БЛАГОЧЕСТИВАГО ВЕЛИКОГО ГОСУДАРЯ ЦАРЯ И ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ИОАННА ВАСИЛЬЕВИЧА ВСЕА РУСИИ ПОСЛАНИЕ ВО ВСЕ ЕГО ВЕЛИКИЯ РОСИИ ГОСУДАРСТВО НА КРЕСТОПРЕСТУПНИКОВЪ, КНЯЗЯ АНДРЕЯ МИХАЙЛОВИЧА КУРБСКОГО С ТОВАРЫЩИ, О ИХЪ ИЗМѢНЕ
Богъ нашъ Троица, иже прежде вѣкъ сый и нынѣ есть, Отецъ и Сынъ и Святый Духъ, ниже начала имѣетъ, ниже конца, о немже живемъ и движемся, имже царие величаются и силнии пишут правду, иже дана бысть единороднаго слова Божия Исусъ Христомъ, Богомъ нашимъ, побѣдоносная хоруговь — крестъ честный, и николи же побѣдима есть, первому во благочестии царю Констянтину и всѣмъ православнымъ царемъ и содержителемъ православия. Понеже смотрения Божия слова всюду исполняшеся, и божественнымъ слугамъ Божия слова всю вселенную, яко же орли летаниемъ, обтекше, даже искра благочестия доиде и до Росийскаго царствия. Сего убо православия истиннаго Росийскаго царствия самодержавство Божиимъ изволениемъ поченъ от великого князя Владимира, просвѣтившаго Рускую землю святымъ крещениемъ, и великого князя Владимира Мономаха, иже от грекъ высокодостойнѣйшую честь приимшу, и храбраго великого государя Александра Невского, иже над безбожными нѣмцы велию побѣду показавшаго, и хваламъ достойнаго великого государя Димитрия, иже за Дономъ над безбожными агаряны велию победу показавшаго, даже и до мстителя неправдамъ, дѣда нашего, великого государя Иоанна, и закоснѣннымъ прародителствия землямъ обрѣтателя, блаженыя памяти отца нашего великого государя Василия, даже доиде и до насъ, смиренныхъ, скипетромдержания Росийского царствия. Мы же хвалимъ Бога за премногую его милость, произшедшую на насъ, еже не попусти доселе десницъ нашихъ единоплеменною кровию обагритися, понеже не восхотѣхомъ ни под кимъ же царства, но Божиимъ изволениемъ и прародителей своих и родителей благословениемъ, яко же родихомся в царствии, тако и воспитахомся и возрастохомъ и воцарихомся Божиимъ велѣниемъ, и прародителей своих и родителей благословениемъ свое взяхомъ, а чюжаго не восхотѣхомъ. Сего православнаго истиннаго християнского самодержавства, многими владычествы владѣющаго, повелѣния, нашъ же християнский смиренный отвѣтъ бывшему прежде православнаго истинного християнства и нашего самодержания боярину и совѣтнику и воеводе, нынѣ же крестопреступнику честнаго и животворящаго креста Господня, и губителю хрестиянскому, и ко врагомъ християнскимъ слагателю, отступшему божественнаго иконнаго поклонения и поправшему вся священная повелѣния, и святые храмы разорившему, осквернившему и поправшему священныя сосуды и образы, яко же Исавръ, Гноетезный, Арменинъ, и симъ всимъ соединителю, — князю Андрею Михайловичю Курбскому, восхотѣвшему своимъ измѣннымъ обычаемъ быти ярославскому владыце, вѣдомо да есть.
Почто, о княже, аще мнишися благочестие имѣти, единородную свою душу отверглъ еси? Что же даси на ней измѣну в день Страшнаго суда? Аще и весь миръ приобрящеши, послѣди смерть всяко восхититъ тя; чесо ради на тѣле душу предалъ еси, аще убоялся еси смерти, по своихъ бесоизвыкшихъ друзей и назирателей ложному ихъ слову? И всюду, яко же бѣси на весь миръ, тако же и ваши изволившия быти друзи и служебники, насъ же отвергшеся, преступивше крестное целование, бесовъ подражающе, на насъ многоразличными виды всюду сѣти поляцающе и бѣсовскимъ обычаемъ насъ всячески назирающе, блюдуще глаголания и хождения, мняще насъ аки безплотныхъ быти, и от сего многая сшивающе на насъ поношения и укоризны, и во весь миръ позорующихъ и к вамъ приносяще. Вы же имъ воздарие многое за сие злодѣйство даровали есте нашею же землею и казною, называючи ихъ ложно слугами; и ото сихъ бесовскихъ слуховъ наполнилися есте на мя ярости, яко же ехидна смертоносна, возъярився на мя и душу свою погубивъ, и на церковное разорение стали есте. He мни праведно быти: возъярився на человѣка и Богу приразитися; ино бо человѣческо есть, аще перфиру носитъ, ино же Божествено есть. Или мниши, окаянне, како уберечися того? Никако же! Аще ти с ними воеватися, тогда ти и церкви разоряти, и иконы попирати и крестияны погубляти; аще и руками гдѣ не дерзнеши, но мыслию яда своего смертоноснаго много сия злобы сотвориши.
Помысли же, како браннымъ пришествиемъ мяхкая младенческая удеса конскими ногами стираема и разтерзаема! Егда убо зимѣ належащи, сия наипаче злоба совершается. И сие убо твое злобесное измѣнное собацкое умышление како не уподобится Иродовому злому неистовству, еже во младенцехъ убийство показа? Сие ли убо мниши быти благочестие, еже сицевая творити злая? Аще ли же насъ глаголеши воюющихъ на кристьянъ, еже на германы и литаоны — ино нѣсть сие, нѣсть. Аще бы и кристияне были в тѣхъ странахъ, и мы воюемъ по прародителей своихъ обычаю, яко же и прежде сего многажды случилося; нынѣ же вѣмы, в тѣхъ странахъ нѣсть християнъ, развѣ малѣйшихъ служителей церковныхъ и сокровенныхъ рабъ Господнихъ. К сему убо и литовская брань учинилася вашею измѣною и недоброхотствомъ и нерадѣниемъ безсовѣтнымъ.
Ты же тѣла ради душу погубилъ еси, и славы ради мимотекущия нетлѣнную славу презрѣлъ еси, и на человѣка возъярився, на Бога возсталъ еси. Разумѣй же, бѣдникъ, от каковыя высоты и в какову пропасть душею и тѣломъ сшелъ еси! Збысться на тебѣ реченное: «Иже имѣя мнится, взято будетъ от него». Се твое благочестие, еже самолюбия ради погубилъ ся еси, а не Бога ради? Могутъ же разумѣти и тамо сущии и разумъ имуще твой злобный ядъ, яко славы ради сея маловременныя жизни скоротекущаго вѣку и богатства ради сие сотворилъ еси, а не от смерти бѣгая. Аще праведенъ и благочестивъ еси, по твоему глаголу, почто убоялся еси неповинныя смерти, еже нѣсть смерть, но приобрѣтение? Последи же всяко умрети же. Аще ли же убоялся еси ложнаго на тя отречения смертнаго, по твоихъ друзѣй, сотонинскихъ слугъ, злодѣйственному солганию, се убо явно есть ваше измѣнное умышление от начала и до нынѣ. Почто же апостола Павла презрѣлъ еси, якоже рече: «Всяка душа владыкамъ превладѣющимъ да повинуется; никоя же бо владычества, яже не от Бога, учиненна суть: тѣмъ же противляяйся власти Божию повелѣнию противится». Смотри же сего и разумѣй, яко противляяйся власти Богу противится; аще убо кто Богу противится, — сей отступник именуется, еже убо горчайшее согрѣшение. Сие же убо реченно бысть о всякой власти, еже убо кровми и бранми приемлюще власти. Разумѣй же реченное, яко не восхищениемъ прияхомъ царство; тѣмъ же наипаче противляяйся власти Богу противится. Тако же и апостолъ Павелъ рече, ты же и сия словеса презрѣлъ еси: «Раби, послушайте господий своихъ, не перед очима точию работающе, яко человѣкомъ угодницы, но яко Богу, и не токмо благимъ, но и строптивымъ, не токмо за гнѣвъ, но и за совесть». Се бо есть воля Господня, еже благое творяще пострадати. И аще праведенъ еси и благочестивъ, про что не изволилъ еси от мене, строптиваго владыки, страдати и вѣнецъ жизни наслѣдити?
Но ради привременныя славы, и самолюбия, и сладости мира сего все свое благочестие душевное со крестиянскою вѣрою и з закономъ попралъ еси, уподобился еси сѣмени, падающему на камени и возрастшему; возсиявшу же солнцу со зноемъ, абие словесе ради ложнаго соблазнился еси, и отпалъ еси и плода не сотворилъ еси; и по ложныхъ словесѣхъ убо, подобно на пути падающему сѣмени, сотворилъ еси, еже убо всѣявше слово к Богу вѣру истинну и к намъ прямую службу — сие убо врагъ все из сердца твоего изхитилъ есть и сотворилъ в своей воли ходити. Тѣмъ же и вся Божественная Писания исповѣдуютъ, яко не повелѣваютъ чадомъ отцемъ противитися, а рабомъ господиямъ кромѣ вѣры. Аще убо сие от отца твоего, диявола, восприимъ, много ложными словесы своеми сплетаеши, яко вѣры ради избѣжалъ еси — и сего ради живъ Господь Богъ мой, и жива душа моя, — яко не токмо ты, но и всѣ твои согласники, бѣсовские служители, не могутъ в насъ сего обрести. Паче же уповаемъ, Божия слова воплощениемъ и пречистыя его матери, заступницы христианския милостию и всѣхъ святыхъ молитвами, не токмо тебѣ сему отвѣтъ дати, но и противу поправшихъ святыя иконы, и всю християнскую божественную тайну отвергшимъ, и Бога отступльшимъ (к нимъ же ты любителнѣ совокупился еси), словесъ сихъ нечестие изобличити и благочестие явити и воспроповѣдати, яко же благодать возсия.
