритъ и не упомянетъ ни о комъ.

Онъ поговорилъ.

— Кто ни будь сказалъ вамъ объ этомъ? спросилъ первый министръ.

— Я самъ видѣлъ въ «Вечерней Кафедрѣ», а ни отъ кого объ этомъ не слыхалъ.

— Я заплатилъ за издержки этого человѣка.

— Вы заплатили?

— Да, по окончаніи выборовъ, и сколько мнѣ помнится, долго спустя. Онъ написалъ мнѣ, сколько онъ потратилъ, и просилъ меня заплатить ему. Я послалъ ему чекъ.

— Но зачѣмъ?

— Честь обязывала меня сдѣлать это.

— Но зачѣмъ?

Наступило непродолжительное молчаніе, прежде чѣмъ на второй вопросъ послѣдовалъ отвѣтъ.

— Этого человѣка уговорили въ моемъ домѣ выступить кандидатомъ. Я боюсь, что ему была обѣщана поддержка, которую, конечно, онъ не получилъ, когда настало время.

— Не вы обѣщали это?

— Нѣтъ, не я.

— Герцогиня?

— Я думаю, другъ мой, что мнѣ лучше не разсуждать объ этомъ даже съ вами. Вамъ слѣдуетъ знать, что я деньги заплатилъ и почему. Можетъ быть, также вамъ необходимо сообразить, будетъ ли мой поступокъ имѣть какія-нибудь послѣдствія. Но деньги заплатилъ я самъ и по причинамъ, объясненнымъ мною.

— Въ Парламентѣ могутъ спросить.

— Тогда надо отвѣчать такъ, какъ я вамъ отвѣтилъ. Я, конечно, не стану уклоняться отъ отвѣтственности, которая падаетъ на меня.

— Вы не захотите, чтобы Уорбёртонъ написалъ нѣсколько строкъ въ газету?

— Какъ! въ «Знамя»?

— Вѣдь это началось тамъ? Нѣтъ, въ «Вечернюю Кафедру». Онъ могъ бы сказать, что деньги заплачены вами потому, что ваши повѣренные ошибочно поняли ваши инструкціи.

— Это была бы неправда, медленно отвѣтилъ первый министръ.

— Насколько я могу понять, именно это и случилось, сказалъ герцогъ.

— Мои инструкціи не были поняты ошибочно. Ихъ ослушались. Я думаю, что намъ лучше не говорить объ этомъ.

— Не думайте, что я къ вамъ пристаю, нѣжно сказалъ старикъ: — но я боюсь, что надо сдѣлать что-нибудь — для вашего спокойствія.

— Моего спокойствія! сказалъ первый министръ. — Оно исчезло уже давно, такъ же, какъ миръ моей души и мое счастіе.

— Ничего не было сдѣлано такого, чего нельзя было бы объяснить, сказавъ правду. Ничего не было неприличнаго.

— Я не знаю.

— Эти деньги были заплачены изъ преувеличеннаго понятія о чести.

— Этого объяснить нельзя. Я не могу объяснить этого даже вамъ; какъ же я могу объяснить это дуракамъ, которые готовы затоптать меня только потому, что я занимаю между ними видное мѣсто?

Послѣ этого старый герцогъ опять говорилъ съ Уорбёртономъ, но Уорбёртонъ остался вѣренъ своему начальнику.

— Нельзя ли сдѣлать что-нибудь, поговоривъ съ герцогинею? спросилъ старый герцогъ.

— Не думаю.

— Я полагаю, что все это сдѣлала герцогиня.

— Не могу сказать. Я думаю, что лучше подождать засѣданій въ Парламентѣ и потомъ отвѣчать, если спросятъ. Онъ самъ отвѣтитъ въ Палатѣ Лордовъ, а мистеръ Финнъ или Баррингтонъ Ирль въ Нижней. Конечно, достаточно будетъ объяснить, что до его свѣтлости дошли слухи, что этому человѣку подали надежду повѣренные герцога въ Сильвербриджѣ, хотя онъ самъ этого не желалъ, и что поэтому онъ счелъ нужнымъ заплатить за издержки. Послѣ такого объясненія что могутъ говорить?

— Вы сами могли бы это сдѣлать.

— Я никогда не говорю въ Палатѣ.

— Но теперь вы могли бы говорить, и тогда ему не было бы необходимости разсказывать объ этомъ другимъ.

Такимъ образомъ дѣло пока оставили, хотя обвиненія въ «Знамени» продолжались. Никто изъ товарищей перваго министра не осмѣлился заговорить съ нимъ объ этомъ. Баррингтонъ Ирль и Финіансъ Финнъ поговорили объ этомъ между собою, но не сказали даже герцогинѣ. Она тотчасъ отправилась бы къ мужу, а они такъ берегли его, что не хотѣли этимъ рисковать. Это вѣрно, что всѣ они лелѣяли перваго министра.

Глава LI.
Лелѣяніе перваго министра.

Парламентъ долженъ былъ собраться 12 февраля и, ра зумѣется, былъ необходимъ Кабинетный Совѣтъ до этого. Первый министръ на третьей недѣлѣ января приготовился назначить день и сдѣлалъ это весьма неохотно. Но онъ былъ тогда боленъ и говорилъ съ своимъ другомъ, старымъ герцогомъ, и своимъ секретаремъ, чтобы совѣщаніе было безъ него.

— Это невозможно, сказалъ старый герцогъ.

— А если бы я не могъ быть, тогда было бы возможно.

— Мы могли бы всѣ пріѣхать сюда.

— Вызвать изъ Лондона пятнадцать министровъ, потому что я боленъ!

Но герцогъ Сент-Бёнгэй не совсѣмъ вѣрилъ этой болѣзни. Первый министръ былъ несчастливъ, а не боленъ.

Въ это время всѣ въ Парламентѣ и почти всѣ въ провинціи, читавшіе газеты, знали о Лопецѣ и его выборныхъ издержкахъ, кромѣ герцогини. Никто не осмѣливался сказать ей. Она каждый день пересматривала газеты, но вѣроятно читала ихъ не очень внимательно. Все-таки она знала, что не ладится что-то. Уорбёртонъ ухаживалъ за министромъ нѣжнѣе обыкновеннаго. Герцогъ Сент-Бёнгэй былъ болѣе озабоченъ; всѣ окружавшіе ее держали себя какъ-то таинственно, а мужъ ея былъ печаленъ.

— Что происходитъ? спросила она однажды Финіаса Финна.

— Все по прежнему и такъ же скучно, какъ обыкновенно.

— Если вы не скажете мнѣ, я никогда больше не стану съ вами говорить. Я знаю, что есть что-нибудь нехорошее.

— Я боюсь, что герцогъ не совсѣмъ здоровъ.

— Отъ чего онъ нездоровъ? Я знаю хорошо, когда онъ боленъ и когда здоровъ. Его тревожитъ что-нибудь.

— Я самъ это думаю, герцогиня. Но такъ какъ онъ со мною не говорилъ, я не желаю дѣлать догадокъ. Если есть что-нибудь, то я могу только догадываться.

Тутъ герцогиня принялась разспрашивать мистрисъ Финнъ и получила отвѣтъ, если неудовлетворительный, то по-крайней-мѣрѣ понятный.

— Мнѣ кажется, его тревожитъ сильвербриджское дѣло.

— Какое?

— Вы знаете, что онъ заплатилъ за издержки этого Лопеца?

— Да, знаю.

— И знаете, что это разузналъ Слайдъ и напечаталъ въ «Знамени»?

— Нѣтъ.

— Право! И противъ герцога взвели цѣлую кучу обвиненій. Мнѣ не хотѣлось говорить вамъ, но мнѣ кажется, вамъ не слѣдуетъ оставаться въ неизвѣстности.

— Всѣ меня обманываютъ, сказала герцогиня съ гнѣвомъ.

— Нѣтъ, обмана не было.

— Всѣ скрываютъ отъ меня все. Мнѣ кажется, всѣ вы убьете меня. Это сдѣлала я. Зачѣмъ нападаютъ на него? Я напечатаю въ газетахъ. Я подала надежду этому человѣку послѣ того, какъ Плантадженетъ рѣшилъ, что его поощрять не слѣдуетъ, и потому что я сдѣлала это, онъ заплатилъ этому человѣку его нищенскіе расходы. Что же тутъ можетъ быть обиднаго для него? Пусть я вынесу это. Моя спина довольно широка.

— Герцогъ очень щекотливъ.

— Я ненавижу щекотливость. Она дѣлаетъ людей трусами.

— Характеры бываютъ разные.

— Да; но хуже всего то, что когда они страдаютъ отъ этой слабости, которую вы называете щекотливостью, они думаютъ, что организація ихъ нѣжнѣе, чѣмъ у другихъ. Мужчины должны быть созданы не изъ севрскаго фарфора, а изъ хорошей, крѣпкой глины. Впрочемъ, я не желаю бранить его, бѣднаго.

— Я думаю, что вамъ и не слѣдуетъ.

— Я знаю, что это значитъ. Вы хотите бранить меня. Итакъ его обижаютъ за то, что онъ заплатилъ Лопецу. Какъ это могли узнать?

— Вѣрно, Лопецъ сказалъ, замѣтила мистрисъ Финнъ.

— Хуже всего то, душа моя, что желая познакомиться со многими, вы непремѣнно наткнетесь на людей негодныхъ. Этотъ человѣкъ самый негодный. А, говорятъ, женился на милой дѣвушкѣ.

— Это часто случается, герцогиня.

— А иногда бываетъ и наоборотъ. Но я объяснюсь съ Плантадженетомъ. Если бы мнѣ самой пришлось писать во всѣ газеты, я поправила бы дѣло.

Она лелѣяла мужа менѣе другихъ и въ глубинѣ своего сердца совсѣмъ не одобряла этой системы. Но все это время она была къ нему нѣжна, потому что сознавала свое неблагоразуміе. Съ тѣхъ поръ, какъ герцогъ узналъ объ ея вмѣшательствѣ въ Сильвербриджѣ и растолковалъ ей его пагубные результаты, она была — нельзя сказать пристыжена, по тому что никакія злополучія не довели бы до этого герцогиню Омніумъ — но усмирилась отъ чувства раскаянія. Но она все таки исполнила свое намѣреніе «объясниться» съ Плантадженетомъ.

— Я только сейчасъ услыхала, сказала она, войдя къ нему въ комнату и заставъ его одного: — въ первый разъ, что поднялся шумъ изъ-за денегъ, которыя ты заплатилъ мистеру Лопецу.

— Кто тебѣ сказалъ?

— Никто мнѣ не говорилъ. Я догадалась сама и выпытала отъ Маріи. Зачѣмъ ты не сказалъ мнѣ?

— Зачѣмъ мнѣ тебѣ говорить?

— Зачѣмъ не говорить? Если бы что-нибудь тревожило меня, я сказала бы тебѣ, то-есть, если бы меня очень тревожило.

— Стало быть, ты увѣрена, что это очень тревожитъ меня.

Онъ улыбался, говоря эти слова, но улыбка скоро сбѣжала съ его лица.

— Я не стану однако обманывать тебя. Это очень тревожитъ меня.

— Я знала, что не ладится что-нибудь,

— Я не жаловался.

— Это можно видѣть и безъ словъ. Чего ты боишься? Что можетъ сдѣлать тебѣ этотъ человѣкъ?

— Какое тебѣ дѣло, если такой человѣкъ изливаетъ на тебя свою злобу? Ты слишкомъ великъ для того, чтобы тебя могло уязвить подобное пресмыкающееся.

Онъ посмотрѣлъ на нее, удивляясь энергіи, съ какою она говорила съ нимъ.

— А отвѣчать ему, продолжала она: — можетъ быть слѣдуетъ, а можетъ быть и нѣтъ. Если отвѣтить надо, есть люди, которые сдѣлаютъ это. Но я говорю о твоихъ собственныхъ чувствахъ. Ты имѣешь щитъ противъ тебѣ равныхъ и мечъ, которымъ можешь нападать на нихъ, если это необходимо. А неужели у тебя нѣтъ брони для защиты, отъ такой твари? Неужели у тебя нѣтъ въ душѣ чувства, что онъ до того ничтоженъ, что на него не слѣдуетъ обращать вниманія?

— У меня нѣтъ ничего, сказалъ онъ.

— О, Плантадженетъ!

— Кора, есть различныя натуры и каждая имѣетъ свои достоинства и недостатки. Я не скажу, чтобы я былъ трусъ, полагая, что у меня достанетъ мужества пойти на встрѣчу необходимой опасности. Но я не могу выносить, когда чернятъ мой характеръ — даже такіе люди, какъ Слайдъ и Лопецъ.

— Что за бѣда — если ты правъ! Для чего страдать, когда твоя совѣсть не обвиняетъ тебя ни въ чемъ? Я не страдала бы, если бы моя совѣсть и обвиняла меня. Какъ, человѣка ставятъ впереди всѣхъ, а потомъ его же судятъ за то, что онъ не разсчитывалъ свой каждый шагъ!

— Именно. Онъ долженъ разсчитывать свои шаги осторожнѣе другихъ.

— Я этого не нахожу. Ты на все смотришь желчными глазами. Я читала гдѣ-то намедни, что въ большихъ корабляхъ всегда бываютъ маленькіе червяки, но большіе корабли и не обращаютъ вниманія на червяковъ.

— Червяки наконецъ одержатъ верхъ.

— Надо мною не одержали бы. А что же они говорятъ на счетъ денегъ? Что тебѣ не надо было ихъ платить?

— Я начинаю думать, что дѣйствительно я напрасно заплатилъ.

— Нѣтъ, не напрасно. Я завлекла этого человѣка. Я ошиблась. Я думала, что онъ джентльменъ. Я уговорила этого человѣка прежде, чѣмъ ты предупредилъ меня, и не хотѣла отступиться отъ своего слова. Я поѣхала въ Сильвербриджъ къ лавочнику, а тотъ пересказалъ объ этомъ Лопецу. Когда Лопецъ отправился въ Сильвербриджъ, онъ предполагалъ, что его будутъ поддерживать изъ угожденія замку.

— А я сдѣлалъ такъ много, чтобы не допустить этого!

— Какая польза опять возвращаться къ этому? Вѣдь я уже созналась въ своей ошибкѣ. Теперь вопросъ состоитъ только въ томъ, что такъ какъ я надѣлала эту бѣду, то какъ поправить ее? Всякій хотя мало-мальски энергичный человѣкъ не сказалъ бы ничего. Но такъ какъ этотъ человѣкъ просилъ денегъ, то ему слѣдовало заплатить. Если все это разгласится, ему не поздоровится. Пусть кто-нибудь напишетъ, что, дескать, это сдѣлала герцогиня Омніумъ. Это очень нехорошо, конечно, но вѣдь меня ни убить, ни отставить не могутъ. Словомъ, сдѣлаюсь ли я хоть на волосъ хуже отъ этого?

— Но я буду долженъ выйти въ отставку.

— Если бы всѣ англійскіе министры подавали въ отставку, какъ только ихъ жены надѣлаютъ глупостей, то вопросъ о составѣ министерства сдѣлался бы очень затруднителенъ.

— Онѣ могутъ дѣлать глупости, душа моя, и все-таки…

— Что все-таки?

— Не вмѣшиваться въ политику.

— Много же ты знаешь, Плантадженетъ! Развѣ не всѣмъ извѣстно, что мистрисъ Добени сдѣлала епископомъ Мэк-Фузлема, а мистрисъ Грешэмъ заставила своего мужа сказать туманную рѣчь о правахъ женщинъ, такъ что никто не понялъ, чью сторону держитъ онъ. Есть и другія, такія же сумасбродныя, какъ я, только я не думаю, чтобы это имъ до такой степени ставилось въ вину. Ты сдѣлаешь, о чемъ я тебя прошу?

— Не могу сдѣлать этого, Кора. Хотя пятнышко не большое, я не могу позволить запятнать мою жену. Я не хочу, чтобы упоминали о твоемъ имени. О женѣ честнаго человѣка говорить не должны.

— Какія это высокопарныя нелѣпости, Плантадженетъ!

— Гленкора, въ этихъ вещахъ ты должна позволить мнѣ имѣть свое сужденіе. Я никогда не скажу, что это сдѣлалъ я, а не моя жена.

— Адамъ сказалъ же это, потому что захотѣлъ сказать правду.

— И Адама всѣ презирали послѣ того, не потому, что онъ съѣлъ яблоко, а за то, что обвинилъ въ этомъ женщину. Я этого не сдѣлаю. Довольно объ этомъ говорить.

Она повернулась и пошла, но онъ позвалъ ее.

— Поцѣлуй меня, душа моя, сказалъ онъ.

Она наклонилась къ нему.

— Не думай, чтобы я сердился на тебя за то, что это раздражаетъ меня. Я постоянно мечтаю о томъ, когда мы уѣдемъ съ дѣтьми на отдыхъ въ какое-нибудь хорошенькое мѣстечко и будемъ жить, какъ живутъ другіе.

— Какъ это будетъ глупо! пробормотала она, выходя изъ комнаты.

Онъ поѣхалъ въ Лондонъ на кабинетное совѣщаніе. Что ни происходило бы въ этомъ важномъ собраніи, рѣчи объ отставкѣ не было, а то объ этомъ услыхали бы. Вѣроятно также, тамъ не говорилось о статьяхъ въ газетахъ. Вещи, предоставленныя самимъ себѣ, вообще кончаются сами по себѣ. Старшій герцогъ, Финіасъ Финнъ и Баррингтонъ Ирль, всѣ были такого мнѣнія, что не надо дѣлать ничего.

— Рѣшено что-нибудь? спросила герцогиня Финіаса, когда онъ вернулся.

— О! да; рѣчь королевы. Но въ ней нѣтъ ничего важнаго.

— А на счетъ уплаты этихъ денегъ?

— Я ни слова не слыхалъ объ этомъ, сказалъ Финіасъ.

— Ничѣмъ не лучше вы другихъ, мистеръ Финнъ, съ вашей напускной таинственностью. Дѣвушка не такъ секретничаетъ на счетъ перваго обожателя, какъ юный членъ Кабинета.

— Члены Кабинета, кажется, скоро къ этому привыкаютъ, сказалъ Финіасъ Финнъ.

Въ Парламентѣ уже начались засѣданія, прежде чѣмъ Слайдъ рѣшилъ, какимъ образомъ онъ будетъ продолжать войну. Конечно, онъ могъ писать злыя статьи о первомъ министрѣ круглый годъ. Въ этомъ занятіи онъ находилъ наслажденіе и считалъ себя особенно способнымъ къ нему. Но читателямъ надоѣдаетъ даже брань, если она не разнообразна. И постоянное повтореніе подобныхъ нападокъ какъ будто показываетъ, что на нихъ мало обращаютъ вниманія. Другія газеты, конечно, подхватили это, но тотчасъ же и бросили. Это открытіе сдѣлали не онѣ, и потому не очень имъ интересовались. Повидимому, ничего изъ этого не выйдетъ, потому что Слайдъ, при всемъ своемъ безумномъ честолюбіи, конечно, не воображалъ досаду, нерѣшимость, тревогу и серіозныя размышленія, которыя его слова возбудили между великими людьми въ Мачингѣ.

Но, конечно, этого не слѣдуетъ оставлять. Слайдъ приходилъ въ ужасъ при мысли объ этомъ. Какъ! первый министръ, перъ, герцогъ, выставляетъ кандидата въ депутаты, и когда его не выбираютъ, платитъ его издержки. Можетъ ли это происходить и узнаваться безъ всякихъ послѣдствій въ такое время, когда какой-нибудь членъ Парламента, лицо ничтожное, теряетъ свое мѣсто, потому что подарилъ своимъ довѣрителямъ нѣсколько четвериковъ угольевъ или десятка два кроликовъ? Энергическая любовь Слайда къ общественнымъ добродѣтелямъ была оскорблена при мысли о подобной катастрофѣ. По его мнѣнію, общественныя добродѣтели состояли въ томъ, чтобы порицать высокопоставленныхъ лицъ, бранить министровъ, судей и епископовъ, а главное узнавать то, за что ихъ можно бранить. Въ этомъ дѣлѣ его общественныя добродѣтели были очень велики, потому что онъ разузналъ эту тайну. Его уму и энергіи въ этомъ дѣлѣ страна была много обязана. Но страна не заплатитъ ему ничего, не дастъ ему желаемаго вліянія, лишитъ его этого удобнаго случая объявлять безчисленное множество разъ, что «Знамя» самый надежный хранитель народной свободы, если ему не удастся обратить еще болѣе вниманіе публики на это дѣло.

— Какъ апатичны люди вообще, говорилъ себѣ Слайдъ: — когда не можетъ ихъ расшевелить такое открытіе!

Слайдъ зналъ очень хорошо, какой долженъ быть слѣдующій шагъ. Въ Парламентѣ долженъ быть сдѣланъ запросъ. Кто-нибудь долженъ объявить, что видѣлъ такое-то заявленіе въ печати и считаетъ нужнымъ спросить, дѣйствительно ли первый министръ сдѣлалъ эту уплату. Въ своихъ размышленіяхъ Слайдъ дошелъ даже до того, что придумалъ, какія слова произнесетъ негодующій членъ Парламента, и въ числѣ этихъ словъ былъ любезный намекъ на одну газету. Онъ даже придумалъ и комплиментъ издателю, но вмѣстѣ съ тѣмъ зналъ, что думаетъ только о томъ, что должно быть, а не о томъ, что будетъ. Время еще не настало, когда издатель газеты получалъ почетъ, заслуженный имъ. Но желательно было, чтобы вопросъ былъ сдѣланъ съ комплиментомъ или безъ комплимента «Знамени».

Кто сдѣлаетъ вопросъ? Если бы общественная энергія дѣйствительно была сильна въ странѣ, то затрудненій въ этомъ отношеніи не могло бы быть. Преступленіе такъ ужасно, что всѣ великіе политики страны должны бы состязаться за честь предложить этотъ вопросъ. Какую большую услугу можно оказать великому человѣку, какъ давъ ему возможность выставить промахи правителей націи? Такъ думалъ Слайдъ. Но онъ зналъ также, что онъ опередилъ людей и что на это дѣло взглянутъ не надлежащимъ образомъ тѣ, которые должны на него глядѣть. Затруднительно будетъ найти пера, который сдѣлалъ бы этотъ вопросъ въ той Палатѣ, гдѣ засѣдалъ первый министръ, и даже въ другой Палатѣ теперь уже осталось мало той колкой и крикливой оппозиціи, отъ которой, по мнѣнію Слайда, зависѣла безопасность націи.

Когда въ «Знамени» первый разъ появилось это заявленіе, Лопецъ тотчасъ пришелъ къ Слайду и спросилъ, по какому праву онъ напечаталъ это. Лопецъ нашелъ это заявленіе очень оскорбительнымъ для себя. Ему два раза заплатили за издержки по выборамъ, такъ что онъ получилъ чистой прибыли 500 ф. с., и хотя одно время это немножко тревожило его совѣсть, но онъ уже привыкъ смотрѣть на это какъ на нѣчто давно прошедшее, о которомъ благоразумный человѣкъ не долженъ упоминать. Но теперь Вортонъ узнаетъ, что онъ былъ обманутъ, если это заявленіе дойдетъ до него.

— Кто далъ вамъ право публиковать все это? спросилъ

Лопецъ, который въ это время находился въ короткихъ сношеніяхъ съ Слайдомъ.

— Правда это, Лопецъ? спросилъ издатель.

— Если что и было сдѣлано, то частнымъ образомъ между мною и герцогомъ.

— Герцоги, мой милый, ничего не могутъ дѣлать частнымъ образомъ, особенно когда они первые министры.

— Но вы не имѣли права публиковать эти вещи обо мнѣ.

— Правда ли это? Если правда, я имѣю право публиковать. Если неправда, я имѣю право спросить. Если вы имѣли дѣло съ первымъ министромъ, вы не можете прятаться. Скажите мнѣ, правда ли? Вы могли бы итти со мною рука объ руку въ этомъ дѣлѣ. Вы этимъ повредить себѣ не можете. А если вы пойдете противъ меня, и я пойду противъ васъ.

— Вы ничего не можете сказать обо мнѣ.

— Этого я не знаю. Я вообще могу попадать мѣтко, если захочу. Но вамъ вредить мнѣ надобности нѣтъ. Относительно васъ я могу разсказать эту исторію и такъ и сякъ, какъ вы захотите.

Лопецъ, смотря на это съ такой же точки зрѣнія, наконецъ согласился, чтобы исторія была разсказана не во вредъ ему. Теперь планы его состояли въ томъ, чтобы бросить всѣ свои непріятности въ Англіи — а самою худшею непріятностью для него былъ Сексти Паркеръ — и уѣхать въ Гватемалу. Для этого доброе слово Слайда пользы не принесетъ, а дурное слово повредитъ. Притомъ, хочетъ онъ или нѣтъ, а дѣло это разгласится. Если Вортонъ услышитъ объ этомъ — а онъ, разумѣется, услышитъ — надо будетъ подставить мѣдный лобъ. Онъ не могъ скрыть этого отъ Вортона, поссорившись съ Квинтусомъ Слайдомъ.

— Это было справедливо, сказалъ онъ.

— Правда, сказалъ Лопецъ.

— Я зналъ это прежде, будто видѣлъ самъ. Я не часто ошибаюсь въ этихъ вещахъ. Вы требовали отъ него денегъ и грозили ему.

— Не знаю, грозилъ ли.

— Иначе онъ не далъ бы.

— Я сказалъ ему, что меня обманули его повѣренные въ Сильвербриджѣ, и что я долженъ былъ истратиться относительно обманчивыхъ надеждъ, поданныхъ мнѣ герцогиней. Мнѣ кажется, я денегъ не требовалъ; онъ прислалъ чекъ и, разумѣется, я взялъ его.

— Разумѣется, разумѣется. Вы не можете дать мнѣ копію съ вашего письма?

— Я никогда не сохраняю копій.

Въ эту самую минуту копія лежала въ его грудномъ карманѣ и Слайдъ не повѣрилъ его словамъ. Но въ такихъ разсужденіяхъ нельзя ожидать правды другъ отъ друга. Слайдъ конечно не ожидалъ правды ни отъ кого.

— Онъ прислалъ чекъ почти не говоря ни слова, сказалъ Лопецъ.

— Я полагаю, онъ написалъ.

— Нѣсколько словъ.

— Можете вы дать мнѣ письмо?

— Я тотчасъ уничтожилъ это письмо.

Оно также лежало въ эту минуту въ его карманѣ.

— Писалъ онъ самъ?

— Кажется, его секретарь, мистеръ Уорбертонъ.

— Вы должны знать навѣрно, кто писалъ.

— Уорбертонъ.

— Вѣжливо?

— Да. Если бы было невѣжливо, я отослалъ бы назадъ. Я не снесу дерзости даже отъ герцога.

— Если вы отдадите мнѣ эти два письма, Лопецъ, я буду преданъ вамъ и сердцемъ и душою. Ей-Богу такъ! Подумайте, что значитъ «Знамя». Вамъ, можетъ быть, понадобится эта газета когда-нибудь.

Лопецъ молчалъ и смотрѣлъ на горячо убѣждавшаго его человѣка.

— Я ихъ не напечатаю, но для меня много значило бы имѣть доказательство въ рукахъ. Право, для васъ было бы хорошо имѣть меня другомъ.

— Вы ихъ не напечатаете?

— Разумѣется, нѣтъ; я только буду ссылаться на нихъ.

Тутъ Лопецъ вынулъ изъ кармана связку бумагъ.

— Вотъ они, сказалъ онъ.

— Ну, сказалъ Слайдъ, прочтя ихъ: — что за глупая сдѣлка! Зачѣмъ онъ послалъ деньги? Вотъ что я желаю знать. Вы не имѣли на это никакого права.

— По закону — нѣтъ.

— Ни въ какомъ отношеніи. Но это не важно. Онъ прислалъ деньги, а это подкупъ. Кого мнѣ подбить сдѣлать вопросъ? Я полагаю, молодой Флечеръ не захочетъ.

— Это одного поля ягода, сказалъ Лопецъ.

— Или сер-Орланда Дрота. Желалъ бы я знать, согласится ли на это сер-Орландо. Онъ долженъ ненавидѣть герцога Омніума.

— Я не думаю, чтобы онъ унизилъ себя до этого.

— Унизилъ! Я не вижу никакого униженія въ этомъ. Но тѣ люди, которые были членами Кабинета, всегда поддерживаютъ другъ друга, когда даже они враги. Они считаютъ себя такими могущественными, что съ ними нельзя обращаться какъ съ другими людьми. Но я покажу имъ, что умѣю обращаться съ ними. Кабинетный министръ и пастухъ равны для Квинтуса Слайда, когда онъ держитъ въ рукѣ перо.

На другой день въ «Знамени» появилась другая статья, въ которой издатель объявлялъ, что у него въ рукахъ переписка перваго министра съ бывшимъ сильвербриджскимъ кандидатомъ.

«Первый министръ можетъ опровергать это обстоятельство», говорилось въ статьѣ. «Мы не считаемъ этого вѣроятнымъ, но это возможно. Мы желаемъ быть справедливы и откровенны во всемъ. Поэтому мы тотчасъ увѣдомляемъ благороднаго герцога, что вся переписка у насъ въ рукахъ.»

Говоря это, Квинтусъ Слайдъ думалъ, что онъ сдержалъ обѣщаніе, когда говорилъ, что только упомянетъ о письмахъ.

Глава LII.
Я полагаю, что могу здѣсь переночевать.

Поѣздка въ Гватемалу была сначала придумана Лопецомъ для того, чтобы напугать Вортона и заставить его принять условія. Конечно, планъ этотъ существовалъ до его женитьбы, но былъ возобновленъ, главное, въ надеждѣ, что посредствомъ его можно добиться денегъ.

Когда постепенно зять началъ чувствовать, что и это не дѣйствуетъ на кошелекъ тестя — когда на эту угрозу не поддались ни Вортонъ, ни Эмилія, и когда, съ цѣлью усилить свою угрозу, Вортонъ возобновилъ свои разспросы о Гватемалѣ и узналъ, что мѣсто тамъ еще можно имѣть, угроза приняла видъ настоящаго намѣренія и Лопецъ началъ думать, что дѣйствительно не худо бы попробовать счастія въ Новомъ Свѣтѣ. День отъ дня дѣла его шли дурно, и день отъ дня Сексти Паркеръ становился нестерпимѣе. Онъ не могъ скрыть отъ своего участника свое намѣреніе уѣхать, но старался увѣрить Паркера, что до отъѣзда устроитъ всѣ дѣла, или другими словами, устранитъ всѣ затрудненія, уплативъ за все наличными деньгами, и что Вортонъ дѣлаетъ это съ условіемъ, что онъ оставитъ Англію.

Но Вортонъ такого обѣщанія не давалъ. Хотя угрожаемый день приближался, Вортонъ не могъ рѣшиться купить короткую отсрочку для дочери, заплативъ деньги мошеннику и будучи увѣренъ, что такая уплата не окажетъ настоящей пользы.

Все это время Вортонъ былъ очень несчастливъ. Если бы онъ могъ освободить свою дочь отъ этого брака половиною своего состоянія, онъ сдѣлалъ бы это не задумавшись. Если бы онъ могъ навѣрно купить постоянное отсутствіе ея мужа, онъ заплатилъ бы за это дорого. Но что онъ ни заплатилъ бы, теперь онъ не видалъ никакой возможности спасти свою дочь. Каждый день онъ все болѣе убѣждался въ мошенничествѣ человѣка, который былъ его зять и жилъ въ его домѣ. Разумѣется, онъ могъ въ глубинѣ души обвинять и свою дочь, которая могла выбирать и не выбрала мужа приличнаго, а увѣряла, что останется съ разбитымъ сердцемъ навсегда, если ее не допустятъ кинуться на шею этому негодяю.

Но Вортонъ осуждалъ себя столько же, какъ и дочь. Зачѣмъ онъ допустилъ себя смягчиться ея просьбами? Какъ онъ могъ думать, что будетъ въ состояніи спасти ее, когда сдѣлалъ такъ мало, чтобы предупредить несчастіе?

Онъ говорилъ съ Эмиліей объ этомъ, не часто, но очень серіозно.

— Я сама это сдѣлала и буду переносить, говорила она.

— Скажи ему, что ты не можешь ѣхать, пока не узнаешь, какой домъ будешь имѣть.

— Это онъ самъ долженъ соображать. Я просила его позволить мнѣ остаться и не могу сказать ничего болѣе. Если онъ захочетъ взять меня, я поѣду.

Тогда отецъ заговорилъ съ нею о деньгахъ.

— Разумѣется, деньги у меня есть, сказалъ онъ: — разумѣется, у меня достаточно и для тебя, и для Эверета. Если бы могъ сдѣлать пользу твоему мужу, я далъ бы ему денегъ.

— Папа, отвѣчала Эмилія: — я никогда не буду просить васъ дать моему мужу хотя одинъ пенни. Онъ спекуляторъ. Деньги ненадежны въ его рукахъ.

— Я долженъ буду посылать тебѣ деньги, когда ты будешь нуждаться.

— Когда я умру, не нужно будетъ посылать. Не смотрите такимъ образомъ, папа. Я знаю, что я сдѣлала, и должна переносить. Я испортила свою жизнь. Если бы еще остался живъ мой ребенокъ, тогда было бы другое.

Это было въ концѣ января и Вортонъ услыхалъ о нападкахъ Квинтуса Слайда на перваго министра, услыхалъ, разумѣется, объ уплатѣ Фердинанду Лопецу герцогомъ издержекъ по выборамъ Сильвербриджа. Вортону говорили объ этомъ знакомые въ клубѣ, спрашивая, правда ли это, и мистрисъ Роби спросила.

— Я спрашивала Лопеца, сказала она: — и увѣрена по его виду, что онъ деньги получилъ.

— Я ничего объ этомъ не знаю, отвѣчалъ Вортонъ.

— Если онъ получилъ, то я нахожу, что онъ поступилъ очень умно.

Мистрисъ Роби знала въ это время, что бракъ Лопеца былъ неудаченъ, что Лопецъ былъ небогатъ, что Эмилія, такъ же какъ и ея отецъ, была недовольна и несчастлива. Она послѣднее время слышала о Гватемалѣ, и разумѣется, пришла въ ужасъ. Но она сочувствовала скорѣе Лопецу, чѣмъ его женѣ, и думала, что если бы Вортонъ только раскрылъ свои карманы, то дѣла могли бы еще поправиться.

— Это все виновата герцогиня, сказала она старику.

— Я ничего объ этомъ не знаю, а если и пожелаю узнать, то навѣрно обращусь не къ вамъ. Несчастіе, которое онъ навлекъ на меня, такъ велико, что заставляетъ меня желать никогда не видѣть тѣхъ, кто зналъ его.

— Это Эверетъ ввелъ его въ вашъ домъ.

— Это вы познакомили его съ Эверетомъ.

— Въ этомъ вы ошибаетесь — вамъ часто случается ошибаться, мистеръ Вортонъ. Эверетъ познакомился съ нимъ въ клубѣ.

— Какая польза спорить объ этомъ? Эмилія встрѣтилась съ нимъ въ вашемъ домѣ. Это устроили вы. Я удивляюсь, какъ у васъ достаетъ духу упоминать мнѣ о немъ.

— А между тѣмъ онъ все время живетъ у васъ въ домѣ!

До-сихъ-поръ Вортонъ не упоминалъ никому о томъ, что заплатилъ издержки своего зятя въ Сильвербриджѣ. Онъ далъ ему чекъ не задумавшись, чувствуя, что такимъ образомъ приноситъ въ нѣкоторой степени пользу своей дочери, а потомъ пожалѣлъ объ этомъ, видя, что деньги его не оказываютъ пользы Эмиліи. Но дѣло было сдѣлано и кончено. Вортонъ никогда не упомянулъ бы объ этомъ, если бы теперь обстоятельства не напомнили ему объ этомъ. Послѣ того, какъ заплатилъ эти деньги, онъ говорилъ себѣ, что зять постоянно надувалъ его. Онъ заплатилъ за обѣдъ на Манчестерскомъ скверѣ, потомъ за экипажъ и за квартиру, и за множество другихъ счетовъ, а за нѣкоторые счеты онъ даже отказался заплатить. А между тѣмъ онъ ничего не говорилъ Лопецу обо всѣхъ этихъ непріятностяхъ. Какая была польза говорить? Лопецъ просто отвѣтилъ бы, что не просилъ его платить.

— Развѣ такое состояніе имѣлъ я право ожидать, когда женился на вашей дочери? сказалъ ему однажды Лопецъ.

— Вы не имѣли права ожидать ни одного шиллинга, отвѣчалъ Вортонъ.

Лопецъ пожалъ плечами и разговоръ прекратился.

Но теперь, если эти слухи и были справедливы, то была положительная недобросовѣстность со стороны Лопеца. Отъ кого онъ ни получилъ бы деньги прежде, второй разъ онѣ были получены неправильно. Если бы это обвиненіе было несправедливо, Лопецъ пришелъ бы къ тестю и сказалъ, что это ложь, зная, что Вортонъ долженъ думать. Послѣднее время Вортонъ избѣгалъ всякихъ разговоровъ съ своимъ зятемъ. Онъ не позволялъ своимъ мыслямъ устремляться на то, что, наступало. Онъ питалъ какую-то неразумную, неопредѣленную надежду, что дочь его будетъ спасена отъ угрожаемаго изгнанія. Можетъ быть, если онъ не дастъ денегъ, то нечѣмъ будетъ заплатить и за переѣздъ. А относительно вещей, необходимыхъ для нея, Лопецъ, разумѣется, закажетъ что нужно и счетъ будетъ присланъ на Манчестерскій скверъ. Сдѣлалъ ли онъ это, ни Вортонъ, ни Эмилія не знали. Такимъ образомъ дѣла шли безъ большихъ разговоровъ между тестемъ и зятемъ.

Но теперь старый адвокатъ думалъ, что онъ долженъ говорить. Онъ подождалъ въ одно утро, пока Лопецъ сойдетъ внизъ, прежде попросивъ дочь выйти изъ комнаты.

— Лопецъ, спросилъ онъ: — что это газеты говорятъ о вашихъ издержкахъ въ Сильвербриджѣ?

Лопецъ ожидалъ этого нападенія и старался приготовиться къ нему.

— Я думалъ, серъ, что вы не станете обращать вниманія на такія заявленія въ газетѣ.

— Когда они касаются меня, я обращаю вниманіе. Я заплатилъ за ваши издержки по выборамъ.

— Вы, конечно, подписались на пятьсотъ фунтовъ, мистеръ Вортонъ.

— Я ни на что не подписывался, серъ. Не было и рѣчи о подпискѣ, подъ чѣмъ вы, вѣроятно, подразумѣваете складчину изъ разныхъ источниковъ. Вы мнѣ сказали, что выборы стоили вамъ пятьсотъ фунтовъ, и эту сумму я отдалъ вамъ съ полной увѣренностью и съ вашей стороны, и съ моей, что я плачу за все. Такъ ли было это?

— Это какъ вамъ угодно, серъ.

— Если вы не объяснитесь точнѣе, я буду думать, что вы обманули меня.

— Обманулъ васъ!

— Да, серъ; обманули меня или герцога Омніума. Или отъ него, или отъ меня вы добились денегъ подъ ложными предлогами.

— Разумѣется, мистеръ Вортонъ, отъ васъ я долженъ переносить все, что вы вздумаете говорить.

— Правда ли, что вы обращались къ герцогу Омніуму за деньгами на ваши издержки въ Сильвербриджѣ, и правда ли, что онъ заплатилъ вамъ?

— Мистеръ Вортонъ, какъ я сказалъ сейчасъ, я обязанъ выслушивать и переносить отъ васъ все, что вы вздумаете говорить. Ваше родство съ моею женой и ваши лѣта удерживаютъ меня отъ гнѣва. Но я не обязанъ отвѣчать на ваши вопросы, когда вы дѣлаете ихъ въ такихъ выраженіяхъ, и отказываюсь отвѣчать.

— Разумѣется, я знаю, что вы взяли деньги отъ герцога.

— Такъ зачѣмъ же вы спрашиваете меня?

— И что вы можете переносить это безъ малѣйшей краски стыда доказываетъ мнѣ только, что вы потеряли всякую способность къ стыду.

— Очень хорошо, серъ.

— И вы не можете мнѣ дать никакихъ объясненій?

— Какихъ объясненій ожидаете вы отъ меня? Ничего не зная объ этомъ дѣлѣ, кромѣ того, что вы дали пятьсотъ фунтовъ на мои издержки по выборамъ, вы рѣшились сказать мнѣ, что я безстыдный плутъ, а потомъ требуете объясненій! Возможно ли, чтобы я послѣ этого рѣшился объясняться? Подумайте объ этомъ и задайте себѣ этотъ вопросъ.

— Я думалъ объ этомъ и задавалъ себѣ этотъ вопросъ, и не думаю, чтобы вы пожелали объясниться. Я приму мѣры, чтобы дать знать герцогу, что какъ вашъ тесть я заплатилъ сполна все, что вы истратили въ Сильвербриджѣ.

— Очень нужно герцогу знать объ этомъ!

— И послѣ того, что случилось, я принужденъ сказать, что чѣмъ скорѣе вы оставите этотъ домъ, тѣмъ для меня будетъ пріятнѣе.

— Очень хорошо, серъ. Разумѣется, я возьму съ собою мою жену.

— Это какъ она хочетъ.

— Нѣтъ, мистеръ Вортонъ, это какъ я хочу. Она принадлежитъ мнѣ, а не вамъ и не себѣ. Подъ вашимъ вліяніемъ она забыла обязанности жены, но не думаю, чтобы она до такой степени забылась, чтобы заставить меня прибѣгнуть къ другимъ мѣрамъ, а не просто приказать ей ѣхать со мною, когда я желаю этого.

— Пусть будетъ что будетъ, я долженъ просить васъ, серъ, оставить мой домъ. Я не желаю имѣть въ моемъ домѣ человѣка, который поступилъ такъ, какъ поступили вы въ этомъ дѣлѣ, если даже этотъ человѣкъ мой зять.

— Я полагаю, что могу здѣсь переночевать.

— И завтра, если это для васъ удобно. А Эмилія можетъ остаться здѣсь, если вы ей позволите.

— Это для меня неудобно, сказалъ Лонецъ.

— Въ такомъ случаѣ я сдѣлаю то, что она пожелаетъ. Прощайте!

Вортонъ вышелъ изъ комнаты, но не изъ дома. Онъ хотѣлъ прежде видѣть свою дочь, и думая, что Лепецъ также захочетъ видѣть жену, ждалъ въ своей комнатѣ. Но чрезъ десять минутъ Лопецъ уѣхалъ въ кебѣ, не заходя наверхъ. Вортонъ имѣлъ причины полагать, что его зять совсѣмъ не имѣлъ денегъ. А если имѣлъ, то онѣ были бы ему нужны для отъѣзда. Всякая квартира для Эмиліи должна обойтись дорого; поэтому онъ почти надѣялся, что она останется у него, пока наступитъ тотъ страшный день — если онъ только наступитъ — когда ее увезутъ отъ него навсегда.

— Разумѣется, папа, я уѣду, если онъ велитъ, сказала Эмилія, когда отецъ передалъ ей утренній разговоръ.

— Право не знаю, что посовѣтовать тебѣ, сказалъ отецъ, въ сущности желая дать совѣтъ несогласный съ волею ея мужа.

— Мнѣ совѣтовъ не нужно, папа.

— Не нужно совѣтовъ! Я не знаю, кому они нужны болѣе, чѣмъ тебѣ.

— Нѣтъ, папа. Я обязана исполнять его приказанія. Я знаю, что сдѣлаю; когда какой-нибудь несчастный попалъ въ тюрьму вслѣдствіе своихъ злодѣяній, никакіе совѣты не могутъ принести ему пользы. Такъ и со мною.

— Ты можешь по-крайней-мѣрѣ убѣжать изъ твоей тюрьмы.

— Нѣтъ, нѣтъ! Во мнѣ есть гордость, которая говоритъ мнѣ, что такъ какъ я захотѣла сдѣлаться женою моего мужа — а я захотѣла вопреки желанію всѣхъ моихъ друзей — то я обязана покориться моему выбору. Если бы это случилось со мною по милости другихъ, если бы меня принудили выйти за него, мнѣ кажется, я могла бы рѣшиться бросить его. Но я сдѣлала это сама и должна переносить. Если онъ велитъ мнѣ ѣхать, я поѣду.

Бѣдный Вортонъ отправился въ свою контору и просидѣлъ цѣлый день, не взявъ въ руки ни книги, ни бумаги. Неужели не можетъ быть ни спасенія, ни покровительства, ни облегченія? Онъ перебралъ въ головѣ различные планы, но какъ-то смутно и безполезно. Что если бы герцогъ сталъ преслѣдовать Лопеца судомъ за обманъ? Что если бы онъ, Вортонъ, могъ уговорить Лопеца оставить свою жену и обязался какимъ-нибудь документомъ не возвращаться къ ней за двадцать или даже тридцать тысячъ фунтовъ? Что если онъ самъ увезетъ дочь за границу, и убѣжденіями, и силою принудивъ ее къ этому? Конечно, можно найти какой-нибудь способъ, чтобы не пугать этого человѣка и заставить его согласиться. Но онъ сидѣлъ и не сдѣлалъ ничего. Вечеромъ онъ одинъ пообѣдалъ въ тавернѣ Веселый Дроздъ, потому что не могъ даже вынести своего клуба, и вернулся въ свою контору, къ великому неудовольствію старухи, которая оставалась тамъ по ночамъ. А около полуночи несчастный старикъ пошелъ къ себѣ домой.

Лопецъ уѣхалъ изъ Манчестерскаго сквера, не искать квартиру для себя и жены, а провелъ почти весь день въ Колеманской улицѣ въ конторѣ общества Сан-Хуанскихъ рудниковъ, гдѣ прежде предсѣдателемъ былъ мистеръ Мильсъ Гепертонъ. Теперь былъ другой предсѣдатель и другіе директоры, но вліяніе Мильса Гепертона до такой степени осталось въ этомъ обществѣ, что просьба Лопеца о мѣстѣ въ Гватемалѣ была принята. Планъ теперь состоялъ въ томъ, что Лопецъ долженъ былъ отправиться въ маѣ на счетъ общества и получать тамъ тысячу фунтовъ стерлинговъ за управленіе рудниками. Лопецъ положительно получилъ это мѣсто, но съ условіемъ пріобрѣсти пятьдесятъ акцій этого общества и заплатить за каждую по сту фунтовъ стерлинговъ. Соображали, что человѣкъ, получающій тысячу фунтовъ за управленіе дѣлами общества въ Гватемалѣ, долженъ по-крайней мѣрѣ помогать предпріятію своими деньгами. Разумѣется, обладатель этихъ пятидесяти акцій имѣлъ такое же право получать двадцать процентовъ прибыли, какую директоры обѣщали всѣмъ акціонерамъ.

Сначала Лопецъ надѣялся, что можетъ отсрочить уплату этихъ пяти тысячъ до послѣ своего отъѣзда. Пріѣхавъ въ Гватемалу управляющимъ, онъ конечно тамъ управляющимъ и останется. Но онъ узналъ, что заплатить надо прежде. А онъ, ни къ кому не могъ обратиться кромѣ Вортона. Онъ принужденъ былъ сказать въ конторѣ, что деньги получатся отъ Вортона, и привелъ благовидныя, но вымышленныя причины, почему Вортонъ не могъ уплатить денегъ до февраля.

Несмотря на все происшедшее, онъ еще надѣялся получить деньги отъ Вортона, если это окажется необходимо. Навѣрно Вортонъ заплатитъ эту сумму, чтобы избавиться отъ своего зятя. Если уже на то пойдетъ, онъ разумѣется можетъ получить деньги, согласившись оставить свою жену. Но это не ходило въ его планы. За пять тысячъ слишкомъ дешево продать свою жену, и ихъ онъ могъ получить, не разставаясь съ нею. Пока она останется съ нимъ, онъ будетъ пользоваться всѣмъ, что Вортонъ захочетъ сдѣлать для нея. Поэтому онъ еще не обращался за деньгами къ тестю, найдя возможнымъ отсрочить платежъ до февраля. По его мнѣнію, ссора съ Вортономъ въ это утро не могла имѣть послѣдствій. Вортонъ далъ ему деньги не изъ любви къ нему и не изъ уваженія, а просто чтобы купить его отсутствіе, котораго будетъ еще болѣе желать послѣ утренней ссоры.

Но даже и теперь онъ не совсѣмъ еще рѣшился ѣхать въ Гватемалу. Сексти Паркера онъ выжалъ до суха и тотъ до того пылалъ негодованіемъ, страхомъ и угрызеніемъ, что Лопецъ не смѣлъ показываться на Танкардскомъ Дворикѣ; но и теперь у него еще оставались надежды, изъ которыхъ могъ выйти хорошій результатъ. Если на вновь изобрѣтенную водку, добываемую изъ коры деревьевъ въ Средней Африкѣ и называемую біосъ, можно будетъ набить цѣну на рынкѣ, все устроится удовлетворительно. Уже въ Лондонѣ разглашали, что если желаютъ напиваться до-пьяна безъ обычныхъ послѣдствій опьянѣнія, то надо пить біосъ. Надо усилить объявленія и, можетъ быть, дѣло пойдетъ на ладъ. Была еще надежда уклониться отъ Гватемалы, что будетъ объяснено въ слѣдующей главѣ.

— Надѣюсь, что я найду Диксона порядочнымъ человѣкомъ, сказалъ Лопецъ секретарю Общества въ Колемансш улицѣ.

— Онъ грубоватъ.

— Но честенъ?

— О, да!

— Если онъ честенъ, то все остальное для меня не значитъ ничего. Нельзя же въ Гватемалѣ найти вест-эндскія манеры. Но мнѣ придется вести съ нимъ дѣла, а я терпѣть не могу человѣка, на котораго положиться нельзя.

— Мистеръ Гепертонъ имѣлъ очень хорошее мнѣніе о Диксонѣ.

— Ну и прекрасно, сказалъ Лопецъ.

Диксонъ былъ помощникъ управляющаго на Сан-Хуаи скихъ рудникахъ и, вѣроятно, такъ же желалъ честнаго сотоварища, какъ и Лопецъ. Въ такомъ случаѣ Диксонъ былъ бы очень обманутъ въ ожиданіи.

Лопецъ оставался въ конторѣ цѣлый день, изучая дѣла Сан-Хуанскихъ рудниковъ, а потомъ отправился обѣдать въ Прогрессъ. До-сихъ-поръ онъ и не думалъ отыскивать квартиру для себя и жены.

Глава LIII.
Мистеръ Гертльподъ.

Когда насталъ срокъ, въ который Лопецъ долженъ былъ переѣхать съ Манчестерскаго сквера, онъ еще находился тамъ. Вортонъ, разсуждая объ этомъ съ своей дочерью, когда желалъ уговорить ее остаться въ его домѣ противъ воли мужа, не сказалъ ей, что рѣшительно велѣлъ Лопецу выѣхать. Онъ былъ увѣренъ, что Лопецъ переѣдетъ и возьметъ съ собою жену, но онъ не зналъ закоснѣлости, хитрости и выносливости своего зятя.

Когда насталъ срокъ, а дочь все оставалась у него, онъ не могъ рѣшиться даже тогда сказать ей, что выгналъ ея мужа. Дни проходили, Лопецъ все оставался, а старый адвокатъ ничего не говорилъ. Они встрѣчались только въ передней или коридорахъ. Вортонъ самъ старательно избѣгалъ этихъ встрѣчъ и такимъ образомъ стѣснялъ себя въ своемъ собственномъ домѣ.

Наконецъ Эмилія сказала ему, что мужъ назначилъ день ея отъѣзда. Пароходъ, на которомъ они уѣдутъ изъ Англіи, выйдетъ изъ Соутгемптона 2 апрѣля и она должна быть готова къ тому времени.

— Какъ же будетъ до тѣхъ поръ? спросилъ отецъ тихимъ и нерѣшительнымъ голосомъ.

— Я полагаю, что могу остаться у васъ.

— А твой мужъ?

— Вѣрно и онъ останется у васъ.

— О такомъ несчастій, о такой погибели всего никто прежде не слыхалъ! сказалъ Вортонъ.

На это Эмилія не отвѣчала, но продолжала дѣлать приготовленія къ своему отъѣзду.

— Эмилія, продолжалъ Вортонъ: — я принесу всевозможныя жертвы для того, чтобы этого не допустить. Что можно сдѣлать? Я сдѣлаю все, что только не повредитъ интересамъ Эверета.

— Я не знаю, сказала она.

— Ты должна знать его дѣла.

— Я ничего не знаю. Онъ ничего мнѣ о нихъ не говорилъ. Вскорѣ послѣ нашей свадьбы онъ заставлялъ меня выпрашивать деньги у васъ.

— Когда ты писала мнѣ изъ Италіи?

— И послѣ этого. Я отказалась и сказала ему, что онъ самъ долженъ устроить это съ вами. Что еще могла я сказать? А теперь онъ не говоритъ мнѣ ничего.

— Не могу думать, чтобы онъ хотѣлъ взять тебя съ собою.

Опять настало молчаніе.

— Или это оттого, что онъ любитъ тебя?

— Не оттого, папа.

— Для чего же ему отягощать себя женою? Какія бы ни были у него деньги, ихъ достанетъ ему на болѣе долгое время безъ тебя.

— Можетъ быть, онъ думаетъ, что пока я съ нимъ, то онъ имѣетъ права на васъ.

— Онъ будетъ имѣть больше правъ, если оставитъ тебя. Что онъ выиграетъ? Если бы я могъ знать, сколько онъ хочетъ взять за это!

— Спросите его, папа.

— Я даже не знаю, какъ мнѣ заговорить съ нимъ объ этомъ.

Тутъ опять настало молчаніе.

— Папа, сказала Эмилія чрезъ нѣсколько времени: — я сима захотѣла этого. Отпустите меня. У васъ останется Эверетъ. Можетъ быть, чрезъ нѣсколько времени я къ вамъ вернусь. Онъ не убьетъ меня и, можетъ быть, я не умру.

— Боже мой! сказалъ Вортонъ, вдругъ вставъ со стула: если бы онъ могъ получить отъ этого деньги, онъ убилъ бы тебя безъ малѣйшаго угрызенія.

Вотъ какимъ образомъ чрезъ полтора года послѣ замужства дочери отецъ говорилъ объ ея мужѣ!

— Что я должна взять съ собою? спросила она своего мужа нѣсколько дней спустя.

— Тебѣ лучше спросить твоего отца.

— Зачѣмъ мнѣ спрашивать его, Фердинандъ? Почему онъ можетъ знать?

— А я какъ же могу знать?

— Я думала, что ты позаботишься узнать.

— Честное слово, мнѣ есть о чемъ заботиться теперь кромѣ твоихъ нарядовъ. Ты, вѣроятно, говоришь о твоемъ платьѣ?

— Я думала не объ одной себѣ.

— Тебѣ нѣтъ надобности думать ни о чемъ другомъ. Спроси его, что онъ позволитъ тебѣ истратить, и тогда я тебѣ скажу, что ты должна купить.

— Я не буду просить его ни о чемъ, Фердинандъ.

— Такъ можешь ѣхать безъ ничего. Ты могла бы сдѣлать это тотчасъ, потому что придется же сдѣлать рано или поздно. А то, пожалуй, обратись къ его поставщикамъ, а ему ничего не говори. Тебѣ отпустятъ въ кредитъ. Видишь ли, милая моя, онъ обманулъ меня самымъ мошенническимъ образомъ; онъ допустилъ меня жениться на своей дочери, и потому что я не сдѣлалъ съ нимъ уговора., какъ сдѣлалъ бы всякій другой, онъ отказываетъ мнѣ въ состояніи, которое я имѣлъ право ожидать отъ тебя. Ты знаешь, что израильтяне ограбили египтянъ, и это поставлено имъ въ заслугу. Твой отецъ для меня египтянинъ и я его ограблю. Можешь, если хочешь, сказать ему, что я это говорю.

Такимъ образомъ проходило время; прошла и первая недѣля февраля, начались засѣданія въ Парламентѣ, а Лопецъ и его жена все еще жили на Манчестерскомъ скверѣ. Ни слова не было сказано ему о томъ, чтобы онъ переѣзжалъ, даже не дѣлалось намека. Предполагалось рѣшеннымъ, что Лопецъ ѣдетъ съ женою въ Гватемалу въ первыхъ числахъ апрѣля. Самъ Вортонъ чувствовалъ затрудненіе говорить о вещахъ, необходимыхъ для его дочери, и сказалъ ей, что она можетъ купить все, что ей угодно, на его счетъ.

— Папа, я ничего не куплю, пока онъ не велитъ мнѣ.

— Но ты не можешь же пуститься въ дорогу безъ ничего. Что ты будешь дѣлать въ такомъ мѣстѣ, если у тебя не будетъ необходимыхъ вещей?

— Что дѣлаютъ бѣдные люди? Что дѣлала бы я, если бы вы отреклись отъ меня за мое ослушаніе?

— Но я отъ тебя не отрекся.

— Скажите ему, сколько вы хотите назначить, и потомъ, если онъ мнѣ велитъ, я куплю.

— Хорошо. Я скажу ему.

Послѣ этого Вортонъ заговорилъ съ своимъ зятемъ, вдругъ войдя къ нему утромъ въ столовую:

— Эмиліи нужны разныя вещи, если она ѣдетъ туда.

— Подобно многимъ другимъ, ей нужно многое, чего она не можетъ имѣть.

— Я скажу моимъ поставщикамъ, чтобы они сдѣлали для нея что Нужно на… положимъ, хоть на двѣсти фунтовъ. Я говорилъ съ нею и она ждетъ вашего одобренія.

— Одобренія тратить ваши деньги? Она очень скоро это получитъ.

— Можете сказать ей это, или я самъ скажу.

Послѣ этихъ словъ Вортонъ уходилъ, но Лопецъ остановилъ его. Теперь было необходимо, чтобы деньги за акціи Сан-Хуанскихъ рудниковъ были внесены, а карманъ тестя все еще былъ источникомъ, изъ котораго предпріимчивый зять надѣялся эти деньги получить. Лопецъ твердо рѣшился спросить эти деньги и думалъ, что теперь настало время. Онъ рѣшилъ также, что не станетъ просить этого какъ милости на колѣняхъ. Онъ началъ сознавать свою власть и надѣялся, что можетъ одержать верхъ другими средствами, а не просьбою.

— Мистеръ Вортонъ, сказалъ онъ: — мы съ вами послѣднее время были не весьма добрыми друзьями.

— Дѣйствительно нѣтъ.

— Было время — очень короткое время — когда я думалъ, что мы можемъ сойтись, и употреблялъ для этого всѣ силы. Вы, кажется, не любите людей моего сорта.

— Ужь лучше говорите, что желаете сказать.

— Я желаю многое сказать и буду продолжать. Вы человѣкъ богатый, а я вашъ зять.

Вортонъ приложилъ лѣвую руку ко лбу, отбросилъ назадъ волосы, но не сказалъ ничего.

— Если бы я получилъ отъ васъ ту помощь, которую имѣлъ право ожидать, я могъ бы быть теперь богатымъ человѣкомъ. Теперь безполезно возвращаться къ этому.

Тутъ онъ замолчалъ, но Вортонъ все не говорилъ ничего.

— Теперь вы знаете, что постигло меня и вашу дочь. Мы должны оставить отечество.

— Развѣ это моя вина?

— Я такъ думаю, но не хочу болѣе говорить объ этомъ. Это общество, которое посылаетъ меня отсюда и, вѣроятно, будетъ самымъ удачнымъ обществомъ такого рода, которое образовалось въ послѣднія двадцать лѣтъ, даетъ мнѣ тысячу фунтовъ въ годъ, какъ управляющему Сан-Хуанскими рудниками.

— Я слышалъ объ этомъ.

— Одно жалованье было бы содержаніемъ нищенскимъ. Я слышалъ, что въ Гватемалѣ совсѣмъ жить не дешево. Но я долженъ взять пятьдесятъ акцій, по сту фунтовъ каждая, и имѣю право получать еще тысячу какъ дивидендъ съ этихъ акцій.

— Это составляетъ двадцать процентовъ.

— Именно.

— И удвоитъ ваше жалованье.

— Именно. Но прежде чѣмъ вступлю въ такую блаженную жизнь, я долженъ заплатить по сту фунтовъ за каждую акцію.

Вортонъ вытаращилъ на него глаза.

— Я долженъ дать пять тысячъ на это предпріятіе прежде чѣмъ могу отправиться.

— Ну-съ!

— А у меня нѣтъ пяти тысячъ. Вы, я полагаю, не пожелаете, чтобы я и ваша дочь умерли съ голоду. Я даже думаю, что вы будете очень рады освободиться отъ меня. Пять тысячъ не такая большая сумма, чтобы я не могъ попросить ее у васъ.

— Такой наглости никогда не случалось мнѣ встрѣчать!

— И, можетъ быть, съ такою прямою правдой. По-крайней-мѣрѣ, таково положеніе моихъ дѣлъ. Если я долженъ ѣхать, то деньги надо заплатить на этой недѣлѣ. Я, можетъ быть, довольно глупо не упоминалъ объ этомъ до-тѣхъ-поръ, пока не удостовѣрился, что не могу достать этихъ денегъ отъ другихъ. Хотя я чувствую, что имѣю на васъ права, мистеръ Вортонъ, мнѣ не весьма пріятно предъявлять ихъ.

— Вы просите у меня пять тысячъ?

— Прошу.

— Какое же обезпеченіе буду я имѣть?

— Обезпеченіе?

— Да; то-есть, если я заплачу, что ко мнѣ не станетъ приставать самый низкій мошенникъ, съ какимъ я имѣлъ несчастіе встрѣчаться. Какъ я буду знать, что вы не вернетесь завтра? Какъ я могу знать, что вы уѣдете? Неужели вы считаете вѣроятнымъ, что я дамъ вамъ пять тысячъ по одному вашему слову?

— Тогда мошенникъ останется въ Англіи и найдетъ для себя удобнымъ жить на Манчестерскомъ скверѣ.

— Пусть я отправлюсь къ чорту, если ему это позволю. Послушайте, серъ, мы съ вами можемъ только заключить договоръ. Я заплачу пять тысячъ на извѣстныхъ условіяхъ.

— Я нисколько не сомнѣвался, что вы заплатите.

— Я поѣду съ вами въ контору этого общества и заплачу за акціи, если получу увѣреніе, что вы говорите правду и что акціи не будутъ отданы вамъ до вашего пріѣзда въ Гватемалу.

— Вы можете сдѣлать это сегодня, серъ, и получить удостовѣреніе.

— И я долженъ имѣть отъ васъ письменный документъ, который моя дочь можетъ показать, если окажется необходимо, что вы не будете требовать ее къ себѣ и вообще тревожить чѣмъ бы то ни было.

— Вы не такъ поняли меня, мистеръ Вортонъ. Моя жена ѣдетъ со мною въ Гватемалу.

— Я не заплачу ни одного пенни. Зачѣмъ буду я платить? Что для меня значитъ ваше присутствіе или отсутствіе, если оно не относится къ ней? Или вы думаете, что меня тревожатъ ваши угрозы остаться здѣсь? Полиція не позволитъ вамъ.

— Куда поѣду я, туда поѣдетъ и моя жена.

— Мы еще это увидимъ. Если вамъ нужны деньги, вы должны оставить ее. Прощайте!

Вортонъ, отправляясь въ свою контору, думалъ обо всемъ этомъ. Онъ, конечно, охотно отдалъ бы требуемыя пять тысячъ, если бы могъ освободить себя и свою дочь отъ этого страшнаго домового, хотя бы даже только на время. Если Лопецъ отправится въ Гватемалу и оставитъ жену, тогда сравнительно легко было бы разлучить ихъ, если онъ вернется. Теперь затрудненіе заключалось не въ немъ, а въ ней. Поведеніе этого человѣка было такъ отвратительно, такъ нагло, такъ жестоко, что адвокатъ не сомнѣвался, что будетъ въ состояніи выгнать мужа изъ своего дома и оставить у себя жену даже теперь, если бы она не рѣшилась повиноваться человѣку, котораго наперекоръ всѣмъ своимъ друзьямъ выбрала своимъ властелиномъ.

«Я сама это сдѣлала и буду переносить» — вотъ какой отвѣтъ давала она, когда отецъ просилъ ее разстаться съ мужемъ. «У васъ останется Эверетъ», прибавляла она. «Когда дѣвушка выходитъ замужъ, она отдѣляется отъ своихъ родныхъ, и я отдѣлена.» Но она охотно осталась бы, если бы Лопецъ велѣлъ ей остаться. Оказывалось теперь, что онъ не можетъ уѣхать безъ пяти тысячъ, и когда сдѣлается необходимо, тогда онъ уѣдетъ и оставитъ жену.

Въ этотъ день Вортонъ отправился въ контору Сан-Хуанскихъ рудниковъ и пожелалъ видѣть директора. Его привели въ полумеблированную комнату во второмъ этажѣ въ Колеманской улицѣ, гдѣ онъ нашелъ двухъ писарей, сидящихъ на табуретахъ, и когда спросилъ директора, его ввели въ заднюю комнату, гдѣ сидѣлъ секретарь. Секретарь былъ смуглый, полный, низенькій человѣкъ съ жирнымъ лицомъ, который обладалъ даромъ принимать очень важный видъ, когда повертывался на своемъ стулѣ лицомъ къ посѣтителямъ, приходившимъ разузнавать о Сан-Хуанскихъ рудникахъ. Звали его Гертльподъ, и если Сан-Хуанскіе рудники окажутся прибыльны, то Гертльподъ намѣревался быть важнымъ человѣкомъ въ Сити. Гертльподу Вортонъ съ значительнымъ замѣшательствомъ объяснилъ исторію свою и Лопеца, на сколько было необходимо.

— Онъ только полчаса тому назадъ вышелъ изъ конторы, сказалъ Гертльподъ.

— Разумѣется, вы знаете, что онъ мой зять.

— Онъ упомянулъ намъ о васъ, мистеръ Вортонъ.

— Онъ ѣдетъ въ Гватемалу?

— Ѣдетъ. Развѣ онъ вамъ этого не говорилъ?

— Конечно, говорилъ, серъ. Онъ сказалъ мнѣ, что его обязываютъ взять акціи общества до отъѣзда.

— Очень можетъ быть, мистеръ Вортонъ.

— Кажется, даже онъ не можетъ ѣхать, если не купитъ ихъ.

— И это можетъ быть, мистеръ Вортонъ. Безъ всякаго сомнѣнія, онъ все это сказалъ вамъ самъ.

— Дѣло въ томъ, мистеръ Гертльподъ, что я на извѣстныхъ условіяхъ согласенъ дать ему деньги.

Гертльподъ поклонился.

— Я не стану безпокоить васъ частными дѣлами моими и моего зятя.

Опять секретарь поклонился.

— Но, кажется, что выгоды его требуютъ, чтобы онъ уѣхалъ.

— Очень хорошее мѣсто, мистеръ Вортонъ. Я не вижу, какое лучшее мѣсто можно получить. Прекрасное жалованье. Путевыя издержки заплачены. А что касается капитала, который онъ дастъ на это дѣло, онъ будетъ получать двадцать прецентовъ, и капиталъ будетъ въ такой же цѣлости, какъ и въ Англійскомъ Банкѣ.

— Онъ получитъ акціи?

— О! да; ихъ отдадутъ ему тотчасъ.

— И… и…

— Если вы думаете на счетъ рудниковъ, мистеръ Вортонъ, то можете повѣрить моему слову, это не обманъ. Это не одно изъ тѣхъ ложныхъ предпріятій, которыя таятъ какъ снѣгъ и оставляютъ акціонеровъ ни съ чѣмъ. Вотъ программа, мистеръ Вортонъ. Можетъ быть, вы не видали ее прежде. Возьмите съ собою и пробѣгите на свободѣ.

Вортонъ положилъ въ карманъ довольно пространную брошюру.

— Взгляните на списокъ директоровъ. У насъ есть три члена Парламента, баронетъ и два-три имени изъ Сити такія же прочныя, какъ Англійскій Банкъ. Если эта программа не внушитъ человѣку довѣрія, то я не знаю, что можетъ внушить. Ну, мистеръ Вортонъ, не думайте, чтобы вашъ зять могъ получить эти пятьдесятъ акцій по номинальной цѣнѣ, если бы не ѣхалъ занять мѣсто нашего управляющаго. Этихъ акцій получить нельзя. Предпріятіе громадно. Но всѣ акціи раздѣлены между нами; ихъ на биржѣ нѣтъ. Разумѣется, не мое дѣло говорить, что вамъ слѣдуетъ дѣлать для вашего зятя. Лопецъ мой другъ и человѣкъ, котораго я уважаю. А все-таки я не стану вамъ совѣтовать дѣлать или не дѣлать того и сего. Но когда вы говорите о безопасности, мистеръ Вортонъ, я долженъ вамъ сказать, какъ человѣкъ знающій дѣло, что такого случая человѣку не можетъ встрѣтиться два раза въ жизни.

Вортонъ увидѣлъ, что нечего больше говорить, и вернулся въ свою контору. Онъ зналъ очень хорошо, что увѣреніе Гертльпода не значитъ ничего. Самъ Гертльподъ, его обстановка, писаря въ конторѣ, видъ комнатъ и даже похвалы, которыя онъ воспѣвалъ, не внушали ни малѣйшаго довѣрія. Вортонъ зналъ свѣтъ, и хотя ничего не понималъ въ дѣлахъ Сити, зналъ очень хорошо, что ни одинъ здравомыслящій человѣкъ не дастъ пяти тысячъ по одному слову Гертльпода. Но все-таки онъ готовъ былъ заплатить эту сумму. Если бы онъ только могъ купить отсутствіе Лопеца — если бы могъ быть увѣренъ, что Лопецъ отправится въ Гватемалу, и если бы также могъ убѣдить его уѣхать безъ жены, онъ рискнулъ бы деньгами. Разумѣется, деньги будутъ брошены, но онъ былъ согласенъ бросить ихъ. Конечно, Лопецъ объявилъ, что не поѣдетъ безъ жены, даже если получитъ деньги. Но сумма была привлекательна! И чѣмъ болѣе станетъ онъ нуждаться въ деньгахъ, тѣмъ, по мнѣнію Вортона, вѣроятнѣе было его согласіе оставить жену.

Въ этихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ адвокатъ отправился къ своему помощнику и разсказалъ ему все. Оба юриста совѣщались цѣлый часъ и послѣднія слова Вортона его старому другу были слѣдующія:

— Я рискну деньгами, Вокеръ, или лучше сказать, соглашусь бросить ихъ — потому что онѣ будутъ брошены — если бы можно было устроить, чтобы онъ уѣхалъ туда безъ жены.

Глава LIV.
Лиззи.

Нельзя предполагать, чтобы Фердинандъ Лопецъ былъ въ это время очень счастливый человѣкъ. Онъ все-таки когда то любилъ свою жену и теперь продолжалъ бы ее любить, если бы могъ пріучить ее думать такъ, какъ думалъ онъ, раздѣлять его желанія и «сѣсть въ одну ладью съ нимъ», какъ онъ привыкъ выражать согласіе и сочувствіе, какихъ требовалъ отъ нея. Надо отдать ему справедливость, онъ не зналъ, что онъ негодяй. Когда уговаривалъ ее «оплести отца», онъ не зналъ, что даетъ ей уроки, которые должны оскорблять благовоспитанную женщину. Онъ не понималъ, что все, что она узнала о его нравственныхъ качествахъ послѣ замужства, должно внушить ей отвращеніе. Не понимая всего этого, онъ считалъ себя обиженнымъ ею въ томъ отношеніи, что она принимала сторону отца, а не его. Это огорчало ее и вдвойнѣ разочаровывало. Онъ не получилъ ни такой жены, какой ожидалъ, ни богатства. Но онъ продолжалъ думать, что состояніе онъ можетъ получить, если не выпуститъ изъ рукъ своей жены.

Послѣ его женитьбы все шло дурно для него. Думая о своихъ дѣлахъ, онъ приписывалъ все это опасеніямъ, нерѣшимости и скупости Сексти Паркера. Ни одно изъ его послѣднихъ предпріятій съ Сексти Паркеромъ не удалось. Сексти теперь сильно пилъ, увѣрялъ, что раззорился, и клялся, что горько отмститъ. Сексти все еще вѣрилъ богатству тестя своего соучастника и все надѣялся на спасеніе изъ этого источника. Лопецъ продолжалъ увѣрять его, что спасеніе найдется въ біосѣ. Если Сексти рискнетъ положить еще тысячи двѣ на біосъ — или дастъ вексель на эту сумму за неимѣніемъ наличныхъ денегъ, тогда все еще можетъ поправиться.

— Къ чорту біосъ! сказалъ Сексти съ потокомъ грубыхъ ругательствъ.

Въ это утро онъ прибѣгнулъ къ родному произведенію, а не къ новой африканской водкѣ. Но теперь, когда гватемальскій планъ дѣйствительно началъ осуществляться, Лопецъ старался не встрѣчаться съ Сексти. Но напрасно. Сексти тоже слышалъ о Гватемалѣ и началъ гоняться за Лопецомъ по Сити.

— Мнѣ кажется, вы боитесь показаться на Тандкарскомъ Дворикѣ, сказалъ онъ ему однажды, поймавъ свою жертву у конной статуи предъ Биржею.

— Къ чему же мнѣ приходить къ вамъ, когда вы ничего не хотите дѣлать?

— Я вотъ что скажу вамъ, Лопецъ: вы не уѣдете отсюда по этимъ рудокопнымъ дѣламъ.

— Кто вамъ говоритъ, что я ѣду?

— Я остановлю васъ, мой милый. Я опишу директорамъ всѣ ваши дѣла со мною. Они узнаютъ, каковъ вы.

— Вы оселъ, Сексти, и всегда осломъ были. Слушайте. Если я сдѣлаю видъ, будто ѣду туда, я могу получить пять тысячъ отъ старика Вортона. Онъ уже предлагалъ. Онъ поступилъ со мною съ безпримѣрной скаредностью. Сдѣлай онъ то, чего я имѣлъ право ожидать, мы съ вами теперь были бы богаты. Но наконецъ я подцѣпилъ его на пять тысячъ. Такъ вѣрно, какъ то, что я стою здѣсь, почти вся сумма перейдетъ къ вамъ. Но не портите дѣло, выставляя себя осломъ.

Сексти, который былъ пьянъ, смотрѣлъ въ лицо Лопеца нѣсколько секундъ, а потомъ отвѣтилъ:

— Чортъ меня побери, если я вѣрю хоть одному слову!

Лопецъ разразился притворнымъ смѣхомъ и ускользнулъ.

Все это, какъ я сказалъ, не дѣлало счастливою его жизнь. Хотя въ немъ было достаточно и наглости, и закоренѣлости, чтобы заставить Вортона платить по его счетамъ, онъ не былъ спокоенъ въ душѣ. Честолюбіе его никогда не было очень высоко, но все таки онъ имѣлъ большія надежды. Онъ былъ знакомъ съ знатными людьми. Онъ обѣдалъ съ лордами и леди. Онъ былъ гостемъ герцогини. Онъ женился на дочери джентльмена. Онъ чуть было не сдѣлался членомъ Парламента и былъ членомъ первокласснаго клуба — по его мнѣнію. Свысока смотрѣлъ онъ на Сексти Паркера и людей его сорта, по милости его успѣховъ въ обществѣ и потому, что умѣлъ и разговаривать, и смотрѣть какъ джентльменъ. Слѣдовательно, ему была непріятна жизнь, до которой онъ теперь былъ доведенъ. И мысль отправиться въ Гватемалу и закопаться на рудокопняхъ въ Средней Америкѣ не могла радовать его. Несмотря на все, что онъ надѣлалъ, онъ имѣлъ надежду избѣгнуть этого изгнанія.

Онъ сказалъ правду Сексти Паркеру, что намѣренъ получить пять тысячъ отъ Вортона, не принося такой ужасной жертвы, хотя солгалъ, когда увѣрялъ своего пріятеля, что эти деньги перейдутъ къ нему. Много плановъ мелькало въ головѣ его и всѣ сопровождались сомнѣніями. Если онъ можетъ получить деньги Вортона, отказавшись отъ жены, долженъ ли онъ отказаться? И въ томъ, и другомъ случаѣ долженъ ли онъ остаться, или долженъ ѣхать? Не рѣшится ли еще на рискъ съ біосомъ — и если такъ, то съ чьей помощью? И если онъ наконецъ рѣшитъ, что сдѣлаетъ это съ помощью одного друга, еще оставшагося у него, долженъ ли онъ броситься къ ногамъ этого друга женскаго рода и предложить бросить жену и сызнова начать жизнь съ нею? Дама, о которой идетъ рѣчь, имѣла по его мнѣнію очень большія средства. Или не долженъ ли онъ перерѣзать себѣ горло и разъ навсегда покончить съ своими непріятностями, признавшись себѣ, что его карьера была неудачна и что, слѣдовательно, ее лучше прекратить?

Наша старая пріятельница леди Юстэсъ въ то время жила въ очень маленькомъ домѣ и въ очень маленькой улицѣ, которая, несмотря на это, все-таки имѣла людный видъ. Съ нею жила вдова мистрисъ Лесли, которая познакомила ее съ мистрисъ Дикъ Роби, и мистрисъ Роби съ Фердинандомъ Лопецомъ. Леди Юстэсъ пользовалась прекраснымъ доходомъ, какъ, я надѣюсь, помнятъ нѣкоторые изъ моихъ читателей, и этотъ доходъ въ послѣдніе два года она умѣла увеличить. Во время своей непродолжительной жизни у нея было много стремленій. Любовь, поэзію, спортменство, религію, свѣтскость безалаберность — все испробовала она; но въ каждомъ кризисѣ проявлялась заботливость о богатствѣ, которая спасла ее отъ сумасбродныхъ растратъ того, что она пріобрѣла своею энергіей въ ранней молодости, стремясь тогда къ своей преобладавшей страсти. Она не раздала своихъ денегъ любовникамъ, не потеряла ихъ на скачкахъ, не растратила на постройку церквей, даже не уменьшила доходъ тратою на прислугу и экипажи. Въ настоящее время она была еще молода, еще хороша, хотя волосы и цвѣтъ лица были не такъ прекрасны, какъ въ то время, когда она прельстила сер-Флоріана Юстэса.

Она еще любила имѣть обожателя — а можетъ и двухъ — хотя убѣдилась вполнѣ, что обожатель обходится иногда слишкомъ дорого. Она могла еще ѣздить верхомъ, хотя охотиться регулярно было не по ея средствамъ. Она могла говорить о религіи, если сидѣла возлѣ извѣстнаго пастора — хотя была совершенно равнодушна, о какой религіи именно шла рѣчь. Но, можетъ быть, больше всего она любила иногда какую-нибудь сумасбродную шалость — только такъ трудно наслаждаться этимъ удовольствіемъ, не рискуя лишиться всего! Потомъ, вмѣстѣ съ этими страстями, а можетъ быть и болѣе всѣхъ ихъ, въ сердцѣ леди Юстэсъ послѣднее время возникло желаніе увеличить свои средства удачною спекуляціей. Вотъ съ этимъ то другомъ Лопецъ послѣднее время сошелся коротко и съ его помощью надѣялся выпутаться изъ своихъ затрудненій.

Какъ ни былъ онъ бѣденъ, онъ успѣлъ подкупить мистрисъ Лесли великолѣпными подарками, потому что, такъ какъ онъ еще жилъ на Манчестерскомъ скверѣ и несомнѣнно былъ зять Вортона, то его кредитъ въ магазинахъ еще не совсѣмъ упалъ. Дѣлая эти подарки, онъ разумѣется ни о чемъ не просилъ, но мистрисъ Лесли вѣроятно знала, что онъ ожидаетъ, чтобы она замолвила за него доброе слово своей пріятельницѣ.

— Я только знаю, что слышала отъ мистрисъ Роби, говорила мистрисъ Лесли своей пріятельницѣ. — Онъ участвовалъ въ дѣлахъ съ Гёнки, а у нихъ богатство несмѣтное. Старикъ Вортонъ не отдалъ бы за него дочь, если бы онъ не былъ богатъ.

— Такъ трудно знать навѣрно! сказала Лиззи Юстэсъ.

— Онъ имѣетъ видъ человѣка, который умѣетъ свить себѣ гнѣздо, продолжала мистрисъ Лесли: — вы не находите, что онъ очень хорошъ собою?

— Я не знаю, можетъ ли это помочь его дѣламъ.

— Конечно, нѣтъ; но есть люди, въ успѣхѣ которыхъ вы можете быть увѣрены, когда взглянете на нихъ. Не думаю, чтобы у него вначалѣ были какія-нибудь средства, а посмотрите, гдѣ онъ теперь?

— Мнѣ кажется, что вы влюблены въ него, душа моя, сказала Лиззи Юстэсъ.

