Первый болгаринъ, который…
Всѣ мыслящіе люди съ безпокойствомъ слѣдятъ у насъ за развитіемъ одного общественнаго зла, опасныя послѣдствія котораго очевидны для всякаго, но противъ котораго никто еще не открылъ дѣйствительнаго лѣкарства.
Это — паническій ужасъ передъ трудомъ!
Наша жизнь, со времени освобожденія, такъ сложилась, что, вмѣсто его искорененія, создавала лишь все болѣе и болѣе благопріятныя условія для его развитія. Семья, училище, казарма, политическія партіи, все дѣлаетъ изъ нашей молодежи претендентовъ на государственную службу, изощряетъ въ этомъ направленіи умы и аппетиты. Широкое поле физическаго, полезнаго, независимаго труда презирается и является достояніемъ тѣхъ, кто чувствуетъ себя у насъ чужимъ, кто не родился подъ болгарскимъ небомъ… Стремленіе къ «легкой жизни» съ помощью службы насаждается у насъ еще въ дѣтскія души. Чадолюбивый отецъ приходитъ въ ужасъ отъ одной мысли, что его, сынъ можетъ сдѣлаться земледѣльцемъ или ремесленникомъ, или торговцемъ, и прилагаетъ всѣ усилія, приноситъ всевозможныя жертвы для того, чтобы сдѣлать изъ него чиновника. У насъ каждый день кто-нибудь бросаетъ плугъ, закрываетъ мастерскую или лавку. Все молодое и способное рвется къ службѣ. Страна теряетъ здоровыя руки, здоровые умы, здоровыя силы, увеличивая на ихъ счетъ число претендентовъ на казенный пирогъ.
Политико-экономы могутъ считать это явленіе совершенно естественнымъ въ странѣ, зажившей новою политическою жизнью, но для меня оно остается трудною и опасною проблемою…
Вотъ почему я былъ искренно обрадованъ, когда разъ встрѣтился съ молодымъ, развитымъ и энергичнымъ болгариномъ, который…
Но буду разсказывать по порядку.
Возвращаясь однимъ праздничнымъ вечеромъ съ прогулки за городомъ, я зашелъ передохнуть въ табачную лавочку, расположенную на Царьградскомъ бульварѣ, прямо противъ дворцовыхъ воротъ.
Зрѣлище, которое представляетъ отсюда бульваръ, чрезвычайно любопытно для тѣхъ, кто любитъ наблюдать.
Толпы модно одѣтыхъ кавалеровъ и расфранченныхъ дамъ проходятъ мимо табачной лавки по широкому тротуару, направляясь въ загородный садъ, или возвращаясь изъ него. Этотъ кусокъ тротуара является настоящимъ Босфоромъ, черезъ который протекаютъ суетныя волны болгарской столичной жизни. Тутъ встрѣчаются, останавливаются, привѣтствуютъ другъ друга представители высшаго класса софійскаго общества, представители моды и роскоши, выходящіе сюда для того, чтобы себя показать и людей посмотрѣть. Наблюдая этотъ людской потокъ, незнающій человѣкъ могъ бы подумать, что наша Софія — счастливое Эльдорадо, купающееся въ роскоши и богатствѣ, блистающее великолѣпіемъ и красотой. Какое горькое разочарованіе ожидаетъ его за этими декораціями, въ скрываемой отъ постороннихъ глазъ дѣйствительности, представляющей собою мутное море нищеты, разврата, позора и лѣни…
Увлеченный созерцаніемъ этой картины столичной суеты, я не сразу замѣтилъ присутствіе въ табачной лавкѣ какого-то незнакомаго господина, который живо бесѣдовалъ съ хозяиномъ. Это былъ молодой человѣкъ лѣтъ двадцати пяти, бѣлокурый, одѣтый въ скромный, но хорошо сшитый, костюмъ. Въ его лицѣ не было ничего особенно яркаго или выразительнаго; оно было даже, что называется, незначительно.