Како же не устрамишися раба своего Васки Шибанова? Еже убо онъ свое благочестие соблюде, пред царемъ и пред всѣмъ народомъ, при смертныхъ вратѣхъ стоя, и крестнаго ради целования тебе не отвержеся и похваляяся всячески, умрети за тебе тщашеся. Ты же убо сего благочестию не поревновалъ еси: единаго ради малаго слова гнѣвна не токмо свою едину душу, но и своихъ прародителей души погубилъ еси, понеже Божиимъ изволениемъ дѣду нашему, великому государю, Богъ ихъ поручилъ в работу, и они, давъ свои души, и до своей смерти служили, и вамъ, своимъ дѣтямъ, приказали служити дѣда нашего дѣтямъ и внучатомъ. И ты то все забылъ еси, собацкимъ измѣннымъ обычаемъ преступивъ крестное целование, ко врагомъ християнскимъ соединился еси; и к тому, своея злобы не разсмотря, сицевыми скудоумными глаголы, яко на небо камениемъ меща, нелѣпая глаголеши, и раба своего благочестия не стыдишися, и подобная тому сотворити своему владыце отвергся еси.
Писание же твое приято бысть и уразумлено внятелно. Понеже бо еси положилъ ядъ аспиденъ под устнами своими, наполнено убо меда и сота по твоему разуму, горчайши же пелыни обрѣтающеся; пророку глаголющему: «Умякнуша словеса ихъ паче елея, и та суть стрѣлы». Тако ли убо навыклъ еси, кристиянинъ будучи, кристиянскому государю подобно служити? И тако ли убо честь подобна воздаяти от Бога данному владыце, якоже ты бѣсовскимъ обычеемъ ядъ отрыгаеши? Начало убо твоего писания, еже убо разумевая написалъ еси, навацкое помышляя, еже убо не о покаянии, но выше человѣческаго естества мниши человѣкомъ быти, якоже и Наватъ. А еже убо насъ «во православие и во пресвѣтлыхъ явившася» написалъ еси, и сие убо тако и есть: яко же тогда, тако и нынѣ вѣруемъ, вѣрою истинною, Богу живу и истинну. А еже убо «супротивнымъ, разумѣваяй совесть прокаженну имуще», се убо навацкое помышляеши, и не разсуждаеши еуаггельского слова. (…)
Ино се ли «совесть прокаженна», яко свое царство в своей руцѣ держати, а работнымъ своимъ владѣти не давати? И се ли «сопротивенъ разумъ», еже не хотѣти быти работными своими владѣнну? Се ли «православия пресвѣтлое», еже рабы обладаему и повелеваему быти?
Сие убо о внѣшнихъ; о душевныхъ же и о церковныхъ аще и есть мало нѣкое согрешение, но и сие от вашего же соблазна и измѣны, паче же убо и человѣкъ есми: нѣсть бо человѣка без греха, токмо Богъ единъ; а не яко же ты, еже мнишися быти выше человѣка, со аггелы равенъ. A о безбожныхъ языцехъ, что и глаголати! Понеже тѣ всѣ царствии своими не владѣютъ: какъ имъ повелятъ работные ихъ, тако и владѣютъ. А Российское самодержавство изначала сами владѣютъ своими государствы, а не боляре и велможи! И того в своей злобе не моглъ еси разсудити, нарицая благочестие, еже подо властию нарицамаго попа и вашего злочестия повелѣния самодержавству быти. A се по твоему разуму «нечестие», еже от Бога данные намъ власти самѣмъ владѣти и не восхотѣхомъ подо властию быти попа и вашего злодѣяния? Се ли разумѣваемая «супротивъ», яко вашему злобесному умышлению тогда Божиею милостию и пречистые Богородицы заступлениемъ и всѣхъ святыхъ молитвами и родителей своихъ благословениемъ погубити себя не далъ есми? А какова злая от васъ тогда пострадахъ, сие убо пространнѣйши напреди словомъ известитъ.
Аще ли же о семъ помышляеши, яко церковное предстояние не тако и играмъ бытие, се убо вашего же ради лукаваго умышления бысть, понеже мя исторгосте от духовнаго покойнаго жития и бремя фарисейскимъ обычаемъ бѣдне носима на мя наложисте, сами же ни единымъ перстомъ не прикоснустеся; и сего ради церковное предстояние не твердо, ово убо ради царскихъ правлений, еже вами разрушенно, ово же вашихъ злолукавыхъ умышлений бѣгая. Играмъ же — сходя немощи человѣчестей, понеже многъ народъ в слѣдъ своего пагубнаго умышления отторгосте, и того ради — яко же мати дѣтей пущаетъ глумления ради младенства, и егда же совершени будутъ, тогда сия отвергнутъ или убо от родителей разумомъ на уншее возведутся, или яко же Израилю Богъ попусти, аще и жертвы приносити, токмо Богови, а не бесомъ, — того ради и азъ сие сотворихъ, сходя к немощи ихъ, точию дабы насъ, своихъ государей, познали, а не васъ, изменников. И чимъ у васъ извыкли прохлажатися?
И се ли «супротивно явися», еже вамъ погубити себя не далъ есми? A ты о чемъ сопротивно разумѣ души своей и крестное целование ни во что же вмѣнилъ еси, ложнаго ради страха смертнаго? Самъ убо сего не твориши, намъ же сие совѣтуеши! И сие убо навацкое и фарисейское мудрствуеши: наватское убо, еже выше естества человѣческаго велиши человѣкомъ быти, фарисейское же, еже самъ не творя, инымъ повелеваеши творити. Паче же сия поносы и укоризны, яко же исперва начали есте, тако и нынѣ не престаете, всяческимъ образомъ дивияго зверя разпыхаяся, измѣну свою совершаете: се ли ваша прямая и доброхотная служба, еже поношати и укаряти? Бесному подобляшеся колеблетеся и Божий судъ восхищающе и прежде Божия суда своимъ злолукавымъ самохотнымъ изложениемъ, яко же с своими началники, с попомъ и Алексѣемъ, изложили есте, собацки осуждающе. И сего ради Богу противни являющеся, како и святыхъ всѣхъ преподобныхъ, иже в постѣ и в подвизѣ просиявшихъ, милование, еже ко грѣшнымъ, отвергосте; много бо в нихъ обрящеши падшихъ и возставшихъ (восстание не бѣдно!) и страждущимъ руку помощи подавше, и от рва согрешения миловательнѣ возведшихъ, по апостолу, «яко братию, я не яко враговъ имуще», — еже ты отверглъ еси! И якова они бо от бесовъ пострадаша, таковая азъ же от васъ пострадахъ.
Что же, собака, и пишеши и болѣзнуешъ, совершивъ таковую злобу? Чему убо совѣтъ твой подобенъ, паче кала смердяй? Или мниши праведно быти, еже от единомысленниковъ твоихъ злобесныхъ учинено, еже иноческое одѣяние свергше и на крестьянъ воевати? Или се есть вамъ на отвѣщание, яко неволное пострижение? Ино нѣсть се, нѣсть. Како убо Лѣствичникъ рече: «Видѣхъ неволею ко иночеству пришедшихъ, паче волныхъ исправившихся». Чесо убо сему слову не подражасте, аще благочестиви есте? Много же и не в Тимохину версту обрящеши, тако же постриженыхъ, и не поправшихъ иноческаго образа, глаголю бо и до царей. Аще ли кои дерзнуша тако сотворити, ничимъ же себе ползоваша, но паче в горшая душевная и тѣлесныя погибели приидоша, яко же князь великий Рюрикъ Ростиславичъ Смоленский постриженъ от зятя своего Романа Галического. Смотри же благочестия княгини его: восхотѣвшу ему взяти ея из неволнаго пострижения, она же не восхотѣ мимотекущаго царствия, но паче желая нетлѣннаго, пострижеся и в схиму; онъ же убо, розстригшися, много крови християнския пролия и святыя церкви и монастыри пограби, и игуменовъ и поповъ и чернцовъ помучи, и до конца княжения удержати не возможе, но имя его без вести бысть. (…)
Како же сего не моглъ еси разсудити, яко подобаетъ властелемъ не звѣрски яритися, ниже безсловесно смирятися? Якоже рече апостолъ: «Овехъ убо милуйте разсуждающе, овехъ же страхомъ спасайте, от огня восхищающе». Видиши ли, яко апостолъ страхомъ повелѣваетъ спасати? Тако же и во благочестивыхъ царѣхъ и временехъ много обрящеши злѣйшее мучение. Како убо, по твоему безумному разуму, единако быти царю, а не по настоящему времени? To убо разбойницы и татие мукамъ неповинни суть? Паче же и злѣйша сихъ лукавая умышления! To убо вся царствия нестроении и межоусобными бранми разтлятся. И тако ли убо пастырю подобаетъ еже не разсмотряти о неустроении о подовластныхъ своихъ? (…)
Сие ли убо «супротивно разуму», еже по настоящему времени жити? Воспомяни же и в царѣхъ великого Константина: како царствия ради сына своего, рожденнаго от себе, убилъ есть. И князь Феодоръ Ростиславичь, прародитель вашъ, в Смоленсцѣ на Пасху колики крови пролиялъ есть. И во святыхъ причитаются. (…) Всегда бо царемъ подобаетъ обозрителнымъ быти: овогда кротчайшимъ, овогда же ярымъ; ко благимъ убо милость и кротость, ко злому же ярость и мучение, аще ли сего не имѣя, нѣсть царь. Царь бо нѣсть боязнь дѣломъ благимъ, но злымъ. Хощеши ли не боятися власти, то благое твори; аще ли зло твориши, бойся, не бо туне мечь носитъ — в месть убо злодѣемъ, в похвалу же добродѣемъ. Аще благъ еси и правъ, почто, имѣя в сигклите пламени паляща, не погасилъ еси, по паче разжеглъ еси? Гдѣ было ти совѣтомъ разума своего злодѣйственный совѣтъ исторгнути, ты же убо болми плевела наполнилъ еси. И збысться на тебѣ пророческое слово: «Се всѣ вы огнь зжете, и ходите по совѣту в пламени огня вашего, егоже сами себѣ разжгосте». Како ли убо ты не со Июдою предателемъ равно причтешися! Яко же убо онъ на общаго владыку всѣхъ богатства ради возбесися и на убиение предастъ со ученики убо водворяшеся, со июдеи же веселяшеся, такоже убо и ты, с нами же убо пребывая, и хлѣбъ нашъ ядяше, и намъ служити соглаголаше, на насъ же вся злая в сердцы собираше. Тако ли убо исправилъ еси крестное целование, еже хотѣти добра во всемъ безо всякия хитрости? И что убо твоего злаго умышления злѣе? Якоже рече премудръ: «Нѣсть главы, паче главы змиевы», паче же нѣсть злѣе злобы твоей. (…)
