Первый дебют (Дорошевич)

Первый дебют : Закулисные сценки
автор Влас Михайлович Дорошевич
Источник: Дорошевич В. М. Собрание сочинений. Том V. По Европе. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905. — С. 23.

Палата, так сказать, левша.

Четыре партии левой — союз демократов, радикалы, радикал-социалисты и социалисты соединились вместе и составляют «le bloc republicain[1]».

Он и будет править Францией эти четыре года.

У них большинство голосов.

Следовательно, министерства будут только радикальные.

Реформ следует ожидать широких демократических.

Будет установлен подоходный налог.

Смерть всему клерикальному, ретроградному! Смерть также умеренному и постепенному, медлительному!

Такой показала себя новая палата при первом дебюте.

Избрание Буржуа и поражение Дешанеля, это — программа, это — марка, которую положила на себя палата.

Она открыла карты:

— Вот каковы мы будем!

Показала свою силу и свой радикализм.

Это — спектакль для публики. Мы с вами пройдём за кулисы.


Messieurs, faites vos jeux![2]

Половина второго. Кулуары палаты напоминают кулуар большого и шикарного клуба в дни «больших сражений»: когда какой-нибудь американец закладывает стотысячный банк.

Всё возбуждено.

«Делают игру».

— Сто франков за Буржуа! — предлагает кто-то.

— Держу только двадцать!

— Сто!

— Двадцать!

— Чёрт знает, что такое! Не могу найти человека, который поставил бы сто франков за Дешанеля!

Через полчаса выборы.

Все «демарши» сделаны. Остаётся последний — сплетня.

Сплетня, которая распространена в Париже больше, чем в Царёвококшайске. Сплетня, которая могущественнее в Париже, чем в Карасубазаре.

— Вы видели Дешанеля? Смотрите! Видите? Суетится, бегает! Ко всем подбегает, улыбается, жмёт руки, заискивает! Фи!

— Позор! Позор!

— Это что! Вы знаете, всю эту неделю он делал визиты всем вновь избранным кандидатам!

— А театральные билеты!

— Какие театральные билеты?

— А как же! Он рассылает театральные билеты!

«Дорогой коллега! Сегодня жена не совсем здорова, и мы не можем ехать в театр. Позвольте предложить вам нашу ложу».

— Если выберут Дешанеля, это будет успех его повара!

— Повара?

— А его знаменитые завтраки? Еженедельные завтраки, на которые он приглашает всех, направо и налево!

— Какой же он Поль Дешанель? Это — Paul Dejeunel[3]!

M-lle Humbert!

Тут завязывается спор.

— Позвольте! Позвольте! — вмешивается сторонник Дешанеля. — Поль Дешанель никогда не думал жениться на m-lle Humbert! Это m-me Humbert выдумала, чтобы прибавить себе кредита!

— А я вам говорю, что хотел! Хотел! Хотел!

— Никогда! Никогда! Никогда! А! Вы верите всему что рассказывала madame Humbert?! Тогда вам остаётся верить и в сто миллионов.

— А я вам говорю, что Поль Дешанель…

Спор становится горячим.

— Если выберут Буржуа, это решительно ничего не доказывает! — ораторствует в другом месте сторонник Дешанеля. — Это вопрос личных симпатий. Им нравится Буржуа! Вот и всё!

— Ну, да! — язвит сторонник Буржуа. — Им захотелось президента с бородой!

— Почему нет? Видеть четыре года перед собой одно и то же лицо! Захочется переменить! Вот и всё! Вот и всё! Нет, пусть бы выпустили против него Бриссона! Бриссон строг! Бриссона не любят! Бриссона забаллотировали бы! А Буржуа, — он всем симпатичен. Это только вопрос личных симпатий, как видите! У него много личных друзей в палате!

— У Буржуа много личных друзей даже среди правой, — шипит кто-то, — они будут вотировать за него по дружбе.

— Буржуа, если и выберут, то выберут только по знакомству.