— Этого нельзя сказать. Онъ не давалъ мнѣ никакого повода для этого. Но я не знаю, почему женщинѣ не влюбиться въ него, если она захочетъ. Онъ гораздо красивѣе этихъ бѣлокурыхъ мужчинъ, которые не умѣютъ сказать вамъ слово, а смотрятъ такъ, какъ будто вы должны каждымъ ихъ словомъ дорожить, вотъ какъ тотъ, съ кѣмъ вы говорили вчера, этотъ мистеръ Флечеръ. Онъ и трехъ словъ сряду не могъ выговорить, а между тѣмъ держалъ себя такъ гордо, какъ Люциферъ. Я люблю такого человѣка, который, если я ему нравлюсь, не стыдится и не боится этого говорить.

— Тутъ цѣлый романъ. Мистеръ Флечеръ влюбленъ въ Эмилію Вортонъ, а она отказала ему для мистера Лопеца. Съ тѣхъ поръ, говорятъ, онъ оправиться не можетъ.

— Она поступила очень хорошо, сказала мистрисъ Лесли. — Но это одно изъ тѣхъ надутыхъ существъ, которыя гордятся, хотя имъ гордиться нечѣмъ. Она, должно быть, ужасно богата. Лопецъ никогда не взялъ бы ее безъ денегъ.

Вслѣдствіе всего этого, когда Лопецъ пріѣхалъ въ маленькій домикъ въ маленькой улицѣ, онъ былъ принятъ очень хорошо. Мистрисъ Лесли была въ гостиной, но вскорѣ ушла. Послѣднее время Лопецъ часто тутъ бывалъ, и когда тотчасъ приступилъ къ предмету, къ которому стремился, это не было неожиданностью.

— Семь тысячъ пятьсотъ фунтовъ! сказала Лиззи, выслушавъ предложеніе, которое онъ пріѣхалъ ей сдѣлать. — Какая большая сумма!

— Да, это большая сумма. И дѣло большое. Я положилъ на него еще побольше этого.

— Какъ вы заставляете людей пить это? спросила Лиззи послѣ нѣкотораго молчанія.

— Говоря, что это надо пить. Объявляемъ. Теперь это уже вѣрно, что если достаточно объявлять, то можно распродать все на свѣтѣ и разбогатѣть. Проценты на употребленный капиталъ увеличиваются сообразно обширности предпріятія. Если вы употребите нѣсколько сотенъ на объявленія, вы бросите ихъ даромъ. Сто тысячъ хорошо употребленныхъ навѣрно доставятъ громадный барышъ.

— Что же я получу за свои деньги?

— Акціи Общества.

— Біосскаго?

— Нѣтъ; мы вздумали назваться Паркеръ и К. Мнѣ кажется, мы перемѣнимъ названіе. Вѣроятно, назовутъ моимъ именемъ: Лопецъ и К.

— Но вы ведете дѣло только съ біосомъ?

— О! да, только съ біосомъ.

— И это приходитъ изъ Средней Африки?

— Приготовляется въ Лондонѣ. Можетъ быть, примѣшаютъ какой-нибудь англійскій спиртъ. Но я не долженъ разсказывать вамъ наши секреты, пока вы не присоединитесь къ намъ. Этотъ біосъ дистиллируется изъ коры Доферскаго дерева; это вѣрно.

— Вы пили?

— Пробовалъ.

— Вкусно?

— Очень вкусно; немножко сладко и будетъ лучше, когда смѣшается съ другимъ.

— Джиномъ? спросила леди Юстэсъ.

— Можетъ быть, или съ виски. Мнѣ кажется, я могу сказать, что вы не можете сдѣлать ничего лучше съ вашими деньгами. Вы знаете, что я не стану говорить вамъ неправду. Я поступаю съ вами какъ съ сестрою.

— Я знаю, какъ вы добры, но семь тысячъ пятьсотъ фунтовъ! Я не имѣю въ настоящее время такой суммы.

— Есть шесть акцій, сказалъ Лопецъ: — составляющихъ 45000 капитала. Согласитесь вы взять акцію вмѣстѣ со мною? Это составитъ три тысячи семьсотъ пятьдесятъ фунтовъ.

— Но у васъ уже есть акція, подозрительно сказала Лиззи.

— Я раздѣлю ее съ мистеромъ Паркеромъ. Мы хотимъ имѣть по-крайней-мѣрѣ девять участниковъ. Вы не откажете взять пополамъ со мною?

Лопецъ, дѣлая этотъ вопросъ, посмотрѣлъ на Лиззи, какъ будто предлагалъ ей половину своего сердца.

— Нѣтъ, сказала Лиззи медленно: — я не откажу.

— Я вдвойнѣ буду хлопотать объ этомъ дѣлѣ, если вы будете участницей.

— Это такой рискъ!

— Ничѣмъ не рискнешь, ничего и не получишь.

— Но у меня небольшое состояніе, мистеръ Лопецъ, и я не желаю терять всего.

— Этого нечего будетъ бояться, если вы присоединитесь къ намъ.

— Вы находите біосъ такимъ вѣрнымъ дѣломъ?

— Совершенно вѣрнымъ, сказалъ Лопецъ.

— Вы должны дать мнѣ нѣсколько времени подумать объ этомъ, сказала наконецъ леди Юстэсъ, трепеща отъ безпокойства, ведя борьбу сама съ собою, жаждая сильныхъ ощущеній, которыя доставитъ ей біосъ, но все боясь рисковать своими деньгами.

Это происходило тотчасъ послѣ того, какъ Вортонъ предложилъ дать пять тысячъ съ тѣмъ, чтобы Эмилія осталась въ Англіи. Потомъ прошло нѣсколько дней и съ Лопеца спрашивали денегъ въ конторѣ Сан-Хуанскихъ рудниковъ. Имѣлъ онъ или нѣтъ намѣреніе взять акціи? Если имѣлъ, то долженъ сдѣлать это тотчасъ. Онъ клялся всячески, что разумѣется намѣренъ взять. Разумѣется, самъ Вортонъ былъ въ конторѣ и сказалъ, что намѣренъ заплатить. Развѣ это не было достаточнымъ поручительствомъ? Имъ должно быть извѣстно, что для Вортона заплатить пять тысячъ трудно быть не можетъ. Но Гертльподъ повторялъ, что деньги должны быть заплачены тотчасъ. Но наконецъ новому управляющему отсрочили платежъ на двѣ недѣли.

Лопецъ пропустилъ четыре дня и каждый день часто совѣщался съ леди Юстэсъ, а потомъ пытался напасть на Вортона чрезъ жену.

— Твой отецъ сказалъ, что заплатитъ за меня, началъ Лопецъ.

— Если сказалъ, то и сдѣлаетъ.

— Но онъ обѣщалъ это съ тѣмъ, что ты останешься здѣсь. Ты развѣ желаешь бросить мужа?

На это Эмилія не отвѣчала.

— Ты уже собираешься освободиться отъ меня?

— Я предпочла бы остаться здѣсь, сказала Эмилія очень тихимъ голосомъ.

— Такъ ты желаешь бросить мужа?

— Къ чему говорить все это, Фердинандъ? Ты не любишь меня. Ты женился на мнѣ не потому, что я любила тебя.

— Именно поэтому, только поэтому.

— А какъ ты обращался со мною?

— Что я дѣлалъ съ тобою?

— Я не имѣю намѣренія обвинять тебя, Фердинандъ. Я только увеличу наше горе. Мы будемъ счастливы въ разлукѣ.

— Не я. Не такъ я понимаю бракъ. Скажи твоему отцу, что желаешь ѣхать со мною, и онъ дастъ намъ денегъ.

— Я не стану лгать ему, Фердинандъ. Если ты велишь мнѣ ѣхать, я поѣду. Гдѣ ты будешь жить, буду жить и я, если ты захочешь взять меня съ собою. Но не стану просить денегъ у моего отца, ссылаясь на то, что желаю ѣхать съ тобою. Если бы даже я и сказала это, онъ не повѣрилъ бы мнѣ.

— Ты научила его предложить мнѣ деньги съ условіемъ, чтобы ты осталась здѣсь.

— Я ничему не научала его. Онъ знаетъ, что я не желаю ѣхать. Онъ не можетъ этого не знать. Но онъ знаетъ также, что я намѣрена ѣхать, если ты потребуешь.

— И ты ничего не сдѣлаешь для меня?

— Ничего съ моимъ отцомъ.

Онъ поднялъ кулакъ, какъ бы съ намѣреніемъ ударить ее, и она увидала это движеніе. Но рука его опустилась. Онъ еще не дошелъ до этого.

— Навѣрно ты сжалишься надо мною и скажешь, должна ли я ѣхать, если это будетъ рѣшено, сказала Эмилія.

— Развѣ я не говорилъ тебѣ этого двадцать разъ?

— Такъ это рѣшено?

— Да, рѣшено. Твой отецъ скажетъ тебѣ на счетъ твоихъ вещей. Онъ обѣщалъ тебѣ какую-то нищенскую сумму, не болѣе того, что торговецъ сальными свѣчами далъ бы своей дочери.

— Всего, что онъ дастъ, будетъ достаточно для меня. Я не боюсь моего отца, Фердинандъ.

— Ты скоро будешь бояться меня; я съ тобою еще не покончилъ, сказалъ онъ, выходя изъ комнаты.

Когда онъ сидѣлъ въ своемъ клубѣ и обѣдалъ тамъ одинъ, въ головѣ его мелькали мысли о томъ, какое будетъ ему житье на свѣтѣ, если онъ будетъ въ состояніи оставить жену дома и взять съ собою въ Гватемалу Лиззи Юстэсъ. Гватемала очень далеко и тамъ будетъ все равно, жена его или нѣтъ та женщина, которую онъ привезетъ съ собою. Для него было ясно, что жена не желаетъ жить съ нимъ. Что значили для него приличія свѣта? У этой женщины были деньги. Онъ не могъ присвоить ихъ себѣ, потому что не могъ на ней жениться, но воображалъ, что можетъ подчинить ее себѣ до такой степени, что деньги будутъ въ его рукахъ. До денегъ Вортона очень трудно было добраться, и можетъ быть будетъ еще труднѣе, когда онъ умретъ, чѣмъ теперь при его жизни.

Онъ много говорилъ съ Лиззи послѣ разговора, приведеннаго нами. Она увѣряла, что боится біоса. Она нисколько не сомнѣвалась, что съ біосомъ со временемъ можно надѣлать великолѣпныя вещи, но не думала, что ея маленькій капиталъ — такъ смиренно говорила она о своемъ богатствѣ — долженъ сдѣлать починъ. Очевидно, біосъ требовалъ большого количества объявленій, но Лиззи Юстэсъ не имѣла намѣренія тратить на это свои деньги.

Тутъ Лопецъ представилъ всѣ прелести Гватемалы, не только напирая на двадцать процентовъ съ акцій, но распространяясь о роскошной жизни въ странѣ такой золотистой, зеленистой, великолѣпной и величественной. Эта страна была зеницей ока испанцевъ. Въ Гватемалѣ, говорилъ онъ, встрѣтились и обнялись Кортецъ и Пизарро. Лиззи этому вѣрила, потому. что ничего объ этомъ не знала. Тутъ нашъ герой воспользовался своимъ именемъ. Дон-Діэго Лопецъ первый поднялъ знамя свободы въ Гватемалѣ, когда испанскіе короли сдѣлались тиранами своихъ американскихъ подданныхъ. Въ любви и на войнѣ позволительно все, а Лиззи среди тяжелыхъ испытаній своей жизни любила романическій оттѣнокъ. Да, онъ, Лопецъ, перемѣнитъ мѣсто и попробуетъ счастія въ золотистой, зеленистой и великолѣпной странѣ.

— Вы, разумѣется, возьмете съ собою вашу жену, сказала леди Юстэсъ.

Лопецъ улыбнулся, пожалъ плечами и вышелъ изъ комнаты.

Это вѣрно, что она не могла его съѣсть. Не одному Лопецу, а многимъ приходилось собираться съ мужествомъ въ подобныхъ обстоятельствахъ. Она кокетничала съ нимъ очень пріятно, смѣшивая дѣла съ своей миловидностью съ свойственною ей манерой. Онъ не зналъ ее и былъ самъ въ этомъ увѣренъ, но все-таки надежда была. Она не разъ упоминала объ его женѣ, какъ со временъ Клеопатры дѣлаютъ женщины, когда за ними ухаживаютъ женатые мужчины. Но онъ принялъ это за поощреніе. Онъ уже далъ знать Лиззи, что его жена фурія, терзавшая его жизнь. Лиззи жалѣла о немъ, даже прослезилась разъ.

— Но я не способенъ унывать оттого, что сдѣлалъ ошибку, сказалъ Лопецъ. — Брачныя узы не сдѣлаютъ меня несчастнымъ.

— А ужь какъ иногда онѣ бываютъ тяжелы! отвѣтила Лиззи, вспомнивъ свой второй бракъ.

Въ деньгахъ ея не было ни малѣйшаго сомнѣнія и, конечно, она съѣсть его не могла. Двѣ недѣли срока, даннаго ему Обществомъ Сан-Хуанскихъ рудниковъ, почти прошли, когда Лопецъ зашелъ въ маленькій домъ на маленькой улицѣ, рѣшившись попробовать счастія безъ страха и нерѣшимости. Мистрисъ Лесли опять ушла и оставила ихъ вдвоемъ, а Лиззи не остановила ее, хотя послѣднія слова, сказанныя Лопецомъ, по его мнѣнію, были прелюдіей къ тѣмъ словамъ, которыя онъ намѣревался сказать теперь.

— Что же вы думаете объ этомъ? сказалъ онъ, взявъ ее за обѣ руки.

— О чемъ?

— О нашемъ испанскомъ предпріятіи.

— Вы развѣ отказались отъ біоса, другъ мой?

— Нѣтъ, нѣтъ! сказалъ Лопецъ, садясь возлѣ Лиззи. — Я не взялъ половины другой акціи, но остался при прежнемъ. Я вѣрю успѣху біоса.

— А! вѣрить такъ пріятно.

— Но я еще болѣе вѣрю той странѣ, куда я ѣду.

— Такъ вы ѣдете?

— Да, другъ мой, ѣду. Привлекательность слишкомъ велика, устоять нельзя. Подумайте только о климатѣ.

Онъ, вѣроятно, не слыхалъ о комарахъ въ Средней Америкѣ, когда говорилъ это.

— Вспомните, что доходъ, доставляющій вамъ здѣсь удобства тамъ доставитъ всевозможное великолѣпіе. Самый обыкновенный коммонеръ можетъ тамъ быть царемъ.

— А между тѣмъ Англія премилая страна.

— Вы находите? Подумайте о несправедливостяхъ, которыя вы здѣсь вынесли, объ обидахъ, которыя вы претерпѣли.

— Да, правда.

Лиззи Юстэсъ дѣйствительно много перенесла въ своей жизни.

— Я непремѣнно бѣгу отсюда къ тѣмъ золотистымъ берегамъ, гдѣ человѣкъ можетъ быть не связанъ ничѣмъ.

— А ваша жена?

— О, Лиззи!

Онъ въ первый разъ назвалъ ее Лиззи, и она повидимому не обидѣлась и не сконфузилась. Можетъ быть, онъ приписывалъ этому слишкомъ большое значеніе, не зная, сколько человѣкъ называли ее Лиззи.

— Неужели вы наконецъ не поняли, что и мужчина, и женщина могутъ свергнуть это иго, а между тѣмъ не заслуживать осужденія?

— О! да, если было двоеженство, или разводъ, или что-нибудь въ этомъ родѣ.

Лиззи сама уличила своего мужа въ двоеженствѣ и освободилась отъ него такимъ образомъ.

— Что мнѣ въ этихъ законахъ! сказалъ Лопецъ, вдругъ вставая съ своего стула. — Я никогда не обращусь къ нимъ и никогда ихъ не послушаюсь. И ожидаю отъ васъ того же. Лиззи Юстэсъ, хотите поѣхать со мною въ эту солнечную страну, «гдѣ ярость коршуна, любовь горлицы то изливаются горемъ, то доводятъ до преступленія»? Осмѣлитесь ли вы избавиться вмѣстѣ со мною отъ холодныхъ условій свѣта, отъ жалкаго тиранства этой страны, спеленутой предразсудками? Лиззи Юстэсъ, если вы скажете только одно слово, я увезу васъ въ эту страну роскошнаго счастія.

Но у Лиззи Юстэсъ было четыре тысячи фунтовъ стерлинговъ годового дохода и порядочная сумма у банкировъ

— Мистеръ Лопецъ! сказала она.

— Какой отвѣтъ дадите вы мнѣ?

— Мистеръ Лопецъ, я думаю, что вы, должно быть, помѣшались.

Онъ вышелъ на улицу и, конечно, Лиззи не съѣла его.

Глава LV.
Горести мистрисъ Паркеръ.

Февраль приходилъ къ концу, и мистрисъ Лопецъ знала, что должна отправиться въ Гватемалу чрезъ мѣсяцъ. А между тѣмъ въ обращеніи ея мужа было столько нерѣшимости и цо всему видимому онъ такъ мало дѣлалъ приготовленій, что Эмилія никакъ не могла убѣдить себя, что уѣдетъ. Каждый день отецъ спрашивалъ ее, сдѣлаетъ ли она покупки, а она отвѣчала ему, что пока отложила это. На это онъ не возражалъ ничего, потому что самъ сомнѣвался, что долженъ дѣлать, и все думалъ, что когда наконецъ настанетъ время, онъ купитъ освобожденіе дочери какою бы ни было цѣною.

Вокеръ, его помощникъ, пока еще не успѣлъ сдѣлать ничего. Онъ не разъ видѣлъ Лопеца, видѣлъ также и Гертльпода. Тотъ сказалъ ему, что акціи будутъ съ удовольствіемъ отданы Лопецу, какъ только деньги будутъ заплачены. Лопецъ держалъ себя дерзко.

— Неужели мистеръ Вортонъ думаетъ, спросилъ онъ — что я продамъ свою жену за пять тысячъ?

— Мнѣ кажется, вамъ надо прибавить, сказалъ Вокеръ Вортону.

Все это было очень хорошо. Вортонъ былъ готовъ прибавить. Онъ даже далъ бы вдвое, если бы могъ совсѣмъ удалить Лопеца.

— Я прибавлю, если онъ уѣдетъ безъ жены и дастъ ей письменное обязательство, что не будетъ безпокоить ее болѣе.

Но устроить это дѣло было затруднительно для Вокера.

Такимъ образомъ насталъ конецъ февраля.

Во все это время Лопецъ еще жилъ въ домѣ Вортона.

— Папа, сказала Эмилія въ одинъ день. — Это хуже всего. Зачѣмъ вы не велите ему переѣхать?

— Онъ тебя увезетъ съ собою.

— Это было бы лучше. Я могла бы пріѣзжать къ вамъ.

— Я велѣлъ ему оставить мой домъ въ гнѣвѣ. Я тотчасъ раскаялся въ этомъ. Но какая ему нужна до моихъ словъ? Онъ пришелъ въ негодованіе, а между тѣмъ все еще здѣсь.

— Вы велѣли ему оставить вашъ домъ?

— Да, но я радъ, что онъ не послушался меня. Я полагаю, это скоро кончится.

— Я не знаю, папа.

— Ты думаешь, что онъ не уѣдетъ?

— Ничего не знаю, папа. Вы не должны позволять ему оставаться здѣсь.

— Что же будетъ съ тобою, когда онъ переѣдетъ?

— Я должна переѣхать съ нимъ. Зачѣмъ и васъ приносить въ жертву? Я скажу ему, что онъ долженъ оставить вашъ домъ. Я не боюсь его, папа.

— Погоди, душа моя, погоди. Мы увидимъ.

Послѣ этого Лопецъ въ одинъ день объявилъ о своемъ намѣреніи обѣдать въ Прогрессѣ, а Вортонъ воспользовался случаемъ остаться дома съ своей дочерью. Ожидали Эверета и, вѣроятно, онъ придетъ вечеромъ. Вортонъ рано вернулся изъ конторы, но ему сказали, что въ столовой у мистрисъ Лопецъ какая-то женщина. Слуга не зналъ этой женщины. Она спросила мистрисъ Ловецъ и мистрисъ Лопецъ вышла къ ней.

Женщина въ столовой была мистрисъ Паркеръ. Она пришла въ половинѣ шестого и Эмилія тотчасъ вышла къ ней.

— О! мистрисъ Паркеръ, какъ, я рада видѣть васъ! Надѣюсь, что вы здоровы.

— Ужь какое мое здоровье, мистрисъ Лопецъ. Гдѣ быть здоровой бѣдной матери, у которой пять человѣкъ дѣтей!

— У васъ что-нибудь нехорошо?

— Нехорошо? У насъ все нехорошо, Когда мистеръ Лопецъ заплатитъ моему мужу деньги, которыя онъ отъ него забралъ?

— Развѣ онъ бралъ деньги?

— Онъ все у насъ обобралъ. Облупилъ до-чиста моего мужа. Мы раззорились, мистрисъ Лопецъ, и насъ раззорилъ вашъ мужъ. Я вамъ говорила въ Доверкортѣ, что должно случиться. У насъ теперь нѣтъ ничего. Что мы будемъ дѣлать?

День былъ дождливый, улицы грязны и бѣдная женщина была мокра и запачкана. Она сидѣла положивъ руки на колѣни.

— Я прошу васъ сказать, что дѣлать мнѣ и моимъ дѣтямъ. Онъ вашъ мужъ, мистрисъ Лопецъ.

— Да, мистрисъ Паркеръ, онъ мой мужъ.

— Зачѣмъ ему было не оставить Сексти въ покоѣ? Для чего было лишать моихъ дѣтей куска хлѣба? Что мы сдѣлали ему? Вы богаты.

— Нѣтъ, я не богата, мистрисъ Паркеръ.

— Да, вы богаты. Вы живете въ большомъ домѣ и отецъ вашъ имѣетъ деньги. Вы нужды не будете знать. Что намъ дѣлать, мистрисъ Лопецъ? Я жена бѣднаго человѣка, а вы жена того, кто раззорилъ его. Что намъ дѣлать, мистрисъ Лопецъ?

— Я не знаю дѣлъ моего мужа, мистрисъ Паркеръ.

— Вѣдь вы съ нимъ заодно. Если бы лто-нибудь пришелъ ко мнѣ и сказалъ, что Паркеръ обобралъ его, я не дала бы себѣ покоя, пока не узнала бы всего. Если бы какая-нибудь женщина сказала мнѣ, что Паркеръ лишилъ куска хлѣба ея дѣтей, какъ вы думаете, сидѣла ли бы я такъ, какъ теперь сидите вы? Говорю вамъ, что Лопецъ обобралъ насъ, обобралъ и отнялъ у насъ все.

— Что могу я сказать, мистрисъ Паркеръ? что могу я сдѣлать?

— Гдѣ онъ?

— Его нѣтъ дома. Онъ обѣдаетъ въ клубѣ.

— Гдѣ это? Я пойду туда и пристыжу его при всѣхъ. А вамъ развѣ не стыдно? Вамъ самимъ жить удобно, вамъ и все-равно, если мои дѣти умрутъ съ голода.

— Если бы вы знали меня, мистрисъ Паркеръ, вы не говорили бы со мною такимъ образомъ.

— Если бы знала васъ! Я васъ знаю. Вы благородная, вашъ отецъ богатъ, а вашъ мужъ не вѣсть что воображаетъ о себѣ. А мы люди бѣдные, такъ что насъ могутъ и обирать, и раззорять. Вотъ оно что!

— Если бы у меня было что-нибудь, я отдала бы вамъ все.

— Онъ пьянствуетъ съ утра до вечера.

Тутъ бѣдная женщина залилась слезами.

— Кто теперь поручитъ ему дѣла? Онъ такъ убитъ, что не знаетъ, куда ему дѣться, и все къ бутылкѣ, да къ бутылкѣ. Это все Лопецъ надѣлалъ — все! У меня нѣтъ отца, сударыня, который можетъ пріютить въ своемъ домѣ меня и моихъ дѣтей. Подумайте, если бы васъ выгнали на улицу съ ребенкомъ, какъ выгонятъ меня съ дѣтьми.

— У меня нѣтъ ребенка, сказала несчастная женщина рыдая.

— Нѣтъ, мистрисъ Лопецъ? Ахъ, Боже мой! воскликнула добрая женщина, тотчасъ растрогавшись. — Какъ же это?

— Онъ умеръ, мистрисъ Паркеръ, чрезъ нѣсколько дней послѣ рожденія.

— Умеръ? Ну и у насъ всѣхъ бываютъ свои горести.

— И у меня есть, сказала Эмилія: — и очень, очень тяжелыя. Не могу вамъ выразить, какъ я страдаю.

— Онъ не хорошо обращается съ вами?

— Я не могу объ этомъ говорить, мистрисъ Паркеръ. То, что вы разсказываете мнѣ о себѣ, очень увеличило мое горе. Мужъ мой уѣзжаетъ изъ Англіи.

— Да въ… забыла я куда, но слышала.

— Въ Гватемалу; это въ Америкѣ.

— Знаю. Сексти говорилъ мнѣ. Зачѣмъ ему ѣхать, когда онъ столько долженъ Сексти? Онъ отнялъ у насъ все, а теперь уѣзжаетъ въ Кватимали!

Въ эту минуту Вортонъ вошелъ въ комнату. Мистрисъ Паркеръ встала и поклонилась.

— Это мой отецъ, мистрисъ Паркеръ, сказала Эмилія. — Папа, это мистрисъ Паркеръ, жена участника Фердинанда. Она пришла съ непріятными извѣстіями.

— Очень непріятными, сказала мистрисъ Паркеръ, кланяясь.

Вортонъ нахмурился. Онъ не разсердился на эту женщину, но чувствовалъ, что услышитъ еще какіе-нибудь ужасы о своемъ зятѣ.

— Я не могла не прійти, серъ, продолжала мистрисъ Паркеръ. — Куда же мнѣ дѣваться? Мистеръ Лопецъ раззорилъ насъ въ пухъ и прахъ.

— Я въ этомъ не виноватъ, сказалъ Вортонъ.

— Но она его жена, серъ. Куда же мнѣ было итти, какъ не туда, гдѣ онъ живетъ? Развѣ я должна терпѣть все, видѣть, какъ мой мужъ скоро попадетъ въ сумасшедшій домъ, и не говорить ни слова знатной роднѣ того, кто надѣлалъ это все?

— Онъ дурной человѣкъ, сказалъ Вортонъ.

— И онъ ничего не сдѣлаетъ, для насъ?

— Я разскажу вамъ все, что знаю о немъ.

Тутъ Вортонъ разсказалъ ей все, что зналъ о мѣстѣ въ Гватемалѣ и о жалованьѣ.

— Сдѣлаетъ ли онъ что-нибудь для васъ, я не знаю и не думаю, если не будетъ принужденъ. Я совѣтовалъ бы вамъ пойти въ контору въ Колеманской улицѣ и постараться сдѣлать условія тамъ. Но я боюсь, боюсь, что все это будетъ безполезно.

— Такъ мы умремъ съ голода!

— Это не ея вина, сказалъ Вортонъ, указывая на свою дочь. — Она знаетъ объ этомъ меньше васъ.

— Моя вина въ томъ, сказала Эмилія, залившись слезами: — что я вышла за него.

— И женатый, и холостой, онъ все обобралъ бы мистера Паркера.

— Очень можетъ быть, сказала бѣдная жена. — Онъ готовъ обобрать всякаго. Итакъ, мистеръ Вортонъ, вы думаете, что ничего не можете сдѣлать для меня?

— Я могу помочь вамъ, если вы нуждаетесь, сказалъ адвокатъ.

Мистрисъ Паркеръ не понравилось предложеніе помощи, но она все-таки приняла пять совереновъ, которые далъ ей Вортонъ.

Послѣ этого свиданія отецъ и дочь провели не очень пріятный вечеръ. Эмилію терзали угрызенія. Постепенно узнавала она, какіе ужасы надѣлала, выйдя замужъ за человѣка, о которомъ не знала ничего. И не только унизила она себя любовью къ этому человѣку, но упорно не отказывалась отъ него, хотя отецъ и всѣ ея друзья говорили ей, какой опасности подвергается она. Теперь она и отца погубила вмѣстѣ съ собою. Она могла только умолять отца отпустить ее.

— Я это надѣлала, сказала она ему въ этотъ вечеръ: — и могла бы переносить это лучше, если бы вы позволили мнѣ переносить это одной.

Но отецъ только цѣловалъ ее, рыдалъ вмѣстѣ съ нею и прижималъ къ сердцу такъ крѣпко, какъ прежде не дѣлалъ никогда.

Онъ ушелъ въ свою комнату до возвращенія Лопеца, но она, разумѣется, должна была выносить присутствіе мужа. Она не разъ говорила отцу, что не боится мужа. Если бы даже онъ ударилъ ее, если бы даже готовъ былъ убить, она не боялась его. Онъ уже нанесъ ей такой вредъ, съ какимъ ничто послѣдующее не могло сравниться.

— Мистрисъ Паркеръ была здѣсь сегодня, сказала Эмилія мужу.

— А что она говорила?

— Что ты раззорилъ ея мужа.

— Именно. Когда человѣкъ спекулируетъ неудачно, разумѣется, онъ сваливаетъ вину на другого. А такъ какъ онъ самъ трусъ, то присылаетъ свою жену.

— Она говоритъ, что ты ему долженъ.

— Твое ли дѣло слушать ее? Если она опять придетъ, не принимай ее. Понимаешь?

— Да, понимаю. Она и папашу видѣла. Если ты долженъ ея мужу, не слѣдуетъ ли заплатить?

— Милѣйшая моя, всякій долженъ платить свои долги. Это до такой степени извѣстно, что понимается безъ напоминаній. Но платить долги нельзя, когда не имѣешь денегъ. Теперь прошу тебя не говорить ничего болѣе о мистрисъ Паркеръ. Она не собесѣдница для тебя.

— Ты самъ познакомилъ меня съ нею.

— Не говори о ней ничего и прекратимъ этотъ разговоръ. Я не зналъ, какія мученія приготовляю для себя, когда позволилъ тебѣ переѣхать въ домъ отца.

Глава LVI.
Что герцогиня думала о своемъ мужѣ.

Когда начались засѣданія въ Парламентѣ, въ политическомъ мірѣ знали, что противъ министерства организовали оппозицію подъ руководствомъ сер-Орланда Дрота, и самое большое преступленіе, приписываемое Кабинету, состояло въ равнодушіи его къ безопасности и почету Великобританіи, равнодушіи, обнаруживавшемся въ пренебреженіи къ флоту. Всѣ знали, что сер-Орландо бросилъ коалицію потому, что ему не позволили строить новые корабли, и разумѣется сер-Орландо приписывалъ необыкновенную важность нанесенной ему обидѣ. Къ нему присоединился Боффинъ, патріотическій консерваторъ, не послушавшійся голоса искусителей, и твердая опора старой торійской партіи. Съ нимъ приготовились дѣйствовать самые горячіе радикалы, не желавшіе однако строить новыхъ кораблей или учредить консервативное министерство, или вообще перемѣнять что-нибудь, одушевляемые сильнымъ неудовольствіемъ на то, что такой слабый политикъ, какъ герцогъ Омніумъ, занимаетъ мѣсто перваго министра.

Борьба началась тотчасъ; сер-Орландо дѣлалъ горячія возраженія на какія то мѣста въ рѣчи королевы. Хорошо было говорить, что страна была въ мирѣ со всѣми, но какимъ образомъ поддерживать миръ безъ флота? Тутъ сер-Орландо сдѣлалъ много комплиментовъ герцогу, а кончилъ рѣчь увѣреніемъ, что герцогъ самый недѣятельный министръ, безславившій страну со временъ герцога Ньюкестля. Монкъ защищалъ коалицію и увѣрялъ Палату, что англійскій флотъ не только самый сильный въ мірѣ, но что никогда и нигдѣ не бывало такого сильнаго флота. Палата не пришла въ негодованіе отъ такихъ противорѣчащихъ увѣреній двухъ членовъ, принадлежавшихъ къ одному Кабинету и которые должны были бы понимать, о чемъ идетъ рѣчь, но думала, что сер-Орландо исполнилъ свою обязанность. Хотя во флотъ сильно вѣрили и хотя за усиленіе издержекъ подало бы голосъ меньшинство, все-таки хорошо, что была оппозиція. А какъ могла быть оппозиція безъ всякаго повода къ ропоту и къ нападкамъ на министра? Никто не думалъ, чтобы пруссаки и французы напали на наши берега, опустошили наши поля, ограбили Лондонъ и увели въ плѣнъ нашихъ дочерей. Состояніе фондовъ ясно показывало, что такого опасенія быть не должно. Но поднять крикъ не худо. Сер-Орландо думалъ, что исполнилъ свое дѣло хорошо. Министры остались бы равнодушны къ браннымъ словамъ, которыя говорились о нихъ, зная, что этому не слѣдуетъ приписывать никакой важности, и что министерство, которому все достается легко, должно потерять свой интересъ въ странѣ, если бы это не огорчало ихъ начальника. Старый герцогъ въ это время только тѣмъ и занимался, что ухаживалъ за младшимъ герцогомъ. Ему даже приходило въ голову допустить своего товарища выйти въ отставку и что первый министръ не можетъ быть противъ воли министромъ полезнымъ.

Но если герцогъ Омніумъ выйдетъ въ отставку, то и коалиція распадется, а коалиція была дѣломъ рукъ стараго государственнаго дѣятеля. Страна преуспѣвала подъ управленіемъ коалиціи, и не было никакой причины для того, чтобы это министерство не осталось лѣтъ десять.

Поэтому герцогъ Сент-Бёнгэй продолжалъ лелѣять перваго министра и былъ готовъ всегда нашоптывать если не облегченіе, то по-крайней-мѣрѣ утѣшеніе своему несчастному другу. Сердце перваго министра разрывалось отъ фальшивости и низости сер-Орланда.

— Какъ же можно жить послѣ этого, говорилъ герцогъ Омніумъ: — когда надо имѣть дѣло съ такими людьми?

— Но вы уже не имѣете съ нимъ дѣла, сказалъ герцогъ Сент-Бёнгэй.

— Когда я вижу, что человѣкъ, заслужившій имя государственнаго дѣятеля, занимавшій высокое мѣсто въ совѣтахъ своей государыни, изъ личной зависти поступаетъ такъ, какъ онъ, я сознаю, что честный человѣкъ не долженъ становиться на такое мѣсто, гдѣ онъ можетъ имѣть дѣло съ подобными людьми.

— Стало быть, честные люди должны бросить свою страну для того, чтобы безчестные могли дѣлать все по-своему?

Нашъ герцогъ не могъ отвѣчать на это и уступилъ. Но онъ былъ несчастливъ, угрюмъ и постоянно молчаливъ, если не находился наединѣ съ своимъ менторомъ. Онъ зналъ, что онъ угрюмъ и молчаливъ, а что ему, какъ предводителю министерства, слѣдуетъ быть искреннимъ и сообщительнымъ — слушать совѣты, если и не слѣдовать имъ, и во всякомъ случаѣ показывать видъ, будто пользуется довѣріемъ своихъ товарищей.

Въ это время Слайдъ не бездѣйствовалъ, и въ глубинѣ сердца первый министръ болѣе боялся нападокъ Слайда, гораздо болѣе, чѣмъ сер-Орланда Дрота. Теперь, когда въ Парламентѣ начались засѣданія и въ душѣ шевелились политическія чувства при возобновленной энергіи обѣихъ Палатъ, вездѣ много говорили о сильвербриджскихъ выборахъ., Въ газетахъ подняли это дѣло и нѣкоторые обвиняли перваго министра, а нѣкоторые защищали. Всѣ соглашались, что герцогъ, какъ перъ и первый министръ, долженъ былъ удержаться отъ всякаго вмѣшательства въ выборы. И также всѣ были согласны въ томъ, что онъ отъ вмѣшательства не воздержался, если дѣйствительно заплатилъ деньги Лопецу. Но опять ссылались на то, что герцоги Омніумъ всегда пользовались своимъ вліяніемъ въ Сильвербриджѣ и никакіе билли о реформѣ не уменьшали этого вліянія въ томъ мѣстечкѣ. Газеты дружелюбныя объясняли, что герцогъ, если вѣроятно заплатилъ деньги, то вѣрно для того, чтобы вознаградить своего кандидата за неудачу, и въ послѣднюю минуту рѣшился отказаться отъ привилегіи, всегда принадлежавшей главѣ его фамиліи. Но Слайдъ каждый день повторялъ вопросъ: «Мы желаемъ знать, заплатилъ первый министръ или нѣтъ мистеру Лопецу за издержки по выборамъ, и если такъ, то почему. Мы будемъ продолжать задавать этотъ вопросъ, пока не получимъ на него отвѣта, и опять повторяемъ, что переписка герцога съ мистеромъ Лопецомъ находится въ нашихъ рукахъ.»

Потомъ стали дѣлаться намеки на герцогиню, потому что Слайдъ узналъ всѣ подробности отъ самого Лопеца, а наконецъ Слайдъ прямо напалъ на герцогиню, рискуя подвергнуться наказанію за клевету или строгому порицанію своихъ товарищей по печати.

«Мы еще не получили отвѣта», печаталъ онъ: "на вопросы, которые считаемъ своей обязанностью предложить относительно поведенія перваго министра на сильвербриджскихъ выборахъ. Мы держимся такого мнѣнія, что всякое вмѣшательство перовъ въ дѣла подобнаго рода слѣдуетъ сдерживать сильною рукою закона такъ же безпощадно, какъ сдерживаютъ обыкновенный подкупъ. Но когда провинившійся перъ также и первый министръ этой великой страны, то обязанность тѣхъ, кто заботится объ общественной безопасности, удвоивается — Слайдъ всегда говорилъ о себѣ какъ о блюстителѣ общественной безопасности — порицать его преступленіе до тѣхъ поръ, пока оно будетъ оправдано или принесется покаяніе. Судя по тому, что мы слышали, мы имѣемъ причины полагать, что преступленіе признано. Если бы мистеру Лопецу уплачено не было, или письма, находящіяся въ нашихъ рукахъ, были подложны, тогда обвиненіе давно былобы опровергнуто. Молчаніе въ этомъ случаѣ признается за признаніе. Но мы понимаемъ, что герцогъ намѣренъ ускользнуть подъ предлогомъ, что у него есть другая половина его личности, имѣющая силу пользоваться вліяніемъ, которое поземельное богатство несомнѣнно даетъ ему; по за поступки этой второй половины перъ Парламента онъ же и первый министръ, не отвѣчаетъ. Другими словами, намъ сообщили, что привилегіею, принадлежавшей Пализерской фамиліи въ Сильвербриджѣ, воспользовался не самъ герцогъ, а герцогиня, и что герцогъ заплатилъ деньги, когда узналъ, что герцогиня обѣщала болѣе, чѣмъ могла исполнить. Мы не можемъ думать, что человѣкъ даже съ такимъ извѣстнымъ малодушіемъ, какъ герцогъ Омніумъ, будетъ стараться сложить съ себя отвѣтственность, обвинивъ свою жену; но если онъ сдѣлаетъ это, то увидитъ, что попытка неудастся ему.

«Противъ герцогини мы не желаемъ говорить ни слова. Она извѣстна своимъ обширнымъ, хотя не разборчивымъ гостепріимствомъ. Мы считаемъ ее добродушною, хлопотливою, честолюбивою дамой, которой легко можно простить небольшіе недостатки за ея добродушіе и щедрость. Но не можемъ принять извиненіемъ ея нескромность за самый неконституціонный поступокъ, сдѣланный первымъ министромъ этой страны.»

Послѣднее время герцогиня подписалась на «Знамя». Какъ только она увидала, что окружающіе стараются скрыть отъ нея, что говорится о ея мужѣ по поводу Сильвербриджа, она рѣшилась читать все и прочла статью, изъ которой мы сдѣлали выписки — и прочтя, подала своей пріятельницѣ мистрисъ Финнъ.

— Я удивляюсь, какъ васъ можетъ занимать такой вздоръ, сказала ея пріятельница.

— Вамъ-то, душа моя, хорошо это говорить, но мы, бѣдные невольники народа, должны смотрѣть, что о насъ говорится въ газетахъ.

— Вамъ было бы гораздо лучше пренебрегать этимъ.

— И авторамъ говорятъ, что имъ лучше не читать критики, но я никогда не повѣрю ни одному автору, который скажетъ мнѣ, что не читаетъ того, что о немъ говорятъ. Желала бы знать, откуда этотъ человѣкъ узналъ, что я добродушна; онъ не нашелъ бы меня добродушной, если бы я могла уцѣпиться за него.

— Неужели вы допустите себя терзаться этимъ?

— Изъ-за себя ни одной минуты. Если бы мнѣ позволили, мнѣ кажется, я могла бы очень легко отвѣтить ему. Если бы можно было открыто говорить правду всѣмъ, чего можно бы бояться отъ этихъ дрянныхъ газетъ, отъ этихъ клеветниковъ? Я ослушалась моего мужа, потому что находила его слишкомъ совѣстливымъ. Зачѣмъ мнѣ не сказать этого вслухъ, публично, прибавивъ также, что мнѣ очень жаль — тогда кто будетъ противъ меня? Кто скажетъ слово послѣ этого? Я буду самая популярная женщина въ Англіи на одинъ мѣсяцъ и на счетъ Плантадженета мистеръ Слайдъ съ своими статьями долженъ будетъ умолкнуть. Но даже если бы онъ сталъ продолжать писать каждый день цѣлый годъ, это не могло бы повредить мнѣ; но я знаю, какъ это растревожило бы моего мужа. Мое имя въ этой газетѣ дѣлаетъ эти статьи нестерпимѣе прежняго для него. Я сомнѣваюсь, знаете ли вы его и теперь.

— Я думала, что знаю.

— Хотя по обращенію онъ сухъ какъ палка; хотя всѣ его занятія противоположны всякой идеѣ о романтизмѣ; хотя онъ проводитъ и день и ночь, думая, какъ ему отнять полпенни отъ фунта съ податей народныхъ, не повредивъ доходу, въ немъ есть оттѣнокъ рыцарства достойный старыхъ поэтовъ. Для него женщина, особенно его жена, существо такое прекрасное и драгоцѣнное, что небеснымъ вѣтрамъ не слѣдовало бы дозволять дуть на нее. Онъ не можетъ переносить мысли, что его женѣ будутъ говорить. А между тѣмъ — бѣдняжка онъ! — Богу извѣстно, что я подавала достаточно повода говорить обо мнѣ. Его рыцарство гораздо выше рыцарства старыхъ поэтовъ. Они или ихъ герои караулили своихъ женъ потому, что не хотѣли имѣть изъ-за нихъ хлопотъ, запирали ихъ въ замкахъ, держали въ невѣжествѣ и удаляли по воз можности отъ вреда.

— Не думаю, чтобы имъ удалось, сказала мистрисъ Финнъ.

— Но изъ чистаго эгоизма они дѣлали что могли. Но онъ слишкомъ гордъ для того, чтобы караулить. Если бы мы съ вами приготовляли для него измѣну потихоньку и случай привелъ бы его туда, онъ заткнулъ бы уши пальцами. Онъ довѣрчивъ, даже когда знаетъ, что его обманываютъ. Онъ олицетворенная честь съ головы до ногъ. Ахъ! я всего болѣе терзала его, прежде чѣмъ познакомилась съ вами. Я никогда не буду въ состояніи разсказать вамъ эту исторію и не буду даже пытаться теперь, но онъ велъ себя какъ богъ. Я не могла выразить ему, что чувствовала — но чувствовала вполнѣ.

— Вы должны любить его.

— Я люблю, но какая въ этомъ польза? Онъ богъ, но я не богиня, и несмотря на то, что онъ богъ, онъ сухой, молчаливый, несообщительный и безпокойный богъ. Для меня было бы пріятнѣе, если бы я вышла замужъ за грѣшника. Но грѣшникъ, за котораго я вышла бы, оказался нестерпимымъ негодяемъ.

— Я не вѣрю, чтобы женщина выходила за дурного человѣка съ надеждою сдѣлать его хорошимъ.

— Особенно, когда женщина по природѣ сама наклонна ко злу. Когда онъ прочтетъ все это обо мнѣ, это убьетъ его. Онъ уже прочелъ и, вѣроятно, чувствуетъ себя убитымъ. За себя это не тревожитъ меня нисколько, но очень тревожитъ за него. Это лишитъ его единственнаго возможнаго отвѣта на обвиненіе. Именно то, что по словамъ этого негодяя въ газетѣ онъ скажетъ и что будто бы обезславитъ его, онъ именно и долженъ сказать. И никакого безславія въ этомъ не было бы, кромѣ того, что я очень могла перенести за мой маленькій проступокъ.

— Не поговорить ли вамъ съ нимъ объ этомъ?

— Нѣтъ, я не смѣю. Болѣе уже говорить объ этомъ нечего. Я полагаю, что онъ говоритъ объ этомъ съ старымъ герцогомъ. Но со мною онъ не будетъ говорить ни слова, развѣ только что подастъ въ отставку и что мы должны отправиться и прожить на Миноркѣ десять лѣтъ. Я такъ гордилась, когда его сдѣлали первымъ министромъ, но мнѣ кажется, теперь начинаю сожалѣть.

Наступило молчаніе. Герцогиня продолжала читать газету, но скоро опять начала говорить. Сердце ея было полно, а когда сердце полно, уста глаголятъ.

— Меня слѣдовало бы сдѣлать первымъ министромъ, а его оставить канцлеромъ Казначейства. Я начинаю понимать министерскія пружины. Я могла бы исполнять грязную работу. Я раздавала бы звѣзды и ленты, и раздавала бы ихъ съ условіемъ. Я выбирала бы податливыхъ, сговорчивыхъ епископовъ, которые не дѣлали бы хлопотъ; я раздавала бы пенсіи или отказывала бы въ нихъ, и дѣлала бы глупыхъ людей перами. Знатнѣйшіе вельможи были бы у моихъ ногъ, умоляя сдѣлать ихъ намѣстниками графства. Я раздавала бы мѣста министровъ, титулы лордамъ, и всегда получала бы что-нибудь взамѣнъ. Я не устыдилась бы ничего и предоставила бы гг. Слайдамъ говорить, что они хотятъ. Мнѣ кажется, я могла бы сдѣлаться популярной въ моей партіи и говорить высокопарныя патріотическія рѣчи на удивленіе провинціи. А Плантадженетъ годится только для работы. Онъ всегда желаетъ дѣлать что-нибудь полезное, и человѣкъ трудящійся дѣйствительно долженъ знать все какъ слѣдуетъ. Но первый министръ долженъ имѣть только общее познаніе о торговлѣ; земледѣліи, спокойствіи и филантропіи. Разумѣется, онъ долженъ имѣть даръ болтливости, котораго у Плантадженета нѣтъ. Онъ говоритъ только тогда, когда дѣйствительно хочетъ что-нибудь сказать. А я отлично сумѣла бы сказать рѣчь на обѣдѣ лорда-мера.

— Я не сомнѣваюсь, что вы можете говорить всегда, леди Гленъ.

— О, какъ бы я желала имѣть на это случай! сказала герцогиня.

Разумѣется, герцогъ прочелъ статью въ своей комнатѣ и, разумѣется, она свела его съ ума отъ гнѣва и горя. Какъ герцогиня сказала, статья эта отняла отъ него единственное извиненіе, на которое, по совѣту его друзей, онъ могъ сослаться. Онъ не согласился и никогда не согласится взвалить гласно порицаніе на свою жену, но онъ началъ думать, что долженъ обратить вниманіе на обвиненіе и поручить кому-нибудь объяснить за него въ Нижней Палатѣ, что вредъ былъ нанесенъ въ Сильвербриджѣ неблагоразуміемъ одного агента, который не исполнилъ намѣреній своего довѣрителя, и что герцогъ впослѣдствіи счелъ себя обязаннымъ заплатить деньги вслѣдствіе этого неблагоразумія. Онъ не согласился на это, но началъ думать, что долженъ согласиться. Но теперь, разумѣется, возникалъ вопросъ: кто былъ этотъ неблагоразумный агентъ? Не за неблагоразуміе ли герцогини онъ долженъ былъ заплатить Лопецу пятьсотъ фунтовъ? Въ этомъ отношеніи не соглашался ли онъ самъ съ Слайдомъ?

«Мы не можемъ думать, что человѣкъ даже съ такимъ извѣстнымъ малодушіемъ, какъ герцогъ Омніумъ, будетъ стараться сложить съ себя отвѣтственность, обвинивъ свою жену.»

Герцогъ читалъ и перечитывалъ эти строки, пока не выучилъ ихъ наизусть. Нѣсколько минутъ ему казалось, что дурна та конституція, если первый министръ не имѣетъ власти тотчасъ казнить такого гнуснаго клеветника, а между тѣмъ истина этихъ словъ подавляла его. Онъ былъ малодушенъ — онъ говорилъ это самъ — малодушіе его было извѣстно, и конечно, очень низко было бы съ его стороны сбросить съ себя отвѣтственность, обвинивъ свою жену. Но что же онъ можетъ сдѣлать? Ему казалось, что онъ можетъ только отправиться въ Палату Лордовъ и объявить, что онъ заплатилъ эти деньги потому, что считалъ себя обязаннымъ сдѣлать это, но что по обстоятельствамъ, которыхъ объяснить не можетъ, не намѣренъ ничего болѣе говорить объ этомъ.

Въ этотъ день былъ кабинетный совѣтъ, но никто не осмѣлился говорить съ первымъ министромъ объ этомъ обвиненіи. Хотя онъ считалъ себя малодушнымъ, но всѣ его товарищи болѣе или менѣе боялись его. Въ немъ было какое то безмолвное достоинство, спасавшее его отъ непріятностей, но также и отъ преимуществъ короткости. Онъ говорилъ объ этомъ съ Монкомъ и Финіасомъ Финномъ, и какъ читателю извѣстно, очень часто съ своимъ старымъ менторомъ. Онъ также упоминалъ объ этомъ своему другу лорду Кэнтрипу, который но былъ членомъ Кабинета.

Выходя изъ совѣта, онъ взялъ Монка подъ руку и привелъ въ свой кабинетъ въ Казначействѣ.

— Читали вы сегодня статью въ «Знамени»? спросилъ онъ.

— Я никогда не читаю «Знамени», отвѣтилъ Монкъ.

— Вотъ она; прочтите.

Монкъ прочелъ.

— Вы понимаете лучше всѣхъ всѣ конституціонныя правила. Я ужь прежде вамъ говорилъ, что заплатилъ этому человѣку за издержки. Сдѣлалъ я что-нибудь противъ конституціи?

— Это зависитъ, герцогъ, отъ обстоятельствъ. Если бы вы поддерживали человѣка вашимъ богатствомъ въ борьбѣ, стоющей дорого, я нашелъ бы, что вы дѣйствуете противъ конституціи. Если бы не посмотрѣли на издержки, вы могли бы матеріально повліять на выборы и купить поддержку въ Парламентѣ для себя.

— Но въ этомъ случаѣ деньги были уплачены послѣ неудачи этого человѣка и не были обѣщаны ни мною, и никѣмъ отъ моего имени.

— Я нахожу, что это было сдѣлано некстати, сказалъ Монкъ.

— Конечно, конечно; но я спрашиваю не объ этомъ, нетерпѣливо сказалъ герцогъ. — Человѣку этому сдѣлали вредъ неблагоразумные люди, дѣйствовавшіе отъ моего имени и вопреки моимъ желаніямъ.

Онъ не сказалъ ни слова о герцогинѣ, но Монкъ конечно зналъ, что ея свѣтлость была непремѣнно въ числѣ неблагоразумныхъ людей.

— Онъ обратился ко мнѣ за деньгами, ссылаясь на то, что ему сдѣлали вредъ мои агенты. При такихъ обстоятельствахъ поступилъ ли я противъ конституціи?

— Не думаю, сказалъ Монкъ: — и мнѣ кажется, что если обстоятельства объяснятся, то вы останетесь безукоризненны.

— Благодарю, благодарю. Теперь я не намѣренъ болѣе безпокоить васъ этимъ.

Глава LVII.
Объясненіе.

Монкъ никакъ не могъ разгадать, съ какой цѣлью герцогъ сдѣлалъ ему этотъ вопросъ. Часъ спустя они вышли вмѣстѣ изъ Парламента. Монкъ тоже оставался тамъ по дѣламъ.

— Надѣюсь, что я не показался вамъ немножко рѣзкимъ, сказалъ герцогъ.

— Я этого не нашелъ, сказалъ Монкъ, улыбаясь.

— Вы читали сами статью въ газетѣ и можете вообразить, что она могла раздражить. Я зналъ, что никто не можетъ отвѣтить на мой вопросъ такъ вѣрно, какъ вы, и вотъ почему спѣшилъ прямо приступить къ вопросу. Мнѣ послѣ пришло въ голову, что я былъ… можетъ быть, не совсѣмъ вѣжливъ.

— Вотъ ужъ нисколько, герцогъ.

— А если и такъ, то ваша доброта извинитъ раздраженнаго человѣка. Если объ этомъ будетъ сдѣланъ вопросъ въ Нижней Палатѣ, кому лучше отвѣчать? Вы согласитесь?

Монкъ подумалъ.

— Мнѣ кажется, сказалъ онъ: — что мистеръ Финнъ сдѣлаетъ это лучше меня. Разумѣется, и я отвѣчу, если вы пожелаете. Но у него есть тактъ въ такихъ вещахъ и всѣмъ извѣстно, что его жену очень уважаетъ ея свѣтлость.

— Я не желаю, чтобы упоминалось имя герцогини, сказалъ герцогъ, вдругъ обернувшись къ своему спутнику.

— Я не объ этомъ говорилъ, но думалъ, что эта короткость сдѣлаетъ пріятнымъ для васъ поручить мистеру Финну исполнить ваше желаніе.

— Я, конечно, имѣю величайшее довѣріе къ мистеру Финну и нахожусь съ нимъ въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ. Я такъ и сдѣлаю, если рѣшусь отвѣтить на вопросъ въ вашей Палатѣ въ дѣлѣ собственно касающемся меня.

— Я посовѣтовалъ бы вамъ заставить предложить этотъ вопросъ дружелюбнымъ образомъ. Заставьте какого-нибудь независимаго члена, какъ напримѣръ мистера Беверли или сер-Джемса Диринга, сдѣлать этотъ вопросъ. Тогда дѣло будетъ выставлено безъ придирокъ и вы чрезъ мистера Финна будете имѣть возможность покончить его. Вы, вѣроятно, говорили объ этомъ съ герцогомъ.

— Я упоминалъ ему.

— Не это ли совѣтовалъ и онъ?

Старый герцогъ совѣтовалъ сказать всю правду и разгласить дѣйствія герцогини. Въ этомъ-то и состояло затрудненіе нашего бѣднаго перваго министра. Онъ съ своимъ Менторомъ былъ несогласенъ. Его Менторъ совѣтовалъ сказать всю правду, а Телемакъ хотѣлъ скрыть имя виновницы.

— Я объ этомъ подумаю, сказалъ первый министръ, разставаясь съ Монкомъ.

Въ этотъ вечеръ онъ говорилъ съ лордомъ Кэнтрипомъ. Хотя это дѣло было для него противно, но онъ ни на минуту не могъ отвлечь отъ него своихъ мыслей. Видѣлъ лордъ Кэнтрипъ статью въ «Знамени»? Лордъ Кэнтрипъ, какъ и Монкъ, объявилъ, что эта газета не входитъ въ число его утреннихъ развлеченій.

— Я не сталъ бы просить васъ читать, сказалъ герцогъ: — но въ этой газетѣ есть очень злое нападеніе на меня; кажется, такого злого еще и не бывало. Какъ вы думаете, долженъ я обратить вниманіе на это?

— На вашемъ мѣстѣ, сказалъ лордъ Кэнтрипъ: — я положился бы на герцога Сент-Бёнгэя и сдѣлалъ бы то, что онъ посовѣтуетъ. Никто въ Англіи не знаетъ такъ хорошо, какъ онъ, что слѣдуетъ дѣлать въ подобномъ случаѣ.

Первый министръ нахмурился и не сказалъ ничего.

— Любезный герцогъ, продолжалъ лордъ Кэнтрипъ: — я не могу подать вамъ другого совѣта. Кому болѣе близки къ сердцу ваши личные интересы и ваша часть, какъ не его свѣтлости, и какой человѣкъ можетъ быть болѣе благоразумнымъ и опытнымъ совѣтникомъ?

— Я думалъ, что вы, можетъ быть, спросите объ этомъ въ вашей Палатѣ.

— Я?

— Вы сдѣлали бы это для меня… необиднымъ образомъ.

— Если бы я рѣшился на это, то конечно сдѣлалъ бы такимъ образомъ. Но мнѣ никогда не приходило въ голову, чтобы вы предложили это. Вы позволите мнѣ подумать нѣсколько минутъ?

Спустя нѣсколько времени лордъ Кэнтрипъ сказалъ:

— Я не могу этого сдѣлать. Сдѣлавъ такой шагъ даже по вашей просьбѣ, я конечно выразилъ бы мнѣніе, что по этому дѣлу Парламентъ въ правѣ ждать отъ васъ объясненія. Но по моему мнѣнію, Парламенту нечего мѣшаться въ это дѣло. Я не думаю, чтобы каждая сторона въ жизни министра должна была сдѣлаться предметомъ изслѣдованій потому, что какой-нибудь газетѣ вздумается сдѣлать намекъ. Во всякомъ случаѣ, если уже говорить, то въ Нижней Палатѣ.

— Горцогъ Сент-Бёнгэй думаетъ, что говорить надо.

— Я самъ не желаю даже показать видъ, будто желаю свѣдѣній о дѣлѣ лично касающемся васъ.

Герцогъ поклонился и улыбнулся холодною, безпокойною улыбкой, которая иногда мелькала на его лицѣ, когда онъ былъ недоволенъ, и ничего болѣе не было сказано объ этомъ предметѣ.

Были сдѣланы попытки предложить этотъ вопросъ въ совершенно другомъ духѣ какимъ-нибудь враждебнымъ членомъ въ Нижней Палатѣ. Пытали сер-Орланда Дрота и онъ одно время слушалъ охотно. Но когда ему объяснили, въ чемъ дѣло, онъ не могъ этого сдѣлать. Герцогъ пренебрегъ его совѣтомъ какъ министра и отказался одобрить мѣру, которую онъ предложилъ. Герцогъ такъ оскорбилъ его, что онъ считаетъ себя обязаннымъ считать герцога врагомъ. Но онъ знаетъ, что въ Англіи нѣтъ человѣка честнѣе герцога. Онъ въ восторгѣ, что герцога раздражаютъ, бранятъ. Радоваться пораженію врага входитъ въ свойство парламентской оппозиціи. И ударъ, ослабляющій его врага, приноситъ ему пользу. Но этого удара онъ не можетъ нанести собственными руками. Есть вещи въ парламентской тактикѣ, которыхъ даже сер-Орландо сдѣлать не могъ.

Артура Флечера также просили взяться за это. Онъ былъ успѣшнымъ кандидатомъ, противникомъ Лопеца, «человѣкомъ освободившимъ этотъ городокъ своимъ благороднымъ поведеніемъ отъ тиранства Паллизерскаго дома». Думали, что можетъ быть онъ воспользуется случаемъ сдѣлаться извѣстнымъ въ Палатѣ. Но онъ просто пришелъ въ негодованіе, когда ему было сдѣлано это предложеніе.

— Какое мнѣ дѣло, сказалъ онъ: — кто заплатилъ за издержки этого негодяя?

Это происходило чрезъ нѣсколько недѣль послѣ того, какъ начались засѣданія въ Парламентѣ, и чрезъ нѣсколько дней послѣ, того какъ въ «Знамени» упомянули о герцогинѣ. Перваго министра нельзя было уговорить не обращать вниманія на то, что говорилось въ газетахъ и публикѣ, и не соглашался онъ также поступить по совѣту старшаго герцога. Все это время онъ былъ въ такой лихорадкѣ, что окружающіе его находили необходимымъ сдѣлать что нибудь.

Монкъ говорилъ, что если всѣ будутъ молчать — онъ подразумѣвалъ друзей герцога — то дѣло замретъ само по себѣ. Но люди близкіе къ министру, Уорбёртонъ, напримѣръ, и герцогъ Сент-Бёнгэй, думали, что герцогъ зачахнетъ до того.

Наконецъ дѣло устроили. По предложенію Монка, сер-Джемсъ Дирингъ, членъ независимый, но почти всегда подававшій голосъ съ коалиціей, согласился сдѣлать запросъ въ Нижней Палатѣ. А Финіасу Финну герцогъ растолковалъ, какъ слѣдуетъ отвѣчать. Герцогъ Омніумъ, давая эти инструкціи, придалъ всему какую-то таинственность вовсе безъ намѣренія, но онъ такъ былъ огорченъ, что не могъ выражаться прямо.

— Мистеръ Финнъ, сказалъ онъ: — вы должны обѣщать мнѣ, что не упомянете о герцогинѣ.

— Это конечно, если вы запретите мнѣ.

— Это должно принять форму простого вопроса, и хотя поведеніе министра можетъ быть предметомъ преній — и, вѣроятно, мое поведеніе будутъ обсуждать — я думаю, что никакой членъ не долженъ говорить о моей женѣ. Привилегія или власть выбирать депутата отъ Сильвербриджа несомнѣнно принадлежали нашей фамиліи и прежде, и послѣ билля о реформѣ. На послѣднихъ выборахъ я счелъ своей обязанностью отказаться отъ этой привилегіи и сказалъ окружающимъ меня о моемъ намѣреніи. Но то, что человѣкъ имѣлъ бы право сдѣлать, онъ не всегда сдѣлать можетъ безъ того, чтобы не вмѣшались окружающіе. Мои… приближенные не такъ поняли меня и неблагоразумно посовѣтовали мистеру Лопецу надѣяться на меня. Но онъ моей поддержки не получилъ и былъ побѣжденъ; вотъ почему, когда онъ обратился ко мнѣ за деньгами, я заплатилъ ему. Вотъ и все. Мнѣ кажется, что въ Парламентѣ не могутъ не увидѣть, что я употреблялъ усилія остановить образъ дѣйствій противный конституціи.

Сер-Джемсъ Дирингъ предложилъ вопросъ..

«Я надѣюсь», говорилъ онъ: «что въ Парламентѣ не подумаютъ, будто вопросъ, предложенный мною, внушенъ личнымъ желаніемъ разбирать поведеніе перваго министра. Я въ числѣ тѣхъ, которые полагаютъ, что герцогъ Омніумъ менѣе всѣхъ въ Англіи способенъ поступить противъ духа конституціи. Но послѣднее время такъ много говорили и писали о выборахъ въ Сильвербриджѣ, и нѣкоторые думаютъ — въ томъ числѣ и я — что слѣдуетъ зажать ротъ клеветникамъ. Съ этой цѣлью я спрашиваю достопочтеннаго предсѣдателя Палаты — можетъ быть, перваго изъ товарищей герцога въ этой Палатѣ — готовъ ли благородный герцогъ дать объясненіе по этому поводу?»

Зала была полна сверху донизу. Разумѣется, всѣ знали, что вопросъ будетъ предложенъ, а отвѣтъ данъ. Нѣкоторые считали это дѣло до такой степени важнымъ, что, по ихъ мнѣнію, первый министръ оправдаться не могъ. Другіе слышали въ клубахъ, что на леди Гленъ — какъ герцогиню еще продолжали называть — свалятъ всю вину. Люди во всѣхъ слояхъ общества громко порицали низость Лопеца, хотя никто кромѣ Вортона не зналъ его низости вполнѣ, такъ какъ ему одному было извѣстно, что издержки были заплачены дважды. Въ углу галереи репортеровъ сидѣлъ Слайдъ съ карандашомъ въ рукѣ, приготовившись заняться своимъ дѣломъ въ такомъ важномъ обстоятельствѣ. Для него это былъ великій день. Онъ одною своей энергіей, безъ всякой посторонней помощи, привелъ къ отвѣту перваго министра и возбудилъ весь этотъ шумъ Можетъ быть, ему выпало на долю счастіе лишить мѣста перваго министра. Онъ оберегалъ націю. Герцогиня очень желала быть въ Палатѣ, но не смѣла безъ позволенія мужа, въ которомъ онъ отказалъ весьма рѣшительно.

— Не понимаю, Гленкора, какъ тебѣ могло прійти это въ голову, сказалъ онъ.

— Ты вѣчно дѣлаешь изъ мухи слона, отвѣтила она сердито, но осталась дома.

Дамская галерея была полна. Разумѣется, и мистрисъ Финнъ была тамъ, тревожась не только за свою пріятельницу, но желая также слышать, какъ ея мужъ исполнитъ свою обязанность. Были жены и дочери всѣхъ министровъ — кромѣ жены перваго министра. Никто не помнилъ, чтобы какое-нибудь дѣло казалось такъ интересно, потому что въ первый разъ о поступкахъ женщины станутъ толковать въ Нижней Палатѣ. А мѣста, назначенныя для перовъ, были такъ запружены, что человѣкъ двѣнадцать сѣдовласыхъ перовъ стояли въ проходѣ, отдѣлявшемъ ихъ отъ постороннихъ зрителей.

Собственно говоря, какое же это было дѣло? Человѣкъ очень ничтожный оклеветалъ министра до такой степени, что сочли нужнымъ заставить министра оправдаться. Никто не думалъ, чтобы герцогъ сдѣлалъ какой-нибудь важный проступокъ. Можетъ быть, онъ поступилъ неблагоразумно и обращалось на это вниманіе только потому, что первый министръ никогда не долженъ поступать неблагоразумно. Если бы пренія шли о налогахъ для всей страны въ будущемъ году, если бы благосостояніе Индійской Имперіи занимало Палату, Палата была бы пуста. Но надежда, что имя извѣстной женщины будетъ упомянуто, набила залу отъ пола до потолка.

Читателю нечего говорить, что это имя не было упомянуто. Нашъ старый пріятель Финіасъ, вставъ съ своего мѣста, сначала извинился, что будетъ говорить вмѣсто канцлера Казначейства. Но, можетъ быть, Палата приметъ заявленіе и отъ него, такъ какъ благородный герцогъ просилъ его сдѣлать это. Тутъ онъ началъ такъ:

— Можетъ быть, ни противъ одного министра не дѣлалось никогда болѣе ложнаго обвиненія, потому что его благородному другу приписывали попытки сдѣлать себѣ поддержку въ Парламентѣ способами, противными духу конституціи, между тѣмъ какъ всѣмъ извѣстно, что никакого обвиненія не могло бы быть, если бы герцогъ добровольно не отказался самъ отъ привилегіи, противной духу конституціи. Если бы благородный герцогъ просто назначилъ кандидата, какъ кандидаты назначались въ Сильвербриджѣ впродолженіи нѣсколькихъ столѣтій, этотъ кандидатъ непремѣнно былъ, бы выбранъ и объ этомъ не было бы сказано ни слова. Слѣдовательно, не мнѣ, имѣющему честь служить подъ начальствомъ его свѣтлости и состоящему членомъ министерства его свѣтлости, распространяться подробно о благородствѣ принесенной жертвы. Но всѣмъ извѣстно, какъ дорого цѣнится мѣсто въ этой Палатѣ. Слава Богу, эта привилегія не можетъ теперь оцѣниваться деньгами; ее нельзя теперь ни купить, ни продать. Но эта привилегія, отъ которой его благородный другъ такъ великодушно отказался изъ чисто патріотическихъ причинъ, кажется, еще существуетъ, и я спросилъ бы тѣхъ немногихъ людей, которые еще находятся въ счастливомъ, или скорѣе слѣдуетъ сказать въ завидномъ положеніи имѣть возможность помѣщать своихъ друзей въ этой Палатѣ, что они думаютъ о поведеніи герцога въ этомъ дѣлѣ. Можетъ быть, здѣсь теперь присутствуютъ и слушаютъ меня такіе люди, и можетъ быть, находятся здѣсь нѣкоторые, обязанные своими мѣстами этой привилегіи. Они могутъ удивляться величію этого поступка. Они могутъ даже оспаривать благоразуміе человѣка, который могъ отказаться отъ такого важнаго преимущества. Вотъ какъ поступилъ первый министръ — онъ поступилъ не какъ первый министръ, а какъ англійскій вельможа съ своею собственной привилегіей. А теперь я перейду къ сущности обвиненія, изъ котораго не видно, чтобы обвинителю было извѣстно то, что именно сдѣлалъ герцогъ. Когда ваканція была объявлена по случаю отъѣзда джентльмена, объ отсутствіи котораго жалѣетъ вся Палата, герцогъ объявилъ своимъ агентамъ о своемъ намѣреніи совершенно отказаться отъ всякой привилегіи въ этомъ отношеніи. Но герцогъ былъ тогда, какъ и теперь, и какъ, вѣроятно, еще долго будетъ, первымъ министромъ Англіи. Мнѣ не къ чему напоминать господамъ членамъ этой Палаты, что первый министръ не можетъ посвящать свое время управленію своимъ имѣніемъ и даже интересамъ Сильвербриджа. Что его свѣтлость серіозно передалъ свои инструкціи своимъ агентамъ, доказали послѣдствія, но агенты не такъ поняли его.

Тогда въ Палатѣ послышался голосъ:

— Какіе агенты?

Потомъ другой голосъ:

— Назовите ихъ.

Потомъ многіе изъ присутствующихъ начали приходить въ негодованіе, почему интересъ, возбужденный этимъ обстоятельствомъ, уменьшаютъ, воздерживаясь отъ всякаго намека на герцогиню.

— Я не разобралъ, сказалъ Финіасъ тономъ негодованія: — кто именно позволилъ себѣ эти вопросы, но спѣшу сообщить, что я не обязанъ въ настоящемъ случаѣ удовлетворять неприличное любопытство.

Послышались крики «къ порядку!» и обратились къ предсѣдателю съ вопросомъ, парламентское ли выраженіе слово, «неприличное». Предсѣдатель съ нѣкоторой нерѣшимостью выразилъ свое мнѣніе, что онъ не можетъ ничего возразить противъ этого слова. Онъ думалъ, что всякій членъ имѣетъ право обвинить другого члена въ неприличномъ любопытствѣ.

— Если, сказалъ Финіасъ, опять вставъ съ своего мѣста, потому что онъ на минуту сѣлъ: — господинъ, пожелавшій узнать имя, встанетъ и повторитъ свой вопросъ, я замѣню слово «неприличное» другимъ словомъ. Я скажу ему, что онъ, не обращая вниманія на дѣйствительно благородный поступокъ перваго министра, какъ человѣка и слуги правительства, желаетъ только нанести болѣзненную рану, для того, чтобы доставить себѣ удовольствіе при видѣ нанесенной имъ боли.

Онъ замолчалъ, но никто вопросовъ не предлагалъ, и онъ продолжалъ свое заявленіе.

— Представили кандидата, сказалъ онъ: — люди интересовавшіеся дѣлами герцога. Человѣкъ, котораго онъ назвать не хочетъ, но которому, какъ онъ надѣется, никогда не удастся занять мѣсто въ этой Палатѣ, былъ выставленъ кандидатомъ и сильвербриджскіе торговцы были приглашены поддерживать его какъ кандидата герцога. Въ этомъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія. Въ Палатѣ, можетъ быть, поймутъ, что сосѣди и приверженцы человѣка такого знатнаго и богатаго, какъ герцогъ Омніумъ, не охотно откажутся отъ уменьшенія привилегій ихъ землевладѣльца. Можетъ быть, имъ пришло въ голову, что первый министръ не можетъ обозрѣвать всего. Въ такихъ небольшихъ мѣстечкахъ всегда есть люди очень достойные, которые любятъ пользоваться второстепенной властью. По-крайней мѣрѣ такимъ образомъ подали надежду этому кандидату. По моему мнѣнію, герцогъ въ этомъ отношеніи безукоризненъ — но теперь я перехожу къ самой сущности обвиненія.

Сущность обвиненія такъ хорошо извѣстна читателю, что объясненія Финіаса нѣтъ надобности повторять. Герцогъ заплатилъ деньги, когда у него попросили ихъ, чувствуя, что этому человѣку нанесли вредъ, неправильно поощривъ его.

— Я не стану клеймить низость этой просьбы, сказалъ Финіасъ: — но, вѣроятно, вся Палата будетъ на моей сторонѣ, когда я скажу, что этотъ послѣдній поступокъ герцога, неблагоразуменъ онъ или нѣтъ, отзывается скорѣе благородствомъ, чѣмъ неблагоразуміемъ.

Когда Финіасъ сѣлъ, никто не всталъ возражать ему. Послѣ находили, что сер-Орланду слѣдовало бы встать и выразить свое мнѣніе, что Палата выслушала это заявленіе съ полнымъ удовольствіемъ. Но онъ этого не сдѣлалъ и послѣ краткаго отдыха начались обыкновенныя дѣла. Съ галереи быстро стали спускаться; дамы вышли изъ своей клѣтки, а сѣдовласные перы вернулись въ свою Палату; даже члены Нижней Палаты проворно уходили, и Монкъ остался объяснять предполагаемое измѣненіе въ налогѣ на собакъ только семидесяти или восьмидесяти членамъ.

Дѣло кончилось и всѣ удивлялись, какъ такое важное дѣло окончилось такъ тихо. Казалось, послѣ рѣчи Финіаса Финна уже нечего было говорить объ этомъ. Всѣ разумѣется знали, что герцогиня была однимъ изъ тѣхъ агентовъ, о которыхъ упоминали, но это знали и прежде. Однако всѣ чувствовали, что дѣло кончено, игра была разыграна. Можетъ быть, внимательнѣе всѣхъ слушалъ рѣчь Финна Квинтусъ Слайдъ, все надѣявшійся, что искру можно будетъ раздуть въ пламя. Онъ вышелъ изъ Палаты и пошелъ писать другую статью о герцогинѣ. Если человѣкъ не умѣетъ управлять своими домашними дѣлами, то онъ конечно не годится быть первымъ министромъ. Но даже Квинтусъ Слайдъ, когда писалъ свою статью, чувствовалъ, что надѣется, не имѣя никакой надежды. Впослѣдствіи можно вернуться къ обвиненію и упомянуть, что оно не было разъяснено удовлетворительно и по прошествіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ прежнимъ обвиненіемъ можно будетъ воспользоваться. Слайдъ напечаталъ свою статью, но чувствовалъ, что теперь сильвербриджскіе выборы слѣдуетъ пока отложить въ сторону.

— Мистеръ Финнъ, сказалъ герцогъ: — я обязанъ вамъ за трудъ, который вы на себя приняли.

— Это была только пріятная обязанность.

— Я обязанъ вамъ за то, какъ вы ее исполнили.

Болѣе герцогъ не сказалъ ничего и Финіасу это показалось холодно. Герцогъ дѣйствительно былъ признателенъ, но его признательность никогда не выражалась краснорѣчиво. Отъ всѣхъ вообще Финіасъ получилъ большія похвалы за то, какъ онъ исполнилъ свою задачу.

Глава LVIII.
Рѣшено совсѣмъ.

Порицаніе, теперь гласно постигшее Фердинанда Лопеца, очень огорчало его, но можетъ быть не столько, какъ отказъ леди Юстэсъ. Все-таки этого эпизода въ своей жизни даже онъ стыдился и никакъ не могъ выкинуть это безславіе изъ памяти. Онъ не понималъ того, что было хорошо и что дурно въ поступкахъ человѣка. Онъ не зналъ, что поступилъ дурно, обратившись къ герцогу за деньгами. Онъ только хотѣлъ сдѣлать герцогу непріятность, и когда получилъ деньги, то считалъ ихъ законной добычей. А когда, получивъ деньги герцога, онъ также оставилъ у себя деньги Вортона, онъ опять оправдалъ себя, напомнивъ себѣ, что Вортонъ былъ обязанъ дать ему гораздо больше этого. Въ нѣкоторомъ отношеніи онъ былъ что называется джентльменомъ. Онъ умѣлъ говорить, смотрѣть, держать ножикъ и вилку, одѣваться, ходить, но не имѣлъ ни малѣйшаго понятія о чувствахъ джентльмена. Однако онъ понималъ невыгоду дурного мнѣнія. Даже теперь, когда онъ рѣшился оставить Англію на продолжительный срокъ, онъ сознавалъ невыгоду отъѣзда при такихъ тяжелыхъ обстоятельствъ, и также понималъ, что эти обстоятельства могутъ помѣшать ему уѣхать. Даже въ Колеманской улицѣ на него смотрѣли косо и Гертльподъ сказалъ самому Лопецу, что «онъ заварилъ кашу». Лопецъ старался не изнемогать подъ тяжестью и каждый день ходилъ въ контору Сан-Хуанскихъ Рудниковъ, стараясь имѣть такой видъ, какъ будто не сдѣлалъ никакого проступка, котораго долженъ стыдиться. Но ему ничего не говорили о дѣлахъ, а наконецъ Гертльподъ сообщилъ, что время для уплаты акцій прошло и что назначатъ другого управляющаго.

— Срокъ кончается завтра, сердито сказалъ Лопецъ.

— Я говорю вамъ то, что мнѣ велѣно вамъ сказать, возразилъ Гертльподъ. — Вы только потеряете время, если будете пріѣзжать сюда.

Лопецъ еще не видалъ Вортона послѣ заявленія въ Парламентѣ, хотя жилъ въ одномъ домѣ съ нимъ. Эверетъ вернулся и встрѣтился съ зятемъ, но встрѣча была бурная.

— Мнѣ кажется, Лопецъ, что вы мошенникъ, сказалъ ему однажды Эверетъ, выслушавъ всю исторію, или лучше сказать, нѣсколько исторій отъ своего отца.

Это происходило не на Манчестерскомъ скверѣ, а въ клубѣ, гдѣ Эверетъ старался выказать презрѣніе къ своему зятю. Едва ли нужно говорить, что въ это время Лопецъ не былъ популяренъ въ своемъ клубѣ. На слѣдующій день въ клубѣ было назначено собраніе для обсужденія вопроса, слѣдуетъ ли исключить Лопеца. Но онъ рѣшился не унывать, являться въ клубъ и защищать свое поведеніе. Онъ впрочемъ не зналъ, что Эверетъ Вортонъ уже сдѣлалъ извѣстными комитету клуба всѣ обстоятельства двойного платежа.

Когда шуринъ въ присутствіи другихъ членовъ клуба назвалъ его мошенникомъ, Лопецъ поднялъ руку, какъ бы собираясь ударить Эверета палкой, но его смирило чувство, что всѣ присутствующіе его враги.

— Какъ вы смѣете говорить со мною такимъ образомъ? сказалъ онъ очень робко.

— Я долженъ говорить такимъ образомъ, если вы заговариваете со мною.

— Я вамъ зять и только это удерживаетъ меня.

— Къ несчастію, вы мой зять.

— И я живу въ домѣ вашего отца.

— И это тоже несчастіе, которое поправить трудно. Вамъ велѣли переѣхать, а вы не переѣзжаете.

— Ваша неблагодарность изумительна. Кто спасъ вашу жизнь, когда на васъ напали въ паркѣ и вы были такъ пьяны, что не могли сами защитить себя? Кто заступался за васъ предъ скупымъ старымъ отцомъ, когда вы проигрывались въ карты и не могли заплатить вашъ долгъ? Но вы принадлежите къ числу такихъ людей, которые отвертываются отъ своихъ благодѣтелей, когда тѣ попадутъ въ несчастіе.

— Я, конечно, долженъ отвернуться отъ человѣка, который обезславилъ себя такъ, какъ вы, сказалъ Эверетъ, выходя изъ комнаты.

Лопецъ бросился въ кресло, громко позвонилъ, велѣлъ подать себѣ кофею и закурилъ сигару. Его еще не выгнали изъ клуба и слуги были обязаны служить ему.

Въ этотъ вечеръ онъ ждалъ своего тестя на Манчестерскомъ скверѣ. Теперь онъ непремѣнно поѣдетъ въ Гватемалу — если еще не поздно. Онъ поѣдетъ, если даже будетъ принужденъ оставить жену и такимъ образомъ отказаться отъ надежды получить деньги отъ Вортона кромѣ той суммы, которую онъ получитъ за свое изгнаніе. Двѣ недѣли, назначенныя ему Обществомъ, кончались въ этотъ день; слѣдовательно, деньги можно было еще внести на слѣдующее утро. Безъ сомнѣнія, также примутъ вексель Вортона, если онъ не можетъ дать чекъ на такую важную сумму. Мѣсто было обѣщано Лопецу съ единственнымъ условіемъ заплатить за акціи. Лопецъ не вѣрилъ угрозамъ Гертльпода. Онъ думалъ, что съ нимъ не могутъ обойтись такимъ гнуснымъ образомъ только потому, что герцогъ Омніумъ заплатилъ ему за издержки. Поэтому онъ потребуетъ денегъ и откажется отъ общества своей жены.