Или мниши сие свѣтлость благочестива, еже обладатися царству от попа невѣжи и от злодѣйственныхъ изменныхъ человѣкъ и царю повелеваему быти? И сие ли «супротивно разуму и совесть прокаженна», еже невѣжу взустити и злодѣйственныхъ человѣкъ возразити, и от Бога данному царю воцаритися? Нигдѣ же бо обрящеши, еже не разоритися царству, еже от поповъ владому. Ты же почто ревнуеши — иже во грецехъ царствие погубиша и туркомъ повинующимся? Сию убо погибель и намъ совѣтуеши? И сия убо погибель на твою главу паче да будет! (…)
Или убо сие свѣтъ, яко попу и прегордымъ лукавымъ рабомъ владѣти, царю же токмо председаниемъ и царскою честию почтенну быти, властию же ничимъ же лучши быти раба? A се ли тма, яко царю содержати царство и владѣти, рабомъ же рабская содержати повеленная? Како же и самодержецъ наречется, аще не самъ строит? (…)
Речеши ли убо, яко едино слово обращая пишу? Понеже бо есть вина и главизна всѣмъ дѣломъ вашего злобеснаго умышления, понеже с попомъ положисте совѣтъ, дабы азъ словомъ былъ государь, а вы б с попомъ дѣломъ. Сего ради вся сия случишася, понеже и донынѣ не престаете, умышляюще совѣты злыя. Воспомяни же, егда Богъ извождаше Израиля из работы, егда убо священника постави владѣти людми, или многихъ рядниковъ? Но единого Моисея, яко царя, постави владателя над ними; священствовати же ему не повелѣнно, Аарону, брату его, повелѣ священствовати, людскаго же строения ничего не творити; егда же Ааронъ сотвори людскии строи, тогда от Господа люди отведе. Смотри же сего, яко не подобаетъ священникомъ царская творити. (…)
Смотри же убо се и разумѣй, како управление составляется в разныхъ началехъ и властехъ, понеже убо тамо быша царие послушны епархомъ и синклитомъ, и в какову погибель приидоша. Сия ли убо и намъ совѣтуеши, еже к таковѣй погибели приити? И сие ли убо благочестие, еже не строити царства, и злодѣйственныхъ человѣкъ не взустити, и к разорению иноплеменныхъ подати? Или речеши ми, яко святителская поучения тамо приимаху? Ей благо и прикладно! Но ино убо еже свою душу спасати, ино же многими душами и телесы пещися; ино убо есть постническое пребывание, ино же во общемъ житии сожитие, ино же святителская власть, ино царско правление. Постническое пребывание подобно агньцу, непротивну никому же, или яко птице, иже ни сѣявшу, ни жнущу, ни в житницу собирающу; во общемъ убо житии, аще и мира отрекшимся, но обаче строения и попечения имѣютъ, тако же и наказание, аще ли сего невнимателни будутъ, то общее житие разорится; святителская же власть требуетъ зѣлнаго запрещения языкомъ по благословнѣй же винѣ и ярости, славы и чести и украшения, и председания, еже инокомъ неприлично; царскому же правлению — страха, и запрещения, и обуздания, и конечнѣйшаго запрещения по безумию злѣйшихъ человѣкъ лукавыхъ. Се убо разумѣй разньство постничеству, и общежителству, и святителству, и царству. И аще убо царю се прилично, иже биющему в ланиту обратити другую? Се убо совершеннѣйшая заповѣдь. Како же управити, аще самъ без чести будетъ? Святителемъ же сие прилично. По сему разумѣй разньства святителству с царствомъ. Обрящеши же много и во отрекшихся мира наказания, аще и не смертию, но зѣло тяжкая наказания. Колми же паче въ царствие подобаетъ наказанию злодѣйственнымъ человѣкомъ быти!
Тако же убо и ваше хотѣние, еже вамъ на градѣхъ и на властехъ совладѣти, идѣже быти, не подобаетъ. И что от сего случишася в Руси, егда быша в коемждо граде градоначалницы и местоблюстители и какова разорения быша, от сего самъ своима беззаконныма очима видалъ еси, от сего можеши разумѣти, что сие есть. (…)
Како же убо измѣнниковъ сихъ доброхотными наречеши? Якоже убо во Израили случися с Авимелехомъ оженимыя Гедеоновы, сирѣчь наложницы, лжею согласившеся, и лесть сокрывше, во единъ же день избиша семдесятъ сыновъ Гедеоновыхъ, еже убо от законныхъ женъ ему, и воцариша Авемелеха, тако же убо и вы, собацкимъ своимъ измѣннымъ злымъ обычаемъ, похотѣсте в царствии царей достойныхъ истребити, да аще и не от наложницы, но от царствия разстоящеся колѣна и хотѣсте воцарити. И се ли убо доброхотны есте и души за мя полагаете, еже, подобно Ироду, ссущаго млеко младенца моего смертию пагубною хотѣсте свѣта сего лишити, чюжаго же царя в царство ввести? Се ли за мя душу полагаете и доброхотствуете? И тако ли убо своимъ чадомъ хощете сотворити, егда убо въ яйца мѣсто подадите скорпию или в рыбы мѣсто камень? Аще бо вы злы суще умѣете даяния благая даяти чадомъ вашимъ, и аще убо доброхотны и благи наречетеся, — почто убо такихъ благихъ даяний не приносите чадомъ нашимъ, якоже своимъ? Но понеже убо извыкосте от прародителей своихъ измѣну учинити: якоже дѣдъ твой, князь Михайло Карамышъ, со княземъ Андреемъ Углецкимъ на дѣда нашего, великого государя Иванна, умышлял измѣнныи обычаи, тако же отецъ твой, князь Михайло, с великимъ княземъ Дмитриемъ внукомъ на отца нашего, блаженныя памяти великого государя Василия, многия пагубы и смерти умышлялъ, тако же и матери твоей дѣды, Василей да Иванъ Тучки, многая поносная и укоризненная словеса дѣду нашему, великому государю Ивану, износили; такоже и дѣдъ твой, Михайло Тучковъ, на преставление матери нашея, великие царицы Елены, про нее дьяку нашему Елизару Цыплятеву многая надменная словеса изрече; и понеже еси порождение изчадья ехиднова, посему такой ядъ отрыгаеши. Се убо доволно указахъ ти, чесо убо ради по твоему злобесному разуму «супротивнымъ обретаяся разумевая», и «разумевая совесть прокаженну имуще», не мни, яже никакого от державы моея нѣсть. А отцу твоему, князю Михайлу, гонения было много, да и убожества, а измѣны такой не учинилъ, яко же ты, собака.
А еже писалъ еси, про что есмя силныхъ во Израили побили, и воеводъ, от Бога данныхъ намъ на враги наша, различными смертми расторгли есмя, и побѣдоносную ихъ святую кровь в церквахъ Божиихъ пролияли есмя, и мученическими кровми праги церковные обагрили есмя, и на доброхотныхъ своихъ и души за насъ полагающихъ неслыханые муки, смерти и гонения умыслили есми, измѣнами и чародѣйствы и иными неподобными облыгая православныхъ, и то еси писалъ и глаголалъ лжею, яко же отецъ твой, диаволъ, научилъ тя есть, понеже рече Христосъ: «Вы отца вашего диявола есте и похоти отца вашего хощете творити, яко же онъ бѣ человѣкоубийца искони, и во истиннѣ не стоитъ, яко нѣсть истинны в немъ; и егда ложь глаголетъ, от своихъ глаголетъ: ложь бо есть и отецъ его». А силныхъ есми во Израили не побили, и не вѣмъ, кто есть силнѣйший во Израили, понеже бо Русская земля правится Божиимъ милосердиемъ, и пречистые Богородицы милостию, и всѣхъ святыхъ молитвами, и родителей нашихъ благословениемъ, и последи нами, своими государи, а не судьями и воеводы, ниже ипаты и стратиги. Ниже воеводъ своихъ различными смертми разторгли есмя, а з Божиею помощию имѣемъ у себе воеводъ множество и опричь васъ, измѣнниковъ. А жаловати есмя своихъ холопей волны, а и казнити волны же есми были.
Крови же в церквахъ Божиихъ никакие не проливали есмя. Побѣдоносные же святыя крови в своей землѣ в нынѣчнее время ничьея явленно не вѣмы. Праги же церковныя, — елика наша сила и разумъ осязаетъ, яко же подовластные наши к намъ службу свою являютъ, сице украшенми всякими церкви Божия свѣтится, всякими благостинями; елика после вашея державы бесовския сотворихомъ, не токмо праги, и помостъ, и предверия, елика всѣмъ видима есть иноплеменнымъ украшения. Кровию же никакою праги церковныя не обагряемъ; мучениковъ же в сие время за вѣру у насъ нѣтъ; доброхотныхъ же своихъ и душу за насъ полагающихъ истинно, а не лестно, не языкомъ глаголюще благая, а сердцемъ злая собирающе, не пред очима собирающе и похваляюще, а внѣ — расточяюще и укаряюще (подобно зерцалу, егда смотря и тогда видитъ, каковъ бѣ, егда же отъидетъ, тогда забудетъ, каковъ бѣ) и, егда кого обрящемъ, всѣхъ сихъ злыхъ свобожденна, а к намъ прямую свою службу содевающе и не забывающе порученныя ему службы, яко в зерцале, и мы того жалуемъ своимъ великимъ всякимъ жалованиемъ; а еже обрящется в сопротивныхъ, еже выше рѣхомъ, тотъ по своей винѣ и казнь приемлетъ. А в ыныхъ земляхъ самъ узриши, елика содеваются злымъ злая — тамъ не по здѣшнему. To вы своимъ злобеснымъ обычаемъ утвердили измѣнниковъ любити, а в ыныхъ земляхъ израдецъ не любятъ и казнятъ, да тѣмъ и утвержаются.