— Позвольте, если выберут Дешанеля, что это значит? — провозглашает кто-то. — Его выберут, потому что он прощает штрафы!

— Как штрафы?

— Штрафы, которые накладываются всякий раз, как президент палаты призывает депутата к порядку со внесением в протокол. Штраф на полумесячное жалованье. Дешанель потом вычёркивает штраф, — Бриссон никогда. Оттого и в прошлый раз выбрали не Бриссона, а Дешанеля. Это просто! Это ясно! Депутаты рассуждают: «ну, её к чёрту, и политику, если это стоит 375 франков!»

— Позвольте! Что такое Дешанель? Арривист! Карьерист!

— Академик!

— Написал каких-то десять книжонок!

— Две! Только две! Я сам видел, — только две!

— Да и тех никто не читает!

— Читают из уважения к его отцу!

Право, даже не подумаешь, что находишься среди депутатов. Совершенные кумушки из Торжка.

Я встречаю одного из ближайших друзей Дешанеля.

— Как дела?

У него удручённый вид.

— Нам не везёт. Только что узнал, что мы теряем два голоса. Икс, оказывается, никогда не приходит на первое заседание палаты!

— Почему?

— Представьте! Боится какого-нибудь происшествия! Говорит: «такой тревожный день». Такая у него примета. Смешно! Законодатель и приметы! А Игрек третьего дня вывихнул себе руку. Верный был голос, но упал с извозчика. И что за охота людям в такую скверную погоду выезжать из дома!

Сторонник Дешанеля с отчаянием пожимает плечами.

Но:

Le jeu est fait![4]

Все сплетни пущены.

Rien ne va plus.[5]

Барабаны грохнули «поход». Все сняли шляпы. Построенные в две шеренги, солдаты берут на караул.

Барабаны гремят в «зале Лаокоона», так что цилиндры дрожат в руках.

Между двумя шеренгами солдат проходит старший по возрасту депутат, Ролин, чтобы председательствовать во время выборов.

80-летний старик розовый и выхоленный, с седыми бакенбардами, с самой чиновничьей физиономией. Совсем председатель суда.

Впереди два пристава.

По бокам у Ролина два офицера с саблями наголо.

За ним опять два пристава.

Барабаны грохочут. Шествие тянется медленно.

Словно беднягу ведут на эшафот.

За ним идут его помощники в этом заседании, — четыре самых молодых депутата.

Словно его четыре сына, которые сейчас останутся сиротами.

Старичок поднимается на президентскую трибуну, звонит и читает по тетрадке свою речь.

Старичка никто не слушает, старичка никто не слышит, но старичку все аплодируют.

Старичок никакой гадости не скажет.

— Палата приступает к выборам…

— Избран Леон Буржуа!

Вся левая разражается громом аплодисментов.

Vive la republique! Vive la republique![6]

На правой поднимается длинная-длинная фигура Мильвуа, редактора националистской газеты «La Patrie[7]».

— Республика ни при чём в таких выборах! — кричит он.

— Сейчас вскочит Бодри д’Ассон! — предвкушают все.

— Это вы, националисты, не имеете ничего общего с республикой! — кричат с левой.

Vive Bourgeois![8]

— Долой клерикалов!

И Бодри д’Ассон вскакивает на скамейку.

Маленький старик с огромной седой бородой, — Бодри д’Ассон одна из самых интересных фигур парламента.

В частной жизни, это — тихий, мирный, добрый старичок, весь ушедший в дела благотворительности.

В палате, это — «зверь». Это l’enfant terrible[9] палаты депутатов.

«Рыцарь короля».

Он вечный представитель Сабль-д’Олонн.

В доброй Сабль-д’Олонн, «верной своему королю», имеют о Франции своё, особое, представление.

Столетие пронеслось над миром, не коснувшись Сабль-д’Олонн, защищённой дремучими сосновыми лесами.