Когда онъ рѣшился на это, что-то похожее на любовь вернулось въ его сердце и оно замерло отъ сожалѣнія. Онъ увѣрилъ себя, что можетъ еще любить свою жену, но зачѣмъ не осталась она ему вѣрна? Зачѣмъ она держала сторону отца, а не мужа? Зачѣмъ она не научилась его правиламъ — какъ должна это дѣлать всякая жена? Зачѣмъ она не помогала ему, не раздѣляла его плановъ, не обращала вниманія на его интересы, не была съ нимъ заодно? Ему иногда приходила въ голову мысль, что если бы онъ могъ увезти ее съ собою въ эту отдаленную страну и отдалить отъ вліянія отца, тогда она сдѣлалась бы дѣйствительно его женою. Тогда онъ опять былъ бы нѣженъ къ ней, опять сталъ бы ее любить, опять постарался бы облегчить для нея жизнь. Но теперь слишкомъ было поздно для этого. Ему въ Англіи ничего неудалось, и отчасти по винѣ его жены. Онъ согласится оставить ее, но при этой мысли глаза его наполнялись слезами сожалѣнія.

Въ это время Вортонъ не приходилъ домой ранѣе полуночи и переходилъ быстро изъ передней въ свою комнату, а по утрамъ завтракалъ въ своей комнатѣ, чтобы даже не видѣться съ зятемъ. Дочь приходила къ нему во время завтрака и тогда около получаса они усиливались представить себѣ ихъ будущую судьбу. Но до-сихъ-поръ они не могли согласиться въ этомъ, такъ какъ Эмилія продолжала увѣрять, что если мужъ велитъ ей ѣхать, то она поѣдетъ.

Въ этотъ вечеръ Лопецъ засѣлъ въ столовой и, какъ только услыхалъ ключъ Вортона въ дверяхъ, вышелъ въ переднюю.

— Я желаю говорить съ вами, серъ, сказалъ онъ. — Не угодно ли вамъ войти сюда на нѣсколько минутъ?

Вортонъ пошелъ за нимъ въ столовую.

— Такъ, какъ мы живемъ теперь, продолжалъ Лопецъ: — я не имѣлъ возможности поговорить съ вами даже о дѣлахъ.

— Вы можете говорить теперь, если желаете сказать мнѣ что-нибудь.

— Пять тысячъ, которыя вы обѣщали мнѣ, надо заплатить завтра. Это послѣдній день.

— Я обѣщалъ съ нѣкоторыми условіями. Если бы вы согласились на нихъ, деньги были бы заплачены давно.

— Именно. Но условія очень жестоки, мистеръ Вортонъ. Меня удивляетъ, что такой человѣкъ какъ вы находитъ справедливымъ разлучать мужа съ женою.

— Я нахожу справедливымъ, серъ, разлучить мою дочь съ такимъ человѣкомъ, какъ вы. Я и прежде такъ думалъ, а теперь еще болѣе убѣдился въ этомъ. Если я могу купить вашъ отъѣздъ въ Гватемалу этими деньгами и если вы дадите мнѣ документъ, который приготовитъ для вашей подписи мистеръ Вокеръ и гдѣ вы обяжетесь не требовать къ себѣ вашей жены, деньги будутъ уплачены.

— Все это возьметъ время, мистеръ Вортонъ.

— Я не заплачу ничего безъ этого. Я могу встрѣтиться съ вами въ Колеманской улицѣ завтра и, конечно, тамъ примутъ отъ меня письменное удостовѣреніе, что я заплачу деньги, какъ только будутъ выполнены условія.

— Это обезславитъ меня тамъ, мистеръ Вортонъ.

— А развѣ вы уже не обезславлены? Можете вы сказать мнѣ, что ваше поведеніе неизвѣстно въ Колеманской улицѣ или что его оставили безъ вниманія?

Зять стоялъ и хмурился, но не говорилъ ни слова.

— Я все-таки поѣду туда, въ какое время вы назначите, и если тамъ согласятся взять управляющимъ такого человѣка, какъ вы, я спорить съ нимъ не стану.

— Вы до конца жестоко обходитесь со мною, сказалъ Лопецъ: — но я буду ждать васъ въ Колеманской улицѣ завтра въ одиннадцать часовъ.

Тутъ Вортонъ вышелъ изъ комнаты, а Лопецъ остался одинъ среди мрака тяжелыхъ занавѣсей и темныхъ обоевъ. Лондонская столовая по вечерамъ всегда темна и непривлекательна. Даже картины на стѣнахъ не имѣютъ веселаго вида, а мебель тяжела и черна. Эта столовая была велика, но старомодная и очень мрачная. Тутъ Лопецъ ходилъ взадъ и впередъ, когда Вортонъ оставилъ его, стараясь обсудить, на сколько виновата судьба и на сколько виноватъ онъ самъ въ его бѣдствіяхъ.

Онъ началъ жизнь хорошо. Отецъ его былъ немногимъ лучше странствующаго разносчика, сколотилъ деньжонокъ, продавая галантерейный товаръ и далъ образованіе своему сыну. Лопецъ не могъ обвинять отца въ томъ, что случилось съ нимъ. И когда вспоминалъ средства, которыми могъ располагать въ ранней юности, онъ чувствовалъ, что имѣлъ право похвастаться успѣхомъ. Онъ трудился и проложилъ себѣ дорогу въ общество тѣхъ людей, съ которыми добивался жить. Въ началѣ своей карьеры онъ очутился между джентльменами и леди. Онъ усвоилъ себѣ ихъ обращеніе и жилъ съ ними на равной ногѣ. Думая о своей простой жизни, онъ не забылъ напомнить себѣ, что былъ гостемъ въ домѣ герцога Омніума. А теперь у него нѣтъ ни копейки. Тесть его выгналъ. Жена его боится и, по его мнѣнію, даже ненавидитъ его. Изъ клуба его выключили. Прежніе друзья знать его не хотятъ. А секретарь въ Колеманской улицѣ прямо сказалъ ему, что его присутствіе болѣе тамъ не желательно. Что онъ будетъ теперь дѣлать, если отъ Вортона денегъ не возьмутъ и мѣста въ Гватемалѣ не дадутъ?

Потомъ онъ сталъ думать о бѣдномъ Сексти и его семьѣ. Онъ не былъ по природѣ золъ. Хотя онъ упрекалъ свою жену за то, что она упомянула о бѣдствіяхъ мистрисъ Паркеръ, а все-таки несчастіе, которое онъ навлекъ на нее и ея дѣтей, увеличивало тяжесть его несчастій. Если ему будетъ нельзя ѣхать въ Гватемалу, что ему дѣлать? куда ему дѣваться?

Такимъ образомъ ходилъ онъ по комнатѣ цѣлый часъ. Не лучше ли разрѣшатъ всѣ его затрудненія пистолетъ или бритва?..

На слѣдующее утро онъ и Вортонъ явились въ Колеманскую улицу. Вортонъ пріѣхалъ прежде и объяснилъ Гертльподу, что у него назначено тутъ свиданіе съ своимъ зятемъ. Гертльподъ былъ вѣжливъ, но очень холоденъ. Вортонъ увидалъ съ перваго взгляда, что Общество Сан-Хуанскихъ Рудниковъ не нуждается болѣе въ услугахъ Фердинанда Лопеца, но сѣлъ и сталъ ждать. Если ужь онъ здѣсь, то какъ ни тягостно будетъ свиданіе, а вынести его надо. Онъ далъ себѣ слово ждать до половины одиннадцатаго, а потомъ уѣхать съ твердой рѣшимостью не тратить болѣе ни одного шиллинга на этого негодяя. Въ четверть одиннадцатаго негодяй шатаясь вошелъ въ контору, хотя до-сихъ-поръ онъ не имѣлъ привычки шататься. Но несчастіе сламываетъ даже великихъ людей и уничтожаетъ уроки, которымъ научаетъ жизнь.

— Надѣюсь, что я не заставилъ васъ ждать, мистеръ Вортонъ. Ну, какъ ваше здоровье сегодня, Гертльподъ? Итакъ наконецъ это дѣльце рѣшится сегодня и акціи будутъ куплены.

Вортонъ не сказалъ ни слова, даже не всталъ со стула.

— Навѣрно мистеръ Вортонъ уже объяснился, сказалъ Лопецъ.

— Не знаю, нужно ли это, сказалъ Гертльподъ.

— Мнѣ кажется это довольно просто, продолжалъ Лопецъ. — Я думаю, мистеръ Вортонъ, что я правъ, говоря, что вы готовы заплатить тотчасъ.

— Да, я готовъ заплатить деньги, какъ только удостовѣрюсь, что вы на дорогѣ въ Гватемалу. Я не заплачу ничего, пока мнѣ не будетъ этого доказано.

Тутъ Гертльподъ всталъ съ своего мѣста и заговорилъ:

— Господа, дѣло уже нѣсколько дней приняло другой оборотъ.

— Какимъ образомъ? воскликнулъ Лопецъ.

— Директоры передумали посылать управляющимъ мистера Лопеца. Директоры намѣрены назначить другого. Я уже сообщилъ мистеру Лопецу о намѣреніяхъ директоровъ.

— Такъ это рѣшено? спросилъ Вортонъ.

— Рѣшено совсѣмъ, отвѣтилъ Гертльподъ.

Лопецъ, разумѣется, кипятился и бушевалъ. Какъ! послѣ всего, что сдѣлано, директоры берутъ назадъ слово? Послѣ того, какъ его заставили бросить свои дѣла, съ нимъ поступаютъ такимъ образомъ! Въ такомъ случаѣ Общество услышитъ о немъ. Слава Богу, въ Англіи еще есть законы!

— Вчера былъ послѣдній день, назначенный для уплаты, сказалъ Гертльподъ.

— Это вѣрно, что мистеръ Лопецъ не поѣдетъ въ Гватемалу? спросилъ Вортонъ.

— Совершенно вѣрно, отвѣтилъ Гертльподъ

Тутъ Вортонъ всталъ и вышелъ.

— Погубили вы меня, сказалъ Лопецъ: — погубили самымъ постыднымъ образомъ. Нигдѣ не найдешь ни состраданія, ни дружбы, ни доброты, ни снисхожденія. Зачѣмъ со мною обращаются такимъ образомъ?

— Если желаете жаловаться, напишите директорамъ. Я могу только исполнять мою обязанность

— Услышатъ объ этомъ директоры! сказалъ Лопецъ, выходя изъ конторы.

Вортонъ пошелъ въ свою контору и старался придумать, что слѣдуетъ предпринять въ такихъ ужасныхъ обстоятельствахъ. Разумѣется, онъ могъ выгнать изъ дома этого человѣка, но тогда онъ выгонитъ и свою дочь. Онъ полагалъ, что у Лопеца нѣтъ никакихъ средствъ къ жизни, а человѣкъ безъ всякихъ средствъ, конечно, былъ бы радъ освободиться отъ необходимости содержать жену. Но Лопецъ не станетъ заботиться объ удобствахъ жены, даже, по мнѣнію Вортона, о ея жизни, а просто будетъ пользоваться женою какъ способомъ добывать деньги. Ничего болѣе не оставалось, какъ подкупить его, сначала наличными деньгами, а потомъ по уговору высылать въ различные сроки назначенную сумму съ тѣмъ, чтобы онъ не показывался на глаза женѣ. Это можетъ устроить Вокеръ, но Вортону было ясно, что гватемальскій планъ рушился. А пока сейчасъ нужно предложить Лопецу деньги съ тѣмъ, чтобы онъ переѣхалъ въ другое мѣсто и не бралъ съ собою жены.

Такимъ образомъ Вортонъ составилъ планъ, который была возможность привести въ исполненіе. Какъ ни былъ онъ несчастенъ, думая о судьбѣ, доставшейся на долю его дочери, все-таки была надежда на облегченіе. Но Лопецъ, когда вышелъ изъ конторы, не могъ ни въ чемъ найти утѣшенія. Онъ шелъ медленно къ Танкардскому Дворику и тамъ нашелъ Сексти Паркера, качающагося на заднихъ ножкахъ стула съ графинчикомъ дешеваго хереса предъ собою.

— Какъ! это вы? сказалъ Паркеръ.

— Да; я пришелъ проститься съ вами.

— Куда же вы ѣдете? Вы не ѣдете въ Гватемалу, сколько мнѣ извѣстно.

— Все кончено, отвѣчалъ Лопецъ, улыбаясь.

— Что вы хотите сказать? спросилъ Сексти, сѣвъ прямо на стулъ и смотря очень серіозно.

— Я не ѣду ни въ Гватемалу, никуда. Я пришелъ сказать вамъ, что я погибъ, что не имѣю надежды получить хотя одинъ шиллингъ, и теперь, и когда бы то ни было. Вы говорили мнѣ намедни, что я боюсь пріѣхать сюда. Вы видите, что какъ только все опредѣлилось, я тотчасъ пришелъ и сказалъ вамъ все.

— Что опредѣлилось?

— Мое раззореніе. Мнѣ не откуда взять одного пенни.

— У Вортона есть деньги, сказалъ Сексти.

— Деньги также есть и въ Англійскомъ Банкѣ, но я не могу ихъ получить.,

— Что вы будете дѣлать, Лопецъ?

— Въ томъ-то и вопросъ. Что я буду дѣлать? Ничего не могу сказать объ этомъ, но могу сказать навѣрно, Сексти, что наши дѣла кончились. Я очень жалѣю объ этомъ, старина. Мы должны были разбогатѣть, но не разбогатѣли. Я трудился какъ умѣлъ. Прощайте, старый дружище. Я не сомнѣваюсь, что вы поправите ваши дѣла. Не заставляйте вашихъ дѣтей проклинать меня. А на снисхожденіе мистрисъ Паркеръ мнѣ нечего разсчитывать; я знаю это.

Онъ ушелъ, оставивъ Сексти Паркера внѣ себя отъ изумленія.

Глава LIX.
Первый и послѣдній.

Въ то время, какъ Вортонъ былъ въ Колеманской улицѣ, у мистрисъ Лопецъ на Манчестерскомъ скверѣ былъ гость. До сего времени Вортонъ не зналъ, считать ли изгнаніе въ Гватемалу несомнѣннымъ фактомъ. Каждый день перемѣнялъ онъ мысли. Было бы конечно счастіемъ, если бы Лопецъ уѣхалъ, если бы могъ уѣхать одинъ; но было бы величайшимъ несчастіемь, если бы онъ увезъ съ собою жену. Отецъ никогда не осмѣливался выражать дочери эти сомнѣнія, а она пріучила себя думать, что изгнаніе съ человѣкомъ, котораго она уже не любила, должно быть наказаніемъ за зло, сдѣланное ею.

Теперь былъ мартъ, а второе или третье апрѣля было назначено для отъѣзда. Разумѣется, она старалась время-отъ-времени разспрашивать мужа. Иногда онъ былъ довольно откровененъ съ нею, а иногда она не могла добиться отъ него слова. Но онъ всегда старался ее увѣрить, что она ѣхать должна. Отецъ также не старался разубѣдить ее въ этомъ. Если это должно быть, къ чему послужитъ такая ложная доброта съ его стороны? Итакъ Эмилія продолжала дѣлать свои покупки, пріучая себя къ мысли, что экономія должна быть великой обязанностью ея жизни, и напоминая себѣ, при каждой покупкѣ, что все покупаемое ею придется ей носить со слезами и горемъ.

Она дала порученіе къ Артуру Флечеру. Въ это время сер-Элоредъ Вортонъ случайно находился въ Лондонѣ съ своею дочерью Мери. Сер-Элоредъ на Манчестерскомъ скверѣ не былъ. Старый баронетъ не могъ сказать ничего утѣшительнаго въ этомъ горѣ. Всѣ Вортоны и всѣ Флечеры знали, что этотъ Лопецъ, женившійся на той, которой слѣдовало быть жемчужиною обѣихъ фамилій, оказался негодяемъ. Оба старика Вортона, безъ сомнѣнія, встрѣчались въ клубѣ, или можетъ быть въ конторѣ, и говорили нѣсколько горькихъ словъ другъ другу; но сер-Элоредъ не видалъ несчастной женщины, такъ обезславившей себя такимъ неравнымъ бракомъ. Но Мери была у нея и ей было дано порученіе къ Артуру Флечеру.

— Скажите ему, что я уѣзжаю, сказала Эмилія. — Скажите ему, чтобы онъ не пріѣзжалъ сюда, но передайте ему мою любовь. Онъ всегда былъ однимъ изъ моихъ добрѣйшихъ друзей.

— Зачѣмъ… зачѣмъ… зачѣмъ вы не вышли за него? сказала Мери, подъ вліяніемъ настоящаго волненія допустившая себя сдѣлать намекъ, несогласовавшійся съ ея понятіемъ о приличіи.

— Зачѣмъ вы говорите объ этомъ? замѣтила Эмилія: — я никогда о немъ не говорю — никогда не думаю о немъ. Но когда увидите его, скажите, что я говорю.

Артуръ Флечеръ, разумѣется, явился на слѣдующій день — въ тотъ самый день, когда Вортонъ узналъ, что какова бы ни была участь его дочери, ее по крайней мѣрѣ не увезутъ въ Гватемалу. Артуръ и Эмилія не встрѣчались съ того самаго дня, когда увидались на минуту въ Ричмондѣ у герцогини. Разумѣется, оба понимали, что не могутъ видѣться другъ съ другомъ. Мужъ Эмиліи взялъ предлогомъ дружескій поступокъ со стороны Артура Флечера, чтобы затѣять ссору, и Артуръ и Эмилія были связаны этою ссорой. Когда мужъ объявляетъ, что его жена не должна знать такого-то человѣка, она обязана повиноваться — или обходить это приказаніе украдкой. Никто изъ нихъ не имѣлъ желанія дѣйствовать украдкой. Приказанію повиновались и для жены это было только малою долей страшнаго наказанія, которое постигло ее какъ результатъ ея замужства.

Но теперь, когда Артуръ Флечеръ послалъ доложить о себѣ, она не колеблясь приняла его. Безъ сомнѣнія, она находила вѣроятнымъ это свиданіе, когда давала порученіе своей кузинѣ.

— Я не могъ допустить васъ уѣхать, не явившись къ вамъ, сказалъ Артуръ.

— Вы очень добры. Да, мы ѣдемъ. Гватемала, кажется, такъ далеко, Артуръ; не правда ли? Но мнѣ говорятъ, что это великолѣпная страна.

Она говорила веселымъ голосомъ, какъ будто ей нравилось это путешествіе, но онъ смотрѣлъ на нее умоляющими, тревожными, грустными глазами.

— Что значитъ путешествіе, продолжающееся нѣсколько недѣль? Почему мнѣ не быть счастливой въ Гватемалѣ столько же, какъ въ Лондонѣ? А для друзей, я думаю, это не составитъ большой разницы, развѣ только для одного папаши.

— А мнѣ кажется, это составитъ разницу, сказалъ онъ.

— Я теперь не вижу никого, ни вашихъ, ни Вортоновъ. Я не вижу рѣшительно никого. Если бы не папа, я рада была бы уѣхать. Мнѣ говорятъ, что это очаровательная страна. Я не нашла очаровательнымъ Манчестерскій скверъ. Я начала думать, что вездѣ все одно и то же, и что рѣшительно все равно, цдѣ живешь и что дѣлаешь. Но во всякомъ случаѣ я ѣду и очень рада, что могу проститься съ вами до отъѣзда.

Все это она сказала быстро, совсѣмъ не такъ, какъ говорила всегда. Она принудила себя говорить такъ, чтобы не разразиться слезами въ его присутствіи.

— Разумѣется, я пріѣхалъ, когда Мери сказала мнѣ.

— Да, она была здѣсь. Сер-Элоредъ не былъ. Я впрочемъ не удивляюсь этому. И ваша мать была въ Лондонѣ нѣсколько времени тому назадъ — но я не ожидала ее. Зачѣмъ ей пріѣзжать къ намъ? Я даже не знаю, не лучше ли было и вамъ не пріѣзжать. Разумѣется, я теперь парія, но несмотря на то, что я парія, въ Гватемалѣ я буду не хуже другихъ. Вы, можетъ быть, видѣли Эверета по пріѣздѣ?

— Да, я видѣлъ его.

— Надѣюсь, что они не станутъ ссориться съ Эверетомъ изъ-того, что надѣлала я. Болѣе всего мнѣ прискорбно то, что изъ-за меня пострадали и папа, и онъ. Знаете, я нахожу, что люди, жестоки. Отъ меня могли отстраниться, не измѣнившись къ нимъ. Меня убиваетъ, Артуръ, то, что они страдаютъ.

Онъ сидѣлъ и смотрѣлъ на нее, не зная, какъ ее прервать и что сказать. Онъ намѣревался сказать многое, но не зналъ, какъ начать и какія употребить выраженія.

— Когда я уѣду, можетъ быть, все поправится, продолжала она: — когда онъ сказалъ, что я должна ѣхать, это утѣшило меня. Мнѣ кажется, я пріучила себя не думать вовсе о себѣ, переносить все, какъ люди переносятъ жажду въ степи. Слава Богу, Артуръ, у меня нѣтъ ребенка, который страдалъ бы вмѣстѣ со мною. А все-таки и теперь очень, очень нехорошо. Когда я подумаю, что папа украдкой выходитъ изъ дома и приходитъ, мнѣ иногда кажется, что я должна убить себя. Но нашъ отъѣздъ положитъ конецъ всему. Намъ гораздо лучше уѣхать. Я желала бы отправиться завтра.

Тутъ она посмотрѣла на него и увидала, что слезы текла по его лицу, и услыхала его рыданія.

— Зачѣмъ вы плачете, Артуръ? Онъ не плачетъ и я не плачу. Когда мой ребенокъ умеръ, я поплакала… немножко. Слезы вздоръ и глупость. Переносить надо; придетъ когда-нибудь конецъ. Когда рѣшишься переносить безропотно, тогда уже не плачешь. Намедни сюда пришла бѣдная женщина, мужа которой онъ раззорилъ. Она плакала и убивалась такъ, что я стала жалѣть ее больше чѣмъ себя; у нея есть дѣти.

— О, Эмилія!

— Вамъ не надо называть меня по имени, потому что онъ разсердится. Я вѣдь должна поступать какъ онъ мнѣ велитъ, и я такъ стараюсь дѣлать это! При всемъ этомъ, меня не оставляетъ мысль, что если я стану исполнять свою обязанность, то это будетъ лучше для меня. Есть вещи, которыя мужъ дѣлать велитъ, но которыя исполнять нельзя. Если онъ велитъ мнѣ воровать, я не должна воровать — такъ ли? И теперь мнѣ приходитъ въ голову, что вы не должны быть здѣсь. Онъ будетъ очень недоволенъ. Но мнѣ было такъ пріятно еще разъ повидаться съ старымъ другомъ.

— Я не забочусь о его гнѣвѣ, угрюмо сказалъ Артуръ.

— Но я заботиться должна.

— Бросьте его. Зачѣмъ вы не бросите его?

— Что вы!

— Вы не можете обмануть меня. Вамъ не надо даже стараться обмануть меня. Вы знаете, что онъ недостоинъ васъ.

— Я не хочу слышать ничего подобнаго, серъ.

— Moгу ли я говорить иначе, когда вы сами разсказываете мнѣ о вашемъ несчастіи? Возможно ли, чтобы я не зналъ, каковъ онъ? Неужели вы хотите, чтобы я притворялся, будто думаю о немъ хорошо?

— Вы можете молчать, Артуръ.

— Нѣтъ, я не могу молчать. Развѣ я не молчалъ съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ вы вышли замужъ? И если я желаю говорить, то почему не говорить теперь?

— Ничего нельзя сказать такого, что принесло бы намъ пользу.

— Такъ я буду говорить безъ пользы. Когда я совѣтую вамъ бросить его, то я не хочу этимъ сказать, чтобы вы обратились ко мнѣ. Хотя я люблю васъ болѣе всего на свѣтѣ, я этого намѣренія не имѣю.

— О, Артуръ, Артуръ!

— Но пусть вашъ отецъ спасетъ васъ. Только скажите ему, что вы хотите остаться съ нимъ, и онъ васъ спасетъ. Хотя я никогда не увижу васъ болѣе, я однако могу помочь защитить васъ. Разумѣется, я знаю — и вы знаете, что онъ… негодяй.

— Я не хочу этого слышать, сказала она, вставая съ своего мѣста на диванѣ и поднявъ руки ко лбу, но все приближаясь къ Артуру.

— Развѣ вашъ отецъ не говоритъ того же? Я не стану совѣтовать ничего такого, чего не посовѣтуетъ онъ. Я не скажу вамъ ни слова, котораго онъ не могъ бы слышать. Я люблю васъ. Я всегда васъ любилъ. Но неужели вы думаете, что я пожелаю сдѣлать вамъ вредъ моей любовью?

— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!

— Нѣтъ; но я желаю заставить васъ чувствовать, что тѣ, которые любили васъ прежде, все еще заботятся о вашемъ счастіи. Вы сейчасъ говорили, что васъ бросили всѣ.

— Я говорила о моемъ отцѣ и Эверетѣ. А я сама разсталась со всѣми.

— Вы не разстались со мною. Вы можете быть десять разъ его женою, но не можете разстаться со мною навсегда. Вставая утромъ и ложась спать ночью, я постоянно говорю себѣ, что вы единственная женщина, которую я люблю. Останьтесь съ нами и васъ будутъ уважать — разумѣется, какъ жену этого человѣка, но все какъ нашего дорогого друга.

— Я не могу остаться, сказала она. — Онъ велитъ ѣхать мнѣ, а я въ его рукахъ. Когда у васъ будетъ жена, Артуръ, вы будете желать, чтобы она исполняла ваши приказанія. Надѣюсь, что она будетъ это дѣлать безъ того огорченія, которое чувствую я. Прощайте, дорогой другъ!

Она протянула руку, онъ пожалъ ее и все на нее смотрѣлъ. Потомъ онъ схватилъ ее въ объятія и поцѣловалъ въ лобъ и губы.

— О, Эмилія, зачѣмъ вы не моя жена? Моя дорогая, моя дорогая!

Едва она успѣла высвободиться изъ его объятій, когда дверь отворилась и Лопецъ вошелъ въ комнату.

— Мистеръ Флечеръ, сказалъ онъ спокойно: — что это значитъ?

— Онъ пришелъ проститься со мною, сказала Эмилія: — когда ѣдешь въ такой далекій путь, пріятно повидаться съ старыми друзьями — можетъ быть, и въ послѣдній разъ.

Въ ея тонѣ было равнодушіе, а можетъ быть и презрѣніе къ его гнѣву. Лопецъ посмотрѣлъ на обоихъ, принявъ видъ неудовольствія.

— Вы знаете, серъ, сказалъ онъ: — что вы не можете быть здѣсь пріятнымъ гостемъ.

— Онъ былъ для меня пріятный гость, сказала его жена.

— И я считаю ваше посѣщеніе низкимъ поступкомъ. Вы пришли сюда съ намѣреніемъ возбудить несогласіе между мною и моею женой.

— Я пришелъ сюда сказать ей, что у нея есть другъ, на котораго она можетъ положиться, если ей понадобится другъ, сказалъ Флечеръ.

— И вы думаете, что такой другъ будетъ для нея надежнѣе ея мужа? Я не могу выгнать васъ изъ этого дома, серъ, потому что онъ принадлежитъ не мнѣ, но я приказываю вамъ сейчасъ уйти изъ той комнаты, гдѣ находится моя жена.

Флечеръ помѣшкалъ съ минуту, чтобы проститься съ бѣдной женщиной, между тѣмъ какъ Лопецъ продолжалъ съ усилившимся негодованіемъ:

— Если вы тотчасъ не уйдете, вы принудите меня приказать ей уйти. Она не должна оставаться въ одной комнатѣ съ вами.

— Прощайте, мистеръ Флечеръ, сказала Эмилія, опять протягивая руку.

Но Лопецъ ударилъ ее по рукѣ, не сильно, не больно, но все-таки грубо.

— Не въ моемъ присутствіи, сказалъ онъ. — Уйдите, серъ, когда я приказываю вамъ.

— Господь да благословитъ васъ, другъ мой! сказалъ Артуръ Флечеръ. — Буду молить Бога, чтобы я дожилъ до вашего возвращенія на родину.

— Онъ… цѣловалъ тебя, сказалъ Лопецъ, какъ только дверь затворилась.

— Цѣловалъ, отвѣчала Эмилія.

— И ты говоришь мнѣ это въ глаза, и съ такимъ видомъ?

— Что же мнѣ тебѣ сказать, когда ты спрашиваешь меня? Я не просила его цѣловать меня.

— Но послѣ ты взяла его сторону какъ его другъ.

— Я солгала бы тебѣ, если бы сдѣлала видъ, будто сержусь на него за то, что онъ сдѣлалъ.

— Можетъ быть, ты скажешь мнѣ, что любишь его.

— Разумѣется, я его люблю. Любовь бываетъ разнаго рода, Фердинандъ. Есть любовь, которую женщина отдаетъ мужчинѣ, когда хочетъ быть его подругой. Это любовь самая сладостная, если только она продолжится. Есть другая любовь, которая не дается, но пріобрѣтается, можетъ быть, впродолженіи долгихъ лѣтъ старыми друзьями. У меня нѣтъ друга старѣе Артура Флечера и никого дороже его.

— И ты находишь хорошимъ, что онъ обнимаетъ тебя и цѣлуетъ?

— Въ такомъ случаѣ, какъ теперь, я не могу осуждать его.

— Можетъ быть, ты была даже этому рада?

— Да. Онъ любилъ меня и я никогда не увижу его болѣе. Онъ очень дорогъ мнѣ и я разставалась съ нимъ навсегда. Это былъ первый и послѣдній поцѣлуй и я не могла отказать ему. Ты долженъ вспомнить, Фердинандъ, что ты увозишь меня далеко отъ всѣхъ друзей.

— Ничего подобнаго не будетъ, сказалъ онъ: — ты никуда не уѣдешь, сколько мнѣ извѣстно — развѣ только очутишься на улицѣ, если твой отецъ выгонитъ тебя.

Онъ вышелъ изъ комнаты, не сказавъ болѣе ни слова.

Глава LX.
Станція десяти вѣтвей.

Такимъ образомъ мистрисъ Лопецъ узнала, что судьба не занесетъ ее въ Гватемалу. Въ ту самую минуту, какъ ее вызвали къ Артуру Флечеру, она сидѣла за иголкой, торопясь приготовить почти безконечную коллекцію одежды, необходимой для продолжительнаго путешествія по морю. А теперь ей сообщили случайно, вскользь брошеннымъ словомъ, что путешествіе это не состоится. «Ничего подобнаго не будетъ», сказалъ онъ и ушелъ, не сообщивъ ей ничего болѣе. Разумѣется, она перестала шить. Справедливы или ложны были эти слова, она работать не могла, по-крайней-мѣрѣ до-тѣхъ-поръ, пока эти слова не будутъ опровергнуты. Если такъ, какова будетъ ея судьба? Одно только казалось ей несомнѣннымъ — она не можетъ долѣе оставаться въ домѣ своего отца. Невозможно, чтобы жизнь, до такой степени непріятная и ея отцу, и ей, могла продолжаться. Но гдѣ же они будутъ жить — и какую жизнь будетъ она вести, если должна будетъ разстаться съ отцомъ? Вечеромъ она увидѣлась съ отцомъ и онъ подтвердилъ слова ея мужа.

— Его планъ служить управляющимъ на рудникахъ разстроился, сказалъ онъ. — Его не берутъ. Не могу сказать, чтобы я удивлялся этому.

— Что же мы будемъ дѣлать, папа?

— Ужь этого я не могу сказать. Я полагаю, онъ будетъ продолжать удостоивать меня своимъ обществомъ. Я не знаю, почему ему желать уѣзжать въ Гватемалу или куда бы то ни было. Онъ имѣетъ здѣсь все, что ему нужно.

— Вы знаете, папа, что это невозможно.

— Я не могу сказать, что возможно или невозможно для него. Онъ не связываетъ себя обыкновенными людскими правилами.

Въ этотъ вечеръ Лопецъ вернулся обѣдать на Манчестерскій скверъ, гдѣ всегда подавался обѣдъ для него и его жены, хотя слуги, служившіе ему, дѣлали это съ безмолвнымъ, но постояннымъ протестомъ. Онъ ни слова не говорилъ болѣе объ Артурѣ Флечерѣ и не искалъ повода къ ссорѣ съ женою. Если бы ея постоянная меланхолія и уныніе не дѣлали невозможною всякую веселость съ его стороны, онъ былъ бы даже веселъ. Когда они остались одни, жена спросила его о ихъ будущей судьбѣ.

— Папа сказалъ мнѣ, что ты не ѣдешь, начала она.

— Вѣдь я самъ сказалъ тебѣ это утромъ.

— Да, ты сказалъ. Но я не знала, что ты говоришь серіозно.

— Я не знаю, чего ты еще хочешь. Я говорилъ довольно серіозно. Дѣло въ томъ, что твой отецъ такъ долго отлагалъ уплату обѣщанныхъ денегъ, что дѣло чрезъ это разстроилось. Не знаю, могу ли я порицать Общество.

Наступило молчаніе.

— А теперь, сказала она: — что ты намѣренъ дѣлать?

— Честное слово, не могу сказать. Я такъ же мало объ этомъ знаю, какъ и ты.

— Это вздоръ, Фердинандъ.

— Благодарю. Пусть это будетъ вздоръ, если ты хочешь. Мнѣ кажется, что въ свѣтѣ много вздора, но есть и частичка правды, какъ въ томъ, что я говорю тебѣ теперь.

— Но ты обязанъ знать. Разумѣется, ты не можешь оставаться здѣсь.

— Такъ же какъ и ты, я полагаю — безъ меня.

— Я говорю не о себѣ. Если ты захочешь, я могу остаться здѣсь.

— И бросить меня совсѣмъ.

— Если ты устроишь другой домъ для меня, я переѣду туда. Какъ бы ни былъ онъ бѣденъ, я переѣду, если ты велишь мнѣ. Но ты, разумѣется, не можешь остаться здѣсь.

— Это твой отецъ велѣлъ тебѣ сказать мнѣ?

— Нѣтъ; но я могу сказать это и безъ его приказанія. Ты выгоняешь его изъ собственнаго дома. Онъ это переносилъ, пока думалъ, что ты уѣзжаешь отсюда, но теперь это должно кончиться. У тебя есть какой-нибудь планъ жизни?

— Честное слово, никакого.

— Есть же у тебя какія-нибудь намѣренія относительно будущаго?

— Ни малѣйшихъ. У меня намѣренія были и не удались, за неимѣніемъ той поддержки, которой я имѣлъ право ожидать; Я боролся и потерпѣлъ неудачу, а теперь у меня намѣреній нѣтъ. Какія твои намѣренія?

— Я не могу имѣть никакихъ намѣреній, потому что должна зависѣть отъ твоихъ приказаній.

Тутъ опять настало молчаніе, во время котораго Лопецъ закурилъ сигару, хотя сидѣлъ въ гостиной. На это даже онъ не осмѣливался прежде никогда, но въ настоящую минуту она была неспособна сдѣлать какое-нибудь замѣчаніе объ этомъ.

— Я должна сказать моему отцу, начала она чрезъ нѣсколько времени: — въ чемъ состоятъ наши планы.

— Ты можешь сказать ему что хочешь; я буквально ничего не могу сказать ему. Если онъ положитъ намъ приличное содержаніе, разумѣется, выплачиваемое мнѣ, я согласенъ жить гдѣ бы то ни было. Если онъ выгонитъ меня на улицу безъ всякаго содержанія, онъ долженъ выгнать и тебя. Вотъ все, что я могу сказать. Пусть лучше онъ услышитъ это отъ тебя, чѣмъ отъ меня. Я, разумѣется, сожалѣю, что дѣла мои пошли дурно. Когда сдѣлался зятемъ очень богатаго человѣка, я думалъ, что могу распустить свои крылья. Но мой богатый тесть бросилъ меня и я теперь остался безъ всякихъ средствъ. Ты не очень весела, душа моя, и мнѣ кажется, я пойду въ клубъ.

Онъ отправился въ Прогрессъ. Комитетъ, который долженъ былъ собраться для обсужденія того, можетъ ли онъ оставаться членомъ, еще не собрался и ничто не мѣшало ему войти въ клубъ и приказать подать себѣ чай съ поджаренымъ хлѣбомъ и масломъ. Но никто съ нимъ не говорилъ, и хотя онъ выказывалъ спокойный видъ, ему было не совсѣмъ ловко. Между членами клуба существовало разногласіе, выключать его или нѣтъ. Была сильная партія, увѣрявшая, что его поведеніе въ общественномъ, нравственномъ и политическомъ отношеніи было такъ дурно, что исключеніе оказывалось необходимо. Но другіе опять говорили, что противъ него не было доказано ничего такого, на что клубъ долженъ обращать вниманіе. Онъ безъ сомнѣнія выказалъ себя негодяемъ, человѣкомъ безъ малѣйшей искры чести. Но какое было дѣло клубу до этого?

— Если вы станете выгонять всѣхъ негодяевъ и всѣхъ безчестныхъ людей, причемъ останется клубъ? спросилъ довольно энергично одинъ господинъ среднихъ лѣтъ, который, какъ полагали, зналъ вполнѣ весь клубный міръ. — Онъ не сдѣлалъ никакого преступленія, которое законъ признаетъ и наказываетъ, и ничѣмъ не нарушилъ правилъ клуба. Сколько мнѣ извѣстно, никакіе уставы не требуютъ отъ него, чтобы онъ непремѣнно былъ честнымъ человѣкомъ.

Общее мнѣніе было таково, что его попросятъ выйти, а если онъ не согласится, то никто съ нимъ не будетъ говорить. Наказаніе уже налагалось, потому что въ тотъ вечеръ, о которомъ идетъ рѣчь, никто съ нимъ не говорилъ.

Онъ выпилъ чай, съѣлъ хлѣбъ, прочелъ журналъ и старался принять такой спокойный видъ, какой имѣютъ вообще всѣ въ клубахъ. Актеръ онъ былъ не плохой, и тѣ, которые видѣли его и говорили о его поведеніи на слѣдующій день, увѣряли, что по наружности онъ былъ совершенно равнодушенъ къ непріятностямъ своего положенія. Но его равнодушіе было простое притворство. Безпечное обращеніе съ женою тоже было притворное. Хотя онъ былъ себялюбивъ, хотя не имѣлъ никакихъ правилъ, все-таки его трогало мнѣніе другихъ. Онъ думалъ, что свѣтъ напрасно осуждаетъ его, что свѣтъ не понимаетъ обстоятельствъ его жизни, и что свѣтъ вообще самъ поступилъ бы такъ въ подобныхъ обстоятельствахъ. Онъ не зналъ, что существуетъ такое качество, какъ честность, не понималъ, что значитъ это слово. Но онъ зналъ, что люди несчастные подвергаются злой клеветѣ людей успѣшныхъ, и причислялъ себя къ этимъ несчастнымъ. Не находилъ онъ средствъ поправить свое положеніе. Предъ нимъ все было пусто. Можно даже сомнѣваться, много ли извлекъ онъ свѣдѣній или удовольствія изъ страницъ журнала, которыя перевертывалъ.

Около двѣнадцати часовъ онъ вышелъ изъ клуба и отправился не прямо домой. Была непріятная, холодная мартовская ночь съ сильнымъ вѣтромъ и чѣмъ-то не то снѣгомъ, не то дождемъ, ночь весьма непріятная для прогулки. Но Лопецъ обошелъ вокругъ Трафальгарскаго сквера, вдоль Странда и по грязнымъ улицамъ мимо маленькихъ театровъ вернулся къ Манчестерскому скверу. Онъ прошелъ вдвое далѣе повидимому безъ всякой цѣли. Съ нимъ часто говорили несчастные обоего пола, но онъ не отвѣчалъ никому ни слова. Онъ шелъ подъ зонтикомъ, почти не сознавая ни холода, ни дождя, а между тѣмъ быль очень внимателенъ къ своимъ личнымъ удобствамъ и здоровью, выказывая по-крайней-мѣрѣ ту хорошую сторону въ своемъ образѣ жизни, что никогда не подвергалъ себя опасности посредствомъ неосторожности. Но теперь волненіе мыслей согрѣвало его, и если онъ не оставался сухъ, то по-крайней-мѣрѣ былъ равнодушенъ къ сырости. Онъ съ притворной небрежностью отстранялъ отъ себя вопросы, которые сдѣлала ему жена. Но все-таки ему было необходимо отвѣтить на нихъ. Онъ не думалъ, что можетъ продолжать жить на Манчестерскомъ скверѣ. Не могъ онъ также, если бы ему пришлось странствовать по свѣту, принудить свою жену странствовать съ нимъ. Если онъ согласится оставить ее, тесть вѣроятно дастъ ему что-нибудь — какое-нибудь содержаніе, которымъ онъ можетъ существовать. Но въ такомъ случаѣ какого рода будетъ его жизнь?

Онъ припоминалъ себѣ постоянно, что почти имѣлъ въ жизни успѣхъ. Онъ былъ гостемъ перваго министра и кандидатомъ, выбраннымъ герцогинею на мѣсто депутата отъ мѣстечка, зависѣвшаго отъ ея мужа. Онъ былъ на короткой ногѣ съ Мильсомъ Гепертономъ, который быстро становился милліонеромъ. Онъ взялъ жену гораздо выше себя во всѣхъ отношеніяхъ. Онъ достигъ нѣкоторой популярности и считалъ себя умнымъ человѣкомъ. Но въ настоящую минуту три соверена въ карманѣ составляли все его состояніе, а репутація его была совершенно испорчена. Онъ смотрѣлъ на свою судьбу, какъ смотритъ картежникъ, у котораго каждый день въ рукахъ шестерки и семерки, между тѣмъ какъ у другихъ тузы и короли. Судьба была противъ него. Онъ не видалъ причины, почему и ему также не имѣть тузовъ и королей, особенно такъ какъ судьба сначала надѣляла его этимъ достаточно. Однако онъ проигрывалъ робберъ за робберомъ и не заплатилъ за послѣдніе проигранные робберы, такъ что игроки не хотѣли играть съ нимъ болѣе. Несчастіе могло случиться съ каждымъ, случилось и съ нимъ. Начинать сызнова возможности не было. Какое-нибудь ничтожное содержаніе и очень одинокая и уединенная жизнь, въ которой не будетъ ни почета, ни лести, вотъ все, что осталось ему.

Вернувшись домой, онъ нашелъ жену еще не спящей.

— Я промокъ до костей, сказалъ онъ: — я хотѣлъ непремѣнно пройтись пѣшкомъ и прошелся, но поплатился за свою глупость.

Она сдѣлала ему какой-то ничтожный отвѣтъ, притворяясь сонной, и только повернулась на постели.

— Я долженъ ѣхать рано утромъ. Пожалуста прикажи высушить мои вещи; слуги никогда не дѣлаютъ того, что я имъ говорю.

— Тебѣ нужно ихъ высушить сейчасъ?

— Конечно нѣтъ, на завтра, когда уѣду. Ихъ бросятъ, до нихъ не дотронутся, если ты не скажешь. Я долженъ ѣхать завтра до завтрака.

— Куда ты поѣдешь? Не нужно ли что-нибудь уложить?

— Нѣтъ, ничего. Я вернусь къ обѣду. Я долженъ съѣздить въ Бирмингамъ повидаться съ пріятелемъ Гепертона по дѣламъ. Я буду завтракать на станціи. Какъ ты говорила сегодня, надо сдѣлать что-нибудь. Если придется мести улицы, я долженъ мести.

Когда она лежала безъ сна, между тѣмъ какъ онъ спалъ, она думала, что эти послѣднія слова были лучше всего, что она слышала отъ него послѣ ихъ брака. Въ нихъ виднѣлось какое-то намѣреніе. Если онъ будетъ честно мести улицу, она будетъ стоять возлѣ него и исполнять свою обязанность, несмотря на все, что случилось. Ахъ! она еще не на столько состарѣлась, чтобы узнать, что безчестный человѣкъ не можетъ даже мести улицу честно, пока не раскается искренно въ своемъ безчестіи. Лѣнивый человѣкъ можетъ перестать лѣниться, но въ его душѣ прежде долженъ произойти процесъ, посредствомъ котораго лѣность должна сдѣлаться ему противна. А этотъ процесъ не можетъ быть немедленнымъ результатомъ несчастія, происшедшаго отъ дурного поведенія. Если бы Лопецъ нашелъ для себя возможность мести улицу въ Бирмингамѣ, онъ едва ли бы сталъ мести хорошо.

Онъ всталъ рано на слѣдующее утро и поцѣловалъ свою жену.

— Прощай, старушонка, сказалъ онъ: — не унывай.

--Я не стану унывать, если у тебя будетъ какое-нибудь дѣло, сказала она.

— Кажется, будетъ дѣло до сегодняшняго вечера. Скажи твоему отцу, когда увидишь его, что я не стану безпокоить его здѣсь долѣе, но скажи ему также, что я не имѣю причины благодарить его за гостепріимство.

— Я не скажу ему этого, Фердинандъ.

— Онъ узнаетъ однако это. Но я не желаю говорить съ тобою сердито. Прощай, душа моя.

Онъ наклонился и опять поцѣловалъ ее, и такимъ образомъ простился съ нею.

Шелъ сильный дождь, и когда Лопецъ вышелъ на улицу, онъ сталъ отыскивать кебъ, но нигдѣ не могъ найти. Въ Бекерской улицѣ онъ сѣлъ въ омнибусъ, который довезъ его до подземной желѣзной дороги, и такимъ образомъ онъ до ѣхалъ до Гауерской улицы. По дождю дошелъ онъ до Юстонской станціи и тамъ приказалъ подать себѣ завтракать. Можетъ имѣть онъ баранью котлетку и чашку чаю? Онъ особенно просилъ, чтобы баранья котлетка была хорошо изжарена. Онъ былъ красивый мужчина, щеголеватой наружности, и молодая дѣвица, служившая ему, обратила на него вниманіе и обращалась съ нимъ вѣжливо. Онъ удостоилъ даже вступить съ нею въ разговоръ и, повидимому, завтракалъ съ удовольствіемъ.

— Честное слово, мнѣ хотѣлось бы завтракать здѣсь каждый день, сказалъ онъ.

Молодая дѣвица увѣрила его, что насколько ей извѣстно, не можетъ быть никакого препятствія для этого.

— Только скучно, знаете, итти по дождю, когда нѣтъ кебовъ.

Потомъ они размѣнялись разными шуточками и пріятная любезность этого джентльмена произвела на молодую дѣвицу сильное впечатлѣніе.

Чрезъ нѣсколько времени онъ пошелъ взять билетъ перваго класса, не въ Бирмингамъ, но на станцію Десяти Вѣтвей. Эту станцію нѣтъ никакой надобности описывать, потому что она извѣстна всѣмъ. Съ этого мѣста миль за шесть или семь отъ Лондона вѣтви расходятся къ востоку, западу, сѣверу, сѣверо-востоку и сѣверо-западу, около столицы по всѣмъ направленіямъ и съ прямымъ сообщеніемъ со всякою другою линіей въ Лондонѣ и за Лондономъ. Это мѣсто удивительное, совершенно непонятное для непосвященнаго и между тѣмъ тутъ ежедневно бываютъ тысячи, которыя знаютъ, что имъ дѣлать, только когда имъ скажутъ это. Пространства, занимаемаго сходящимися въ одну точку рельсами, достало бы для большой фермы. Всѣ эти рельсы всегда сходятся одни съ другими покато, перекрестно, таинственными зигзагами, такъ что постороннему должно казаться, что самый искусный машинистъ врядъ ли можетъ распознать свою линію. И тутъ и тамъ, вокругъ и около стоятъ вагоны, то нагруженные, то пустые. Не проходитъ ни минуты безъ того, чтобы не мчался какой-нибудь поѣздъ, то вовсе не обращающій вниманія на Десять Вѣтвей, то останавливающійся высадить и взять пассажировъ сотнями. Мужчины и женщины, особенно мужчины, потому что женщины, зная свое невѣдѣніе, всегда полагаются на сторожей, имѣютъ нерѣшительный, встревоженный и ошеломленный видъ. Но всѣ помѣщаются и высаживаются правильно, такъ что зритель наконецъ сознается, что во всемъ этомъ наружномъ хаосѣ царствуетъ порядокъ. Съ разсвѣта до ночи и даже почти всю ночь воздухъ оглашается криками. Существуетъ теорія, что каждый отдѣльный крикъ — если только можетъ быть что-нибудь отдѣльное тамъ, гдѣ звуки слышатся постоянно — есть отдѣльное увѣдомленіе для отдѣльнаго слуха, приходящаго или уходящаго отдѣльнаго поѣзда. Посторонній, размышляющій объ этихъ демонскихъ крикахъ, приходитъ къ такому соображенію, что если они прекратятся, то возбужденіе, необходимое для дѣятельности служащихъ, уменьшится и могутъ произойти дурные результаты. Но онъ не можетъ заставить себя вѣрить теоріи отдѣльныхъ криковъ.

На станціи Десяти Вѣтвей есть полдюжины длинныхъ платформъ, которыя загромождены мужчинами, женщинами, поклажею. На одной изъ этихъ платформъ Фердинандъ Лопецъ ходилъ взадъ и впередъ, какъ бы ожидая прихода какого-то поѣзда. Толпа такъ велика, что человѣкъ пожалуй могъ бы ходить тутъ съ утра до вечера, не возбуждая особеннаго вниманія. Но служащіе очень искусны и хорошо знаютъ мужчинъ и женщинъ. Хорошо выученный сторожъ, пробывшій года два на такой станціи, сейчасъ узнаетъ по наружности каждаго посторонняго, зачѣмъ онъ тутъ — ѣдетъ ли онъ, или пріѣхалъ, самъ ли пускается въ путь, или ждетъ кого, слѣдуетъ ли обращаться съ нимъ вѣжливо, или повелительно.

Когда Лопецъ ходилъ взадъ и впередъ съ улыбающимся лицомъ и развязною походкой, то читая объявленія, то наблюдая за движеніями какого-нибудь растерявшагося пассажира, одинъ изъ сторожей спросилъ, зачѣмъ онъ тутъ. Онъ отвѣчалъ, что ждетъ поѣзда изъ Ливерпуля, намѣреваясь по пріѣздѣ своего пріятеля съѣздить съ нимъ въ Дольвичъ съ тѣмъ поѣздомъ, который идетъ по западной части Лондона. Все это было правдоподобно и сторожъ сказалъ ему, что поѣздъ изъ Ливерпуля ожидается чрезъ шесть минутъ, но что прежде придетъ экстренный поѣздъ съ сѣвера. Лопецъ поблагодарилъ сторожа и далъ ему шесть пенсовъ — это возбудило подозрѣнія сторожа. Сторожъ надѣется получить плату, когда помогаетъ нести поклажу, но не ожидаетъ денегъ, когда сообщаетъ свѣдѣнія.

Сторожъ все слѣдилъ за нашимъ пріятелемъ, когда послышался визгъ и грохотъ экстреннаго поѣзда. Лопецъ быстро подошелъ къ краю платформы, когда сторожъ слѣдовалъ за нимъ, говоря ему, что это не его поѣздъ.

Лопецъ пробѣжалъ нѣсколько шаговъ по платформѣ, не обращая вниманія на сторожа, къ незанятому мѣсту и тамъ остановился какъ прикованный. Поѣздъ промчался мимо него.

— Я люблю смотрѣть, когда они мчатся, сказалъ Лопецъ сторожу, который слѣдовалъ за нимъ.

— Но вамъ не слѣдуетъ этого дѣлать, серъ, сказалъ подозрительный сторожъ. — Никому не позволяется становиться такъ близко. Одинъ напоръ воздуха можетъ сбить васъ съ ногъ, если вы не привыкли къ этому.

— Слушаю, старина, сказалъ Лопецъ, отступая.

Слѣдующій поѣздъ былъ ливерпульскій; повидимому, пріятель нашего пріятеля не пріѣхалъ, потому что когда ливерпульскіе пассажиры вышли, Лопецъ все еще ходилъ по платформѣ.

— Онъ пріѣдетъ съ слѣдующимъ поѣздомъ, сказалъ Лопецъ сторожу, который теперь ходилъ за нимъ и не спускалъ съ него глазъ.

— Изъ Ливерпуля не будетъ поѣзда раньше третьяго двадцать минутъ. — Лучше придите послѣ, если хотите встрѣтить его.

— Онъ вѣрно пересѣлъ на другой поѣздъ, сказалъ Лопецъ.

— Никакого другого нѣтъ, куда онъ могъ бы пересѣсть, сказалъ сторожъ. — Господамъ нельзя ждать здѣсь цѣлый день, серъ. На платформахъ ждать не дозволяется.

— Слушаю, сказалъ Лопецъ, отходя какъ бы затѣмъ, чтобы уйти со станціи.

Эта станція такъ велика и такъ разбросана, что всѣмъ сторожамъ невозможно поддерживать въ точности то распоряженіе, о которомъ говорилъ извѣстный намъ сторожъ. Лопецъ, уйдя съ одной платформы, скоро появился на другой, и опять сталъ ходить взадъ и впередъ, и опять ждать. Но сторожъ не выпускалъ его изъ вида и пошелъ за нимъ. Въ эту минуту раздался визгъ пронзительнѣе другихъ и утренній экстренный поѣздъ изъ Юстона въ Инвернессъ показался за изгибомъ. Лопецъ обернулся и посмотрѣлъ, а потомъ опять подошелъ къ краю платформы, гдѣ былъ спускъ къ рельсамъ, сдѣланный для товаровъ. Въ эту минуту сторожъ закричалъ и бросился къ нему, потому что нашъ пріятель стоялъ спиною къ приближающемуся поѣзду. Но Лопецъ не обратилъ вниманія на крикъ, и сторожъ опоздалъ. Быстрыми, но повидимому не торопливыми шагами, Лопецъ сталъ, предъ мчавшеюся машиной — и въ мгновеніе былъ превращенъ въ окровавленныя пылинки.

Глава LXI.
Вдова и ея друзья.

Катастрофа, описанная въ послѣдней главѣ, происходила въ первыхъ числахъ мая. Въ концѣ мѣсяца старикъ Вортонъ вѣроятно примирился съ трагедіей, хотя она глубоко взволновала его. Въ первые дни по полученіи этого извѣстія онъ головы поднять не могъ. Въ своей конторѣ онъ бывалъ рѣдко, а въ Эльдонѣ совсѣмъ его не видали. Онъ почти не выходилъ изъ дома, изъ котораго такъ долго былъ изгнанъ присутствіемъ зятя. Эверету, который теперь жилъ съ нимъ и сестрой, казалось, что отецъ его изнемогъ отъ ужаса этого происшествія. Но чрезъ нѣсколько времени старикъ оправился и въ одно утро явился въ судѣ въ парикѣ и мантіи, и защищалъ какое-то дѣло — что съ нимъ теперь случалось рѣдко — какъ бы желая показать свѣту, что страшный эпизодъ его жизни прошелъ и что о немъ не слѣдуетъ думать болѣе.

Въ это время, недѣли три или четыре послѣ происшествія, онъ рѣдко говорилъ съ дочерью о Лопецѣ, но въ разговорахъ съ Эверетомъ часто упоминалъ о немъ.

— Не знаю, могло ли быть какое-нибудь другое освобожденіе, сказалъ онъ однажды своему сыну. — Я думалъ, что это убьетъ меня, когда услыхалъ объ этомъ, и это чуть не убило ее. Но по-крайней-мѣрѣ теперь есть спокойствіе.

Но вдова, повидимому, чувствовала это болѣе по мѣрѣ того, какъ проходило время. Сначала она была ошеломлена и одно время какъ бы безчувственна. Это происшествіе сдѣлалось ей извѣстнымъ два дня спустя — и то отецъ ея и братъ не знали этого навѣрно. Точно будто Лопецъ позаботился уничтожить всякіе слѣды своей личности, такіе слѣды, которые могутъ остаться послѣ такой катастрофы. Не нашли ни карточки, ни бумажки съ его именемъ, и наконецъ узнали, что когда онъ вышелъ изъ дома въ роковое утро, онъ позаботился надѣть рубашку, носки, воротничокъ и взять носовой платокъ, только что купленные для дороги и на которыхъ еще не было мѣтки. Въ останкахъ его тѣла личность была неузнаваема и даже его часы искрошились вдребезги. Разумѣется, истина не замедлила обнаружиться. Онъ самъ пропалъ и наружность его вѣрно описали дѣвица въ кофейнѣ и подозрительный сторожъ, видѣвшій происшествіе. Сначала полагали, что это онъ, и не сообщали Эмиліи — а потомъ удостовѣрились.

Разумѣется, было слѣдствіе — мы скажемъ надъ тѣломъ — и довольно странное произошло разногласіе относительно, конечно, не причины, а способа его смерти. Была ли она случайная, или умышленная? Сторожъ въ шесть минутъ высказалъ шесть противоположныхъ мнѣній на допросѣ коронера. Въ душѣ онъ нисколько не сомнѣвался относительно того, что случилось. Но его увѣрили, что онъ не долженъ высказывать своихъ мыслей. Онъ сказалъ, что конечно господинъ могъ сойти случайно. Онъ стоялъ спиною и могъ не слышать приближенія поѣзда. Онъ былъ убѣжденъ, что господинъ зналъ объ этомъ поѣздѣ, но навѣрно сказать не могъ. Господинъ съ умысломъ сошелъ къ поѣзду, но можетъ быть онъ не имѣлъ намѣренія сдѣлать себѣ вредъ. Онъ говорилъ все въ такомъ же противорѣчащемъ духѣ, что коронеръ, съ гнѣвомъ нахмуривъ лобъ, сказалъ ему, что онъ безславитъ свою службу, и выразилъ надежду, что общество не станетъ болѣе держать у себя человѣка, который до такой степени не годится для своей должности. Но человѣкъ этдтъ въ дѣйствительности былъ добросовѣстный и полезный сторожъ съ большою семьей и очевидными способностями къ дѣлу.

Наконецъ произнесенъ былъ приговоръ, что человѣка этого звали Фердинандъ Лопецъ, что онъ былъ раздавленъ экстреннымъ поѣздомъ на Лондонско-Сѣверо-Западной желѣзной дорогѣ и что не было никакихъ доказательствъ для объясненія его присутствія на этой линіи. Разумѣется, Вортонъ взялъ адвоката и адвокатъ, старался отклонить приговоръ о самоубійствѣ. Съ приговоромъ присяжные вынесли приглашеніе желѣзнодорожному обществу давать знать объ экстренныхъ поѣздахъ болѣе яснымъ образомъ на станціи Десяти Вѣтвей.

Когда эти извѣстія были сообщены вдовѣ, она уже опасалась многаго. Лопецъ уѣхалъ, намѣреваясь — какъ онъ сказалъ — воротиться къ обѣду. Онъ не вернулся ни къ обѣду, ни на слѣдующее утро, и даже не написалъ. Тутъ Эмилія вспомнила все, что онъ говорилъ и дѣлалъ, какъ онъ поцѣловалъ ее и оставилъ на прощаньѣ проклятіе ея отцу. Она сначала не думала, что онъ лишилъ себя жизни, но полагала, что онъ уѣхалъ, намѣреваясь исчезнуть, какъ случалось иногда исчезать другимъ.

Когда она думала объ этомъ, что-то похожее на любовь вернулось въ ея сердце. Разумѣется, онъ былъ дурной человѣкъ. Даже въ своемъ горѣ, даже страшась за его судьбу, она не могла опровергать этого. Но она дала клятву любить его не только за то, что онъ добръ. Она сдѣлала себя участницею его жизни и не обязана ли оставаться ему вѣрна, хорошій или дурной онъ человѣкъ?

Она умоляла отца и брата отыскать его слѣды — иногда даже почти боялась, что въ этомъ отношеніи не можетъ вполнѣ положиться на нихъ. Потомъ въ обращеніи ихъ она примѣтила сомнѣніе насчетъ участи ея мужа.

— О! папа, если вы думаете что-нибудь, скажите мнѣ ваши мысли, умоляла она его поздно вечеромъ на второй день.

Онъ тогда былъ почти увѣренъ, что человѣкъ, убитый на станціи, былъ Фердинандъ Лопецъ, но увѣренъ не совсѣмъ и не хотѣлъ говорить ей этого. Но на слѣдующее утро онъ вышелъ и, вернувшись домой еще до полудня, разсказалъ дочери все. Въ первыя минуты она не пролила ни одной слезы, но сидѣла неподвижно и безмолвно, не смотря ни на что, перебирая въ мысляхъ исторію своей жизни и несчастіе, которое она навлекла на всѣхъ близкихъ къ ней. Потомъ наконецъ залилась слезами, истерически рыдала, впала въ такія сильныя конвульсіи, что онѣ походили на припадки падучей болѣзни, и наконецъ отъ истощенія лишилась чувствъ къ счастію для себя.

Послѣ этого она была больна нѣсколько недѣль — такъ больна, что отецъ и братъ иногда думали, что она умретъ. По прошествіи шести недѣль она часто стала говорить о своемъ мужѣ, особенно съ отцомъ, и всегда говорила такимъ образомъ, какъ будто она довела его до преждевременной кончины. Въ это время она не допускала отца сказать слово противъ него, даже когда принуждала старика говорить объ этомъ человѣкѣ, поведеніе котораго было такъ гнусно. Это все надѣлала она! Если бы она не вышла за него, несчастія никакого не было бы! Она не говорила, что онъ былъ благороденъ, правдивъ или честенъ, но утверждала, что всѣ бѣдствія, постигшія его, были навлечены ею.

— Душа моя, сказалъ ей отецъ въ одинъ вечеръ: — мы этого не можемъ забыть, но объ этомъ намъ лучше молчать.

— Я всегда буду знать, что значитъ это молчаніе, возразила она.

— Оно никакъ не будетъ значить, что я осуждаю тебя, сказалъ онъ.

— Но я испортила вашу жизнь — и его. Я знаю, что мнѣ не слѣдовало выходить за него, потому что вы мнѣ запрещали. Я знаю, что должна была обращаться съ нимъ съ большей кротостью и послушаніемъ, когда сдѣлалась его женою. Я иногда жалѣю, зачѣмъ я не католичка; я могла бы пойти въ монастырь и похоронить все это между вретищемъ и пепломъ.

— Этого похоронить нельзя, сказалъ отецъ.

— Но по-крайней-мѣрѣ я сама была бы похоронена. Если бы я не была у васъ на глазахъ, вы можетъ быть забыли бы все.

Разъ она заставила Эверета высказаться яснѣе, чѣмъ смѣлъ ея отецъ, и сама употребила выраженія болѣе ясныя.

— Душечка моя, сказалъ ей однажды братъ, когда она старалась представить, что противъ ея мужа были болѣе виноваты, чѣмъ виноватъ онъ самъ: — онъ былъ дурной человѣкъ. Лучше сказать прямо правду.

— А кого можно назвать хорошимъ человѣкомъ? сказала она, приподнимаясь на постели и прямо смотря на брата своими впалыми глазами. — Если вѣрить нашей религіи, то развѣ мы всѣ не дурные люди? Кто опредѣлитъ оттѣнки разницы во злѣ? Онъ не былъ ни пьяница, ни картежникъ. Несмотря ни на что, онъ оставался вѣренъ своей женѣ.

Она, бѣдняжка, разумѣется не знала о той маленькой сценѣ въ маленькой улицѣ близъ Мейфера, когда Лопецъ предлагалъ Лиззи Юстэсъ увезти ее съ собою въ Гватемалу.

— Онъ былъ трудолюбивъ; можетъ быть, его понятія о деньгахъ не сходились съ понятіями твоими или папаши. Чѣмъ же онъ былъ хуже другихъ? Только его недостатки были непріятны вамъ — какъ, можетъ быть, и его добродѣтели.

— Его недостатки, каковы бы они ни были, и навлекли всѣ эти несчастія.

— Онъ имѣлъ бы теперь успѣхъ, если бы не узналъ меня. Но зачѣмъ говорить намъ объ этомъ? Мы не согласимся никогда въ этомъ. И ты, Эверетъ, никогда не поймешь того, что перебывало у меня въ мысляхъ послѣдніе два года.

Было еще два-три лица, старавшихся видѣть ее въ этотъ періодъ, но она избѣгала всѣхъ. Прежде другихъ пришла мистрисъ Роби, которая, какъ ея ближайшая сосѣдка и тетка, почти имѣла право требовать, чтобы ее приняли. Но Эмилія не хотѣла видѣть мистрисъ Роби. Она послала сказать, что она больна. А когда мистрисъ Роби написала ей, она просила отца отвѣтить на записку.

— Лучше оставьте это, сказалъ наконецъ старикъ своей свояченицѣ. — Разумѣется, она помнитъ, что вы познакомили ихъ.

— Не я познакомила ихъ, мистеръ Вортонъ. Сколько разъ мнѣ надо говорить вамъ это? Это Эверетъ привелъ мистера Лопеца сюда.

— Бракъ устроился въ вашемъ домѣ и погубилъ меня и мою дочь. Я не желаю ссориться съ сестрою моей жены, но теперь вамъ лучше не показываться.

Послѣ этого мистрисъ Роби не смѣла ни писать, ни приходить.

Въ это время Артуръ Флечеръ часто видался и съ Эверетомъ, и Вортономъ, но въ домѣ не бывалъ, все только спрашивая, можно ли ему пріѣхать.

— Нѣтъ еще, Артуръ, говорилъ старикъ. — Я увѣренъ, что она думаетъ о васъ какъ о лучшемъ своемъ другѣ, но не можетъ еще видѣть васъ.

— Ей нечего бояться, сказалъ Артуръ. — Мы знали другъ друга дѣтьми, и я теперь буду только такимъ, какимъ былъ тогда.

— Не теперь еще, Артуръ, не теперь, возражалъ адвокатъ.

Пришло письмо, или лучше сказать два письма отъ Мэри Вортонъ, одно къ Вортону, другое къ Эмиліи. Сказать по правдѣ, эти оба письма содержали въ себѣ соединенную мудрость и нѣжность Вортонскаго замка и Лонгбарнса. Какъ только судьба Лопеца сдѣлалась извѣстна въ Гертфордширѣ, состоялся приговоръ, что Эмилія понесла достаточное наказаніе и что ее слѣдуетъ простить. Старая мистрисъ Флечеръ не сейчасъ пришла къ этому убѣжденію, имѣя глубоко вкоренившееся чувство, которое не смѣла выразить даже своему сыну, хотя сообщала шопотомъ своей невѣсткѣ, что Артуръ обезславитъ себя навсегда, если женится на вдовѣ такого человѣка, какъ Фердинандъ Лопецъ. Но когда вопросъ о возвращеніи Эмиліи ихъ семейной милости обсуживался въ лонгбарнскомъ парламентѣ, никто не намекалъ на возможность подобнаго брака. Существовалъ тотъ фактъ, что женщина, которую они всѣ любили, освободилась посредствомъ великой трагедіи отъ мужа, котораго они всѣ осуждали — а также всѣмъ было извѣстно, что бѣдная жертва жестоко страдала въ періодъ своей замужней жизни.

Мистрисъ Флечеръ хмурилась, качала головой и сказала небольшую рѣчь объ обязанностяхъ женщинъ и о гибельныхъ послѣдствіяхъ, которыя влечетъ за собою пренебреженіе этими обязанностями. Съ старухою сидѣли тогда Джонъ Флечеръ и его жена, сер-Элоредъ, леди Вортонъ и Мэри Вортонъ. Артура не было, да и разсужденіе объ этомъ не могло бы происходить въ его присутствіи.

— Я могу только сказать, возразилъ Джонъ, вставая и не глядя на мать: — что когда бы она ни вздумала пріѣхать въ Лонгбарнсъ, она всегда будетъ здѣсь радушно принята, и надѣюсь, что сер-Элоредъ то же скажетъ о Вортонскомъ замкѣ.

Джонъ Флечеръ былъ королемъ въ той странѣ, и мистрисъ Флечеръ, покачивая головой, должна была уступить королю Джону. Результатомъ всего этого были письма Мэри Вортонъ. Въ письмѣ къ Вортону она спрашивала, не лучше ли ея кузинѣ перемѣнить мѣсто и тотчасъ пріѣхать въ деревню. Пусть она проведетъ мѣсяцъ въ Вортонѣ, а потомъ поѣдетъ въ Лонгбарнсъ. Она можетъ быть увѣрена, что ни тутъ, ни тамъ гостей не будетъ. Въ іюнѣ Флечеры поѣдутъ въ Лондонъ на недѣлю и тогда Эмилія можетъ вернуться въ Вортонскій замокъ. Письмо было длинное и Мэри приводила много доводовъ, почему бѣдной страдалицѣ лучше быть въ деревнѣ, чѣмъ въ городѣ. Письмо къ Эмиліи было короче, но исполнено дружеской любви.

«Пріѣзжайте, пріѣзжайте, пріѣзжайте. Вы знаете, какъ мы всѣ любимъ васъ. Пусть все будетъ по прежнему. Вы всегда любили деревню. Я посвящу все время на то, чтобы утѣшить васъ.»

Но Эмилія не могла еще принимать преданность даже отъ своей кузины Мэри. Несмотря на все, несмотря на то, что всегда защищала мужа, потому что онъ умеръ, она знала, что обезславила Вортоновъ, навлекла тяжелое горе на Флечеровъ, и гордость не позволяла ей такъ скоро получить прощеніе.

Тутъ она получила еще знакъ дружескаго вниманія, откуда вовсе его не ожидала. Къ ней написала герцогиня Омніумъ. Хотя герцогиня послѣднее время значительно воздерживалась вслѣдствіе душевнаго настроенія ея мужа и своихъ политическихъ и общественныхъ ошибокъ, все-таки время отъ времени она возобновляла усилія скрѣпить коалицію обѣдами, балами, пирушками въ саду и стараніемъ привлечь къ себѣ признательность и обожаніе молодыхъ парламентскихъ членовъ. Выполняя свои планы, она послѣднее время осыпала вѣжливостями Артура Флечера, котораго охотно принималъ даже герцогъ, какъ депутата отъ Сильвербриджа.

Съ Артуромъ герцогиня разсуждала, безъ сомнѣнія, о поведеніи Лопеца на выборахъ и очень громко порицала его. Отъ Артура узнала она также о горестяхъ Эмиліи Лопецъ. Артуръ очень желалъ, чтобы герцогиня, принимавшая въ своемъ домѣ ихъ обоихъ, сдѣлала различіе между мужемъ и женою. Потомъ наступила трагедія, которой извѣстное поведеніе этого человѣка придало еще большій интересъ. Думали, что Лопецъ лишилъ себя жизни отъ безславія, которое навлекло на него сильвербриджское дѣло. А въ этомъ сильвербриджскомъ дѣлѣ герцогиня за многое должна была отвѣчать.

Она подождала два мѣсяца, а потомъ, въ началѣ мая, послала вдовѣ очень ласковое письмо. Герцогиня съ величайшимъ огорченіемъ услыхала объ этомъ печальномъ происшествіи. Она надѣялась, что мистрисъ Лопецъ позволитъ ей воспользоваться короткимъ знакомствомъ, чтобы выразить свое искреннее сочувствіе. Она не осмѣливается еще пріѣхать, но надѣется, что скоро ей можно будетъ явиться на Манчестерскій скверъ.

Это письмо тронуло бѣдную женщину, къ которой было написано, не потому, чтобы она заботилась о знакомствѣ съ герцогиней Омніумъ, но потому, что этотъ знакъ вниманія показался ей какъ бы оправданіемъ или по-крайней-мѣрѣ прощеніемъ ея мужа. Его вина въ сильвербриджскихъ выборахъ — вина, за которую ея отецъ такъ громко поносилъ его до того, какъ несчастный лишилъ себя жизни — относилась главное къ герцогу Омніуму. А теперь герцогиня сама какъ будто выражала, что все забыто и прощено. Когда она показала это письмо своему отцу и спросила его, что ей отвѣтить на это, онъ только покачалъ головою.

— Это было сдѣлано съ добрымъ намѣреніемъ, папа.

— Да, я думаю. Но есть люди, которые не имѣютъ права оказывать мнѣ доброту. Если человѣкъ остановитъ меня на улицѣ и предложитъ полкроны, это тоже можетъ означать доброту, но я не нуждаюсь въ полкронѣ этого человѣка.

— Я не нахожу, чтобы это было то же самое, папа. Здѣсь есть причина.

— Можетъ быть, душа моя, но я ее не вижу.

Эмилія очень покраснѣла, но даже отцу не хотѣла объяснить своихъ мыслей.

— Я думаю отвѣчать.

— Конечно, отвѣчай. Свидѣтельствуй свое почтеніе герцогинѣ и поблагодари за участіе.

— Но она пишетъ, что пріѣдетъ ко мнѣ.

— Я не сталъ бы упоминать объ этомъ.

— Очень хорошо, папа. Если вы такъ думаете, я разумѣется упоминать не стану. Можетъ быть, было бы дѣйствительно неудобно, если бы она пріѣхала.

На слѣдующій день она написала письмо, не такое холодное, какъ предлагалъ ей отецъ, но все -таки ничего не сказала объ обѣщанномъ посѣщеніи. Она писала, что очень признательна герцогинѣ за доброе воспоминаніе. Герцогиня, можетъ быть, пойметъ, что теперь горе свыше ея силъ.

Былъ еще знакъ участія даже удивительнѣе того, которое показала герцогиня. Читатель, можетъ быть, вспомнитъ, что Фердинандъ Лопецъ и леди Юстэсъ разстались не въ весьма пріятныхъ отношеніяхъ. Когда онъ предложилъ посвятить ей всю жизнь и увезти ее въ Гватемалу, она просто отвѣчала ему, что онъ сумасшедшій. Онъ выбѣжалъ изъ ея дома и уже не видалъ болѣе Лиззи Юстэсъ. Она не очень много думала объ этомъ. Если бы онъ вернулся къ ней на слѣдующій день съ какимъ-нибудь искусительнымъ предложеніемъ нажить деньги, она выслушала бы его, а если бы онъ сталъ просить прощенія за то, что случилось въ послѣднее свиданіе, она просто расхохоталась бы. Она такъ же мало обидѣлась, какъ еслибы онъ сталъ просить у нея половину ея состоянія вмѣсто ея особы и чести. Но онъ убѣжалъ и не показывался болѣе въ маленькой улицѣ близъ Мейфера. Потомъ она узнала о его смерти, сначала прочитавъ очень горячую статью, написанную самимъ Квинтусомъ Слайдомъ. Она немедленно заинтересовалась этимъ происшествіемъ и интересъ еще увеличивался отъ того обстоятельства, что этотъ человѣкъ нѣсколько недѣль тому назадъ увѣрялъ ее въ своей любви. Она, можетъ быть, имѣла право думать, что она причиною этой катастрофы. Дѣйствительно, въ нѣкоторомъ отношеніи она была причиною, потому что онъ навѣрно не лишилъ бы себя жизни, если бы она согласилась ѣхать съ нимъ въ Гватемалу. И она знала его жену и называла ее неинтересной и неряхой. Но все-таки онѣ бывали вмѣстѣ не разъ. Она выразила въ письмѣ къ Эмиліи свое огорченіе и надѣялась, что ей позволятъ навѣстить. Никого не уважала она такъ искренно, какъ своего покойнаго друга мистера Фердинанда Лопеца. На это письмо отвѣчалъ самъ Вортонъ:

"Милостивая государыня,

"Моя дочь такъ больна, что не видитъ даже своихъ собственныхъ друзей.

"Имѣю честь быть, милостивая государыня, вашимъ покорнѣйшимъ слугою.

"Эбель Вортонъ."

Послѣ этого жизнь проходила очень спокойно на Манчестерскомъ скверѣ впродолженіи нѣсколькихъ недѣль. Постепенно къ мистрисъ Лопецъ возвратилась способность заниматься обязанностями жизни. Постепенно начала она интересоваться занятіями брата, удобствами отца, и домъ принялъ свой прежній видъ, какъ было до этихъ страшныхъ двухъ лѣтъ, которыя испортили и чуть не уничтожили навсегда счастіе Вортоновъ и Флечеровъ посредствомъ вмѣшательства Фердинанда Лопеца. Но мистрисъ Лопецъ ни на минуту не забывала, что бѣду сдѣлала она и что черная туча была вызвана только ея упрямствомъ и самоволіемъ. Хотя она еще защищала своего мужа, если нападали на него, но тѣмъ не менѣе чувствовала, что виновата была она, хотя наказаніе постигло ихъ всѣхъ.

Глава LXII.
Финіасъ Финнъ читаетъ книгу.

Волненіе, возбужденное смертью Лопеца, не ограничилось Манчестерскимъ скверомъ, но распространилось по всему Лондону и даже по провинціи. Когда эта катастрофа сдѣлалась предметомъ общихъ разговоровъ, многіе узнали, что сильвербриджское дѣло имѣло въ сущности мало отношенія къ этому. Человѣкъ этотъ убилъ себя, какъ дѣлали это многіе и до него, потому что прожилъ всѣ свои деньги и не имѣлъ возможности существовать. Но для свѣта вообще безславіе, навлеченное на него объясненіемъ въ Парламентѣ, было причиною его самоубійства, и не мало было такихъ, которые выражали сочувствіе къ человѣку, который могъ такъ сильно чувствовать послѣдствія своихъ дурныхъ поступковъ. Конечно, онъ поступилъ дурно, прося у герцога денегъ, но просьбу эту пожалуй еще можно оправдать. Безспорно, говорили эти заступники, что герцогъ и герцогиня дурно поступили съ нимъ. Безъ сомнѣнія, Финіасъ Финнъ, котораго теперь нѣкоторые оппоненты называли приверженцемъ герцога, умѣлъ сочинить исторію въ пользу герцога. Но всѣ знали, какъ слѣдуетъ принимать министерскія объясненія и сколько въ нихъ истины. Коалиція была очень сильна и даже вопросъ въ Палатѣ, который долженъ бы быть враждебенъ, былъ предложенъ въ дружескомъ духѣ. Была партія, которая говорила и писала о Фердинандѣ Лопецѣ какъ о мученикѣ.

Разумѣется, Квинтусъ Слайдъ стоялъ впереди этихъ обвинителей. Онъ, можно сказать, предводительствовалъ маленькою арміею, которая выбрала это дѣло предлогомъ для нападокъ на министерство. Слайдъ особенно былъ враждебенъ первому министру, но не менѣе горячимъ врагомъ былъ онъ и Финіаса Финна. Противъ Финіаса Финна онъ имѣлъ старую злобу, не охлажденную временемъ. Онъ писалъ горячо, разсуждая о смерти несчастнаго сильвербриджскаго кандидата и раздавливая своихъ враговъ однимъ сжатіемъ своего журнальнаго кулака.

Финіасъ, конечно, выразился очень сурово о Лопецѣ, хотя не назвалъ его по имени. Онъ поздравлялъ Палату, что она не была заражена присутствіемъ такого низкаго человѣка, и сказалъ, что не станетъ клеймить низость просьбы, сдѣланной Лопецомъ. Если бы Лопецъ остался живъ, никто не осмѣлился бы сказать, что эти слова были слишкомъ строгимъ наказаніемъ. Но смерть омываетъ много проступковъ, а смерть, нанесенная угрызеніемъ, омываетъ до-бѣла черноту. Такимъ образомъ тяжелое оружіе было направлено въ Финіаса Финна, но ничье не было такъ тяжело, какъ оружіе Квинтуса Слайда. Не долженъ ли этотъ ирландскій рыцарь, съ такой готовностью преломляющій копье въ защиту перваго министра, спрашивалъ Слайдъ, вспомнить прошлыя событія своей довольно странной жизни? Не былъ ли онъ также бѣденъ и доведенъ бѣдностью до довольно сомнительныхъ поступковъ? Не выпрашивалъ ли онъ самымъ униженнымъ образомъ себѣ мѣста, а чѣмъ такія мѣста были безславнѣе просьбы о деньгахъ, понапрасно истраченныхъ по наущенію великаго Креза, который, когда къ нему обратились съ этой просьбой, тотчасъ призналъ необходимость исполнить ее? Не могъ ли мистеръ Финнъ вспомнить, что жизнь его самого находилась въ опасности передъ британскими присяжными, и что хотя онъ былъ оправданъ въ преступленіи, приписанномъ ему, во время этого процесса оказались такія обстоятельства противъ него, которыя если не были преступны, то во всякомъ случаѣ безславны? Не могъ ли онъ пожалѣть политическаго авантюриста, который въ своихъ стремленіяхъ къ публичной жизни не выказалъ той жадности, которая отличала Финіаса Финна во всѣхъ дѣйствіяхъ его жизни? Относительно же перваго министра «мы» — какъ Квинтусъ Слайдъ всегда выражался о себѣ: — «мы не желаемъ увеличивать страданія, которое должна была возбудить въ немъ участь мистера Лопеца. Онъ довелъ этого несчастнаго до смерти въ отмщеніе за ничтожную сумму, которую долженъ былъ заплатить ему. Можетъ быть, порицать слѣдуетъ не столько перваго министра, сколько его жену. Имя ея свѣтлости, произнесенное въ Парламентѣ, спасло бы герцога во всякомъ случаѣ такъ же дѣйствительно, какъ и услуги его слуги, Финіаса Финна, и спасло бы, не доводя бѣднаго Фердинанда Лопеца до безумнаго поступка. Но вмѣсто этого онъ допустилъ своего слугу упоминать о какихъ-то таинственныхъ агентахъ, что мы имѣемъ право назвать неправдою, и обвинить тѣхъ, кто менѣе всего былъ виноватъ. Мы всѣ знаемъ результатъ. Онъ оказался въ тѣхъ окровавленныхъ останкахъ бѣднаго человѣческаго существа, которыми была обрызгана станція Десяти Вѣтвей.» Разумѣется, эта статья произвела значительный эфектъ. Тотчасъ сдѣлалось очевидно, что газету можно было привлечь къ суду за клевету со стороны Финіаса Финна, если не герцога.