А мукъ и гонения и смертей многообразныхъ ни на кого не умысливали есмя; а еже о измѣнахъ и чародѣйстве воспомянулъ еси, ино такихъ собакъ вездѣ казнятъ.
А еже нѣчто облыгаемъ православныхъ, и понеже убо уподобился еси аспиду глухому, по пророку глаголющему, яко «аспидъ глухий затыкаетъ уши свои, иже не слышитъ гласа обавающаго, обаче обаваемъ обавается от премудра, понеже зубы ихъ во устѣхъ ихъ сокрушилъ есть Господь и членовныя лвомъ сокрушилъ есть»; и аще азъ облыгаю, о иномъ же истинна о комъ явится? Ино то измѣнники чесо не сотворятъ, а обличения нѣсть имъ, по твоему злобесному умышлению? Чесо же ради намъ сихъ облыгати? Власти ли от своихъ работныхъ желая, или рубища ихъ худая, или колеб ихъ насытитися? Како убо смѣху не подлежитъ твой разумъ? На заецъ потреба множество псовъ, на враги же множество вои; како убо безлѣпа казнити подовластныхъ, имуще разумъ!
И якоже выше рѣхъ, какова злая пострадахъ от васъ от юности даже и донынѣ, пространнѣйши изобличити. Се убо являемъ (аще убо и юнъ еси сихъ лѣтъ, но обаче вѣдети можеши): егда Божиими судбами отецъ нашъ, великий государь Василей, пременивъ порфиру аггельскимъ пременениемъ, тлѣнное сие мимотекущее земное царствие оставилъ, преиде на небесная во онъ вѣкъ нескончаемый, предстояти Царю царемъ и Господу господемъ, мнѣ же оставльшуся со единороднымъ братомъ, святопочившимъ Георгиемъ. Мнѣ убо трею лѣтъ суще, брату же моему лѣта единого, родителнице же нашей, благочестивой царице Елене, в сицевѣ бѣдне вдовствѣ оставшей, яко в пламени отвсюду пребывающе, ово убо от иноплеменныхъ языкъ откругъ приседящихъ брани непремерителныа приемлюще от всѣхъ языкъ, литаонска, и поляковъ, и перекопий, тарханей, и нагай, и казани, ово же от васъ измѣнниковъ бѣды и скорби разными виды приемлюще, яко же подобно тебѣ, бѣшеной собаке, князь Семенъ Бѣлской да Иванъ Ляцкой оттекоша в Литву и камо ни скакаше бесящеся, — въ Царьградъ, и в Крымъ, и в Нагаи, и отовсюду на православие рати воздвизающе. Но ничтоже успѣша: Богу заступающу, и пречистой Богородице, и великимъ чюдотворцомъ, и родителей нашихъ молитвами и благословениемъ, вся сия якоже Ахитофель совѣтъ разсыпася. Такоже потомъ дядю нашего, князя Андрея Ивановича, измѣнники на насъ подъяша, и с тѣми измѣнники пошолъ былъ к Новугороду (и которыхъ хвалиши, доброхотныхъ намъ и душу за насъ полагающихъ называеши), и тѣ в тѣ поры от насъ отступили и приложилися к дяде нашему, ко князю Андрею, а в головахъ твой братъ, князь Иванъ княжь Семеновъ сынъ, княжь Петрова Головы Романовича, и иные многие. И тако Божиею помощию тотъ совѣтъ не совершися. Ино то ли тѣхъ доброхотство, которыхъ ты хвалиши? И тако ли душу свою за насъ полагаютъ, еже насъ хотѣли погубити, а дядю нашего воцарити? По томъ же, измѣннымъ обычаемъ, недругу нашему литовскому державцу почали вотчину нашу отдавати, грады Радогощъ, Стародубъ, Гомей — и тако ли доброхотствуютъ? Егда нѣсть во всей землѣ, кѣмъ погубити от земли и славы в персть вселити, и тогда иноплеменнымъ примешаются любовию, точию да погубятъ безпамятнѣ!
Такоже изволися судбами Божиими быти, родителнице нашей, благочестивой царице Елене, преити от земнаго царствия на небесное, намъ же со святопочившимъ братомъ Георгиемъ сиротствующимъ родителей своихъ и ниоткуду же промышления человѣческаго не приемлюще, токмо на Божие милосердие уповающе и пречистые Богородицы милость, и на всѣхъ святыхъ молитвы, и на родителей своихъ благословение и упование положихомъ. Мнѣ же осмому лѣту от рождения тогда преходяще, и тако подвластнымъ нашимъ аки хотѣние свое улучившимъ, еже царство без владателя обретоша, насъ убо, государей своихъ, никоего промышления доброхотнаго не сподобиша, сами же ринушеся богатству и славѣ и тако наскочиша другъ на друга. И елико тогда сотвориша! Колико бояръ нашихъ, и доброхотныхъ отца нашего, и воеводъ избиша! Дворы, и села, и имѣние дядь нашихъ себѣ восхитиша и водворишася в нихъ. И казну матери нашей перенесли в Болшую казну, неистово ногами пхающе и осны колюще, а иное же разъяша. А дѣдъ твой, Михайло Тучковъ, то и творилъ. И тако князь Василей и князь Иванъ Шуйские самоволствомъ у меня в бережении учинилися и тако воцаришася; а тѣхъ всѣхъ, которые отцу нашему и матери нашей были главные измѣнники, ис поимания ихъ выпускали и к себѣ ихъ примирили. А князь Василей Шуйской на дяди нашего княжь Андреевѣ дворѣ учалъ жити, и на томъ дворѣ сонмищемъ июдейскимъ отца нашего и нашего дьяка ближнего Федора Мишурина изымав и позоровавши убили, и князя Ивана Федоровича Бѣлского и иныхъ многихъ в разные места заточиша; и на церковь вооружишася и Данила митрополита, сведше с митрополии, и в заточение послаша; и тако свое хотѣние во всемъ учиниша и сами убо царствовати начаша. Насъ же со единороднымъ братомъ моимъ, святопочившим Георгиемъ, питати начаша яко иностранныхъ или яко убожейшую чадь. Мы же пострадали во одеянии и в алчбѣ. Во всемъ бо семъ воли нѣсть; но вся не по своей воли и не по времени юности. Едино воспомянути: намъ бо въ юности дѣтская играюще, а князь Иванъ Васильевичъ Шуйской сѣдя на лавке, лохтемъ опершися о отца нашего постелю, ногу положа на стулъ, к намъ же не прикланяяся не токмо яко родителски, но ниже властелски, рабское же ничтоже обрѣтеся. И такова гордѣния кто можетъ понести? Како же исчести таковая бѣдне страдания многа, еже от юности пострадахъ? Многажды же поздо ядохъ не по своей воле. Что же убо о казнахъ родителского ми достояния? Вся восхитиша лукавымъ умышлениемъ, бутто дѣтемъ боярскимъ жалование, а все себѣ у нихъ поимаша во мздоимание, а ихъ не по дѣлу жалуючи, верстаютъ не по достоинству; а казну дѣда нашего и отца нашего безчисленну себѣ поимаша, и такъ в той нашей казнѣ исковаша себѣ сосуды златыя и сребреныя и имена на нихъ родителей своихъ возложиша, бутто ихъ родителское стяжание. А всѣмъ людемъ вѣдомо: при матери нашей у князя Ивана Шуйсково была шуба мухояръ зеленъ на куницахъ, да и тѣ ветхи; и коли б то было ихъ старина, и чѣмъ было сосуды ковати, ино лутчи шуба переменити, а в ысходке сосуды ковати. Что же о казнахъ дядь нашихъ глаголати? Но все себѣ восхитиша. По семъ же на грады и села возскочиша, и тако горчайшимъ мучениемъ многообразными виды имѣния ту живущихъ без милости пограбиша. Сусѣдствующихъ же от нихъ напасти кто может исчести? Подовластныхъ же всѣхъ аки рабы себѣ сотвориша, рабы же своя аки велможи сотвориша, правити же мнящеся и строити, и вмѣсто сего неправды и нестроения многая устроиша, мзду же безмѣрну ото всѣхъ збирающе, и вся по мздѣ творяще и глаголюще.
И тако имъ многа лѣта жившимъ, мнѣ же возрастомъ тѣла преспевающе, и не восхотѣхъ под властию рабскою быти, и того для князя Ивана Василевича Шуйского от себя отослалъ на службу, a у себя есми велѣлъ быти боярину своему князю Ивану Федоровичю Бѣлскому. И князь Иванъ Шуйской, приворотя к себѣ всѣхъ людей и к целованию приведе, пришелъ ратию к Москве, и боярина нашего князя Ивана Федоровича Бѣлскаго и иныхъ бояръ и дворянъ переимали совѣтники его Кубенские и иные до его приезду, и сослали на Белоезеро и убили, да и митрополита Иоасафа с великимъ безчестиемъ с митрополии согнаша. Такоже и князь Андрей Шуйской с своими единомысленники пришедъ к намъ в ызбу в столовую, неистовымъ обычаемъ перед нами изымали боярина нашего Федора Семеновича Воронцова, ободравъ его и позоровавъ, вынесли из ызбы да убити хотѣли. И мы посылали к нимъ митрополита Макария, да бояръ своихъ, Ивана да Василия Григорьевичевъ Морозовыхъ, своимъ словомъ, чтобъ его не убили, и онѣ едва по нашему слову послали его на Кострому, а митрополита затеснили и манатию на немъ с ысточники изодрали, а бояръ в хребетъ толкали. Ино то ли доброхотны, что бояръ нашихъ и угодныхъ сопротивно нашему повелѣнию переимали и побили и разными муками и гонении мучили? И тако ли годно за насъ, государей своихъ, души полагати, еже к нашему государьству ратию приходити и перед нами сонмищемъ июдейскимъ имати и с нами холопу зъ государемъ ссылатися и государю у холопа выпрашивати? Тако ли пригоже прямая служба воинству? Вся вселенная подсмеетъ, видя такую правду! О гонении же что изглаголати, каковы тогда случишася? От преставления матери нашия и до того времени шесть лѣтъ и полъ не престаша сия злая.