Мое вниманіе скоро было привлечено къ ихъ разговору, который велся очень оживленно. Молодой человѣкъ говорилъ о предметѣ, который, видимо, чрезвычайно занималъ его. Я вслушался, и вотъ что мнѣ удалось понять изъ его словъ.
Молодой человѣкъ жаловался на преслѣдованія, жертвою которыхъ онъ былъ со стороны какого-то австрійскаго еврея, хозяина единственной въ столицѣ мастерской военныхъ сѣделъ и конской сбруи. Онъ хотѣлъ открыть такую же мастерскую и съ этой цѣлью въ теченіе девяти мѣсяцевъ изучалъ сѣдельное ремесло въ одной изъ образцовыхъ берлинскихъ мастерскихъ этого рода. Но сѣдларь-еврей оказался вліятельнымъ членомъ въ мѣстномъ кожевенномъ цѣхѣ. Опасаясь конкурренціи, онъ пустилъ въ ходъ всяческія интриги и добился того, что подъ какимъ-то предлогомъ только что открытая мастерская молодого сѣдларя была закрыта.
Молодой человѣкъ былъ огорченъ и возмущенъ этою несправедливостью. Онъ имѣлъ выправленное по всей формѣ свидѣтельство мастера и былъ увѣренъ, что не посрамилъ бы ни себя, ни своихъ учителей. Къ сожалѣнію, онъ не имѣлъ возможности доказать это на дѣлѣ, ибо не зналъ, къ кому обратиться за помощью и защитой.
Эта простая исторія столько-же заинтересовала меня, сколько и поразила. Какъ? Молодой, развитой и, очевидно, не лишенный образованія болгаринъ рѣшается потратить столько труда и усилій, чтобы сдѣлаться простымъ ремесленникомъ, вмѣсто того, чтобы добиваться служебной карьеры, т. е. того, что считается у насъ самымъ естественнымъ, приличнымъ и завиднымъ поприщемъ? И не только не отказывается отъ своей завѣтной цѣли, когда наталкивается на первыхъ же шагахъ на такую неудачу, но тѣмъ съ большею энергіей и настойчивостью стремится къ ней?.. Что за странный молодой человѣкъ! Изъ какого тѣста онъ вылѣпленъ? Съ какой другой планеты упалъ онъ?
Въ своемъ изумленіи я не хотѣлъ допустить, чтобы онъ выбралъ карьеру ремесленника, не испробовавъ предварительно — конечно, съ отрицательнымъ результатомъ — всѣхъ способовъ сдѣлаться чиновникомъ. Желая провѣрить основательность своей догадки, я обратился къ нему съ прямымъ вопросомъ.
— Но почему-же вы не попытались раньше найти себѣ какую-нибудь подходящую службу? — спросилъ я его съ скрытою ироніею.
Молодой человѣкъ поднялъ на меня свои живые глаза.
— Я былъ чиновникомъ, милостивый государь, благодарствую…
Онъ произнесъ эти слова съ какою-то усмѣшкою, значеніе которой осталось для меня неяснымъ.
— А, такъ вы, значитъ, служили? — переспросилъ я, внутренно поздравляя себя съ такимъ тонкимъ пониманіемъ національной болгарской психологіи.
— Четыре года.
— Гдѣ?
— Въ военномъ министерствѣ. Служилъ въ хозяйственномъ департаментѣ.
— Что-же, васъ уволили?
— Нѣтъ, я самъ ушелъ.
— Странно!
— Почему странно? Я предпочелъ ремесло…
— Еще страннѣе!
— Я убѣдился, что съ чиновничествомъ далеко не уйдешь: на 250 франковъ въ мѣсяцъ особенно не разгуляешься! Служи я въ министерствѣ хоть десять лѣтъ, большаго все равно не получилъ бы… не говоря уже о томъ, что постоянно жилъ бы подъ страхомъ потерять мѣсто. Вѣдь вы знаете, какъ не вѣрна у насъ служебная карьера! Не правда-ли?