Но было также очевидно, что Квинтусъ Слайдъ долженъ былъ знать это очень хорошо, когда писалъ эту статью. Такое привлеченіе къ суду, даже успѣшное, могло принести наказанному болѣе пользы, чѣмъ вреда. Денежное наказаніе вознаградилось бы съ избыткомъ гласностью, которую газетѣ придалъ бы судъ. Слайдъ, конечно, разсчитывалъ на то, что возбудитъ общественное чувство однимъ тѣмъ обстоятельствомъ, что нападалъ на перваго министра и герцога. Если бы онъ могъ убѣдить всѣхъ лондонскихъ трактирщиковъ подписываться на его газету ради его патріотическаго и смѣлаго поведенія, его газета разбогатѣла бы. Нѣтъ торговли выгоднѣе торговли мученичествомъ, если только мнимый мученикъ знаетъ, какъ далеко онъ можетъ зайти и въ какомъ отношеніи. Все это Квинтусъ Слайдъ, вѣроятно, сообразилъ хорошо.

Финіасъ Финнъ зналъ, что его врагъ сообразилъ также свойство тѣхъ предметовъ, за которые онъ будетъ имѣть право привлечь его къ суду, если дѣло дойдетъ до суда. На прежнюю жизнь Финна были сдѣланы намеки, и очень сильные. И хотя въ прошлыхъ обстоятельствахъ его жизни не было ничего такого, что заставляло бы его стыдиться, ничего такого, что по его мнѣнію навлекало бы на него презрѣніе хорошихъ людей, если бы они могли узнать въ точности всѣ подробности — Финіасъ зналъ хорошо, что до такой точности трудно было достигнуть. А неточность пользы ему не принесетъ. Притомъ, была еще причина противъ гласности даже еще сильнѣе этого. Принесетъ или не принесетъ пользу гласность прошлыхъ обстоятельствъ, она конечно не могла принести пользы другимъ. Въ нашихъ прежнихъ разсказахъ о Финіасѣ Финнѣ можно найти причину для этого убѣжденія съ его стороны. Никому это не было извѣстно лучше Квинтуса Слайда, и вотъ почему Квинтусъ Слайдъ могъ осмѣлиться бросить вызовъ даже суду.

Но многіе говорили Финіасу, что онъ долженъ обратиться въ судъ. И болѣе всѣхъ убѣждалъ его старый другъ, лордъ Чильтернъ, искренно любившій Финіаса, любившій также правду и не выносившій мысли, что такой негодяй останется не наказанъ.

Охота кончилась и лордъ Чильтернъ, начальникъ Брекской охоты, устремился въ Лондонъ, имѣя въ предметѣ и это обстоятельство, кромѣ многихъ другихъ. Онъ долженъ былъ видѣться съ своимъ сѣдельникомъ и пригрозить ему на счетъ одного небольшого обстоятельства, касавшагося спины его лошадей. Пріятелю въ Шотландію надо было отослать свору собакъ. Надо присутствовать въ комитетѣ начальниковъ охоты по вопросу о нейтральной чащѣ. Но желаніе наказать Слайда было такъ же сильно въ его негодующей душѣ, какъ и эти другіе предметы, относившіеся къ его профессіи.

— Финіасъ, сказалъ онъ: — вы обязаны это сдѣлать. Если вы позволите такому человѣку говорить о васъ такія вещи, тогда, ей-Богу, всякій можетъ говорить все о всякомъ.

Финіасъ не могъ объяснить лорду Чильтерну, почему не желаетъ доводить дѣло до суда. Тутъ могла быть замѣшана одна дама — сестра лорда Чильтерна.

— Я, конечно, не стану съ нимъ судиться, сказалъ Финіасъ.

— А почему?

— Потому что онъ желаетъ довести меня до этого. Я попаду въ яму, которую онъ роетъ для меня.

— Онъ не можетъ вамъ повредить. Чего вы боитесь? Ruat coelum… {Пусть упадутъ небеса, но да свершится правосудіе.}

— Въ этихъ небесахъ, которыя вы желаете обрушить на насъ, Чильтернъ, живутъ ангелы, которые не заслужили бы ничего кромѣ похвалы, если бы ихъ сердца, желанія и всѣ поступки могли быть извѣстны, но крылья которыхъ запачкались бы грязью, если этотъ человѣкъ будетъ имѣть возможность представить свидѣтелей въ судъ. Назовутъ мою жену; почему я знаю, можетъ быть и вашу.

— Ужь извините, въ этомъ онъ ошибется.

— Сторонитесь отъ трубочиста, когда встрѣчаете его, Чильтернъ. А если онъ наткнется на васъ, тогда вспомните, что одно изъ неизбѣжныхъ неудобствъ чистаго бѣлья состоитъ въ томъ, что оно можетъ пачкаться.

— Чортъ меня возьми, если я позволилъ бы ему отдѣлаться такъ дешево.

— Да, вы позволили бы. Если бы вы видѣли ясно, что выиграете и что проиграете, вы не связывались бы съ нимъ.

Жена Финіаса сначала думала, что слѣдуетъ обратиться въ судъ, но ее легче было убѣдить чѣмъ лорда Чильтерна.

— Я не подумала, сказала она: — о бѣдной леди Лорѣ. Но не ужасно ли, что человѣкъ можетъ поступить такимъ образомъ и остаться безъ наказанія?

Въ отвѣтъ на это Финіасъ только пожалъ плечами.

Но болѣе сильное побужденіе явилось къ нему изъ другого источника. Самъ онъ, сказать по правдѣ, не очень страдалъ отъ того, что говорилось въ «Знамени». Онъ привыкъ къ «Знамени» и находилъ, что положеніе его въ жизни нисколько не измѣнялось отъ проклятій, которыми осыпали его на столбцахъ этой газеты. Его положеніе въ публичной жизни нисколько не сдѣлалось слабѣе отъ этого. Его друзья не отстали отъ него. Любившіе его не стали любить меньше. Такъ бывало съ нимъ не всегда, но теперь наконецъ онъ укрѣпился противъ Квинтуса Слайда. Но бѣдный герцогъ вовсе не былъ такъ крѣпокъ. Это нападеніе на него, этотъ доносъ на его жестокость, это увѣреніе, что онъ причина смерти Фердинанда Лопеца, были очень для него прискорбны. Не потому чтобы онъ дѣйствительно чувствовалъ себя виновнымъ въ смерти этого человѣка, но зачѣмъ говорили, что онъ виновенъ? Безполезно было указывать, что другія газеты достаточно оправдали его поступокъ въ этомъ отношеніи, что уже вся публика знала, что Лопецъ получилъ плату за издержки по выборамъ отъ Вортона, прежде чѣмъ обратился къ герцогу, и что, слѣдовательно, недобросовѣстность этого человѣка была явною для всѣхъ. Также безполезно было объяснять ему, что послѣдній поступокъ этого человѣка вовсе не былъ возбужденъ тѣмъ, что говорилось въ Парламентѣ, а былъ результатомъ постоянныхъ неудачъ и окончательнаго раззоренія. Онъ терзался, сердился и былъ очень несчастливъ — и наконецъ выразилъ свое мнѣніе обратиться къ закону, чтобы наказать «Знамя». Наконецъ уже узнали по приговору самого сер-Грегори Грогрэма, генерал-атторнея, что жалоба въ судъ должна быть подана не отъ перваго министра, а отъ Финіаса Финна. Сер-Тимоти Бисваксъ сомнѣвался, но всѣ члены коалиціи понимали, что сер-Тимоти Бисваксъ всегда сомнѣвался въ томъ, что говорилъ сер-Грегори Грогрэмъ.

— Герцогъ думаетъ, что надо сдѣлать что-нибудь, сказалъ Уорбёртонъ, секретарь герцога, Финіасу Финну.

— Надѣюсь, не мнѣ, отвѣчалъ Финіасъ.

— Никто другой не можетъ сдѣлать этого. То-есть, это должно быть сдѣлано отъ вашего имени. Разумѣется, издержки всѣ падутъ на министерство.

— Мнѣ очень жаль, что герцогъ такъ думаетъ.

— И я не вижу, чтобы это могло вамъ повредить.

— Мнѣ очень жаль, что герцогъ это думаетъ, повторилъ Финіасъ: — потому что ничего нельзя сдѣлать отъ моего имени. Я пришелъ къ этому убѣжденію. Я нахожу, что герцогъ напрасно желаетъ этого, и убѣжденъ, что если мы обратимся къ суду, то только исполнимъ желаніе этого негодяя Квинтуса Слайда. Я давно знаю мистера Квинтуса Слайда и твердо рѣшился никогда не плясать по его дудкѣ. Вы можете сказать герцогу, что есть еще другія причины. Этотъ человѣкъ упоминалъ о моей прошлой жизни и для оправданія этихъ замѣчаній онъ долженъ будетъ публично упомянуть объ обстоятельствахъ, исторіяхъ, а можетъ быть и лицахъ, такимъ образомъ, которымъ я лично пренебрегъ бы, но ради другихъ я не обязанъ этого допускать. Вы объясните все это герцогу.

— Я боюсь, что герцогъ будетъ настаивать на этомъ.

— Тогда я долженъ выразить мое величайшее сожалѣніе, что не могу исполнить желаніе герцога. Едва ли нужно мнѣ говорить, что у герцога нѣтъ товарища болѣе преданнаго его интересамъ, чѣмъ я. Если бы онъ пожелалъ, чтобы я перемѣнилъ мое мѣсто или оставилъ его, или взялъ на себя политическую обязанность, согласную съ моими способностями, я всегда былъ бы готовъ исполнить его желаніе. Но это дѣло касается другихъ и я не могу подчиниться его мнѣнію.

Секретарь принялъ очень серіозный видъ и просто сказалъ, что онъ употребитъ всѣ силы, чтобы объяснить эти возраженія его свѣтлости.

Финіасъ былъ совершенно убѣжденъ, что герцогу будетъ непріятенъ его отказъ. Онъ очень удивился холодности министра послѣ рѣчи въ Парламентѣ и говорилъ объ этомъ съ своею женой.

— Ты знаешь его не такъ хорошо, какъ я, сказала она.

— Это правда. Ты должна знать его очень коротко, а я имѣлъ съ нимъ мало личныхъ сношеній. Но въ такую минуту человѣкъ, кажется, могъ выказать дружелюбіе.

— Это не была минута для его дружелюбія. Герцогиня говоритъ, что если желаешь добиться отъ него искренней улыбки, то надо говорить съ нимъ о пробковыхъ подошвахъ. Я понимаю, что она хочетъ сказать. Онъ любитъ простоту, но не умѣетъ показать людямъ, что онъ любитъ это. Леди Розина разузнала это случайно.

— Не думай, чтобы я хоть сколько-нибудь обижался, сказалъ Финіасъ.

Теперь онъ опять заговорилъ съ своею женой въ томъ же духѣ.

— Уорбёртонъ думаетъ, что онъ обидится, а Уорбёртонъ, кажется, долженъ знать его мысли.

— Я не вижу, почему. Я давно стараюсь разгадать его и все-таки нахожу это очень труднымъ. Леди Гленъ трудится надъ этимъ пятнадцатъ лѣтъ и иногда признается, что не все еще могла разобрать. Мнѣ кажется, что мистеръ Уорбёртонъ боится его и воображаетъ, что всѣ должны преклоняться предъ нимъ. А это вѣрно, что герцогъ не хочетъ, чтобы предъ нимъ преклонялись. Онъ ненавидитъ всякое преклоненіе.

— Я не думаю, чтобы онъ любилъ тѣхъ, кто идетъ ему наперекоръ.

— Онъ не любитъ не сопротивленіе, а причину, которая возбуждаетъ его въ душѣ человѣка. Когда сер-Орландо шелъ ему наперекоръ и онъ думалъ, что сопротивленіе сер-Орланда основано на зависти, тогда онъ презиралъ сер-Орланда. Но если бы онъ думалъ, что сер-Орландо по убѣжденію отстаиваетъ новые корабли, онъ былъ бы способенъ прижать сер-Орланда къ сердцу, хотя, можетъ быть, былъ бы принужденъ итти наперекоръ кораблямъ сер-Орланда въ Кабинетѣ.

— Онъ для тебя Баярдъ, сказалъ Финіасъ, смѣясь.

— Скорѣе дон-Кихотъ, который для меня лучше Баярда. Я скажу тебѣ, Финіасъ, почему онъ лучше всѣхъ рыцарей, о которыхъ мнѣ случалось читать. Онъ человѣкъ совершенно безхитростный и вполнѣ преданъ своей странѣ. Не ссорься съ нимъ, если только это зависитъ отъ тебя.

Финіасъ не имѣлъ ни малѣйшаго желанія ссориться съ своимъ начальникомъ, но считалъ вѣроятнымъ, что начальникъ самъ поссорится съ нимъ. Онъ не могъ не знать, какъ членъ Кабинета, какъ товарищъ другихъ министровъ, которые лелѣяли перваго министра, а главное какъ мужъ своей жены, которая постоянно жила съ женою перваго министра, что герцогъ былъ задѣтъ за живое обвиненіемъ, будто онъ былъ причиною смерти Фердинанда Лопеца. Первый министръ защищалъ себя въ Палатѣ противъ перваго обвиненія посредствомъ Финіаса Финна, а теперь требовалъ, чтобы Финіасъ Финнъ защищалъ его отъ другого обвиненія и другимъ образомъ. Отъ этого онъ долженъ былъ отказаться. Но секретарь министра принялъ очень серіозный видъ и оставилъ Финіаса подъ тѣмъ впечатлѣніемъ, что герцогъ очень разсердится, если не обидится. Уже распространилось мнѣніе, что герцогъ не хочетъ имѣть въ числѣ своихъ друзей людей лично непріятныхъ для него. Хотя онъ вовсе не былъ министромъ твердымъ относительно политическихъ дѣлъ или преобладанія своей партіи, а все-таки его боялись. Онъ не сталъ бы требовать отъ нихъ отставки, а если бы обидѣлся, самъ вышелъ бы въ отставку. Сер-Орландо Дротъ возмутился — и потерпѣлъ неудачу. Финіасъ рѣшилъ, что если на него будутъ хмуриться, то онъ выйдетъ въ отставку, но ни за что не будетъ преслѣдовать судомъ «Знамя».

Прошла недѣля послѣ свиданія съ Уорбертономъ, прежде чѣмъ Финіасу случилось остаться наединѣ съ первымъ министромъ. Это случилось въ домѣ на Карльтонской Террасѣ, гдѣ Финіасъ часто бывалъ, и не могъ бы прекратить свои посѣщенія незамѣтнымъ образомъ, потому что его жена проводила тамъ половину своего времени. Для него было очевидно, что самъ герцогъ искалъ этого случая.

— Мистеръ Финнъ, сказалъ герцогъ: — мнѣ хотѣлось бы перемолвить съ вами слова два.

— Сдѣлайте одолженіе, отвѣчалъ Финіасъ.

— Уорбертонъ говорилъ вамъ объ этой… этой газетѣ?

— Говорилъ, герцогъ. Онъ думаетъ, что ее слѣдуетъ преслѣдовать судомъ за клевету.

— Я самъ тоже думаю. Статья была прескверная, знаете.

— Да, не хорошая. Я давно знаю «Знамя»; оно всегда печатаетъ такія статьи.

— Должно быть, должно быть. Статья не хорошая, очень не хорошая. Не грустно ли, что можетъ существовать подобная недобросовѣстность и что этого ничѣмъ остановить нельзя?

— Уорбертонъ говорилъ, что вы не желаете преслѣдовать отъ вашего имени.

— На это есть причины, герцогъ.

— Безъ сомнѣнія, безъ сомнѣнія. Ну, тогда нечего и говорить. А я, признаюсь, думалъ, что этого человѣка слѣдовало бы наказать. Я не часто бываю мстителенъ, но думаю, что его слѣдовало бы наказать. Однако, кажется, это невозможно.

— Я не вижу, какимъ способомъ.

— Хорошо, хорошо. Конечно, вы сами лучше можете судить. Не хочется ли вамъ ѣхать въ деревню, мистеръ Финнъ?

— Пока еще нѣтъ, отвѣтилъ Финіасъ съ удивленіемъ. — Теперь только іюнь и у насъ остается еще два мѣсяца. Какая польза теперь желать?

— Еще два мѣсяца, повторилъ герцогъ. — Да, конечно, два мѣсяца. Но даже и два мѣсяца пройдутъ. Мы поѣдемъ въ Мачингъ тихо — очень тихо — когда наступитъ время. Вы должны обѣщать, что поѣдете съ нами. Я требую положительнаго обѣщанія, мистеръ Финнъ.

Финіасъ обѣщалъ и подумалъ, что ему удалось прочесть одну изъ трудныхъ страницъ этой книги.

Глава LXIII.
Герцогиня и ея другъ.

Но герцогъ, хотя былъ слишкомъ великодушенъ, чтобы сердиться на Финіаса Финна, потому что Финіасъ Финнъ не раздѣлялъ его взглядовъ на жалобу въ судъ, тѣмъ не менѣе мучился и раздражался статьями въ газетахъ, такъ что при немъ не смѣли произносить имени Лопеца. Даже его жена воздерживалась и страшилась, и въ глубинѣ сердца даже желала того уединенія, о которомъ онъ иногда упоминалъ какъ о далекомъ раю, котораго никогда не будетъ въ состояніи достигнуть. У него начало появляться утомленное выраженіе старческаго лица. Его рѣдкіе волосы стали сѣдѣть, а длинныя, худыя щеки сдѣлались еще длиннѣе и худощавѣе. Что онъ дѣлалъ, когда сидѣлъ одинъ въ своемъ кабинетѣ, дома или въ Казначействѣ, жена его не знала совсѣмъ и начала думать, что горе его происходитъ отъ того, что ему не позволяютъ дѣлать ничего. Никакой особенный предметъ не шевелилъ его энергіи и не заставлялъ его входить съ нею въ объясненія, скучныя и непонятныя для нея, но очевидно восхищавшія его. Уже не было теперь упоительныхъ часовъ, проведенныхъ въ разсужденіяхъ о таблицѣ умноженія. И она не могла не замѣтить, что старый герцогъ теперь говорилъ съ нею на такъ часто о политическомъ положеніи ея мужа, какъ прежде. Въ первые полтора года настоящаго министерства герцогъ Сент-Бёнгэй постоянно подавалъ совѣты герцогинѣ Омніумъ и всегда, даже въ затруднительныхъ обстоятельствахъ, былъ веселъ и исполненъ надеждъ. Онъ еще часто бывалъ въ домѣ герцога, но съ герцогинею видался рѣдко. А когда видался съ нею, то избѣгалъ намековъ на политическіе успѣхи и неудачи коалиціи. И даже ея собственные союзники сохраняли съ нею необыкновенную сдержанность. Баррингтонъ Ирль рѣдко сообщалъ ей новости. Рэтлеръ никогда не говорилъ съ нею слова. Уорбёртонъ, всегда скрытный, теперь превратился въ статую. Даже Финіасъ Финнъ сдѣлался какой-то торжественный, молчаливый, несообщительный.

— Слыхали вы, кто теперь первый министръ? сказала герцогиня однажды мистрисъ Финнъ.

— Развѣ есть перемѣна?

— Я полагаю. Все такъ стихло, что я никакъ не могу себѣ представить, чтобы Плантадженетъ находился теперь въ министерствѣ. Извѣстно вамъ, что кто дѣлаетъ?

— Все идетъ гладко, кажется.

— Я терпѣть не могу гладкости. Она всегда обѣщаетъ вѣроломство и опасности. Я увѣрена, что скоро будетъ взрывъ. Этимъ пахнетъ въ воздухѣ. Вы не дрожите за вашего мужа?

— Зачѣмъ мнѣ дрожать? Ему пріятно служить, потому что у него такимъ образомъ есть дѣло, по празднымъ человѣкомъ онъ не будетъ никогда. Пока у него есть мѣсто въ Парламентѣ, я буду довольна.

— Все-таки быть первымъ министромъ что-нибудь да значитъ и этого факта уничтожить не могутъ, сказала герцогиня, опять обращая разговоръ на мужа. — Мнѣ иногда представляется, что обаяніе власти овладѣваетъ имъ.

— Герцогомъ?

— Да. Онъ все говоритъ о томъ, съ какимъ удовольствіемъ отказался бы отъ службы. Онъ постоянно выставляетъ себя Цинцинатомъ, возвращающимся къ своему плугу. Но я боюсь, не начинаетъ ли онъ чувствовать, что всякій интересъ исчезнетъ изъ его жизни, если онъ перестанетъ быть первымъ лицомъ въ странѣ. Онъ этого не говоритъ, но когда я назову того или другого изъ тѣхъ, кто можетъ сдѣлаться его преемникомъ, въ немъ проглядываетъ нервозность, пугающая меня. И мнѣ кажется, онъ становится тираномъ съ своими подчиненными. Намедни онъ говорилъ о лордѣ Друммондѣ съ такимъ азартомъ, какъ будто собирался его высѣчь. Этого отъ Плантадженета ожидать было нельзя.

— Тяжесть въ душѣ дѣлаетъ его раздражительнымъ.

— Или тяжесть, или отсутствіе тяжести. Будь у него дѣйствительно много дѣла, онъ не имѣлъ бы времени думать такъ много объ этомъ несчастномъ самоубійцѣ. Такая чувствительность просто болѣзнь. Такимъ образомъ никогда нельзя наказать ни одного проступка, если провинившійся можетъ отмстить за это, отправившись на тотъ свѣтъ. Иногда и я вижу, какъ онъ дрожитъ, и знаю, что въ это время онъ думаетъ о Лопецѣ.

— Я могу все это понять, леди Гленъ.

— Но этого не должно быть, хотя вы и можете это понять. Я прозакладую вамъ гинею, что сер-Тимоти Бисваксъ выйдетъ въ отставку въ началѣ слѣдующей сессіи.

— Я нисколько не противъ этого. Но почему же именно онъ?

— Онъ намедни назвалъ Лопеца при Плантадженетѣ. Я слышала сама. У Плантадженета вытянулось лицо, точно будто онъ вздумалъ наложить на всѣхъ молчаніе на цѣлыя шесть недѣль. Но сер-Тимоти — громкія мѣдныя цимбалы, которыхъ ничто не можетъ заставить умолкнуть. Онъ продолжалъ утверждать своимъ громкимъ голосомъ, что смерть Лопеца была освобожденіемъ отъ дрянного человѣка, Плантадженетъ отвернулся, вышелъ и заперся въ своей комнатѣ. Онъ не говорилъ себѣ, что заставитъ сер-Тимоти выйти въ отставку, потому что мысли его не настроены на это, но вы увидите, что сер-Тимоти долженъ будетъ выйти.

— Вотъ это по-крайней-мѣрѣ будетъ освобожденіемъ отъ дрянного человѣка, сказала мистрисъ Финнъ, которая не любила сер-Тимоти Бисвакса.

Вскорѣ послѣ этого герцогиня рѣшилась разспросить герцога Сент-Бёнгэя о настоящемъ положеніи дѣлъ. Это было въ концѣ іюня и почти прошелъ уже одинъ изъ тѣхъ длинныхъ и скучныхъ мѣсяцевъ, о которыхъ герцогъ говорилъ съ такимъ чувствомъ, когда просилъ Финіаса Финна въ Мачингъ. Съ разныхъ сторонъ увѣряли, что сессія будетъ короткая. Подобныя надежды гораздо чаще случаются въ іюнѣ, чѣмъ въ іюлѣ, и хотя рѣдко оправдываются, но поддерживаютъ унылый духъ скучающихъ сенаторовъ.

— Я полагаю, что мы рано выѣдемъ изъ Лондона, герцогъ, сказала однажды герцогиня.

— Я самъ такъ думаю. Я не вижу, что можетъ удерживать насъ. Часто случается, что министрамъ гораздо лучше заниматься въ деревнѣ, чѣмъ въ Лондонѣ, и мнѣ кажется, такъ будетъ въ нынѣшнемъ году.

— Вы не подумали о бѣдныхъ дѣвушкахъ, которыя еще не нашли себѣ мужей.

— Онѣ должны умѣть лучше пользоваться временемъ. Кромѣ того и онѣ могутъ найти мужей въ деревнѣ.

— Это совершенно справедливо, что онѣ никогда не устаютъ трудиться. Онѣ не похожи на членовъ Парламента, которые могутъ закрыть свои портфели и уѣхать стрѣлять тетеревей. Онѣ должны трудиться весною, лѣтомъ, осенью и зимой — годъ за годомъ! Какъ онѣ должны ненавидѣть мужчинъ, за которыми гоняются!

— Я не думаю, чтобы мы могли отложить нашъ отъѣздъ для нихъ.

— Я знаю, что мужчины всегда эгоисты. Что вы думаете о Плантадженетѣ?

Вопросъ былъ предложенъ очень круто, безъ всякихъ предисловій, и уклониться отъ него было нельзя.

— Что я думаю о немъ?

— Да; что вы думаете о его душевномъ состояніи, о его счастіи, здоровьѣ, терпѣніи? Будетъ ли онъ способенъ продержаться долѣе? Любезный герцогъ, не смотрите на меня такимъ образомъ. Вы знаете и я знаю, что вы не говорили со мною ни слова въ послѣдніе два мѣсяца. И вы знаете, и я знаю, о сколькихъ вещахъ мы оба съ вами думаемъ вмѣстѣ. Вы не поссорились съ Плантадженетомъ?

— Поссорился? Боже сохрани! нѣтъ, я не ссорился.

— Разумѣется, я знаю, что вы еще называете его вашимъ благороднымъ товарищемъ, вашимъ благороднымъ другомъ, находитесь съ нимъ въ одной упряжи и проч., и проч. Но прежде бывало кое-что побольше этого.

— И теперь есть кое-что побольше, даже гораздо больше.

— Это вы сдѣлали его первымъ министромъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, и опять-таки нѣтъ. Онъ самъ себя сдѣлалъ первымъ министромъ, заслуживъ довѣріе Нижней Палаты. Въ этой странѣ другимъ способомъ нельзя сдѣлаться первымъ министромъ.

— Если бы я не была очень серіозна въ эту минуту, герцогъ, я сказала бы вамъ: разсказывайте это глухимъ.

Ни одно человѣческое существо не могло сказать этого герцогу Сент-Бёнгэю, кромѣ молодой женщины, которую онъ всю свою жизнь баловалъ, какъ леди Гленкору.

— Но я очень серіозна, сказала она: — и могу сказать не очень счастлива. Разумѣется, мудрецы партіи рѣшаютъ между собою, кто будетъ ихъ предводителемъ, и когда ваша партія составилась, по вашему совѣту рѣшили, что предводителемъ будетъ Плантадженетъ.

— Милая леди Гленъ, я не могу оставить этого безъ опроверженія.

— Не думайте, чтобы я порицала это или была неблагодарна. Никто не радовался такъ, какъ я. Никто еще такъ не гордится до-сихъ-поръ, какъ я. Я отдала бы десять лѣтъ моей жизни для того, чтобы сдѣлать его первымъ министромъ, а теперь отдала бы пять, чтобы удержать его на этомъ мѣстѣ. Не знаю, какъ онъ, а я честолюбива. Я люблю думать, что другіе считаютъ его выше себя, и частичка этого достается его женѣ. Я не знаю, не счастливѣйшею ли минутою моей жизни была та, когда онъ сказалъ мнѣ, что королева послала за нимъ.

— Онъ этого не чувствовалъ.

— Нѣтъ, герцогъ, нѣтъ! Мы съ нимъ не похожи другъ на друга. Онъ желаетъ только быть полезнымъ. А человѣкъ не можетъ всегда нести тяжесть на гору; не согнувъ спины.

— Я не знаю, зачѣмъ этой тяжести быть такой тяжелой, герцогиня.

— Ахъ! но какая же это тяжесть? Развѣ тяжело отправляться въ Казначейство въ одиннадцать или двѣнадцать часовъ утра и сидѣть пять разъ въ недѣлю въ Палатѣ Лордовъ до восьми часовъ вечера? Онъ никогда не былъ боленъ, когда долженъ былъ оставаться въ Нижней Палатѣ до двухъ часовъ утра и обѣдать порядкомъ только два раза въ недѣлю. Тяжесть, о которой я говорю, происходитъ не отъ труда.

— А отъ чего же? спросилъ герцогъ, который въ сущности понималъ все не хуже самой герцогини.

— Трудно объяснить, но она очень тяжела.

— Отвѣтственность, милая моя, всегда будетъ тяжестью.

— Едва ли и это, и навѣрно не это одно. Это — чувство, что многіе порицаютъ его за многое, и сомнѣніе въ душѣ, не заслуживаетъ ли онъ этого. Потомъ онъ становится раздражителенъ и сознаетъ, что такая раздражительность недостойна его и вредитъ его чести. Онъ осуждаетъ человѣка въ душѣ и себя осуждаетъ за это. Онъ проводитъ четверть часа въ думахъ, что если ужь онъ первый министръ, то долженъ быть первымъ министромъ до конца, а потомъ рѣшаетъ, что ему вовсе не слѣдуетъ быть первымъ министромъ.

Старикъ нѣсколько нахмурился, что однако не показывало гнѣва.

— Любезный герцогъ, сказала она: — вы не должны на меня сердиться. Съ кѣмъ я могу говорить, кромѣ васъ?

— Сердиться, милая моя? Я право не сержусь.

— Вы приняли такой видъ, какъ будто хотѣли побранить меня.

Онъ улыбнулся.

— И разумѣется, все это сказывается на его здоровьѣ.

— Вы думаете, что онъ боленъ?

— Онъ никогда этого не говоритъ. Особенной болѣзни нѣтъ. Но онъ худъ, изнуренъ и озабоченъ. Онъ не ѣстъ и не спитъ. Разумѣется, я наблюдаю за нимъ.

— Бываетъ у него докторъ?

— Никогда. Когда я попросила его посовѣтоваться съ сер-Джемсомъ Тораксомъ — онъ вѣдь совсѣмъ охрипъ — онъ только покачалъ головою и отвернулся. Когда былъ въ Нижней Палатѣ и говорилъ каждый вечеръ, онъ постоянно видѣлся съ Тораксомъ и исполнялъ то, что тотъ ему велѣлъ. Онъ любилъ раскрывать ротъ, чтобы сер-Джемсъ смотрѣлъ его языкъ. Но теперь онъ не позволяетъ этого никому.

— Чего вы желаете отъ меня, леди Гленъ?

— Я не знаю.

— Вы, можетъ быть, думаете, что по разстроенному здоровью ему слѣдовало бы отказаться?

— Я этого не говорю. Я не смѣю этого говорить. Я не смѣю совѣтовать что-нибудь. Вниманіе къ здоровью не будетъ имѣть надъ нимъ никакого вліянія. Если бы онъ долженъ былъ умереть завтра за то, что сдѣлаетъ полезный поступокъ, онъ не задумался бы. Если вы желаете, чтобы онъ остался на этомъ мѣстѣ, тогда надо, напротивъ, говорить ему, что здоровье его разстраивается. Я не думаю, чтобы онъ желалъ отказаться.

— Осенніе мѣсяцы все сдѣлаютъ для него, только дайте ему покой.

— Вы пріѣдете въ Мачингъ, герцогъ?

— Я полагаю, такъ — если вы пригласите меня — недѣли на двѣ.

— Вы должны пріѣхать. Я совсѣмъ разстревожусь, если вы бросите насъ. Мнѣ кажется, онъ каждый день отдаляется отъ всѣхъ другихъ. Я знаю, что вы не станете повторять моихъ словъ.

— Надѣюсь.

— Мнѣ кажется, что онъ предъ всѣми вздергиваетъ носъ. Онъ прежде любилъ мистера Монка, но теперь завидуетъ ему, что онъ канцлеръ Казначейства. Я спрашивала его, не пріятно ли будетъ ему видѣть лорда Друммонда въ Мачингѣ, и онъ отвѣчалъ мнѣ сердито, что я могу пригласить все министерство, если хочу.

— Друммондъ противорѣчилъ ему намедни.

— Я знала, что есть что-нибудь. Онъ сдѣлался похожъ на медвѣдя съ больною головой, герцогъ. Вамъ бы надо видѣть его лицо намедни, когда мистеръ Рэтлеръ сдѣлалъ ему какое-то предложеніе на счетъ раздѣла фермъ.

— Мнѣ кажется, онъ никогда не любилъ Рэтлера.

— Что-жъ изъ этого? Развѣ я не улыбаюсь и мужчинамъ, и женщинамъ, которыхъ ненавижу? Неужели вы думаете, что я люблю старуху леди Рамсденъ или мистрисъ Мэк-Ферсонъ? Онъ прежде такъ любилъ лорда Кэнтрипа.

— Я думаю, что онъ любитъ лорда Кэнтрипа и теперь, сказалъ герцогъ.

— Онъ просилъ лорда Кэптрипа сдѣлать что-то, а тотъ отказался.

— Я все это знаю, сказалъ герпогъ.

— А теперь онъ хмурится на лорда Кэнтрипа. Его друзья не станутъ же вѣчно выносить такія вещи.

— Онъ всегда былъ вѣжливъ къ Финну, сказалъ герцогъ.

— Да; именно теперь онъ въ хорошихъ отношеніяхъ съ мистеромъ Финномъ. Онъ никогда не будетъ суровъ къ мистеру Финну, потому что знаетъ, что мистрисъ Финнъ единственная женщина на свѣтѣ, которая можетъ назваться моимъ другомъ. Дѣйствительно, герцогъ, кромѣ Плантадженета и дѣтей, есть только два человѣка на свѣтѣ, которыхъ я искренно люблю. Только васъ да ее. Она никогда меня не броситъ — и вы не должны меня бросать.

Онъ обнялъ ея станъ рукою, наклонился и поцѣловалъ въ лобъ, клянясь, что никогда не броситъ ее.

Но что долженъ онъ дѣлать? Онъ зналъ и безъ герцогини, что съ его товарищемъ и начальникомъ день-отъ-дня становилось труднѣе справляться. Онъ справедливо говорилъ, что всегда первые министры выбираются вслѣдствіе довѣрія Нижней Палаты, но въ то же время зналъ, что въ настоящемъ случаѣ было не такъ. Въ дѣлахъ насталъ застой, во время котораго ни одинъ изъ двухъ старыхъ и признанныхъ вождей партіи не могъ располагать достаточнымъ количествомъ приверженцевъ, чтобы составить министерство. Съ необыкновеннымъ терпѣніемъ эти оба господина сидѣли въ Палатѣ три сессіи сряду, представляя небольшую оппозицію коалиціи, но выжидая время. Они, можетъ быть, тоже называли себя и считали Цинцинатами. Но для нихъ не было достаточно плуговъ и имъ хотѣлось опять попасть на языкъ ко всѣмъ и видѣть, если не свои подвиги, то хоть промахи въ каждомъ параграфѣ. Желудокъ, привыкшій къ кайенскому перцу, не удовлетворится простой солью. Когда застой насталъ, политики, дѣйствительно тревожившіеся за страну, были принуждены отыскать перваго министра, и старательнѣе всѣхъ отыскивалъ старый герцогъ. Герцогиня сказала правду, говоря, что мужъ ея обязанъ своимъ мѣстомъ старому герцогу. Но иногда легче сдѣлать, чѣмъ передѣлать. Можетъ быть, дѣйствительно было бы лучше для страны, если бы вернулось прежнее положеніе вещей. Можетъ быть, большинство либераловъ опять перешло бы на сторону Грешэма, если бы герцогъ Омніумъ придумалъ приличный способъ для своего удаленія. Но кто скажетъ все это герцогу Омніуму? Только для одного человѣка въ Англіи такая задача была возможна — то-есть, для стараго герцога, который въ эти два года постоянно убѣждалъ герцога не выходить. Какъ часто добросовѣстный и робкій министръ просилъ у своего друга позволенія оставить свой высокій постъ! Но въ этомъ дозволеніи ему отказывали всегда, а теперь просьба не повторялась. Можетъ быть, герцогиня права, говоря, что ея мужъ не желаетъ оставлять своего мѣста.

Но герцогъ Сент-Бёнгей навлекъ непріятности на своего друга и, конечно, обязанъ освободить его. Увѣщаніе можетъ явиться въ видѣ меньшинства голосовъ въ Нижней Палатѣ. До-сихъ-поръ министерство не очень отставало отъ оппозиціи въ этомъ отношеніи. Часть, конечно, отстанетъ современемъ. Аристидъ становится слишкомъ справедливъ, а душа человѣка жадна до новизны. Сер-Орландо увлекъ за собою нѣкоторыхъ, и можетъ быть еще двое-трое сказали себѣ, что не подняло бы дыма «Знамя», если бы не было огня. Но большинство было на сторонѣ министерства, въ распоряженіи Монка, а Монка не одушевляли тѣ мятежныя чувства, которыя довели сер-Орланда до его же погибели. Причину для отставки трудно было найти, а между тѣмъ герцогъ Сент-Бёнгэй, слѣдившій внимательно за Нижнею Палатой цѣлое полстолѣтіе, зналъ, что коалиція, составленная имъ, сдѣлала свое дѣло, и почти былъ убѣжденъ, что ее не допустятъ оставаться долѣе. Онъ видѣлъ признаки нетерпѣнія въ Добени, а Грешэмъ раза два уже принимался фыркать, какъ бы съ нетерпѣніемъ жаждая борьбы.

Глава LXIV.
Новый кавалеръ ордена подвязки.

Въ началѣ іюня умеръ маркизъ Маунт-Фиджетъ. Во всей Англіи не было фамиліи стариннѣе Фичи-Фиджетовъ, баронскій замокъ которыхъ еще и теперь составляетъ славу археологовъ и восхищеніе туристовъ. Нѣкоторые увѣряютъ, что это самый совершеннѣйшій замокъ въ странѣ. Говорили, что онъ конченъ въ царствованіе Эдуарда VI, а начатъ въ царствованіе Эдуарда I. Онъ всегда принадлежалъ фамиліи Фиджетъ, которая съ настойчивостью, дѣлающеюся рѣже каждый день, дорожила каждою своей десятиной и каждое столѣтіе прибавляла десятину къ десятинѣ. Слѣдствіемъ всего этого было, что настоящій маркизъ Маунт-Фиджетъ всегда пользовался большимъ поземельнымъ вліяніемъ и окруженъ былъ лестью и уваженіемъ каждаго перваго министра. Тотъ маркизъ, который теперь умеръ, былъ, по обычаю Фиджетовъ, любитель удовольствій. Если сказать правду, то придется сознаться, что онъ былъ человѣкъ порочный. Обязанность хранить въ цѣлости фамильное имѣніе онъ исполнялъ съ полнымъ усердіемъ. О немъ говорили, что маркизъ, на какіе дурные предметы ни тратилъ бы свои богатства, никогда не тратилъ болѣе своего дохода. Можетъ быть, въ этомъ было мало похвалы, такъ какъ онъ едва ли могъ бы истратить болѣе своего громаднаго дохода, если бы положительно не бросалъ денегъ на скачки и рулетку. Но давно уже замѣчали, что маркизы Маунт-Фиджеты слишкомъ благоразумны для того, чтобы бросать деньги на карты. Эта фамилія не дѣлала чести странѣ, но тѣмъ не менѣе страна ее уважала. Человѣкъ, теперь умершій, былъ, можетъ быть, самый себялюбивый и чувственный скотъ, когда-либо безславившій человѣчество, но тѣмъ не менѣе онъ былъ кавалеромъ Подвязки. Онъ пользовался значительнымъ вліяніемъ на парламентскіе выборы и первый министръ не смѣлъ не сдѣлать его кавалеромъ Подвязки. Всѣ маркизы Маунт-Фиджетъ много уже лѣтъ были кавалерами Подвязки. Объ этомъ много говорили. Начинало преобладать чувство, что самая высокая почесть, какую можетъ оказать государство, не должна быть даваема человѣку, жизнь котораго была безславіемъ и который дѣйствительно заслуживалъ всѣхъ возможныхъ наказаній отъ человѣческаго и божественнаго гнѣва. У него было много дѣтей, но все незаконные. Чужихъ женъ онъ любилъ, но сердце своей жены онъ разбилъ очень скоро. Во всѣхъ обществахъ, въ которыхъ онъ бывалъ, его признавали королемъ, но его подданные не могли сдѣлать ему чести. Въ замкѣ его, Фичи, бывали всѣ, но ни одинъ мужчина и ни одна женщина, дорожившіе своею репутаціей, не бывали въ тѣхъ домахъ, въ которыхъ обыкновенно проживалъ маркизъ. Теперь этотъ нечестивый маркизъ умеръ и герцогъ Омніумъ былъ обязанъ выбрать другого кавалера Подвязки. Пошли слухи — конечно, ложные — что государство хотѣло предписать выборъ герцогу Омніуму. Но въ этомъ случаѣ герцогъ не очень оскорбился бы, потому что выборъ этотъ, какъ предполагали, долженъ былъ пасть на него. Покойный герцогъ Омніумъ былъ кавалеромъ ордена Подвязки, и когда онъ умеръ, думали, что его преемникъ также получитъ ленту. Новый герцогъ былъ тогда въ Кабинетѣ, но принялъ мѣсто ниже того, которое занималъ прежде. Вся исторія этихъ происшествій была описана и можетъ быть прочтена любопытными {«Финіасъ Финнъ, возвратившійся назадъ». Романъ того же автора. Пр. Пер.}. Герцогиня, очень заботившаяся о достоинствахъ своего мужа, подстрекала его требовать ордена по праву. Отъ этого онъ не только отказался, но даже предложилъ отдать этотъ орденъ другому лицу. Онъ и былъ отданъ другому, и всѣ думали, что его обошли, потому что воспользовались его сговорчивостью въ подобныхъ вещахъ. Герцогъ Сент-Бёнгэй теперь отважился сказать своему другу, что выбрать другого невозможно.

— Предложить ея величеству отдать мнѣ! сказалъ первый министръ.

— Вы увидите, что это желаніе ея величества. Это вещь очень обыкновенная. Сер-Робертъ Вальполь получилъ орденъ такимъ образомъ.

— Я не сер-Робертъ Вальполь.

Герцогъ Сент-Бёнгэй привелъ въ примѣръ другихъ первыхъ министровъ, которые сами давали себѣ ордена. Но нашъ первый министръ объявилъ, что объ этомъ не можетъ быть и рѣчи. Никакой почетъ такого рода не можетъ быть данъ ему, пока онъ занимаетъ свое настоящее положеніе. Старый герцогъ убѣждалъ очень серіозно и объ этомъ было много говорено — но наконецъ сдѣлалось ясно, не только для него, но и для всѣхъ членовъ Кабинета, а потомъ и для свѣта, что первый министръ не согласится принять почесть, сдѣлавшуюся вакантной.

Около мѣсяца вопросъ этотъ оставался нерѣшеннымъ. Министръ не обязанъ отдавать Подвязку въ тотъ самый день, какъ она сдѣлается вакантной. Есть другіе кавалеры, охраняющіе престолъ, и безъ одного можно обойтись въ непродолжительное время. Но первый министръ получилъ письмо отъ новаго маркиза Маунт-Фиджета, котораго онъ никогда не видалъ и ничего о немъ не слыхалъ. Новый маркизъ до-сихъ-поръ жилъ въ Италіи и о немъ знали только то, что дядя терпѣть его не могъ. Но онъ получилъ въ наслѣдство всѣ помѣстья Фичифиджетовъ и теперь обладалъ громаднымъ богатствомъ и большимъ почетомъ. Онъ писалъ, что осмѣлится представить на видъ первому министру, что нѣсколько поколѣній сряду маркизы Маунт-Фиджеты удостаивались получать Подвязку. Онъ занимаетъ въ странѣ точно такое же мѣсто, какъ его покойный дядя, но намѣренъ иначе распорядиться своею политической карьерой. Онъ готовъ поддерживать коалицію.

— Съ какой стати онъ надѣется сдѣлаться кавалеромъ ордена Подвязки? спросилъ нашъ герцогъ стараго герцога.

— Онъ маркизъ Маунт-Фиджетъ и послѣ васъ самый богатый перъ въ Великобританіи.

— Какое же отношеніе имѣетъ къ этому богатство?

— Нѣкоторое, конечно, имѣетъ. Вы не дадите же Подвязки нищему перу.

— Дамъ, если его карьера была полезна странѣ. Разумѣется, такой человѣкъ нищимъ быть не можетъ, но не думаю, чтобы недостатокъ богатства помѣшалъ ему удостоиться чести получить Подвязку.

— Богатство, званіе и поземельное вліяніе всегда считались правами на полученіе этого ордена.

— А репутація нѣтъ?

— Любезный герцогъ, я этого не говорилъ.

— Вы сказали нѣчто похожее на это, другъ мой, если заступаетесь за права маркиза Маунт-Фиджета. Вы одобряли, что орденъ былъ данъ покойному маркизу?

— Я былъ въ то время въ Кабинетѣ, и слѣдовательно, не стану говорить ничего. Но я ничего не слыхалъ противъ репутаціи этого маркиза.

— И въ пользу ея. По моему мнѣнію, онъ столько же имѣетъ права на это, какъ лакей, сейчасъ отворявшій дверь. Его никогда не видали въ Нижней Палатѣ.

— Это не значитъ ничего.

— Такъ вы думаете, что онъ долженъ получить?

— Вы знаете, что я думаю, отвѣчалъ старшій герцогъ. — По моему мнѣнію, вы болѣе удовлетворите честь страны, если позволите ея величеству оказать эту милость подданному, такъ заслуживающему это, какъ вы.

— Это совершенно невозможно.

— Мнѣ кажется, сказалъ герцогъ, не обращая вниманія на отказъ своего друга: — что вы должны послушаться убѣжденій и преодолѣть ваши чувства. Ни одинъ человѣкъ, вполнѣ достойный уваженія, не пожелаетъ, конечно, присвоить себѣ почесть, которую можетъ оказать другимъ.

— Именно.

— Но тутъ почесть, оказываемая нашему начальнику, распространитъ большій почетъ на многихъ, чѣмъ если бы была оказана другому.

— То же самое можно сказать о каждомъ первомъ министрѣ.

— Нѣтъ. Коммонеръ незнатный и небогатый не теряетъ уваженія свѣта, если не будетъ имѣть Подвязки. Вы позволите мнѣ сказать, что герцогъ Омніумъ не достигнетъ того положенія, которымъ долженъ пользоваться, если не сдѣлается кавалеромъ ордена Подвязки.

Надо помнить, что старый герцогъ, прибѣгнувшій къ такому доводу, самъ носилъ эту ленту уже тридцать лѣтъ.

— Но если…

— Что же?

— Но если, я долженъ такъ выразиться, вы упрямы…

— Я упрямъ въ этомъ отношеніи.

— Тогда, сказалъ герцогъ Сент-Бёнгей: — я посовѣтовалъ бы ея величеству отдать орденъ маркизу.

— Этого не будетъ никогда, сказалъ первый министръ съ необыкновенной энергіей; — я никогда не допущу награды за услуги, которыя никогда не требовались и не предлагались.

— Это не обидитъ никого.

— Этого недостаточно, другъ мой. Объ этомъ человѣкѣ я знаю только то, что онъ покупалъ очень много мраморныхъ статуй. Онъ ничего не сдѣлалъ ни для своей страны, ни для своей государыни.

— Если вы рѣшились принимать въ соображеніе однѣ заслуги, я назову лорда Друммонда.

Первый министръ нахмурился и принялъ недовольный видъ. Это была правда, что лордъ Друммондъ противорѣчилъ ему, что было имъ принято за большое оскорбленіе.

— Лордъ Друммондъ былъ вѣренъ намъ.

— Да, вѣренъ намъ. Что-жъ изъ этого?

— Онъ во всѣхъ отношеніямъ человѣкъ съ хорошею репутаціей и уважаемъ въ странѣ. Это возбудитъ вражду и большую зависть — чего можно было избѣгнуть тѣмъ или другимъ способомъ, которые я предлагалъ; но эти способы вы не принимаете. Я увѣренъ, что вы желаете обезпечить себѣ поддержку тѣхъ, кто всегда дѣйствуетъ за одно съ лордомъ Друммондомъ.

— Право, не знаю.

Старый герцогъ пожалъ плечами.

— Я хочу сказать, что не нахожу насъ обязанными платить за ихъ поддержку. Лордъ Друммондъ очень хорошъ на своемъ мѣстѣ, но онъ совсѣмъ не такой полезный человѣкъ, какъ мой другъ лордъ Кэнтрипъ.

— Кэнтрипъ не присоединился къ намъ. Въ политикѣ нѣтъ зла больше того, какъ дѣлать видъ, будто подкупаешь людей, которые не придутъ къ намъ безъ подкупа. Эти награды справедливо должны быть даны за политическую поддержку.

— Сказать по правдѣ, я не думалъ о лордѣ Кэнтрипѣ.

— Онъ такъ же мало ожидаетъ этого, какъ и мой буфетчикъ.

— Я назвалъ его только потому, что онъ имѣетъ право сильнѣе права лорда Друммонда. У меня въ мысляхъ есть человѣкъ, который, по моему мнѣнію, имѣетъ полное право на этотъ почетъ. Что вы скажете о лордѣ Ирлибирдѣ?

Старый герцогъ раскрылъ ротъ и поднялъ руки съ непритворнымъ удивленіемъ.

Графъ Ирлибирдъ былъ старикъ очень оригинальный. Онъ никогда не раскрывалъ рта въ Палатѣ Лордовъ и никогда не засѣдалъ въ Палатѣ Общинъ. Политическій міръ вовсе его не зналъ. У него былъ домъ въ Лондонѣ, но онъ очень рѣдко жилъ тамъ. Замокъ Ирли въ Бирдскомъ приходѣ былъ его резиденціей съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ получилъ свой титулъ сорокъ лѣтъ тому назадъ, и былъ мѣстомъ всѣхъ его трудовъ. Состояніе у него былъ посредственное, и какъ говорили, посредственъ былъ и его умъ. Онъ женился рано и имѣлъ большую семью. Но онъ не былъ празднымъ человѣкомъ. Около полстолѣтія занимался онъ улучшеніемъ рабочихъ классовъ, особенно жилищъ и воспитанія рабочихъ людей, и постепенно, безъ всякаго желанія съ своей стороны, привлекъ на себя вниманіе. Онъ не былъ краснорѣчивъ, но всегда былъ предсѣдателемъ на митингахъ и съ удивительнымъ терпѣніемъ просиживалъ цѣлые часы, слушая краснорѣчіе другихъ. Онъ былъ человѣкъ съ весьма простыми вкусами и семейство свое воспиталъ въ такихъ же привычкахъ. Поэтому онъ имѣлъ возможность дѣлать большія благодѣянія съ умѣренными средствами и въ продолжительное время своей жизни не могъ скрывать свои благодѣянія отъ публики. Лорда Ирлибирда не очень уважали въ его молодости, но постепенно распространилось убѣжденіе, что въ странѣ мало такихъ хорошихъ людей.

Это былъ толстый, плѣшивый старикъ, безпрестанно то снимавшій, то надѣвавшій очки, почти слѣпой, очень неловкій и совершенно равнодушный къ своей наружности. По всей вѣроятности, орденъ Подвязки былъ такъ же далекъ отъ его мыслей, какъ и кардинальская шапка. Но онъ сдѣлался знаменитъ и не избѣгнулъ вниманія перваго министра.

— Знаете вы что-нибудь противъ лорда Ирлибирда? спросилъ первый министръ.

— Ничего не знаю, герцогъ.

— И ничего въ его пользу?

— Я знаю его очень хорошо, могу даже сказать коротко. На свѣтѣ нѣтъ человѣка добрѣе его.

— Онъ дѣлаетъ честь перству, сказалъ первый министръ.

— Скорѣе человѣчеству, сказалъ герцогъ Сент-Бёнгэй: — какъ человѣкъ наименѣе себялюбивый и въ полномъ смыслѣ филантропъ.

— Что болѣе можно сказать о человѣкѣ?

— Но, по моему мнѣнію, такого человѣка нельзя желать видѣть кавалеромъ ордена Подвязки. Если онъ и получитъ ленту, онъ никогда не будетъ ее носить.

— Почетъ конечно заключается не въ наружныхъ знакахъ. Я имѣю право носить герцогскую корону, но я не ношу же ее на головѣ. Это человѣкъ съ великимъ сердцемъ и большими добродѣтелями. Навѣрно и страна, и ея величество съ восторгомъ окажутъ почесть такому человѣку.

— Я право сомнѣваюсь, съ настоящей ли точки зрѣнія вы смотрите на это, сказалъ старый герцогъ, очень испугавшійся этого предложенія. — Вы не должны сердиться на меня, если я говорю откровенно.

— Другъ мой, не думаю, чтобы вы могли разсердить меня.

— Ну, такъ я попрошу васъ выслушать мое мнѣніе на этотъ счетъ. Государство и министры располагаютъ разными большими наградами, и самая большая находится въ распоряженіи перваго министра. Эти награды всегда даются лицамъ дружелюбной партіи. Я, можетъ быть, соглашусь съ вами, что въ соображеніе слѣдуетъ принимать не одну поддержку партіи. Допустимъ, что надо принимать въ соображеніе и репутацію и услуги. Но теорія нашего правленія будетъ переиначена перемѣною того правила, которую я выставилъ вамъ. Вы оскорбите всѣхъ вашихъ друзей и заслужите насмѣшки вашихъ противниковъ. Безъ сомнѣнія, желательно, чтобы высокія мѣста въ странѣ занимали люди обѣихъ партій. Я не хотѣлъ бы видѣть въ каждомъ лордѣ-намѣстникѣ вига. Но я знаю, что мои противники, когда настанетъ ихъ очередь, сдѣлаютъ своихъ друзей намѣстниками, такъ что равновѣсіе поддерживаться будетъ. Если мы съ вами будемъ назначать ихъ друзей, то они нашихъ не назначатъ. Уполномоченный лорда Ирлибирда находится въ рукахъ консервативнаго предсѣдателя Палаты Лордовъ съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ онъ заступилъ мѣсто своего отца.

Тутъ старикъ остановился, но его другъ ждалъ продолженія, и герцогъ Сент-Бёнгэй продолжалъ:

— Кромѣ того, хотя лордъ Ирлибирдъ очень хорошій человѣкъ — такъ что многіе изъ насъ могутъ позавидовать ему въ этомъ, онъ не годится для этого назначенія. Кавалеръ Подвязки долженъ умѣть показать себя; онъ долженъ быть публичнымъ человѣкомъ, поступки котораго въ странѣ должны ставить его лицомъ къ лицу съ его товарищами. Въ такихъ вещахъ необходимо приличіе, приспособленіе, пристойность, которыя лучше понимаешь, чѣмъ можешь объяснить.

— Пристойность и приличіе измѣняются, какъ мнѣ кажется, день отъ дня. Было время, когда кавалеръ ордена Подвязки непремѣнно долженъ былъ быть военнымъ.

— Это прошло.

— Пристойность и приличіе, требовавшія отдать Подвязку такому человѣку, какъ покойный маркизъ Маунт-Фиджетъ, надѣюсь, тоже прошли. Вы съ этимъ согласитесь.

— Такой человѣкъ не предлагается.

— И другое приличіе, и пристойность пройдутъ, когда настанетъ время, что человѣкъ, выбираемый въ намѣстники графства, дѣйствительно можетъ быть полезенъ графству, а кавалеры ордена Подвязки будутъ выбираться за ихъ добродѣтели.

— Я нахожу, что вы впадаете въ дон-кихотство. Первый министръ болѣе всѣхъ обязанъ слѣдовать преданіямъ своей страны, а если ужь оставлять ихъ, то постепенно.

— А если онъ нарушитъ этотъ законъ и передѣлаетъ все это рабство, что тогда?

— Онъ лишится довѣрія, посредствомъ котораго онъ получилъ свое мѣсто.

— Хорошо, что я узналъ наказаніе. Оно недовольно сильно, чтобы вынуждать къ строгому повиновенію. А предметъ нашего спора лучше оставить на нѣсколько дней.

Когда первый министръ сказалъ это, старый герцогъ понялъ очень хорошо, что онъ намѣренъ поступить по-своему.

Такъ и было. Прошла недѣля, а потомъ младшій герцогъ написалъ старшему герцогу, что онъ обдумалъ все и наконецъ рѣшилъ предложить ея величеству отдать орденъ лорду Ирлибирду. Онъ не хотѣлъ однако принимать мѣры еще нѣсколько дней, чтобы его другъ могъ опять возражать ему, если хочетъ. Никакихъ дальнѣйшихъ возраженій сдѣлано не было, и лордъ Ирлибирдъ, къ своему великому изумленію, былъ назначенъ кавалеромъ ордена Подвязки.

Назначеніе это, конечно, не понравилось друзьямъ перваго министра. Для нѣкоторыхъ, какъ напримѣръ лорда Друммонда, это показывало рѣшимость со стороны герцога освободиться отъ всѣхъ узъ, до-сихъ-поръ связывавшихъ первыхъ министровъ. Если бы герцогъ выбралъ самого себя, никто бы не обидѣлся. Если бы маркизъ Маунт-Фиджетъ оказался счастливцемъ, и это было бы понятно. Но лорду Друммонду казалось непростительно, что онъ былъ обойденъ, а Подвязка отдана лорду Ирлибирду.

Для бѣднаго стараго герцога эта обида была совершенно другого рода. Онъ употребилъ очень сильное выраженіе, когда сказалъ своему другу, что онъ впадаетъ въ дон-кихотство. Герцогъ Омніумъ конечно зналъ, что герцогъ Сент-Бёнгэй не станетъ поддерживать перваго министра дон-Кихота. А между тѣмъ младшій герцогъ, Телемакъ, услышавъ это слово, возмутился противъ своего Ментора и упорно прилѣпился къ дон-кихотству. Жажда власти овладѣла этимъ человѣкомъ — такъ говорилъ себѣ милый старый герцогъ — и паденіе его было неизбѣжно. Увы, увы! если бы мы ему позволили удалиться прежде, чѣмъ ядъ разлился по его жиламъ, на сколько менѣе были бы его страданія!

Глава LXV.
Должно быть время.

Въ концѣ третьей недѣли іюня, когда Парламентъ еще засѣдалъ и не назначено было еще дня для отъѣзда членовъ, Вортонъ получилъ письмо отъ своего друга Артура Флечера, которое очень удивило его и заставило дня два не рѣшаться, какой отвѣтъ дать.

Фердинандъ Лопецъ лишилъ себя жизни въ мартѣ, три мѣсяца тому назадъ. Происшествіе это возбудило всеобщее удивленіе и напоминалось прилежными усиліями Квинтуса Слайда и тѣмъ обстоятельствомъ, что въ этомъ былъ замѣшанъ такой важный человѣкъ, какъ первый министръ. Но постепенно о Фердинандѣ Лопецѣ забыли; не забыли его только первый министръ и Квинтусъ Слайдъ. Имя Лопеца встрѣчалось еще на столбцахъ «Знамени» и всякій разъ несчастный герцогъ читалъ его. Но другіе уже перестали говорить о Фердинандѣ Лопецѣ.

Артуръ Флечеръ однако постоянно помнилъ о смерти этого человѣка. Страшный домовой ворвался въ его жизнь, испортилъ всѣ его надежды, закрылъ солнце большою тучей и перемѣнилъ всѣ его воззрѣнія на жизнь. Это происходило не оттого, что Эмилія Вортонъ не сдѣлалась его женою, но что женщина, которую онъ любилъ такою чистѣйшею любовью, принесла себя въ жертву такому гнусному созданію, какъ этотъ человѣкъ. Онъ не обвинялъ ее, но считалъ это своей несчастною судьбой. Потомъ вдругъ онъ услыхалъ, что домовой исчезъ. Человѣкъ, сдѣлавшій несчастными его и ее, внезапно былъ уничтоженъ. Теперь между нимъ и ею не стояло ничего — кромѣ воспоминанія. Онъ конечно проститъ, если она будетъ въ состояніи забыть.

Разумѣется, онъ чувствовалъ въ первую минуту, что должно пройти время. Онъ долженъ удостовѣриться, что ея безумная любовь къ этому человѣку исчезла. Онъ долженъ удостовѣриться, что она раскаялась въ своемъ поступкѣ. Ея отецъ сообщалъ ему, что она желала разстаться съ мужемъ, если бы мужъ согласился на такую разлуку. Потомъ, помня свое послѣднее свиданіе съ нею, имѣя въ мысляхъ каждую подробность ласки, оказанной ей, даже трепетъ пальцевъ, пожатыхъ имъ, онъ не могъ не льстить себя мыслью, что наконецъ тронулъ ея сердце. Но должно быть время! Условія свѣта дѣйствуютъ на всякое сердце, особенно на женское, и учатъ, что новые обѣты, слишкомъ скоро данные, безславны. Свѣтъ какъ будто рѣшилъ, что вдова не можетъ безъ огласки выйти во второй разъ замужъ прежде двухъ лѣтъ. Но въ эти два года должно быть включено все: и похороны перваго мужа, и ухаживаніе второго — и не только ухаживаніе, но и приготовленія приданаго и свадьбы. Потомъ этотъ случай совсѣмъ не походилъ на всѣ другіе случаи. Разумѣется, должно быть время, но не полный двухлѣтній періодъ. Для чего молодымъ людямъ напрасно тратить жизнь, если они любятъ другъ друга? Тутъ были ужасъ, угрызеніе, жалость, можетъ быть, прощеніе, но не было любви — той любви, которая всегда на время усиливается отъ потери любимаго предмета; не было той страстной преданности, которая сначала должна сдѣлать нестерпимою самую мысль о любви другого. Это было большимъ спасеніемъ — спасеніемъ, въ которомъ нельзя было внутренно не согласиться, хотя объ этомъ нельзя было говорить. Разумѣется, должно быть время, но сколько времени?

Артуръ каждый день разсуждалъ объ этомъ, и каждый день срокъ, назначенный имъ сокращался. Прошло три мѣсяца, а онъ еще не видалъ Эмиліи. Онъ рѣшилъ, что не будетъ даже пытаться видѣть ее, пока не согласится ея отецъ. Но теперь достаточно прошло времени, чтобы дать ему право обратиться за этимъ позволеніемъ. Потомъ ему пришло въ голову, что было бы лучше, обращаясь за этимъ позволеніемъ, сказать все Вортону. Онъ зналъ, что это для него не тайна. Вортонъ зналъ его чувства такъ же хорошо, какъ и самъ онъ. Въ какомъ еще обстоятельствѣ позволительно сократить время, какъ не въ этомъ? Онъ написалъ слѣдующее письмо:

"Любезный мистеръ Вортонъ,

"Я очень сожалѣю, что мы такъ рѣдко видимъ другъ друга; особенно сожалѣю я о томъ, что теперь никогда не вижу Эмиліи.

"Лучше тотчасъ приступить къ цѣли. Разумѣется, это письмо не будетъ ей показано, и поэтому я могу писать такъ, какъ будто говорю съ вами наединѣ. Несчастный, за котораго она вышла, уже не существуетъ болѣе, и моя любовь къ ней осталась такова, какъ была до ея знакомства съ нимъ. Я не могъ бы еще обратиться къ ней и даже думать о ней теперь, если бы не зналъ, что замужство ея было несчастно. Но это нисколько не измѣнило меня къ ней. Это было ужасно непріятно для насъ всѣхъ — для нея, для васъ, для меня и для всѣхъ близкихъ къ ней. Но это прошло и, мнѣ кажется, на это надо смотрѣть какъ на черную пропасть, чрезъ которую мы перешли и на которую намъ уже оглядываться не слѣдуетъ.

"Я не имѣю права думать, что если бы даже она полюбила когда-нибудь другого, то полюбила бы именно меня; но мнѣ кажется, что я имѣю право попытаться, и знаю, что пользуюсь вашимъ доброжелательствомъ. Это вопросъ времени, но если я пропущу время, то кто-нибудь другой можетъ подвернуться. Кто можетъ это сказать? Я не желаю, чтобы находили мою поспѣшность неприличною, но чувствую, что тутъ обыкновеннымъ правиламъ, руководящимъ мужчинами и женщинами, слѣдовать нельзя. Онъ сдѣлалъ ее несчастною почти съ перваго дня. Она сдѣлала ошибку, которая признается вами, ею, всѣми. Она была наказана — такъ же какъ и я — и очень сильно, могу увѣрить васъ. Не лучше ли прекратить все это какъ можно скорѣе — если только можно прекратить такимъ образомъ, какъ я желаю?

"Пожалуста скажите мнѣ, что вы думаете. Я предложилъ бы, чтобы вы попросили ее видѣться со мною, а потомъ сказали то, что угодно вамъ. Разумѣется, я не сталъ бы приставать къ ней. Вы могли бы пригласить меня обѣдать, такъ что она привыкла бы ко мнѣ. Но я знаю, что вы все сдѣлаете къ лучшему. Я откладывалъ писать вамъ, пока наконецъ мнѣ стало казаться, что я сойду съ ума, если буду все сидѣть сложа руки.

"Вашъ преданный другъ

"Артуръ Флечеръ."

Когда Вортонъ получилъ это письмо, онъ пришелъ въ большое смятеніе. Если бы онъ могъ слѣдовать своему желанію, онъ не оглядывался бы на страшную пропасть, какъ предлагалъ его молодой другъ. Онъ охотно смотрѣлъ бы на эпизодъ съ Лопецомъ какъ на событіе въ ихъ жизни, которое если нельзя забыть, то о которомъ по-крайней-мѣрѣ слѣдуетъ никогда не упоминать. Всѣ они были сильно наказаны, какъ выразился Флечеръ. И если бы тѣмъ могло и кончиться, онъ согласился бы нести на своихъ собственныхъ плечахъ то, что осталось отъ этого наказанія, и все начать сызнова.

Но онъ зналъ очень хорошо, что было невозможно убѣдить Эмилію думать о ея мужѣ безъ сожалѣнія. Въ послѣднее время ихъ супружеской жизни было очевидно, что она чувствовала къ мужу скорѣе отвращеніе, чѣмъ любовь. Когда заходила рѣчь о томъ, чтобы онъ оставилъ ее, если поѣдетъ въ Среднюю Америку, она всегда выражала желаніе согласиться на это. Она поѣхала бы съ нимъ, если бы онъ потребовалъ, но предпочла бы остаться въ Англіи. Потомъ также она говорила о немъ, когда онъ былъ живъ, съ презрѣніемъ и отвращеніемъ, и не противорѣчила отцу, когда онъ называлъ его безчестнымъ человѣкомъ. Ея жизнь была однимъ продолжительнымъ несчастіемъ, подъ тяжестью котораго она постепенно погибала. Теперь несчастіе отстранилось, здоровье ея поправлялось и какая-то нерадостная веселость возвращалась къ ней. Невозможно было сомнѣваться, что она знаетъ, какая тяжесть свалилась съ ея плечъ, а между тѣмъ она не позволяла упоминать о своемъ мужѣ, не выказавъ чѣмъ-нибудь привязанности къ его памяти. Если онъ былъ дурной человѣкъ, то и другіе дурные люди есть. Есть много людей еще хуже его. Вотъ какъ она извиняла своего покойнаго мужа. Старикъ Вортонъ, дѣйствительно думавшій, что никогда въ жизни не зналъ человѣка хуже своего зятя, иногда становился сердитъ и наконецъ рѣшилъ, что совсѣмъ ничего не будетъ говорить. Но онъ не могъ молчать теперь.

Онъ, конечно, уже основалъ свои надежды на Артура Флечера. Онъ надѣялся, что любовь человѣка, котораго столько лѣтъ онъ считалъ своимъ будущимъ зятемъ, можетъ быть такъ постоянна и сильна, что онъ забудетъ все прошедшее и пожелаетъ спасти отъ несчастія свою дочь. Но когда время проходило послѣ происшествія на станціи, старикъ Вортонъ понялъ, что много должно пройти времени, прежде чѣмъ такое спасеніе будетъ принято. Все-таки, можетъ быть, присутствіе этого человѣка могло сдѣлать что-нибудь. До-сихъ-поръ никто изъ постороннихъ еще не обѣдалъ на Манчестерскомъ скверѣ. Она сама не принимала никого. Она выходила изъ дома только въ церковь, и то закутанная въ глубокій трауръ. Раза два она позволила прокатить себя въ экипажѣ, и оба раза отецъ ѣздилъ съ нею. Ни одна вдова не соблюдала строже предписаній вдовьяго траура. Какимъ же образомъ ея отецъ могъ просить ее принять новаго обожателя — или какъ намекнуть ей, что для нея возможно имѣть обожателя? А между тѣмъ ему не хотѣлось отвѣтить на письмо Артура Флечера, не назначивъ, когда онъ можетъ наконецъ показаться на Манчестерскомъ скверѣ.

— Я получилъ письмо отъ Артура Флечера, сказалъ онъ своей дочери дня чрезъ два послѣ полученія письма.

Онъ сидѣлъ въ гостиной послѣ обѣда, и Эверетъ тоже былъ тутъ.

— Онъ въ Гертфордширѣ? спросила Эмилія.

— Нѣтъ; онъ въ Лондонѣ, на своемъ мѣстѣ въ Нижней Палатѣ, я полагаю. Онъ хочетъ сказать мнѣ что-то, и такъ какъ мы съ нимъ не встрѣчаемся, то онъ и написалъ. Онъ желаетъ видѣть тебя.

— Пока еще нельзя, папа.

— Онъ собирался обѣдать здѣсь.

— О! да; попросите его пріѣхать.

— Тебѣ это ничего?

— Я пообѣдаю рано и не выйду. Я была бы такъ рада, если бы у васъ бывалъ кто-нибудь. Я не думала бы тогда, что я вамъ мѣшаю.

Но не этого желалъ Вортонъ.

— Мнѣ этого не хотѣлось бы, душа моя. Разумѣется, онъ будешь знать, что ты дома.

— Честное слово, мнѣ кажется, ты могла бы видѣться съ такимъ старымъ другомъ.

Она посмотрѣла на брата, потомъ на отца и залилась слезами.

— Разумѣется, къ тебѣ не станутъ приставать, если это непріятно для тебя, сказалъ ей отецъ.

— Это такъ только первый разъ, сказалъ Эверетъ: — если ты рѣшишься на это, то потомъ найдешь, что такъ гораздо спокойнѣе.

— Папа, сказала она медленно: — я знаю, что это значитъ. Его доброту я буду помнить всегда. Вы можете передать ему мои слова. Но я не могу еще видѣть его.

Они не приставали къ ней болѣе. Разумѣется, она поняла. Отецъ не могъ даже просить ее сказать слово, которое могло бы дать Артуру надежду въ какомъ-нибудь отдаленномъ времени.

Онъ отправился въ Нижнюю Палату на другой день и видѣлся тамъ съ своимъ молодымъ другомъ. Они ходили около часа по Вестминстерскому преддверію, говоря съ полной откровенностью.

— Кому въ этомъ польза, сказалъ Артуръ Флечеръ: — что она приноситъ себя въ жертву, какъ индійская вдова — и для такого человѣка? Разумѣется, я не имѣю права предписывать вамъ — можетъ быть, едва ли имѣю даже право высказывать мнѣніе.

— Имѣете, имѣете, имѣете!

— Мнѣ кажется, что вы должны принудить ее бросить это. Зачѣмъ бы ей не поѣхать въ Гертфордширъ?

— Со временемъ, Артуръ, современемъ.

— Но жизнь то уходитъ.

— Любезный другъ, если бы видѣли ее, вы узнали бы, какъ было бы напрасно торопить ее. Должно быть время.

Глава LXVI.
Конецъ сессіи.

Герцогъ Сент-Бёнгэй очень разочаровался. Онъ отнѣкивался, когда герцогиня увѣряла, что онъ положилъ корону на голову герцога Омніума; но, безъ сомнѣнія, онъ чувствовалъ въ своемъ сердцѣ, что онъ сдѣлалъ такъ многое къ достиженію этого, что его совѣту относительно вакантной Подвязки, данному такъ серіозно, должно было послѣдовать. Онъ былъ старикъ и зналъ секреты Кабинетныхъ Совѣтовъ, когда его младшій другъ былъ еще мальчикомъ. Онъ подавалъ совѣты лорду Джону и одинъ изъ первыхъ поздравилъ сер-Роберта Пиля, когда этотъ государственный человѣкъ сдѣлался приверженцемъ свободной торговли. Онъ засѣдалъ въ совѣтѣ герцога Веллингтона и слушалъ смѣлый либерализмъ стараго графа Грея и въ Нижней, и въ Верхней Палатѣ. Онъ всегда игралъ важную роль въ совѣщаніи, никогда не подавалъ совѣты непрошеные, не металъ жемчуга предъ свиньями и всегда осторожно избѣгалъ крайностей и съ той, и съ другой стороны. Онъ никогда не позволялъ себѣ имѣть своего собственнаго конька, никогда не былъ честолюбивъ, никогда не старался сдѣлаться предводителемъ. Но онъ думалъ, что когда со всею своей опытностью онъ говоритъ серіозно, то слѣдуетъ обращать вниманіе на его слова. Онъ не часто употреблялъ сильныя выраженія, а назвать дои-кихотствомъ поведеніе перваго министра казалось ему выраженіемъ очень сильнымъ. Но дон-кихотскій поступокъ былъ сдѣланъ и герцогъ Сент-Бёнгэй разочаровался.

Часа два онъ думалъ, что ему слѣдуетъ понемножку удаляться отъ всякихъ частныхъ совѣщаній съ первымъ министромъ. Подать въ отставку или затруднять образъ дѣйствій своего начальника было не въ его характерѣ. Такая стратегія вошла въ моду уже послѣ того, какъ онъ выучился началамъ политики, и казалась ему очень гнусна. Но въ договорахъ всѣхъ партій должны быть внутреннія партіи, особенныя связи, откровенность сильнѣе и пріятнѣе тѣхъ, которыя связываютъ двадцать или тридцать человѣкъ, составляющихъ министерство. И теперь герцогъ Сент-Бёнгэй началъ думать, что долженъ оторваться отъ тѣхъ тѣсныхъ связей, которыя соединяли его съ герцогомъ Омніумомъ. Ужь конечно можно было послушать его совѣта, кого сдѣлать кавалеромъ ордена Подвязки — хотя бы только оттого, что этотъ совѣтъ подалъ онъ. Онъ держался поодаль дня два и даже въ Палатѣ Лордовъ пересталъ нашептывать ласковыя и веселыя слова на ухо своему ближайшему сосѣду.

Но различныя воспоминанія столпились въ головѣ его мало-по-малу и принудили отказаться отъ его намѣренія. Между этими воспоминаніями первое мѣсто занималъ поцѣлуй, который онъ далъ герцогинѣ. Она сказала ему, что любитъ его въ числѣ весьма немногихъ, кого она любила — и это слово прямо попало въ его старое сердце. Она просила его не оставлять ее, и онъ не только далъ ей это обѣщаніе, но завершилъ это обѣщаніе священнымъ поцѣлуемъ.

Онъ зналъ хорошо, почему она потребовала этого обѣщанія. Буря въ душѣ ея мужа, страданіе, которое онъ иногда претерпѣвалъ, когда люди говорили о немъ дурно, отвращеніе, которое онъ сначала искренно чувствовалъ къ мѣсту, для котораго не считалъ себя способнымъ, а теперь постепенно возраставшая любовь къ власти — все это видѣла она и все это создало то одиночество, которое заставило ее потребовать обѣщанія. Старый герцогъ хорошо зналъ ихъ обоихъ, но до-сихъ-поръ не думалъ, чтобы герцогиня чувствовала такую истинную преданность къ своему мужу. Теперь ему казалось, что если она не любила человѣка, то отдала все свое сердце первому министру. Онъ сочувствовалъ ей вполнѣ и во всякомъ случаѣ не могъ взять назадъ своего обѣщанія.

Потомъ онъ вспомнилъ также, что если этотъ человѣкъ не исполнялъ всего какъ слѣдуетъ на томъ высокомъ мѣстѣ, которое его заставили занять, то отвѣтственность лежала на немъ, герцогѣ Сент-Бёнгэѣ, потому что онъ убѣдилъ его. Какое право имѣлъ онъ, герцогъ Сент-Бёнгэй, сердиться на то, что его другъ не былъ мудрецомъ во всѣхъ отношеніяхъ? Пусть Дроты, Друммонды, Бисваксы ссорятся между собою или съ своими товарищами. Онъ принадлежалъ къ другой школѣ, въ доктринѣ которой, можетъ быть, было менѣе сильныхъ ощущеній и болѣе страданія, но за то также и болѣе благородства. Во всякомъ случаѣ онъ былъ слишкомъ старъ для того, чтобы измѣняться, и поэтому останется вѣренъ своему другу и въ хорошемъ, и дурномъ. Подумавъ обо всемъ этомъ, онъ опять сталъ шептать веселыя слова первому министру, когда они слушали доносы лорда Фона, лорда либерала, очень привыкшаго къ дѣлу, но не принятаго въ коалицію.

Первый и второй разъ первый министръ очень холодно принялъ шопотъ. Онъ очень хорошо понялъ, почему шопотъ прекращался. Онъ послѣдовалъ своему собственному мнѣнію вопреки совѣту своего стараго друга и таковъ былъ результатъ. Что же, пусть! Всѣ его друзья отвертываются отъ него и онъ останется одинъ. Онъ останется одинъ, пока маятникъ въ Нижней Палатѣ не скажетъ ему, что пора уходить. Но постепенно рѣшительное добродушіе старика одержало верхъ.

— Онъ имѣетъ удивительную способность говорить вздоръ съ достоинствомъ второстепеннымъ, шепталъ раскаявающійся другъ, говоря о лордѣ Фонѣ.

— Это очень честный человѣкъ, отвѣтилъ первый министръ.

— Честность-то побочная — заимствованная правилами изъ глупости. Въ ней нѣтъ истиннаго убѣжденія, выработаннаго мыслями.

Эта маленькая критика, какъ ни была сурова, произвела свое дѣйствіе и первый министръ сдѣлался менѣе несчастенъ.

Но лордъ Друммондъ не простилъ ничего. Онъ все еще занималъ свое мѣсто, но не разъ его видѣли въ секретныхъ совѣщаніяхъ съ сер-Орландомъ и Боффиномъ. Онъ не пытался скрывать свой гнѣвъ. Лордъ Ирлибирдъ! Старая баба! Никто другой въ Англіи но вздумалъ бы сдѣлать его кавалеромъ ордена Подвязки. Это не личное разочарованіе, говорилъ лордъ Друммондъ. Онъ безъ малѣйшаго огорченія увидалъ бы этотъ орденъ на другихъ перахъ. Но это сдѣлано просто для того, чтобы показать могущество герцога и дать свѣту понять, что онъ ничего не хочетъ дѣлать для тѣхъ, кто поддерживаетъ его. Это просто безславно, прибавлялъ лордъ Друммондъ, принадлежать къ министерству, глава котораго можетъ такъ компрометировать себя! Сессія почти кончилась и лордъ Друммондъ думалъ, что никакого шага теперь сдѣлать нельзя. Но для него было ясно, что такое положеніе вещей продолжиться не можетъ.