Намъ же пятагонадесятъ лѣта возраста преходяще, и тако сами яхомся строити свое царство, и по Божие милости и благо было началося строити. И понеже грехомъ человечѣскимъ повсегда Божию благодать раздражающимъ, и тако случися грѣхъ ради нашихъ Божию гнѣву распростершуся, пламени огненному царствующий градъ Москву попалившу, наши же измѣнные бояре, от тебе же нарицаемыя мученики (ихъже имена волею премину), аки время благополучно своей измѣнной злобе улучиша, научиша народъ скудожайшихъ умомъ, бутто матери нашей мать, княгини Анна Глинская, с своими детьми и людми, сердца человѣческия выимали и такимъ чародѣйствомъ Москву попалили, да бутто и мы тотъ ихъ совѣтъ вѣдали. И тако тѣхъ измѣнниковъ научениемъ боярина нашего, князя Юрья Василевича Глинсково, воскричавъ народъ июдейскимъ обычаемъ, изымали его в предѣле великомученика Христова Димитрия Селунского, выволокли его в соборную и апостольскую церковь Пречистые Богородицы противу митрополича мѣста, без милости его убиша и кровию церковь наполниша, и выволокли его мертва в передние двери церковныя и положиша его на торжищи яко осужденика. И сие в церкви убийство всѣмъ вѣдомо, а не яко же ты, собака, лжеши! Намъ же тогда живущимъ в своемъ селѣ Воробьевѣ, и тѣ измѣнники научили были народъ и насъ убити за то, что бутто мы княжь Юрьеву мати, княгиню Анну, и брата его, князя Михаила, у себя хоронимъ от нихъ. Како убо смѣху не подлежитъ мудрость сия? Почто убо намъ самимъ царству своему запалителемъ быти? Толика убо стяжания, прародителей нашихъ благословение, у насъ погибоша, еже ни во вселеннѣй обрястися можетъ. Кто же безуменъ или яръ таковъ обрящется, разгнѣвався на рабы, да свое стяжание погубити? И онъ бы ихъ попалилъ, а себя бы уберегъ. Во всемъ ваша собачья измѣна обличается! Якоже сему подобно, еже Иванъ Святый водою кропити, толику безмѣрну высоту имущу. И сие убо безумие ваше явственно. И тако ли доброхотно подобаетъ нашимъ бояромъ и воеводамъ намъ служити, еже такими собрании собатцкими без нашего вѣдома бояръ нашихъ убивати, да еще в черте кровномъ намъ? И тако ли душу свою за насъ полагаютъ, еже убо душу нашу желаютъ от мира сего на всякъ часъ во онъ вѣкъ препустити? Намъ убо законъ полагающе во святыню, сами же с нами путишествовати не хотяще! Что же, собака, и хвалишися в гордости и иныхъ собакъ измѣнниковъ похваляеши бранною храбростию? Господу нашему Исусу Христу глаголющу: «Аще царство само на ся разделится, то не можетъ стояти царство то». Како же можетъ бранная люте понести противу врага, аще междоусобными бранми растлится царство? Како убо можетъ древо цвести, аще корени суху сущу? Тако и сие: аще не прежде строения в царствии благо будетъ, како бранная храбре поставятся? Аще убо предводитель не множае полкъ утверждаетъ, тогда множае побѣждаемъ паче бываетъ, неже побѣдитъ. Ты же, вся сия презрѣвъ, едину храбрость похваляеши; a о чесомъ же храбрости состоятися, сия ни во что же полагаеши, и являя ся не токмо утвержая храбрость, но паче разрушая. И являя ся яко ничтоже еси; в дому измѣнникъ, в ратныхъ же пребывании разсуждения не имѣя, понеже хощеши междоусобными бранми и самоволствомъ храбрость утвердити, емуже быти не возможно.
До того же времени бывшу сему собаке, Алексѣю Адашову, вашему началнику, нашего царствия во дворѣ, и въ юности нашей, не вѣмъ, какимъ обычаемъ из батожниковъ водворившася, намъ же такия измѣны от велможъ своихъ видѣвше, и тако взявъ сего от гноища и учинивъ с велможами, а чающе от него прямые службы. Какихъ же честей и богатствъ не исполнихъ его, и не токмо его, но и родъ его! Какова же служения праведна от него прияхъ, напреди возвестимъ. По семъ же совѣта ради духовнаго и спасения ради души своея, прияхъ попа Селивестра, а чающе тоже, что онъ, предстояния ради у престола Владычня, побрежетъ своея души, а онъ, поправъ священныя обѣты и херотонию, иже со аггелы у престола Владычня предстояния, идѣже желаютъ аггелы приникнути, идѣже повсегда агнецъ Божий жремый за мирское спасение и никогдаже пожренный, — еже онъ во плоти сый, серафимския службы своими руками сподобися, и сия убо вся поправъ лукавымъ обычаемъ, исперва убо яко благо нача, послѣдуя Божественному Писанию. Мнѣ же вѣдевшу в Божественномъ Писании, како подобаетъ наставникомъ благимъ покорятися без всякого разсуждения, и сему совѣта ради духовнаго повинухся волею, а не в невѣдение; онъ же восхитився властию, якоже Илия жрецъ, нача совокуплятися подобно в дружбу мирскимъ. По томъ же собрахомъ вся архиепископы, и епископы, и весь освященный соборъ русския митрополии, и еже убо въ юности нашей содѣянная, на васъ, бояръ нашихъ, наши опалы, та же и от васъ, бояръ нашихъ, еже намъ сопротивное и проступки, сами убо пред отцемъ своимъ и богомолцемъ, перед Макариемъ, митрополитомъ всеа Русии, во всемъ в томъ соборне простихомся; васъ же, бояръ своихъ, и всѣхъ людей своихъ в проступкахъ пожаловали и впередъ того не воспоминати, и тако убо мы всѣхъ васъ яко благи начахомъ держати.
Вы же перваго своего лукаваго обычая не остависте, но паки на первая возвратистеся, и паки начасте лукавымъ совѣтомъ служити намъ, а не истинною, и вся со умышлениемъ, а не простотою творити. Такоже попъ Селивестръ со Алексѣемъ здружилися и начаша совѣтовати отаи насъ, мнѣвше насъ неразсудныхъ суще, и тако вмѣсто духовныхъ мирская нача совѣтовати, и тако помалу всѣхъ васъ бояръ в самоволство нача приводити, нашу же власть с васъ снимающе, и в супротивословие васъ приводяще, и честию васъ мало не с нами равняюще, молотчихъ же дѣтей боярскихъ с вами честию уподобляюще. И тако помалу утвердися злоба сия, и васъ почали причитати к вотчинамъ и ко градомъ и к селомъ, еже дѣда нашего великого государя уложение, которые вотчины у васъ взимати и которымъ вотчинамъ еже нѣсть потреба от насъ даятися, и тѣ вотчины вѣтру подобно раздаяли неподобно, и то дѣда нашего уложение разрушили, и тѣмъ многихъ людей к себѣ примирили. И по томъ единомысленника своего, князя Дмитрея Курлятева, к намъ в синклитъ припустили, насъ же подходя лукавымъ обычаемъ духовнаго ради совѣта, бутто души ради то творитъ, а не лукавствомъ; и тако с тѣмъ своимъ единомысленникомъ начал злый свой совѣтъ утвержати, и ни единыя власти оставиша, идѣже своя угодники не поставиша, и тако во всемъ свое хотѣние улучиша. По семъ же с тѣмъ своимъ единомысленникомъ от прародителей нашихъ данную намъ власть от насъ отъяша, еже вамъ, бояромъ нашимъ, по нашему жалованию честию и предсѣданиемъ почтеннымъ быти, сия убо вся во своей власти и вашей положиша, яко же вамъ годе, и яко же кто какъ восхощетъ; по томъ же утвердися дружбами, и всю власть во своей воли имый, ничтоже от насъ пытая, аки нѣсть насъ, вся строения и утверждения по своей воле и своихъ совѣтниковъ хотѣния творяще. Намъ же что аще и благо совѣтующе, сия вся непотребна имъ учиняхуся, они же аще что непотребна учиняху, аще что строптиво и развращенно совѣтоваху, но сия вся во благо творяху.
И тако убо ниже во внѣшнихъ, ниже во внутреннихъ, ниже в малѣйшихъ и худѣйшихъ, глаголю же до пища и до спания, вся не по своей воле бяху, но по ихъ хотѣнию творяхуся; намъ же аки младенцемъ пребывающимъ.
Ино се ли «сопротивно разуму», еже не восхотѣхомъ в совершеннемъ возрасте младенцемъ быти? Та же по семъ и сия утвердися: еже намъ противословие ни единому еже от худѣйшихъ совѣтниковъ его тогда потреба рещи, но сия вся аки злочестива творяхуся, яко же въ твоей бесосоставной грамоте написано; от его же совѣтниковъ, аще кто и худѣйших, намъ не яко владыце или яко к брату, но аки к худѣйшему человѣку надменная словеса неистове изношаху, и сия вся благочестиве вменяхуся имъ; кто убо мало послушание или покой намъ сотворитъ, тому убо гонение и мучение велико; аще же кто раздражитъ насъ чѣмъ или кое принесетъ намъ утеснение, тому богатство, и слава, и честь; аще ли не тако, то душѣ пагуба и царству разорение. И тако убо намъ в сицевомъ гонении и утеснении пребывающимъ, и такова злая не токмо от дни до дни, но от часу растяху; и еже убо намъ сопротивно, сия умножахуся, а еже убо намъ послушно и покойно, сия умаляхуся. Таково убо тогда православие сияше! Кто же убо можетъ подробну изчести, еже в житейскихъ пребывании, хожениихъ и в покое, та же и в церковномъ предстоянии и во всякомъ своемъ житие гонение и утеснение? И тако убо симъ бывающимъ, намъ же сия Бога ради вмещающимъ, мняще убо яко душевныя ради ползы сицевая утеснения творитъ намъ, а не лукавства ради. Та же по Божию изволению со крестоносною хоругвию всего православнаго християнского воинства, православнаго ради християнства заступления, намъ бо двигшимся на безбожный языкъ казанский, и тако неизреченымъ Божиимъ милосердиемъ, иже надтѣмъ безбожнымъ языкомъ побѣду показавше, со всѣмъ бо воинствомъ православнаго християнства здравы возвратихомся восвояси. Что же убо изреку от тебе нарицаемыхъ мучениковъ доброхотство к себѣ? Како убо, аки плѣнника всадивъ в судно, везяху зѣло с малѣйшими людми сквозѣ безбожную и невѣрную землю. Аще не бы всемогущая десница вышняя защитила мое смирение, то всячески живота гонзнулъ бы. Таково тѣхъ доброхотство к намъ, за кого ты глаголешь, и тако за насъ душы полагаютъ, еже нашу душу во иноплеменыхъ руки тщатся предати!
