ПЕРВЫЯ ВПЕЧАТЛЕНІЯ ВЪ ПЕКИНѢ.
правитьНа этотъ разъ сажусь за письменный столь послѣ того, какъ побывать въ городѣ мѣстахъ въ четырехъ, пересѣкъ его въ разныхъ направленіяхъ, поѣздилъ но нему въ городской повозкѣ и походилъ пѣшкомъ.
Пекинъ состоитъ изъ нѣсколькихъ городовъ, какъ бы вложенныхъ одинъ въ другой; одна стѣна облегаетъ городъ снаружи и даетъ ему общее очертаніе, — очертаніе прямоугольника, внутри его лежитъ другой прямоугольникъ, также обнесенный стѣной; середина этого втораго города опять обнесена стѣной и образуетъ третій городъ, точь-въ-точь какъ кунгурскіе сундучки, которые дѣлаются малъ-мала меньше и вкладываются одинъ въ другой. Въ самомъ среднемъ городѣ живетъ императорское семейство; этотъ городъ окруженъ рвомъ, наполненнымъ водой, въ него никого не пускаютъ изъ простыхъ путешественниковъ, и изъ-за высокихъ стѣнъ его не видно даже крышъ зданій. За исключеніемъ этого запретнаго мѣста, я былъ уже теперь во всѣхъ остальныхъ частяхъ китайской столицы. Конечно, и теперь еще осталось много мѣстъ, въ которыхъ я не бывалъ — Пекинъ городъ большой, но все-таки, полагаю, я видѣлъ его уже достаточно, чтобы сдѣлать сводъ впечатлѣній и выдать его за общую картину, въ которой послѣдующее знакомство сдѣлаетъ измѣненія только развѣ въ деталяхъ. Если путешественникъ разъ или два побываетъ въ городѣ, его спрашиваютъ: понравился ли ему Пекинъ? Этотъ вопросъ смущаетъ его; по крайней мѣрѣ, я не зналъ, какъ сразу на него отвѣтить. Теперь я отвѣтилъ бы такъ: доволенъ тѣмъ, что мнѣ довелось видѣть этотъ городъ, но чтобы мнѣ все въ немъ понравилось, не скажу, потому что кому же могутъ понравиться помойныя ямы, на каждомъ шагу нестерпимая вонь и пыль мелкая, какъ мука, залѣпляющая глаза. Я видѣть Пекинъ все-таки интересно, какъ интересно видѣть оригинальнаго человѣка и разговаривать съ нимъ, хотя онъ и въ вонючихъ лохмотьяхъ. Сорныя кучи и помойныя ямы среди главныхъ улицъ дѣлаютъ то, что человѣкъ привыкшій къ чистоплотности европейскихъ городовъ, побывавъ въ лучшихъ улицахъ Пекина и увидѣвъ богатѣйшія кумирни, все-таки чувствуетъ, что его любопытство не удовлетворено. Какъ будто онъ все еще чего то не досмотрѣлъ, все еще не видѣлъ самой богатой, самой блестящей части города. Я между тѣмъ, что еще надо? Гдѣ можно найдти болѣе блеска, чѣмъ на китайской торговой улицѣ съ ея магазинами, лицевые фасады которыхъ отъ земли до верхняго парапета покрыты сплошной позолотой? Все это состоитъ изъ изящныхъ рѣшотокъ, на которыя китайцы великіе мастера; ни простѣнковъ между окнами, ни карнизовъ, ни крышъ — все изчезло подъ мелкой сквозной рѣзьбой. Даже вывѣски состоятъ изъ прорѣзи, въ которой іероглифы составляютъ самыя толстыя части. Надъ всѣмъ этимъ тоже рѣзной