Первая прогулка богдыхана (Дорошевич)/ДО
| Первая прогулка богдыхана |
| Изъ цикла «Сказки и легенды». Опубл.: «Россія», 1900, № 507, 22 сентября. Источникъ: Амфитеатровъ А. В., Дорошевичъ В. М. Китайскій вопросъ. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1901. — С. 124. |
Богдыханъ Санъ-Янъ-Ки, — да будетъ онъ примѣромъ для всѣхъ! — всю благословенную жизнь свою питалъ особое пристрастіе къ познаніямъ и путешествіямъ.
Тѣмъ не менѣе, онъ благополучно царствовалъ 242 луны[1], и ему не удалось никогда видѣть даже Пекина.
Конечно, причиною этого былъ вовсе не недостатокъ желанія.
Каждый день богдыханъ объявлялъ своему первому и полномочному министру Джаръ-Фу-Цяну:
— Сегодня я отправлюсь на прогулку и посмотрю Пекинъ!
Первый министръ кланялся въ ноги и спѣшилъ отдать необходимыя приказанія.
Являлась стража, музыка, приносили паланкины, знамена, мандарины садились на коней.
Первый министръ докладывалъ:
— Все готово для исполненія твоей воли, сынъ неба!
И богдыханъ шелъ садиться въ паланкинъ.
Но въ эту минуту всегда что-нибудь да случалось.
То выходилъ изъ толпы придворныхъ верховный астрономъ, повергался на землю и говорилъ:
— Властитель вселенной, еще минута, и надъ Пекиномъ разразится страшная гроза съ ливнемъ и градомъ, величиной въ ласточкино яйцо, которыя ты кушаешь. Страшный вихрь будетъ слѣпить глаза, и ничего нельзя будетъ разсмотрѣть. Бѣда была бы тому паланкину, который очутится въ эту минуту на улицѣ. Его бы подхватило на воздухъ, завертѣло, подняло до облаковъ и потомъ такъ шарахнуло бы объ землю, что, конечно, сидящій въ немъ не остался бы жить ни одного мгновенья. Такой страшный ураганъ разразится сегодня надо всѣмъ Пекиномъ, исключая твоего дворца и сада. Само небо не смѣетъ ихъ тронуть. Такъ написано среди звѣздъ и переписано въ наши книги, радость вселенной.
То выходилъ впередъ придворный историкъ, кланялся въ ноги и говорилъ:
— Повелитель земли! Позволь тебѣ напомнить, что сегодня какъ разъ день смерти твоего великаго предка Хуаръ-Тзингъ-Тзуна, жившаго за 12.000 лунъ до насъ, и обычай народный повелѣваетъ тебѣ въ этотъ день безвыходно сидѣть во дворцѣ и предаваться, хотя бы наружно, печали!
То подбѣгалъ главный евнухъ, ударялся изо всѣхъ силъ объ землю и говорилъ:
— Повелитель рѣкъ, морей и горъ! Только что привезли новую невольницу! Такой красоты я еще никогда не видалъ. Цвѣтокъ, только что сорванный цвѣтокъ. Мгновеніе ока жаль потерять, не видя ея. Пойди и только взгляни.
И прогулка отмѣнялась.
Когда же, однако, исполнилось 242 луны счастливаго царствованія и настала 243, — богдыханъ Санъ-Янъ-Ки сказалъ:
— Ну, нѣтъ! Довольно! я знаю чьи это штуки! Это все мудритъ Джаръ-Фу-Цянъ. Но теперь пусть себѣ хоть лопнетъ, а я увижу Пекинъ!
Онъ подкупилъ преданныхъ ему слугъ и сказалъ:
— Бейте въ большой гонгъ, звономъ котораго извѣщаютъ о смерти богдыхана. Вопите какъ можно громче. Кричите: богдыханъ умеръ! Рвите на себѣ одежды, царапайте себѣ лица, — вамъ будетъ заплачено за все.
И онъ легъ на высокое ложе, которое приготовили, по его приказанію, преданные слуги.
Такъ и было сдѣлано, какъ онъ велѣлъ.
Слуги ударили въ большой гонгъ и объявили сбѣжавшимся блѣднымъ какъ смерть придворнымъ:
— Свѣтъ солнца померкъ. Радость вселенной превратилась въ печаль: нашъ премудрый богдыханъ сидѣлъ за обѣдомъ, ѣлъ, ѣлъ и умеръ!
Дворецъ наполнился плачемъ и интригами.