Та же намъ пришедшимъ въ царствующий градъ Москву, Богу же милосердие свое к намъ множащу и наслѣдника намъ тогда давшу, сына Димитрия; мало же времени минувши, еже убо въ человѣческомъ бытии случается, намъ же немощию одержымымъ бывшимъ и зелне изнемогшимъ, тогда убо еже от тебе нарицаемыя доброхотны возшаташася яко пиянии, с попомъ Селивестромъ и с началникомъ вашимъ Алексѣемъ Адашовым, мнѣвше насъ небытию быти, забывше благодеяний нашихъ, ниже своихъ душъ, еже отцу нашему целовали крестъ и намъ, еже кромѣ нашихъ дѣтей иного государя себе не имати, они же хотѣша воцарити, еже от насъ разстоящася в колѣнехъ, князя Володимера, младенца же нашего, еже от Бога даннаго намъ, хотѣша подобно Ироду погубити, и како бы имъ не погубити, воцаривъ князя Володимера. Понеже бо и во внѣшнихъ писаниихъ древнихъ реченно есть, но обаче прилично: «Царь бо царю не кланяется; но единому умершу, другий обладаетъ». Се убо намъ живымъ сущимъ, такова от своихъ подовластныхъ доброхотства насладихомся, что же убо по насъ будетъ! Та же Божиимъ милосердиемъ намъ узнавшимъ и уразумѣвшимъ внятелно, и сий совѣтъ ихъ разсыпася, попу же Селивестру и Алексѣю Адашову оттоле не престающе вся злая совѣтовати, и утеснение горчяйшее сотворяти, на доброхотныхъ же намъ гонение разными виды умышляюще, князю же Володимеру во всемъ его хотѣние утвержающе, та же и на нашу царицу Анастасию ненависть зѣлну воздвигше и уподобляюще ко всѣмъ нечестивымъ царицамъ; чадъ же нашихъ ниже помянути могоша.
Та же по семъ собака измѣнникъ старый ростовской князь Семенъ, иже по нашей милости, а не по своему достоинству сподобленъ быти от нас синклитства, своимъ же измѣннымъ обычаемъ литовскимъ посломъ, пану Станиславу Давойну с товарыщи, нашу думу изнесѣ, насъ укаряя и нашу царицу и нашихъ чадъ; и мы то его злодѣйство сыскавъ, и еже милостиво казнь свою над нимъ учинили. И после того попъ Селивестръ и с вами, своими злыми совѣтники, того собаку учалъ в велице брежение держати и помогати ему всѣми благими, и не токмо ему, но и всему его роду. И тако убо оттоле всѣмъ измѣнникомъ благо время улучися, намъ же убо оттоле в болшомъ утеснении пребывающимъ: от нихъже во единомъ и ты былъ еси явленно, еже с Курлятевымъ насъ хотѣсте судити про Сицково.
Та же убо наченшись войнѣ, еже на германы, о семъ же убо напреди слово пространнѣйши ся явитъ, попу же Селивестру и с вами, своими совѣтники, о томъ на насъ люте належаще; и еже убо согрѣшений ради нашихъ приключающихся болѣзнехъ на насъ и на царице нашей и на чадехъ нашихъ, и сия убо вся вменяху аки ихъ ради, нашего к нимъ непослушания сия бываху. Како убо воспомяну, иже во царствующий градъ с нашею царицею Анастасиею с немощною от Можайска немилостивное путное прехождение? Единаго ради мала слова непотребна! Молитвы же убо и прехождения по святымъ местомъ, и еже убо приношение и обѣты ко святыне о душевномъ спасение, и о тѣлесномъ здравие, и о всемъ благомъ пребывании нашемъ и царицы нашея и чадъ нашихъ, и сия вся вашимъ лукавымъ умышлениемъ от насъ отнюдь взяшася, врачевстей же хитрости, своего ради здравия, ниже помянути тогда бяше.
И сице убо намъ в таковыхъ зѣлныхъ скорбехъ пребывающимъ, и понеже убо такова отягчения не могохомъ понести, еже не человѣчески сотвористе, и сего ради, сыскавъ измѣны собаки Алексѣя Адашова со всѣми его совѣтники, милостивно ему свой гнѣвъ учинили, смертные казни не положили, но по рознымъ местомъ розослали, попу же Селивестру, видевше своихъ совѣтников ни во что же бывше, и сего ради своею волею отоиде, намъ же яко благословне отпустившимъ, не яко устыдившеся, но яко не хотѣвшу ми судитися здѣ, но в будущемъ вѣце, пред агньцемъ Божиимъ, еже онъ повсегда служа и презрѣвъ лукавымъ своимъ обычаемъ, злая сотвори ми; но в будущемъ вѣце хощу судъ прияти, елико от него пострадахъ душевне и тѣлесне. Того ради и чаду его сотворихъ и по се время во благоденстве пребывати, точию убо лица нашего не зряй. И аще убо подобно тобѣ хто смѣху быти глаголетъ, еже попу повиноватися? И понеже убо до конца не вѣсте християнского мнишеского устава, како подобаетъ наставникомъ покарятися, понеже бо немощни бысте слухи, требующе учителя лѣта ради, и понеже бысте требующи млека, а не крѣпки пищи, сего ради тако сия глаголетъ. И того ради убо попу Селивестру ничего зла не сотворихъ, якоже выше рѣхъ. А еже убо мирскимъ, яже подо властию нашею сущимъ, симъ убо по ихъ измѣне, тако и сотворихомъ: исперва же убо казнию конечною ни единому коснухомся, всѣмъ же убо, иже к ним не приставше, повелѣхомъ от нихъ отлучатися и к нимъ не приставати; и сию убо заповѣдь положивше и крестнымъ целованиемъ утвердихомъ; и понеже убо от нарицаемыхъ тобою мучениковъ и согласныхъ имъ наша заповѣдь ни во что же бысть и крестное целование преступивше, не токмо отсташа от тѣхъ измѣнниковъ, но и болми начаша имъ помогати и всячески промышляти, дабы ихъ на первый чинъ возвратити и на насъ лютѣйшее составляти умышление; и понеже убо злоба неутолима явися и разумъ непреклоненъ обличися, — сего ради повинные по своей винѣ таковъ судъ прияли. Се убо есть по твоему разуму «сопротивно разуму обрѣтеся, разумевая», еже вашей воли не повинухомся? Понеже сами имуще совесть непостоятелну и крестопреступну, и малаго ради блистания злата премененну, се убо и намъ совѣтуете. Сего ради реку: о, июдино окаянство сие хотѣние! От негоже избави, Боже, душа наша и всѣхъ православныхъ християнъ. Якоже убо Июда злата ради преда Христа, тако же убо и вы наслаждения ради мира сего православное християнство и насъ, своихъ государей, предали есте, души свои забывъ и крестное целование преступили есте.
В церквахъ же, яко же ты лжеши, сия нѣсть было. Се убо, якоже выше рѣхъ, сего ради повинныя прияша казнь по своимъ винамъ, а не якоже ты лжеши, неподобне измѣнниковъ и блудниковъ нарицаеши мученики и ихъ кровь побѣдоносну и святу, и намъ супротивныхъ силными нарицая, и отступниковъ нашихъ воеводами нарицаешъ; доброхотство же ихъ и души ихъ полагания за насъ — сия вся изъявленна есть, якоже выше рѣхъ. И не можеши рещи, яко и нынѣ облыгание есть, но сия ихъ измѣны всей вселеннѣй вѣдомы, аще восхощещи, и в варварскихъ языцехъ увѣси и самовидцовъ симъ злымъ дѣяниемъ можеши обрести, иже куплю творящимъ в нашемъ царствии и в посолственныхъ прихожденияхъ приходящимъ. Но сия убо быша. Нынѣ же убо всѣмъ, иже в вашемъ согласии бывшимъ, всякого блага и свободы наслаждающимся и богатѣющимъ, и никая же имъ злоба первая поминается, в первомъ своемъ достоянии и чести суще. (…)
Свѣта же во тму прилагати не тщуся и сладкое горко не прозываю. A се ли убо свѣтъ или сладко, еже рабомъ владѣти? A се ли тма и горко, еже от Бога данному государю владѣти, о немже многа слова пространнѣйше напреди изъявленна? (…)
О провинении же и прогнѣвании подовластныхъ нашихъ перед нами. Доселе русские владатели не истязуемы были ни от кого, но волны были подовластныхъ своихъ жаловати и казнити, а не судилися с ними ни перед кѣмъ; аще же и подобаетъ рещи о винахъ ихъ, ино выше реченно есть. (…)
А еже писалъ еси, что бутто тѣ предстатели прегордые царства разоряли и подручны намъ ихъ во всемъ сотворили, у нихъже прежде в работе были праотцы ваши, — се убо разумно есть, еже едино царство Казанское; от Дажитархани же, неже близ вашия мысли было, не точию дѣло бранно. И еже о сей храбрости свыше начну обличати безумие. Како убо, гордостию дмяся, хвалишися! Како убо прародителемъ вашимъ и отцомъ вашимъ и дядемъ, в каковѣ разумѣ и храбрости суще и помысла попечения, яко вся ваша храбрость и мудрость ни къ единому ихъ сонному видѣнию подобно, и такие храбрые и мудрые люди, никѣмъже понуждаеми, но своимъ хотѣниемъ и бранной храбрости хотимыя, не якоже вы, еже понуждаеми на рать и о семъ скорбяще; и такие храбрые тринадесят лѣтъ до нашего возраста не могоша от варваръ христианъ защитити? По апостолу Павлу реку: быхъ вамъ подобенъ безумиемъ хваляся, понеже вы мя понудисте, власть бо приемлете, безумнии, аще кто вы поедаетъ, аще кто в лице биетъ, аще кто величится; по досажению глаголю. Всѣмъ убо явлена суть, какова тогда злая пострадаша от варваръ православнии, — от Крыма и от Казани: до полуземли пусто бяше. И егда начало восприяхомъ з Божиею помощию, еже брани на варвары, егда первое посылахомъ на Казанскую землю воеводу своего, князя Семена Ивановича Микулинсково с товарыщи, како вы всѣ глаголали есте, яко мы в опале своей послали, казнити его хотя, а не своего для дѣла. Ино се ли храбрость, еже служба ставити в опалу? И тако ли покаряти прегордые царства? Та же сколко хожения ни бывало в Казанскую землю, когда не с понуждениемъ хотѣния ходисте? Но всегда аки на бѣдное хождение ходисте! Егда же Богъ милосердие свое яви намъ, и тотъ родъ варварский християнству покори, и тогда како вы не хотѣсте с нами воевати на варвары, яко боле пятинадесятъ тысящъ вашего ради нехотѣния тогда с нами не быша. И тако ли прегордые царства разоряете, еже народъ безумными глаголы наущати и от брани отвращати, подобно Янушу Угорскому? Такоже и в тамошнемъ пребывании всегда развращенная совѣтовасте, и егда запасы истопоша, како три дни стоявъ, хотѣсте восвояси возвратитися! И повсегда не хотѣсте во мнозе бо пребывании подобна времени ждати, ниже главъ своя щадяще, ниже бранныя побѣды сматряюще, точию: или побѣдивъ наскоре или побѣжденнымъ бывшимъ, и скорѣйши во своя возвратитися. Та же и воины многоподобные возвращения ради скораго остависте, еже последи от сего много пролития крови християнския бысть. Како же убо и в самое взятие града, аще бы не удержалъ васъ, како напрасно хотѣсте погубити православное воинство, не в подобно время брань начати? Тако же убо по взятии града Божиимъ милосердиемъ, вы же убо вмѣсто строения на грабление текосте! Тако ли убо прегордые царства разоряти, еже убо ты, безумиемъ дмяся, хвалишися? Еже ни единыя похвалы, аще истинно рещи, достойно есть, понеже вся, яко раби, с понужениемъ сотвористе, а не хотѣниемъ паче же с роптаниемъ. Се убо похвално есть, еже хотѣниемъ желания брани творити. Подручна же тако царствия сия сотвористе намъ, якоже множае седми лѣтъ меже сихъ царствъ и нашего государствия бранная лютость не преста!