В доброй Сабль-д’Олонн, где носят «старые французские шляпы» с лихо загнутым бортом, предполагают, что Францией «временно правят якобинцы», но верят, что вот-вот придёт король и всех прогонит.

В Сабль-д’Олонн никто не посмеет сунуться поставить свою кандидатуру против Бодри д’Ассона.

Сабль-д’Олонн верно старику Бодри д’Ассону, который верен своему королю.

Бодри д’Ассон, несомненно, самый искренний из депутатов.

В то время, как другие находят возможным смеяться, шутить, Бодри д’Ассон принимает всё не иначе, как серьёзно.

Он болезненный старик. У него падучая.

И старик до такой степени близко принимает к сердцу всё, что происходит в палате, что доводит себя до припадков.

Он никогда ничего не говорит, — на это у старика не хватает спокойствия.

Но он считает своею обязанностью вскочить на скамейку и крикнуть в лицо всей палате:

Vive la roi![10]

И часто падает в корчах, среди невообразимого гама и улюлюканья, крича свой боевой клич:

Vive la roi!

К этому надо добавить, что обыкновенно Бодри д’Ассон кричит это в самые неподходящие минуты.

Но это ничего не значит!

По мнению Бодри д’Ассона, всегда хорошо крикнуть:

— Да здравствует король!

Для него весь мир делится на две неравные половины. «Le roi[11]», Бодри д’Ассон и Сабль-д’Олонн. Всё остальное — жиды и франкмасоны.

Он заслышал боевой клич врагов:

Vive la republique!

Он вскочил на скамейку. Его седая борода развевается. Он машет руками.

Он кричит благим матом, громовым голосом:

— Долой жидов! Долой франкмасонов!

Палата хохочет.

Даже правая не может сдержать улыбки. Левая вопит:

— У-у-у! У-лю-лю!

A bas la calotte[12]

Vive la republique!

Лицо Бодри д’Ассона начинает дёргаться.

Vive la roi!

Соседи и единомышленники стаскивают старика за фалды со скамейки.

Но он скрестил на груди руки и вопит навстречу всем улюлюканьям и крикам в упор:

Vive la roi!


Итак, Поль Дешанель пал.

Скажу словами Козьмы Пруткова:

— И всё, что было в нём приятного, исчезло вместе с ним!

А это был молодой человек, приятный во всех отношениях.

Я не знаю, какой скульптор шил ему фраки. Но фрак Поля Дешанеля, как Акрополь, поражал гармонией своих линий.

Парижане говорят:

— На свете нет более прямой линии, чем пробор Поля Дешанеля!

Говорят, что его причёсывали математики, определяя пробор при помощи геометрических инструментов.

Он был законодателем мод.

И по поводу его свадьбы возник мировой вопрос:

— Можно ли венчаться в сюртуке?

Поль Дешанель венчался в сюртуке. Значит, можно. Значит, должно.

Об этом писали газеты всего цивилизованного мира. Даже Японии! Не было ничего только в китайских!

Его цилиндр блестел, как ничей. Он один знает секрет заставлять цилиндр так ослепительно блестеть.

И как он надевал цилиндр в знак того, что объявляет заседание прерванным!

Парижане говорили, что депутаты нарочно затевают шум в палате, чтоб лишний раз взглянуть:

— Как Поль Дешанель наденет цилиндр!

И «взять фасон».

Когда, стиснутый между двумя офицерами с саблями наголо, он проходил по залу Лаокоона между двумя шеренгами солдат, — в воздухе, потрясённом барабанным грохотом, разливался неизречённый аромат.

Он проходил, а в воздухе всё ещё пахло ландышами, фиалками, резедой и гвоздикой.

Если б тут была корова, она съела бы Поля Дешанеля, приняв его за букет цветов!

Съела бы раньше, чем его съели радикалы!

Ах, эти духи Поля Дешанеля! Говорят, из-за них произошла целая трагедия.

Один молодой офицер, красивый как Аполлон, женатый, — он был влюблён и любим.

Однажды после караула в палате он влетел к своей жене.