Замѣтили, что лордъ Друммондъ и первый министръ никогда не говорили другъ съ другомъ въ Парламентѣ, и что министръ колоній — лордъ Друммондъ занималъ это мѣсто — никогда не вставалъ съ своего мѣста послѣ награжденія лорда Ирлибирда, развѣ сказать слова два о дѣлахъ, относившихся собственно къ его министерству. Очень скоро сдѣлалось извѣстно всѣмъ, что лордъ Друммондъ и первый министръ на ножахъ. И странно, что это ничтожное обстоятельство породило вообще неудовольствіе. Говорили, что герцогъ выказываетъ мнимую любовь къ добродѣтели, совративъ лорда Ирлибирда съ его настоящаго пути, заставляя ставить послѣ своего имени буквы К. О. П. Появилась статья, разумѣется въ «Знамени», озаглавленная: «Добрыя дѣла нашего перваго министра», въ которой надъ бѣднымъ лордомъ Ирлибирдомъ насмѣхались самымъ неприличнымъ образомъ и увѣряли, что это было сдѣлано какъ перевѣсъ смерти Фердинанда Лопеца. Потомъ въ статьѣ говорилось, что или первый министръ поссорился съ своими товарищами, или его товарищи поссорились съ первымъ министромъ. Для мистера Слайда это было все-равно, но какъ бы то ни было, бѣдная страна должна страдать, если допустить подобное положеніе вещей. Всѣмъ извѣстно, что ни герцогъ Сент-Бёнгэй, ни лордъ Друммондъ не говорятъ теперь съ своимъ начальникомъ, до такой степени возмущены они его поведеніемъ. Единственный союзникъ перваго министра въ его Кабинетѣ — ирландскій авантюристъ Финіасъ Финнъ. Лордъ Ирлибирдъ не читалъ «Знамени» и преспокойно засѣдалъ на своемъ предсѣдательскомъ мѣстѣ въ провинціяхъ. Но герцогъ Омніумъ читалъ все. Послѣ того, что случилось, онъ не смѣлъ показать этихъ статей своему другу герцогу. Онъ не смѣлъ сказать своему другу, что въ газетахъ пишутъ, что они не говорятъ другъ съ другомъ. Но каждое слово, написанное перомъ Слайда, вкоренялось въ его памяти и увеличивало его мученія. Въ головѣ герцога водворилась мысль, что Слайдъ оводъ, посланный для того, чтобы язвить его.

И, разумѣется, первый министръ самъ порицалъ себя за свой поступокъ. Главное мученіе людей съ такимъ характеромъ состоитъ въ томъ, что какъ ни сильна была бы ихъ рѣшимостъ сдѣлать какой нибудь поступокъ, какъ ни твердо убѣжденіе, что сдѣлать его слѣдуетъ, какъ только поступокъ этотъ сдѣланъ, возраженіе другихъ, недѣйствительныя до тѣхъ поръ, вдругъ принимаютъ видъ истины и силы. Ему не нравилось, что Слайдъ говорилъ ему, что онъ не долженъ былъ возстановлять противъ себя свой Кабинетъ, но когда онъ это сдѣлалъ, тогда онъ сталъ думать, что Слайдъ сказалъ правду. Какъ только лорду Ирлибирду было послано письмо, герцогъ Омніумъ увидалъ всю нелѣпость своего поступка. Съ какой стати уничтожать ему всѣ министерскія преданія? Питтъ, Пиль и Пальмерстонъ могли это сдѣлать, потому что они были необыкновенно сильны. Они сами сдѣлали себя первыми министрами и сохраняли свою власть противъ всего свѣта. Но онъ — такъ онъ говорилъ себѣ ежедневно — занималъ это мѣсто только потому, что въ то время нельзя было найти никого другого. Слѣдовательно, не былъ ли онъ обязанъ держаться преданій министерства, обязанъ по совѣту такого опытнаго и такого правдиваго человѣка, какъ герцогъ Сент-Бёнгэй? И для кого онъ нарушилъ эти преданія, отклонилъ этотъ совѣтъ? Для человѣка, который не имѣлъ возможности помочь ни ему, никакому другому министру, самыя занятія котораго въ жизни не согласовались съ пріобрѣтеніемъ подобныхъ почестей. Онъ могъ теперь видѣть свое упрямство и могъ возненавидѣть свою мнимую любовь къ добродѣтели.

— Ты видѣлъ лорда Ирлибирда въ новомъ орденѣ? спросила его жена.

— Я не знаю лорда Ирлибирда по наружности, отвѣтилъ онъ сердито.

— Его никто не знаетъ. Но ему слѣдовало бы показаться тебѣ, если бы въ немъ была хоть искра признательности. На сколько я могла узнать, ты для него пожертвовалъ министерствомъ.

— Я исполнилъ мою обязанность какъ умѣлъ, сказалъ герцогъ почти свирѣпо: — и не твое бы дѣло упрекать меня въ ошибкахъ.

— Плантадженетъ!

— Меня выводятъ изъ себя, продолжалъ онъ: — и ты убиваешь меня, когда идешь противъ меня.

— Я иду противъ тебя? Что же такое я сказала?

А между тѣмъ она сама горько раскаявалась, что позволила себѣ на минуту вернуться къ тому шутливому тону, которымъ она обыкновенно говорила съ мужемъ, прежде чѣмъ поняла всю силу его страданій.

— Если тебѣ непріятно, что я говорю, конечно, я буду молчать.

— Не повторяй мнѣ того, что этотъ человѣкъ говоритъ въ своей газетѣ.

— Тебѣ не слѣдовало обращать вниманіе на этого человѣка, Плантадженетъ. Тебѣ не слѣдовало брать въ руки эту газету.

— Развѣ я долженъ бояться читать то, что обо мнѣ говорятъ? Никогда! Но тебѣ не слѣдуетъ повторять этого по-крайней-мѣрѣ, если это ложь.

Она не читала этой статьи, а то конечно не повторила бы обвиненія, заключавшагося въ ней.

— Я не поссорился ни съ кѣмъ изъ моихъ товарищей. Если такой человѣкъ, какъ лордъ Друммондъ, вздумалъ считать себя обиженнымъ, развѣ я долженъ унижаться предъ нимъ? Меня болѣе всего поражаетъ въ этомъ злость свѣта. Бывало, привяжутъ медвѣдя къ столбу да и наускаютъ собакъ терзать несчастное животное. Теперь почти то же самое, только вмѣсто медвѣдя тѣшатся надъ человѣкомъ.

— Никогда не буду помогать собакамъ, сказала она, подходя къ нему и обнявъ его рукою.

Онъ зналъ, что поступилъ по дон-кихотски, и сидя въ своей комнатѣ, громко повторялъ себѣ это слово, такъ что наконецъ началъ опасаться, что пожалуй сдѣлаетъ это при другихъ. Но сдѣланнаго передѣлать было нельзя. Онъ могъ располагать единственнымъ орденомъ Подвязки и отдалъ его лорду Ирлибирду. Онъ говорилъ себѣ, но не совсѣмъ правильно, что это былъ единственный поступокъ, который онъ принялъ на свою собственную отвѣтственность съ-тѣхъ-поръ, какъ сдѣлался первымъ министромъ.

Прошелъ іюль и наконецъ рѣшили, что сессія кончится одиннадцатаго августа. Многіе члены очень разсердились. И въ іюнѣ и іюлѣ говорили, что сессія кончится рано, а между тѣмъ не умѣли устроить такъ, чтобы не удержать членовъ Парламента въ Лондонѣ до одиннадцатаго августа. Этого никогда не бывало прежде. Въ этомъ виноватъ былъ Монкъ. Конечно, энергичный министръ можетъ имѣть вліяніе на мѣшкотныхъ товарищей, но когда первый министръ такъ слабъ, то мѣшкотность неизбѣжна. Въ этомъ отношеніи конечно и Монкъ, и герцогъ могли быть виноваты, но ихъ осуждали такъ, какъ будто они для своего собственнаго удовольствія удерживали членовъ Парламента въ Лондонѣ. Но въ сущности ихъ не удержали. Они ворчали и сердились, а потомъ убѣжали; но ворчаніе слышалось и послѣ ихъ отъѣзда.

— Ну, что вы думаете обо всемъ этомъ? сказалъ однажды герцогъ Монку въ Казначействѣ, принимая видъ веселаго добродушія.

— Я думаю, отвѣчалъ Монкъ: — что страна благоденствуетъ. Я не знаю, помню ли, чтобы торговля когда-нибудь была такъ удовлетворительна.

— Ахъ! да. Это все прекрасно для страны, и я полагаю, должно насъ удовлетворять.

— Это удовлетворяетъ меня, сказалъ Монкъ.

— И меня въ нѣкоторомъ отношеніи. Но если бы вы ходили въ очень узкихъ сапогахъ, съ болью въ ногахъ, могли ли бы вы тогда радоваться извѣстію, что плата земледѣльцамъ въ томъ приходѣ возвысилась до шести пенсовъ въ недѣлю?

— Я снялъ бы сапоги и тогда бы посмотрѣлъ, сказалъ Монкъ.

— Я именно это и думаю сдѣлать. Если я сниму свои сапоги, все это благоденствіе будетъ такъ пріятно для меня! Но видите, вы не можете снять сапоговъ въ обществѣ. И, можетъ быть, что вамъ предстоитъ прогулка и что никакіе сапоги для вашихъ ногъ не будутъ хуже этихъ узкихъ.

— Мы скоро снимемъ наши сапоги, герцогъ, сказалъ Монкъ, говоря о прекращеніи дѣлъ.

— А когда мы снимемъ ихъ совсѣмъ? Шутки въ сторону, ихъ надо носить, если страна требуетъ этого.

— Это конечно, герцогъ.

— И можетъ быть, мы съ вами думаемъ, что сапоги эти можно носить съ пользою. Что страна скажетъ на это?

— Страна не скажетъ ничего противъ этого. Противъ насъ не было большинства въ этой сессіи ни по одному министерскому вопросу.

— Но большинство противъ насъ уменьшалось. Что сдѣлаетъ Нижняя Палата съ поправкою лордовъ билля о банкрутствѣ?

Билль этотъ былъ представленъ Нижнею Палатой, а не министерствомъ. Въ Верхней Палатѣ его приняли и возвратили съ поправкою лорда канцлера. Слѣдовательно, теперь это была мѣра почти министерская. Обсужденіе этой мѣры было одною изъ причинъ продолжительныхъ засѣданій въ Палатахъ.

— Грогрэмъ говоритъ, что примутъ поправки.

— А если не примутъ?

— Ну тогда, сказалъ Монкъ: — лорды должны будутъ согласиться на нашъ отказъ.

— И мы будемъ побиты, сказалъ герцогъ.

— Несомнѣнно.

— И побиты просто потому, что Парламентъ желаетъ насъ побить. Мнѣ сказали, что сер-Тимоти Бисваксъ намѣренъ говорить и собирать голоса противъ поправокъ.

— Какъ! сер-Тимоти съ одной стороны, а сер-Грегори съ другой?

— Такъ лордъ Рамсденъ сказалъ мнѣ, отвѣтилъ герцогъ.

— Если такъ, что намъ дѣлать?

— Конечно, не выходить въ отставку въ августѣ, замѣтилъ Монкъ.

Когда пришло время для обсужденія поправокъ лордовъ въ Нижней Палатѣ — а это случилось не прежде восьмого августа — вышло именно такъ, какъ говорилъ герцогъ. Сер-Грегори Грогрэмъ очень поддерживалъ поправки лордовъ, къ чему обязывала его честь. Поправки сдѣлалъ его начальникъ лордъ-канцлеръ и разсуждалъ о нихъ съ сер-Грегори прежде чѣмъ онѣ были предложены. Онъ говорилъ очень серіозно, но изъ самой его серіозности было очевидно, что онъ ожидаетъ сильной оппозиціи. Тотчасъ послѣ него всталъ сер-Тимоти.

Сер-Тимоти былъ человѣкъ съ большими претензіями, считавшій себя не только адвокатомъ, но и юристомъ. Онъ считалъ себя также политическимъ магнатомъ. Онъ приступилъ къ дѣлу очень подробно, началъ тѣмъ, что это вопросъ не партіи, но что билль, который онъ имѣлъ честь поддерживать, былъ биллемъ частнаго лица и былъ принятъ министерствомъ. Онъ былъ измѣненъ въ Верхней Палатѣ по указаніямъ его благороднаго друга сер-Грегори, но съ этими измѣненіями онъ принужденъ не согласиться. Потомъ онъ насказалъ много непріятныхъ вещей противъ лорда-канцлера и еще съ большей колкостью напалъ на то, что онъ называлъ измѣнившимися мнѣніями его благороднаго и ученаго друга генерал-атторнея. Потомъ онъ сдѣлалъ нѣсколько не весьма лестныхъ намековъ на перваго министра, котораго обвинялъ въ излишней сдержанности съ его подчиненными.

Эта рѣчь была очевидно придумана и сказана съ умысломъ повредить коалиціи, къ которой въ то время принадлежалъ онъ самъ. Многіе замѣтили, что времена очень перемѣнились, если такой образъ дѣйствія принимается Нижнею Палатой. Но сер-Тимоти Бисваксъ принялъ теперь такой образъ дѣйствія, и принялъ такъ успѣшно, что поправки лордовъ были отвергнуты и министерство побѣждено большинствомъ голосовъ почти своей партіи.

— Что мнѣ дѣлать? спросилъ первый министръ стараго герцога.

Отвѣтъ стараго герцога былъ совершенно такой же, какой далъ Монкъ.

— Мы не можемъ выходить въ отставку въ августѣ.

А потомъ продолжалъ:

— Мы должны продолжать и посмотрѣть, какъ пойдутъ дѣла въ началѣ будущей сессіи. Главный вопросъ состоитъ въ томъ, не слѣдуетъ ли предложить сер-Тимоти выйти въ отставку.

Засѣданія кончились и остававшіеся до конца наконецъ уѣхали изъ Лондона какъ можно поспѣшнѣе.

Глава LXVII.
Мистрисъ Лопецъ собирается уѣхать.

Герцогиня Омніумъ была вовсе не самая скромная женщина на свѣтѣ. Въ этомъ сознавались ея лучшія друзья, и это былъ самый большой порокъ, приписываемый ей ея худшими врагами. Въ своемъ желаніи насказать колкостей она говорила колкости неумѣстныя, а желая выказать добродушіе, она часто наносила обиды. Уѣзжая изъ Лондона, она сдѣлала нескромное предложеніе своему мужу.

— Тебѣ все-равно, если я приглашу въ Мачингъ мистрисъ Лопецъ? У насъ будутъ очень не многіе.

Для слуха герцога имя Лопеца было ужасно. Все, что напоминало герцогу этого несчастнаго и эту несчастную трагедію, было для него ударомъ ножа. Герцогинѣ слѣдовало бы знать, что всякаго сношенія герцога съ вдовою этого человѣка слѣдовало избѣгать, а не искать.

— Объ этомъ, не можетъ быть и рѣчи, сказалъ герцогъ, выпрямившись.

— Почему не можетъ быть и рѣчи?

— На это есть тысяча причинъ. Я не могу на это согласиться.

— Такъ я ничего болѣе не буду объ этомъ говорить. Но тутъ цѣлый романъ — нѣчто очень трогательное.

— Неужели ты хочешь сказать, что у нея есть… обожатель?

— Да.

— Она такъ недавно лишилась своего мужа, да еще такимъ ужаснымъ образомъ! Если такъ, то я менѣе прежняго желаю видѣть ее.

— А! это потому, что ты не знаешь ея исторіи.

— И не желаю знать.

— Человѣкъ, который теперь желаетъ на ней жениться, зналъ ее задолго до знакомства ея съ Лопецомъ и сватался за нее нѣсколько разъ. Онъ прекрасный человѣкъ и ты его знаешь.

— Я предпочитаю не слышать объ этомъ болѣе, сказалъ герцогъ, уходя.

Планъ герцогини пригласить Эмилію въ Мачингъ такъ этимъ и кончился. Но планъ этотъ едва ли бы удался, даже если бы герцогъ не воспротивился. Но герцогиня все-таки не отказалась отъ своего намѣренія выказать дружелюбіе вдовѣ. Она сдѣлала Лопецу вредъ. Мистрисъ Лопецъ понравилась ей. А теперь она старалась взять за руку Артура Флечера. Поэтому она пріѣхала на Манчестерскій скверъ за день до отъѣзда въ Мачингъ и оставила карточку съ запискою. Это было пятнадцатаго августа, когда Лондонъ былъ уже пустъ. На улицахъ въ Вест-Эндѣ не виднѣлось никого, дома были заперты. Въ конторахъ сидѣло по-двое и по-трое несчастныхъ, которые утѣшались чтеніемъ романовъ за своими конфорками. Половина извощиковъ, вѣроятно, отправились въ приморскіе города или отдыхали на своихъ постеляхъ. Лавки еще были открыты, но всѣ порядочные лавочники разъѣхались или въ Швейцарію, или въ свои приморскія виллы. Герцогиня Омніумъ однако была еще въ Лондонѣ, и герцога можно было видѣть, когда онъ входилъ чрезъ задній ходъ въ Казначейство каждый день въ одиннадцать часовъ. Уорбертонъ находилъ это нестерпимымъ, потому что ему хотѣлось стрѣлять тетеревей; но онъ скорѣе погибъ бы, чѣмъ сказалъ слово.

Герцогиня не изъявляла желанія видѣть мистрисъ Лопецъ, а просто оставила свою карточку и записку. Она писала, что не хотѣла уѣхать изъ Лондона, не навѣстивъ мистрисъ Лопецъ, хотя не проситъ позволенія быть принятой. Она надѣялась, что здоровье мистрисъ Лопецъ поправляется и что по возвращеніи въ Лондонъ ей будетъ дозволено возобновить знакомство. Записка была очень проста и не могла быть принята иначе, какъ въ дружелюбномъ тонѣ. Будь она просто мистрисъ Паллизеръ, а ея мужъ младшимъ писаремъ въ Казначействѣ, ея посѣщеніе и тогда было бы вѣжливостью, тѣмъ не менѣе оно было вѣжливо, что его сдѣлала герцогиня Омніумъ и жена перваго министра. Но между всѣми знакомыми бѣдной вдовы только одна герцогиня осмѣлилась сдѣлать визитъ послѣ самоубійства Лопеца. Мистрисъ Роби не велѣли бывать. Леди Юстэсъ сурово отказали. Даже старуха мистрисъ Флечеръ, будучи въ Лондонѣ, послѣ весьма торжественнаго свиданія съ Вортономъ, удовольствовалась тѣмъ, что просила передать Эмиліи свою любовь. Такимъ образомъ мысль о заточеніи сдѣлалась какъ-то естественною для Эмиліи. Чѣмъ болѣе заточеніе продолжалось, тѣмъ казалось ей невозможнѣе разстаться съ своимъ уединеніемъ. Но ей принесла удовольствіе записка герцогини.

— Она хочетъ оказать вѣжливость, папа.

— О! да; но есть люди, вѣжливость которыхъ тебѣ не нужна.

— Конечно. Мнѣ не нужна вѣжливость этой противной леди Юстэсъ. Но эту вѣжливость я могу понять. Она думаетъ, что сдѣлала Фердинанду вредъ.

— Когда ты начнешь, душа моя — и я надѣюсь, что это будетъ скоро — возвращаться въ свѣтъ, тебѣ будетъ, я думаю, гораздо пріятнѣе находиться между людьми твоего кружка.

— Я не желаю возвращаться въ свѣтъ, сказала Эмилія, горько рыдая.

— Но я желаю, чтобы ты воротилась. Всѣ, знающіе тебя, желаютъ этого. Только не начинай съ этого конца.

— Неужели вы предполагаете, папа, что я желаю ѣхать къ герцогинѣ?

— Я желаю, чтобы ты поѣхала куда-нибудь. Тебѣ не можетъ быть полезно оставаться здѣсь. Я даже буду находить съ твоей стороны дурнымъ, или по-крайней-мѣрѣ малодушнымъ, если ты будешь продолжать сидѣть взаперти.

— Куда же мнѣ ѣхать? спросила она умоляющимъ голосомъ.

— Въ Вортонъ. Я рѣшительно думаю, что тебѣ слѣдуетъ прежде всего ѣхать туда.

— Поѣзжайте туда, папа, а меня оставьте здѣсь — только на этотъ разъ. Въ будущемъ году и я поѣду — если они меня пригласятъ.

— А меня, можетъ быть, тогда не будетъ на свѣтѣ.

— Не говорите этого, папа. Разумѣется, всякій можетъ умереть.

— Я конечно безъ тебя не поѣду. Въ этомъ ты можешь быть увѣрена. Могу ли я оставить тебя одну въ августѣ и сентябрѣ въ этомъ большомъ, мрачномъ домѣ? Если ты останешься, останусь и я.

Теперь это значило гораздо болѣе, чѣмъ въ прежніе годы. Послѣ смерти Лопеца Вортонъ ни разу не обѣдалъ въ Эльдонѣ. Онъ возвращался домой аккуратно въ шесть часовъ, сидѣлъ съ дочерью часъ предъ обѣдомъ, а потомъ оставался съ нею цѣлый вечеръ. Точно будто онъ рѣшился заставить ее покинуть уединеніе изъ уваженія къ нему. Она умоляла его поѣхать въ клубъ поиграть въ вистъ, но онъ никогда не соглашался. Нѣтъ, онъ не находилъ теперь удовольствія бывать въ Эльдонѣ и разлюбилъ играть въ вистъ. Такъ говорилъ онъ, но наконецъ объяснился яснѣе.

— Ты скучаешь здѣсь цѣлый день и я не хочу оставлять тебя по вечерамъ.

Въ этомъ была какая-то упорная нѣжность, которой она не ожидала судя по его прошлой жизни. Поэтому, когда онъ сказалъ, что не поѣдетъ въ деревню безъ нея, она почти принуждена была уступить.

Она и уступила бы тотчасъ, если бы не боялась одного. Какъ могла она удостовѣриться, что Артура Флечера не будетъ тамъ? Разумѣется, онъ будетъ въ Лонгбарнсѣ, а какъ могла она не допустить его пріѣхать изъ Лонгбарнса въ Вортонъ? Она не могла рѣшиться спросить объ этомъ отца, но чувствовала непреодолимое нежеланіе находиться въ присутствіи Артура. Разумѣется, она любила его. Разумѣется, въ цѣломъ свѣтѣ онъ былъ всѣхъ дороже для нея. Разумѣется, если бы она могла смыть прошлое, какъ смываютъ грязь мокрымъ полотенцемъ, если бы могла снять трауръ съ своей души, какъ съ своего тѣла, она сдѣлалась бы женою Артура съ величайшей радостью. Но, по ея мнѣнію, ея чувства къ нему были постыдны. Она допускала его ласки, пока Лопецъ былъ еще ея мужемъ — мужемъ, дурно обращавшимся съ нею, обманувшимъ ее, старавшимся вовлечь ее въ глубину своихъ низостей. Но теперь она не могла перенести мысли, чтобы Артуръ дотронулся до нея. Она думала, что всѣ законы женственности запрещаютъ ей думать о другой любви. Для нея ничего болѣе не оставалось кромѣ траура и слезъ. Она надѣлала все это собственнымъ упрямствомъ и не могла искупить этого предъ своими родными, предъ свѣтомъ и предъ своими собственными чувствами иначе, какъ осушивъ чашу несчастія до дна. Даже думать о радости было бы съ ея стороны измѣной. На этотъ разъ она не уступила своему отцу, побѣдивъ его, какъ побѣждала прежде, умоляющими взглядами скорѣе чѣмъ словами.

Но дня два спустя отецъ пришелъ къ ней съ доводами совершенно другого рода. Онъ долженъ былъ немедленно ѣхать въ Вортонъ вслѣдствіе очень важнаго письма, которое получилъ отъ сер-Элореда. Читатель, можетъ быть, помнитъ, что наслѣдникъ титула и помѣстья сер-Элореда былъ племянникъ, къ которому онъ не имѣлъ никакой привязанности. Этотъ Вортонъ былъ отвергнутъ всѣми Вортонами какъ мотъ и пьяница. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ сер-Элоредъ старался спасти этого человѣка и, можетъ быть, истратилъ на это болѣе денегъ, чѣмъ позволяло благоразуміе, если принять въ соображеніе, что онъ былъ обязанъ обезпечить своихъ дочерей, такъ какъ послѣ его смерти все помѣстье должно было перейти къ этому негодяю. Деньги лились какъ вода цѣлый годъ и не принесли ровно никакой пользы. Послѣ этого нельзя было имѣть никакой надежды. Этотъ человѣкъ былъ крѣпкаго здоровья и повидимому долговѣченъ; онъ женился на какой-то женщинѣ, которую взялъ съ улицы. Это было его послѣднимъ извѣстнымъ подвигомъ и съ той минуты даже его имя не произносилось въ Вортонѣ.

Теперь было получено извѣстіе о его смерти. Онъ погибъ въ попыткѣ перейти какіе-то глетчеры въ Швейцаріи; но мало-по-малу выяснилось, что глетчеръ былъ не такъ опасенъ, какъ водка, которою онъ угостилъ себя, отправляясь въ путь. Какъ бы то ни было, онъ умеръ. Это сообщалось навѣрно въ письмѣ сер-Элореда. И онъ также зналъ навѣрно, что племянникъ его не оставилъ сына.

Эти извѣстія были такъ же важны для Вортона, какъ и для сер-Элореда — и еще важнѣе для Эверета Вортона, чѣмъ для обоихъ ихъ, такъ какъ онъ долженъ сдѣлаться наслѣдникомъ всего послѣ смерти этихъ стариковъ. Теперь онъ путешествовалъ на яхтѣ съ однимъ другомъ, и даже адресъ его былъ неизвѣстенъ. Письма посылались къ нему въ Обань и пожалуй дойдутъ къ нему не прежде мѣсяца. Но въ человѣкѣ съ характеромъ сер-Элореда эта катастрофа произвела большую перемѣну. Наслѣдника его титула и мнѣнія онъ былъ обязанъ любить и уважать — если только на это была малѣйшая возможность. Съ прежнимъ наслѣдникомъ на это возможности не было. Но Эверета Вортона онъ всегда любилъ. Эверетъ не осуществлялъ всѣхъ желаній отца и дяди. Но его недостатки могли бы превратиться въ добродѣтели отъ обладанія титуломъ и имѣніемъ. Нерасположеніе къ какой бы то ни было профессіи и способность къ парламентской жизни были приличны молодому человѣку, который не только былъ наслѣдникомъ Вортонскаго помѣстья, но и половины отцовскихъ денегъ.

Сер-Элоредъ выражалъ въ своемъ письмѣ надежду, что Эверета увѣдомятъ немедленно. Онъ написалъ бы самъ, если бы зналъ адресъ Эверета. Но онъ зналъ, что его двоюродный братъ въ Лондонѣ, и просилъ своего двоюроднаго брата пріѣхать тотчасъ въ Вортонъ. Эмилія, писалъ онъ, разумѣется, пріѣдетъ съ отцомъ. Пришли тоже длинныя письма отъ Мэри Вортонъ и даже отъ леди Вортонъ къ Эмиліи. Должно быть, Вортоны были очень взволнованы, если леди Вортонъ рѣшилась написать длинное письмо. Вортоны были очень взволнованы. Энтузіазмъ ихъ при полученномъ извѣстіи доходилъ почти до неистовства. Имъ казалось, что каждый арендаторъ, каждый работникъ въ помѣстьѣ и жена каждаго арендатора и работника будутъ находиться въ ненормальномъ состояніи и неспособны исполнять своихъ обязанностей, пока не увидятъ Эверета какъ наслѣдника имѣнія. Леди Вортонъ даже сообщала Эмиліи, какая спальня приготовлена для Эверета — спальня гораздо почетнѣе той, которую онъ до-сихъ-поръ занималъ тамъ. Потомъ теперь можно сдѣлать многое такое, что прежде было невозможно. Можно было срубать деревья, строить, покупать и продавать землю, и все это придавало новую жизнь сер-Элореду. Когда имѣніемъ можешь пользоваться только пожизненно, гораздо пріятнѣе имѣть наслѣдникомъ друга, который можетъ бывать въ имѣніи, чѣмъ врага, котораго надо держать поодаль. Всѣми этими удовольствіями могъ теперь пользоваться сер-Элоредъ, если старый наслѣдникъ можетъ подавать ему совѣты, а молодой оказывать помощь.

Это извѣстіе нѣсколько взволновало и обитателей Манчестерскаго сквера. Для самого старика Вортона это не могло составить большой разницы. Онъ былъ въ однихъ лѣтахъ съ баронетомъ и не считалъ возможнымъ сдѣлаться его наслѣдникомъ. Но наслѣдство это могло быть полезно его сыну, а онъ теперь съ сыномъ находился въ хорошихъ отношеніяхъ. Онъ убѣдился, что Лопецъ употреблялъ всѣ силы, чтобы разлучить ихъ, и поэтому болѣе прежняго привязался къ сыну.

— Намъ надо ѣхать сейчасъ, сказалъ онъ дочери, какъ будто забывъ въ эту минуту о ея несчастій.

— Вамъ и Эверету слѣдуетъ тамъ быть.

— Господь вѣдаетъ, гдѣ Эверетъ. Я долженъ тамъ быть и полагаю, что въ такомъ случаѣ ты удостоишь поѣхать со мною.

— Удостою! что это значитъ, папа?

— Ты знаешь, что я не могу ѣхать одинъ. О томъ, чтобы я оставилъ тебя здѣсь, не можетъ быть и рѣчи.

— Почему, папа?

— Въ такое время вся семья должна собраться вмѣстѣ. Разумѣется, они обидятся, если ты не поѣдешь. Что подумаетъ леди Вортонъ, если ты откажешься послѣ такого письма? Я обязанъ сказать тебѣ, что ты должна ѣхать. Ты не можешь думать, что поступаешь хорошо, отталкивая всѣхъ своихъ друзей.

Онъ говорилъ еще долго въ томъ же тонѣ, который показывалъ, что отцовская нѣжность уже истощилась. Слова его были грубѣе и повелительнѣе, чѣмъ все, что онъ говорилъ ей послѣ того, какъ она сдѣлалась вдовою, но они также и подѣйствовали сильнѣе. Чрезъ двадцать-четыре часа послѣ этого разговора Эмилія была принуждена уступить, и Вортону послали телеграмму — не первую послѣ полученія извѣстія — что Эмилія пріѣдетъ съ отцомъ. Еще два дня должны они были приготовляться къ своей поѣздкѣ.

Эти приготовленія для Эмиліи были такъ грустны, что разбили почти ея сердце. Она еще носила самый глубокій трауръ. А теперь ей надо было какъ-нибудь уменьшить эти траурные знаки, которые висѣли около ея лица и плечъ. Потомъ какъ ей держать себя тамъ? Нельзя было ожидать, чтобы Вортоны заключили себя въ уединеніе ради ея горя. Самая перемѣна обстоятельствъ привлечетъ Флечеровъ въ Вортонъ — какъ же она будетъ смотрѣть на него, какъ отвѣчать ему, если онъ заговоритъ съ нею нѣжно? Женщинѣ очень трудно лгать человѣку, когда она любитъ его. Слова она можетъ произнести. Она можетъ увѣрять его, что равнодушна къ нему. Но если женщина дѣйствительно любитъ, какъ она любитъ этого человѣка, то пальцы ея дрожатъ отъ прикосновенія къ рукѣ его, въ глазахъ ея виднѣется выраженіе, которое она не можетъ скрыть. Она не можетъ удержаться, чтобы не обращать особеннаго вниманія на его слова. Она обожаетъ кумиръ и не можетъ сдержать своего восторга. Все это Эмилія чувствовала очень хорошо, но она чувствовала въ то же время, что никогда не проститъ себѣ, если обнаружитъ свою любовь выраженіемъ глазъ, тономъ словъ, движеніемъ пальцевъ. Какъ! можетъ ли она любить опять послѣ своей ошибки, послѣ Такой катастрофы?

Вечеромъ наканунѣ отъѣзда явился самъ Эверетъ. Это было около шести часовъ и онъ уѣзжалъ изъ Лондона съ вечернимъ поѣздомъ. Онъ получилъ извѣстіе на шотландскомъ берегу и помчался въ Лондонъ, телеграфируя въ Вортонъ. Разумѣется, онъ чувствовалъ; что погибель родственника на глетчерахъ — отъ водки или льду, это было ему все-равно — сдѣлала его изъ нуля однимъ изъ важныхъ людей на свѣтѣ. Онъ согласился съ отцомъ, что сестра обязана ѣхать въ Вортонъ, и находился теперь въ такомъ положеніи, что могъ говорить повелительно объ обязанностяхъ членовъ его фамиліи. Онъ не могъ подождать даже одну ночь для того, чтобы ѣхать вмѣстѣ съ отцомъ и сестрою. Сер-Элоредъ не имѣлъ терпѣнія ждать. Сер-Элоредъ требовалъ его въ Гертфордширъ. Сер-Элоредъ писалъ, что онъ какъ наслѣдникъ обязанъ пріѣхать какъ можно скорѣе. Отецъ улыбался, но одобрительно. Эверетъ поѣхалъ вечеромъ, оставивъ отца и сестру слѣдовать за нимъ утромъ.

Глава LXVIII.
Политическія вѣрованія перваго министра.

Герцогъ, прежде чѣмъ уѣхалъ въ Мачингъ, два раза напоминалъ Финіасу Финну, что ожидаетъ его тамъ чрезъ нѣсколько дней.

— Герцогиня говоритъ, что ваша жена пріѣдетъ завтра, сказалъ ему герцогъ въ день своего отъѣзда.

Но Финіасъ пріѣхать не могъ. Служба требовала его присутствія на верфяхъ и корабляхъ, и онъ отложилъ свое посѣщеніе до конца сентября.

Когда онъ отправился въ Мачингъ, ему предстояло двойное удовольствіе — встрѣча съ женою и благороднымъ хозяиномъ и хозяйкою. Онъ нашелъ тамъ небольшое общество, но не такое маленькое, какъ герцогиня говорила ему.

— Разумѣется, ваша жена будетъ у насъ, мистеръ Финнъ. Она добра и не броситъ меня въ моихъ непріятностяхъ. Вѣроятно, будетъ тамъ и леди Розина де-Курси. Леди Розина для герцога то же, что ваша жена для меня. Кажется, никого больше не будетъ — кромѣ, можетъ быть, мистера Уорбертона.

Но леди Розины въ Мачингѣ не было. Вмѣсто леди Розины тамъ были герцогъ и герцогиня Сент-Бёнгэй съ дочерьми, два-три человѣка изъ фамиліи Паллизеровъ съ женами и Баррингтонъ Ирль. Былъ также епископъ съ женою и трое-четверо другихъ, такъ что общество нельзя было назвать небольшимъ.

— Мы приглашали мистера Рэтлера, шепнула герцогиня Финіасу: — но онъ отказался съ разными высокопарными комплиментами. Если мистеръ Рэтлеръ не захотѣлъ быть въ домѣ перваго министра, ужь навѣрно случится что-нибудь.

Финіасъ скоро примѣтилъ, что обращеніе герцога къ нему совершено измѣнилось, до такой степени даже, что Финіасъ былъ принужденъ сознаться, что не понималъ характера герцога. До сихъ поръ онъ не находилъ герцога пріятнымъ въ разговорѣ. Оглядываясь назадъ, онъ не могъ даже вспомнить, разговаривалъ ли когда съ герцогомъ. Герцогъ какъ будто тотчасъ замыкался самъ въ себѣ, какъ только произносилъ нѣсколько словъ, требуемыхъ обстоятельствами. Была ли это надменность или застѣнчивость, Финіасъ не зналъ. Его жена говорила, что герцогъ застѣнчивъ. Но и надменность произвела бы точно такое дѣйствіе. Но теперь онъ улыбался, и хотя былъ нѣсколько холоденъ сначала, скоро принялъ обращеніе пріятнаго деревенскаго хозяина.

— Вы стрѣляете, сказалъ герцогъ.

Финіасъ стрѣлялъ? но не очень любилъ охоту на птицъ.

— Но вы охотитесь съ гончими?

Финіасъ очень любилъ эту охоту.

— Я начинаю думать, сказалъ герцогъ: — что я сдѣлалъ ошибку, не занимаясь этими вещами. Когда я былъ очень молодъ, я отказался отъ нихъ, потому что мнѣ казалось, что другіе посвящаютъ имъ слишкомъ много времени. Этакъ пожалуй и ѣсть не надо, потому что есть обжоры.

— Съ тою разницей, что если не будешь ѣсть, то умрешь.

— Хлѣбъ пожалуй поддержалъ бы жизнь, но можно ѣсть и мясо, не будучи обжорой. Я очень часто сожалѣю, что я избѣгалъ развлеченій, особенно такихъ, которыя сближали бы меня съ другими. Человѣкъ бываетъ одинъ, когда читаетъ, пишетъ и думаетъ. Даже засѣдая въ Парламентѣ, онъ почти одинъ, хотя его окружаетъ толпа. А едва ли человѣкъ можетъ быть полезенъ вполнѣ, если не будетъ знать своихъ ближнихъ, а какъ же онъ ихъ узнаетъ, если сидитъ взаперти? Если бы мнѣ пришлось начинать сызнова, мнѣ кажется, я сталъ бы раздѣлять развлеченія другихъ.

Вскорѣ послѣ этого герцогъ спросилъ Финіаса, поѣдетъ ли онъ на охоту утромъ.

Финіасъ объявилъ, что у него такъ много дѣла, что онъ не можетъ позволить себѣ никакихъ развлеченій прежде второго завтрака.

— Такъ вы потомъ пойдете со мною погулять, продолжалъ герцогъ. — Я ничего такъ не люблю, какъ прогулку пѣшкомъ. Тамъ, гдѣ рѣка окаймляетъ паркъ, есть очень хорошенькія мѣста. Я покажу вамъ то мѣсто, гдѣ сер-Гай Паллизеръ совершилъ подвигъ, за который король подарилъ ему это помѣстье. Хорошее было время въ Англіи, когда человѣкъ могъ получить полдюжины приходовъ за то, что могъ угодить королю!

— А если бы онъ не угодилъ королю?

— Тогда съ нимъ могло бы случиться что-нибудь другое. Но я съ удовольствіемъ могу сказать, что сер-Гай былъ совершеннѣшій придворный.

На прогулку отправились, хорошенькія мѣста у рѣки видѣли, но смотрѣли на нихъ безъ большого интереса и о подвигѣ сер-Гая болѣе не упоминали. Разговоръ перешелъ на другіе предметы. Разумѣется, первый министръ пустился въ разсужденія о будущей сессіи. Для Финіаса скоро сдѣлалось ясно, что герцогъ не желаетъ выходить въ отставку, хотя онъ очень откровенно говорилъ о вѣроятной необходимости сдѣлать это. Въ настоящую минуту онъ находился въ самомъ лучшемъ расположеніи духа. Онъ гулялъ въ своемъ собственномъ помѣстьѣ, онъ могъ видѣть благосостояніе около себя. Мѣсто это онъ любилъ болѣе всѣхъ другихъ мѣстъ. Его спутникъ нравился ему и съ нимъ онъ могъ говорить откровенно. Но все еще въ немъ таилось чувство о какой-то обидѣ, отъ котораго онъ не могъ освободиться. Разумѣется, онъ не сознавалъ, что обращался надменно съ сер-Орландомъ, сер-Тимоти и другими. Но онъ сознавалъ, что былъ къ нимъ правдивъ, а они съ нимъ вѣроломны. Годъ тому назадъ предъ нимъ была цѣль, которой онъ могъ достигнуть, призъ, который былъ для него доступень. Его ожидало спокойствіе удаленія отъ дѣлъ, которымъ онъ хотѣлъ воспользоваться, какъ только чувство долга позволитъ ему сдѣлать это. Но теперь перспектива этого счастія постепенно отдалялась отъ него. Удаленіе отъ дѣлъ уже не было для него выигрышнымъ призомъ. Ядъ власти и величія вошелъ въ его кровь. Заглядывая впередъ, онъ скорѣе боялся, чѣмъ желалъ удаленія отъ дѣлъ.

— Вы думаете, что все пойдетъ противъ насъ? спросилъ онъ.

Финіасъ думалъ это. Едва ли былъ хоть одинъ человѣкъ въ этой партіи, который не думалъ бы этого. Когда одна вѣтвь коалиціи постепенно отпадаетъ, другая вѣтвь не можетъ долго процвѣтать. Потомъ оттѣнки политической коалиціи такъ безцвѣтны и непривлекательны, что ихъ терпятъ только пока нѣтъ болѣе яркихъ цвѣтовъ.

— Что же, сказалъ Финіасъ: — министерство было не дурное; оно принесло пользу странѣ и длилось долѣе чѣмъ многіе ожидали.

— Если оно принесло пользу странѣ, то это значитъ все. По-крайней-мѣрѣ, должно бы значить все. Тотъ государственный человѣкъ, для котораго это не значитъ все, долженъ быть самъ не въ порядкѣ.

Герцогъ этимъ читалъ нравоученіе самому себѣ. Онъ говорилъ себѣ, что хотя видитъ лучшій путь, однако позволяетъ себѣ итти по пути худшему, потому что не одинъ Финіасъ, не одинъ старый герцогъ, не одна герцогиня видѣли перемѣну, видѣлъ ее и самъ первый министръ, хотя не могъ сладить съ собою.

— Я иногда думаю, сказалъ онъ: — что мы, которыхъ случай заставилъ вмѣшаться въ политическую игру, иногда не даемъ себѣ времени подумать о томъ, что мы сдѣлаемъ.

— Можетъ быть, человѣку приходится работать такъ усиленно, сказалъ Финіасъ: — потому что ему нѣтъ времени думать.

— Или, вѣроятно, онъ такъ занятъ борьбою партій, что не имѣетъ достаточно хладнокровія для размышленія. Мнѣ кажется, что многіе — кого мы съ вами знаемъ — выбираютъ политическую профессію не только безъ всякихъ политическихъ убѣжденій, но даже не видятъ, слѣдуетъ ли имъ имѣть ихъ. Случай приводитъ молодого человѣка подъ руководство старшаго, или онъ происходитъ отъ семейства виговъ, какъ было со мною, или изъ какого нибудь стараго торійскаго семейства, и добросовѣстно остается вѣренъ интересамъ, которые сначала выдвинули его въ свѣтъ. Въ этомъ убѣжденія нѣтъ.

— Убѣжденія являются послѣ.

— Да, убѣжденіе, что человѣкъ обязанъ оставаться либераломъ, а не причина почему. Или человѣкъ видитъ, что для него можетъ устроиться карьера съ этой стороны или съ другой, какъ это бываетъ съ юристами. Или у него есть поддержка съ этой или той стороны, какъ это бываетъ съ людьми коммерческими. Или, можетъ быть, онъ имѣетъ какую-нибудь идею о томъ, что аристократія пріятна, и становится консерваторомъ. Или что демократія благоденствуетъ, и становится либераломъ. Вы либералъ, мистеръ Финнъ?

— Конечно, герцогъ.

— Почему?

— Послѣ того, что вы сказали, я хвастаться не стану. Опытность однако, кажется, показываетъ мнѣ, что страна требуетъ либерализма.

— Можетъ быть, въ нѣкоторыя эпохи она потребуетъ сатану со всѣмъ его причтомъ, но едва ли вы скажете, что станете подъ знамя сатаны, потому что странѣ сатана нравится. Мнѣ кажется, не достаточно говорить, что либерализмъ требуется. Вы прежде должны узнать, что значитъ либерализмъ, и удостовѣриться, что онъ самъ по себѣ хорошъ. Вы навѣрно это сдѣлали, но я знаю людей, которые никогда не справляются объ этомъ.

— Я не имѣю притязанія быть лучше моихъ ближнихъ.

— Понимаю, понимаю, сказалъ герцогъ смѣясь. — Вы предпочитаете какого-нибудь добраго самаритянина на оппозиціонныхъ скамьяхъ сер-Тимоти и фарисеямъ. Тяжело выходить раненымъ изъ борьбы и видѣть, что тотъ, кому слѣдовало быть вашимъ другомъ, не только перешелъ на другую сторону, но еще кидаетъ въ васъ камнемъ. Я не имѣлъ намѣренія намекать на подробности недавнихъ несчастій, хотя нѣтъ человѣка, съ которымъ я могъ бы говорить такъ откровенно, какъ съ вами. Я всегда старался объяснить себѣ, почему я всю жизнь сидѣлъ на либеральной сторонѣ Палаты.

— И вамъ удалось?

— Я началъ жизнь съ готовыми политическими вѣрованіями. Для меня уже было готово мѣсто въ Парламентѣ, когда мнѣ минулъ двадцать-одинъ годъ. Никто не побезпокоился узнать мои мнѣнія. Разумѣлось само собою, что я долженъ быть либераломъ. Дядя мой, котораго ничто не могло заставить заняться политикою, считалъ непреложными мои либеральныя мнѣнія. Это было фамильное преданіе и такъ нераздѣльно съ нашею фамиліей, какъ титулы, которые дядя мой наслѣдовалъ. Имѣніе могло быть продано, промотано, но политическое вѣрованіе должно было оставаться твердо какъ алмазъ. Кажется, у меня не было и желанія возмущаться, но сначала мнѣ казалось это очерь естественнымъ.

— Въ двадцатилѣтнемъ возрастѣ человѣкъ рѣдко вдается въ глубокомысленное разсужденіе.

— А если и вдается, то почти всегда приходить къ ошибочному заключенію. Но послѣ того я удостовѣрился, что случай поставилъ меня на настоящій путь. Должно быть, то же самое было и съ вами. Мы оба рано вступили въ Парламентъ и вниманіе къ нашимъ обязанностямъ, вѣроятно, отвлекло насъ обоихъ отъ глубокихъ мыслей о важномъ вопросѣ. Когда человѣкъ долженъ заботиться о спокойствіи въ Ирландіи или о предупрежденіи расхищенія на верфяхъ, или о возвышеніи дохода, когда понижаетъ налоги, онъ чувствуетъ себя избавленнымъ отъ необходимости изслѣдовать принципъ. Такимъ образомъ мнѣ иногда кажется, что министры, и настоящіе, и бывшіе, и тѣ, которые наблюдаютъ за министрами съ оппозиціонныхъ скамеекъ, имѣютъ менѣе возможности сдѣлаться настоящими политиками, чѣмъ люди сидящіе въ Парламентѣ съ пустыми руками и располагающіе своимъ временемъ. Но когда человѣкъ поставленъ обстоятельствами въ такое положеніе, какъ я, онъ начинаетъ думать.

— А между тѣмъ у васъ руки не пустыя.

— Можетъ быть, и не такъ полны, какъ вы думаете. По-крайней-мѣрѣ я не могу довольствоваться одною отраслью публичной жизни, какъ бывало прежде. Не думайте, чтобы я предъявлялъ права на какое-нибудь великое политическое изобрѣтеніе, но мнѣ кажется, что я по-крайней-мѣрѣ опредѣлилъ мои собственныя мысли. Я полагаю, что мы всѣ желаемъ улучшить положеніе народа, который выбираетъ насъ, и подвинуть впередъ страну или по крайней-мѣрѣ спасти ее отъ ретроградства.

— Это разумѣется.

— Да, разумѣется. Я вѣрю этому желанію со стороны моихъ оппонентовъ въ Парламентѣ, какъ вѣрю моимъ товарищамъ и себѣ. Мысль, что политическая добродѣтель только на одной сторонѣ, и вредна, и нелѣпа. Мы позволяемъ себѣ говорить такимъ образомъ, потому что негодованіе, презрѣніе, а иногда, какъ я опасаюсь, желаніе порицанія сложатъ пищею для поддержанія жара преній.

— Есть люди, которые любятъ раздувать огонь, сказалъ Финіасъ.

— Я не хочу называть никого, сказалъ герцогъ: — но я видѣлъ нашихъ соотечественниковъ, очень искусно умѣющихъ обращаться съ кочергой.

Финіасъ засмѣялся, зная, что нѣкоторые находили, будто онъ слишкомъ горячо защищалъ герцога.

— Но мы отложили бы все это въ сторону, если бы подумали хорошенько, что и консерваторы, какъ и либералы, могутъ имѣть филантропическія и патріотическія чувства. Консерваторъ, если онъ понимаетъ значеніе своего названія, желаетъ, я полагаю, поддержать разницу и разстояніе, отдѣлающія высокопоставленныхъ лицъ отъ ихъ низшихъ братьевъ. Онъ думаетъ, что свѣтъ раздѣленъ такимъ образомъ самимъ небомъ, и что онъ лучше исполнитъ свою обязанность, если сдѣлаетъ низшаго счастливымъ и довольнымъ своимъ положеніемъ, научая его тому, что мѣсто, которое онъ занимаетъ, опредѣлено ему Богомъ.

— Оно такъ и есть.

— Едва ли въ томъ смыслѣ, о которомъ я говорю. Но это и есть ученіе консерваторовъ. Это ученіе едва ли совмѣстно съ постояннымъ улучшеніемъ состоянія низшаго класса. Но у консерваторовъ всѣ подобныя ул; чтенія основаны на мысли о поддержаніи этого разстоянія. Я, какъ герцогъ, долженъ держаться на столько поодаль отъ человѣка, который правитъ моими лошадьми, какъ предокъ держался отъ того человѣка, который правилъ его лошадьми, или отъ своего оруженосца; и такъ должно продолжаться всегда. Многое можно сказать въ пользу этого плана. Если всѣ лорды будутъ съ любящимъ сердцемъ, яснымъ умомъ, благородными инстинктами, то конечно они могутъ употреблять свою власть такъ благодѣтельно, что распространятъ счастіе по всей землѣ. Консерваторы вѣрятъ подобному тысячелѣтію {Слово это англичане употребляютъ для обозначенія необыкновеннаго благополучія, которое по древнему пророчеству настанетъ когда-нибудь на землѣ и будетъ продолжаться тысячу лѣтъ. Пр. Пер.}.

— Но другіе люди, не лорды, не желаютъ такого счастія.

— Если бы такое счастіе было достижимо, то можетъ быть было бы хорошо принудить людей принять его. Но лорды сего міра люди грѣшные, и хотя какъ единичныя личности они должны быть и бываютъ лучше другихъ личностей, которыя пользуются меньшими преимуществами, они гораздо болѣе способны какъ единичныя личности сбиваться съ толку въ своихъ мнѣніяхъ, чѣмъ все сословіе людей, которыми они желаютъ управлять. Мы знаемъ, что власть развращаетъ и что мы не можемъ положиться даже на правителей съ любящимъ сердцемъ, яснымъ умомъ и благородными инстинктами. Когда подумаешь объ этомъ, заглянешь впередъ, оглянешься назадъ, не можешь повѣрить, чтобы подобное тысячелѣтіе могло когда-нибудь настать.

— А развѣ консерваторы вѣрятъ тысячелѣтію?

— Мнѣ кажется, вѣрятъ въ нѣкоторой степени; мнѣ кажется даже, что я вѣрю этому самъ. Это моя идея о консерватизмѣ. Доктрина либерализма, разумѣется, говоритъ совсѣмъ противное. Либералъ, если только онъ имѣетъ какія-нибудь опредѣленныя идеи, долженъ, мнѣ кажется, думать объ уменьшеніи разстояній — о томъ, чтобы сблизить кучера съ герцогомъ — и сближать до-тѣхъ-поръ, пока тысячелѣтіе будетъ достигнуто посредствомъ…

— Равенства? поспѣшно перебилъ Финіасъ перваго министра, выказывая свое несогласіе тономъ голоса.

— Я не употребилъ этого выраженія, которое можетъ подать поводъ ко многимъ возраженіямъ. Во-первыхъ, то тысячелѣтіе, о которомъ мы говоримъ, такъ далеко, что мы не можемъ даже считать его возможнымъ. Умъ человѣческій такъ теперь разнороденъ, что мы не можемъ даже представить себѣ идею равенства, и здѣсь, въ Англіи, привыкли ненавидѣть это слово по милости дурныхъ послѣдствій тѣхъ нелѣпыхъ попытокъ, которыя дѣлались въ другихъ странахъ, чтобы провозгласить это совершившимся фактомъ, и которыя были достигнуты посредствомъ пера или рѣзца. Намъ сдѣлали этимъ вредъ, потому что хорошее слово, выражавшее великую идею, было выкинуто изъ словаря хорошихъ людей. Равенство было бы раемъ, если бы мы могли достигнуть его. Какъ можемъ мы, которымъ такъ много было дано, осмѣлиться думать иначе? Какъ можемъ мы смотрѣть на согбенную спину и изнуренное лицо бѣднаго пахаря, который зимою и лѣтомъ долженъ работать, несмотря на свой ревматизмъ, между тѣмъ какъ вы мчитесь на охотѣ или гордо сидите между передовыми людьми вашей страны, и говорить, что все такъ и слѣдуетъ? Вы либералъ, потому что знаете, что не все такъ должно быть, и желаете хоть сколько-нибудь приблизиться къ равенству, хотя оно само по себѣ такъ велико, великолѣпно, божественно, что вамъ сдѣлалось даже противно обѣщаніе его, потому что оно совершенно недостижимо.

Герцогъ въ своемъ энтузіазмѣ сбросилъ шляпу и сидѣлъ на деревянной скамейкѣ, поднявъ глаза къ небу. Его правая рука была сжата, а лѣвою онъ время отъ времени потиралъ рѣдкіе волосы на лбу. Онъ началъ тихимъ голосомъ, довольно невнятно произнося слова, но постепенно они становились ясны, звучны и краснорѣчивы. Финіасъ слышалъ разсказы о взрывахъ краснорѣчія, которые случались съ герцогомъ въ прежнее время въ Нижней Палатѣ. Они удивляли людей и заставляли ихъ говорить, что Плэнти Палль — какъ его тогда часто называли — себѣ наумѣ. Но это случалось съ нимъ очень рѣдко и Финіасъ никогда не слыхалъ такихъ словъ. Теперь онъ молча смотрѣлъ на своего собесѣдника, спрашивая себя, будетъ ли онъ продолжать свою рѣчь. Но лицо герцога вдругъ измѣнилось; онъ неловко схватилъ свою шляпу и сказалъ:

— Надѣюсь, вы не озябли?

— Я вовсе не озябъ, отвѣтилъ Финіасъ.

— Я пришелъ сюда потому, что очень люблю этотъ изгибъ рѣки. Чрезъ рѣку мы не переходимъ. Это имѣніе мистера Апджона.

— Депутата графства?

— Да, и очень хорошаго депутата, хотя онъ не поддерживаетъ насъ. Онъ старинной школы, но большой пріятель моего дяди, въ которомъ много было качествъ тори, несмотря на его либерализмъ. Желалъ бы я знать, здѣсь ли онъ. Я долженъ напомнить герцогинѣ, чтобы она пригласила его обѣдать. Вы, разумѣется, знаете его.

— Я только видалъ его въ Парламентѣ.

— Онъ вамъ очень понравится. Боже! теперь пять часовъ, а мы на двѣ мили ушли отъ дома. Я не прочиталъ ни одного письма и Уорбертонъ подумаетъ, что я бросился въ рѣку изъ-за сер-Тимоти Бисвакса.

Они быстрыми шагами направились домой.

— Я не забуду, герцогъ, сказалъ Финіасъ: — вашего опредѣленія консерваторовъ и либераловъ.

— Мнѣ кажется, я не отважился дѣлать опредѣленіе; я только высказалъ нѣсколько мыслей, которыя волновали меня послѣднее время. Послушайте, Финнъ!

— Что прикажете, ваша свѣтлость.

— Не разскажите Рамсдену и Друммонду, что я проповѣдывалъ равенство, а то я попаду въ бѣду. Я даже не знаю, остался ли бы этимъ доволенъ мой милый другъ герцогъ.

— Я не скажу ни слова.

— Равенство — мечта. Но мечтать иногда любишь — особенно когда нѣтъ никакой опасности, чтобы Мачингъ ускользнулъ отъ меня въ этой мечтѣ. Я сомнѣваюсь, могъ ли бы я вынести пробу, на которую рѣшались въ другихъ странахъ.

— Бѣдному пахарю все-таки мало достанется, герцогъ.

— Въ томъ-то и дѣло. Мы можемъ только понемножку приближать это къ себѣ, такъ понемножку, что до Мачинга это не коснется въ наше время. Вотъ ея свѣтлость съ своими пони. Не думаю, чтобы ея свѣтлости было пріятно лишиться своихъ пони посредствомъ моей доктрины.

Обѣ жены обоихъ собесѣдниковъ сидѣли въ кабріолетѣ, а между ними сидѣла маленькая леди Гленкора, старшая дочь герцогини.

— Мистеръ Уорбертонъ разослалъ трехъ гонцовъ отыскивать тебя, сказала герцогиня: — и никто меня не переувѣритъ, что ты и мистеръ Фини-ъ вздумали развлечь себя прогулкою.

— Мы разговаривали о политикѣ, сказалъ герцогъ.

— Разумѣется. Какое же другое развлеченіе возможно? Но съ какой стати позволяешь ты себѣ заниматься пустою болтовней, когда мистеръ Уорбертонъ ждетъ тебя въ библіотекѣ? Прислали ящикъ, такой огромный, что въ немъ могутъ помѣститься отставки всѣхъ измѣнниковъ партіи.

Это были очень сильныя выраженія, и герцогъ нахмурился, но некому было слышать это, кромѣ Финіаса Финна и его жены, а на нихъ положиться было можно. Герцогъ сказалъ, что ему надо воротиться домой какъ можно скорѣе. Можетъ быть, еще до обѣда надо сдѣлать что-нибудь. Уорбертонъ по-крайней-мѣрѣ можетъ спокойно выкурить сигару послѣ обѣда. Герцогиня и мистрисъ Финнъ вышли изъ кабріолета, а герцогъ взялся отвезти дѣвочку домой.

— Онъ непремѣнно наѣдетъ на дерево, сказала герцогиня.

Но герцогъ благополучно привезъ домой себя и свою дочь.

— Что вы думаете объ этомъ, мистеръ Финнъ? спросила ея свѣтлость. — Я полагаю, вы съ герцогомъ рѣшили, что дѣлать?

— Мы не рѣшили ровно ничего.

— Такъ у васъ вѣрно вышло разногласіе?

— И этого не было. Сказать по правдѣ, мы все время находились въ заоблачныхъ странахъ.

— Стало быть, надежды нѣтъ. Если политики забираются въ заоблачныя страны, значитъ, дѣйствительность уже не имѣетъ для нихъ очарованія.

Въ большомъ ящикѣ не заключалось отставки ни одного изъ непріятныхъ членовъ коалиціи. Министры рѣдко подаютъ въ отставку въ сентябрѣ, да и желать этого особенной надобности не было. Лордъ Друммондъ и сер-Тимоти могли оставаться до февраля, не выказывая ни послушанія, ни возмущенія. Герцогъ оставался спокойно въ Мачингѣ. Дѣла большого не было, кромѣ приготовленія работы для будущихъ засѣданій. Великая работа наступающаго года состояла въ уравненіи парламентскаго избирательства для мѣстечекъ и графствъ. Эту мѣру государственные люди обѣщали уже два года — обѣщаніе это не значило ничего конечно, хотя всякое обѣщаніе обыкновенно ведетъ къ болѣе опредѣленнымъ увѣреніямъ. Герцогъ Сент-Бёнгэй, лордъ Друммондъ и другіе министры желали это отдалить; Монкъ желалъ ввести; разумѣется, его поддерживалъ Финіасъ Финнъ.

Первый министръ сначала поддался вліянію стараго герцога. Не было никакого сомнѣнія, что мѣра эта желательна и будетъ введена, но вопросъ состоялъ относительно времени, когда ее слѣдуетъ ввести. Старый герцогъ зналъ, что мѣра эта наступитъ, но находя ее вредной, думалъ, что поступаетъ хорошо, откладывая ее годъ отъ года. Но Монкъ приставалъ и старикъ долженъ былъ уступить. Грустно было на душѣ старика, когда годъ за годомъ онъ помогалъ разрушать учрежденія, которыя считалъ охраною націи, но зналъ, что какъ либералъ онъ обязанъ помогать ихъ уничтожать. Ему должно было приходить въ голову время-отъ-времени, что не лучше ли ему отправиться на тотъ свѣтъ и опочить въ мирѣ, прежде чѣмъ уничтожится все.

Когда герцогъ Сент-Бёнгэй уѣхалъ изъ Мачинга, на его мѣсто пріѣхалъ Монкъ, и Финіасъ Финнъ, уѣзжавшій на время въ Лондонъ, тоже вернулся; они трое съ помощью Уорбертона и другихъ работали надъ предполагаемымъ планомъ новыхъ выборовъ. Но работа ихъ какъ-то не спорилась; всѣ они чувствовали, что каково бы ни было ихъ первое предложеніе, ихъ побьютъ въ Нижней Палатѣ, которая находила, что этому Аристиду пора выйти изъ Казначейства {Первый министръ въ Англіи есть также первый лордъ Казначейства. Пр. Пер.}.

Глава LXIX.
Судьба мистрисъ Паркеръ.

Послѣ смерти Лопеца прошло пять мѣсяцевъ, а вдова его не слыхала ни слова о мистрисъ Паркеръ и ея дѣтяхъ. Ея собственныя горести были такъ велики, что она почти не думала о бѣдной женщинѣ, которая приходила къ ней за нѣсколько дней до смерти ея мужа разсказать о раззореніи, причиненномъ вѣроломствомъ Лопеца. Но поздно вечеромъ наканунѣ отъѣзда въ Гертфордширъ — вскорѣ послѣ того, какъ Эверетъ уѣхалъ — позвонили и бѣдно одѣтая женщина изъявила желаніе видѣться съ мистрисъ Лопецъ. Бѣдно одѣтая женщина была жена Сексти Паркера. Слуга, не помнившій ее, не хотѣлъ оставить ее одну въ передней, потому что берегъ плащи и зонтики, а позвалъ горничную доложить о ней. Бѣдная женщина поняла оскорбленіе и приняла его къ сердцу. Но мистрисъ Лопецъ тотчасъ позвала ее въ нижнюю гостиную, оставивъ Вортона наверху.

Мистрисъ Паркеръ, сердясь на нанесенное ей оскорбленіе, хотѣла было пожаловаться тотчасъ на слугу, но трауръ вдовы усмирилъ ее. Эмилія никогда не любила наряжаться, ни дѣвушкою, ни замужнею женщиной, но мужъ любилъ, чтобы она одѣвалась хорошо — хотя не заботился платить за ея наряды — и мистрисъ Паркеръ воспоминала о своей знакомой въ Доверкортѣ какъ о нарядной дамѣ. Черное платье — какъ привидѣніе — мелькнуло въ комнатѣ и мистрисъ Паркеръ забыла о своей недавней обидѣ. Эмилія подошла, протянула руку и заговорила первая.

— Меня постигло большое горе послѣ нашего свиданія, сказала она.

— Да, дѣйствительно, мистрисъ Лопецъ. Мнѣ кажется, теперь въ свѣтѣ ничего нѣтъ кромѣ горя.

— Надѣюсь, что мистеръ Паркеръ здоровъ. Не сядете ли вы, мистрисъ Паркеръ?

— Благодарствуйте, сударыня. Нѣтъ, онъ нездоровъ, и какъ онъ можетъ быть здоровъ? Все — все отнято у него!

Бѣдная Эмилія застонала, услышавъ это.

— Я не хочу ничего говорить противъ покойника, мистрисъ Лопецъ, на сколько это зависитъ отъ меня. Я знаю, что непріятно слушать, когда человѣка любимаго нами на свѣтѣ уже нѣтъ. А можетъ быть, еще непріятнѣе, когда дѣла его шли дурно по его собственной винѣ. Я не сдѣлала бы этого, мистрисъ Лопецъ, если бы это зависѣло отъ меня.

— Я выслушаю, что вы хотите сказать, сказала Эмилія, рѣшившись вынести все терпѣливо.

— Ну вотъ что. Онъ оставилъ насъ рѣшительно безъ ничего. Это еще не самое худшее, хотя что можетъ быть хуже этого? Паркеръ былъ такой слабый, а онъ умѣлъ говорить, да разговорами то послѣднюю рубаху снялъ съ насъ.

— Что вы подразумѣваете подъ тѣмъ, что это не самое худшее?

— Отъ Сексти требуютъ по векселю четыреста пятьдесятъ за эту дрянь, которую они называютъ біосомъ — а Сексти говоритъ, что это вексель не его. Но онъ въ такомъ положеніи, что не можетъ и присягнуть-то порядкомъ. Но онъ знаетъ навѣрно, что этого векселя не подписывалъ. Вексель былъ принесенъ ему Лопецомъ, они повздорили и онъ совсѣмъ не хотѣлъ подписывать. И разницы-то большой въ этомъ нѣтъ: теперь ужь отъ него нечего больше отнимать.

Эмилія, слушая все это, сидѣла и дрожала, стараясь сдерживать свои стоны.

— Только мебель не продали, продолжала мистрисъ Паркеръ: — и я хотѣла было отдать внаймы комнаты, а теперь и мебель хотятъ взять по этому векселю. Сексти какъ сумасшедшій, клянется и такъ и сякъ, но что же можетъ онъ сдѣлать, мистрисъ Лопецъ? Это похоже на его руку какъ двѣ капли воды. Онъ вѣдь былъ такой мастеръ на все — вы вѣдь знаете, о комъ я говорю, сударыня.

Тутъ Эмилія закрыла лицо руками и горько заплакала. Она еще не знала, вѣрить или нѣтъ этому послѣднему обвиненію противъ ея покойнаго мужа. Она не имѣла времени обдумать преступность приписываемаго ему проступка. Но она знала, что женщина, находившаяся предъ нею, была раззорена спекуляціями ея мужа.

— Это вѣдь большая бѣда, сударыня? сказала мистрисъ Паркеръ, заплакавъ для компаніи. — Куда ни посмотришь, вездѣ бѣда. Будь у васъ пятеро дѣтей безъ куска хлѣба, вы бы знали, что чувствую я. Мнѣ надо вернуться съ десятичасовымъ поѣздомъ, а когда я возьму билетъ третьяго класса, у меня не останется и двухъ пенсовъ въ карманѣ.

Этой глубинѣ бѣдности, этому недостатку хлѣба для завтрашняго дня Эмилія могла помочь изъ своего кармана. Думая объ этомъ и вспомнивъ, что съ нею нѣтъ денегъ, она встала, чтобы принести свой кошелекъ. Но ей пришло въ голову, что этого будетъ недостаточно, что она обязана сдѣлать болѣе, а между тѣмъ сама она не могла сдѣлать ничего. Каждый мѣсяцъ, почти каждую недѣлю послѣ смерти ея мужа отецъ долженъ былъ уплачивать его долги, потому что, отказавшись отъ этого, онъ только увеличилъ бы ея несчастіе. Она чувствовала, что должна соблюдать собственно для себя строжайшую экономію, такъ какъ подвергла отца большимъ денежнымъ потерямъ по милости своего неудачнаго замужства.

— Чего вы желаете отъ меня? спросила она опять, садясь на свое мѣсто.

— Вы богаты, отвѣчала мистрисъ Паркеръ.

Эмилія покачала головою.

— Говорятъ, вашъ папа богатъ. Я думаю, что вы не захотите видѣть меня въ такой нуждѣ.

— Право, право, это очень меня огорчаетъ.

— Не сдѣлаетъ ли вашъ папа чего-нибудь? Сексти въ этомъ не такъ виноватъ, какъ вашъ мужъ. Я не сказала бы этого вамъ, если бы не умирала съ голоду. Я не сказала бы этого вамъ, если бы не дѣти. Я легла бы въ канаву и умерла, будь я одна, потому что… потому что знаю, каковы ваши чувства. Но что сдѣлали бы вы, что вы бы сказали, если бы у васъ дома было пятеро дѣтей безъ куска хлѣба?

Эмилія встала и вышла изъ комнаты, попросивъ гостью подождать нѣсколько минутъ. Чрезъ нѣсколько времени пришелъ буфетчикъ, обидѣвшій мистрисъ Паркеръ вниманіемъ къ вещамъ своего господина, и принесъ подносъ съ мясомъ и виномъ. Онъ сказалъ, что мистеръ Вортонъ проситъ мистрисъ Паркеръ закусить и что скоро самъ выйдетъ къ ней. Мистрисъ Паркеръ, зная, что ей понадобятся силы, и помня, что ей придется итти пѣшкомъ по всему городу до станціи, закусила и позволила себѣ выпить рюмку хересу, ксторую ея недавній непріятель благодушно налилъ для нея.

Эмилія не пробыла и получаса съ своимъ отцомъ, какъ тяжелые шаги Вортона уже послышались на лѣстницѣ. А когда дошелъ до дверей столовой, онъ остановился на минуту прежде чѣмъ повернулъ ручку. Онъ не сказалъ Эмиліи, что онъ сдѣлаетъ, и даже еще самъ этого не рѣшилъ. При каждомъ новомъ требованіи, съ которымъ обращались къ нему, ненависть его къ памяти человѣка, который разстроилъ всю его жизнь, разумѣется, увеличивалась. Имя этого негодяя было до такой степени противно ему, что онъ не могъ даже удержаться отъ трепета при дочери, когда слуги называли ее этимъ именемъ. Но все-таки онъ рѣшилъ, что будетъ всѣми мѣрами избавлять ее отъ страданій. Конечно, это была ея вина, но она искупала ее страдальчески и онъ не хотѣлъ увеличивать ея тяжести. Онъ будетъ платить, платить и платить помня только, что эти платежи слѣдуетъ выключить изъ ея доли въ его состояніи. Онъ никогда не намѣревался поступить съ Эверетомъ какъ съ старшимъ сыномъ, а теперь даже на это не было и необходимости, такъ какъ Эверетъ сдѣлался старшимъ сыномъ въ другой семьѣ. Онъ могъ почти уплачивать по всѣмъ требованіямъ безъ матеріальнаго вреда для себя. Но эти требованія, одно за однимъ, жгли его своимъ частымъ повтореніемъ и низостью человѣка, бывшаго причиною ихъ. Дочь его теперь повторила ему съ рыданіями и стонами всю исторію, которую разсказала ей женщина, находившаяся внизу.

— Папа, сказала она: — я право не знаю, говорить вамъ или нѣтъ.

Онъ уговорилъ ее и выслушалъ не говоря ни слова. Онъ старался даже не поморщиться при обвиненіи въ фальшивой подписи, которое повторила ему родная дочь — вдова преступника. Онъ усиливался не помнить въ эту минуту, что ея дѣвическое сердце выбрало этого злодѣя наперекоръ всѣмъ его желаніямъ. Ему и въ голову не пришло повѣрить обвиненію. Оно было такъ вѣроятно! Что могло удержать этого человѣка отъ подлога, если онъ только могъ заставить думать, что его жертва подписала вексель въ пьяномъ видѣ? Онъ выслушалъ все, поцѣловалъ дочь и пошелъ въ столовую. Мистрисъ Паркеръ, когда увидала его, встала, низко поклонилась и опять сѣла. Старикъ Вортонъ посмотрѣлъ на нее изъ-подъ своихъ косматыхъ бровей, прежде чѣмъ заговорилъ, а потомъ сѣлъ напротивъ нея.

— Сударыня, сказалъ онъ: — я сейчасъ слышалъ очень печальную исторію.

Мистрисъ Паркеръ опять встала, опять поклонилась и закрыла лицо носовымъ платкомъ.

— Объ этомъ здѣсь не будетъ никакой пользы говорить.

— Конечно, серъ, сказала мистрисъ Паркеръ.

— Я и моя дочь уѣзжаемъ изъ Лондона завтра утромъ.

— Неужели, серъ? Мистрисъ Лопецъ мнѣ этого не говорила.

— Мой письмоводитель будетъ въ Лондонѣ въ домѣ подъ № 12 въ Линкольн-Иннѣ до моего возвращенія. Вы думаете, что найдете это мѣсто? Я написалъ вотъ здѣсь.

— Да, серъ, я могу найти, отвѣчала мистрисъ Паркеръ, приподнимаясь со стула при каждомъ своемъ словѣ.

— Я написалъ его имя; видите? Мистеръ Кромпи.

— Вижу, серъ.

— Если вы мнѣ позволите, я дамъ вамъ теперь два соверена.

— Благодарю васъ, серъ.

— И если вамъ будетъ удобно заходить къ мистеру Кромпи каждый четвергъ около двѣнадцати часовъ утра, онъ будетъ выплачивать вамъ по два соверена въ недѣлю, пока я не вернусь въ Лондонъ. Потомъ я посмотрю.

— Господь да благословитъ васъ, серъ!

— А на счетъ мебели я напишу моему помощнику, мистеру Вокеру. Вамъ нечего безпокоиться ходить къ нему.

— Точно такъ, серъ.

— Если будетъ нужно, онъ пошлетъ за вами и посмотритъ, что можно сдѣлать. Прощайте, мистрисъ Паркеръ.

Онъ подошелъ къ ней съ двумя соверенами и положилъ ихъ ей въ руку. Мистрисъ Паркеръ рыдая простилась съ нимъ, а Вортонъ стоялъ въ передней неподвижно, пока лицевая дверь затворилась за бѣдной женщиной.

— Я все устроилъ, сказалъ онъ Эмиліи: — я разскажу тебѣ завтра или когда-нибудь. Не терзай себя теперь, а ложись спать.

Она посмотрѣла пристально и грустно ему въ лицо и исполнила его приказаніе.

Но Вортонъ не могъ лечь спать; ему предстояли еще хлопоты. Въ этотъ самый вечеръ онъ долженъ былъ написать подробности объ этомъ дѣлѣ и Вокеру, и Кромпи. Эти противныя письма вышли очень длинны; противны они были ему потому, что ему приходилось безпрестанно сообщать, что его дочь, эта зеница его ока, была женою мошенника. Вокеру онъ долженъ былъ разсказать всю исторію о предполагаемой поддѣлкѣ и никакъ не могъ удержаться отъ рѣзкихъ выраженій.

«Не думаю, чтобы это можно было доказать, но есть поводъ полагать, что это, должно быть, правда.»

А потомъ: «Я думаю, что этотъ человѣкъ былъ самымъ гнуснымъ мошенникомъ изъ жадности къ деньгамъ.»

Даже съ Кромпи онъ не могъ скрытничать.

— «Ее жаль», писалъ онъ. «Ея мужъ раззоренъ гнусными спекуляціями мистера Лопеца.»

Онъ легъ въ постель. О! какъ онъ былъ бы счастливъ, если бы, уплачивая по два соверена въ недѣлю — и даже уплативъ по поддѣльному векселю — онъ могъ избавить себя отъ непріятности слышать имя Лопеца.

По векселю этому банкиры своихъ денегъ не получили, а мистрисъ Сексти Паркеръ каждую недѣлю, каждый мѣсяцъ и наконецъ каждый годъ, и дѣти ея — и вѣроятно ея мужъ — существовали двумя соверенами, которые она всегда получала въ четвергъ утромъ отъ самаго Кромпи. И можно опасаться, что бѣдный Сексти Паркеръ никогда уже не сдѣлался достаточнымъ человѣкомъ.

— Вы мнѣ скажете, что вы сдѣлали для этой бѣдной женщины, папа, сказала Эмилія, наклонясь къ отцу въ вагонѣ.

— Я это устроилъ, душа моя.

— Вы сказали, что скажете мнѣ.

— Кромпи будетъ платить ей два фунта въ недѣлю, пока мы разузнаемъ все подробнѣе.

Эмилія пожала руку отца, тѣмъ это и кончилось. Никто никогда не разузналъ объ этомъ болѣе и Кромпи продолжалъ платить деньги.

Глава LXX.
Въ Вортонскомъ замкѣ.

Когда Вортонъ и его дочь пріѣхали въ Вортонскій замокъ, тамъ еще Флечеровъ не было. Эмилія по дорогѣ со станціи не смѣла спросить объ этомъ, не смѣла даже побудить отца сдѣлать это; Онъ, вѣроятно, сказалъ бы ей, что мало вѣроятности найти гостей и никакого вѣроятія, чтобы она встрѣтили Артура Флечера. Эмилія была слишкомъ смущена и слишкомъ растревожена, чтобы думать о вѣроятіи, и до конца находилась въ волненіи, опасаясь встрѣтиться съ своимъ обожателемъ.

Она однако не нашла въ Вортонскомъ замкѣ никого, кромѣ Вортоновъ и примѣтила, также къ своему великому облегченію, что эта перемѣна наслѣдника избавила ее отъ вниманія, которое могло бы только увеличить ея смущеніе. Съ перваго взгляда ея платье и осанка поразили ихъ, такъ что они не могли скрыть своихъ чувствъ. Разумѣется, они ожидали увидѣть ее въ черномъ — ожидали увидѣть въ вдовьемъ траурѣ. Но ея лицо и члены такъ приспособились къ ея крепу, что она казалась монументомъ осиротѣлости и горя. Леди Вортонъ привела вдову въ свою комнату и тамъ сказала ей маленькую рѣчь.

— Мы всѣ поплакали о васъ, сказала она: — и теперь еще о васъ жалѣемъ. Но непомѣрное горе не хорошо, особенно въ молодыхъ. Мы употребимъ всѣ силы, чтобы сдѣлать васъ счастливою, и надѣемся успѣть. То, что случилось съ милымъ Эверетомъ, должно было бы утѣшить васъ.

Эмилія обѣщала постараться, не извлекая однако очень большого утѣшенія изъ будущности, предстоявшей Эверету. Леди Вортонъ, конечно, никогда въ жизни не говорила о миломъ Эверетѣ, пока былъ живъ нечестивый племянникъ. Потомъ Мэри также сказала свою маленькую рѣчь:

— Милая Эмилія, я сдѣлаю все, что могу. Пожалуста постарайтесь вѣрить мнѣ.

Но Эверетъ до такой степени былъ героемъ дня, что мало оставалось мѣсто для вниманія къ другимъ.

Относительно Эверета было много возможности для торжества. Уже узнали навѣрно, что у Вортона, теперь умершаго, былъ ребенокъ — но дочь. О! какимъ спасеніемъ или какою гибелью можетъ быть для англійскаго джентльмена полъ ребенка? Эта бѣдная дѣвочка была теперь не что иное, какъ нищая, если только родственники, нисколько не заботившіеся о ея судьбѣ, не заблагоразсудятъ изъ состраданія назначить ей какое-нибудь содержаніе. Будь на ея мѣстѣ мальчикъ, Эверетъ Вортонъ остался бы ничѣмъ, а ребенокъ, спасенный отъ беззаконія родителей, былъ бы взлелѣянъ въ лучшей спальнѣ Вортонскаго замка, осыпаемъ горячими поцѣлуями и служилъ бы центромъ всѣхъ надеждъ для всѣхъ Вортоновъ. Но повѣренный Вортоновъ удостовѣрился телеграммою, что ребенокъ — дѣвочка, и Эверетъ былъ героемъ дня. Онъ вдругъ сдѣлался одаренъ необыкновенными качествами даже въ глазахъ своего отца. Считали особеннымъ благополучіемъ, что онъ не выбралъ никакой профессіи. Будь онъ банкиромъ, поглощеннымъ наживаніемъ денегъ, или хотя адвокатомъ, привязаннымъ къ своему округу и суду, это уменьшило бы его готовность принять обязанности, которыя онъ долженъ былъ исполнить. Онъ никогда не будетъ очень богатъ, но всегда будетъ имѣть наличныя деньги и, разумѣется, поступитъ въ Парламентъ.

Въ своемъ новомъ положеніи какъ будущій глава фамиліи, онъ счелъ своею обязанностью прочитать нравоученіе сестрѣ. Можетъ быть, кому-нибудь слѣдовало бы приструнить ее построже отца. Конечно, она изнемогала отъ своего несчастнаго положенія до такой степени, что это было непріятно всѣмъ вообще. Нѣтъ качества столь полезнаго человѣку, какъ способность оправляться послѣ паденія, способность особенно принадлежащая тѣмъ, кто имѣетъ здоровую душу въ здоровомъ тѣлѣ. Не рѣдко видѣть человѣка — особенно женщину — которыхъ горе постепенно убиваетъ, и есть между нами люди, можетъ быть, завидующіе и конечно восхищающіеся такою нѣжною душой, которая умираетъ отъ горя. Но въ такихъ случаяхъ скорѣе слабость сердца чѣмъ сила чувства производитъ уничтоженіе. Недостаетъ какой-нибудь твердости фибра, сила котораго есть принадлежность благородная. Эверетъ Вортонъ видѣлъ это, и будучи теперь будущимъ главой фамиліи, присталъ къ сестрѣ.

— Эмилія, сказалъ онъ: — ты дѣлаешь всѣхъ насъ несчастными, когда мы смотримъ на тебя.

— Неужели? спросила она. — Я жалѣю объ этомъ, но зачѣмъ вамъ смотрѣть на меня?

— Затѣмъ, что ты принадлежишь къ нашей семьѣ. Разумѣется, мы не можемъ оттолкнуть тебя, и не захотѣли бы, если бы могли. Мы всѣ были несчастны оттого… оттого, что это случилось. Но не думаешь ли ты, что ты должна принести какую-нибудь жертву намъ — нашему отцу, хочу я сказать, и сер-Элореду, и леди Вортонъ? Когда ты плачешь, и другіе должны плакать. Я такъ думаю, что людямъ надо быть счастливыми хотя бы только для ближнихъ своихъ.

— Что же мнѣ дѣлать, Эверетъ?

— Разговаривать немножко, улыбаться иногда, ходить поживѣе, не имѣть такого вида, когда входишь въ комнату, будто ты собираешься залиться слезами, и если бы я осмѣлился посовѣтовать, уменьшить нѣсколько трауръ.

— Ты хочешь сказать, что я лицемѣрю?

— Нѣтъ, ничего подобнаго не хочу я сказать. Ты это знаешь. Но ты бы могла принудить себя для удовольствія другихъ, не сдѣлавшись измѣнницею твоимъ воспоминаніямъ. Ты навѣрно знаешь, что я хочу сказать. Постарайся и посмотри, не можешь ли ты сдѣлать что-нибудь.