Егда же Алексѣева и ваша собацкая власть преста, тогда и та царствия нашему государству во всемъ послушны учинишася, и множае треюдесятъ тысящъ бранныхъ исходитъ в помощъ православию. Тако убо вы прегордые царства разоряли и подручны намъ сотворяли! Такоже и нашъ промыслъ и попечение о православии и тако «супротивенъ разумъ», по твоему злобесовскому умышлению! И сие убо о Казани, о Крыме же и на пустыхъ мѣстехъ, идѣже звѣрие бяху, грады и села устроиша. Что же убо и ваша побѣда, еже Днепромъ и Дономъ? И колика убо злая истощения и пагуба християномъ содеяшася, супротивнымъ же ни малыя досады! О Иване же Шереметеве что изглаголю? Еже по вашему злосовѣтию, а не по нашему хотѣнию, случися такая пагуба православному християнству. Се убо такова ваша доброхотная служба, и тако прегордые царства разоряете и подручны сотворяете, якоже выше явихомъ.
О германскихъ же градехъ глаголешъ, яко тщаниемъ разума измѣнниковъ нашихъ от Бога даны намъ. Но, якоже наученъ еси от отца своего диявола лжею глаголати и писати! Како убо, егда начася брань, еже на германы, тогда посылали есмя слугу своего, царя Шихалея, и боярина своего и воеводу, князя Михаила Василевича Глинсково, с товарыщи германы воевати, и от того времяни от попа Селивестра и от Алексѣя и от васъ какова отягчения словесная пострадахъ, ихже нѣсть мощно подробну изглаголати! Еже какова скорбная ни сотворися намъ, то вся сия германъ ради случися! Егда же васъ послахомъ на лѣто на германские грады, — тебѣ бо тогда сущу въ нашей вотчине, во Пскове, своея ради потребы, а не нашимъ посланиемъ, — множае убо седми посланниковъ послали есмя к боярину нашему и воеводе, ко князю Петру Ивановичю Шуйскому, и к тебѣ; вы же егда поидосте с малѣйшими людми, и нашимъ многимъ посланиемъ напоминаниемъ множае пятинадесятъ градовъ взясте. Ино се ли убо тщание разума вашего, еже нашимъ посланиемъ напоминаниемъ грады взясте, а не по своему разуму? Како же убо воспомяну о германскихъ градѣхъ супротивословия попа Селивестра и Алексия Адашова и всѣхъ васъ на всяко время, еже бы не ходити бранию, и како убо лукаваго ради напоминание датцкого короля лѣто цѣло дасте безлепа фивлянтомъ збиратися! Они же, пришедъ пред зимнимъ временемъ, и сколко тогда народу християнского погубили! Се ли тщание измѣнниковъ нашихъ, да и васъ благо, еже тако народъ християнский погубляти! По томъ же послахомъ васъ с началникомъ вашимъ Алексѣемъ и зело со многими людми; вы же едва одинъ Вельянъ взясте, и туто много народу нашего погубисте. Какоже убо тогда от литовские рати дѣтскими страшилы устрашистеся! Под Пайду же нашимъ повелѣниемъ неволею поидосте, и каковъ трудъ воиномъ сотвористе и ничтоже успѣсте! Тако убо тщание разума и тако ли убо претвердые грады германские тщалися утвержати? И аще не бы ваша злобесная претыкания была, и з Божиею помощию уже бы вся Германия была за православиемъ. Та же оттоле литаонский языкъ и готфѣйский и ина множайшая воздвигосте на православие. Се убо «тщание разума вашего» и тако хотисте утвержати православие?
А всеродно васъ не погубляемъ, а измѣнникомъ бо вездѣ казнь и опала живетъ: в кою землю поѣхалъ еси, тамо о семъ пространнѣйше явленна увѣси. За такие ваши послуги, еже выше рѣхъ, достойны были есте многихъ казней и опалы; но мы еще с милостию вамъ опалу свою чинили, аще бы по твоему достоинству, и ты бы к недругу нашему от насъ не уехалъ, и в такомъ бы еси в далекомъ граде нашемъ не былъ, и утекания было тебѣ сотворити не возможно, коли бы мы тебѣ в томъ не вѣрили. И мы, тебѣ вѣря, в ту свою вотчину послали, и ты такъ собацкимъ обычаемъ измѣну свою учинилъ.
Безсмертенъ же быти не мнюся, понеже смерть адамский грѣхъ, общедателный долгъ всѣмъ человѣкомъ; аще бо и перфиру ношу, но обаче вѣмъ се, яко по всему немощию подобно всѣмъ человѣкомъ обложенъ есмь по естеству, а не яко же вы мудръствуете, выше естества велите быти ми, от ереси же всякой. (…)
Гонения же аще на людей воскладаете: вы ли убо с попомъ и с Алексѣемъ не гонили? Како убо епископа коломенского Феодосия, намъ совѣтна, народу града Коломны повелѣсте камениемъ побити? И его Богъ ублюде, и вы его со престола согнали. Что же о казначее нашемъ Миките Афонасиевиче? Про что животъ напрасно разграбисте, самого же в заточение много лѣтъ в далныхъ странахъ во алчбе и наготе держали есте? И аще убо вся гонения ваша исчести кто доволенъ за множество ихъ, церковныхъ же и мирскихъ! Хто мало намъ принесетъ послушание, тѣхъ всѣхъ гонисте. (…)
Зла же гонения безлѣпа от мене не приялъ еси, и бѣдъ и напастей на тебе не подвигли есмя; а кое наказание малое бывало на тебѣ, ино то за твое преступление, понеже согласился еси с нашими измѣнники. А лжей и измѣнъ, ихже не сотворилъ еси, на тебя не взваживали есмя; а которые свои преступки дѣлалъ, и мы по тѣмъ твоимъ винамъ по томъ и наказание тебѣ чинили. Аще ты нашихъ опалъ, за множество ихъ, не можеши изрещи, како же убо вся вселенная исписати можетъ вашихъ измѣнъ и утеснений, земскихъ и особныхъ, еже вы злобесовскимъ умышлениемъ сотвористе на мя? (…) Злую же и непримирителную ненависть кою воздахомъ тебѣ? Видящи тя отовсюду от юности твоей и во дворении нашемъ, и в синклитстве, и до нынѣчния твоей измѣны всячески дышуще на пагубу нашу, и достойныхъ мукъ по твоему злоумию не воздахомъ. Се ли убо зло и непримирителная ненависть, еже видяще тя о главѣ нашей злая совѣтующа и в каковѣ приближении и чести и многоимствѣ держахомъ, выше отца твоего. Еже вси вѣдятъ, в каковѣ чести и богатствѣ родители твои жили и како убо отецъ твой, князь Михайло, в каковемъ жаловании и в богатствѣ и чести былъ. Се вси вѣдятъ, како же пред нимъ ты и сколко у отца твоего началниковъ поселяномъ, колико же у тебя. Отецъ твой былъ князя Михайла Кубенского бояринъ, понеже онъ ему дядя, ты же нашъ — мы тебя сие чести сподобихомъ. Се ли убо не доволно чести и имѣния и воздания? Всѣмъ еси былъ лутчи отца своего нашимъ жалованиемъ, а храброваниемъ его хуждьши ecu, измѣною прешелъ еси. И аще таковъ еси, почему недоволенъ еси? Се ли убо твое благое возлюбление, еже повсегда сѣти и претыкания намъ поляцалъ еси, конечнее же подобно Иуде на пагубу нашу поучался еси?