парапетъ, изъ котораго обыкновенно несутся къ небу двѣ стройныя колонки. Легко, воздушно, граціозно! золото блеститъ на солнцѣ! Точно ѣдете по улицѣ, уставленной разными иконостасами. Картина была бы очень красивая, если бы ея не портили китайскіе обычаи, во-первыхъ, ничего не чинить, что разрушается, во-вторыхъ, не сортировать лавокъ и магазиновъ, по чистоплотности и изяществу. У китайцевъ нѣтъ этого, чтобы лавочника, который уже по свойству своего товара обреченъ на неизбѣжную не опрятность и вонь, гнать съ хорошихъ улицъ куда нибудь подальше — не суйся, дескать, съ неумытымъ рыломъ въ калашный рядъ. Въ Пекинѣ, на самыхъ лучшихъ улицахъ, рядомъ съ роскошнымъ магазиномъ, въ которомъ продастся дорогая фалань[1], рядомъ съ его золоченымъ «иконостасомъ», но, мѣшается канатная лавка или продажа кирпичей. Щепные дворы перемежаются съ роскошными магазинами и своими грудами жердей, стоймя приставленными къ заборамъ, придаютъ улицѣ издали какой то видъ въ родѣ готическаго. Часто передъ прекраснымъ фасадомъ выстроенъ балаганъ, для аукціона стараго платья или для народнаго театра, и покрыть пологомъ, который по всей справедливости можетъ быть названъ конгломератомъ изъ заплатъ. У самаго входа въ магазинъ съ дорогими шелковыми матеріями вырытъ бассейнъ для помоевъ и мусора, по которому можно судить о состояніи желудковъ жителей улицы. Въ одномъ мѣстѣ продавецъ лѣса завалилъ половину улицы своими бревнами; въ другомъ каменотесное заведеніе въ той же мѣрѣ распространилось съ своими каменными глыбами. Тутъ кадки нагромождены въ видѣ башни, тамъ навалены колеса; всякій торговецъ располагается, какъ хочетъ, и лѣзетъ со своимъ громоздкимъ и неуклюжимъ товаромъ наружу. На улицѣ же находятся колодцы, водопои и писсуары; послѣдніе учреждаются сами собой, обычаемъ, и всегда съ посѣтителями, не обращающими на проходящую публику никакого вниманія. Ветхаго и разваливающагося на пекинскихъ улицахъ гораздо больше, чѣмъ новаго. Китайцы какъ будто не имѣютъ понятія о ремонтѣ; богатый человѣкъ построилъ богатую, красивую лавку, позолотилъ ее и думаетъ, что онъ уже исполнилъ все, что отъ него требуется по отношенію къ городской красотѣ; построенное начинаетъ разваливаться и никто его не поправитъ. Посохъ садъ — деревья стоятъ не срубленныя. Развалилась стѣна, разсыпалась оконная рама, слиняла краска съ рѣшотки, сбѣжала позолота съ черепицы — всему предоставляется идти къ концу, который все это ожидаетъ. Отъ этого Пекинъ кажется городомъ находящимся въ упадкѣ, какъ будто всѣ погромы, которые вытерпѣла столица когда либо, сохранили свои слѣды, какъ будто правительство запретило со временъ Чингисъ-хана исправлять поврежденія, которыя Пекинъ испыталъ отъ иноземныхъ нашествій.