Она постаралась и сдѣлала кое-что. Никто, не знающій тайнъ женскаго костюма, не могъ бы сказать, что именно сдѣлала она, но всѣ чувствовали, что трауръ былъ уменьшенъ. Сначала, слушая брата, она чувствовала удары, которые ей наносили его слова, и обвиняла его въ жестокости. Эти слова очень тяжело было перенести. Была минута, когда ей почти хотѣлось напуститься на брата и сказать ему, что онъ ничего не понимаетъ въ ея горестяхъ, но она удержалась и, оставшись одна, созналась себѣ, что онъ сказалъ правду. Никто не имѣетъ права являться въ свѣтъ Ніобеей, потопляющею радость всѣхъ эгоистическими слезами. Чѣмъ не была она обязана отцу, который такъ часто предостерегалъ ее противъ ея несчастнаго шага, а потомъ съ первой минуты послѣ ея ошибки простилъ ей все? По-крайней-мѣрѣ, изъ своихъ несчастій она узнала безграничную нѣжность его сердца, которую во время ихъ благоденствія онъ не чувствовалъ необходимости выражать ей.

Она постаралась и сдѣлала кое-что. Она пожала руку леди Вортонъ, расцѣловала свою кузину Мэри, бросилась на шею отцу, когда они остались одни, и шепнула ему, что она постарается.

— Ты сказалъ мнѣ правду, Эверетъ, говорила она потомъ своему брату.

— Я не имѣлъ намѣренія показаться тебѣ свирѣпымъ, отвѣтилъ онъ съ улыбкой.

— Ты сказалъ правду, я обдумала твои слова и постараюсь. Я буду скрывать свое горе, если могу. Можетъ быть, оно не таково, какъ ты думаешь, но я буду скрывать его.

Ей казалось, что ее не понимаютъ, и можетъ быть она была права. Она горевала не о томъ, что онъ умеръ и оставилъ ее молодою вдовой, даже не о томъ, что кончина его была такою жестокою трагедіей и такъ безславна, и не о томъ, что ея любовь была отдана недостойному, что она сдѣлала такую прискорбную ошибку въ единственномъ важномъ поступкѣ своей жизни, который вздумала сдѣлать сама не слушая никого. Можетъ быть, всего ужаснѣе было для нея то, что она, считавшаяся яркою звѣздой въ семействѣ, только одна навлекла упрекъ на имя всѣхъ этихъ людей, которые были къ ней такъ добры. Какимъ образомъ человѣкъ, сознающій свое безславіе, можетъ ходить, смотрѣть и говорить, какъ будто это безславіе прошло? Но она постаралась и ея усилія отчасти удались.

Сер-Элоредъ, несмотря на трауръ бѣдной вдовы, былъ очень счастливъ въ это время и его радость въ нѣкоторой степени сообщилась старому адвокату. Эверета повели къ каждому арендатору и представили какъ наслѣдника. Вортонъ уже объявилъ о своемъ намѣреніи отказаться отъ всякихъ правъ на помѣстье. Если переживетъ сер-Элореда, онъ долженъ быть баронетомъ; но если это печальное происшествіе случится еще при жизни Вортона, Эверетъ долженъ тотчасъ сдѣлаться владѣльцемъ Вортонскаго замка.

Сер-Элоредъ разсуждалъ о своей смерти съ чрезвычайнымъ удовольствіемъ и требовалъ, чтобы и другіе разсуждали объ этомъ. Умереть и оставить все на произволъ моту было ужасно для его стараго сердца; но теперь человѣкъ, который послѣ него получитъ помѣстье, будетъ имѣть шестьдесятъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ капитала, чтобы поддерживать Вортонскій замокъ и заткнуть, такъ сказать, всѣ дыры въ помѣстьѣ. Онъ какъ будто съ нетерпѣніемъ желалъ, чтобы Эверетъ вступилъ въ наслѣдство, подавалъ ему много совѣтовъ, что слѣдуетъ сдѣлать послѣ его смерти. Точно будто онъ думалъ вернуться въ Вортонъ съ того свѣта и участвовать призрачно въ благоденствіи помѣстья.

— Ты найдешь Джона Грифита очень хорошимъ человѣкомъ, сказалъ баронетъ.

Джонъ Грифитъ былъ арендаторомъ уже лѣтъ пятьдесятъ и былъ старѣе своего владѣльца; но баронетъ говорилъ обо всемъ какъ будто собирался разстаться съ Вортономъ на слѣдующей недѣлѣ.

— Джонъ Грифитъ человѣкъ хорошій и всегда платитъ что слѣдуетъ, хотя немножко мѣшкотенъ. Ты не будешь притѣснять Джона Грифита?

— Я надѣюсь, что не буду имѣть на это возможности, серъ.

— Ну, ну, ну! мы посмотримъ, какъ тамъ будетъ. Но не знаю, что мнѣ сказать о молодомъ Джонѣ. Ферма всегда переходила отъ отца къ сыну, а о контрактѣ не было и помину.

— Развѣ молодой человѣкъ не совсѣмъ хорошъ?

— Онъ занимается браконьерствомъ.

— Ахъ, Боже мой!

— Я всегда ему прощалъ для его отца. Говорятъ, что онъ женится на Селли Джонсъ. Можетъ быть, онъ отстанетъ. Я люблю, когда фермы переходятъ отъ отца къ сыну, Эверетъ. Такимъ образомъ все должно бы переходить. Разумѣется, на это права никакого нѣтъ.

— Никакого, я полагаю, сказалъ Эверетъ, который былъ въ своемъ родѣ преобразователь и имѣлъ радикальныя понятія, которыми теперь ни за что не хотѣлъ бы растревожить баронета.

— Да, никакого. Господь въ своемъ милосердіи не допуститъ, чтобы англійскій землевладѣлецъ былъ лишенъ такимъ образомъ своихъ правъ.

Сер-Элоредъ, когда произносилъ эту мольбу, думалъ о томъ, что онъ слышалъ объ ирландскомъ поземельномъ биллѣ, подробности котораго однако были совершенно непонятны для него.

— Но я нахожу, что такъ поступать слѣдуетъ, Эверетъ, и надѣюсь, что ты раздѣлишь это чувство. Дѣло должно переходить отъ отца къ сыну. Я обѣщанія не давалъ, но арендаторы знаютъ, что я думаю объ этомъ, и отецъ трудится для сына. Зачѣмъ онъ будетъ трудиться для посторонняго? Селли Джонсъ очень хорошая молодая женщина, и можетъ быть, молодой Джонъ исправится.

Не было поля и забора, которыхъ сер-Элоредъ не показалъ бы своему наслѣднику; не было дерева, о которомъ онъ не сказалъ бы нѣсколькихъ словъ.

— Вотъ этотъ лѣсокъ совсѣмъ не принадлежитъ къ помѣстью.

Это сер-Элоредъ сказалъ печальнымъ тономъ.

— Неужели?

— А онъ прямо стоитъ между фермой Лена и Поддока. Мнѣ всегда позволяютъ тамъ охотиться изъ учтивости. Это не Богъ знаетъ что; тамъ только семъ десятинъ, но учтивость я люблю.

— Кому онъ принадлежитъ?

— Бенету. Говорятъ, что онъ продалъ бы, но придется заплатить и за землю, и за лѣсъ особо, а пользы будетъ мало; только на планѣ не совсѣмъ красиво.

— Ну, мы купимъ непремѣнно, сказалъ Эверетъ, у котораго въ карманѣ брянчали будущія шестьдесятъ тысячъ.

— Денегъ у меня на это не было, но я думаю, что слѣдовало бы купить.

И сер-Элоредъ сталъ радоваться мысли, что когда его призракъ взглянетъ на планъ, то лѣсокъ Бенета не станетъ уже тревожить его взоръ.

Такимъ образомъ шли мѣсяцы въ Вортонскомъ замкѣ; наши Вортоны пріѣхали въ августѣ, а въ началѣ сентября Вортонъ вернулся въ Лондонъ. Эверетъ разумѣется остался, такъ какъ все еще бралъ уроки, которые въ сущности начинали ему надоѣдать, и наконецъ Эмилію тоже уговорили остаться въ Гертфордширѣ. Отецъ обѣщалъ вернуться, не назначивъ времени, а только сказалъ, что пріѣдетъ до зимы. Онъ уѣхалъ и, вѣроятно, удовольствіе, которое доставляли ему Эльдонъ и вистъ, вернулось. Въ ноябрѣ пріѣхала старая мистрисъ Флечеръ. Эмилія не знала о томъ, что творилось, но Флечеры и Вортоны сговорились вернуть ее къ прежнему. Мистрисъ Флечеръ уступила не безъ труда, чтобы Артуру было дозволено жениться на вдовѣ. Но Джонъ одержалъ верхъ.

— Онъ женится во всякомъ случаѣ, матушка, сказалъ онъ: — хотимъ мы этого съ вами или нѣтъ. Да и съ какой стати въ самомъ дѣлѣ не поступить ему какъ онъ желаетъ?

— Подумай, какой это былъ человѣкъ, Джонъ!

— Мнѣ кажется, гораздо лучше думать, какая женщина она. Артуръ твердо рѣшился на это и, насколько я его знаю, его не отговоришь.

Старуха уступила и даже согласилась поѣхать впередъ пріобрѣтать привязанность женщины, которую она когда-то совершенно отстранила отъ себя.

— Душа моя, сказала она, когда онѣ увидѣлись: — если мы съ вами прежде были не въ ладахъ, то пусть это канетъ въ прошлое. Вы прежде всегда цѣловали меня, поцѣлуйте меня теперь.

Разумѣется, Эмилія поцѣловала ее, и послѣ этого мистрисъ Флечеръ трепала ее по плечу, ласкала и давала ей лепешечки, которыя называла превосходнѣйшимъ средствомъ для слабыхъ нервъ. Потомъ постепенно узнавали, что Джонъ Флечеръ, жена его и всѣ маленькіе Флечеры пріѣдутъ въ Вортонскій замокъ на Рождество. Эверетъ уѣхалъ, но также долженъ былъ вернуться на Рождество, и Вортонъ отложилъ свое посѣщеніе. Эверету было необходимо находиться въ Вортопѣ на рождественскихъ празднествахъ, а отецъ Эверета разумѣется долженъ былъ видѣть ихъ.

Такимъ образомъ Эмилія не имѣла возможности ускользнуть. Отецъ написалъ ей о своихъ планахъ, говоря, что увезетъ ее обратно послѣ Рождества. Наслѣдство Эверета дѣлало эти рождественскія празднества — которыя однако ограничивались только семействомъ Вортоновъ и Флечеровъ — рѣшительно необходимыми. Во всемъ этомъ ни слова не было сказано объ Артурѣ, и Эмилія не смѣла спросить, ждутъ ли его.

Младшая мистрисъ Флечеръ, жена Джона, раскрыла свои объятія вдовѣ, прямо показывая, что считаетъ Эмилію своей будущей родней. Джонъ Флечеръ говорилъ съ ней о Лонгбарнсѣ и дѣтяхъ, какъ будто она принадлежала уже къ ихъ семьѣ, ни разу не упомянувъ однако объ Артурѣ. Но никто ни въ той, ни въ другой семьѣ не называлъ Эмилію по ея фамиліи. Это не было странно, что никто не назвалъ ее мистрисъ Лопецъ, такъ какъ она всегда была Эмиліей для нихъ, но они не называли ее даже такъ и слугамъ, да и слуги, насколько возможно, избѣгали этого ненавистнаго имени. Это слѣдовало похоронить если не въ забвеніи, то въ какой-то безмолвной могилѣ. Точно будто ея отецъ присоединился къ этому усилію. Онъ вкладывалъ къ ней письмо всегда въ письмо къ Эверету, а въ отсутствіе Эверета къ баронету, такъ что письмо къ дочери могло быть просто адресовано «Эмиліи».

Она понимала это все, и хотя ее трогала до слезъ эта невыразимая нѣжность, она возмущалась противъ нея. Они не вернутъ ее къ счастію такими уловками. Ей неприлично поддаваться имъ. Ей неприлично смѣяться, принимать и получать поцѣлуи, сидѣть и улыбаться можетъ быть счастливой матерью въ домѣ другого человѣка. За ихъ любовь она была признательна. За его любовь она была болѣе чѣмъ признательна. Какъ постоянно должно быть его сердце, какъ великъ его характеръ, какъ сильна натура, если онъ остался ей вѣренъ, не смотря на все зло, которое она сдѣлала! Да, она любитъ его; она будетъ за него молиться, обожать его, интересоваться его счастіемъ. Если онъ женится — а она этого желаетъ — его жена будетъ ея другомъ, его дѣти ея любимцами, а онъ всегда останется ея героемъ. Но со всѣми своими планами, они не заставятъ ее выйти за него.

Наконецъ пріѣхалъ ея отецъ и сказалъ, что Артура ждутъ наканунѣ Рождества.

— Зачѣмъ вы не сказали мнѣ этого прежде, папа, тогда я попросила бы васъ увезти меня.

— Я думалъ, душа моя, что тебя лучше принудить встрѣтиться съ нимъ. Вѣдь ты не пожелаешь всю жизнь бояться увидѣть Артура Флечера?

— Не всю жизнь.

— Рѣшись и все пройдетъ. Всѣ они были очень добры къ тебѣ.

— Слишкомъ добры, папа. Я этого не желала.

— Это наши самые старые друзья. Не объ одномъ молодомъ человѣкѣ въ Англіи не думаю я такъ высоко, какъ о Джонѣ Флечерѣ, Когда я умру, гдѣ же ты будешь отыскивать друзей?

— Я не неблагодарна, папа.

— Не можешь же ты знаться со всѣми ними и отстраняться совершенно отъ Артура. Подумай, каково же мнѣ никогда не имѣть возможности пригласить его къ себѣ. Онъ одинъ изъ нашихъ родственниковъ постоянно живетъ въ Лондонѣ, а теперь Эверетъ будетъ проводить здѣсь большую часть времени. Разумѣется, тебѣ лучше встрѣтиться съ нимъ и покончить разомъ.

На это нечего было отвѣчать, но Эмилія все оставалась тверда въ своемъ намѣреніи никогда не смотрѣть на Артура какъ на обожателя.

Настало утро того дня, когда онъ долженъ былъ пріѣхать, и объ этомъ первый разъ открыто заговорили за завтракомъ.

— Какъ Артура привезутъ со станціи? спросила старая мистрисъ Флечеръ.

— Я поѣду въ кабріолетѣ, сказалъ Эверетъ: — а Джильзъ отправится за вещами на пони. Артуръ везетъ кучу разныхъ разностей, новое сѣдло и ружье для меня.

Этотъ вопросъ и отвѣтъ были сдѣланы для Эмиліи и она покраснѣла, понявъ, въ чемъ дѣло.

— Мы такъ рады будемъ видѣть Артура, сказала ей молодая мистрисъ Флечеръ.

— Это весьма естественно.

— Онъ не былъ здѣсь послѣ закрытія Парламента, а теперь онъ сдѣлался ораторомъ. Я надѣюсь, онъ сдѣлается человѣкомъ замѣчательнымъ когда-нибудь.

— Я въ этомъ увѣрена, отвѣтила Эмилія.

— Надѣюсь однако не судьей. Я ненавижу парики. Можетъ быть, онъ современемъ сдѣлается лордомъ-канцлеромъ.

Наконецъ Артуръ пріѣхалъ. Не было еще четырехъ часовъ, какъ Артуръ уже стоялъ въ гостиной у камина съ чашкой чаю въ рукахъ, окруженный Флечерами и Вортонами, которые очень ухаживали за ними какъ членомъ Парламента. Но Эмиліи въ комнатѣ не было. Она заглянула въ росписаніе желѣзныхъ дорогъ, узнала часы поѣздовъ, и теперь сидѣла въ своей спальнѣ. Онъ поискалъ ее глазами, когда вошелъ въ комнату, но не смѣлъ вдругъ спросить о ней. Онъ сказалъ о ней нѣсколько словъ Эверету въ кабріолетѣ, и больше ничего. Она была въ домѣ и во всякомъ случаѣ онъ увидитъ ее до обѣда.

Эмилія, для того, чтобы не убѣжать внезапно, рано ушла къ себѣ. Но она тоже знала, что встрѣчу надолго отложить нельзя. Она сидѣла и думала обо всемъ этомъ и наконецъ услыхала стукъ колесъ у дверей. Она стала прислушиваться, не узнаетъ ли его голоса или можетъ быть походки… она стояла у окна за занавѣской, прижавъ руку къ сердцу. Она ясно услыхала голосъ Эверета, когда онъ отдавалъ какія-то распоряженія груму, но голоса Артура не слыхала. Однако она была увѣрена, что онъ пріѣхалъ. Слова брата показывали, что онъ пріѣхалъ не одинъ. Она стояла и думала съ четверть часа, придумывая, какъ лучше встрѣтиться съ нимъ. Потомъ вдругъ медленными, но твердыми шагами, вошла въ гостиную.

Никто не ожидалъ ее тогда; думали, что она встрѣтится съ нимъ передъ обѣдомъ, и извиняли ея отсутствіе до тѣхъ поръ. Но вдругъ она отворила дверь и съ большимъ достоинствомъ вошла.

Артуръ въ эту минуту разсуждалъ о возможности герцога остаться на слѣдующую сессію, а сер-Элоредъ съ восторгомъ спрашивалъ, не вступитъ ли въ министерство старая консервативная партія. Артуръ Флечеръ услыхалъ шаги, обернулся и увидалъ женщину, которую любилъ. Онъ тотчасъ и очень быстро подошелъ къ ней и протянулъ обѣ руки. Она, разумѣется, подала ему свои. Отказать не было предлога. Онъ стоялъ и пожималъ ихъ, пристально смотря въ ея грустное лицо, а потомъ сказалъ:

— Господь да благословитъ васъ, Эмилія!

Онъ не придумалъ заранѣе, что скажетъ ей, и въ эту минуту не пришло ему ничего въ голову. Румянецъ сбѣжалъ съ его лица, а сердце его билось такъ сильно, что онъ едва могъ совладать съ собою. Она позволила ему удержать обѣ ея руки, можетъ быть, цѣлую минуту, а потомъ залилась слезами, вырвалась отъ него и побѣжала опять въ свою комнату.

— Такъ лучше, сказала старая мистрисъ Флечеръ. — Такъ лучше. Пусть никто не идетъ за ней.

Въ этотъ вечеръ Джонъ Флечеръ велъ ее къ обѣду и Артуръ Флечеръ возлѣ нея не сѣлъ. Вечеромъ онъ подошелъ къ ней, когда она работала возлѣ его матери, и сѣлъ на низенькій стулъ у ея колѣнъ.

— Мы всѣ такъ рады видѣть васъ; не такъ ли, матушка?

— Да, дѣйствительно, отвѣчала мистрисъ Флечеръ.

Потомъ, чрезъ нѣсколько времени, старуха сѣла играть въ вистъ съ двумя стариками и своимъ старшимъ сыномъ, оставивъ Артура сидящимъ у колѣнъ вдовы. Эмилія охотно ускользнула бы, но ей невозможно было тронуться съ мѣста.

— Вамъ нечего бояться меня, сказалъ Артуръ, не шопотомъ, но голосомъ, который никто другой не могъ слышать: — не показывайте вида, что избѣгаете меня, а я не стану говорить ничего такого, что станетъ васъ волновать. Мнѣ кажется, что вы должны желать, чтобы мы были друзьями.

— О, да!

— Выходите же. завтра гулять. Такимъ образомъ мы привыкнемъ другъ къ другу. Вы теперь взволнованы и я уйду.

Онъ оставилъ ее и она почувствовала къ нему невыразимую признательность.

Прошла недѣля; она привыкла къ его обществу. Прошла недѣля, и онъ не сказалъ ей ни одного такого слова, которое не могъ бы сказать братъ. Они гуляли вмѣстѣ, когда никого не было съ ними, и онъ ничего не говорилъ ей о своей любви. Эмилія начала думать, что онъ никогда ничего ей не скажетъ, и была безконечно ему признательна. Можетъ быть, она не такъ поняла его и всѣхъ ихъ? Можетъ быть, она волновалась ложными ожиданіями? Навѣрно такъ, потому что какимъ образомъ такой человѣкъ пожелаетъ жениться на такой женщинѣ, какъ она?

— Ну что, Артуръ? сказалъ ему однажды его братъ.

— Мнѣ нечего говорить, сказалъ Артуръ.

— Ты не передумалъ?

— Я не передумаю никогда. Честное слово, въ этомъ платьѣ она мнѣ кажется прелестнѣе прежняго.

— Я желалъ бы, чтобъ ты заставилъ ее снять его.

— Я еще не смѣю ее просить.

— Ты знаешь, что говорятъ о вдовахъ вообще, мой милый.

— О вдовахъ вообще очень хорошо можно говорить. Но трудно говорить о женщинахъ, когда у человѣка на умѣ какая-нибудь женщина одна. Но теперь, когда она здѣсь, когда я такъ ее люблю, ей-Богу, я не могу ее тревожить. Я не смѣю говорить съ нею такимъ образомъ. Я полагаю, что я сдѣлаю это со временемъ; но я долженъ ждать, пока настанетъ время.

Глава LXXI.
Дамы въ Лонгбарнсѣ сомнѣваются.

Наконецъ рѣшили, что когда старикъ Вортонъ вернется въ Лондонъ — а онъ въ Вортонѣ теперь пробылъ гораздо долѣе, чѣмъ когда-либо прежде — Эмилія все-таки останется въ Гертфордширѣ, а потомъ, хотя время для этого еще не было назначено, поѣдетъ на мѣсяцъ въ Лонгбарнсъ.

Много разныхъ причинъ заставили Эмилію согласиться на это. Во-первыхъ, ей было гораздо спокойнѣе въ городѣ, чѣмъ въ Лондонѣ. Она могла выходить не стѣсняясь, между тѣмъ какъ на Манчестерскомъ скверѣ должна была сидѣть на одномъ мѣстѣ. Отецъ увѣрилъ ее, что ей гораздо лучше разстаться на время съ воспоминаніями, которыми былъ наполненъ ихъ городской домъ. Потомъ, когда пройдетъ первая недѣля февраля, Артуръ вернется въ Лондонъ, и она будетъ далеко отъ него въ Лонгбарнсѣ, между тѣмъ какъ въ Лондонѣ онъ будетъ близко отъ нея. Много было предложено плановъ, много было борьбы и для нея и для другихъ, прежде чѣмъ наконецъ ихъ планы были рѣшены. Вортонъ долженъ былъ вернуться въ Лондонъ въ серединѣ января. Онъ не могъ долѣе оставлять ни своей конторы, ни Эльдона, а потомъ дня чрезъ два мистрисъ Флечеръ возвращалась въ Лонгбарнсъ. Джонъ Флечеръ съ женою и дѣтьми тоже уѣхалъ — а Артуръ ѣздилъ въ Лонгбарнсъ. Оба брата и Эверетъ ѣздили безпрестанно взадъ и впередъ. Эмилія желала остаться въ Вортонѣ до засѣданія Парламента, такъ чтобы ей не жить съ Артуромъ въ его собственномъ домѣ.

Но дѣла устроились не такъ, какъ она желала. Рѣшили наконецъ, что она поѣдетъ въ Лонгбарнсъ съ Мэри Вортонъ и Джономъ Флечеромъ въ первыхъ числахъ февраля. Такъ какъ шли уже переговоры о покупкѣ лѣса, то сер-Элоредъ не могъ уѣхать изъ своего дома. Не пройтись по лѣсу въ тотъ самый день, когда онъ сдѣлается частью Вортонскаго имѣнія, показалось бы ему измѣною помѣстью. Опытность должна была бы показать ему, что дѣла такого рода не устраиваются съ подобной быстротой, но все-таки онъ никакъ не могъ рѣшиться отлучиться изъ дома. Уже сдѣланы были распоряженія срубить нѣкоторыя деревья, до которыхъ нельзя было бы дотронуться, если бы былъ живъ ненавистный наслѣдникъ, а владѣлецъ Вортона непремѣнно долженъ былъ видѣть паденіе каждаго дерева. Такимъ образомъ цѣлую недѣлю Эмилія была принуждена жить въ домѣ Флечеровъ вмѣстѣ съ Артуромъ Флечеромъ.

Эта недѣля настала и Артуръ встрѣтилъ Эмилію у дверей Лонгбарнса. Она не была тамъ съ тѣхъ поръ, какъ сдѣлалось извѣстнымъ, что она расположена благосклонно принять предложеніе Фердинанда Лопеца. Когда она вспоминала это, ей казалось, что прошелъ цѣлый вѣкъ послѣ того, какъ этотъ человѣкъ заставилъ ее думать, будто изъ всѣхъ мужчинъ, съ которыми она встрѣчалась, онъ болѣе всѣхъ походилъ на героя. Теперь она никогда о немъ не говорила, но разумѣется думала безконечно о немъ — и о себѣ, что позволила такъ обмануть себя. Она вспоминала съ горькими внутренними рыданіями всѣ тѣ безчестные уроки, которые онъ старался ей преподавать и которые раскрыли ей глаза на его настоящій характеръ — какъ усиливался убѣдить ее, что она обязана обворовывать отца для своего мужа, какъ постоянно доказывалъ, что наружность въ свѣтѣ значитъ все, и что хотя они въ сущности бѣдные авантюристы, они должны обманомъ заставить свѣтъ считать ихъ богатыми и достойными уваженія людьми. Каждый подобный намекъ былъ, для нея раной, и всѣ эти раны она помнила теперь. Хотя послѣ его смерти она не позволяла говорить въ своемъ присутствіи противъ него ни слова, она не могла не ненавидѣть его память. Какъ благороденъ казался этотъ другой человѣкъ въ ея глазахъ, когда принималъ ее въ Лонгбарнсѣ, стоя у дверей съ чистосердечными глазами, загорѣлымъ и честнѣйшимъ лицомъ, которымъ такъ пріятно было любоваться любящей женщинѣ!

Во время тѣхъ разнообразныхъ уроковъ, которымъ она научилась во время своей супружеской жизни, она постепенно узнавала, что лицо того другого человѣка было безчестно. Она научилась понимать фальшивое значеніе его взгляда, лживость рта, притворное движеніе тѣла — обманъ даже въ одеждѣ. Онъ былъ олицетворенной ложью съ головы до ногъ и оттолкнулъ отъ себя ея любовь, какъ вещь безполезную, когда она, его жена, не захотѣла лгать. А этотъ человѣкъ — теперь стоявшій предъ нею — былъ безукоризненъ въ ея уваженіи и исполненъ всевозможныхъ хорошихъ качествъ, которыя она теперь могла видѣть и которыя умѣла цѣнить. Она ненавидѣла себя за простоту, которая побудила ее нѣжными словами и фальшивымъ обращеніемъ сдѣлать такую великую жертву.

Жизнь въ Лонгбарнсѣ была очень тиха въ тѣ дни, которые Эмилія провела до отъѣзда Артура. Она часто оставалась съ нимъ, но онъ, если еще и любилъ ее, не говорилъ о своей любви. Онъ объяснилъ все это однажды своей матери.

— Если этому быть, сказала старушка: — я не вижу, какая польза медлить. Разумѣется, свадьба не должна быть прежде года. Но если это должно быть, то она можетъ постепенно измѣнять свой трауръ и образъ жизни. Эти вещи всегда слѣдуетъ дѣлать постепенно. Я думаю, это лучше рѣшить, Артуръ, если это должно быть рѣшено.

— Я боюсь, матушка.

— Боже мой! Я не думала, что ты можешь когда-нибудь бояться женщины. Что можетъ она тебѣ сказать?

— Отказать.

— Такъ тебѣ лучше узнать это тотчасъ. Но я не думаю, чтобы она была такъ глупа.

— Можетъ быть, вы не совсѣмъ понимаете ее, матушка.

Мистрисъ Флечеръ покачала головой съ досадой.

— Можетъ быть. Но сказать по правдѣ, я не люблю молодыхъ женщинъ, которыхъ я не могу понять. Молодыя женщины не должны быть таинственны. Я люблю такихъ людей, поступки которыхъ могу угадывать. А я ужь никакъ не могла угадать, что она захочетъ выйти за этого человѣка.

— Если вы любите меня, матушка, не упоминайте объ этомъ между нами. Когда я сказалъ, что вы не совсѣмъ понимаете ее, я не хотѣлъ этимъ сказать, что она таинственна. Я думаю, что и до его смерти, и послѣ она узнала, какого рода былъ этотъ человѣкъ. Я не скажу, что она ненавидитъ его память, но она ненавидитъ себя за то, что сдѣлала.

— Такъ и слѣдуетъ, сказала мистрисъ Флечеръ.

— Она еще не можетъ думать ни о чемъ другомъ кромѣ того, что ея жизнь должна быть однимъ продолжительнымъ періодомъ горя, не о немъ, а о своей собственной ошибкѣ. Вы можете быть увѣрены, что я говорю серіозно. Я откладываю это не оттого, что сомнѣваюсь въ себѣ, но я боюсь, что если она объявитъ мнѣ о своемъ намѣреніи остаться вдовой, она сочтетъ себя обязанной сдержать слово.

— Я полагаю, что она все-таки похожа на другихъ женщинъ, другъ мой, сказала мистрисъ Флечеръ, которой было почти завидно, что ея сынъ приписываетъ этой женщинѣ какія-то необыкновенныя чувства.

— Обстоятельства, матушка, дѣлаютъ разницу въ людяхъ, отвѣтилъ онъ.

— И такъ ты уѣзжаешь, не рѣшивъ ничего? сказалъ ему старшій братъ наканунѣ его отъѣзда.

— Да, дружище. Тянется немножко медленно; не правда ли?

— Ты вѣрно знаешь лучше, что тебѣ надо дѣлать. Но если ты рѣшился…

— Можешь повѣрить моей клятвѣ.

— Такъ я не вижу, почему однимъ словомъ не устроить всего. Ничего не можетъ быть лучше для такихъ вещей какъ деревенскій домъ.

— Я не думаю, чтобы для нея была большая разница, какой это домъ и обстоятельства каковы.

— Она знаетъ твои мысли не хуже меня.

— Навѣрно, Джонъ. Она должна имѣть очень дурное мнѣніе обо мнѣ, если не знаетъ этого. Но она можетъ знать мои мысли и не имѣть такихъ сама.

— Какъ ты можешь знать, если не спрашиваешь ее?

— Ты можешь быть увѣренъ, что я спрошу ее, какъ только буду надѣяться, что это можетъ доставить ей болѣе удовольствія чѣмъ огорченія. Вспомни, что я говорилъ обо всемъ этомъ съ ея отцомъ. Я рѣшилъ, что подожду, когда пройдетъ годъ послѣ смерти этого несчастнаго человѣка.

Въ этотъ день предъ обѣдомъ Артуръ остался съ Эмиліей одинъ въ библіотекѣ на нѣсколько минутъ до того, какъ пошли одѣваться къ обѣду.

— Я завтра врядъ ли васъ увижу, сказалъ онъ: — такъ какъ долженъ уѣхать отсюда въ половинѣ девятаго. Я буду завтракать въ восемь. Не думаю, чтобы кто-нибудь пришелъ въ столовую кромѣ матушки.

— Я обыкновенно встаю въ это время. Я приду васъ проводить.

— Какъ я радъ, что вы были здѣсь, Эмилія!

— И я рада. Всѣ были такъ добры ко мнѣ.

— Это походило на былое время — почти.

— Мнѣ кажется, что былое время не вернется никогда. Но мнѣ было очень пріятно и здѣсь, и въ Вортонѣ. Я иногда почти желала бы не возвращаться въ Лондонъ, если бы не папаша.

— А я люблю Лондонъ.

— Вы? Да, разумѣется, какъ вамъ не любить Лондонъ. Вся жизнь предъ вами. Вамъ предстоитъ много дѣла и много надеждъ. Для васъ все начинается, Артуръ.

— Я пятью годами старѣе васъ.

— Что-жъ это за бѣда? Мнѣ кажется, что возрастъ опредѣляется не годами. Я давно уже стала чувствовать себя старухой. Но вы еще молоды. Всѣ гордятся вами, и вы должны быть счастливы.

— Не знаю, отвѣтилъ онъ. — Трудно сказать, что дѣлаетъ счастливымъ человѣка.

Онъ почти готовъ былъ объясниться съ нею теперь, но такъ какъ онъ рѣшилъ прежде, что отложитъ это на нѣкоторое время, то не позволилъ себѣ перемѣнить свое рѣшеніе по минутному побужденію. Онъ думалъ объ этомъ много и почти пріучилъ себя къ мысли, что для нея лучше не принимать такъ скоро любви другого.

— Я навѣщу васъ въ Лондонѣ, сказалъ онъ.

— Вы должны навѣщать папашу. Эверетъ вѣроятно будетъ часто въ Вортонѣ. Мнѣ теперь лучше итти одѣваться, а то я заставлю ихъ ждать.

Онъ протянулъ руку и простился, извиняя себя тѣмъ, что имъ не придется быть вдвоемъ до его отъѣзда.

Она проводила его на слѣдующее утро, потомъ ей показалось, что она брошена. Былъ прекрасный, морозный зимній день, сухой и ясный. Послѣ завтрака Эмилія пошла одна погулять по тропинкамъ кустарника около дома и гуляла около часа. Она говорила себѣ, что очень признательна Артуру за то, что онъ не говорилъ съ нею о предметѣ такомъ неприличномъ для ея слуха какъ любовь. Она укрѣпляла себя въ намѣреніи не слушать болѣе никого въ этомъ отношеніи. Она сдѣлала себя недостойной любви. Не то чтобы она не могла любить — о нѣтъ! она знала, что любитъ — любитъ всѣмъ сердцемъ. Если бы она не сдѣлала себя до такой степени недостойной, она бросилась бы въ его объятія внѣ себя отъ радости. Но она говорила себѣ, что женщина не имѣетъ права рѣшаться на это во второй разъ послѣ того, какъ сгубила себя въ первомъ бракѣ. Но опасность, что Артуръ Флечеръ отговорилъ ее отъ этого, прошла. Онъ былъ съ нею цѣлую недѣлю и не сказалъ ни слова. Онъ находился въ одномъ домѣ съ нею послѣдніе десять дней и обращался какъ братъ съ сестрою. Не она одна находила, что такъ должно быть. Онъ также признавалъ это, и она была признательна ему. Она говорила себѣ, что она рада, очень рада этому, а между тѣмъ слезы катились по ея щекамъ. Отъ сколькихъ огорченій такимъ образомъ будутъ избавлены они оба! А между тѣмъ ея слезы были горькими слезами. Конечно, такъ лучше, а между тѣмъ одно слово любви было бы очень сладостно услышать. Она думала, какъ ей было бы пріятно сказать ему, что для него самого, для его дорогого счастія она отказываетъ ему. Она была совершенно увѣрена въ прямотѣ своего сужденія, а между тѣмъ на сердцѣ ея было тяжело отъ обманутаго ожиданія.

Въ концѣ марта уѣхала она изъ Гертфордшира въ Лондонъ и большую часть времени провела въ Лонгбарнсѣ. Тамошнія дамы очень сомнѣвались на счетъ того, каковъ будетъ конецъ. Старшая мистрисъ Флечеръ стала почти думать, что брака совсѣмъ не будетъ, и вернувшись къ этому убѣжденію, опять стала противиться мысли объ этомъ бракѣ. Все, чего Артуръ пожелалъ бы, онъ долженъ былъ имѣть. Старушка въ этомъ не сомнѣвалась. Убѣдившись, что онъ хочетъ жениться на этой вдовѣ — на этой женщинѣ, жизнь которой до-сихъ-поръ была такъ несчастна — она для него опять взяла эту женщину за руку и помогала причислить ее къ ихъ семьѣ. Но какъ было бы хорошо, если бы Артуръ передумалъ! Какое безумное постоянство къ вдовѣ такого человѣка, какъ Фердинандъ Лопецъ! Если было какое-нибудь сомнѣніе, она приготовится всѣми силами не допускать этого брака. Эмилія была прощена, и разумѣется прощеніе должно продолжаться. Но она можетъ быть прощена, не сдѣлавшись мистрисъ Артуръ Флечеръ. Когда Эмилія была еще въ Лонгбарнсѣ, старушка почти перетянула на свою сторону невѣстку — пока Джонъ Флечеръ разомъ не прекратилъ всего.

— Я не могу сказать, что сдѣлаетъ она, сказалъ онъ.

— Ахъ! Джонъ, возразила ему мать: — какъ нелѣпо слышать такія вещи отъ тебя! Она бросится къ нему на шею, если только онъ мигнетъ.

— Не могу сказать, что можетъ она сдѣлать, продолжалъ онъ, не слушая матери. — Но что онъ сдѣлаетъ ей предложеніе, это такъ вѣрно, какъ и то, что я здѣсь стою.

Глава LXXII.
Онъ думаетъ, что наши дни сочтены.

Всѣ подробности билля о новыхъ графскихъ выборахъ были рѣшены въ Мачингѣ между Монкомъ, Финіасомъ Финномъ и очень опытнымъ господиномъ изъ Казначейства, мистеромъ Праймомъ, который помнилъ еще первый билль о реформѣ и по общему мнѣнію зналъ о такихъ вещахъ больше всѣхъ на свѣтѣ. А между тѣмъ если и пройдетъ новый билль, то никто не узнаетъ, что съ нимъ связано имя мистера Прайма.

Будемъ надѣяться, что ему было удобно въ Мачингѣ и что онъ нашелъ утѣшеніе въ улыбкахъ герцогини.

Въ это время стараго герцога не было въ Мачингѣ и даже первый министръ уѣзжалъ на нѣсколько дней. Ему хотѣлось бы самому заняться биллемъ, по товарищи не допустили его до этого. Разумѣется, главныя мѣры были рѣшены въ Кабинетѣ — гдѣ однако мнѣніе Монка было принято почти безъ перемѣны. Можно будетъ безъ преувеличенія сказать, что двое-трое членовъ Кабинета не совсѣмъ понимали предлагаемые пункты. Дѣйствія, которыя произведутъ причины, опасности, которыя можно ожидать отъ той или другой перемѣны, не поражаютъ даже кабинетныхъ министровъ съ перваго взгляда.

Первый министръ съ тѣмъ трудолюбіемъ, которое отличало его, понялъ всѣ подробности билля Монка, и если бы его допустили, онъ все сдѣлалъ бы самъ. Но его не хотѣли безпокоить, и онъ примѣтилъ, что въ немъ не нуждаются. Ничего важнаго не рѣшали безъ него. Онъ требовалъ, чтобы все ему объяснили, но зналъ, что билль этотъ устроилъ не онъ, а Монкъ и Праймъ.

Онъ не смѣлъ спрашивать Монка о судьбѣ билля. Посвящать время, мысли и труды на какую-нибудь мѣру, которой суждено рушиться, должно быть грустно. Работать при подобныхъ обстоятельствахъ должно быть прискорбно. Но такова часто бываетъ судьба государственныхъ людей. Имѣлъ ли Монкъ такое убѣжденіе, первый министръ не зналъ, хотя ежедневно видѣлъ своего друга и товарища. Въ сущности никто не смѣлъ сказать ему, что думалъ. Даже старый герцогъ молчалъ и уѣхалъ въ свое помѣстье.

Финіасу Финну первый министръ иногда говорилъ нѣсколько словъ, но очень робко. О какомъ-нибудь отвлеченномъ вопросѣ, какъ напримѣръ тотъ, о которомъ они разсуждали, когда гуляли вдвоемъ, онъ могъ говорить довольно свободно. Но о дѣлахъ насущныхъ, о тѣхъ дѣлахъ, которыя были важны для него и о которыхъ слѣдовало бы предполагать, что онъ будетъ говорить съ восторгомъ надежному товарищу, онъ не могъ рѣшиться разсуждать откровенно.

— Билль будетъ длинный, я полагаю? спросилъ онъ однажды Финіаса.

— Я этого боюсь, герцогъ. Кажется, въ немъ будетъ пунктовъ сто.

— Онъ займетъ у васъ половину сессіи?

— Если бы мы могли прочесть его во второй разъ въ началѣ марта, мы надѣемся отослать его къ вамъ въ первыхъ числахъ іюня. Времени у насъ будетъ достаточно.

— Да — да. Я полагаю.

Но онъ не смѣлъ спросить Финіаса Финна, какъ онъ думаетъ, согласится ли Палата на вторичное чтеніе. Въ это время уже знали, что первый министръ чрезвычайно безпокоится о судьбѣ министерства. Казалось такъ недавно, что всѣ члены министерства находились въ опасеніи, чтобы онъ не вышелъ въ отставку. Его угрозы въ этомъ отношеніи всегда относились къ его старому другу, герцогу Сент-Бёнгэю; но важный человѣкъ не можетъ шопотомъ говорить своихъ мыслей безъ того, чтобы онѣ не разносились по воздуху. Во всѣхъ клубахъ увѣрили, что это именно та скала, чрезъ которую коалиція потерпитъ крушеніе. Газеты повторяли это и «Знамя» увѣряло міръ, что такимъ образомъ герцогъ Омніумъ оказалъ бы странѣ единственную хорошую услугу, какую могъ оказать. Это было въ то время, когда сер-Орландо бунтовалъ, а Лопецъ лишилъ себя жизни. Но теперь такихъ угрозъ отъ герцога никто не слышалъ, и «Знамя» уже обвиняло его въ томъ, что онъ дорожитъ властью съ вѣроломнымъ для конституціи упорствомъ. Развѣ сер-Орландо не бросилъ его? Развѣ неизвѣстно, что лордъ Друммондъ и сер-Тимоти Бисваксъ не дѣлаютъ этого только по ошибочному понятію о чести?

Всѣ пріѣхали въ Лондонъ — Монкъ съ своимъ биллемъ въ карманѣ — прочтена была рѣчь королевы, обѣщавшая билль о графскихъ выборахъ. Адресъ былъ произнесенъ безъ всякихъ разговоровъ съ той и другой стороны. Битва должна была начаться не тогда. Положеніе дѣлъ было такъ неестественно, что въ Нижней Палатѣ какъ будто не было никакихъ сторонъ. Какой-нибудь посторонній въ галлереѣ, не зная положенія дѣлъ, подумалъ бы, что ни у какого министерства не было уже много лѣтъ такого большинства, такъ какъ членовъ всегда было больше на министерской сторонѣ Палаты; но Монкъ зналъ, что оппозиція явится отъ людей, сидѣвшихъ около него, позади него, и даже рядомъ. Чрезъ недѣлю послѣ того, какъ Парламентъ собрался, билль былъ прочтенъ въ первый разъ, а вторичное чтеніе назначили въ началѣ марта.

Герцогъ совѣтовалъ Монку отложить чтеніе на болѣе долгое время, ссылаясь на то, что если билль не будетъ принятъ и придется выходить въ отставку, то они не успѣютъ кончить той работы, которая еще имъ предстоитъ. Никто изъ знавшихъ герцога не могъ подозрѣвать, чтобы онъ сталъ ссылаться на ложную причину. Но казалось, что въ этомъ первый министръ увлекался опасеніями за будущее. Монкъ думалъ, что всякое замедленіе будетъ вредно и подозрительно послѣ того, что было сказано и сдѣлано; герцогъ уступилъ, но довольно мрачно, и изъявилъ свое согласіе надменнымъ молчаніемъ.

— Я очень жалѣю, сказалъ Монкъ: — что не могу согласиться съ вашей свѣтлостью, но мое мнѣніе въ этомъ отношеніи такъ опредѣлено, что я не смѣю воздержаться отъ выраженія его.

Герцогъ опять поклонился и улыбнулся. Онъ хотѣлъ этой улыбкой изъявить согласіе, но она была холодна какъ сталь. Онъ зналъ, что поступаетъ не хорошо, но не могъ достаточно совладать съ собою для того, чтобы выказать любезность. Онъ тотчасъ сказалъ себѣ — хотя сказалъ неправду — что теперь сдѣлалъ себѣ врагомъ Монка, а чрезъ Монка и Финіаса Финна. Теперь онъ чувствовалъ, что у него не осталось ни одного друга, на котораго онъ могъ бы положиться, потому что старый герцогъ сдѣлался холоденъ и равнодушенъ. Ему казалось, что старый герцогъ усталъ отъ своихъ трудовъ и желалъ покоя. Это старый герцогъ сунулъ его въ осиное гнѣздо, кинулъ ему на спину нежелаемую ношу, принудилъ занять мѣсто, потерять которое было бы теперь безславіемъ — и старый герцогъ бросаетъ его! Онъ былъ раздраженъ, сердился на всѣхъ, былъ даже нелюбезенъ съ своимъ секретаремъ и женой — а главное несчастенъ, потому что вполнѣ сознавалъ свои проступки. И, не смотря на все это, ему присуще было желаніе бороться до самаго конца. Пусть товарищи его дѣлаютъ что могутъ, говорятъ что хотятъ, онъ останется первымъ министромъ пока его поддержитъ большинство голосовъ въ Нижней Палатѣ.

— Я не знаю шага важнѣе этого, однажды съ удовольствіемъ сказалъ ему Финіасъ Финнъ, говоря о ихъ новой мѣрѣ: — къ достиженію того тысячелѣтія, о которомъ мы говорили въ Мачингѣ, если бы мы могли только достигнуть этого.

— Умственныя соображенія, мистеръ Финнъ, отвѣчалъ герцогъ: — едва ли выдержатъ носку и порчу дѣйствительной жизни.

Слова эти вмѣстѣ съ обращеніемъ, которое сопровождало ихъ, были суровы и почти невѣжливы. По-крайней-мѣрѣ Финіасъ ничѣмъ не оскорбилъ его. Герцогъ помолчалъ, стараясь придумать какое-нибудь выраженіе, которымъ могъ бы поправить сдѣланный имъ вредъ; но, не придумавъ ничего, ушелъ, не сказавъ себѣ болѣе ни слова. Финіасъ пожалъ плечами и сказалъ, что получилъ еще одинъ урокъ не полагаться на сильныхъ міра сего.

— Мы непремѣнно будемъ побиты, сказалъ Финіасу Монкъ вскорѣ послѣ этого.

— Почему вы такъ увѣрены въ этомъ?

— Этимъ пахнетъ въ воздухѣ. Я вижу это на лицахъ всѣхъ.

— А между тѣмъ это билль очень умѣренный. Если этотъ не пропустятъ, имъ придется скоро пропустить мѣру посильнѣе этой.

— Они отвергнутъ не билль, а насъ. Мы прослужили свое время и обязаны удалиться.

— Развѣ Палатѣ надоѣлъ герцогъ?

— Герцогъ такой хорошій человѣкъ, что мнѣ непріятно согласиться съ этимъ — но я этого боюсь. Онъ раздражителенъ и наживаетъ себѣ враговъ.

— Мнѣ иногда кажется, не боленъ ли онъ.

— Онъ растревоженъ и раздраженъ. Онъ не можетъ скрыть свое огорченіе и вдвойнѣ раздражается, потому что не можетъ скрыть его. Я не знаю, уважалъ ли я кого-нибудь и въ то же время жалѣлъ ли о комъ до такой степени, какъ о немъ.

— Онъ вчера порядочно осадилъ меня, сказалъ Финіасъ смѣясь.

— Онъ не можетъ совладать съ собою. Онъ осаживаетъ меня на каждомъ словѣ, а между тѣмъ я думаю, что онъ желаетъ быть вѣжливымъ ко мнѣ. Его министерство принесло странѣ большую пользу. Я самъ никогда не буду сожалѣть о томъ, что присоединился къ этому министерству. Но для него, мнѣ кажется, это было постояннымъ огорченіемъ.

Система, по которой герцогиня начала свою карьеру какъ жена перваго министра, была теперь брошена. Во-первыхъ, ей самой такъ надоѣло это, что она не была въ состояніи продолжать. Она тоже начала стыдиться своихъ неудачъ. Имена майора Понтни и Лопеца теперь не были пріятны для ея слуха и не съ удовольствіемъ вспоминала она, какими вѣжливостями осыпала сер-Орланда и какъ улыбалась сер-Тимоти Бисваксу.

— Много знавала я пошлыхъ людей въ моей жизни, говорила она однажды мистрисъ Финнъ: — но никогда не видала такихъ пошляковъ, какъ тѣ, которые поддерживали наше министерство. Вы не помните мистера Ботта, душа моя. Его при васъ не было; это былъ математикъ и большой пріятель Плантадженета. Онъ былъ очень пошлъ, но послѣ него явились люди еще пошлѣе. Иногда я люблю пошлость для перемѣны, но честное слово, когда мы освободимся отъ всего этого, пріятно будетъ вернуться къ леди и джентльменамъ.

Это герцогиня говорила отъ избытка горечи.

— Мнѣ кажется, вы теперь уже освободились отъ «всего этого».

— Но у меня никого нѣтъ вмѣсто нихъ. Я почти рѣшилась не приглашать никого цѣлый годъ. Я прежде думала, что меня не собьетъ съ ногъ ничто, но теперь чувствую, что я почти сбилась. Я не смѣю раскрыть ротъ при Плантадженетѣ. Герцогъ Сент-Бёнгей бросилъ меня. Мистеръ Монкъ смотритъ такъ мрачно, какъ сова, а вашъ мужъ не придумаетъ даже, что говорить ему. Баррингтонъ Ирль закрываетъ лицо и проходитъ мимо, когда видитъ меня. Мистеръ Рэтлеръ старался утѣшить меня намедни, говоря, что все пошло вверхъ дномъ, а я приняла это почти за комплиментъ, такъ какъ онъ заговорилъ со мною. Вы не находите, что Плантадженетъ боленъ?

— Онъ измученъ заботами.

— Заботы могутъ даже замучить человѣка. Но онъ теперь и не говоритъ объ отставкѣ. Онъ прежде совѣтовался съ герцогомъ во всемъ, а теперь, кажется, не совѣтуется ни съ кѣмъ. Онъ никогда не проститъ герцогу на счетъ лорда Ирлибирда. Конечно, если человѣкъ желаетъ поссориться со всѣми своими друзьями и удвоить ненависть всѣхъ своихъ враговъ, то ему слѣдуетъ сдѣлаться первымъ министромъ.

— Сожалѣете ли вы, что такова была его судьба, леди Гленъ?

— Ахъ! я иногда задаю себѣ этотъ вопросъ, но никакъ не могу отвѣтить на него. Я сочла бы его трусомъ, если бы онъ отказался. Это значитъ быть великимъ человѣкомъ въ великой странѣ. Сдѣлаете мало, а историки все-таки будутъ писать о васъ. Никто никогда не старался поступать благороднѣе, пока… пока…

— Не дѣлайте исключеній. Если онъ изнуренъ и боленъ, его обращеніе не можетъ быть прежнимъ, но чистота останется прежнею.

— Я не знаю, останется ли. Я вѣрю ему, Марія, болѣе чѣмъ кому-нибудь — но теперь не вѣрю никому. Въ нихъ во всѣхъ вкрадывается дьяволъ, какъ только руки ихъ окрѣпнутъ. Не знаю даже, чего мнѣ пожелать. Всѣ мои желанія не сбываются. Ахъ! когда я подумаю о всѣхъ этихъ людяхъ, которые были у меня въ Гэтерумѣ — о хлопотахъ моихъ, о великолѣпныхъ надеждахъ, мнѣ становится стыдно. Помните, когда я рѣшила, что этотъ негодяй будетъ депутатомъ отъ Сильвербриджа?

— Ее вы не видали послѣ того, герцогиня?

— Нѣтъ, но намѣрена видѣть. Я не могла сдѣлать депутатомъ ея перваго мужа, а все-таки ея второй мужъ депутатъ. Но мнѣ почти надоѣли планы. О Боже, какъ бы мнѣ хотѣлось дѣлать что-нибудь пріятное! Ни въ чемъ я не находила истиннаго, наслажденія послѣ того, какъ была влюблена, и то только потому, что любовь эта была не дозволена.

Герцогиня была не права, говоря, что герцогъ Сент-Бёнгей бросилъ ихъ: старикъ еще помнилъ поцѣлуй и обѣщаніе. Но ему показалось очень трудно поддерживать прежнія отношенія съ своимъ другомъ. Онъ думалъ, что коалиція сдѣлала все, чего требовалось отъ нея, и что теперь настало время, когда они могутъ удалиться, не ударивъ лицомъ въ грязь. Конечно, первому министру трудно найти предлогъ, чтобы выйти въ отставку. Но если герцогъ Омніумъ согласился бы сказать, что онъ не желаетъ измѣнять графскихъ выборовъ, можно было бы найти предлогъ, который не сдѣлалъ бы вреда никому. Первый министръ могъ бы объяснить, что сдѣлалъ все, что было поручено ему исполнить. Но онъ тотчасъ уступилъ Монку, и теперь надо было опасаться, что Нижняя Палата не приметъ билля отъ перваго министра. Въ такомъ положеніи дѣлъ — особенно послѣ разногласія на счетъ лорда Ирлибирда — старому герцогу трудно было подавать совѣты. Онъ былъ на каждомъ совѣтѣ Кабинета, всегда пріѣзжалъ, когда требовалось его присутствіе, былъ неизмѣнно въ хорошемъ расположеніи духа, но ему казалось, что онъ сдѣлалъ свое дѣло. Не хотѣлось ему сказать своему начальнику и товарищу, что онъ непремѣнно будетъ побитъ въ Нижней Палатѣ и что, слѣдовательно, теперь ничего болѣе не остается, какъ устроить все относящееся къ ихъ удаленію.

Но когда приблизился періодъ чтенія билля, онъ рѣшился поговорить объ этомъ съ своимъ другомъ. Онъ обязанъ былъ это сдѣлать и для себя, и для человѣка, котораго поставилъ въ это положеніе. На него политика возложила ношу легче той, которая была возложена на его болѣе энергичнаго и менѣе практичнаго товарища. Во всю свою долгую жизнь онъ находился или въ министерствѣ, или въ такомъ положеніи, что всѣ были увѣрены въ его скоромъ возвращеніи туда. Онъ всегда вступалъ въ министерство охотно и выходилъ безъ сожалѣнія. Онъ былъ патріотъ, но патріотизмъ не мѣшалъ его пищеваренію. Онъ былъ честолюбивъ, но умѣренно, и честолюбіе его было удовлетворено. Ему никогда не приходило въ голову огорчаться отъ того, что мѣра, предложенная имъ или его партіей, была не принята. Когда онъ былъ предсѣдателемъ Совѣта, онъ могъ исполнять свою обязанность и наслаждаться лондонской жизнью. Когда онъ находился въ оппозиціи, онъ могъ оставаться въ Италіи до мая и посвящать свободное время своимъ деревьямъ и быкамъ. Онъ всегда былъ доволенъ собой и всегда оставался герцогомъ Сент-Бёнгэемъ.

Но нашъ герцогъ былъ совсѣмъ не таковъ. Патріотизмъ былъ для него лихорадкой, а служба странѣ требовательной госпожой. Пока это продолжалось, онъ еще былъ счастливъ. Онъ не очень довѣрялъ себѣ и никогда не домогался большой власти. Но теперь, теперь наконецъ, имъ овладѣло честолюбіе — и чувство, можетъ быть свойственное подобнымъ людямъ, что съ политической неудачей будетъ связано личное безславіе. Какова будетъ его будущая жизнь, если онъ такъ держалъ себя въ своей важной должности, что выказался неспособнымъ занимать ее? До-сихъ-поръ для него было достаточно каждой должности, въ которой онъ могъ быть полезенъ, но теперь онъ или долженъ оставаться первымъ министромъ, или сдѣлаться безмолвнымъ, неизвѣстнымъ или ничтожнымъ человѣкомъ.

"Любезный герцогъ,

"Я буду у васъ завтра утромъ въ одиннадцать часовъ, если вы можете удѣлить мнѣ полчаса.

"Преданный вамъ

"Сент-Бёнгэй"

Первый министръ получилъ эту записку дня за два до чтенія билля, и встрѣтивъ своего друга чрезъ часъ по полученіи письма въ Нижней Палатѣ, спросилъ:

— Не лучше ли мнѣ пріѣхать къ вамъ?

Но старый герцогъ, жившій на Сент-Джемскомъ скверѣ, объявилъ, что Карльтонская Терраса будетъ ему по дорогѣ въ Доунингскую улицу; этимъ и рѣшили. Ровно въ одиннадцать часовъ произошло свиданіе двухъ министровъ.

— Мнѣ не совсѣмъ пріятно безпокоить васъ, сказалъ старикъ: — когда я знаю, что вамъ такъ много есть о чемъ думать.

— Напротивъ, мнѣ не о чемъ думать, и мысли мои должны бы быть очень заняты, если бы могли мнѣ помѣшать видѣться съ вами.

— Разумѣется, мы всѣ тревожимся на счетъ этого билля.

Первый министръ улыбнулся. Тревожимся! Да, дѣйствительно. Его безпокойство даже не давало ему спать по ночамъ и днемъ не выходило изъ головы.

— И, разумѣется, мы должны быть приготовлены, что дѣлать въ случаѣ успѣха или неудачи.

— Можете прочесть, сказалъ герцогъ Омніумъ. — Я получилъ сегодня, потому еще и не успѣлъ вамъ сказать.

Письмомъ этимъ генералъ-солиситоръ увѣдомлялъ о своей отставкѣ. Онъ разсмотрѣлъ внимательно билль о графскихъ выборахъ и съ сожалѣніемъ долженъ былъ сказать, что по совѣсти не могъ поддерживать его. Онъ искренно сожалѣлъ, что такія пріятныя отношенія должны быть прерваны, но онъ долженъ отказаться отъ своего мѣста, если нѣкоторые пункты не будутъ уничтожены. Разумѣется, онъ говорилъ это не съ тѣмъ, что ожидалъ какой-нибудь уступки своему мнѣнію, но просто указывалъ на это какъ на причину, перетягивавшую всѣ другія соображенія. Все это онъ объяснилъ очень подробно.

— Пріятность отношеній была только на одной сторонѣ, сказалъ ветеранъ: — ему слѣдовало выйти давно.

— А лордъ Друммондъ уже сказалъ, что если мы не выключимъ эти пункты, то онъ долженъ опровергать билль въ Палатѣ Лордовъ.

— И, разумѣется, выйти въ отставку.

— Я полагаю, онъ это хотѣлъ сказать. Лордъ Рамсденъ не говорилъ со мною. Вопросъ состоитъ въ томъ, при этихъ обстоятельствахъ слѣдуетъ ли намъ откладывать чтеніе? спросилъ первый министръ.

— Конечно нѣтъ, сказалъ другой герцогъ. — Относительно генералъ-солиситера у васъ затрудненій не будетъ. Сер-Тимоти посадили на это мѣсто только изъ уступки его партіи. Друммондъ конечно останется на своемъ мѣстѣ, пока мы не увидимъ, что дѣлается въ Нижней Палатѣ. Если чтеніе не будетъ имѣть успѣха, тогда его сіятельство можетъ выйти въ отставку вмѣстѣ съ нами.

— Рэтлеръ говоритъ, что большинство будетъ на нашей сторонѣ. Онъ и Роби согласны въ этомъ. Они оба должны знать, сказалъ первый министръ, безъ умысла какъ бы ходатайствуя за себя.

— Они-то должны знать, если кто-нибудь знаетъ, но это кризисъ исключительный. Я полагаю, вы думаете, что если чтеніе не пройдетъ, то мы должны выйти въ отставку?

— О, конечно!

— А если билль очень изуродуютъ въ Комитетѣ? Не знаю, пожалѣю ли я лично объ этомъ биллѣ. Существующая разница въ избирательныхъ голосахъ скорѣе согласуется съ моими предразсудками. Но страна желаетъ этой мѣры, и я полагаю, что мы не можемъ согласиться на такія важныя измѣненія, какія предлагаютъ эти люди.

Говоря эти слова, онъ положилъ руку на письмо сер-Тимоти.

— Мистеръ Монкъ не захочетъ объ этомъ и слышать, сказалъ первый министръ.

— Разумѣется. А мы съ вами въ этой мѣрѣ не должны отставать отъ мистера Монка. Мое великое и единственное желаніе въ этомъ дѣлѣ — дѣйствовать въ строгомъ согласіи съ вами.

— Вы всегда добры и справедливы, герцогъ.

— Я съ своей стороны нисколько не сожалѣю, что во всемъ этомъ представляется случай выйти въ отставку. Мы сдѣлали свое дѣло, и если, какъ мнѣ кажется, большинство въ Нижней Палатѣ опять поддержитъ Грешэма или Монка, какъ главу всей либеральной партіи, мнѣ кажется, что это будетъ полезно для страны.

— Почему это должно составить для васъ разницу? Для чего вы не вернетесь въ Совѣтъ?

— Я этого не сдѣлаю; навѣрно не сдѣлаю сейчасъ и вѣроятно никогда. Но вы въ самомъ цвѣтѣ жизни…

Первый министръ теперь не улыбался. Онъ нахмурилъ брови и темная тѣнь пробѣжала по его лицу.

— Не думаю, чтобы я могъ это сдѣлать, сказалъ онъ. — Цезарь врядъ ли взялъ бы легіонъ подъ начальствомъ Помпея.

— Если бы это было сдѣлано, то для пользы страны и безъ малѣйшей потери чести или репутаціи для того, кто это сдѣлаетъ.

— Мы не должны говорить объ этомъ, герцогъ. Слѣдовательно, вы думаете, что мы потерпимъ неудачу; я говорю о неудачѣ въ Нижней Палатѣ. Я не нахожу, чтобы неудачу въ нашей Палатѣ должно считать гибельной.

— Мы потерпимъ неудачу въ трехъ случаяхъ. Потеря какого-нибудь важнаго пункта въ Комитетѣ будетъ равняться потерѣ всего билля.

— О, да! А какая же третья неудача противъ насъ?

— Вы вѣроятно не захотите поддерживать билль съ весьма незначительнымъ большинствомъ.

— Конечно, не съ тремя или четырьмя.

— Или не съ шестью или семью, я думаю. Это было бы безполезно. Я увѣренъ, что нашъ билль не дойдетъ до Комитета.

— Я всегда находилъ, что вы правы, герцогъ.

— Общее мнѣніе это рѣшило, а общее мнѣніе почти всегда оказывается справедливымъ. Дойдя до этого заключенія, я думалъ, что мнѣ слѣдуетъ это вамъ сказать для того, чтобы мы могли привести все въ порядокъ.

Герцогъ Омніумъ, который при всей своей надменности и сдержанности былъ простѣйшимъ человѣкомъ на свѣтѣ и наименѣе способнымъ представляться тѣмъ, чѣмъ онъ не былъ, глубоко вздохнулъ, услышавъ это.

— Я съ своей стороны, продолжалъ старшій герцогъ: — не сожалѣю объ этомъ.

— Это первая широкая мѣра, которую мы старались провести.

— Мы вступили не для того, чтобы проводить широкія мѣры, другъ мой. Оглянитесь назадъ и вы увидите, много ли широкихъ мѣръ провелъ Питтъ, а между тѣмъ онъ бережно провелъ страну сквозь самый опасный кризисъ.

— Что же мы сдѣлали?

— Поддерживали правленіе королевы благополучно въ теченіи трехъ лѣтъ. Развѣ это ничего для министра? Я никогда не былъ приверженцемъ важныхъ мѣръ, зная, что когда онѣ быстро идутъ одна за другою, то болѣе разбиваются брянчаніемъ, чѣмъ поправляются реформами. Мы сдѣлали то, чего отъ насъ ожидали Парламентъ и страна, и на сколько могу судить, мы сдѣлали это хорошо.

— Я не очень доволенъ, герцогъ. Впрочемъ, если будетъ такъ, какъ вы ожидаете, я готовъ. Разумѣется, я приготовился давно. Если послѣднее время мои мысли были менѣе направлены къ удаленію, чѣмъ прежде, то это потому, что желалъ, чтобы эта мѣра была проведена нами.

Тутъ старый герцогъ простился и первый министръ остался одинъ соображать сообщенное ему извѣстіе.

Онъ сказалъ, что приготовился давно; но говоря это, самъ не понималъ себя. Хотя его волновали сомнѣнія, онъ все еще надѣялся. Словъ Рэтлера, увѣреній Роби почти было достаточно, чтобы внушить ему довѣріе. Но Рэтлеръ и Роби вмѣстѣ ничего не значили въ сравненіи съ герцогомъ Сент-Бёнгэемъ. Первый министръ зналъ теперь, что его дни сочтены. Его мысли обратились на будущее, какъ онъ теперь устроитъ свою жизнь — а ему вѣдь только сорокъ седьмой годъ! Онъ теперь очень сожалѣлъ, зачѣмъ упомянулъ о Цезарѣ, хотя зналъ, что его старый другъ никогда на обратитъ этихъ словъ противъ него. Съ какой стати поставилъ онъ себя въ число великихъ сего міра? Но онъ сказалъ правду. Кто бы ни былъ Помпеемъ, онъ, ничтожный Цезарь дня, не можетъ теперь командовать другимъ легіономъ.

Онъ разъ сказалъ Финіасу Финну, что сожалѣетъ, зачѣмъ не предавался обыкновеннымъ развлеченіямъ англичанъ. Но онъ также не предавался ихъ обыкновеннымъ занятіямъ, кромѣ политики. Онъ не интересовался ни быками, ни полями; онъ даже не зналъ, велики или малы его собственныя фермы. Когда-то онъ могъ даже назваться ученымъ, но теперь литература, занимавшая его, состояла изъ синихъ книгъ {Такъ называются парламентскія публикаціи но цвѣту обертки. Пр. Пер.} и газетъ. Что будетъ онъ дѣлать, когда выйдетъ въ отставку? Онъ понималъ — или ему такъ казалось — такъ хорошо свое положеніе, что не могъ надѣяться вернуться къ власти послѣ обычнаго промежутка. Онъ былъ первымъ министромъ не какъ политическій предводитель какой-либо стороны, но — такъ онъ говорилъ себѣ — какъ необходимая затычка. Теперь у него ничего болѣе не оставалось, какъ вести безцвѣтную жизнь до самой могилы.

Чрезъ нѣсколько времени онъ пошелъ къ своей женѣ, въ ту самую комнату, гдѣ она прежде приготовляла свои тріумфы и гдѣ теперь вспоминала свои разочарованія.

— У меня былъ герцогъ, сказалъ онъ.

— Наконецъ?

— Не знаю, принесъ ли бы онъ какую-нибудь пользу, если бы пріѣхалъ раньше.

— Что же говоритъ его свѣтлость?

— Онъ думаетъ, что наши дни сочтены.

— Только-то? Я могла бы сказать ему, что сама думаю это давнымъ-давно. Для чего ему безпокоиться и пріѣзжать разсказывать намъ такія извѣстныя новости? Всѣ швейцары въ клубахъ знаютъ это.

— Тѣмъ менѣе будутъ удивлены — и можетъ быть менѣе раздосадованы тѣ, кого это прямо касается.

— Онъ тебѣ сказалъ, кто заступитъ твое мѣсто? спросила герцогиня.

— Нѣтъ, не говорилъ.

— Ему слѣдовало это сдѣлать, такъ какъ онъ навѣрно знаетъ. Всѣ это знаютъ кромѣ тебя, Плантадженетъ.

— Если знаешь, ты можешь мнѣ сказать.

— Разумѣется, могу. Мистеръ Монкъ.

— Я очень радъ, Гленкора. Мистеръ Монкъ очень хорошій человѣкъ.

— Желала бы я знать, сдѣлаетъ ли онъ что-нибудь для насъ. Подумай, чего мы лишимся! Что если я попрошу у него мѣста? Дастъ онъ намъ?

— Тебя это огорчитъ, Кора?

— Что? твоя отставка?

— Да; перемѣна вообще.

Она посмотрѣла на него прежде чѣмъ отвѣтила съ особенной улыбкой въ глазахъ, къ которой онъ привыкъ — съ улыбкой и забавной, и патетической, въ которой былъ и оттѣнокъ сарказма.

— Я могу смѣло говорить правду, сказала она: — а ты не можешь. Я могу отвѣтить по совѣсти и откровенно. Да, это меня огорчитъ. А тебя?

— Неужели ты думаешь, что я не могу отвѣтить по совѣсти, по-крайней-мѣрѣ, тебѣ? Это терзаетъ меня. Мнѣ непріятно думать, что я останусь безъ дѣла.

Она вдругъ подошла къ нему и положила обѣ руки на его грудь.

— А все-таки я не совсѣмъ буду несчастлива.

— Въ чемъ же ты найдешь утѣшеніе?

— Въ тебѣ. Ты сдѣлался боленъ. Грубые люди, которыхъ нѣжность твоей натуры переносить не могла, топтали тебя, терзали зубами и наносили раны тебѣ. Я могла бы отвѣтить имъ моими зубами и также ихъ терзать, но ты не могъ. Теперь ты отъ нихъ спасешься, поэтому и я буду довольна.

— Если такъ, то и я буду доволенъ, сказалъ онъ, цѣлуя ее.

Глава LXXIII.
Только герцогъ Омніумъ.

Насталъ вечеръ преній; но прежде чѣмъ они начались, сер-Тимоти Бисваксъ представилъ личное объясненіе. Онъ счелъ необходимымъ сообщить Палатѣ, какимъ образомъ случилось, что онъ счелъ себя обязаннымъ оставить министерство въ такомъ важномъ кризисѣ его существованія. Тутъ одинъ членъ сдѣлалъ замѣчаніе — шопотомъ, но однако такъ, что оно могло дойти до остраго слуха сер-Тимоти. Въ послѣдствіи говорили, что этотъ членъ, ирландецъ Фицджибонъ, извѣстный вѣрностью своей партіи — нарочно занялъ это мѣсто, чтобы сер-Тимоти могъ услыхать его шопотъ. Шопотъ намекалъ, что падающіе дома часто оставляются извѣстными животными. Конечно, шопотъ былъ довольно громкій, но если ужь позволяется шептать, то невозможно же сдержать объемъ голоса. Сдерживать мистера Фицджибона всегда оказывалось трудно. Сер-Тимоти, у котораго въ смѣлости недостатка не было, тотчасъ обернулся къ Фицджибону и сказалъ, что достопочтенный членъ не посмѣетъ встать на ноги и повторить свои слова. Лоренцъ Фицджибонъ посмотрѣлъ ему въ лицо, но не снялъ шляпы и не пошевелился. Это былъ небольшой пріятный эпизодъ и доставилъ удовольствіе всей Нижней Палатѣ вообще.

Потомъ сер-Тимоти продолжалъ свое объясненіе. Какъ только онъ узналъ подробности этой мѣры, то онѣ показались ему влекущими за собою самыя важныя и вредныя послѣдствія. Онъ былъ увѣренъ, что члены министерства, ускоряющіе эту мѣру съ ненадлежащей торопливостью — когда нападаютъ на министровъ, то ихъ всегда обвиняютъ или въ ненадлежащей торопливости, или въ вѣроломномъ замедленіи — не сообразили, что дѣлаютъ они, а если сообразили, то остались слѣпы къ результатамъ. Онъ хотѣлъ тогда обсуждать подробности этой мѣры, но его призвали къ порядку. Личное объясненіе не давало ему права предупреждать пренія. Онъ успѣлъ однако, прежде чѣмъ сѣлъ, наговорить много тяжелыхъ вещей противъ своего бывшаго начальника, а главное поздравилъ герцога съ услугами такого достопочтеннаго джентльмена, какимъ былъ депутатъ отъ Мейо — то-есть Лоренцъ Фицджибонъ.

Можетъ быть, для всѣхъ было бы лучше, если бы мѣра эта была отмѣнена и министры вышли бы въ отставку безъ преній, такъ какъ всѣ были убѣждены, каковъ будетъ конецъ. Билль никакъ не могъ пройти. Нижняя Палата вполнѣ соглашалась, что эта мѣра необходима, а все-таки ее нельзя было принять. Даже Монкъ, самый горячій политикъ, чувствовалъ какую-то всеобщую апатію около себя. Волненіе, возбуждаемое перемѣной министерства, могло возвратить Палатѣ ея надлежащій тонъ — но теперь Палата неспособна была работать.

Все-таки Монкъ сказалъ свою рѣчь и привелъ всѣ доводы въ ясномъ порядкѣ. Необходимо были привести малѣйшую подробность предложенія. Онъ зналъ, что это не поведетъ ни къ чему, а все-таки это слѣдовало сдѣлать. Онъ продолжалъ свое дѣло такъ прилежно, какъ будто надѣялся на успѣхъ, и кончилъ въ девять часовъ вечера. Сер-Орландо предложилъ отложить засѣданіе до завтра, ссылаясь на то, что надо сообразить подробности. На это возраженій не было и засѣданіе отложили.

На слѣдующій день во всѣхъ клубахъ толковали о наступающихъ преніяхъ. Знали, что сер-Орландо составилъ сильную партію и что сер-Тимоти и другіе совѣщались съ нимъ. Разумѣется, имъ необходимо было сообщить многимъ тайны своего совѣщанія, такъ что на другой день рано всѣмъ было извѣстно, что оппозиція не намѣрена разсуждать о биллѣ и отложитъ эти разсужденія на полгода. Министерство конечно этого не ожидало, такъ какъ билль несомнѣнно былъ популяренъ и въ Палатѣ, и въ странѣ, и если оппозиція будетъ побѣждена въ этомъ, то это пораженіе усилитъ министерство. Но если врагамъ удастся положительно запретить второе чтеніе, это будетъ равняться недостатку довѣрія.

— Я боюсь, что они знаютъ почти болѣе насъ чувства членовъ, сказалъ Роби Рэтлеру.

— Въ Парламентѣ нѣтъ ни одного человѣка, чувства котораго были бы неизвѣстны мнѣ, сказалъ Рэтлеръ: — но я не такъ увѣренъ въ ихъ принципахъ. Съ нашей стороны, въ нашей партіи есть множество людей ненавидящихъ герцога, хотя они хотѣли бы остаться вѣрны министерству. Они оставались ему вѣрны, а онъ ни слова не сказалъ ни съ кѣмъ изъ нихъ съ-тѣхъ-поръ, какъ сдѣлался первымъ министромъ. Что прикажете дѣлать съ такимъ человѣкомъ? Какъ вы будете дѣйствовать съ нимъ?

— Лоптонъ писалъ ему намедни о чемъ-то, отвѣтилъ Роби: — я забылъ о чемъ, и получилъ отвѣтъ отъ Уорбёртона холодный-прехолодный — пощечину такъ сказать. Можно ли обращаться такимъ образомъ съ такимъ человѣкомъ, какъ Лоптонъ — съ однимъ изъ самыхъ популярныхъ людей въ Парламентѣ, въ родствѣ почти со всѣми перами, да еще думающимъ такъ много о себѣ! Я не стану удивляться, если онъ подастъ голосъ противъ насъ — право не стану.

— Это все надѣлалъ старый герцогъ, сказалъ Рэтлеръ: — конечно, онъ думалъ устроить къ лучшему, но дѣло вышло неудачно съ начала до конца. Я это зналъ. Не думаю, чтобы хотя одинъ человѣкъ понялъ, что значитъ министерская коалиція, кромѣ васъ и меня. Съ самаго начала всѣ ваши приверженцы были противъ этого.

— Посмотрите, какъ съ ними обошлись! сказалъ Роби. — Возможно ли, чтобы они оставались вѣрны, когда мистеръ Монкъ сдѣлался предсѣдателемъ Палаты?

Въ этотъ день былъ кабинетный Совѣтъ, продолжавшійся нѣсколько минутъ, и всѣ министры рѣшили, что они тотчасъ подадутъ въ отставку, если сер-Орландо исполнитъ свое намѣреніе. Всѣ собравшіеся министры были повидимому очень довольны, какъ будто видѣли конецъ всѣмъ своимъ непріятностямъ. Спартанецъ не состроилъ даже гримасы, когда его укусилъ волкъ, а это все были спартанцы. Даже первый министръ, собравшійся съ твердостью на этотъ случай и никогда не плакавшій ни при комъ, кромѣ своей жены и своего стараго друга, былъ пріятенъ въ обращеніи, почти любезенъ.

— Мы теперь не сдѣлаемъ шага къ тысячелѣтію, сказалъ онъ Финіасу Финну, когда они вмѣстѣ вышли изъ Совѣта, намекая на слова, сказанныя Финіасомъ прежде по этому поводу.

— Но мы сдѣлали шагъ къ шагу, отвѣчалъ Финіасъ: — а для того, чтобы достигнуть тысячелѣтія, и это много.

— Я полагаю, мы всѣ слишкомъ заботились, сказалъ герцогъ: — чтобы видѣть важныя послѣдствія нашихъ ничтожныхъ дѣйствій. Прощайте. Мы скоро все узнаемъ. Монкъ думаетъ, что нападки будутъ на министерство, а не на билль, и что лучше было бы собрать голоса ни мало не медля.

— Я прозакладую пятифунтовый билетъ, сказалъ Лоптонъ Карльтону: — что министры завтра подадутъ въ отставку, и другой пятифунтовый билетъ за то, что никто не назоветъ пяти членовъ будущаго Кабинета.

— Вы можете помочь сами себѣ выиграть первое пари, сказалъ Бошанъ, очень старый членъ, который вмѣстѣ съ многими другими консерваторами поддерживалъ коалицію.

— Я этого не сдѣлаю, сказалъ Лоптонъ: — хотя мнѣ кажется, долженъ бы. Я не стану подавать голоса противъ человѣка, попавшаго въ несчастіе, хотя, честное слово, не очень его люблю. Я не подамъ голоса ни въ ту, ни въ другую сторону, но надѣюсь, что сер-Орландо будетъ имѣть успѣхъ.

— Если такъ, кто же будетъ первымъ министромъ? спросилъ Карльтонъ. — Я полагаю, вы не захотите служить подъ начальствомъ сер-Орланда.

— И также герцога Омніума. Мы не будемъ нуждаться въ первомъ министрѣ. Мало ли можно выбрать кого.

Недавно составился новый либеральный клубъ на болѣе широкихъ основаніяхъ, чѣмъ Прогресъ, съ тѣхъ поръ, какъ герцогъ сдѣлался первымъ министромъ. Нѣкоторымъ людямъ не нравилось настоящее положеніе вещей и они думали, что либеральная партія при такой помощи, какую могутъ оказать подобные клубы, была бы въ состояніи управлять одна. Клубъ этотъ не могъ переносить мысли, что великой либеральной партіи мѣшаютъ дѣйствовать и торжествовать такіе люди, какъ сер-Орландо Дротъ и сер-Тимоти Бисваксъ. Всѣ Паллизеры съ незапамятныхъ временъ дѣйствовали какъ прямые либералы и вотъ почему клубъ не желалъ лично противодѣйствовать герцогу, хотя онъ былъ глава коалиціи. Нѣкоторые члены министерства, Финіасъ Финнъ, напримѣръ, Баррингтонъ Ирль и Рэтлеръ, засѣдали въ комитетѣ клуба. Но клубъ былъ не прочь прекратить настоящее положеніе вещей. Грешэмъ могъ опять сдѣлаться первымъ министромъ, если удостоитъ, или Монкъ. Когда коалиція составилась, клуба не было, и оттого, что его не было, коалиція и оказалась необходимой; но теперь, можетъ быть, постоянно будетъ царствовать настоящій либеральный первый министръ. Съ этой великой будущностью впереди, клубъ не очень желалъ поддерживать билль.

— Я пойду и, разумѣется, подамъ за нихъ голосъ, сказалъ О Магони: — такъ чтобы посмотрѣть.

Этими словами О Магони выражалъ чувства клуба и либеральной партіи вообще. Для герцога надо было что-нибудь сдѣлать, но не слѣдовало поддерживать его въ должности перваго министра.

Это былъ великій день для сер-Орланда. Въ половинѣ пятаго Палата была полна, не отъ желанія послушать доводы сер-Орланда противъ билля, но потому что всѣ чувствовали въ этихъ преніяхъ личный интересъ. Если бы въ наше время пожелали узнать, какого дара первый министръ долженъ бы былъ просить отъ волшебницъ, слѣдовало бы назвать способность пріобрѣтать личныхъ друзей. Краснорѣчіе, если оно достается очень легко, можетъ почти сдѣлаться вреднымъ. Патріотизмъ подозрѣвается и иногда переходитъ почти въ педантство. Необыкновенный умъ требуется рѣдко и сталкивается съ посредственностями. Трудолюбіе требовательно. Добросовѣстность непрактична. Правда легко оскорбляется. Достоинство не сгибается. Но человѣкъ, который можетъ быть всѣмъ для всѣхъ, который постояно можетъ говорить ласковое слово, пріятную шуточку, который можетъ простить всѣ грѣхи, всегда готовъ встрѣтить друга и врага, но никогда не бываетъ очень жестокъ къ послѣднему, который не забываетъ именъ и всегда находчивъ на отвѣты — такого человѣка непремѣнно поддержутъ въ такомъ кризисѣ, который происходитъ теперь. За него будутъ бороться, говорить и, если нужно, драться, какъ будто самое существованіе страны зависитъ отъ его политической безопасности. Настоящій министръ не могъ получить подобной защиты, но насильственное низложеніе перваго министра всегда останется достопамятнымъ случаемъ.

