ПЕРВОЕ ПРЕДСТАВЛЕНІЕ «СВАДЬБЫ КРЕЧИНСКАГО».
править- ) Извѣстный въ свое время артистъ Александринскаго театра, Ѳ. А. Бурдинъ, подарилъ этотъ отрывокъ изъ своихъ воспоминаній издателю «Петербургской Газеты», С. Н. Худекову, сдѣлавъ на рукописи слѣдующую приписку: — «Прошу дорогого Сергѣя Николаевича сохранить эти воспоминанія въ своемъ Портфелѣ до моей смерти. Ѳ. Бурдинъ. 23-го апрѣля 1883 г.». Благодаря любезности С. Н. Худекова, этотъ интересный отрывокъ изъ воспоминаній Бурдина появляется на страницахъ «Историческаго Вѣстника».
Зимой 1855 года, А. М. Максимовъ получилъ отъ г. Сухово-Кобылина пьесу «Свадьба Кречинскаго», съ предложеніемъ, взять ее въ свой бенефисъ и играть въ ней главную роль. Прочитавъ пьесу, Максимовъ объявилъ, что не только не возьметъ ее въ свой бенефисъ, но ни имой подъ какимъ видомъ не станетъ играть главной роли, говоря:
Грязная пьеса, выведены какіе-то каторжники, на которыхъ нельзя смотрѣть безъ отвращенія и я вовсе не желаю быть ошиканнымъ.
Онъ далъ прочесть пьесу Мартынову, который совершенно съ нимъ согласился и тоже отказался взять ее въ свой бенефисъ и играть въ ней.
Максимовъ, съ которымъ я находился въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ, передалъ рукопись мнѣ, сообщивъ откровенно свое мнѣніе о ней и отзывъ Мартынова. Прочитавъ пьесу, я чрезвычайно удивился сужденію Максимова и Мартынова. По моему, пьеса была написана мастерски, съ прекрасными ролями и чрезвычайно удачными сценическими положеніями. Я предсказалъ ей большой успѣхъ.
— Ну да вѣдь вы, нынѣшняя молодежь, поклонники реализма, вы въ восторгѣ отъ всякой грязи; по вашему это натура, а вотъ я тебѣ ручаюсь, что вамъ такъ шикнутъ, что вы не будете знать, какъ уйти со сцены, — сказалъ Максимовъ.
Въ это время, въ Москвѣ, праздновали 60-ти-лѣтній юбилей М. С. Щепкина, на который я поѣхалъ депутатомъ отъ петербургскихъ артистовъ.
Юбилей Щепкина какъ-разъ совпалъ съ первымъ представленіемъ «Свадьбы Кречинскаго» въ Москвѣ, даннымъ въ бенефисъ Шумскаго. Такимъ образомъ, мнѣ удалось въ первый разъ увидѣть на сценѣ пьесу, возбудившую столько ожесточенныхъ споровъ. Пьеса произвела фуроръ какъ содержаніемъ, такъ и прекраснымъ исполненіемъ. Шумскій, Садовскій и Щепкинъ имѣли громадный успѣхъ. Первый вопросъ, который мнѣ сдѣлалъ по возвращеніи Максимовъ, былъ:
— Ну что «Свадьба Кречинскаго»?
— А то, что вы съ Мартыновымъ опростоволосились совсѣмъ! Правъ-то я, пьеса имѣла громадный успѣхъ.
— Это ничего не доказываетъ, — возразилъ Максимовъ, — въ Москвѣ можетъ нравиться всякая галиматья, мало ли было примѣровъ — тамъ имѣетъ успѣхъ, а здѣсь проваливается.
— Эта пьеса будетъ имѣть большой успѣхъ вездѣ!
— Можетъ быть, а я все-таки ее въ бенефисъ не возьму и какой бы съ меня штрафъ не взяли, играть въ ней не буду!