Прекрасная блондинка, с волосами, как золотая спелая нива, с глазами, как васильки, кинулась ему навстречу.

И… отшатнулась.

Лицо её исказилось неимоверным страданьем.

Глаза были полны ужаса, словно она увидала перед собой мышь или льва.

Она крикнула только:

— Прочь!

И как была, не надев даже шляпки, кинулась из дома.

Офицер бросился за ней, но она вскочила у подъезда на единственного извозчика и исчезла.

Страшная мысль пронизала голову несчастного:

— Помешалась!

Он побежал искать её по всему городу и, конечно, первым долгом бросился к её родным.

Старик-тесть встретил его, суровый и мрачный, со зловеще сжатыми губами, на пороге своей гостиной:

— Ни шагу дальше, нечестивец.

И побледнел, как покойник.

«Они помешались всей семьёй! Это фамильное!» решил офицер.

В эту минуту вошёл комиссар полиции.

— Представитель закона! — обратился к нему старик-тесть. — Я просил вас за тем, чтобы констатировать супружескую неверность мужа моей дочери!

Офицер зашатался:

— Мою? Неверность?!

— Доказательства налицо! — продолжал тесть. — Мой зять… мне мерзко произносить это слово… этот господин явился к своей жене… к моей несчастной дочери… прямо после свидания, не потрудившись даже переодеть мундира! Какой цинизм! Понюхайте этого господина, г. комиссар! И скажите нам своё мнение.

— Я был на карауле… в палате… — лепетал несчастный.

Но комиссар понюхал его, по-видимому, с удовольствием, — понюхал ещё раз, ещё. Хитро подмигнул и сказал:

— Хе-хе! Это пахнет не палатой! Я должен вам сказать, что дама, о которой идёт речь, душится великолепными духами. Mes compliments![13]

— Достаточное это доказательство измены? — тревожно спросил тесть.

— О, совершенно! — успокоил его комиссар полиции и развернул портфель, чтобы писать протокол.

Тут только несчастный сообразил в чём дело.

— Да поймите вы! — крикнул он. — Я… я шёл рядом с Полем Дешанелем!

Тогда всё объяснилось.

Хорошо пахнул Поль Дешанель!

Это был баловень судьбы.

В сорок лет академик, президент палаты депутатов, будущий…

Он уже произнёс своим избирателям речь «о правах и обязанностях президента республики» так, как их понимает он, Поль Дешанель.

Я бродил в кулуарах среди депутатов, журналистов.

— Бедный Дешанель!

— Кончен!

— Ну, что ж! — храбрился кто-то из сторонников. — Не президент палаты, будущий президент совета одного из министерств!

— При радикальной-то палате?! — улыбались ему в ответ.

— Есть и другие посты в республике! — храбрился другой.

Ему отвечали тоже улыбкой:

— Три с половиной года осталось Лубэ, а потом семь лет будет Вальдек-Руссо. До Елисейского дворца очень далеко!

И мне вспоминалось, как в прошлом году я был на процессе Веры Жело.

— Но судят не её! — говорили в коридорах. — Доказывают, что не виновен Эмиль Дешанель. Только и всего

— Это и есть главное! — находили все нормальным. — Речь идёт об отце Поля Дешанеля! Шутка! Будущий президент…

С тех пор прошёл всего год.

Так тонут…

Так прошёл этот «исторический» день.

Примечания

править
  1. фр. республиканский блок
  2. фр. Господа, делайте ваши ставки!
  3. Игра слов: от фамилии Дешанель и слова déjeuner (фр. завтрак).
  4. фр. Ставки сделаны!
  5. фр. Ставок больше нет.
  6. фр. Да здравствует республика!
  7. фр. Отечество
  8. фр. Да здравствует Буржуа!
  9. фр. ужасный ребенок
  10. фр. Да здравствует король!
  11. фр. Король
  12. фр. «Долой скуфейки», т. е. «долой клерикалов».
  13. фр. Мои комплименты!