Сер-Орландо сказалъ свою рѣчь и, какъ ожидали, она очень мало относилась къ биллю, и почти исключительно нападалъ на своего бывшаго начальника. Онъ говорилъ, что теперь представился случай прійти къ прямому выходу съ наименьшимъ земедленіемъ. Если онъ понялъ чувства Парламента, то билль такой важный врядъ ли мои, етъ былъ проведенъ настоящимъ министерствомъ. Герцогъ уничтожилъ свою поддержку въ этой Палатѣ и какъ министръ лишился того довѣрія, которое когда-то оказало ему большинство.

Мы не станемъ подробно слѣдить за рѣчью сер-Орланда. Онъ упоминалъ о своихъ услугахъ и сказалъ, что былъ принужденъ удалиться, потому что герцогъ не хотѣлъ позволить ему распоряжаться въ своемъ собственномъ министерствѣ. Онъ имѣлъ причину полагать, что и другіе министры видѣли себя точно также связанными этой страстью къ деспотическому правленію. Громкіе возгласы неодобренія послышались съ министерской стороны, на которые отвѣтили другіе возгласы съ другой стороны Палаты. Сер-Орландо увѣрялъ, что ему стоитъ только указать на то обстоятельство, что министерство уже раздроблено отпаденіемъ разныхъ лицъ.

— Только двухъ, сказалъ чей-то голосъ.

Сер-Орландо обернулся, чтобы возразить этому голосу, когда раздался другой голосъ.

— И самыхъ слабыхъ, сказалъ этотъ голосъ, который неоспоримо принадлежалъ Лоренсу Фицджибону.

— Я не стану говорить о себѣ, напыщенно сказалъ сер-Орландо: — но мнѣ дано право объявить Парламенту, что благородный лордъ, занимающій теперь мѣсто министра колоній, останется на этомъ мѣстѣ только до окончанія кризиса.

Тутъ пошла очень колкая перепалка между Финіасомъ и сер-Тимоти, такъ что наконецъ казалось, что пренія перейдутъ въ личною войну. Финіасъ, Ирль, Лоренсъ Фицджибонъ такъ разсердились, что по-крайней-мѣрѣ на словахъ одержали верхъ. Но какую пользу могло это принести? Каждый человѣкъ въ этой Палатѣ уже заранѣе приготовился подать голосъ за или противъ герцога Омніума — или рѣшился, какъ Лоптонъ, совсѣмъ голоса не подавать, а ужь конечно никакія гнѣвныя выраженія не могли повліять ни на одинъ голосъ въ томъ или другомъ отношеніи.

— Оставьте, шепнулъ Монкъ Финіасу: — не стоитъ попусту терять слова.

— Я знаю недостатки герцога, сказалъ Финіасъ: — но эти люди не знаютъ о его добродѣтеляхъ, и когда я слышу, что его бранятъ, я выдержать не могу.

Рано вечеромъ — до двѣнадцати часовъ — начали собирать голоса, и даже въ ту минуту никто не зналъ, что выйдетъ изъ этого. Многіе, разумѣется, охотно подали бы голосъ въ пользу билля. Были и такіе, которые находили, что сер-Орландо и его послѣдователи выказали слишкомъ большую самоувѣренность, рѣшившись на такой запальчивый способъ оппозиціи. Эти люди думали, что было бы гораздо лучше упрочить успѣхъ постепенной и настойчивой оппозиціей самому биллю. Но они не знали, до какой степени людей можно отдалить отъ себя молчаніемъ и холоднымъ обращеніемъ. Сер-Орландо былъ побитъ, но только девятью голосами.

— Не можетъ онъ провести свой билль, сказалъ Рэтлеръ.

— Никакой министръ, сказалъ Роби: — не можетъ проводить такую мѣру съ большинствомъ только девяти.

Монкъ прямо изъ Палаты отправился на Карльтонскую Террасу.

— Жалѣю, зачѣмъ не оказалось только три или четыре, сказалъ герцогъ смѣясь.

— Почему?

— Потому что было бы меньше сомнѣнія.

— А развѣ теперь есть?

— Менѣе возможности сомнѣваться, хотѣлъ я сказать. — Вы не захотите сдѣлать попытку съ такимъ большинствомъ?

— Не могу, герцогъ!

— Я совершенно согласенъ съ вами. Но нѣкоторые скажутъ, что попытку можно сдѣлать, и обвинятъ насъ въ малодушіи, если мы не сдѣлаемъ.

— Это только могутъ сказать тѣ, которые не понимаютъ характера Нижней Палаты.

— Весьма вѣроятно. А все-таки я жалѣю, что большинство не было только три или четыре. Кажется, больше не о чемъ говорить.

— Не о чемъ, ваша свѣтлость.

— Мы увидимся завтра въ два часа, а я, если возможно, буду у ея величества послѣ двѣнадцати. Спокойной ночи, мистеръ Монкъ.

— Спокойной ночи, герцогъ.

— Мое царствованіе кончилось. Вы гораздо старѣе меня, а между тѣмъ весьма вѣроятно, что ваше царствованіе еще начнется.

Монкъ улыбнулся и покачалъ головой, выходя изъ комнаты, не желая разсуждать о такомъ обширномъ предметѣ въ такое позднее время ночи.

Не пропустивъ ни одной минуты послѣ ухода своего товарища, первый министръ — онъ все еще былъ первымъ министромъ — пошелъ въ комнату своей жены, зная, что она ждетъ, чтобы услыхать результатъ голосованія, и у нея нашелъ мистрисъ Финнъ.

— Кончено? спросила герцогиня.

— Да; голосованіе было. Отъ меня сейчасъ ушелъ мистеръ Монкъ.

— Ну?

— Мы, разумѣется, ихъ побили, какъ всегда, сказалъ герцогъ, пытаясь выказать любезность. — Неужели ты предполагала, что можно чего-нибудь бояться? Вашъ мужъ всегда совѣтовалъ вамъ поддерживать ваше мужество; не такъ ли, мистрисъ Финнъ?

— Мужъ мой, кажется, помѣшался, отвѣтила она: — онъ такъ шумитъ и бѣснуется противъ своихъ политическихъ враговъ, что я не смѣю раскрыть ротъ.

— Скажи мнѣ, что тамъ было, Плантадженетъ? воскликнула герцогиня.

— Не будь такъ безразсудна, какъ мистрисъ Финнъ, Кора. Палата подала голосъ противъ сер-Орланда большинствомъ девяти.

— Только девяти!

— И я завтра перестаю быть первымъ министромъ.

— Неужели ты хочешь сказать, что это рѣшено?

— Совершенно. Пьеса сыграна, занавѣсъ опустилась, лампы потушены и бѣдные усталые актеры могутъ итти спать.

— Но противъ такой оппозиціи, кажется, достаточно бы всякаго большинства.

— Нѣтъ, душа моя. Я не назову числа, но девяти конечно недостаточно.

— Такъ все кончено?

— Мое министерство кончилось, если ты подразумѣваешь это.

— Стало быть, и для меня кончилось все. Я поселюсь въ деревнѣ, стану строить коттеджи и приготовлять микстуры для больныхъ крестьянъ. А вы, Марія, все еще будете подниматься кверху. Если мистеръ Финнъ сумѣетъ, онъ можетъ сдѣлаться когда-нибудь первымъ министромъ.

— Онъ едва ли имѣетъ такое честолюбіе, леди Гленъ.

— Честолюбіе явится скоро; не такъ ли, Плантадженетъ? Пусть онъ только начнетъ мечтать о возможности, а желаніе скоро придетъ. Что вы будете чувствовать, если это случится?

— Это совершенно невозможно, серіозно отвѣтила мистрисъ Финнъ.

— Я не вижу, почему можетъ быть невозможно что-нибудь. Теперь сер-Орландо будетъ первымъ министромъ, а сер-Тимоти Бисваксъ лордомъ-канцлеромъ. Послѣ этого всѣ могутъ надѣяться достигнуть всего. Ну, я полагаю, мы можемъ отправиться спать. Карета ваша здѣсь, душа моя.

— Надѣюсь.

— Позвони, Плантадженетъ, чтобы кто-нибудь проводилъ ее внизъ. Пріѣзжайте завтра завтракать; мнѣ придется такъ много стонать. Какіе скоты, какіе неблагодарные негодяи мужчины! Они хуже женщинъ, когда ихъ соберется достаточно, чтобы выказать отвагу. Зачѣмъ они бросили тебя? Чего не дѣлали мы для нихъ? Подумайте, сколько новой мебели послали мы въ Гэтерумъ только для того, чтобы сплотить партію. Сколько тысячъ ярдовъ полотна было куплено для новыхъ спаленъ, и все никакой пользы не принесло! Не чувствуешь ли ты себя похожимъ на Вольсея {Вольсей — англійскій кардиналъ и министръ. При Генрихѣ VIII, въ 1515 г., самовластно управлялъ Англіей, но лишившись расположенія короля за медленность въ переговорахъ о разводѣ короля съ Екатериной Аррагонской въ 1529, долженъ былъ сложить съ себя званіе лорда-канцлера, а впослѣдствіи Парламентъ лишилъ его всѣхъ званій и онъ умеръ арестантомъ въ 1530 году. Пр. Пер.}, Плантадженетъ?

— Нисколько, душа моя. Отъ меня никто не можетъ отнять моей собственности.

— А мнѣ кажется, что я почти въ такомъ же разводѣ какъ Екатерина, и что голова у меня отрублена, какъ у Анны Болейнъ. Уходите, Марія, потому что я хочу поплакать одна.

Герцогъ самъ въ этотъ вечеръ посадилъ мистрисъ Финнъ въ карету, и когда сошелъ внизъ, спросилъ, полагаетъ ли она, что герцогиня серіозно огорчена.

— Она такъ смѣшиваетъ и радость и горе, сказалъ герцогъ: — что я иногда самъ не могу понять ее.

— Мнѣ кажется, что она сожалѣетъ, герцогъ.

— Она говорила мнѣ намедни, что она довольна.

— Чрезъ нѣсколько недѣль она будетъ довольна, а вашу свѣтлость, кажется, я могу поздравить.

— О! да; я это думаю. Никто изъ насъ не любитъ быть побѣжденнымъ. Сначала всегда есть небольшое разочарованіе. Но въ сущности такъ гораздо лучше. Надѣюсь, что это не сдѣлаетъ несчастнымъ вашего мужа.

— За себя онъ огорчаться не будетъ. Онъ опять вступитъ въ борьбу и станетъ драться или на той, или на другой сторонѣ. Собственно для меня оппозиція пріятнѣе. Спокойной ночи, герцогъ. Мнѣ очень жаль, что вы побезпокоились для меня.

Онъ пошелъ одинъ въ свою комнату и сидѣлъ тамъ не шевелясь часа два. Конечно, что-нибудь да значило быть первымъ министромъ Англіи три года — этого никто не могъ отъ него отнять. Ему не слѣдовало огорчаться, а между тѣмъ онъ былъ и огорченъ, и разочарованъ. Ему никогда не приходило въ голову гордиться тѣмъ, что онъ герцогъ, или думать о своемъ богатствѣ иначе какъ о случайности, конечно выгодной, но вовсе не служащей источникомъ чести. Ему было извѣстно, что первое мѣсто и въ Парламентѣ, и въ министерствѣ ему доставило его происхожденіе. Наслѣдникъ герцогскаго званія, если только будетъ усиленно трудиться, почти навѣрно будетъ принятъ въ министерство. Въ юности онъ не трудился такъ, какъ его друзья Монкъ и Финіасъ Финнъ, которые проложили себѣ путь съ самаго низа; но первымъ министромъ даже герцога не можетъ сдѣлать только его званіе. Стало быть, онъ сдѣлалъ что-нибудь, чѣмъ можетъ гордиться. Такимъ образомъ старался онъ утѣшать себя.

Но это не могло способствовать его личному счастію, если ему не оставалось еще сдѣлать что-нибудь, Что онъ будетъ дѣлать теперь? Станутъ ли его слушать, позволятъ ли ему трудиться для общаго блага, какъ въ былое счастливое время въ Нижней Палатѣ? Онъ боялся, что для него все кончено и что на всю жизнь онъ долженъ остаться просто герцогомъ Омніумомъ.

Глава LXXIV.
Я обезславлена и посрамлена.

Вскорѣ послѣ засѣданій въ Парламентѣ, Артуръ Флечеръ сдѣлался постояннымъ посѣтителемъ Манчестерскаго сквера.

Онъ обѣдалъ у стараго адвоката всегда по воскресеньямъ и не рѣдко въ другіе дни. когда это позволяли его занятія въ Парламентѣ и другія знакомства. Между нимъ и отцомъ Эмиліи не было ни секретовъ, ни недоразумѣній. Вортонъ зналъ, что молодой членъ Парламента серіозно намѣренъ жениться на его дочери, а Флечеръ былъ увѣренъ, что Вортонъ будетъ помогать ему всѣми силами. Они рѣдко произносили имя Лопеца. Между ними было безмолвное согласіе, что этого имени не слѣдуетъ упоминать. Этотъ человѣкъ явился какъ геній-разрушитель между ними и ихъ нѣжнѣйшими надеждами. Но, онъ исчезъ, и не безъ ужасной трагедіи, и всякія мысли о немъ и этой трагедіи слѣдовало если не забыть, то по-крайней-мѣрѣ отстранить, если бы только ту женщину, которою они такъ интересовались, можно было пріучить забыть его.

— Это не любовь, говорилъ отецъ: — а стыдъ.

Артуръ Флечеръ качалъ головой, не совсѣмъ соглашаясь съ этимъ. Онъ не боялся, что Эмилія любитъ память своего покойнаго мужа. По его мнѣнію, такая любовь была невозможна. Но, по его мнѣнію, это было нѣчто болѣе стыда. Это была также гордость, намѣреніе не сознаваться въ ошибкѣ, которую она сдѣлала, отдавшись человѣку, наименѣе достойному изъ ея двухъ жениховъ.

— Ея состояніе будетъ уже не таково, какъ я прежде вамъ обѣщалъ, жалобно сказалъ старикъ.

— Я не помню, чтобы я когда-нибудь спрашивалъ васъ объ ея состояніи, возразилъ Артуръ.

— Конечно. И если бы вы спросили, я не сказалъ бы вамъ. Но такъ какъ я самъ назвалъ сумму, то мнѣ слѣдуетъ и объяснить, что этотъ человѣкъ успѣлъ уменьшить ее на шесть или семь тысячъ.

— Если бы только это!

— И я обѣщалъ сер-Элореду, что Эверетъ, какъ его наслѣдникъ, получитъ значительную часть своей доли, не дожидаясь моей смерти. Странно, что тотъ изъ моихъ дѣтей, отъ котораго я болѣе ожидалъ огорченій, такъ хорошо сталъ на ноги, а другая… ну будемъ надѣяться всего лучшаго. Эверетъ кажется такъ занятъ Вортономъ, какъ будто онъ уже принадлежитъ ему. А Эмилія… Ну, мой милый, будемъ надѣяться, что все еще поправится. Вы не пьете ваше вино. Да, дайте мнѣ бутылку; я выпью еще рюмку, прежде чѣмъ пойду наверхъ.

Такимъ образомъ шло время до возвращенія Эмиліи въ Лондонъ. Министры подали тогда въ отставку, но мнѣ кажется, что этотъ «великій реакціонный успѣхъ», какъ это называлъ издатель «Знамени», взволновалъ одного члена Нижней Палаты гораздо менѣе, чѣмъ возвращеніе въ Лондонъ мистрисъ Лопецъ. Артуръ Флечеръ рѣшилъ, что онъ возобновитъ свое сватовство, какъ только пройдетъ годъ послѣ трагедіи, сдѣлавшей вдовою его возлюбленную — и теперь этотъ годъ прошелъ. Онъ зналъ хорошо этотъ день — и она знала, проведя цѣлое утро въ слезахъ въ своей комнатѣ въ Вортонѣ. Онъ спрашивалъ себя, достаточно ли будетъ одного года — или, изъ состраданія къ ней и съ цѣлью вѣрнѣе осуществить свои надежды, онъ долженъ дать ей болѣе времени для нравственнаго выздоровленія. Но онъ сказалъ себѣ, что это должно быть сдѣлано въ концѣ года, и привыкъ всегда держать свое слово.

Ему трудно было только рѣшить вопросъ, какъ устроить необходимый разговоръ — при первой ли встрѣчѣ, или лучше дать ей время привыкнуть къ его присутствію въ домѣ. Его мать пыталась подсмѣиваться надъ нимъ, потому что, какъ она говорила, онъ боится женщины. Но онъ хорошо помнилъ, что никогда не боялся Эмиліи Вортонъ, что безпрестанно говорилъ ей о своей любви, которая даже и теперь не уменьшилась. Времени еще будетъ довольно для счастія, если она согласится, и довольно времени для тяжести неудовлетворенныхъ стремленій, если она будетъ упорствовать въ своемъ отказѣ.

Наконецъ онъ увидалъ ее, почти случайно, и эта встрѣча конечно не была удобна для его намѣреній. Онъ зашелъ въ контору Вортона на другой день ея пріѣзда и нашелъ ее тамъ. Она конечно не ожидала встрѣтить тамъ своего обожателя. Онъ сконфузился, но она выказала ему почти привязанность сестры, разсказала о Лонгбарнсѣ и его родныхъ, какъ Эверетъ къ великой радости сер-Элореда былъ выбранъ въ судьи графства и какъ Джона Флечера просили сдѣлаться начальникомъ охоты, потому что старый лордъ Вобли объявилъ, что въ семьдесять пять лѣтъ не можетъ уже ѣздить верхомъ какъ слѣдуетъ начальнику охоты. Обо всемъ этомъ Артуръ, разумѣется, слышалъ; такія важныя новости конечно не скрывали отъ него; но многаго сказать объ этомъ онъ не могъ. Онъ что-то пробормоталъ и поспѣшилъ уйти, давъ впрочемъ обѣщаніе обѣдать по обыкновенію въ воскресенье, и примѣтилъ, что годовщина роковаго дня нѣсколько уменьшила мрачный трауръ, который вдова носила до-тѣхъ-поръ.

Да, онъ будетъ обѣдать въ воскресенье, но что будетъ съ нимъ тогда? Вортонъ не уходилъ изъ дома по воскреснымъ вечерамъ и конечно не уйдетъ изъ своей гостиной для того, чтобы доставить влюбленному случай объясниться въ любви. Нѣтъ, онъ долженъ пропустить этотъ вечеръ и пріискать другой случай. Настало воскресенье и послѣ обѣда роспили бутылку портвейна и бордоскаго.

— Какъ вы ее находите? спросилъ отецъ. — Она была блѣдна какъ смерть, когда мы увезли ее въ деревню.

— Честное слово, серъ, отвѣчалъ Артуръ: — я не взглянулъ на нее. Теперь уже дѣло идетъ не о красотѣ, какъ бывало прежде. Не то чтобы я былъ равнодушенъ къ хорошенькому личику, но, мнѣ кажется, въ сердцѣ возникаетъ желаніе уничтожающее это соображеніе.

— Для меня она такая же красавица, какъ и прежде, гордо сказалъ отецъ.

Флечеру удалось, когда они вернулись въ гостиную, поговорить немного о Джонѣ и собакахъ, потомъ онъ ушелъ, рѣшивъ вернуться на слѣдующій день. Конечно; она не отдастъ приказанія, чтобы его не принять. Она держала себя слишкомъ спокойно, слишкомъ ровно, слишкомъ самоувѣренно для того, чтобы сдѣлась это. Да, онъ придетъ и скажетъ ей прямо, что хочетъ сказать. Онъ скажетъ это со всею торжественностью, къ какой способенъ, въ нѣсколькихъ словахъ и самыхъ сильныхъ выраженіяхъ. Если она откажетъ — а онъ почти былъ въ этомъ увѣренъ — тогда онъ скажетъ ей объ ея отцѣ и желаніи всѣхъ ихъ друзей.

— Ничего, скажетъ онъ ей: — кромѣ личнаго отвращенія не можетъ оправдать васъ въ отказѣ залечить столько ранъ.

Когда придумывалъ эти слова, онъ не припомнилъ, какъ невѣроятно, чтобы влюбленный употребилъ придуманныя фразы.

Онъ пришелъ въ понедѣльникъ и спросилъ мистрисъ Лопецъ, съ трудомъ произнеся это имя. Буфетчикъ сказалъ, что барыня дома. Послѣ смерти человѣка, котораго онъ такъ презиралъ, старый слуга никогда не называлъ Эмилію мистрисъ Лопецъ. Артура повели наверхъ и онъ нашелъ тамъ ту, которую желалъ видѣть — но нашелъ также и мистрисъ Роби.

Читатели вспомнятъ, что мистрисъ Роби послѣ трагедіи не была принята въ домѣ Вортона. Потомъ было рѣшено, что поссориться съ нею нельзя же навсегда.

— Я сдѣлала это, папа, не для нея, сказала Эмилія съ нѣкоторымъ презрѣніемъ, и это презрѣніе доставило прощеніе мистрисъ Роби.

Она теперь сдѣлала утренній визитъ и приспособила свой разговоръ къ черному платью своей племянницы. Артуръ пришелъ въ ужасъ, увидѣвъ ее. Мистрисъ Роби всегда была ему противна, не какъ личный врагъ, а какъ пошлая женщина. Онъ приписывалъ ей большую часть сдѣланнаго зла, будучи увѣренъ, что если бы не было дома за угломъ, то Эмилія Вортонъ никогда не сдѣлалась бы мистрисъ Лопецъ. Теперь же онъ былъ принужденъ пожать ей руку и слушать погребальный тонъ, которымъ мистрисъ Роби спросила его, не находитъ ли онъ, что мистрисъ Лопецъ очень поправилась въ Гертфордширѣ. Онъ задрожалъ при звукѣ этой фамиліи, и чтобы она не повторилась, воспользовался случаемъ показать, что имѣетъ право называть подругу своего дѣтства просто по имени. Мистрисъ Роби, думая, что ей слѣдуетъ остановить его, замѣтила, что возвращеніе мистрисъ Лопецъ было очень пріятно мистеру Вортону. Артуръ Флечеръ тотчасъ схватилъ свою шляпу, простился и торопливо вышелъ изъ комнаты.

— Какія у него сдѣлались странныя манеры съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ сталъ членомъ Парламента, сказала мистрисъ Роби.

Эмилія помолчала, а потомъ съ усиліемъ, съ большимъ огорченіемъ сказала нѣсколько словъ, которыя лучше было сказать тотчасъ.

— Онъ ушелъ потому, что ему непріятно слышать это имя.

— Боже милостивый!

— И папашѣ тоже непріятно. Не говорите объ этомъ ни слова, тетушка, пожалуста не говорите, но называйте меня Эмиліей.

— Что же, развѣ ты стыдишься твоего имени?

— Это, тетушка, все-равно. Если вы это осуждаете, не приходите, но я не желаю огорчать папашу.

— О! если мистеръ Вортонъ этого желаетъ — разумѣется.

Въ этотъ вечеръ мистрисъ Роби сказала своему мужу, что мистеръ Вортонъ старый дуракъ.

На другой день, очень рано, Флечеръ опять пришелъ и опять былъ принятъ. Буфетчикъ, разумѣется, зналъ хорошо, для чего онъ приходитъ, зналъ также, что Вортонъ дозволяетъ это. Въ комнатѣ не было никого, но Эмилія вышла къ нему очень скоро.

— Я вчера ушелъ немножко скоро, сказалъ онъ: — надѣюсь, что вы не нашли меня грубымъ.

— О, нѣтъ!

— Ваша тетка была здѣсь, а то, что я желалъ сказать, я не могъ сказать при ней.

— Я знала, что это она выгнала васъ. Вы съ тетушкой Геррьетой никогда не были большими друзьями.

— Никогда; но я прощу ей все. Я прощу ей весь вредъ, который она нанесла мнѣ, если вы теперь сдѣлаете то, о чемъ я васъ попрошу.

Разумѣется, она знала, о чемъ онъ будетъ просить. Когда онъ оставилъ ее въ Лонгбарнсѣ, не сказавъ ни слова о любви, не сдѣлавъ ей даже намека, по которому она могла бы позволить себѣ думать, что онъ намѣренъ возобновить свое сватовство, она плакала объ этомъ. Хотя она твердо рѣшила, что обязанность обрекаетъ ее на вѣчное вдовство, но немогла удержаться отъ горькихъ слезъ, потому что онъ, повидимому, также находилъ это ея обязанностью.

Но теперь опять, зная, въ чемъ будетъ состоять его просьба, почувствовавъ опять увѣренность къ постоянству его любви, она твердо держалась своего тяжелаго долга. Она перестанетъ быть женственной, сдѣлается мертва ко всякому стыду, если позволитъ себѣ опять предаться любви послѣ всего надѣланнаго ею. Своимъ замужствомъ она покрыла безславіемъ всю свою семью. Она сдѣлала это съ такимъ упрямымъ своеволіемъ, о которомъ сама теперь не могла вспоминать иначе, какъ съ удивленіемъ и ужасомъ. Она также умерла бы, только не имѣла такой возможности на это, какую имѣлъ онъ. Какъ же можетъ она забыть все это и смыть съ своей души, какъ смываются мокрою губкой цыфры съ аспидной доски? Какимъ образомъ можетъ она опять сдѣлаться женою, когда ея воспоминаніе будетъ преслѣдовать призракъ такого мужа? Она знала, съ какой просьбой онъ обратится къ ней, когда пришелъ такъ скоро, и не сомнѣвалась въ этомъ ни минуты, когда онъ такъ внезапно ушелъ. Она знала это хорошо, когда слуга сейчасъ сказалъ ей, что мистеръ Флечеръ ждетъ въ гостиной. Но она была совершенно увѣрена, какой отвѣтъ должна дать.

— Я буду очень жалѣть, если не могу исполнить вашей просьбы, сказала она очень тихимъ голосомъ.

— Я не стану просить васъ ни о чемъ, на что не получилъ позволенія вашего отца.

— Прошло то время, Артуръ, когда отецъ могъ руководить мною. Наступаетъ время, когда личныя чувства должны быть сильнѣе отцовской власти. Папа не можетъ смотрѣть на меня моими глазами, не можетъ понять, что чувствую я. Онъ хочетъ сдѣлать меня другою нежели я есть, но я такова, какою сдѣлала себя.

— Вы еще не слыхали, что я желаю вамъ сказать. Вы выслушаете меня?

— О, да!

— Я любилъ васъ съ самаго дѣтства.

Онъ замолчалъ, какъ бы ожидая, что она отвѣтитъ на это; но разумѣется она ничего не могла сказать.

— Я былъ вѣренъ вамъ съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ мы росли вмѣстѣ дѣтьми.

— Вѣрность черта вашего характера.

— По-крайней-мѣрѣ въ этомъ отношеніи я никогда не перемѣнюсь. Я ни на минуту не сомнѣвался на счетъ моей любви. Никого никогда не сравнивалъ я съ вами. Потомъ настало это великое несчастіе. Эмилія, вы должны позволить мнѣ говорить откровенно на этотъ разъ, такъ какъ многое, по-крайней-мѣрѣ для меня, зависитъ отъ этого.

— Говорите что хотите, Артуръ. Но не язвите меня болѣе, чѣмъ сочтете нужнымъ.

— Богу извѣстно, какъ охотно излечилъ бы я каждую язву, если бы могъ. Я не знаю, думали ли вы когда-нибудь, какъ я страдалъ, когда онъ явился между нами — и не скажу укралъ отъ меня вашу любовь, потому что она мнѣ не принадлежала — но захватилъ то, что я старался пріобрѣсти.

— Я не думала, чтобы мужчина могъ чувствовать это такимъ образомъ.

— Почему же мужчина не можетъ чувствовать этого такъ же, какъ и женщина? Все мое сердце было устремлено на то, чтобы имѣть васъ моею женой. Вдругъ явился онъ. Конечно, моя дорогая, я могу сказать, что онъ не былъ достоинъ васъ.

— Мы оба были люди недостойные, сказала она.

— Мнѣ не нужно говорить вамъ, что мы всѣ были огорчены. Намъ въ Гертфордширѣ казалось, что черная туча набѣжала на насъ. Мы не могли говорить о васъ, не могли и молчать.

— Разумѣется, вы осудили меня — какъ отверженницу.

— Развѣ я писалъ вамъ, какъ къ отверженницѣ? Обращался ли я съ вами, когда видѣлъ васъ, какъ съ отверженницею? Если я пришелъ сегодня къ вамъ, доказательство ли это того, что я считалъ васъ отверженницей? Я никогда не обманывалъ васъ, Эмилія.

— Никогда.

— Такъ вы повѣрите мнѣ, когда я скажу, что никогда малѣйшее слово упрека или презрѣнія не срывалось съ моихъ губъ о васъ. Разумѣется, было большимъ горемъ то, что вы отдали себя человѣку, котораго я считалъ недостойнымъ васъ. Будь онъ первѣйшимъ изъ людей, это все-таки огорчило бы меня. Что съ вами было во время вашего замужства, я спрашивать не стану.

— Я была несчастлива. Я разсказала бы вамъ все, если бы могла. Я была очень несчастна.

— Потомъ насталъ… конецъ.

Она заплакала, закрывъ лицо носовымъ платкомъ.

— Я не сталъ бы огорчать васъ этимъ, если бы могъ, но есть нѣкоторыя вещи, которыя надо сказать.

— Нѣтъ — нѣтъ. Я перенесу все — отъ васъ.

— Его успѣхъ не уменьшилъ моей любви. Хотя тогда я не могъ имѣть надежды, хотя вы были уже отняты отъ меня, это не могло меня перемѣнить. Это было все-равно, какъ если бы у меня отняли руку или ногу. Жить плохо безъ руки или ноги, но дѣлать нечего. Я продолжалъ жить по прежнему, старался не походить на прибитую собаку, хотя Джонъ говорилъ мнѣ время-отъ-времени, что это мнѣ не удается. Но теперь — теперь все опять перемѣнилось — что теперь прикажете мнѣ дѣлать? Можетъ быть, теперь мои отнятый членъ можетъ быть мнѣ возвращенъ, чтобы я могъ опять быть похожъ на другихъ людей, цѣлъ, здоровъ и счастливъ, такъ счастливъ! Если счастіе мнѣ доступно, какъ же мнѣ не искать его?

Онъ замолчалъ, но она плакала, не говоря ни слова.

— Можетъ быть, нѣкоторые скажутъ, что я долженъ ждать, пока эти признаки горя будутъ оставлены. Но для чего мнѣ ждать? Ваша жизнь была помрачена большимъ пятномъ, и не лучше ли стереть его какъ можно скорѣе?

— Его никогда нельзя стереть.

— Вы хотите сказать, что о немъ никогда нельзя забыть. Конечно, есть обстоятельства въ нашей жизни, которыхъ мы забыть не можемъ, хотя хоронимъ ихъ въ глубокомъ молчаніи. Все это никогда не можетъ быть изгнано изъ вашей памяти и моей. Но это не должно помрачать всю нашу жизнь. Мы не должны руководиться тѣмъ, что думаетъ свѣтъ.

— Конечно. Я вовсе не дорожу тѣмъ, что думаетъ свѣтъ. Я думаю только о себѣ.

— Неужели вы не подумаете ни о комъ другомъ? или обо мнѣ, или о вашемъ отцѣ?

— О! да, о моемъ отцѣ.

— Мнѣ не нужно говорить вамъ, чего онъ желаетъ. Вы должны знать, какъ вы можете вернуть ему утѣшеніе, котораго онъ лишился.

— Но, Артуръ, даже для него я не могу сдѣлать всего.

— Есть только одинъ вопросъ, сказалъ онъ, вставая съ своего мѣста и становясь передъ нею: — только одинъ, и ваши поступки должны зависѣть вполнѣ отъ того отвѣта, который вы правдиво дадите мнѣ.

Это онъ сказалъ такъ торжественно, что испугалъ ее.

— Какой вопросъ, Артуръ?

— Любите ли вы меня?

На этотъ вопросъ она не могла отвѣтить въ эту минуту.

— Разумѣется, я знаю, что вы не любили, когда вышли за него^:

— Любовь бываетъ не одного рода.

— Вы знаете, о какой любви я говорю. Вы не любили меня тогда, вы не могли меня любить — хотя, можетъ быть, я думалъ, что заслуживалъ вашу любовь. Но любовь измѣняется и воспоминаніе иногда возвращаетъ прежнія мечты, если свѣтъ оказался суровъ и жестокъ. Когда вы были очень молоды, мнѣ кажется, вы любили меня. Помните, семь лѣтъ тому назадъ въ Лонгбарнсѣ насъ разлучили и отослали меня, потому что… потому что мы были такъ молоды? Намъ не сказали тогда этого, но мнѣ кажется, вы это знали. Я зналъ и чуть было не поклялся, что утоплюсь. Тогда вы любили меня, Эмилія.

— Тогда я была ребенкомъ.

— Теперь вы не ребенокъ. Любите ли вы меня теперь? Если любите, дайте мнѣ вашу руку и пусть прошлое похоронится въ безмолвіи. Все это было и прошло, и чуть не состарѣло насъ. Но предъ нами еще цѣлая жизнь, и если вы для меня то же, что я для васъ, то намъ лучше прожить вмѣстѣ нашу жизнь.

Онъ стоялъ предъ нею съ протянутой рукой.

— Я не могу, сказала она.

— Почему?

— Я не могу сдѣлаться иною; я должна остаться той жалкой женщиной, какою сама сдѣлала себя.

— Но вы любите меня?

— Я не могу анализировать своего сердца. Да! я васъ люблю; я всегда любила васъ. Все касающееся васъ дорого мнѣ. Я могу радоваться вашему торжеству, веселиться вашей радостью, плакать надъ вашей горестью, желать вамъ всевозможнаго благополучія; но, Артуръ, я не могу быть вашей женою.

— Даже если это сдѣлаетъ всѣхъ насъ счастливыми, и Флечеровъ, и Вортоновъ, всѣхъ равно?

— Неужели вы думаете, что я не думала объ этомъ? Неужели вы думаете, что я забыла ваше первое письмо? Зная ваше сердце, какъ я знаю его, неужели вы думаете, что я провела день, часъ впродолженіи цѣлыхъ мѣсяцевъ, не спрашивая себя, какой отвѣтъ должна дать вамъ, если милое постоянство вашего характера опять вернетъ васъ ко мнѣ? Я дрожала, когда слышала вашъ голосъ. Мое сердце билось при шумѣ вашихъ шаговъ, словно хотѣло разорваться. Неужели вы думаете, что я никогда не говорила себѣ, что оттолкнула отъ себя? Но я этого лишилась и теперь оно недоступно для меня.

— Доступно, доступно! сказалъ онъ, бросаясь на колѣни и обвивая ее руками.

— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! — никогда не будетъ доступно. Я валялась въ грязи и вся запачкалась. Отнимите ваши руки. Онѣ не должны быть осквернены, сказала она, вскакивая на ноги. — Вы не должны брать то, что бросилъ онъ.

— Эмилія, только этого одного и жажду я на свѣтѣ.

— Преодолѣйте вашу любовь — какъ преодолѣю я. Затопчите ее подъ ногами и умертвите. Скажите себѣ, что она постыдна и что ее должно бросить. Чтобы вы, Артуръ Флечеръ, женились на вдовѣ этого человѣка — женщинѣ, которую онъ вовлекъ въ такую грязь, что она не можетъ уже сдѣлаться чиста — вы, свѣтлая звѣзда между нами — когда ваша жена должна быть прелестнѣе, честнѣе и нѣжнѣе всѣхъ насъ! А я… я знаю мою обязанность, Артуръ. Я не стану уклоняться отъ моего наказанія и не позволю вамъ погубить себя. Даю вамъ слово, что этого не будетъ. Теперь мнѣ все-равно, знаете вы, что я васъ люблю, или нѣтъ.

Онъ стоялъ молча предъ нею, не будучи въ состояніи продолжать своей мольбы.

— Теперь уходите, сказала она: — Господь да благословитъ васъ и пошлетъ вамъ когда-нибудь хорошую, счастливую жену! Артуръ, не обращайтесь болѣе ко мнѣ. Мнѣ всегда будетъ пріятно видѣть васъ, только если вы придете не съ такимъ намѣреніемъ, какъ теперь. И, Артуръ, пощадите меня относительно папаши. Не заставляйте его думать, что его желаніе не можетъ исполниться только но моей винѣ.

Тутъ она вышла изъ комнаты прежде чѣмъ онъ успѣлъ сказать слово.

Но это была ея вина. Нѣтъ, въ этомъ отношеніи онъ ее не пощадитъ. Это надо сказать ея отцу, хотя онъ сомнѣвался, въ состояніи ли сказать все, что было сказано.

— Не обращайтесь опять ко мнѣ, сказала она.

Въ эту минуту онъ оставался безгласенъ, но въ душѣ его укоренилось твердое намѣреніе обратиться опять. Онъ теперь былъ увѣренъ не только въ достаточной любви, но въ горячей, страстной любви. Она сказала ему, что ея сердце билось при шумѣ его шаговъ, что она дрожала, слыша его голосъ, а между тѣмъ она ожидала, что онъ не обратится къ ней опять. Но рѣшимость этой женщины была такъ сильна, что онъ опасался, не напрасно ли будетъ обращаться къ ней опять. Она такъ унижала себя отъ убѣжденія въ своей ошибкѣ, такъ стыдилась своего заблужденія, такъ сознавала свое униженіе, что можетъ быть невозможно будетъ убѣдить ее, что хотя ея мужъ былъ человѣкъ гнусный, а она ошибалась, но что однако его низость не загрязнила ее.

Онъ тотчасъ отправился въ контору стараго адвоката и разсказалъ ему результатъ свиданія.

— Она еще дуритъ, сказалъ отецъ, не понявъ изъ вторыхъ рукъ глубины чувствъ своей дочери.

— Нѣтъ, серъ, не то. Она чувствуетъ себя униженной его униженіемъ. Если возможно, мы должны спасти ее отъ этого.

— Она дѣйствительно унизила себя.

— Не въ томъ смыслѣ, какъ понимаетъ она. Она не унижена въ глазахъ моихъ.

— Зачѣмъ она не пользуется единственнымъ средствомъ, находящимся въ ея власти, избавить себя и всѣхъ насъ отъ вреда, который она сдѣлала? Она обязана сдѣлать это для васъ, меня и своего брата.

— Я не желаю, чтобы она вышла за меня въ уплату подобнаго долга.

— Теперь нѣтъ мѣста для нѣжной сентиментальности, съ гнѣвомъ сказалъ Вортонъ. — Ну, она должна спать на той постели, какую сама себѣ постлала. Это очень жестоко для меня. Соображая то, какова она была, я удивляюсь, какъ мало осталось въ ней понятія объ ея обязанностяхъ къ другимъ.

Артуръ Флечеръ увидалъ, что адвокатъ слишкомъ разсерженъ въ эту минуту для того, чтобы понять чувства любви и восторга, какимъ самъ онъ былъ воодушевленъ въ эту минуту. Поэтому онъ былъ принужденъ удовольствоваться тѣмъ, что увѣрилъ отца о своемъ намѣреніи не отказываться отъ его дочери.

Глава LXXV.
Важный бракъ въ семействѣ Вортоновъ.

Когда Вортонъ вернулся домой въ этотъ день, онъ не сказалъ ни слова Эмиліи объ Артурѣ Флечерѣ. Онъ принялъ нѣсколько разныхъ намѣреній — во-первыхъ, хотѣлъ сказать ей прямо, что она пренебрегаетъ своей обязанностью и къ себѣ, и къ роднымъ, что онъ уже болѣе не будетъ заступаться за нея и не останется ея добрымъ другомъ, если она не согласится выйти за человѣка, въ любви къ которому призналась. Но думая объ этомъ, Вортонъ понялъ, что такую угрозу онъ исполнить не можетъ, и что даже у него не достанетъ твердости выговорить ее. Въ лицѣ Эмиліи, въ ея обращеніи съ отцомъ и даже въ ея одеждѣ было что-то смягчавшее его и заставлявшее его покоряться ей, какъ только онъ ее увидитъ. Потомъ онъ рѣшился обратиться къ ея состраданію и умолять ее прекратить всѣ эти бѣдствія и сдѣлаться счастливою. Но приближаясь къ дому, онъ увидалъ себя неспособнымъ даже къ этому. Какъ отецъ можетъ просить свою овдовѣвшую дочь выйти во второй разъ замужъ? Поэтому онъ не сказалъ ей ничего. Сначала она пристально посмотрѣла на него, стараясь узнать по его лицу, былъ ли у него ея обожатель. Но когда онъ не сказалъ ни слова, а просто поцѣловалъ ее съ своимъ обыкновеннымъ спокойствіемъ, она развеселилась и стала разговорчива.

— Папа, сказала она: — я получила письмо отъ Мэри.

— Хорошо, душа моя.

— Премилое письмо — все, разумѣется, наполненное Эверетомъ.

— Эверетъ теперь важный человѣкъ.

— Я увѣрена, что вы этому очень рады. Хотите прочесть письмо Мэри.

Вортонъ не особенно любилъ заниматься чтеніемъ дамской переписки и не зналъ, почему это письмо преподносится ему.

— Вы ничего не подозрѣваете въ Вортонѣ? спросила Эмилія.

— Не подозрѣваю ли чего? Нѣтъ, я не подозрѣваю ничего.

Но теперь его любопытство было возбуждено; онъ взялъ письмо и прочелъ. Письмо состояло въ слѣдующемъ:

Вортонъ, четвергъ. "Дорогая Эмилія,

"Мы всѣ надѣемся, что вы благополучно доѣхали въ Лондонъ и что мистеръ Вортонъ совсѣмъ здоровъ. Вашъ братъ Эверетъ пріѣхалъ въ Лонгбарнсъ на другой день вашего отъѣзда и отвезъ меня въ Вортонъ въ кабріолетѣ. Поѣздка была очень пріятна, хотя, какъ я теперь припоминаю, все время шелъ дождь. Но Эверетъ всегда такой разговорчивый, что я на дождь вниманія не обращала. Я думаю, что кончится тѣмъ, что Джонъ возьметъ къ себѣ собакъ. Онъ говоритъ, что не хочетъ сдѣлаться рабомъ всего графства; но онъ говоритъ это такимъ образомъ, что мы всѣ думаемъ, что онъ желаетъ этого. Эверетъ увѣряетъ его, что онъ долженъ это сдѣлать, потому что онъ единственный охотникъ въ этой сторонѣ графства, которому средства позволяютъ это, а разумѣется, слова Эверета много значатъ для него. Сара — Сара была жена Джона Флечера — противъ этого. Но если онъ рѣшится, она тоже передумаетъ. Разумѣется, теперь мы всѣ очень желаемъ знать, какъ это кончится, потому что начальникъ охоты всегда первое лицо въ нашей части свѣта. Папа ѣздилъ вчера въ судъ въ Россъ, и Эверета взялъ съ собою. Эверетъ первый разъ засѣдалъ въ судѣ. Онъ поручилъ мнѣ сказать его отцу, что онъ не присудилъ еще никого на висѣлицу.

"Лѣсъ уже начали срубать. Эверетъ сказалъ, что некчему оставлять этотъ лѣсокъ, и папа согласился. Тутъ будетъ сдѣлана ферма и Грифитъ возьметъ ее на аренду. Мнѣ не нравится, что вырубили этотъ лѣсокъ, потому что мальчики всегда собирали тутъ орѣхи; но Эверетъ говоритъ, что некчему сохранять лѣса для того, чтобы мальчики собирали орѣхи.

"Мэри Стокингъ была очень больна послѣ вашего отъѣзда и я боюсь, что она долго не проживетъ. Когда люди такъ страдаютъ ревматизмомъ, мнѣ кажется, даже не слѣдуетъ молиться за ихъ жизнь, если страданіе ихъ невыносимо. Мы думали одно время, что мазь мамаши принесетъ ей пользу, но когда стали спрашивать ее, она сказала, что не мазалась ею, а принимала внутрь. Не ужасно ли это? Но, кажется, это не сдѣлало ей вреда. Эверетъ говоритъ, что и то и другое не сдѣлало бы для нея разницы.

"Папа начинаетъ бояться, что Эверетъ радикалъ. Но я увѣрена, что этого быть не можетъ. Онъ говоритъ, что онъ такой же добрый консерваторъ, какъ и всѣ гертфордширцы, только онъ любитъ знать, что слѣдуетъ сохранять. Папа сказалъ вчера послѣ обѣда, что все англійское слѣдуетъ поддерживать. Тогда Эверетъ сказалъ, что слѣдовало бы сохранить и тайный уголовный судъ.

" — Разумѣется, я сохранилъ бы, сказалъ папа.

"Они и пошли, и пошли. Эверетъ одержалъ верхъ; по-крайней-мѣрѣ онъ говорилъ дольше. Но я надѣюсь, что онъ не радикалъ. Ни какой помѣщикъ не долженъ быть радикаломъ. Не такъ ли, душечка?

"Мистрисъ Флечеръ говоритъ, что пастильки надо брать въ Оксфордской улицѣ у Сквайра. Она очень взволнована на счетъ охоты. Она надѣется, что Джонъ не возьмется за это по причинѣ издержекъ; но мы всѣ знаемъ, что ей хотѣлось бы этого. По подпискѣ собирается не много, только 1500 ф. с., и онъ будетъ долженъ прикладывать много своего. Но всѣ говорятъ, что онъ очень богатъ и что ему слѣдуетъ это сдѣлать. Если вы увидите Артура, передайте ему нашу любовь. Разумѣется, члену Парламента некогда писать письма. Но я не думаю, чтобы Артуръ когда-нибудь любилъ писать. Эверетъ говоритъ, что мужчины не должны никогда писать письма. Передайте мою любовь мистеру Вортону.

"Остаюсь, дорогая Эмилія, ваша любящая кузина
"Мэри Вортонъ."

— Эверетъ дуракъ, сказалъ Вортонъ, прочитавъ письмо.

— Почему, папа?

— Потому что онъ поссорится съ сер-Элоредомъ изъ-за политики. Съ какой стати молодому человѣку высказывать свои политическія убѣжденія при старшихъ?

— Но у Эверета всегда были сильныя убѣжденія.

— Это ничего не значило, пока онъ говорилъ вздоръ въ лондонскомъ клубѣ. А теперь онъ сокрушитъ сердце старика.

— Но, папа, развѣ вы не видите ничего другого?

— Я вижу, что Джонъ Флечеръ дурачится и хочетъ тратить тысячу въ годъ на собакъ, съ которыми будутъ охотиться другіе.

— Мнѣ кажется, я вижу еще кое-что другое.

— Что ты видишь?

— Непріятно вамъ будетъ, если Эверетъ женится на Мэри?

Вортонъ засвисталъ.

— Да, она упоминаетъ о немъ въ каждой строкѣ своего письма. Нѣтъ, это не будетъ мнѣ непріятно. Я не вижу, почему ему не жениться на своей кузинѣ, если она нравится ему. Только если онъ сосваталъ ее, мнѣ кажется, странно, что онъ не пишетъ объ этомъ.

— Мнѣ кажется, что онъ еще не сосваталъ. Тогда она не такъ писала бы. Объ этомъ сейчасъ всѣ узнали бы и сер-Элоредъ никакъ не могъ бы промолчать. И зачѣмъ было бы молчать? Но я увѣрена, что она очень привязана къ нему. Мэри никогда не писала бы ни о комъ такимъ образомъ, если бы не начинала чувствовать привязанность къ нему.

Чрезъ десять дней послѣ этого на Манчестерскомъ скверѣ изъ Вортонскаго замка были получены два письма; самое короткое мы приведемъ прежде. Оно заключалось въ слѣдующемъ:

"Любезный батюшка,

"Я сдѣлалъ предложеніе кузинѣ Мэри и она приняла его. Всѣ здѣсь, кажется, довольны этимъ. Надѣюсь, что и вамъ не будетъ это непріятно. Разумѣется, вы съ Эмиліей пріѣдете. Я скажу вамъ, когда день свадьбы будетъ назначенъ.

"Вашъ любящій сынъ
"Эверетъ Вортонъ."

Это старикъ прочелъ когда сидѣлъ за завтракомъ напротивъ своей дочери и когда Эмилія читала гораздо болѣе длинное письмо изъ того же дома.

— Итакъ твоя догадка оправдалась, сказалъ онъ.

— Я знала это навѣрно, папа. Это письмо отъ Эверета? Очень счастливъ онъ?

— Право не могу сказать, счастливъ онъ или нѣтъ. Если бы онъ купилъ новую лошадь, мнѣ кажется, онъ написалъ бы гораздо подробнѣе. Кажется, однако это рѣшено совсѣмъ.

— О! да. Это письмо отъ Мэри. Она-то по-крайней-мѣрѣ счастлива. Мнѣ кажется, мужчины не такъ много говорятъ объ этихъ вещахъ, какъ женщины.

— Могу я взглянуть на письмо Мэри?

— Я думаю, что это было бы не хорошо, папа. Это болѣе ничего, какъ восторгъ о любимомъ человѣкѣ, письмо очень милое и скромное, но назначавшееся только для меня. Кажется, они не намѣрены откладывать надолго.

— Зачѣмъ имъ откладывать? День назначенъ?

— Мэри говоритъ, что Эверетъ хочетъ назначить въ половинѣ мая. Разумѣется, вы поѣдете туда.

— Мы оба должны ѣхать.

— По-крайней-мѣрѣ поѣдете вы. Не обѣщайте за меня теперь. Какъ долженъ быть счастливъ сер-Элоредъ! Точно будто у него наконецъ свой сынъ. Теперь вѣрно они совсѣмъ будутъ жить въ Вортонѣ — если только Эверетъ не поступитъ въ Парламентъ.

Но читатель можетъ взглянуть на письмо молодой дѣвицы, хотя это не дозволили ея будущему свекру, и примѣтитъ, что въ концѣ былъ параграфъ, который, можетъ быть, былъ болѣе побудительной причиной къ таинственности Эмиліи, чѣмъ ея чувства къ священной обязанности скрывать женскую корреспонденцію.

Понедѣльникъ, Вортонъ. "Дорогая Эмилія,

"Желала бы я знать, очень ли удивитъ васъ извѣстіе, которое я вамъ сообщу. Вы не можете быть удивлены болѣе меня. Все случилось такъ неожиданно, что мнѣ почти стыдно. Эверетъ сдѣлалъ мнѣ предложеніе и я приняла. Вотъ теперь вы знаете все, хотя не можете знать, какъ нѣжно я люблю его и до какой степени восхищаюсь имъ. Я нахожу, что онъ именно таковъ, какимъ долженъ быть мужчина, и что я самая счастливая женщина на свѣтѣ. Только не странно ли, что я должна жить всю жизнь въ одномъ домѣ и никогда не перемѣнять имя — какъ мужчина или старая дѣва! Но мнѣ это все-равно, потому что я такъ люблю его и онъ такой добрый. Я надѣюсь, что онъ напишетъ къ вамъ, что и я также ему не противна. Я знаю, что онъ писалъ мистеру Вортону. Я сидѣла возлѣ него и онъ не болѣе минуты писалъ письмо. Но онъ говоритъ, что длинныя письма о такихъ вещахъ только дѣлаютъ хлопоты. Надѣюсь, что мое письмо не надѣлаетъ вамъ хлопотъ. Онъ теперь не сидитъ возлѣ меня, а поѣхалъ въ Лонгбарнсъ рѣшить на счетъ охоты. Джонъ беретъ-таки къ себѣ собакъ. Я жалѣю, что это случилось именно въ это время, потому что всѣ мужчины такъ этимъ заняты. Разумѣется, Эверетъ членъ комитета.

"Папа и мама очень этому рады. Разумѣется, имъ пріятно, что Эверетъ и я остаемся съ ними. Если бы я вышла за другого — хотя этого никогда не было бы — мамашѣ было бы очень скучно. И разумѣется папашѣ пріятно думать, что Эверетъ уже принадлежитъ къ нашей семьѣ. Надѣюсь, что они не станутъ ссориться изъ-за политики; но Эверетъ говоритъ, что свѣтъ перемѣняется и молодые люди и старики никогда не будутъ думать одинаково. Эверетъ сказалъ папашѣ намедни, что если бы онъ могъ отодвинуть назадъ цѣлый вѣкъ, онъ сдѣлался бы радикаломъ. Объ этомъ опять были крупные разговоры. Но Эверетъ всегда смѣется и папа наконецъ перестанетъ сердиться.

"Не могу разсказать вамъ, душа моя, въ какихъ мы всѣ хлопотахъ. Эверетъ хочетъ вѣнчаться въ началѣ мая, такъ чтобы мы могли провести два мѣсяца въ Швейцаріи, прежде чѣмъ Лондонъ, какъ онъ выражается, сорвется съ цѣпи. Папа говоритъ, что некчему медлить, потому что онъ старѣетъ каждый день. Конечно, это можно сказать и о всѣхъ. Такъ что мы всѣ теперь суетимся. Мама собиралась ѣхать въ Лондонъ, но мнѣ кажется, что теперь и въ Гертфордѣ можно достать хорошее приданое. Когда Сара выходила замужъ, все выписывали изъ Лондона, но говорятъ, что съ-тѣхъ-поръ многое перемѣнилось. Но мама хочетъ, чтобы покрывало для меня купили отъ Гауэлля и Джемса.

"Разумѣется, вы пріѣдете съ мистеромъ Вортономъ, иначе для меня свадьба будетъ не въ свадьбу. Папа и мама говорятъ о вашемъ пріѣздѣ какъ о дѣлѣ рѣшеномъ. Вы знаете, какъ папа любитъ епископа. Мнѣ кажется, онъ обвѣнчаетъ насъ. Признаюсь, я радуюсь, что меня будутъ вѣнчать такъ пріятно и торжественно. Разумѣется, Гигенботомъ будетъ ассистентомъ, но онъ такой странный старикъ съ своимъ табакомъ и очками, вѣчно падающими съ носа, что мнѣ было бы пріятно вѣнчаться у другого. Я часто думала, что хотя бы для вѣнчанія намъ слѣдовало имѣть получше ректора въ Вортонѣ.

"Почти всѣ арендаторы приходили меня поздравлять. Они всѣ очень любятъ Эверета и теперь чувствуютъ, что большой перемѣны не будетъ никогда. Я нахожу, что лучше этого ничего не могло быть, даже если бы я не была до такой степени влюблена въ него. Я не думала, что когда-нибудь буду съ состояніи признаться, что влюблена въ кого-нибудь, но теперь я просто этимъ горжусь. Я не, стыжусь говорить это вамъ, потому что онъ братъ вашъ, и думаю, что васъ это обрадуетъ.

"Онъ очень часто говоритъ о васъ. Разумѣется, вы знаете, чего мы всѣ желаемъ. Я люблю Артура Флечера какъ родного брата. Онъ мнѣ своякъ, и если бы сдѣлался зятемъ моего мужа, я была бы такъ счастлива! Разумѣется, мы всѣ знаемъ, чего онъ желаетъ. Поздравьте меня немедленно. Можетъ быть, вы съѣздите къ Гауэллю и Джемсу на счетъ покрывала. Обѣщайте пріѣхать къ намъ въ маѣ. Сара говоритъ, что покрывало должно стоить около тридцати фунтовъ.

"Милая, дорогая Эмилія, я такъ скоро буду вашей любящей сестрою

"Мэри Вортонъ."

Отвѣтъ Эмиліи былъ полонъ горячихъ, дружелюбныхъ поздравленій. Она расхвалила Эверета, обѣщала употребить все свое искуство у Гауэлля и Джемса, выражая надежду, что хлопоты объ епископѣ окажутся успѣшны, отозвалась даже любезно о поставщикахъ приданаго въ Гертфордѣ, но не обѣщала, что сама будетъ въ Вортонѣ въ счастливый день.

«Милая Мэри», писала она: «вспомните, какъ я страдала и что я не могу походить на другихъ. Я не могу присутствовать на вашей свадьбѣ въ черномъ платьѣ, не могу имѣть этого мужества, даже если бы у меня была охота одѣться какъ другіе.»

Никто изъ Вортоновъ не былъ на ея свадьбѣ. Теперь она уже не сердилась на это. Она была совершенно убѣждена, что они имѣли право не быть. Но самое это обстоятельство дѣлало теперь неприличнымъ вдовѣ Фердинанда Лопеца присутствовать при бракѣ Вортоновъ. Это былъ такой бракъ, какому не слѣдовало быть. Въ отвѣтъ на параграфъ объ Артурѣ Флечерѣ Эмилія не сказала ни слова.

Вскорѣ послѣ этого, въ началѣ апрѣля, Эверетъ пріѣхалъ въ Лондонъ. Хотя его невѣста могла удовольствоваться подвѣнечнымъ платьемъ изъ Гертфорда, но его могъ прилично одѣть для этого случая только лондонскій портной. Въ эти послѣднія недѣли Артура Флечера не видали на Манчестерскомъ скверѣ и Вортонъ о немъ не упоминалъ. О томъ, что произошло между ними, Эмилія ничего не знала. Она примѣтила, что ея отецъ былъ молчаливѣе съ нею; можетъ быть, не такъ нѣженъ, чѣмъ съ-тѣхъ-поръ, какъ погибъ ея мужъ. Образъ его жизни былъ все тотъ же. Онъ почти всегда обѣдалъ дома, для того, чтобы Эмилія не оставалась одна, и не жаловался на ея поведеніе. Но она могла видѣть, что онъ былъ несчастенъ, и знала причину его огорченія.

— Я думаю, папа, сказала она однажды: — что мнѣ лучше бы уѣхать.

Это было наканунѣ пріѣзда Эверета, о чемъ онъ впрочемъ не предувѣдомилъ.

— Уѣхать!.. Куда хочешь ты уѣхать?

— Это все-равно. Я не дѣлаю васъ счастливымъ.

— Что ты хочешь сказать? Кто говоритъ, что я несчастливъ? Зачѣмъ ты говоришь такимъ образомъ?

— Не сердитесь на меня. Никто этого не говоритъ. Я это вижу. Я знаю, какъ вы добры ко мнѣ, но я дѣлаю вашу жизнь несчастной. Но я ничего сдѣлать не могу. Если бы я могла уѣхать куда-нибудь, гдѣ могла бы быть полезной!

— Я не знаю, что ты хочешь сказать. Домъ твой здѣсь.

— Нѣтъ, это не домъ мой. Я его лишилась. Мнѣ нада отправиться туда, гдѣ я могу трудиться и приносить пользу.

— Ты могла бы быть полезна, если бы захотѣла, душа моя. Тебѣ предстоитъ приличное поприще, если бы только ты согласилась принять его. Не мое дѣло уговаривать тебя, но я могу видѣть и чувствовать правду. Пока ты не убѣдишь себя рѣшиться на это, твоя жизнь будетъ помрачена — и моя также. Ты сдѣлала въ жизни одну большую ошибку. Погоди! Я говорю не часто, но желаю, чтобы ты выслушала меня теперь. Подобныя ошибки вообще влекутъ за собою несчастіе и гибель. Съ тобою случилось иначе. Ты можешь опять стать на твердую почву и возвратить все. Разумѣется, должна быть борьба. Одинъ долженъ бороться съ обстоятельствами, другой съ врагами, третій съ своими собственными чувствами. Я могу понять, что ты выдержала подобную борьбу; но тебѣ слѣдуетъ имѣть на столько мужества и силъ, чтобы преодолѣть свои сожалѣнія и сызнова начать жизнь. Никакимъ другимъ образомъ не можешь ты сдѣлать ничего для меня или для себя. Говорить объ отъѣздѣ одинъ ребяческій вздоръ. Куда ты поѣдешь? Я не стану уговаривать тебя болѣе, но не хочу, чтобы ты говорила со мною такимъ образомъ.

Онъ вышелъ и отправился въ свой клубъ для того, чтобы она могла подумать наединѣ о томъ, что онъ сказалъ.

Она подумала; но все увѣряла себя, что отецъ не понимаетъ ея чувствъ. Безъ сомнѣнія, поприще, о которомъ онъ говорилъ, было для нея открыто, но она не считала для себя возможнымъ занять его. Говоря своему обожателю, что она загрязнена, она выразила этими словами свое дѣйствительное убѣжденіе.

Когда на слѣдующее утро отецъ вошелъ въ ту комнату, гдѣ она сидѣла, она подняла на него глаза почти съ упрекомъ. Неужели онъ думалъ, что женщина похожа на мебель, которую можно починить, снова покрыть лакомъ и потомъ употреблять заново?

Пока она находилась въ этомъ расположеніи духа, неожиданно явился Эверетъ и его шумное счастіе измѣнило на время теченіе ея мыслей. Онъ, разумѣется, теперь больше всего думалъ о самомъ себѣ. Послѣдніе мѣсяцы такъ возвысили его, что можно извинить его неспособность забывать о себѣ въ присутствіи другихъ. Онъ былъ наслѣдникъ баронетства и состоянія обоихъ стариковъ. Онъ собирался жениться такимъ образомъ, который увеличитъ славу и прочность его фамиліи.

— Это вздоръ, чтобы ты не поѣхала, сказалъ онъ.

Она улыбнулась и покачала головой.

— Я могу только сказать тебѣ, что это очень обидитъ всѣхъ. Если бы ты только знала, какъ говорятъ о тебѣ тамъ, не думаю, чтобы тебѣ захотѣлось ихъ оскорбить.

— Разумѣется, я не желаю ихъ оскорблять.

— И соображая, что у тебя нѣтъ другого брата…

— О, Эверетъ!

— Я думаю объ этомъ, можетъ быть, болѣе тебя. Мнѣ кажется, ты обязана пріѣхать для меня. Навѣрно у тебя не будетъ въ другой разъ возможности присутствовать на свадьбѣ брата.

Это онъ сказалъ тономъ почти плаксивымъ.

— Свадьба, Эверетъ, должна быть веселая.

— Этого я не знаю. По моему мнѣнію, эта вещь очень серіозная. Когда Мэри получила твое письмо, оно почти разбило ей сердце. Мнѣ кажется, я имѣю право надѣяться на это, и если ты не пріѣдешь, я почувствую себя оскорбленнымъ. Я не вижу, какая польза имѣть семью, если члены ея не лѣпятся другъ къ другу. Что ты подумала бы, если бы я бросилъ тебя?

— Развѣ я бросаю тебя, Эверетъ?

— Да, похоже на то. Я высказалъ тебѣ мою просьбу и ты можешь исполнить ее или нѣтъ, какъ хочешь.

— Я поѣду, сказала она очень медленно.

Она оставила его и пошла въ свою комнату, подумать, въ какомъ платьѣ можетъ явиться на свадьбѣ съ наименьшимъ нарушеніемъ своего положенія.

— Я заставилъ ее сказать, что она поѣдетъ, говорилъ въ этотъ вечеръ Эверетъ своему отцу. — Предоставьте ее мнѣ и я ее образумлю.

Вскорѣ послѣ этого — дня чрезъ два — въ одной изъ модныхъ газетъ явился параграфъ, въ которомъ говорилось, что устроился бракъ между наслѣдникомъ Вортонскаго титула и помѣстья и дочерью настоящаго баронета. Я думаю, что это произошло отъ болтовни въ клубѣ, и надѣюсь, что это не было слѣдствіемъ дѣятельности или самолюбія самого Эверета.

Глава LXXVI.
Кто это будетъ?

Первые два дня послѣ отставки министерства герцогиня, по видимому, не обращала на это никакого вниманія. Неблагодарный свѣтъ оттолкнулъ ея и ея мужа, а онъ сумасбродно помогалъ и поддался этому оттолкновенію. Всѣ ея великія стремленія прекратились. Всѣ ея тріумфы кончились. И еще хуже того: въ душѣ ея существовало убѣжденіе, что она никогда въ сущности не торжествовала. Никогда не наставало той счастливой минуты, когда бы она почувствовала свое торжество надъ другими женщинами. Она трудилась и боролась, иногда покорялась, но въ ней преобладало чувство, что публика уважала ее болѣе какъ леди Гленкору Паллизеръ, положеніе которой принадлежало собственно ей самой и независимо отъ ея мужа, чѣмъ какъ герцогиню Омніумъ, жену перваго министра Англіи. Ей хотѣлось быть чѣмъ-то — она сама не знала чѣмъ — выше женъ другихъ первыхъ министровъ и герцога, и теперь она чувствовала, что ея неудача была почти смѣшна. Она думала, что неудача эта была виною его или ея, а не обстоятельствъ. Будь онъ не такъ совѣстливъ и болѣе настойчивъ, а она осторожнѣе, тогда было бы совсѣмъ другое. Иногда она такъ сильно чувствовала свои ошибки, что почти совершенно оправдывала своего мужа. Въ другое время она была почти внѣ себя отъ гнѣва, потому что всѣ ея проигрыши казались ей происходившими отъ недостатка твердости съ его стороны. Когда онъ сказалъ ей, что онъ и его послѣдователи рѣшились подать въ отставку, оттого что побили своихъ враговъ большинствомъ только девяти, она забрала себѣ въ голову, что онъ неправъ. Для чего ему уходить, когда у него было болѣе поддерживателей, чѣмъ враговъ? Безполезно было уговаривать его передумать. Хотя она не понимала всѣхъ обстоятельствъ дѣла, но знала, что онъ не можетъ остаться, уговорившись съ своими товарищами, чтобы удалиться. Она надулась и сдѣлалась сердита, и пока онъ ѣздилъ въ Виндзоръ и обратно, приводилъ все въ порядокъ и приготовлялъ путь своему преемнику — кто бы онъ ни былъ — она оставалась угрюма и молчалива, мечтая о какомъ-то невозможномъ положеніи, которое могло оставить его первымъ министромъ почти навсегда.

Въ воскресенье послѣ гибельнаго голосованія — которое герцогиня не находила гибельнымъ — она наткнулась на мужа гдѣ-то въ домѣ. Она почти не говорила съ нимъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ пришелъ къ ней вечеромъ и сказалъ, что все кончено. Она ссылалась на нездоровье и не показывалась ему на глаза, а онъ разъѣзжалъ то въ Виндзоръ, то въ Казначейство, и радъ былъ избавиться отъ ея дурного расположенія духа. Но она не могла долѣе выносить непріятности узнавать всѣ новости чрезъ мистрисъ Финнъ — изъ вторыхъ или третьихъ рукъ и теперь увидала себя вынужденной сдаться на капитуляцію.

— Ну, какъ все будетъ? спросила она. — Я полагаю, ты самъ не знаешь, а то навѣрно сказалъ бы мнѣ.

— Разсказывать-то нечего.

— Мистеръ Монкъ будетъ первымъ министромъ?

— Я этого не говорилъ. Но это возможно.

— Посылала королева за нимъ?

— Еще нѣтъ. Ея величество видѣла мистера Грешэма, мистера Добени и меня. Теперь, кажется, не такъ-то легко составить министерство.

— Зачѣмъ тебѣ не вернуться?

— Я не думаю, чтобы объ этомъ шла рѣчь.

— Почему? Сколько людей возвращалось послѣ выхода — почему не вернуться тебѣ? Я помню, что мистеръ Мильдмей дѣлалъ это два раза. Всегда, когда человѣкъ, за которымъ посылаютъ, наваритъ каши, прежній министръ пользуется этимъ.

— А если прежній министръ не хочетъ пользоваться?

— Это вина прежняго министра. Для чего тебѣ не воспользоваться, какъ и всякому другому? Нѣсколько дней тому назадъ ты самъ очень желалъ остаться. Я думала, что сердце у тебя разрывается оттого, что другіе говорили о твоей отставкѣ.

— Сердце мое точно разрывалось, какъ ты выражаешься, сказалъ онъ улыбаясь: — не потому, что говорили о моемъ удаленіи изъ министерства, но потому, что чувство Нижней Палаты давало право это говорить. Надѣюсь, что ты видишь разницу.

— Нѣтъ, не вижу. И разницы никакой нѣтъ. Ты говоришь о членахъ Нижней Палаты, а они поддержали тебя. Ты можешь вступить, если захочешь. Я увѣрена, что мистеръ Монкъ не оставитъ тебя.

— Мистеръ Монкъ именно сдѣлаетъ это и долженъ это сдѣлать. Никто менѣе мистера Монка не способенъ поступить дурно въ подобномъ случаѣ. Чѣмъ болѣе я узнаю мистера Монка, тѣмъ выше думаю о немъ.

— Онъ долженъ вести свою игру такъ же, какъ и другіе.

— Онъ не ведетъ никакой игры кромѣ того, что дѣлаетъ пользу его странѣ. Безполезно разсуждать объ этомъ, Кора.

— Конечно, я ничего не понимаю въ этомъ, потому что а женщина.

— Ты понимаешь многое — но не все. Ты можешь по-крайней-мѣрѣ понять, что наши непріятности кончились. Ты недавно говорила, что трудъ жены перваго министра оказался слишкомъ для тебя тяжелъ.

— Я никогда этого не говорила. Пока ты не изнемогъ, никакой трудъ не былъ для меня слишкомъ тяжелъ. Я дѣлала бы все — трудилась бы какъ раба съ утра до вечера — только бы мы могли имѣть успѣхъ. Я ненавижу пораженія. Я предпочитаю быть изрѣзанной на куски.

— Теперь нечего дѣлать, Кора. Ты знаешь, что лордъ-меръ бываетъ лордомъ-меромъ только одинъ годъ, а потомъ долженъ вернуться къ частной жизни.

— Но были первые министры, которые держались на своихъ мѣстахъ по десяти лѣтъ сряду. Если ты рѣшился, мы конечно должны уступить. Но я всегда буду думать, что это твоя собственная вина.

Онъ все улыбался.

— Буду, сказала она.

— О, Кора!

— Я могу только говорить, что чувствую.

— Я не думаю, чтобы ты говорила такимъ образомъ, если бы знала, какъ твои слова оскорбляютъ меня. Меня обвинятъ, если въ такихъ вещахъ я позволю твоему мнѣнію имѣть вліяніе надо мною. Но твое сочувствіе было бы такъ важно для меня!

— Когда я находила, что ты нездоровъ отъ этого, я желала, чтобы ты могъ избавиться.

— Моя болѣзнь не значитъ ничего, но моя честь значитъ все. Мнѣ тоже приходится переносить не меньше твоего, и если ты не можешь одобрить моихъ поступковъ, то по-крайней-мѣрѣ молчи.

— Да, молчать я могу.

Онъ медленно оставилъ ее. Она почти готова была уступить, броситься къ нему на шею и обѣщать, что будетъ съ нимъ нѣжна и выскажетъ свою увѣренность, что онъ всегда поступаетъ къ лучшему. Но она никакъ еще не могла привести себя въ хорошее расположеніе духа. Будь онъ немножко потверже, не такъ чувствителенъ и созданъ изъ грубѣйшей глины, тогда все могло бы быть иначе.

Рано утромъ въ это воскресенье отправилась она къ мистрисъ Финнъ въ Парковый переулокъ, вмѣсто того, чтобы ждать ее. Послѣднее время она дѣлала это рѣдко, находя свое присутствіе дома необходимымъ. Ее занимали, можетъ быть, сумасбродныя мысли о необходимости сдѣлать что-нибудь — усилить какимъ-нибудь образомъ положеніе своего мужа — и конечно она усердно трудилась. Но теперь она должна была разъѣзжать, какъ всякая другая женщина.

— Какая честь, герцогиня! сказала мистрисъ Финнъ.

— Не насмѣхайтесь, Марія. Мы уже не можемъ болѣе оказывать чести никому. Зачѣмъ онъ не произвелъ всѣхъ въ перы или баронеты, пока могъ это сдѣлать? Лордъ Финнъ! Я не вижу, почему ему было не сдѣлаться лордомъ Финномъ. Конечно, онъ заслужилъ это своими нападками на сер-Тимоти Бисвакса.

— Не думаю, чтобы онъ былъ этимъ доволенъ.

— Они всѣ это говорятъ, но мнѣ кажется, остаются довольны, а то не соглашались бы. Я сдѣлала бы Локока-найтомъ; сер-Джемсъ Лококъ! Онъ былъ бы гораздо болѣе приличнымъ найтомъ, чѣмъ сер-Тимоти. Когда человѣкъ пользуется властью, онъ долженъ употреблять ее; это заставляетъ людей уважать его. Мистеръ Добени сдѣлалъ же одного герцога, и это считается важнѣе всего сдѣланнаго имъ. Что мистеръ Финнъ присодинится къ новому министерству?

— Если вы скажете мнѣ, герцогиня, кто будетъ новымъ министромъ, я можетъ быть угадаю.

— Мистеръ Монкъ.

— Навѣрно присоединится.

— Или мистеръ Добени.

— Навѣрно не присоединится.

— Или мистеръ Грешэмъ.

— Объ этомъ я ничего не могу сказать.

— Или герцогъ Омніумъ.

— Это будетъ зависѣть отъ его свѣтлости. Если герцогъ вернется, услуги мистера Финна будутъ въ его распоряженіи и въ министерствѣ, и внѣ его.

— Очень мило сказано, душа моя. Никогда не могу бывать въ этой комнатѣ, не думая о томъ, когда я была въ ней въ первый разъ. Помните, я застала здѣсь старика?

Старикъ, о которомъ шла рѣчь, былъ покойный герцогъ.

— Я не могу забыть объ этомъ, герцогиня.

— Какъ я ненавидѣла васъ тогда! Какимъ пугаломъ я васъ считала! Я воображала васъ какой-то людоѣдкой, стремящейся поглотить всѣхъ и каждаго для удовлетворенія своего тщеславія.

— Я была очень тщеславна, но вмѣстѣ съ тѣмъ и нѣсколько горда.

— А теперь я не могу жить безъ васъ. Какъ онъ васъ любилъ!

— Герцогъ былъ очень добръ ко мнѣ.

— И большой бѣды бы не было, если бы онъ сдѣлалъ васъ герцогинею Омніумъ.

— Для меня была бы большая бѣда, леди Гленъ. Теперь у меня есть другъ, котораго я люблю нѣжно, и мужъ, котораго я также очень люблю. А тогда у меня не было бы ни того, ни другого. Можетъ быть, я могу сказать, что тогда моя жизнь не услаждалась бы привязанностью настоящей герцогини.

— Нельзя сказать, какъ это было бы, но я хорошо помню, въ какомъ состояніи находилась бы я тогда.

Дверь отворилась и вошелъ Финіасъ Финнъ.

— Какъ! мистеръ Финнъ, вы дома? А я думала, что всѣ толпятся въ клубахъ, узнать кто будетъ кѣмъ. Мы знаемъ. Мы сидимъ спокойно! Насъ ничто не можетъ волновать. Но вы должны волноваться возобновленнымъ ожиданіемъ.

— Я ожидаю моей судьбы въ спокойномъ уединеніи. Надѣюсь, что герцогъ здоровъ.

— Какъ только можно ожидать. Онъ не расхаживаетъ по комнатѣ съ кинжаломъ въ рукѣ, приготовленномъ для себя или сер-Орланда, не сидитъ увѣнчанный какъ Вакхъ, и не пьетъ за здоровье новаго министерства съ лордомъ Друммондомъ и сер-Тимоти. Онъ, вѣроятно, пьетъ кофе, сидя за синей книгой въ величественномъ уединеніи. Вамъ бы поѣхать навѣстить его.

— Мнѣ не хотѣлось бы безпокоить его, когда онъ такъ занятъ.

— Вотъ именно что сдѣлало ему весь вредъ. Всѣ полагали, что у него такъ много занятій, и никто его не навѣщалъ. Тогда ему предоставили корпѣть надо всѣмъ одному, такъ что онъ сдѣлался чѣмъ-то въ родѣ политическаго затворника или министерскаго Ламы, на котораго человѣческіе глаза не должны смотрѣть. Теперь это все-равно, не такъ ли?

Пріѣзжали гости одинъ за другимъ; герцогиня болтала со всѣми, оставивъ въ душѣ каждаго убѣжденіе, что она по-крайней-мѣрѣ не жалѣетъ объ освобожденіи отъ тѣхъ хлопотъ, которыя были сопряжены съ положеніемъ ея мужа.

Она просидѣла тутъ цѣлый часъ, и когда прощалась, шепнула нѣсколько словъ мистрисъ Финнъ.

— Когда все кончится, я намѣрена навѣстить мистрисъ Лопецъ.

— Я думала, что вы были у нея.

— Это было вскорѣ послѣ того, какъ этотъ бѣдный человѣкъ убилъ себя, когда она уѣзжала. Разумѣется, я только оставила карточку; но теперь я увижу ее, если могу. Намъ надо разсѣять ея грусть. Мнѣ все кажется, знаете, что мы всѣ натолкнули этотъ поѣздъ на него.

— Я этого не думаю.

— Его такъ страшно бранили за то, что онъ сдѣлалъ въ Сильвербриджѣ, а я право не вижу, почему ему было не взять своихъ денегъ. Это я принудила его растратить ихъ.

— Мнѣ кажется, онъ былъ вполнѣ дурной человѣкъ.

— Но жена не всегда желаетъ сдѣлаться вдовою, если даже мужъ и дуренъ. Мнѣ сдается, что я у нея въ долгу, и я охотно заплатила бы свой долгъ, если бы только знала какъ. Я поѣду къ ней, и если она выйдетъ за этого другого, мы возьмемъ ее за руку. Прощайте, милая. Пріѣзжайте ко мнѣ завтра пораньше; мнѣ кажется, мы узнаемъ что-нибудь въ одиннадцать часовъ.

Въ этотъ вечеръ герцогъ Сент-Бёнгэй пріѣхалъ на Карльтонскую Террасу и сидѣлъ нѣсколько времени наединѣ съ бывшимъ первымъ министромъ. Послѣдніе два дня онъ помогалъ разнымъ политическимъ маневрамъ и министерскимъ попыткамъ, отъ которыхъ нашъ герцогъ совершенно отстранился. Герцогъ Сент-Бёнгэй былъ Несторъ въ этомъ случаѣ и искренно старался примирить всѣ ссоры и такъ устроить дѣла, чтобы могло составиться полезное умѣренно-либеральное министерство для пользы страны и утѣшенія всѣхъ истинныхъ виговъ. Въ такія минуты онъ почти поднимался до великихъ высотъ патріотизма, всегда оставаясь равнодушенъ къ самому себѣ. Теперь онъ пріѣхалъ къ своему бывшему начальнику съ новымъ планомъ. Мистеръ Грешэмъ постарается составить министерство, если герцогъ Омніумъ присоединится къ нему.

— Это невозможно, сказалъ младшій политикъ, сложивъ руки и откинувшись на спинку кресла.

— Выслушайте меня, прежде чѣмъ отвѣтите мнѣ съ увѣренностью. Есть трое-четверо господъ, которые послѣ того, что происходило въ эти три года, помня, какимъ образомъ произошло теперь наше пораженіе, не хотятъ присоединиться къ Грешэму безъ васъ. Назвать могу прямо мистера Монка и мистера Финна. Я могъ бы прибавить и себя, если бы не надѣялся, что во всякомъ случаѣ я могу наконецъ считать себя избавленнымъ отъ дальнѣйшихъ услугъ. Старую лошадь надо оставить пастись послѣдніе дни. Ne peccet ad extremum rideudus {Чтобы не нагрѣшить, а то насмѣшишь.}. Но вы не можете считать себя уволеннымъ на этомъ основаніи.

— Есть другія причины.

— Но служба королевѣ должна итти прежде всего. Грешэмъ и Кэнтрипъ съ своими друзьями не могутъ составить министерство, если къ нимъ не присоединится мистеръ Монкъ. Не думаю, чтобы теперь можно было выбрать другого канцлера Казначейства кромѣ него.

— Я буду умолять мистера Монка, чтобы его расположеніе ко мнѣ не удерживало его. И зачѣмъ?

— Это не оттого, что можете думать вы и онъ. Коалиція сдѣлаетъ все, чего можно было ожидать отъ нея, если бы наша партія могла теперь присоединиться къ мистеру Грешэму.

— Пусть присоединяется непремѣнно, но я не могу придать ей силы. Во всякомъ случаѣ они могутъ быть увѣрены, что я сдѣлаю все, что могу внѣ министерства.

— Мистеръ Грешэмъ согласился занять мѣсто перваго министра — не скажу, чтобы съ тѣмъ непремѣннымъ условіемъ, чтобы вы присоединились къ нему. Это едва ли будетъ справедливо; но онъ выразилъ совершенную готовность сдѣлать попытку съ вашей помощью, и сомнѣваюсь, удастся ли ему безъ васъ. Онъ предлагаетъ, чтобы вы заняли мѣсто предсѣдателя совѣта.

— А вы?

— Если я буду нуженъ, то я займу мѣсто хранителя печати.