А. М. Гедеоновъ, бывшій въ то время директоромъ, узнавъ о большомъ успѣхѣ пьесы въ Москвѣ, пожелалъ поставить ее немедленно въ Петербургѣ. Такъ какъ это было въ концѣ сезона то казенный спектакль поставить не было времени, то онъ и предложилъ Мартынову взять ее въ бенефисъ; но тотъ рѣшительно отказался. Взбѣшенный Гедеоновъ сказалъ, что ни Мартынову, ни Максимову, онъ не дастъ роли въ этой пьесѣ.
— Я только этого и хотѣлъ, — радовался Максимовъ.
Кончился сезонъ. Наступилъ великій постъ. А. М. Гедеоновъ очень желалъ поставить пьесу весной. Мой бенефисъ, по обыкновенію, былъ назначенъ осенью. Собираясь тогда въ первый разъ ѣхать за границу, я просилъ директора перемѣнить время моего бенефиса на весну, дозволить дать «Свадьбу Кречинскаго» и играть въ ней роль Расплюева. Директоръ согласился. За отказомъ Максимова, Кречинскаго могъ играть только Самойловъ, съ которымъ мы были въ самыхъ дурныхъ отношеніяхъ. Въ высшей степени самолюбивый, дерзкій, эгоистъ, не признающій ничего, кромѣ своихъ интересовъ, онъ былъ самымъ дурнымъ товарищемъ; для него имѣли цѣну только богатые и знатные; въ труппѣ не было ни одного человѣка, который бы ему симпатизировалъ, со всѣми у него были столкновенія и за кулисами его называли не иначе, какъ Васька. Въ особенности я не дозволялъ ему становиться себѣ на ногу и на одну его дерзость отвѣчалъ десятью — онъ меня не могъ видѣть равнодушно.
Тѣмъ не менѣе, я долженъ былъ пригласить его играть Кречинскаго. Узнавъ объ огромномъ успѣхѣ пьесы въ Москвѣ, видя блестящую роль, вполнѣ по его средствамъ, Самойловъ былъ поставленъ между двумя чувствами: ненавистью ко мнѣ и желаніемъ сыграть блестящую роль. Сначала онъ заявилъ, что остается мало времени для приготовленія роли.
— Напротивъ, — говорю я, — времени болѣе двухъ мѣсяцевъ.
— Да, конечно; если такъ, то я успѣю, но я съ вами не могу играть, я васъ по пьесѣ долженъ трепать, какъ мокрую курицу, а гдѣ же мнѣ съ вами справиться, вы здоровѣе и крѣпче меня.
— Таковъ по пьесѣ я долженъ и быть, потому-что Расплюевъ самъ говоритъ, что народись онъ худенькій, хиленькій, ему бы не жить послѣ всѣхъ трепокъ.
— Развѣ Расплюевъ говоритъ это?
— Прочтите внимательнѣе пьесу и вы увидите.
Не находя возраженій, Самойловъ согласился играть.
Казалось, всѣ затрудненія были устранены, — напротивъ, онѣ только начинались.
Передъ Пасхой, Сухово-Кобылинъ, узнавъ, что его пьеса ставится послѣ Святой недѣли, пріѣхалъ въ Петербургъ. Посѣтивъ меня, онъ заявилъ, что желаетъ для перваго представленія отдать роль Расплюева Мартынову, съ тѣмъ, однако, чтобъ пьеса шла все-таки въ мой бенефисъ. Я рѣшительно отказалъ ему.
— Въ моемъ бенефисѣ мнѣ, какъ молодому артисту, нужна хорошая роль, стало быть, если вы не желаете, чтобы я ее игралъ, то я не могу взять вашей пьесы, тѣмъ болѣе, вы сами знаете, что Мартыновъ не хочетъ играть этой роли.
— Я упрошу его, — сказалъ Сухово-Кобылинъ.
— Это дѣло ваше.
Сухово-Кобылинъ поѣхалъ къ Мартынову, а я къ директору.