Улицы въ Пекинѣ хотя и людны, но не особенно переполнены народомъ, на большихъ улицахъ экипажи движутся свободно. Въ упряжи встрѣчаются чаще всего мулы, даже лошади; иногда увидишь завьюченнаго ослика, а также верблюдовъ. Медленно движутся двухколесныя телеги, запряженныя четверкой и иногда семеркой лошадей; городскія извозчичьи повозки ѣдутъ поскорѣе; по вообще быстрой ѣзды по улицамъ города нѣтъ; всадники на мулахъ и осликахъ ѣдутъ обыкновенно мелкой рысью. Пѣшеходы идутъ негусто; толкотня встрѣчается только въ тѣсныхъ улицахъ. Публика ведетъ себя сдержанно; ни дракъ, ни руготни не слышно. Звуковъ много, но все это мирные звуки: выкликанье названія товара, крикъ погонщиковъ на своихъ муловъ, или звонъ колокольчика и стукъ маленькаго барабана, производимые разносчиками. Дѣловые люди идутъ, не торопясь, какъ будто раздумывая; быстрыми шагами идутъ только носильщики. Для живописца китайская улица и вообще китайская жизнь представляютъ богатѣйшій матеріалъ. Выходи въ любомъ мѣстѣ на улицу, тутъ тебѣ и картина — садись и пиши. Типическія фигуры на каждомъ шагу! Какъ просится на картину старичекъ-извозчикъ съ морщинистымъ, какъ у обезьяны, лицомъ, заботливо накладывающій табакъ въ свою крошечную трубку, или эта фигура въ большихъ очкахъ, точно колеса, медленію плетущаяся но тротуару съ заложенными назадъ руками и съ генеральской важностью обращающая свою голову на вытянутой впередъ шеѣ то направо, то налѣво; это, можетъ быть, ученый, составитель какой нибудь компиляціи, или литераторъ, беллетристъ, дѣлающій наблюденія надъ уличной толпой или, можетъ быть, купецъ; какъ знать это человѣку, не посвященному въ китайскую жизнь?
Вотъ балаганъ, подолъ полога приподнятъ, здѣсь происходитъ какое-то представленіе или народный ораторъ говоритъ рѣчь, и вы видите множество выгнутыхъ спинъ людей, сидящихъ на скамьяхъ; по каждой спинѣ виситъ черная коса. Почему то вамъ вспомнились тѣ картинки, которыя обыкновенно прилагаются къ баснѣ «Совѣтъ мышей!» Я что за живописное рубище самый пологъ! Лохмотья висятъ по нему, какъ ворсъ. Живописныхъ развалинъ въ Пекинѣ не оберешься. Иногда развалившаяся фанза осѣнена двумя, тремя деревьями; въ ней никто не живетъ, по густая тѣнь деревьевъ привлекаетъ играющихъ дѣтей въ яркихъ костюмахъ, или странствующій цирюльникъ случайно поставитъ тутъ свой табуретъ, окрашенный въ красный, какъ сургучъ, цвѣтъ, и сгруппируетъ около себя небольшую толпу, частью ради зѣванья. Или старенькая, престаренькая фанза — оконный переплетъ походитъ на гребенку, лишившуюся половины своихъ зубьевъ; однако передъ окномъ виситъ красная вывѣска съ изящно выведенными іероглифами; значитъ, кто-то поселился въ этихъ развалинахъ, можетъ быть, самъ каллиграфъ, нанимающійся писать вывѣски и афиши; красное пятно издалека бросается въ глаза, какъ «яркая заплата на рубищѣ пѣвца».
Множество жизней прожито въ улицахъ Пекина, какъ это видно на его руинахъ. Однѣ изъ нихъ прошли во дворцахъ, въ роскоши, въ тѣни садовъ; другія среди улицы, на горячемъ солнцѣ. Тутъ огромный пустырь со рвами, ямами, грудами кирпичей и черепицъ, съ остатками стѣнъ; это былъ княжескій дворецъ съ затѣями въ китайскомъ вкусѣ, но отъ прежней роскоши ничего не осталось; кирпичи растащены на постройку сосѣднихъ лачугъ, деревья срублены, самые корни выкорчеваны и ушли на дрова бѣднякамъ. А вотъ въ другомъ родѣ слѣдъ прожитой жизни: среди пыльной улицы стоитъ ларь, надъ нимъ деревянный зонтикъ; нѣкогда тутъ стоялъ продавецъ, раскладывая на соблазнъ деревенскихъ парней свой пестренькій товаръ на два съ полтиной цѣнностью во всей совокупности и выкрикивая нечеловѣческимъ, какимъ то инструментальнымъ голосомъ; обанкротился бѣдняга, и стоитъ ларь пустой, а надъ нимъ торчитъ въ воздухѣ полинявшій и осыпавшійся зонтикъ, точно засохшій у пыльной дороги цвѣтокъ.