— Конечно, этого не будетъ, другъ мой. Если бы я и вернулся, то мы перемѣнились бы мѣстами. Но мнѣ кажется, я могу сказать, что мое намѣреніе опредѣлено. Если вы желаете, я повидаюсь съ мистеромъ Монкомъ и сдѣлаю все, что могу, чтобы уговорить его вступить въ министерство вмѣстѣ съ вами. Но относительно себя я чувствую, что это было бы безполезно.

Наконецъ по усиленной просьбѣ герцога онъ согласился взять двадцать четыре часа на размышленіе, прежде чѣмъ дастъ окончательный отвѣтъ.

Глава LXXVII.
Герцогиня на Манчестерскомъ скверѣ.

Герцогъ ни слова не говорилъ своей женѣ объ этомъ новомъ предложеніи, и когда она спросила его, какія извѣстія ихъ старый другъ привезъ, онъ почти солгалъ, стараясь избавиться отъ ея преслѣдованія.

— Онъ сомнѣвается, что ему дѣлать самому, сказалъ герцогъ.

Герцогиня сдѣлала множество вопросовъ, но ни на одинъ не получила удовлетворительнаго отвѣта. И мистрисъ Финнъ ничего не узнала отъ своего мужа, котораго впрочемъ не очень настойчиво разспрашивала. Она готова была ждать, когда наступитъ время для дамъ узнать обо всемъ этомъ. Герцогъ однако рѣшился размышлять двадцать четыре часа одинъ, или по-крайней-мѣрѣ не поддаваться вліянію женскаго вмѣшательства.

Между тѣмъ герцогиня ѣздила на Манчестерскій скверъ къ бѣдной вдовѣ. Можно сомнѣваться, понимала ли она сама, что она можетъ сдѣлать, хотя уясняла себѣ, что находится въ долгу у мистрисъ Лопецъ. Она знала также, чѣмъ она можетъ ей помочь, если только ея помощь можетъ пригодиться въ этомъ случаѣ. Она слышала, что депутатъ отъ Сильвербриджа любилъ мистрисъ Лопецъ прежде чѣмъ ея мужъ явился на сцену, и съ тѣми женскими хитростями, на которыя она была такая мастерица, она добилась отъ Артура Флечера признанія, что онъ своихъ мыслей не перемѣнялъ.

Герцогинѣ нравился Артуръ Флечеръ — какъ нѣкоторое время нравился и Фердинандъ Лопецъ — и она чувствовала, что у нея на совѣсти будетъ легче, если она поможетъ въ этомъ добромъ дѣлѣ. Она строила воздушные замки о пребываніи жениха и невѣсты въ Мачингѣ, думая, какъ ей такимъ образомъ загладить сдѣланный ею вредъ.

Но, подъѣзжая къ дому, она нѣсколько упала духомъ и вспомнила, какъ мало она знакома и какъ щекотливо то дѣло, по которому пріѣхала она. Но она не была способна бросать то, за что взялась.

«Да, барыня дома», сказалъ буфетчикъ, котораго покоробило, когда онъ услыхалъ ненавистное имя.

Герцогиню провели наверхъ и оставили одну въ гостиной. Это была большая, прекрасная комната, увѣшанная дорогими картинами и выказывавшая признаки значительнаго богатства. Послѣ того, какъ герцогиня пригласила Лопеца на мѣсто депутата отъ Сильвербриджа, она много слышала о немъ и удивлялась, какъ ему удалось жениться на такой дѣвушкѣ, какъ Эмилія Вортонъ. А теперь, когда она осматривалась вокругъ, удивленіе ея увеличилось. Она знала много такихъ людей какъ Вортоны и Флечеры и ей было извѣстно, что чувства и предубѣжденія этого класса болѣе чѣмъ во всѣхъ другихъ сословіяхъ отстраняютъ ихъ отъ чуждыхъ имъ людей. Никто такъ не оберегаетъ своихъ дочерей, никто такъ неохотно не измѣняетъ или уничтожаетъ правилъ своей жизни. А между тѣмъ этотъ человѣкъ, этотъ иностранецъ, этотъ нищій захватилъ призъ, котораго добивался такой человѣкъ, какъ Артуръ Флечеръ!

Герцогиня только разъ видѣла Эмилію и нашла ее очень красивой женщиной. Это было въ Ричмондѣ, и Лопецъ тогда настоялъ, чтобы жена его одѣлась хорошо. Можетъ быть, во всемъ тогдашнемъ обществѣ нельзя было найти болѣе красивую женщину, чѣмъ мистрисъ Лопецъ, и которая лучше держала бы себя. Теперь, когда она вошла въ комнату въ глубокомъ траурѣ, трудно было узнать ее. Лицо похудѣло, глаза сдѣлались больше, румянецъ исчезъ. И выраженіе лица сдѣлалось такъ серіозно, что отнимало у него видъ молодости.

Артуръ Флечеръ увѣрялъ, что она сдѣлалась еще красивѣе; но Артуръ Флечеръ, глядя на нее, видѣлъ не однѣ ея черты. На его глаза, горе придало ей нѣжность, имѣвшую для него привлекательность. Ему такъ хорошо были знакомы всѣ черты ея физіономіи, что за этой горестью онъ могъ видѣть ея прежнюю миловидность, которая выкажется ярче прежняго, когда горе пройдетъ. Но герцогиня, помнившая красоту этой женщины, теперь не видѣла ничего кромѣ горестной фигуры въ вдовьемъ траурѣ.

— Надѣюсь, что я не безпокою васъ моимъ посѣщеніемъ, сказала она: — но я желала возобновить наше знакомство по причинамъ, которыя, навѣрно, вы поймете.

Эмилія въ эту минуту совсѣмъ не знала, какъ ей называть свою знатную гостью. Хотя ея отецъ всегда жилъ въ хорошемъ обществѣ, но знакомства у него не было съ герцогами и герцогинями. Она сама провела нѣсколько часовъ въ гостяхъ у этой знатной дамы, но теперь не знала, какъ надо ее называть.

— Вы очень добры, что пріѣхали, сказала она дрожащимъ голосомъ.

— Я писала вамъ объ этомъ. Это было много мѣсяцевъ тому назадъ, но я не забыла. Кажется, вы послѣ того были въ деревнѣ?

— Да, въ Гертфордширѣ. Это наша сторона.

— Я все знаю, сказала герцогиня, улыбаясь.

Она какъ-то всегда успѣвала узнавать «все» о людяхъ, которымъ хотѣла быть полезной. — У насъ въ Парламентѣ депутатъ изъ Гертфордшира отъ… я хотѣла было сказать нашего мѣстечка Сильвербриджа.

Ей хотѣлось сдѣлать намекъ на Артура Флечера, но говорить о Сильвербриджѣ было затруднительно, такъ какъ Лопеца она выбрала кандидатомъ, когда еще предъявляла право на это мѣстечко какъ принадлежность фамиліи Паллизеровъ. Однако, Эмилія держала себя хорошо и не выказывала никакихъ признаковъ, чтобы ея мысли устремлялись по этому направленію.

— И хотя мы не имѣемъ притязанія считать мистера Флечера, продолжала герцогиня: — связаннымъ съ нашими мѣстными интересами, его всегда поддерживалъ герцогъ, и надѣюсь, что онъ сдѣлался нашимъ другомъ. Мнѣ кажется, онъ сосѣдъ вашихъ родныхъ по деревнѣ.

— Да. Моя кузина замужемъ за его братомъ.

— Я знала, что есть что-то въ этомъ родѣ. Онъ говорилъ мнѣ, что между вами близкое родство.

Герцогиня, смотря на женщину, съ которой она желала быть любезной, еще не смѣла выразить желанія, что родство скоро можетъ сдѣлаться еще ближе. Она пріѣхала съ этимъ намѣреніемъ и все еще надѣялась, что ей удастся сдѣлать это до окончанія свиданія.

— Я, кажется, слышала о какомъ-то другомъ бракѣ? сказала она.

— Мой братъ женится на своей кузинѣ, дочери сер-Элореда Вортона.

— Я такъ и думала, что это кто-нибудь изъ Флечеровъ. Нашъ депутатъ сказалъ мнѣ и говорилъ о нихъ всѣхъ какъ о его дорогихъ друзьяхъ.

— Это друзья очень дорогіе.

Бѣдная Эмилія все не знала, какъ надо называть ее, герцогинею, миледи или ея свѣтлостью, и вмѣстѣ съ тѣмъ чувствовала, что надо же какъ-нибудь называть ее.

— Я такъ и думала. Мнѣ говорили, что мистеръ Флечеръ очень любимъ въ Парламентѣ. Въ настоящую минуту никто не знаетъ, кто на какой сторонѣ будетъ сидѣть завтра. Можетъ быть, мистеръ Флечеръ сдѣлается заклятымъ врагомъ всѣхъ друзей герцога.

— Надѣюсь, что нѣтъ.

— Разумѣется, я говорю о политической враждѣ. Политическіе враги часто бываютъ лучшими друзьями, и я могу васъ увѣрить изъ личной опытности, что политическіе друзья часто бывать заклятыми врагами. Я никого не ненавидѣла до такой степени, какъ нѣкоторыхъ ихъ нашихъ приверженцевъ.

Герцогиня состроила гримасу, а Эмилія не могла удержаться отъ улыбки.

— Да, право. Одна старая поговорка говоритъ, что несчастіе сводитъ съ странными товарищами, но политическая дружба даетъ товарищей постраннѣе, чѣмъ несчастіе. Можетъ быть, вы никогда не встрѣчали сер-Тимоти Бисвакса.

— Никогда.

— Ну и не встрѣчайтесь. И такъ я говорю, что неизвѣстно, кто будетъ завтра первымъ министромъ; я написала бы на бумажкахъ полдюжины именъ и перемѣшала ихъ въ мѣшечкѣ.

— Такъ это не рѣшено еще?

— Рѣшено! Нѣтъ. Ничего еще не рѣшено.

Въ эту минуту уже все было рѣшено, но герцогиня этого не знала.

— Вотъ никто изъ насъ и не узнаетъ, въ какихъ отношеніяхъ станетъ съ нами мистеръ Флечеръ, когда все устроится. Мнѣ кажется, онъ называетъ себя консерваторомъ?

— О, да!

— Кажется, всѣ Вортоны и всѣ Флечеры консерваторы.

— Почти. Папа называетъ себя торіемъ.

— По моему это гораздо лучше. Мы всѣ, разумѣется, виги. Паллизеръ не вигъ считался бы обезславленнымъ. Не правда ли, какъ политика странна? Нѣсколько лѣтъ тому назадъ я едва знала, что значитъ это слово, и то не совсѣмъ правильно. Послѣднее время я съ такимъ жаромъ занималась ею, что мнѣ казалось, будто ни для чего другого не стоитъ жить. Можетъ быть, это не хорошо, но задорливость кажется мнѣ величайшимъ блаженствомъ, какого мы можемъ достигнуть на землѣ.

— Мнѣ не нравилось бы вѣчно ссориться.

— Это потому, что вы не знали сер-Тимоти Бисвакса и двухъ-трехъ, которыхъ я не желаю назвать. Навѣрно настанетъ день, когда вы будете интересоваться политикой.

Эмилія собиралась отвѣтить, хотя не знала, что сказать, когда дверь отворилась и мистрисъ Роби вошла въ комнату. Объ ней не докладывали и Эмилія не слыхала стука въ дверь. Представленіе оказывалось необходимо.

— Это моя тетка, мистрисъ Роби, сказала она. — Тетушка, это герцогиня Омніумъ.

Мистрисъ Роби была внѣ себя — не отъ одной радости. Это чувство должно было явиться впослѣдствіи, когда она станетъ хвастаться своимъ друзьямъ новымъ знакомствомъ. Теперь она затруднялась, какъ ей держать себя. Герцогиня наклонилась и любезно улыбалась, какъ научилась улыбаться, когда ея мужъ сдѣлался первымъ министромъ. Мистрисъ Роби присѣла, а потомъ вспомнила, что теперь присѣдаютъ только горничныя.

— Вы родственница нашему мистеру Роби? спросила герцогиня, продолжая улыбаться. — Нашего по крайней мѣрѣ до вчерашняго дня.

Это она сказала съ притворной горестью.

— Это мой деверь, ваша свѣтлость, отвѣтила съ восторгомъ мистрисъ Роби.

— О! неужели? И желала бы я знать, что думаетъ объ этомъ мистеръ Роби? Но вы навѣрно примѣтили, мистрисъ Роби, что когда настанетъ кризисъ — настоящій кризисъ — дамамъ не говорятъ ничего. Я это примѣтила.

— Не думаю, ваша свѣтлость, чтобы мистеръ Роби когда-нибудь открывалъ политическіе секреты.

— Въ самомъ дѣлѣ? Какъ должно быть скучно жить съ вашимъ деверемъ — то-есть, какъ съ политикомъ! Прощайте, мистрисъ Лопецъ. Вы должны навѣстить меня и позволить мнѣ пріѣхать къ вамъ опять. Я надѣюсь — знаете, надѣюсь — что наступитъ время, когда ваша жизнь опять сдѣлается свѣтла.

Эти послѣднія слова она сказала почти шопотомъ, протягивая руку женщинѣ, которую ей хотѣлось приласкать. Потомъ она поклонилась мистрисъ Роби и вышла изъ комнаты.

— Что она сказала тебѣ? спросила мистрисъ Роби.

— Ничего особеннаго, тетушка Геррьета.

— Она кажется очень ласкова. Зачѣмъ она пріѣхала?

— Она недавно писала, что пріѣдетъ.

— Но зачѣмъ?

— Не могу сказать. Не знаю. Не спрашивайте меня, тетушка, о томъ, что прошло. Вы не можете этого сдѣлать, не огорчивъ меня.

— Я не желаю огорчить тебя, Эмилія, но право нахожу, что это чистый вздоръ. Она очень милая женщина, хотя мнѣ кажется, ей не слѣдовало бы говорить, что съ мистеромъ Роби скучно жить. Зналъ мистеръ Вортонъ, что она будетъ?

— Онъ зналъ, что она обѣщала пріѣхать, отвѣтила Эмилія очень сурово, такъ что мистрисъ Роби была принуждена перемѣнить разговоръ.

Мистрисъ Роби услыхала выраженное желаніе, чтобы «жизнь опять сдѣлалась свѣтла», и вернувшись домой, сказала мужу, что Эмилія Лопецъ непремѣнно выйдетъ за Артура Флечера.

— А за коимъ чортомъ ей не выходить? спросилъ Дикъ.

— А этотъ бѣдный человѣкъ лишилъ себя жизни не болѣе года тому назадъ, замѣтила мистрисъ Роби.

— Тебѣ я не намѣренъ давать такой возможности, сказалъ Дикъ.

Герцогиня, уѣзжая, страдала отъ сознанія неудачи. Она намѣревалась вызвать какой-нибудь кризисъ женской нѣжности, и она могла бы съ той свободой, которую вызываетъ изліяніе чувствъ, сказать вдовѣ, что особенности ея положенія не только оправдываютъ ея замужство, но и ставятъ ей это въ обязанность. Къ несчастію, герцогинѣ не удалась попытка довести свиданіе до той точки, когда это было бы возможно, потому что пришла эта противная тетка.

— Я исполнила свою задачу, говорила она потомъ мистрисъ Финнъ.

— И сдѣлали что-нибудь хорошее?

— Не думаю, чтобы сдѣлала дурное. Женщины, знаете, такъ не похожи одна на другую. Однѣ обрадовались бы случаю открыть свое сердце герцогинѣ.

— Едва ли это женщины лучшаго сорта, леди Гленъ.

— Не самаго лучшаго. Но вѣдь съ лучшими женщинами встрѣчаешься не часто, и такъ какъ мнѣ хотѣлось принести пользу, то я жалѣю, что она оказалась не такого сорта, какой требовался.

— Оскорбилась она?

— О! нѣтъ. Неужели вы думаете, что я пристала къ ней съ мужемъ съ перваго слова? Я даже совсѣмъ не приставала къ ней. Она не дала мнѣ случая. Такой Ніобеи вы не видали никогда.

— Плакала она?

— Не слезами. Но ея платье, чепчикъ и ленты плакали. Голосъ ея плакалъ, и волосы, и носъ, и ротъ. Знакомо вамъ это выраженіе скрытнаго горя? А говорятъ, что этотъ человѣкъ умираетъ отъ любви. Какъ пріятно видѣть, что въ свѣтѣ еще осталось постоянство!

Вернувшись домой, герцогиня узнала, что ея мужъ только что вернулся отъ стараго герцога, гдѣ видѣлся съ Монкомъ, Грешэмомъ, лордомъ Кэнтрипомъ.

— Наконецъ все рѣшено! сказалъ онъ весело.

Глава LXXVIII.
Новое министерство.

Когда бывшій первый министръ остался одинъ послѣ отъѣзда своего стараго друга, его первымъ чувствомъ было сожалѣніе, что онъ имѣлъ слабость сомнѣваться. Онъ давно уже рѣшилъ, что послѣ всего прошлаго онъ не можетъ вернуться въ министерство подчиненнымъ. Чувство неприличія для Цезаря служить подъ начальствомъ другихъ, которое онъ имѣлъ сумасбродство выразить, было въ немъ сильно съ самаго начала его министерства. Когда его просили занять это мѣсто, его отвлекало убѣжденіе, что оно вѣроятно отстранитъ его отъ политическихъ трудовъ послѣднюю половину его жизни. Человѣкъ, сдѣлавшійся королевинымъ адвокатомъ, долженъ отказаться отъ частной практики. Хотя, къ несчастію, сдѣлавшись перомъ, онъ долженъ былъ оставить свою любимую Нижнюю Палату, ему оставалось еще обширное поле для политической дѣятельности. Но когда онъ согласился стать на самомъ верху лѣстницы, онъ не могъ, какъ ему казалось, занять низшее мѣсто, не унизивъ себя. Онъ не могъ оставить должности перваго министра и служить подъ начальствомъ другого, не признавъ себя недостойнымъ занимать то мѣсто, которое онъ занималъ. А между тѣмъ онъ позволилъ старому герцогу возбудить въ немъ сомнѣніе.

Соображая этотъ вопросъ, онъ сознавался, что сомнѣніе возникнуть могло, за то въ настоящемъ случаѣ сомнѣнія никакого не было. Онъ могъ вообразить обстоятельства, въ которыхъ опытность человѣка въ какой-нибудь особой отрасли могла быть на столько важна для страны, что заставила бы этого человѣка пожертвовать своими личными чувствами. Но съ нимъ этого не было. Онъ не могъ сдѣлать ничего такого, чего не могъ бы сдѣлать другой. Отъ него отняли задачу десятичной системы, эту блаженную задачу, на которой когда-то онъ парилъ какъ на орлиныхъ крыльяхъ. Если это и сдѣлается когда, то должно быть сдѣлало изъ Нижней Палаты. Занятія Отелло кончились и не было причины, которая оправдала бы для него тотъ спускъ съ лѣстницы, который старый герцогъ совѣтовалъ ему.

Рано на слѣдующее утро пошелъ онъ пѣшкомъ къ Монку и нашелъ своего бывшаго канцлера казначейства въ томъ тягостномъ волненіи, въ которомъ находится человѣкъ, не знающій, будетъ онъ или нѣтъ дѣйствующимъ лицомъ въ пьесѣ, приготовляемой для представленія.

Герцогъ никогда прежде не бывалъ въ смиренномъ жилищѣ Монка и теперь его посѣщеніе возбудило нѣкоторое удивленіе. Монкъ вѣроятно предполагалъ, что за нимъ пришлютъ, но не ожидалъ, чтобы бывшій первый министръ самъ посѣтилъ его. Многіе говорили, что онъ самъ можетъ быть первымъ министромъ, но онъ не позволялъ себѣ мечтать объ этомъ. Служба не имѣла для него очарованій, и если въ бывшемъ министерствѣ былъ человѣкъ, оставлявшій его безъ сожалѣнія, то этотъ человѣкъ былъ Монкъ.

— Я желаю, чтобы вы пошли со мною къ герцогу, сказалъ бывшій первый министръ. — Мнѣ кажется, мы застанемъ его дома.

— Непремѣнно. Я сейчасъ иду.

Болѣе не было сказано ни слова, пока они не вышли на улицу.

— Разумѣется, я немножко безпокоюсь, сказалъ Монкъ. — Не желаете ли вы сказать мнѣ что-нибудь?

— Вы, разумѣется, должны вернуться въ министерство, мистеръ Монкъ.

— Съ вашей свѣтлостью я непремѣнно вернусь.

— И безъ меня, если окажется нужно. Тѣ, которые нужны, должны вступить. Но можетъ быть вы позволите мнѣ отложить, что я желаю сказать, пока мы придемъ къ герцогу? Какъ теперь будетъ пріятно въ деревнѣ!

Мартъ былъ теплый, а даже въ Лондонѣ въ началѣ апрѣля очень пріятно, за тѣмъ однако, по обыкновенію, начнутся пронзительные холода мая мѣсяца.

— Мнѣ все кажется, продолжалъ герцогъ: — что Парламенту слѣдовало бы засѣдать шесть зимнихъ, а не лѣтнихъ мѣсяцевъ. Если бы засѣданія начинались перваго октября, какъ было бы пріятно уѣхать въ началѣ весны!

— Только тетерева могутъ прерывать засѣданія въ Парламентѣ, отвѣтилъ Монкъ: — и если бы Парламентъ засѣдалъ зимой, что сказали бы фазаны и лисицы?

— Мы слишкомъ многимъ жертвуемъ для нашихъ удовольствій. Мнѣ прежде приходило въ голову составить списокъ, сколько въ обѣихъ Палатахъ членовъ, занимающихся охотой. Мнѣ кажется, оказалось бы меньшинство.

— Но ихъ сыновья и дочери охотятся и вся ихъ свита была бы противъ этого.

— Обычай противъ насъ, вотъ оно что, мистеръ Монкъ. Вотъ мы и пришли. Надѣюсь, что мой другъ герцогъ дома.

Герцогъ Сент-Бёнгей сидѣлъ въ это время съ Грешэмомъ и закадычнымъ другомъ Грешэма, лордомъ Кэнтрипомъ. Онъ такъ долго и постоянно занимался этимъ дѣломъ, что даже обращеніе его слугъ показывало кризисъ въ министерствѣ; даже они чувствовали важность этого случая и радовались. Пришедшихъ тотчасъ допустили на конференцію и пять важныхъ сенаторовъ дружелюбно привѣтствовали другъ друга.

— Надѣюсь, что нашъ приходъ не совсѣмъ кстати, сказалъ герцогъ Омніумъ.

Грешэмъ увѣрилъ его почти съ шумной веселостью, что ничто не могло быть болѣе кстати, и тутъ герцогъ тотчасъ догадался, что первымъ министромъ будетъ Грешэмъ, хотя можетъ быть еще не рѣшено, кто присоединится къ нему и кто откажется.

— Я сказалъ моему другу, продолжалъ нашъ герцогъ, положивъ свою руку на руку старика: — что дамъ отвѣтъ на сдѣланное имъ предложеніе чрезъ двадцать четыре часа. Но я увидалъ, что могу сдѣлать это раньше.

— Надѣюсь, что отвѣтъ вашей свѣтлости будетъ для насъ благопріятенъ, сказалъ Грешэмъ, дѣйствительно не сомнѣвавшійся въ этомъ, такъ какъ вмѣстѣ съ нимъ пришелъ Монкъ.

— Не думаю, чтобы онъ былъ неблагопріятенъ, хотя не могу согласиться на предложеніе моего друга.

— Всякій удобный планъ… началъ Грешэмъ, нахмурившись, однако.

— Самое удобное было бы для васъ составить ваше министерство, не затрудняя себя присутствіемъ побѣжденнаго предшественника.

— Не побѣжденнаго, сказалъ лордъ Кэнтрипъ.

— Конечно, подтвердилъ другой герцогъ.

— Я прошу вашихъ услугъ именно потому, что вы имѣли успѣхъ, сказалъ Грешэмъ.

— Я не могу оказать вамъ никакихъ, кромѣ тѣхъ, которыя могу лучше оказать внѣ министерства, чѣмъ въ немъ. Прошу васъ вѣрить, господа, что я рѣшился твердо. Идя сюда съ моимъ другомъ, мистеромъ Монкомъ, я ему о своемъ намѣреніи не говорилъ, но просилъ пойти со мною, боясь, что въ мое отсутствіе онъ сочтетъ себя обязаннымъ сѣсть въ одну ладью съ своимъ бывшимъ собратомъ.

— Я предпочелъ бы это, сказалъ Монкъ.

— Разумѣется, не мое дѣло дѣлать предположенія объ идеяхъ мистера Грешэма, но такъ какъ мой благородный другъ намекнулъ мнѣ, что если я вернусь въ министерство, то вернется и мистеръ Монкъ, слѣдовательно, я безошибочно могу сказать, что услуги его желательны.

Грешэмъ поклонился въ знакъ согласія.

— Поэтому я осмѣлюсь сказать мистеру Монку, что по моему мнѣнію онъ обязанъ оказать помощь въ предстоящихъ обстоятельствахъ. Имѣй я счастіе какъ онъ засѣдать въ Нижней Палатѣ, я тоже могъ бы надѣться сдѣлать что-нибудь.

Четыре джентльмена горячо уговаривали герцога перемѣнить его намѣреніе. Онъ могъ занять мѣсто и ничего не дѣлать — намъ всѣмъ извѣстно, что бываютъ такія мѣста — или могъ занять другое мѣсто, гдѣ ему пришлось бы работать какъ невольнику. Не будетъ ли онъ лордомъ хранителемъ печати? Не возьметъ ли онъ министерство индійскихъ дѣлъ? Но герцогъ Омніумъ рѣшился твердо. Онъ не хотѣлъ быть членомъ этого министерства. Можетъ быть, Цезарь согласится когда-нибудь командовать легіономъ, но онъ не можетъ сдѣлать этого тотчасъ послѣ того, какъ пурпуровую мантію сняли съ его плечъ.

Онъ скоро ушелъ, повторивъ свою просьбу Монку, чтобы онъ не слѣдовалъ примѣру своего бывшаго начальника.

— Очень мнѣ жаль, сказалъ Грешэмъ, когда онъ ушелъ.

— Нѣтъ человѣка, который пользовался бы большимъ уваженіемъ отъ всѣхъ знающихъ его, сказалъ лордъ Кэнтрипъ.

— Онъ имѣлъ непріятности, замѣтилъ старый герцогъ: — и ему надо время, чтобы оправиться. Онъ имѣетъ только одинъ недостатокъ — онъ слишкомъ добросовѣстенъ.

Монкъ, разумѣется, присоединился къ министерству, съ нѣкоторыми впрочемъ условіями. Онъ потребовалъ, чтобы его другъ, Финіасъ Финнъ, былъ также взятъ. Грешэмъ согласился, хотя бѣдной Финіасъ не находился въ числѣ любимцевъ этого государственнаго человѣка.

Такимъ образомъ министерство составилось и, разумѣется, торжество «Знамени» было полное, когда въ спискахъ членовъ министерства, публикованныхъ во всѣхъ газетахъ, не упоминалось о герцогѣ. Издатель не колеблясь увѣрялъ, что его мудрость и настойчивость были причиною исключенія изъ министерства этого неспособнаго человѣка.

Списокъ членовъ наполнился по обыкновенію. Нѣкоторое время клубные дилетанты — политики и женщины, интересовавшіеся подобными вещами, писатели въ газетахъ — почти сомнѣвались, можно ли будетъ составить министерство при такихъ странныхъ обстоятельствахъ. Говорили, что обстоятельства были такъ странны, что можетъ быть наконецъ насталъ застой, котораго такъ опасались. Коалиція была возможна и хотя совершенно противна британскимъ чувствамъ, министерство она вела. Но что можетъ замѣнить коалицію, не вѣдалъ никто. Съ соединившимися радикалами и либералами не сладятъ Добени и сер-Орландо. У Грешэма уже не было своей партіи, а вторая коалиція составиться не можетъ. Такимъ образомъ волненіе въ политическомъ мірѣ было сильное и удовольствія много. Но чрезъ нѣсколько дней прежніе члены заняли прежнія мѣста, или прежніе члены попали на новыя мѣста, и всѣмъ сдѣлалось извѣстно, что Грешэма поддержитъ большинство.

По мѣрѣ того, какъ мы старѣемъ, интересно наблюдать, какъ пробѣлы въ двухъ рядахъ парламентскихъ дѣльцовъ, ведущихъ министерство, наполняются и съ той, и съ другой стороны. Разумѣется, пробѣлы должны быть. Нѣкоторые состарятся — хотя это случается рѣдко. Даже Пиль и Пальмерстонъ могутъ умереть. Нѣкоторые, хотя долго поддерживаемые интересами, фамильными связями или преданностью товарищей, наконецъ выгоняются своею собственной неспособностью и становятся перами. Потомъ бываютъ люди, которые не могутъ выносить министерскихъ узъ и устремляются къ независимости, которая была бы болѣе достойна уваженія, если бы не была результатомъ неудовольствія. Тогда пробѣлы должны пополняться. И съ той, и съ этой стороны кандидатовъ выбираютъ между сыновьями герцоговъ и графовъ, и это весьма естественно, потому что сыновья герцоговъ и графовъ воспитываются съ дѣтства для подобнаго труда. Очень немногіе медленно возвышаются вслѣдствіе признанныхъ способностей — это люди, сначала вовсе не думавшіе о министерскихъ мѣстахъ, но выбираемые потому что нужны, и карьерѣ которыхъ завидуютъ, не ихъ оппоненты или соперники, а Брауны и Джонезы міра сего, которые не могутъ хладнокровно видѣть, что Смитъ или Вокеръ становится чѣмъ-то непохожимъ на нихъ. Эти люди должны нести большую тяжесть и не всегда могутъ уничтожить воспоминаніе о своемъ происхожденіи и жить между рожденными государственными людьми какъ равные имъ по происхожденію.

Но, можетъ быть, самый удивительный министерскій феноменъ — хотя теперь онъ является такъ часто, что его и феноменомъ назвать нельзя — это тотъ, кто возвысится и по вліянію и по мѣсту, оттого что заставитъ ненавидѣть себя и, пользуясь парламентской трусостью, бояться. Если человѣкъ имѣетъ достаточно смѣлости, толстую кожу, возможность переносить нѣсколько лѣтъ непріятные взгляды и холодность своихъ товарищей, то онъ проберется непремѣнно къ какому-нибудь высокому мѣсту. Но кожа должна быть толще, чѣмъ у одного извѣстнаго животнаго, а смѣлость неимовѣрная. Для человѣка, который не перенесетъ мысли, что на него будутъ смотрѣть искоса за вѣроломство, или возненавидятъ за его ничтожное положеніе, такая карьера невозможна. Но если онъ будетъ настойчивъ, его пригласятъ.

— Не то, чтобы онъ былъ мнѣ нуженъ, ворчитъ начальникъ партіи самъ про себя, но достаточно громко для ушей другихъ: — но потому, что онъ язвитъ и колетъ меня, и сведетъ меня съ ума, оставаясь моимъ врагомъ.

И толстокожій вступаетъ въ чужія небеса, вѣроятно, съ намѣреніемъ уже принятымъ выгнать этого несчастнаго ангела. Такъ было и теперь. Когда списокъ Грешэма былъ публикованъ, всѣ изумились, что сер-Тимоти Бисваксъ назначенъ генерал-аторнеемъ. Сер-Грегори Грогремъ сдѣлался лордомъ канцлеромъ и начальникъ либераловъ согласился взять своего старшаго юриста изъ консерваторовъ. Грешэмъ не могъ любить сер-Тимоти, но сер-Тимоти на послѣднихъ преніяхъ показалъ, что всякій министръ могъ его бояться.

Отъ стараго герцога бывшій первый министръ тотчасъ отправился къ своей женѣ, и узнавъ, что ее нѣтъ дома, ждалъ ея возвращенія. Теперь, когда онъ самъ уже не могъ измѣнить своего рѣшенія, онъ съ нетерпѣніемъ желалъ сообщить женѣ, что будетъ съ ними.

— Кажется, наконецъ рѣшено, сказалъ онъ.

— Ты вернешься?

— Конечно нѣтъ. Кажется, я могу сказать, что первымъ министромъ будетъ мистеръ Грешэмъ.

— Когда ему не слѣдуетъ быть! сердито сказала герцогиня.

— Мнѣ жаль, что я не могу согласиться съ тобою, моя милая. Мнѣ кажется, что нѣтъ человѣка въ Англіи болѣе годнаго на это мѣсто.

— А ты?

— Я частный человѣкъ, который теперь будетъ имѣть болѣе возможности посвящать время своей женѣ и дѣтямъ, чѣмъ могъ до-сихъ-поръ.

— Какъ это мило! И ты хочешь сказать, что тебѣ это пріятно?

— Мнѣ должно быть пріятно. Теперь я думаю болѣе о томъ, что будетъ пріятно тебѣ.

— Если ты спрашиваешь меня, Плантадженетъ, ты знаешь, что я скажу правду.

— Скажи.

— Я такъ долго пила водку, что дешевенькій хересъ будетъ вреденъ для моего желудка. Ты желаешь знать правду — вотъ она самая ясная.

— Довольно ясная!

— Ты вѣдь самъ спросилъ.

— И радъ, что ты мнѣ сказала, хотя это не очень пріятно было слышать. Когда человѣкъ пилъ слишкомъ много водки, можетъ быть, ему полезно приняться за дешевенькій хересъ.

— Ему это не понравится; и потомъ — это или убьетъ, или вылечитъ.

— Я не думаю, чтобы ты зашла такъ далеко, Кора, что мы должны бояться, не гибельнымъ ли окажется лекарство.

— Я думаю о тебѣ скорѣе чѣмъ о себѣ. Я могу вообще сдѣлать себя непріятной и такимъ образомъ доставить себѣ сильныя ощущенія. Но ты что будешь дѣлать? Хорошо говорить обо мнѣ и дѣтяхъ, но ты не можешь представить намъ билль для реформы. Ты не можешь подвергнуть насъ десятичной системѣ. Увеличить ваше потребленіе, понизивъ наши налоги, ты не можешь. Жалѣю я, зачѣмъ ты не вступилъ въ какое-нибудь вѣдомство.

Это она сказала смотря ему въ лицо съ безпокойствомъ, на половину дѣйствительнымъ и на половину шутливымъ.

— Я рѣшился не поступать покуда никуда. Я думалъ, не провести ли намъ нѣсколько мѣсяцевъ въ Италіи, Кора.

— Какъ! лѣтомъ — и быть въ Римѣ въ іюлѣ! Послѣ того мы могли бы воспользоваться зимою, чтобы посѣтить Норвегію.

— Мы можемъ поѣхать въ Норвегію прежде.

— Чтобы насъ искусали комары! Я состарѣлась и путешествовать не люблю.

— Что же было бы тебѣ пріятно, душа моя!

— Ничего: — кромѣ того, чтобы быть женою перваго министра; а честное слово было время, когда и это нравилось мнѣ не очень. Не знаю, для чего другого я способна. Желала бы я знать, возьметъ ли меня въ ключницы мистеръ Грешэмъ? Только онъ долженъ бы нанять у насъ Гэтерумскій замокъ, а въ другомъ домѣ не будетъ простора для моихъ способностей. Мистеръ Монкъ вступаетъ?

— Онъ остается при прежней должности.

— А мистеръ Финнъ?

— Кажется; но какое мѣсто онъ займетъ, я не знаю.

— А еще кто?

— Нашъ старый другъ герцогъ, лордъ Кэнтрипъ, мистеръ Удльсонъ — а сер-Грегори будетъ лордомъ канцлеромъ.

— Прежняя глупая либеральная упряжь. Положите имена въ мѣшокъ, встряхните ихъ и у васъ всегда будетъ министерство. Ну, Плантадженетъ, я поѣду, куда ты захочешь повезти меня. Я согласна выдержать маларію въ Римѣ, комаровъ въ Норвегіи и какъ-нибудь справлюсь съ этимъ. Но я не вижу, зачѣмъ тебѣ бѣжать въ серединѣ сессіи. Я осталась бы и дала бы имъ себя знать, какъ настоящій бывшій министръ и независимый членъ парламента.

Когда онъ уходилъ, она пустила въ него послѣднюю стрѣлу.

— Надѣюсь, что прежде чѣмъ вышелъ въ отставку, ты сдѣлалъ сер-Орланда и сер-Тимоти перами.

Два дня спустя она прочла въ одной изъ газетъ, что сер-Тимоти Бисваксъ будетъ генерал-аторнеемъ, и тогда совсѣмъ вышла изъ терпѣнія. Сказать по правдѣ, мужъ не смѣлъ упомянуть ей объ этомъ назначеніи. Ея вспышка обрушилась на голову Финіаса Финна, котораго она застала дома съ женою, жалѣвшаго о необходимости, доставшейся ему, занять праздное мѣсто канцлера Ланкастерскаго герцогства.

— Мистеръ Финнъ, сказала она: — поздравляю васъ съ вашими товарищами.

— Ваша свѣтлость очень добры. Со многими изъ нихъ, впрочемъ, познакомилъ меня герцогъ.

— Вы кажется на столько узнали ихъ, что вамъ слѣдовало бы ихъ стыдиться. Прекрасный полкъ!

— Я не сомнѣваюсь, что мы сумѣемъ справиться со всякимъ непріятелемъ.

— И, разумѣется, должны завоевать весь міръ съ такимъ героемъ, какъ сер-Тимоти Бисваксъ. Можно ли было вообразить, чтобы сер-Тимоти вернулся? Какъ вы находите это?

— Я очень равнодушенъ, герцогиня. Мнѣ онъ мѣшать не будетъ, такъ какъ въ Ланкастерскомъ герцогствѣ у меня есть свой собственный генерал-аторней. Вы видите, что я нахожусь въ совершенной безопасности.

— Я считала мужчинъ способными на все, обратилась герцогиня къ мистрисъ Финнъ: — разумѣется въ политикѣ; но никакъ не думала, чтобы герцогъ Сент-Бёнгэй вступилъ въ одно министерство съ сер-Тимоти Бисваксомъ.

Глава LXXIX.
Вортонская свадьба.

Наконецъ Вортоны рѣшили, что свадьба будетъ на второй недѣлѣ іюня. Было много причинъ для замедленія. Во-первыхъ, Мэри Вортонъ, послѣ предварительныхъ справокъ, была принуждена объявить, что господа Мёддокъ и Крембль не могутъ экипировать ее какъ слѣдуетъ для такого мужа въ такое короткое время.

— Можетъ быть, въ Лондонѣ это дѣлаютъ скорѣе, сказала она Эверету съ кроткимъ сожалѣніемъ, вспоминая столичное великолѣпіе свадьбы своей сестры.

Потомъ Артуръ Флечеръ могъ присутствовать на свадьбѣ во время лѣтнихъ вакацій, а присутствіе Артура Флечера было необходимо. Присутствіе его было необходимо не только въ церкви — Парламентъ не такъ требователенъ, чтобы не далъ ему времени на это — но обѣ семьи нашли желательнымъ, чтобы онъ остался въ деревнѣ нѣсколько дней. Эмилія обѣщала быть на свадьбѣ и, разумѣется, пробудетъ въ Вортонскомъ замкѣ по-крайней-мѣрѣ недѣлю.

Какъ только Эверету удалось вырвать обѣщаніе отъ сестры, это было сообщено Флечеру. Такимъ образомъ выигранъ былъ большой шагъ. Въ Лондонѣ она сама была себѣ госпожа, но окруженная въ Гертфордширѣ Флечерами и Вортонами, она дѣйствительно должна бы оказаться необыкновенно упорной, если бы отказалась присоединиться къ этому стаду и опять сдѣлаться счастливой, выйдя за человѣка, котораго, по ея собственному признанію, она любила всѣмъ сердцемъ. Письмо съ этимъ извѣстіемъ получилъ Артуръ Флечеръ отъ своего брата Джона; написано оно было самымъ дѣловымъ слогомъ.

«Мы отложили свадьбу Мэри на нѣсколько дней, чтобы ты могъ быть здѣсь вмѣстѣ съ нею. Если ты не оставилъ своего намѣренія, то теперь настоящая пора.»

Артуръ только отвѣчалъ на это, что проведетъ лѣтнія вакаціи въ Лонгбарнсѣ.

Вѣроятно, сама Эмилія имѣла нѣкоторое понятіе о томъ, что дѣлается, для того, чтобы поймать ее. Слова брата были такъ серіозны, а его женитьба такъ была священна для нея, что она не могла отказать въ его просьбѣ. Но съ той минуты, какъ она дала обѣщаніе, она чувствовала, что сама увеличила свои затрудненія. Ей въ голову не приходило, чтобы она могла когда-нибудь согласиться на желаніе Артура. Она была убѣждена въ своей настойчивости. Каковы бы ни были желанія другихъ, приличія требовали, чтобы женою Артура Флечера была не вдова Фердинанда Лопеца — и чтобы женщина, бывшая женою Фердинанда Лопеца, переносила послѣдствія своего сумасбродства.

Хотя послѣ смерти мужа она ни слова не говорила противъ него — исключая тѣхъ горячихъ словъ, которыя Артуръ Флечеръ самъ вырвалъ у нея — все-таки она не могла не сознаваться въ истинѣ самой себѣ. Онъ былъ человѣкъ обезславленный — и она, его жена, сдѣлавшись его женою вопреки желаніямъ всѣхъ своихъ друзей, также была обезславлена. Пусть ихъ дѣлаютъ съ нею что хотятъ, она не запятнаетъ имя Артура Флечера. Таково было ея твердое намѣреніе, но она знала, что оно не измѣнится, но подвергнется затрудненію въ эту поѣздку въ Гертфордширъ. Потомъ были другія непріятности.

— Папа, сказала она: — я должна заказать себѣ платье на свадьбу Эверета.

— Что-же, закажи.

— Я не могу подвергнуть васъ такой безполезной издержкѣ послѣ всего того, чего я стоила вамъ.

— Эта издержка не безполезна и на издержки такого рода я могу быть согласенъ безъ неудовольствія. Чѣмъ лучше ты закажешь себѣ платье, тѣмъ болѣе доставишь мнѣ удовольствія.

Она заказала себѣ платье — сѣрое шелковое, достаточно свѣтлое для того, чтобы не набросить мрака на блескъ дня, и достаточно темное для того, чтобы показать, что она не такова, какъ другія женщины. Даже когда она выбирала платье, почти краснѣя въ своемъ вдовьемъ траурѣ, это было непріятно для нея, но ей некому было это поручить. Ей не хотѣлось просить тетку Геррьету, такъ какъ она не довѣряла своей теткѣ и не любила ее. Потомъ ей было непріятно примѣривать платье, такъ какъ это было въ первый разъ съ тѣхъ поръ, какъ она облеклась въ тяжелый трауръ.

Наканунѣ дня, назначеннаго для свадьбы, отецъ поѣхалъ съ нею въ Гертфордширъ и разговоръ дорогою относился больше всего къ Эверету. Гдѣ будетъ онъ жить? Что будетъ онъ дѣлать? Какой доходъ будетъ ему нуженъ до тѣхъ поръ, пока онъ наслѣдуетъ тѣ блага, которыя судьба приготовила ему? Старикъ какъ будто чувствовалъ, что Провидѣніе, будучи такъ милостиво къ его сыну, что лишило жизни другого наслѣдника, наложило на него, отца, довольно тяжелую ношу.

— Разумѣется, ему нуженъ свой домъ, сказалъ онъ довольно плачевнымъ тономъ.

— Я думаю, что онъ будетъ большую часть времени проводить въ Вортонскомъ замкѣ.

— Ему не будетъ пріятно жить въ чужомъ домѣ, милая моя, а сер-Элоредъ не можетъ дать ему ничего. Разумѣется, я долженъ назначить ему тысячу фунтовъ въ годъ. Конечно, весьма естественно, что онъ вздумалъ жениться, но онъ могъ бы прежде спросить меня.

— Вы не сердитесь на него, папа?

— Какая польза сердиться? Нѣтъ, я не сержусь. Только мнѣ кажется, что всѣ необыкновенно радуются, не спрашивая себя, кто будетъ платить за все.

Въ этотъ вечеръ въ Вортонскомъ замкѣ Эмилія еще была въ траурномъ платьѣ. Никто не смѣлъ сдѣлать ей замѣчаніе по этому поводу и Мэри даже боялась, что она и на другой день будетъ въ черномъ. Мы всѣ знаемъ, въ какомъ положеніи бываетъ домъ наканунѣ свадьбы, какъ невѣсты чувствуютъ, что все на свѣтѣ перемѣняется, и какъ вся семья, включая и слугъ, готовы раздѣлять это чувство.

Эверета, разумѣется, не было. Онъ находился въ Лонгбарнсѣ у Флечеровъ и долженъ былъ утромъ явиться въ Вортонскую церковь. Старая мистрисъ Флечеръ была въ Вортонскомъ замкѣ — и епископъ, котораго къ счастію удалось пригласить. Онъ былъ представленъ мистрисъ Лопецъ, фамилію которой оказалось необходимымъ произнести, и со всѣми вѣжливыми улыбками, которыя составляютъ необходимую принадлежность епископа, онъ съ трудомъ могъ не принять похороннаго вида, смотря на Эмилію и вспоминая ея исторію. Вечеръ еще не кончился, какъ мистрисъ Флечеръ осмѣлилась сдѣлать намекъ:

— Мы такъ рады, что вы пріѣхали, милая моя.

— Я не могла не пріѣхать, когда Эверетъ этого желалъ.

— Это было бы дурно; да, душа моя — дурно. Это ваша обязанность, и обязанность всѣхъ насъ подчинять наши чувство чувствамъ другихъ. Даже горесть можетъ быть эгоистична.

Бѣдная Эмилія слушала, но отвѣчать не могла.

— Иногда для насъ труднѣе думать о другихъ въ горести, чѣмъ въ радости. Вамъ надо вспомнить, душа моя, что есть люди, которымъ не будетъ весело до тѣхъ поръ, пока они не увидятъ вашей улыбки..

— Не говорите этого, мистрисъ Флечеръ.

— Это истинная правда и вамъ слѣдуетъ подумать объ этомъ. Особенно необходимо подумать вамъ объ этомъ завтра. Замъ надо будетъ надѣть свѣтлое платье и…

— Я привезла, сказала вдова.

— Такъ постарайтесь же сдѣлать ваше сердце такимъ же свѣтлымъ, какъ ваше платье. Вы сдѣлаете это для Эверета, для вашего отца, для Мэри — и Артура. Вы сдѣлаете это для всѣхъ насъ въ такой радостный день.

Эмилія не могла обѣщать ничего въ отвѣтъ на это поученіе, но въ глубинѣ сердца сознавалась, что это была правда, и обѣщала себѣ сдѣлать требуемое усиліе.

На слѣдующее утро въ домѣ, разумѣется, поднялась суматоха. Послѣ вѣнца будетъ завтракъ, а послѣ завтрака новобрачную увезутъ четвернею въ Гертфордъ по дорогѣ въ Парижъ; но прежде большого завтрака, разумѣется, былъ завтракъ домашній, а то епископу, невѣстѣ и ея подругамъ не выдержать бы до церемоніи. За этотъ завтракъ Эмилія не выходила, попросивъ себѣ чашку чаю въ свою комнату.

Экипажи, въ которыхъ все общество должно было ѣхать въ церковь, находившуюся только по другую сторону парка, было приказано подать въ одиннадцать, и безъ четверти въ одиннадцать Эмилія вышла первый разъ въ сѣромъ шелковомъ платьѣ и безъ вдовьяго чепца. Все было очень просто, но перемѣна была такъ велика, что на Эмилію невозможно было не смотрѣть. Даже ея отецъ не видалъ прежде этой перемѣны.

Ни слова не было сказано, хотя благодарность старой мистрисъ Флечеръ выказалась въ любезности ея улыбки. Такъ какъ было четыре другихъ дамы, кромѣ невѣсты, Эмилія въ нѣсколько минутъ была затемнена великолѣпіемъ другихъ; потомъ ихъ всѣхъ посадили въ кареты и повезли въ церковь. Глазъ, которыхъ она болѣе всего опасалась, она не встрѣчала до тѣхъ поръ, пока они всѣ не стояли вокругъ алтаря. Только тогда Эмилія увидала Артура Флечера, который былъ шаферомъ у ея брата, и только тогда онъ взялъ ея руку и продержалъ полминуты, какъ будто былъ намѣренъ никогда не выпускать ее.

Свадьба была такъ пріятна и торжественна, какъ только былъ способенъ сдѣлать это добродушный епископъ, и всѣ дамы были замѣчательно авантажны. Покрывало изъ Лондона — съ померанцевыми цвѣтами — также столичными — было совершенствомъ; что касается платья, я сомнѣваюсь, догадалась ли какая бы то ни было женщина, что оно сшито въ провинціи. Эверетъ казался будущимъ баронетомъ съ головы до ногъ, а старый адвокатъ улыбался и казался доволенъ.

Потомъ насталъ завтракъ, рѣчи, въ которыхъ Артуръ Флечеръ одержалъ тріумфъ. Свадьба была очень милая и Мэри Вортонъ почувствовала себя на минуту героиней, чѣмъ она и дѣйствительно была въ тотъ день. Но все время въ сердцахъ многихъ изъ присутствующихъ преобладало чувство, что слѣдовало достигнуть большаго, если возможно, чѣмъ эта простая и спокойная свадьба, и судьба Мэри Вортонъ едва ли была такъ важна для нихъ, какъ судьба Эмиліи Лопецъ.

Когда карета четверней уѣхала, въ домѣ явилось затрудненіе, обыкновенное въ подобныхъ случаяхъ, какъ провести остатокъ дня. Подруги невѣсты ушли и сняли свои наряды, которые могли понадобиться для другого подобнаго случая, и съ дѣвицами ушла вдова.

Артуръ Флечеръ остался въ Вортонскомъ замкѣ со всѣми другими Флечерами на ночь и приготовился возобновить свое сватовство въ этотъ самый день, если представится случай; но Эмилія вышла только за нѣсколько минутъ до обѣда, и опять въ томъ траурѣ, который носила всегда. Сѣрое шелковое платье было надѣто только для вѣнца.

— По-крайней-мѣрѣ, сегодня вамъ слѣдовало бы остаться въ этомъ платьѣ, сказала мистрисъ Флечеръ.

Она сказала, что переодѣлась для Эверета, а такъ какъ Эверетъ уѣхалъ, то ей нѣтъ надобности носить платье неприличное ея положенію. Артуръ мало заботился бы о платьѣ, если бы могъ добиться желаемаго отъ женщины, которая носила его, добиться хоть того, чтобы остаться съ нею наединѣ на полчаса. Но ему это не удалось. Эмилія ушла рано, а на слѣдующее утро вышла уже послѣ того, какъ онъ уѣхалъ въ Лонгбарнсъ.

Всѣ Флечеры уѣхали, но Артуръ не имѣлъ намѣренія отказаться отъ немедленной попытки. Разстояніе было не такъ велико, чтобы онъ не могъ пріѣхать, когда захочетъ.

— Теперь я уѣду, сказалъ онъ Вортону: — потому что обѣщалъ Джону удить съ нимъ рыбу завтра; но я пріѣду въ понедѣльникъ или вторникъ и останусь, пока не вернусь въ Лондонъ. Надѣюсь, что она по-крайней-мѣрѣ позволитъ мнѣ поговорить съ нею.

Отецъ сказалъ, что онъ сдѣлаетъ все возможное, но упорство, съ какимъ она опять надѣла трауръ въ день свадьбы брата, чуть не разбило сердце старика.

Когда Флечеры уѣхали въ Лонгбарнсъ, обѣ дамы очень строго отзывались объ Эмиліи между собою.

— Это просто упрямство, сказала жена сквайра: — и мнѣ иногда кажется, что ее слѣдовало бы бросить; по-дѣломъ ей.

— Это изъ гордости, сказала старуха: — она не хочетъ уступить. Я такъ много наговорила ей, но все безъ пользы. Я чувствую это тѣмъ болѣе, что мы всѣ сдѣлали для нея болѣе чѣмъ слѣдовало послѣ того, какъ она одурачила себя. Если это продолжится долѣе, я никогда не прощу ей.

— Вамъ бы пришлось простить ей, матушка, сказалъ ей старшій сынъ: — каковы бы ни были ея грѣхи — или вамъ пришлось бы поссориться съ Артуромъ.

— Я нахожу, что это очень тяжело, сказала старуха, выходя изъ комнаты.

Это дѣйствительно было тяжело. Проступокъ былъ очень великъ и прощеніе очень трудно. Но мистрисъ Флечеръ жила такъ долго, что не могла не знать, что когда сыновья ведутъ себя какъ слѣдуетъ, то мать-вдова должна исполнять ихъ желанія.

Эмилія нѣсколько дней помнила слова мистрисъ Флечеръ: «Есть люди, которымъ не будетъ весело до тѣхъ поръ, пока они не увидятъ вашей улыбки». И старуха назвала ея дорогихъ друзей, а въ концѣ назвала Артура Флечера. Тогда Эмилія созналась себѣ, что она обязана улыбаться, для того, чтобы и другіе могли улыбаться также. Но какъ можетъ она улыбаться съ тяжелымъ сердцемъ? Развѣ можно улыбаться и лгать? И какъ долго можетъ продолжаться такое принужденное удовольствіе и къ чему хорошему приведетъ оно? Она испортила всю свою жизнь. Въ былое время она гордилась всѣми своими дѣвственными достоинствами — гордилась своимъ умомъ, гордилась красотою, гордилась поклоненіемъ, которое красота, происхожденіе и умъ вызываютъ отъ всѣхъ. Она была честолюбива относительно своей будущей жизни, имѣла намѣреніе поступать осторожно и не отдавать себя какому-нибудь пустому дураку; считала себя способной самой направлять свои шаги — и вотъ до чего дошло! Ей говорили, что она можетъ еще все поправить, уничтожить прошлое и начать сызнова — если только улыбнется и научится забывать. Сдѣлайте это для другихъ, говорили ей, а потомъ вы сдѣлаете это для себя. Но она не могла преодолѣть прошлаго. Огонь и вода раскаянія, хотя могутъ быть достаточны для вѣчности, не могутъ сжечь или омыть угрызеній въ этой жизни. Они жгутъ, душатъ, а если этого нѣтъ, то нѣтъ и раскаянія. Такъ говорила себѣ Эмилія, а между тѣмъ она была обязана быть веселой, чтобы окружающіе ее не были несчастны ея горестью. Если бы она дѣйствительно могла быть весела, тогда она сочла бы себя безчувственной и никуда негодной.

На третій день послѣ свадьбы Артуръ Флечеръ вернулся въ Вортонскій замокъ съ намѣреніемъ остаться тутъ до конца вакаціи. Она не могла возражать противъ этого намѣренія и не могла ускорить своего возвращенія въ Лондонъ. Отъѣздъ былъ назначенъ прежде и она должна уѣхать вмѣстѣ съ отцомъ. Она чувствовала, что на нее нападаютъ нечестнымъ оружіемъ и пользуются жертвою, которую она принесла брату. А вмѣстѣ съ тѣмъ какъ были добры къ ней всѣ! Какъ удивительно было, что послѣ того, что она сдѣлала, послѣ безславія, которое она навлекла на себя и на нихъ, послѣ уничтоженія той гордости, которая когда-то принадлежала ей, они еще желали имѣть ее въ своей средѣ! А что касается его — того, о комъ она постоянно думала — какого свойства должна быть его любовь, когда онъ желаетъ имѣть женою такую женщину, какою она сдѣлала себя? Но, думая объ этомъ, она только говорила себѣ, что такъ какъ онъ не спасаетъ самъ себя, то она должна быть его спасительницей. Да, она спасетъ его, хотя можетъ мечтать о радостномъ мірѣ, который могъ принадлежать ей, если бы она осмѣлилась сдѣлать то, о чемъ онъ ее проситъ.

Онъ поймалъ ее наконецъ и принудилъ выйти съ нимъ въ паркъ. Онъ могъ говорить съ нею лучше, когда шелъ возлѣ нея, чѣмъ сидѣлъ тревожно на стулѣ или неловко расхаживалъ по комнатѣ, что въ подобномъ случаѣ онъ непремѣнно сдѣлалъ бы. Въ четырехъ стѣнахъ она будетъ имѣть надъ нимъ преимущество; она будетъ сидѣть спокойно и сохранять достоинство въ своемъ спокойствіи. Но на открытомъ воздухѣ, когда они оба будутъ на ногахъ, она не можетъ имѣть надъ нимъ такой власти и онъ, можетъ быть, окажется сильнѣе ее. Она не могла отказать ему, когда онъ пригласилъ ее погулять съ нимъ, и зачѣмъ ей было отказывать? Разумѣется, ему надо дозволить высказать свою просьбу — а потомъ она дастъ отвѣтъ.

— Я нахожу, что свадьба прошла очень хорошо, сказалъ онъ.

— Очень хорошо. Эверетъ долженъ быть счастливъ.

— Безъ сомнѣнія онъ будетъ счастливъ, когда займется какимъ-нибудь дѣломъ. Для него все устроится какъ слѣдуетъ. Дѣла нѣкоторыхъ людей всегда идутъ гладко; не правда ли? а ваши дѣла и мои, Эмилія, до-сихъ поръ шли не гладко.

— Вы преуспѣваете. Вы имѣете передъ собою все, чего только можетъ пожелать человѣкъ, если вы заставите себя думать такимъ образомъ. Ваша профессія идетъ успѣшно; вы въ Парламентѣ и всѣ любятъ васъ.

— Это все не значитъ ничего.

— Стало быть, вы недовольны свѣтомъ?

— Это не значитъ ничего, пока я не буду имѣть васъ. Вспомните, что я говорилъ задолго до моего успѣха, когда я о Парламентѣ и не мечталъ, прежде чѣмъ мы услыхали имя человѣка, который сталъ между мною и моимъ счастіемъ. Я думаю, что имѣю право надѣяться, чтобы моимъ словамъ вѣрили, когда я это говорю. Я думаю, что знаю свои мысли. Есть многіе, которыхъ измѣнилъ бы эпизодъ такого брака.

— Вамъ слѣдовало измѣниться отъ этого брака и даже отъ результатовъ его.

— Онъ не имѣлъ такого дѣйствія. Вотъ я опять говорю вамъ, какъ говорилъ прежде, что долженъ ожидать моего счастія отъ васъ.

— Вамъ, должно быть, стыдно признаваться въ этомъ, Артуръ.

— Никогда — и не только вамъ, но и всѣмъ на свѣтѣ. Я знаю, какъ это было. Я знаю, что вы теперь не такова, какою были тогда. Вы были его женою, а теперь его вдова.

— Этого должно быть достаточно.

— Но такая, какъ вы есть, вы держите мое счастіе въ своихъ рукахъ. Если бы этого не было, неужели вы думаете, что всѣ родные мои и ваши соединились бы въ желаніи, чтобы вы сдѣлались моею женой? Скрывать нечего. Когда вы вышли за этого человѣка, вы знаете, что моя мать думала объ этомъ, что объ этомъ думалъ Джонъ и его жена. Они желали, чтобы вы сдѣлались моею женой, и теперь этого желаютъ, потому что заботятся о моемъ счастіи. И вашъ отецъ желаетъ, и вашъ братъ желаетъ, потому что они вѣрятъ мнѣ и думаютъ, что я буду для васъ добрымъ мужемъ.

— Добрымъ! воскликнула она, сама не зная, зачѣмъ повторяетъ это слово.

— Послѣ этого вы не имѣете права дѣлать себя судьей того, что можетъ быть лучше для моего счастія. Тѣ, которые умѣютъ судить, всѣ согласны между собою. Чѣмъ бы вы ни были, они думаютъ, что для меня будетъ хорошо, если вы сдѣлаетесь моею женой. Послѣ этого вы не должны болѣе говорить обо мнѣ, если не заговорите о моихъ желаніяхъ.

— Неужели вы думаете, что я не желаю вамъ счастія?

— Не знаю, но современемъ узнаю это. Вотъ что я хотѣлъ сказать о себѣ. А относительно васъ развѣ не то же самое? Я знаю, что вы любите меня. Каково бы ни было чувство ваше къ тому человѣку — оно исчезло. Я не могу теперь быть нѣжнымъ и мягкимъ на словахъ. То, что слѣдуетъ сказать, слишкомъ серіозно для меня. И всѣ ваши друзья желаютъ, чтобы вы вышли за любимаго вами человѣка и прекратили горе, которое вы навлекли на себя. Нѣтъ ни одного изъ всѣхъ насъ, Флечеровъ и Вортоновъ, спокойствіе которыхъ болѣе или менѣе не зависѣло бы отъ того, чтобы вы пожертвовали роскошью вашего горя.

— Роскошью?

— Да, роскошью. Никто не имѣетъ права говорить положительнѣе женщинѣ, что она обязана выйти за него, какъ я вамъ. И я это говорю. Я говорю, что вы обязаны это сдѣлать для всѣхъ насъ. Я не стану теперь говорить о моей любви, потому что вы знаете ее. Вы не можете въ ней сомнѣваться. Я не стану даже говорить о вашей любви, потому что увѣренъ въ ней. Но я говорю, что вы обязаны перестать орошать насъ всѣхъ слезами, погружать въ уныніе. Вы одна изъ насъ и должны исполнить желаніе всѣхъ насъ. Если бы вы не могли любить меня, тогда другое дѣло. Вотъ я сказалъ, что хотѣлъ сказать. Вы плачете и я не хочу теперь выслушать вашъ отвѣтъ. Я приду опять завтра, и потомъ вы будете отвѣчать мнѣ. Но вспомните, когда вы сдѣлаете это, что счастіе многихъ зависитъ отъ того, что вы скажете.

Тутъ онъ вдругъ оставилъ ее и торопливо вернулся въ домъ одинъ.

Онъ былъ очень грубъ съ нею, ни разу не коснулся ея руки, не сказалъ ей нѣжнаго слова, говоря о своей любви, какъ о вещи слишкомъ извѣстной для того, чтобы нуждаться въ словахъ, и выразилъ такую увѣренность въ ея любви, что теперь ему не о чемъ было просить. Все это уже было и прошло. Онъ просто объявилъ, что она обязана выйти за него, и сказалъ ей это очень сурово. Онъ ходилъ быстро, принуждая ее не отставать отъ него, хмурился на нее и не разъ топалъ ногою. Во все время, пока продолжался разговоръ, она готова была расплакаться и едва могла говорить. Раза два она почти нашла его жестокимъ, но онъ принудилъ ее сознаться себѣ, что все сказанное имъ было справедливо и неопровержимо. Если бы онъ потребовалъ отъ нея отвѣта въ ту минуту, она не знала бы, въ какихъ словахъ отказать ему. А между тѣмъ, когда она одна возвращалась въ домъ, она увѣряла себя, что отказала бы.

Онъ далъ ей сутки и въ концѣ этого времени она будетъ обязана дать ему отвѣтъ — отвѣтъ, который долженъ быть окончательнымъ. Говоря это себѣ, она увидала, что допускаетъ сомнѣніе. Она даже не знала, какъ ей не сомнѣваться, когда ей было извѣстно, что всѣ любившіе ее были на одной сторонѣ, между тѣмъ какъ на другой не было ничего кромѣ упорства ея собственныхъ убѣжденій. Но все-таки убѣжденія оставались при ней. Безпрестанно и безпрестанно увѣряла она себя, что это неприлично, стараясь этимъ убѣдить себя, что обязанность выше той обязанности, которую она имѣла къ своимъ друзьямъ, требовала отъ нея, чтобы она осталась вѣрна своимъ убѣжденіямъ.

Она встрѣтилась съ Артуромъ въ этотъ день за обѣдомъ, но онъ почти не говорилъ съ нею. Они сидѣли вмѣстѣ въ одной комнатѣ вечеромъ, но она едва ли одинъ разъ слышала его голосъ. Ей казалось, что онъ избѣгаетъ даже смотрѣть на нее. Когда они разошлись на ночь, онъ простился съ нею почти какъ съ чужою. Конечно, онъ сердился на нее за ея упорство, думалъ о ней дурно, потому что она не хотѣла поступить по желанію другихъ. Она не спала всю ночь, думая обо всемъ. Если бы это могло быть! О, если бы это могло быть! Если бы это могло сдѣлаться, не разрушивъ ея уваженія къ самой себѣ!

Утромъ она сошла внизъ рано, не имѣя еще передъ собою опредѣленнаго намѣренія, но чувствуя, что можетъ быть это утро перемѣнитъ для нея все. Артуръ пришелъ позже всѣхъ, не поспѣлъ къ молитвѣ и сѣлъ почти когда другіе кончили свой завтракъ. Когда сѣлъ, онъ поздоровался вообще со всѣми, но никому особенно не сказалъ ничего. Случайно его мѣсто пришлось возлѣ нея, но къ ней онъ совсѣмъ не обращался.

Завтракъ кончился, стулья отодвинулись и все общество собралось съ неопредѣленными движеніями мужчинъ и женщинъ, когда по выходѣ изъ-за стола имъ приходится располагать цѣлымъ днемъ. Она намѣревалась ускользнуть, но чувствовала, что не можетъ уйти прежде леди Вортонъ или мистрисъ Флечеръ, которая осталась въ Вортонѣ нѣсколько времени для матери. Наконецъ онѣ ушли; но когда и Эмилія также намѣревалась ускользнуть, онъ взялъ ее за руку и напомнилъ объ условленномъ разговорѣ.

— Я приду въ переднюю чрезъ четверть часа, сказалъ онъ: — придете ко мнѣ туда?

Она наклонила голову и прошла.

Она явилась въ назначенное время и нашла его у дверей передней, ожидающимъ ее. Его шляпа была уже на головѣ и онъ стоялъ почти спиною къ Эмиліи. Онъ отворилъ дверь и пустилъ ее пройти впередъ, а потомъ повелъ въ кустарникъ. Онъ не говорилъ съ нею до тѣхъ поръ, пока не заперъ маленькую желѣзную калитку, отдѣлявшую тропинку отъ сада, а потомъ повернулся къ ней и только сказалъ:

— Ну что же?

Она молчала, а онъ повторилъ свой нетерпѣливый вопросъ:

— Ну что же, что же?

— Я васъ обезславлю, сказала она, не твердо, какъ прежде, но шопотомъ.

Онъ не ждалъ другого согласія. Тонъ голоса сказалъ ему, что онъ одержалъ побѣду. Въ одно мгновеніе онъ обнялъ ее, сорвалъ вуаль и прижался губами къ ея губамъ, и физіономія его сказала ей, что даже лицо его перемѣнилось. Оно было весело, какъ въ былое время, и онъ улыбался ей, какъ улыбался прежде.

— Моя дорогая, сказалъ онъ: — моя жена, моя жена!

Она уже не имѣла силы противорѣчивъ ему.

— Еще не теперь, Артуръ, еще не теперь! вотъ все, что она могла ему сказать.

Глава LXXX.
Послѣднее сборище въ Мачингѣ.

Бывшій первый министръ не исполнилъ своего намѣренія оставить Лондонъ въ серединѣ сезона и уѣхать или въ Италію или Норвегію. Онъ уѣхалъ изъ Лондона лѣтомъ, можетъ быть, на болѣе долгое время, чѣмъ въ то время, когда былъ въ министерствѣ, и въ этотъ періодъ считалъ себя человѣкомъ лишеннымъ всякихъ занятій — человѣкомъ найденнымъ негоднымъ нести съ пользою какую бы то ни было тяжесть; но іюнь еще не кончился; онъ вернулся съ герцогинею въ Лондонъ и постепенно рѣшался говорить въ Палатѣ лордовъ о томъ или о другомъ, не давая себя знать всѣмъ окружающимъ, какъ ему совѣтовала жена, а выражая свое мнѣніе время-отъ-времени для поддержанія своихъ друзей съ достоинствомъ, которое должно не оставлять удалившагося перваго министра.

Къ герцогинѣ тоже возвратилось ея хорошее расположеніе духа — по-крайней-мѣрѣ по наружности. Людямъ, знавшимъ ее, особенно мистрисъ Финнъ, было извѣстно, что ея ненависть и планы мщенія не были отложены; она каждый день проклинала своихъ враговъ, но мужа перестала упрекать въ малодушіи. Потомъ насталъ вопросъ объ осени.

— Пригласимъ всѣхъ въ Гэтерумскій замокъ, какъ мы приглашали прежде, сказала герцогиня.

Отъ этого предложенія у герцога почти захватило духъ.

— Къ чему тебѣ нужна такая толпа?

— Чтобы показать, что мы не побиты, если выгнаны.

— Если мы выгнаны, то значитъ и побиты. И какое отношеніе имѣетъ собраніе въ моемъ частномъ домѣ съ политическими маневрами? Ты особенно желаешь ѣхать въ Гэтерумскій замокъ?

— Я терпѣть его не могу и ты это знаешь.

— Такъ зачѣмъ же ты предлагаешь ѣхать туда?

Онъ еще и теперь не совсѣмъ понималъ свою жену и не зналъ, что это была шутка.

— Если ты не желаешь ѣхать за границу…

— Я терпѣть не могу ѣздить за границу.

— Такъ останемся въ Мачингѣ. Ты вѣдь любишь Мачингъ?

— Ахъ! и тамъ также есть воспоминанія. Но ты любишь его.

— Мои книги тамъ.

— Синія, {То-есть парламентскія. Такъ называются потому, что обертка синяя.} сказала герцогиня.

— И тамъ довольно мѣста, если ты желаешь пригласить друзей.

— Я полагаю, что надо пригласить кого-нибудь. Ты не можешь жить безъ твоего ментора.

— Ты можешь пригласить кого хочешь, сказалъ онъ почти съ досадой.

— Леди Розину, разумѣется, предложила герцогиня.

Онъ повернулся къ бумагамъ, лежавшимъ предъ нимъ, и не сказалъ больше ни слова. Дѣло кончилось тѣмъ, что въ Мачингѣ собралось обыкновенное общество въ половинѣ октября — Телемакъ провелъ начало осени у своего Ментора въ Лонг-Ройстонѣ. Можетъ быть, было человѣкъ двѣнадцать гостей и между ними, разумѣется, Финіасъ Финнъ съ женою. Были и мистеръ Грей, возвратившійся изъ Персіи — отъѣздъ котораго надѣлалъ столько хлопотъ по депутатству отъ Сильвербриджа — и мистрисъ Грей, которая въ давно прошедшія времена была почти такъ же необходима леди Гленкорѣ, какъ теперь мистрисъ Финнъ — и Кэнтрипы, и на короткое время Сент-Бёнгэй. Но леди Розина де-Курси не присутствовала на этотъ разъ. Было нѣсколько лицъ, которыхъ мои терпѣливые читатели не видали въ Мачингѣ прежде, и между ними находился Артуръ Флечеръ.

— Такъ это будетъ? сказала въ одно утро герцогиня депутату отъ Сильвербриджа.

Она теперь уже сдѣлалась коротка съ «своимъ депутатомъ», какъ иногда называла его въ шутку, и очень заботилась о его супружескихъ планахъ.

— Да, герцогиня, это будетъ, если не случатся какія-нибудь непредвидѣнныя обстоятельства.

— Какія обстоятельства?

— Женщины и мужчины иногда передумываютъ; но я не считаю этого вѣроятнымъ въ настоящемъ случаѣ.

— А зачѣмъ же вы теперь не женитесь, мистеръ Флечеръ?

— Мы условились отложить свадьбу до будущаго года, такъ чтобы совершенно увѣриться въ нашемъ намѣреніи.

— Я знаю, что вы смѣетесь надо мною, но все-таки очень рада, что это рѣшено. Пожалуста скажите ей отъ меня, что я пріѣду къ ней, какъ только она сдѣлается мистрисъ Флечеръ, хотя, кажется, она не отплатила мнѣ еще мои два визита.

— Вы должны извинить ее, герцогиня.

— Разумѣется. Я знаю. Впрочемъ она очень счастливая женщина. А васъ я считаю героемъ между влюбленными.

Однажды она сказала мистрисъ Финнъ:

— Я начинаю привыкать.

— Разумѣется, вы привыкнете. Мы удивительно скоро привыкаемъ ко всему, что посылаетъ намъ судьба.

— Я хочу только сказать, что могу ложиться спать, вставать, завтракать и обѣдать не жалѣя о трубныхъ звукахъ, какъ было сначала. Я помню, какъ слышала о людяхъ, живущихъ на мельницѣ, которые не могли спать, если мельница останавливалась. Со мною было такъ въ первое время, когда наша мельница остановилась. Я такъ привыкла къ волненію, что не могла жить безъ него.

— Вы можете еще волноваться, если хотите. Вамъ нѣтъ надобности оставаться равнодушной къ политикѣ оттого, что вашъ мужъ уже не первый министръ.

— Нѣтъ, никогда не стану я интересоваться политикой, если онъ не займетъ прежняго мѣста. Если бы кто-нибудь сказалъ мнѣ десять лѣтъ тому назадъ, что я буду интересоваться тѣмъ или другимъ членомъ министерства, я расхохоталась бы ему въ лицо. Для меня казалось невозможнымъ тогда, чтобы я интересовалась такими людьми, какъ сер-Тимоти Бисваксъ и мистеръ Роби. Но я начала тревожиться этимъ, когда Плантадженетъ сталъ переходить отъ одной должности къ другой.

— Это весьма естественно. Неужели вы думаете, что я не тревожусь о Финіасѣ?

— Но когда онъ сдѣлался первымъ министромъ, я предалась этому совсѣмъ. Я никогда не забуду, что я почувствовала, когда онъ пришелъ ко мнѣ и сказалъ, что можетъ быть это будетъ, но сказалъ также, что постарается избавиться отъ этого, если возможно. Я была тогда леди Макбетъ, а онъ такъ совѣстился, такъ тяготился! А я непремѣнно ухватилась бы за это. Тогда старый герцогъ великолѣпно разыгралъ роль трехъ вѣдьмъ. Но убійства вѣдь не было и я не сошла съ ума.

— И нечего вамъ бояться, чтобы Гэтерумскій лѣсъ двинулся на Мачингъ.

— Сохрани Богъ! Я не хочу больше бывать въ Гэтерумѣ. Мнѣ досаднѣе всего то, что онъ никогда не понималъ моихъ чувствъ относительно этого. Какъ я гордилась тѣмъ, что онъ будетъ первымъ министромъ; какъ я заботилась, чтобы онъ былъ великъ и благороденъ въ этой должности; какъ я трудилась для него, а ужь вовсе не для моего удовольствія!

— Я думаю, что онъ это чувствуетъ.

— Нѣтъ; не такъ, какъ я. Наконецъ онъ полюбилъ власть, или лучше сказать, боялся безславія при потерѣ ея. Но онъ не имѣлъ понятія о личномъ величіи человѣка, занимающаго это мѣсто. Онъ не понималъ, что быть первымъ министромъ въ Англіи то же, что быть императоромъ во Франціи, и гораздо больше, чѣмъ президентомъ въ Америкѣ. О! какъ я трудилась для него — какъ онъ бранилъ меня за это своими спокойными колкими словцами! Онъ назвалъ меня пошлой!

— Развѣ это спокойное слово?

— Да, онъ такъ его сказалъ; и нескромная, и невѣжда, и глупая, я все это переносила, хотя иногда умирала отъ досады. Теперь все кончено и мы сдѣлались такими же обыкновенными людьми, какъ всѣ. И Бисваксы, и Роби, и Дроты, и Понтни, и Лопецы сошли со сцены. Помните, какъ онъ выгналъ бѣднаго Понтни?

— Ему было по-дѣломъ.

— Было бы по-дѣломъ выгнать всѣхъ, но только они были приглашены для цѣли. Мнѣ это нравилось въ одномъ отношеніи и грустно думать, что это чувство не вернется болѣе. Даже если его пригласятъ опять, я уже волноваться не стану. Не стану больше приготовлять пищу и помѣщеніе для половины членовъ Парламента и ихъ женъ. Я никогда болѣе не буду думать, что могу помогать управлять Англіей, любезничая съ непріятными людьми. Все кончено и никогда уже не вернется болѣе.

Вскорѣ послѣ этого герцогъ повелъ Монка, который пріѣхалъ на нѣсколько дней, на то самое мѣсто, гдѣ онъ высказывалъ Финіасу Финну свои мысли о консерватизмѣ и либерализмѣ вообще, и спросилъ канцлера казначейства, что онъ думаетъ о настоящемъ положеніи общественныхъ дѣлъ. Онъ поддерживалъ министерство Грешэма, но самъ не вступилъ потому, что теперь еще не могъ примириться съ мыслью о томъ, чтобы занять какую-нибудь должность. Монкъ откровенно сказалъ, что по его мнѣнію настоящее раздѣленіе партіи предпочтительнѣе коалиціи, существовавшей три года.

— Въ такомъ устройствѣ, прибавилъ Монкъ: — всегда должно быть недовѣріе, а такое чувство гибельно для всякаго важнаго дѣла.

— Мнѣ кажется, я не имѣлъ недовѣрія ни къ кому до разъединенія, и когда оно настало, этому былъ причиною не я.

— Я никого не осуждаю, возразилъ Монкъ: — но люди, выросшіе съ совершенно различными понятіями, даже съ различными инстинктами относительно политики, которые отъ материнскаго молока питались законами мысли совершенно противоположными другъ другу, не могутъ работать вмѣстѣ съ довѣріемъ другъ къ другу, хотя бы даже желали одного и того же. Тѣ самыя идеи, которыя одному сладки какъ медъ, для другого горьки какъ желчь.

— Такъ вы думаете, что мы сдѣлали большую ошибку?

— Я этого не скажу, отвѣтилъ Монкъ. — Въ то время явилось затрудненіе, и это затрудненіе было преодолѣно. Министерство дѣйствовало и было уважаемо. Исторія признаетъ въ васъ патріотизмъ, терпѣніе и мужество. Никто не могъ сдѣлать этого лучше чѣмъ вы и никто не сдѣлалъ бы этого даже такъ хорошо.

— Но вѣдь роль-то была не важная? тревожно сказалъ герцогъ, и говоря это, не могъ не употребить вопросительнаго тона, который требуетъ отвѣта.

— Довольно важная для того, чтобы удовлетворить сердце человѣка, который укрѣпилъ себя противъ дурной стороны честолюбія. На что главное долженъ обращать вниманіе первый министръ такой страны? Не на благосостояніе ли страны? Не часто нужны намъ важныя мѣры или новое устройство, которое составляло бы для страны жизненный вопросъ. Въ политикѣ теперь обращаютъ вниманіе на дурныя вещи, не потому что онѣ тяжелы, но полагаютъ, что честь уничтоженія ихъ будетъ велика.

— Но дурныя вещи есть, сказалъ герцогъ. — Взгляните на монетную систему. Взгляните на наши вѣсы и мѣры.

— Ну! да. Я не скажу, чтобы все было доведено до совершеннаго порядка. Но когда мы вступили въ министерство три года тому назадъ, мы конечно не имѣли намѣренія устранить эти затрудненія.

— Дѣйствительно не имѣли, грустно сказалъ герцогъ.

— Но мы сдѣлали все, что намѣревались сдѣлать. Я съ своей стороны сожалѣю только объ одномъ, о чемъ и выбудете сожалѣть, пока не рѣшитесь поправить.

— Что же это?

— О вашемъ удаленіи изъ министерства. Если страна потеряетъ ваши услуги на много лѣтъ, впродолженіи которыхъ вы будете засѣдать въ Парламентѣ, тогда я буду думать, что страна потеряла болѣе, чѣмъ выиграла посредствомъ коалиціи.

Герцогъ сидѣлъ нѣсколько времени молча, смотрѣлъ на видъ, разстилавшійся предъ нимъ, и прежде чѣмъ отвѣтилъ Монку — придумывая отвѣтъ — раза два разсѣянно обращалъ вниманіе своего собесѣдника на мѣстоположеніе, находившееся предъ ними. Но въ это время онъ внутренно претерпѣвалъ мучительное раскаяніе. Онъ осуждалъ себя за слова, сказанныя некстати и о которыхъ послѣ того, какъ произнесъ ихъ, онъ не переставалъ вспоминать со стыдомъ. Онъ говорилъ себѣ теперь, что долженъ принести раскаяніе за эти слова посредствомъ униженія, посредствомъ прямого противорѣчія этимъ словамъ. Онъ долженъ объявить, что Цезарь когда-нибудь будетъ готовъ служить подъ начальствомъ Помпея. Потомъ онъ отвѣтилъ:

— Мистеръ Монкъ, я сказалъ бы неправду, если бы отперся, что мнѣ пріятно слышать отъ васъ это. Я думалъ объ этомъ много послѣдніе два-три мѣсяца. Вы, можетъ быть, видѣли, что я не одаренъ той твердостью, которая даетъ возможность переносить непріятности съ спокойнымъ духомъ. Я наклоненъ къ безпокойству и думаю, что популярный министръ въ свободной странѣ не долженъ имѣть этого недостатка. Я, конечно, никогда не пожелаю болѣе стать опять во главѣ министерства. Я предпочту нѣсколько лѣтъ совсѣмъ въ министерство не вступать. Но я постараюсь выждать то время, когда опять буду въ состояніи приносить какую-нибудь смиренную пользу.

Конецъ.