— Что тебѣ? — спрашиваетъ Гедеоновъ.
— Ваше превосходительство, я не могу въ бенефисъ взять «Кречинскаго».
— Отчего?
— Авторъ желаетъ, чтобы мою роль игралъ Мартыновъ.
— Мартыновъ самъ не хочетъ играть этой роли, — сказалъ директоръ, — а авторъ, когда уже пьеса его сыграна, по закону не имѣетъ права распоряжаться ею, пьеса уже сдѣлалась собственностью дирекціи.
— Совершенно справедливо, ваше превосходительство, но я не желаю стать съ авторомъ въ непріязненныя отношенія, тѣмъ болѣе, что признаю его нравственныя права надъ пьесой.
— Что же ты хочешь дать?
— «Бѣдность не порокъ» Островскаго, и играть Любима Торцева.
— Ну вотъ, тогда вы подеретесь съ Самойловымъ.
— Въ такомъ случаѣ, я, ваше превосходительство, отказываюсь теперь отъ бенефиса.
— Вздоръ, вздоръ, бери «Кречинскаго» и играй Расплюева,
— А авторъ?
— Я твой начальникъ, а не авторъ, — ты обязанъ исполнять мои приказанія.
На этомъ остановилось дѣло.
Поѣздка Сухово-Кобылина въ Мартынову кончилась неудачей. Мартыновъ играть рѣшительно отказался. Онъ сказалъ Сухово-Кобылину, что роль Расплюева не находитъ по своимъ средствамъ и откровенно выразилъ, что не симпатизируетъ героямъ его пьесы, что онъ и прежде не желалъ играть эту роль, а теперь находитъ даже неприличнымъ отнимать ее у молодого артиста. Но Сухово-Кобылинъ, подбиваемый Самойловымъ, этимъ не удовлетворился. Онъ поѣхалъ къ директору, который съ сожалѣніемъ ему сказалъ, что не можетъ исполнить его желаніе по двумъ причинамъ: первая, что роль отдана мнѣ, а вторая, что не можетъ заставить насильно играть Мартынова.
— Какой же вы директоръ, если не можете заставить вашихъ подчиненныхъ исполнять ихъ обязанности! — вспылилъ Сухово-Кобылинъ.
Это было искрой, брошенной въ порохъ. Гедеоновъ вышелъ изъ себя и отвѣчалъ очень рѣзко, Сухово-Кобылинъ тоже, и сцена взаимныхъ дерзостей дошла до того, что Гедеоновъ, окончательно Взбѣшенный, закричалъ:
— Да что вы, милостивый государь, считаете меня за такого старика, который вамъ не можетъ дать удовлетворенія на чемъ вы хотите?
Сухово-Кобылинъ, увидавъ, что зашелъ слишкомъ далеко, посмѣшилъ попросить извиненія.
Убѣдившись, что черезъ директора ничего не добьешься, Сухово-Кобылинъ прибѣгнулъ къ послѣднему средству: онъ пріѣхалъ ко мнѣ съ угрозой сдѣлать скандалъ въ мой бенефисъ, если я не Скажусь отъ роли.
— Милостивый государь, — сказалъ я ему, — я исполнилъ ваше желаніе, отъ роли отказывался, Мартыновъ ее играть не хочетъ и не будетъ, теперь я играю по приказанію начальства, угрозъ вашихъ не боюсь нисколько, роль Расплюева не сыграю такъ плохо, чтобъ возбудить неудовольствіе публики, а изъ вашего обѣщанія, сдѣлать мнѣ скандалъ, только извлеку пользу, — назначу за мѣста цѣну вдвое дороже, зная, что публика съ жадностью бросится на такой интересный спектакль.
Видя, что и со мной ничего сдѣлать нельзя, Сухово-Кобылинъ угомонился и сталъ ѣздить на репетиціи.