Молодой человѣкъ положительно выросталъ въ моихъ глазахъ. Слушая его невѣроятныя рѣчи, я начиналъ видѣть въ его глазахъ отраженіе какой-то благородной энергіи. Даже лицо его показалось мнѣ теперь пріятнымъ и красивымъ.
— А почему вы выбрали именно сѣдельное ремесло?
— Я же вамъ сказалъ, что служилъ въ хозяйственномъ департаментѣ военнаго министерства. Тамъ я и понялъ, какъ выгодно должно быть это ремесло у насъ въ Софіи, благодаря заказамъ и покупкамъ нашихъ кавалерійскихъ офицеровъ. Вѣдь у насъ только, одна мастерская во всемъ городѣ, а работы здѣсь хватитъ на три, если не больше… Вотъ я и рѣшилъ поѣдать на скопленныя деньги въ Берлинъ учиться… Пусть другіе служатъ, если хотятъ… Многіе офицеры изъ знакомыхъ обѣщали быть моими кліентами… Только бы работать, только бы работать!
Я не вѣрилъ своимъ ушамъ.
А молодой человѣкъ снова обратился къ хозяину и продолжалъ горячо говорить ему:
— Но я не сдамся, нѣтъ… Экая бѣда, что не къ кому мнѣ обратиться, кто бы заступился за меня въ ремесленномъ управленіи. Сѣдельное ремесло не какая-нибудь монополія. Имѣю и я право зарабатывать себѣ кусокъ хлѣба: я — болгарскій подданный!..
Уваженіе мое къ этому молодому болгарину все росло. Я видѣлъ въ немъ присутствіе столь рѣдкой у насъ душевной энергіи. Въ его лицѣ я въ первый разъ встрѣчалъ человѣка, который вступалъ въ жизнь съ довѣріемъ къ своимъ собственнымъ силамъ, съ стремленіемъ при помощи физическаго труда добиться независимаго существованія. Я съ истиннымъ удовольствіемъ наблюдалъ за энергичною жестикуляціею и всматривался въ живое и симпатичное теперь лицо перваго болгарскаго юноши, который не хотѣлъ оставаться чиновникомъ, который самъ перемѣнилъ службу на работу, который былъ настолько свободенъ отъ предразсудковъ и ложнаго стыда, господствующихъ среди нашей молодежи. Онъ завоевалъ мои симпатіи. Я рѣшилъ въ душѣ принять участіе въ его дѣлѣ и поговорить съ людьми, отъ которыхъ зависѣла его участь. Эта мысль мнѣ улыбалась. Въ самомъ дѣлѣ, какъ не помочь такому человѣку, какъ не поспособствовать успѣху этого благороднаго опыта, наткнувшагося на завистливое недоброжелательство какого-то иностранца?..
Въ это время молодой человѣкъ показывалъ хозяину лавки свое берлинское свидѣтельство и прочитывалъ ему изъ него нѣкоторыя нѣмецкія фразы.
— Вы хорошо знаете нѣмецкій языкъ? — спросилъ его я.
— Порядочно… столько, сколько мнѣ нужно въ моемъ дѣлѣ, — отвѣчалъ онъ.
— Вы откуда родомъ?
— Я здѣшній, родился въ Софіи.
— Живы-ли вдши родители?
— Умерли.
— И вы совсѣмъ одинъ?
— Да… — и послѣ короткой паузы онъ прибавилъ, немного покраснѣвъ:
— Недѣлю тому назадъ я обручился.
— И какъ разъ въ такое время случилась съ вами эта непріятность?.. Надѣюсь, впрочемъ, что это, дѣло уладится. Я буду искренно радъ…
— Благодарю васъ.
— А гдѣ вы научились нѣмецкому языку?
— Здѣсь.
— Практически?
— И, практически, и въ школѣ.
— Въ гимназіи, значитъ?
— Нѣтъ, въ еврейскомъ училищѣ.
Я изумился. Я никакъ не ожидалъ этого.
Онъ, съ своей стороны, удивился моему изумленію.
— Да вѣдь я еврей, — сказалъ онъ.