И аще кровь твоя, пролитая от иноплеменныхъ за насъ, по твоему безумию, вопиетъ на насъ к Богу, и еже убо не от насъ пролитая, тѣмъ же убо смѣху подлежитъ сия; еже убо от иного пролитая и на иного вопиетъ, паче же и должная отечеству сие совершилъ еси, аще бы сего не сотворил еси, то не бы еси былъ християнинъ, но варваръ; и сие к намъ неприлично. Колми же паче наша кровь на васъ вопиетъ к Богу, от васъ самѣхъ пролитая: не ранами же, ниже кровными потоки, но многими поты, и трудовъ множества от васъ прияхъ и отягчения безлѣпа, яко по премногу от васъ отяготихомся паче силы! От многаго вашего озлобления и оскорбления и утеснения, вмѣсто крови, много излияшася нашихъ слезъ и воздыхания и стенания сердечная, и от сего бо пречреслие прияхъ, еже убо и конечному люблению не сподобисте мя, еже о царицѣ нашей и о чадехъ нашихъ не поскорбѣсте со мною. Се убо все на вы вопиетъ к Богу моему; паче вашего безумия, понеже убо иное за православие пролияли есте кровь свою, ина же, желая чести и богатства. И сие убо Богови неприятно есть; паче же удавлению вмѣняется, еже славы ради умрети. Мое же утеснение — вмѣсто крови пролитыя от васъ самѣхъ прияхъ всякое оскорбление и озлобление, еже вашимъ злымъ сѣяниемъ оскорбления строптиваго жития не престанетъ, се убо наипаче на васъ безпрестани вопиетъ къ Богу! Совесть же свою испыталъ еси не истинно, но лестно, сего ради истинны не обрѣлъ еси, понеже о единомъ войсце испыталъ еси, а еже убо о нашей главѣ твоего нечестия, се презрѣлъ еси; по сему мнишся и неповиненъ быти.
«Побѣды же пресвѣтлые и одолѣние преславное» когда сотворилъ еси? Егда убо послахомъ тя въ свою вотчину, в Казань, непослушныхъ намъ повинити, ты же, в повинныхъ мѣсто, неповинныхъ к намъ привелъ еси, измѣну на нихъ возложа, а на нихже послахомъ тя, никоегоже имъ зла сотворилъ еси. Егда же в нашу вотчину, на Тулу, недругъ нашъ приходилъ, крымской царь, и мы тогда васъ послахомъ, оному же устрашившуся и во своя возвратившуся, воеводамъ же его, Ак-магметъ-улану не со многими людми оставшуся; вы же поѣхасте ясти и пити к воеводе нашему, ко князю Григорию Темкину, и ѣдши, поидосте за ними, они же от васъ отоидоша здравы. Аще убо вы раны многи претерпѣсте, но обаче побѣды благи никоеяже сотвористе. Како же убо под градомъ нашимъ Невлемъ пятьюнадесятъ тысящъ четырехъ тысящъ не могосте побити, и не токмо убо побѣдисте, но и сами от нихъ язвлени едва возвратистеся, симъ ничтоже успѣвшимъ? Се ли убо пресвѣтлая побѣда и одолѣние преславно и похвално и честно? Иная же убо не твоей власти бяху — сия убо тебе на похвалу и не вписуется!
А еже убо мало рождьшия своея зрелъ ecu и жены своея позналъ еси и отечествия своего осталъ еси, и всегда в далноконныхъ градѣхъ нашихъ противъ враговъ нашихъ ополчался еси, и претерпевалъ еси естественныя болѣзни, и ранами учащенъ еси от варварскихъ рукъ в различныхъ бранехъ, и сокрушенно же ранами все тѣло имѣешь, — и сия тебѣ вся сотворишася тогда, егда вы с попомъ и со Алексѣемъ владѣсте. И аще не годно, почто тако сотворили есте? Аще же творили есте, почто самъ сотворивъ своею властью, на насъ словеса съкладаете? Аще же и мы бы сие сотворили, сие нѣсть дивно, понеже бо cue должно нашему повелѣнию в вашемъ служении быти. И аще бы мужъ браненоносецъ былъ, не бы еси исчиталъ бранные труды, но паче на преднейшея простиралъ ся; аще ли же исчитаеши бранные труды, то сего ради бегунъ явился еси, яко не хотя бранныхъ трудовъ понести, и сего ради покоя требовати похотѣлъ еси. Сия же твоя худѣйшая браненоносия намъ ни во что же поставленна есть, еже вѣдомыя измѣны твоя и еже претыкания о нашей главѣ тебе презрѣнна быша, и яко единъ от вѣрнѣйшихъ слугъ нашихъ былъ еси славою и честию и богатствомъ? И аще бы не тако, то какихъ казней за свою злобу достоинъ былъ еси! И аще бы не было на тебѣ нашего милосердия, не бы возможно было тебѣ угонзнути к нашему недругу, толко бы наше гонение тако было, якоже по твоему злобесному разуму писалъ еси. Бранныя же дѣла твои всѣ намъ вѣдомы. He мни мя неразумна суща, ниже разумомъ младенчествующа, яко же началницы ваши, попъ Селивестръ и Алексѣй Адашовъ, неподобно глаголали. Ниже мните мя дѣтскими страшилы устрашити, якоже прежде того с попомъ Селивестромъ и со Алексѣемъ лукавымъ совѣтомъ прелстисте мя, ниже мните, якоже таковая и нынѣ сотворили. Якоже в притчахъ реченно бысть: «Егоже не можеши няти, не покушайся имати».
Мздовоздателя Бога призываешъ; воистинну то есть всѣмъ мздовоздатель всякимъ дѣломъ, благимъ же и злымъ; но токмо подобаетъ человѣку разсуждение имѣти, како и противу какихъ дѣлъ своихъ кто мздовоздаяния приемлетъ? Лице же свое показуеши драго. Кто бо убо и желаетъ таковаго ефиопскаго лица видѣти? Гдѣ же убо кто обрящетъ мужа правдива, иже зыкры очи имуща? Понеже видъ твой и злолукавый твой нравъ исповѣдуетъ! (…)
О преподобномъ же князе Феодоре Ростиславиче воспомянулъ еси, — сего азъ на судъ желателне приемлю, аще и сродникъ вамъ есть, понеже бо святии видятъ паче по смерти праведне сотворити, и видятъ межи нами и вами яже от начала и до днесь, и то убо праведно разсудятъ. И еже убо нашу царицу Анастасию, вами уподобляемую Евдоксе, како супротиво вашего желателнаго злаго немилосердаго умышления и хотѣния святый преподобный князь Феодоръ Ростиславичъ, дѣйствомъ Святаго Духа, царицу нашу от вратъ смертныхъ воздвигъ? И се убо наипаче явленна есть, яко не вамъ способствуетъ, но намъ, недостойнымъ, милость свою спростираетъ. Такоже и нынѣ уповаемъ способника его быти намъ паче неже вамъ, понеже «чада Авраамля аще были, то и дѣла Авраамля бысте творили; можетъ бо Богу и от камени сего воздвигнути чада Аврааму; не вси бо, изшедшии из Авраама, сѣмя Авраамле причитаются, но живущии по вѣре Авраамовѣ, сии суть сѣмя Авраамле».
Суемудренными же мысльми ничегоже помышляемъ, ни творимъ, на такой ползѣ и степени ногъ своихъ не утвержаемъ; но, елика наша сила, крѣпчайша разума испытуемъ бо, на твердей степени утвердивъ ноги своя, стоимъ неподвижно.
Прогнанныхъ же от насъ нѣсть никогоже, развѣ сами от православия отторгошася. Избиенныя же и заточенныя по своимъ винамъ, якоже выше рѣхомъ, по тому тако и прияша. (…)
Ни о чесомъ же убо хвалюся в гордости, и никако же убо гордѣния желаю, понеже убо свое царское содеваю и выше себе ничтоже творю. Паче убо вы гордитеся дмящеся, понеже раби суще святителский санъ и царский восхищаете, учаще, и запрещающе, и повелевающе. На родъ же кристиянский мучителныхъ сосудовъ не умышляемъ, но паче за нихъ желаемъ противо всѣхъ врагъ ихъ не токмо до крови, но и до смерти пострадати. Подовластныхъ же своихъ благимъ убо благая подаваемъ, злымъ же злая приносятся наказания, не хотя, ни желая, но по нужде, ихъ ради злаго преступления и наказание бывает. (…)
От Кроновыхъ же убо жерцехъ реклъ еси — еже подобно псу лая иль ядъ ехиднинъ отрыгая, сие неподобно писалъ еси: еже убо родителемъ своимъ чадомъ како сицевая неудобствия творити, паче же и намъ, царемъ, разумъ имущимъ, како уклонитися на сие, безлѣпие творити? Сия убо вся злобеснымъ своимъ собацкимъ умышлениемъ писалъ еси.
А еже свое писание хощеши с собою во гробъ положити, се убо послѣднее християнство свое отложилъ еси. И еже убо Господу повелѣвшу еже не противитися злу, ты же убо и обычное, еже и невѣжда имутъ, конечное прощение отверглъ еси; и по сему же нѣсть подобно и пѣнию над тобою быти.
В нашей же вотчинѣ, в Вифлянской землѣ, градъ Володимерь недруга нашего Жигимонта короля нарицаеши, — се убо свою злобесную собацкую измѣну до конца совершаеши. А еже от него надѣешися много пожалованъ быти, — се убо подобно есть, понеже убо не хотѣсте под Божиею десницею власти его быти, и от Бога даннымъ намъ, владыкамъ своимъ, послушнымъ и повиннымъ быти нашего повелѣния, — но в самоволстве самовластно жити. Сего ради такова и государя себѣ обрѣлъ еси, еже по своему злобесному собацкому хотѣнию, еже ничимъже собою владѣюща, но паче худѣйша худѣйшихъ рабъ суща, понеже от всѣхъ повелеваемъ есть, а не самъ повелевая. Понеже и утѣшенъ не можеши быти, понеже тамъ особь кождо о своемъ попечение имѣя. Кто убо можетъ избавити тя от насилныхъ рукъ и от обидящаго восхитити тя возможетъ, иже сиру и вдовице суду не внемлюще, ихъже вы, желающе на християнство злая, составляете! (…)
Дана во вселѣнней росийстей царьствующаго православнаго града Москвы степени честнаго порога крѣпкая заповѣдь и слово то лѣто от создания миру 7072-го, июля въ 5 день.