Общественныхъ зданій въ Пекинѣ незамѣтно; министерства и другія правительственныя учрежденія помѣщаются Въ одноэтажныхъ зданіяхъ. Дома мандариновъ ничѣмъ не отличаются отъ домовъ частныхъ лицъ. Обыкновенный видъ такого жилища — длинный заборъ и небольшіе ворота. Самыя высокія зданія въ Пекинѣ — башни городской стѣны, эти башни вовсе не узкія зданія, со многими окнами, точно дворцы. Дальнія улицы въ Пекинѣ очень однообразны, за то гораздо чище, чѣмъ бойкія улицы. Пестрота красокъ только на торговыхъ улицахъ. Администрація, паука скрываются гдѣ-то въ глубинѣ и живутъ тихо, не бросаясь въ глаза. Только торговое сословіе шумитъ, кричитъ и волнуется на улицахъ и ослѣпляетъ глаза пестрыми вывѣсками. Самыя обыкновенныя вывѣски — надпись; пишутся онѣ и горизонтально, и вертикально, по свойственнѣе для китайскаго письма вертикальная строка, а потому вывѣски часто имѣютъ видъ отвѣсно стоящихъ таблицъ, или видъ хоругвей, висящихъ въ воздухѣ. Чтобы нижній конецъ висящей таблицы не мѣшалъ пѣшеходамъ, его подтягиваютъ къ стѣнѣ или къ столбу. Изображенія на вывѣскахъ встрѣчаются рѣдко; чаще всего увидишь сапогъ въ видѣ золотаго барельефа. Кромѣ подписей, для рекламы служатъ особые знаки; если вы увидите впереди входа или впереди навѣса четыре большія кисти изъ соломы или изъ бумажныхъ лентъ, точно штабъ-офицерскіе эполеты, знайте, что тутъ гостинница, и подъ навѣсомъ вы непремѣнно увидите столики и за ними угощающихся посѣтителей. Если вмѣсто кистей висятъ какіе то мѣшки, туго перевязанные, какъ колбаса — это мѣняльная лавка или банкирская контора, что по здѣшнему все равно. Шнурки съ пучками рыжихъ перьевъ указываютъ на торговлю дешевыми шелковыми товарами и т. д. Подобныхъ шестовъ съ кистями, флагами и тому подобными знаками множество, и они пестрятъ торговыя улицы. Очень недурное впечатлѣніе оставляетъ видъ «кошельковаго базара», хэ-бао-сянъ-цзы. Близь ворогъ Ципъмынь, ведущихъ въ торговый или южный городъ, подлѣ круглой стѣны тянется въ два ряда базаръ изъ мелкихъ лавочекъ; узкій корридоръ между ними прикрытъ сверху пологами, мощеный каменный полъ чисто выметенъ; лавочки имѣютъ красивый, прибранный видъ; въ каждой лавочкѣ, стоитъ лакированный столъ такой блестящій, какъ будто сейчасъ только изъ мастерской. Прохлада и чистота этого «пекинскаго пассажа», гдѣ продается разная мелочь, вѣера, кошельки и т. п., составляла бы полный контрастъ съ сосѣдней площадью, если бы въ одномъ мѣстѣ не была устроена кухмистерская, которая выходитъ въ корридоръ своими задами; витрины съ bijouteries вдругъ прерываются кадями съ помоями и остатками отъ закусокъ.
ПЕРВЫЯ ВПЕЧАТЛѢНІЯ ВЪ ПЕКИНѢ.