До моего бенефиса оставалось всего пять дней; въ Большомъ театрѣ давался какой-то балетъ и я, желая посмотрѣть его, пришелъ за кулисы; въ антрактѣ явился на сцену одинъ изъ моихъ друзей-товарищей и шепнулъ:
— Ѳедя! дѣло не ладно, Самойловъ у тебя играть не будетъ, онъ скажется больнымъ наканунѣ бенефиса; онъ объ этомъ заявилъ Мартынову, отъ котораго я это и знаю.
Понятно, какъ убійственно мнѣ было узнать такую новость въ то время, когда, казалось, все уже было слажено. Да и какія мѣры могъ я принять въ такое короткое время, когда бенефисъ на носу. Расчитывая на дружеское расположеніе ко мнѣ Максимова, я рѣшился просить его выручить меня. Тотчасъ же, изъ театра, я поѣхалъ къ нему; онъ уже ложился спать.
— Что это значитъ, Ѳедоръ? Что ты такъ поздно? Да на тебѣ лица нѣтъ! — изумился Максимовъ, увидя меня.
— Выручай, Алексѣй Михайловичъ, я безъ ножа зарѣзанъ.
— Что съ тобой?
— Ты знаешь, чего мнѣ стоитъ бенефисъ и что я вытерпѣлъ, а теперь, когда все улажено, когда осталось нѣсколько дней, Самойловъ сказалъ, что наканунѣ бенефиса захвораетъ^ и не будетъ играть.
— Скверно и подло.
— Выручи, другъ, сыграй Кречинскаго, разрушь эту гнусную интригу.
Максимовъ задумался.
— Слушай, Ѳедоръ, — сказалъ онъ, — ты знаешь, какъ мнѣ противна эта роль, знаешь, что я рѣшилъ ни за какія блага въ мірѣ не играть ее, но чтобы спасти товарища и не допустить такой подлости, я у тебя играть буду! Завтра на репетиціи прямо спроси у Самойлова станетъ ли онъ играть, а въ противномъ случаѣ, скажи ему, что я сыграю! Поѣзжай съ Богомъ и спи спокойно.
Я горячо обнялъ Максимова и съ спокойнымъ духомъ уѣхалъ домой. На другой день, когда всѣ собрались на репетицію, я подошелъ къ Самойлову и сказалъ ему:
— Василій Васильевичъ, я слышалъ, что вы нездоровы и говорите, что едва ли можете участвовать въ моемъ бенефисѣ, такъ пожалуйста, прошу васъ, прямо заявить теперь, будете вы играть или нѣтъ? Если здоровье ваше такъ плохо, такъ за васъ берется играть Алексѣй Михайловичъ.
Самойловъ, никакъ не ожидая этого, совершенно растерялся. Онъ какъ-то сконфуженно посмотрѣлъ на меня и проговорилъ:
— Я дѣйствительно не совсѣмъ здоровъ, но-до бенефиса еще нѣсколько дней, я вѣроятно поправлюсь… и во всякомъ случаѣ, играть буду.
— Благодарю васъ, — сказалъ я ему.
Впослѣдствіи, Самойловъ со злостью выговаривалъ Мартынову, зачѣмъ тотъ разболталъ о его предполагавшейся болѣзни.
— Ты мнѣ не говорилъ, что это секретъ, — отвѣчалъ Мартынонъ.
Наконецъ, наступилъ день моего бенефиса. Театръ былъ совершенно полонъ. Пьеса нѣмѣла громадный успѣхъ, Самойловъ былъ превосходенъ въ роли Кречинскаго, меня принимали прекрасно въ роли Расплюева.
Вскорѣ послѣ этого, я уѣхалъ на полгода за границу. Въ мое отсутствіе Сухово-Кобылинъ упросилъ Мартынова сыграть Расплюева, но великому артисту эта роль не удалась и, сыгравъ ее сколько разъ, онъ отъ нея окончательно отказался.