правитьИзъ пекинскихъ кумиренъ я былъ только въ двухъ, содержимыхъ монголами. Одна извѣстна подъ названіемъ Дзаи дынъ-Цзу, но имени статуи, которая стоитъ въ ней. Дзандынъ помонгольски значитъ сандальное дерево; статуя сдѣлана изъ бѣлаго сандала, который особенно цѣнится буддистами. Именемъ Цзу называется статуя, которая была сдѣлана художникомъ съ Будды при его жизни; Цзу есть самое вѣрное изображеніе Будды. Всѣхъ цзу только три: одинъ находится въ Тибетѣ, въ монастырѣ Ла-братъ, который монголы называютъ Эрдени-Дзо; другой — въ Монголіи, въ монастырѣ Эрдени-Дзо на Орхонѣ; третій — въ Пекинѣ. Проводникомъ моимъ взялся быть II. И. Гомбоевъ, который былъ уже разъ въ этомъ монастырѣ, когда въ Пекинъ пріѣзжалъ г. Позднѣевъ. Тогда внутрь храма ему не удалось проникнуть по той пустой причинѣ, что храмъ запирается пятью замками, ключи отъ которыхъ хранятся у трехъ ключарей! Слѣдовательно, храмъ можетъ быть отворенъ только въ томъ счастливомъ случаѣ, если всѣ три ключаря будутъ дома. Г. Позднѣеву не посчастливилось застать всѣхъ ихъ троихъ въ кельяхъ; одинъ куда то ушелъ въ городъ, и путешественнику пришлось ограничиться внѣшнимъ обзоромъ. Мы были счастливѣе. Кумирня находится въ запустѣніи. Отъ наружныхъ воротъ остались только вереи; крыша ихъ упала и только неуклюжіе остатки ея держатся еще на вершинѣ столбовъ въ видѣ двухъ вороньихъ гнѣздъ. Въ переднемъ дворѣ устроенъ бассейнъ съ водой, черезъ который перекинуты каменные мостики; въ слѣдующемъ дворѣ передъ входомъ въ кумирню указываютъ на бронзовую жаровню для сжиганія благовоній, какъ на произведеніе прекрасной работы. Ветхія двери въ храмъ отворились передъ нами, и мы вошли въ большую валу, уставленную по бокамъ статуями. Противъ середины задней стѣны помѣщается Дзандыпъ-Цзу, деревянная сидячая фигура, покрытая позолотой. Передъ ней на столѣ огромный серебряный шандалъ около сажени въ поперечникѣ. На жертвенникѣ впереди шандала по обыкновенію 18 тахиловъ; нѣкоторые изъ нихъ замѣчательны по своей фалани. Налѣво отъ Цзу стоитъ изображеніе бога Отучи, а въ ногахъ его небольшое изображеніе божества, которое посанскритски называется Бидзея, покитайки Та-бей-фо и помонгольски Усупей-хапъ; направо отъ Цзу-Абида-бурханъ и подъ нимъ подъ стеклянымъ колпакомъ фарфоровое изображеніе богини Кванъ-имъ; это китайское имя богини лама, провожавшій насъ, перевелъ помонгольски Цаганъ-дарихэ; тутъ изображены три женщины; богиня изображена сидящей; обѣ руки сложены на правомъ колѣнѣ; одна рука ладонью вверхъ, какъ будто для принятія подарка. Фигура богини имѣетъ до 2-хъ четвертей высоты. Передъ ней двѣ также фарфоровыя фигуры женщинъ въ положеніи просительницъ. Эти фарфоровыя фигуры очень цѣнятся знатоками фарфоровой старины. Они прежде стояли въ кумирнѣ императорскаго дворца и были вынесены сюда во время нападенія на Пекинъ французовъ и англичанъ.. Кромѣ того, въ той же залѣ подлѣ задней стѣны поставлено восемь деревянныхъ позолоченныхъ статуй въ настоящій ростъ, изображающихъ восемь буддистовъ, а подлѣ лѣвой и правой стѣны 18 глиняныхъ позолоченныхъ статуй, представляющихъ 18 лохановъ. На задней сторонѣ кіота, въ которомъ помѣщается Дзандынъ-Цзу, опять сидячее изображеніе Кванъ-имъ или Цаганъ-Дарихэ; она вырѣзана изъ дерева въ ростъ человѣка и позолочена. Руки протянуты впередъ, пальцы опущены внизъ, передъ ней небольшія фигуры въ просительномъ положеніи, и богиня какъ будто благословляетъ ихъ своими руками. Края кивота здѣсь обдѣланы въ видѣ дикой скалы, такъ что Кванъ-имъ сидитъ какъ будто въ пещерѣ. Если фарфоровая Кванъ-имъ дѣйствительно временно квартируетъ въ этой кумирнѣ, то деревянная очевидно изсѣчена при самомъ основаніи кумирни, изъ чего ясно, что между божествами Цзу, т. е. Буддой, и Кванъ-имъ, или Цаганъ-дарихэ, существуетъ въ глазахъ буддистовъ какая то связь.
Синологи и оріенталисты, а съ ихъ словъ и вообще путешественники по Китаю сближаютъ Кванъ-имъ съ индѣйскимъ божествомъ Авалакитесвара. Божество это мужескаго пола; въ Китаѣ же оно превратилось въ женское. Въ старину и въ Китаѣ божество Кванъ-имъ было мужескаго пола, да и теперь, кажется, у людей книжныхъ оно остается такимъ; народъ же предпочитаетъ подъ именемъ Кванъ-имъ разумѣть женщину; монахи уступили народному вѣрованію и изображаютъ ее женщиной, въ женскомъ одѣяніи и въ женской китайской прическѣ. Изображенія ея дѣлаются изъ фарфора и кукольнаго или образнаго камня. Культъ ея распространенъ особенно на югѣ Китая; жители южныхъ провинцій отличаются большей любовью къ искусствамъ и литературѣ, чѣмъ сѣверяне; оттуда идутъ на сѣверъ напѣвы, живопись, какъ изъ Италіи въ сѣверную Европу; тамъ и культъ женщины, какъ на югѣ Европы культъ Мадонны; у сѣверныхъ же буддистовъ болѣе чтится Манджушри. Впрочемъ кумирни въ честь Кванъ-имъ, такъ называемыя Нянъ-нянъ-мяо, встрѣчаются и на сѣверѣ, я видѣлъ такую кумирню въ Тянь-цзинѣ. Въ подобныхъ кумирняхъ китаянки молятся о дарованіи имъ дѣтей. Англійскіе миссіонеры называютъ богиню въ своихъ книгахъ Goddess of Mercy. Нѣкоторые миссіонеры давно уже сближали ее съ нашей Божіей Матерью и объясняли сходство въ изображеніи и культѣ тѣмъ, что буддисты будто бы усвоили себѣ вѣрованія изъ христіанства, появившагося въ Китаѣ при Таиской династіи и впослѣдствіи погибшаго безъ слѣда. Богатѣйшія кумирни въ честь Кванъ-имъ находятся около Кантона и Пинію. На югѣ Китая Кванъ-имъ почитается также покровительницей моряковъ. Ея изображенія можно всегда найдти на морскихъ судахъ и на рѣчныхъ лодкахъ. Ей молятся моряки во время бурь. Впрочемъ, морская богиня называется и иначе, именно Ма-цзу. Кванъ-имъ изображается иногда съ ребенкомъ на груди, или идущей по берегу, заросшему бамбукомъ; передъ ней на листѣ водянаго растенія, плавающемъ на водной поверхности, стоитъ ребенокъ и протягиваетъ къ ней руки. На нѣкоторыхъ фарфоровыхъ фигурахъ бамбукъ является просто узоромъ на плащѣ богини.
Другая кумирня, въ которой я былъ, тоже монгольская. Она замѣчательна по величинѣ главной своей статуи, представляющей Майдере.
- ↑ Мѣдныя вещи, покрытый фарфоровой мозаикой, вазы, комнатныя украшенія и туалетныя бездѣлки.