Первый и полномочный министръ Джаръ-Фу-Цянъ ползалъ по землѣ около преемника и говорилъ:
— Я посвящу тебя, сынъ неба, во всѣ тонкости управленія страной. Довѣрься мнѣ.
По обычаю, первымъ долгомъ, торжественно опорожнили «корзину желаній», стоявшую около императорскаго трона.
Въ ней, впрочемъ, была только одна бумажка, и на ней было написано только одно желаніе почившаго богдыхана:
«Желаю, чтобъ меня похоронили на томъ же ложѣ, на которомъ я буду лежать во дворцѣ, — и пусть никто не осмѣливается не только до меня дотрогиваться, но и близко ко мнѣ подходить».
Желаніе почившаго богдыхана священно и было исполнено.
Его несли на императорское кладбище на томъ же ложѣ, высоко поднятомъ надъ толпой, на которомъ онъ лежалъ во дворцѣ.
Шествіе было пышное и блестящее. Всѣ были въ бѣломъ.
Улицы Пекина были полны народомъ, который сбѣжался посмотрѣть на богдыхана, хоть на мертваго.
Жрецы пѣли, придворные рыдали, народъ дѣлалъ свои замѣчанія, а богдыханъ лежалъ на своемъ возвышенномъ ложѣ и, пріоткрывъ одинъ глазъ, смотрѣлъ на Пекинъ.
«Ну, и свиньи же китайцы! — думалъ онъ, лежа и глядя, — какъ они могутъ жить подъ такими дырявыми крышами? Хоть бы были еще при этомъ тепло одѣты на случай дождя, а то ходятъ рваные и драные. Послушать, однако, что такое они вопятъ?»
И, насмотрѣвшись, онъ принялся слушать.
А пекинцы вопили:
— Ага! Дворцовая лисица, Джаръ-Фу-Цянъ, конецъ пришелъ твоимъ грабежамъ и разбоямъ! Какъ новый богдыханъ прикажетъ отрубить тебѣ голову, иди на тотъ свѣтъ безъ головы! А мы-то ужъ на нее поплюемъ, какъ выставятъ ее на всеобщее посрамленіе! Не будешь больше насъ раздѣвать догола!
— Эге! Вотъ они почему такіе! — сказалъ себѣ богдыханъ, — погоди же!
Шествіе, между тѣмъ, приблизилось къ императорскому кладбищу. Народъ удалили, и около могилы стали одни придворные.
— Ха, ха, ха! — расхохотался богдыханъ, поднимаясь на ложѣ, — ловкую штуку я съ вами сшутилъ? А? Ну, Джаръ-Фу-Цянъ, не случилось никакого урагана во время моей прогулки по Пекину?
Всѣ стояли блѣдные, а Джаръ-Фу-Цянъ блѣднѣе всѣхъ. Всѣ дрожали, а Джаръ-Фу-Цянъ сильнѣе всѣхъ.
— Что жъ ты хочешь теперь дѣлать? — спросилъ онъ.
— Первымъ долгомъ, — отвѣчалъ богдыханъ, — вернуться во дворецъ и сѣсть снова на тронѣ, а дальше ужъ видно будетъ!
Джаръ-Фу-Цянъ безпомощно оглянулся на придворныхъ.
— Это невозможно! — воскликнулъ, выступая впередъ, придворный историкъ, — мы должны жить согласно обычаямъ предковъ. А такого примѣра въ исторіи не было, чтобы богдыханъ умеръ и опять ожилъ. Это неслыханно. Это грозитъ страшными бѣдствіями и огромными волненіями среди народа! Это грозитъ гибелью Китаю, прямо надо сказать!
— Это невозможно! — воскликнулъ и верховный церемоніймейстеръ, — все дѣло въ этикетѣ. А это нарушеніе всякаго этикета. Все сдѣлано. Похороны состоялись. И главное, — корзина желаній открыта, а она, по этикету, открывается только послѣ смерти богдыхана. Значитъ, ты померъ, разъ корзина открыта. Да и этикета такого нѣтъ, — для возвращенія богдыхана съ кладбища на тронъ. Кто же въ странѣ будетъ исполнять наши священные законы, если мы сами первые не соблюдаемъ этикета! Это прямо грозитъ гибелью Китаю!
— Конечно, гибелью и ничѣмъ больше! — воскликнулъ и великій жрецъ, — это противорѣчитъ всѣмъ святымъ установленіямъ нашей небесной религіи. Сказано: разъ богдыханъ умеръ, — онъ становится богомъ. А богъ не можетъ быть богдыханомъ. Богдыханъ долженъ быть смертнымъ, онъ долженъ править страной, боясь небеснаго гнѣва. А богъ — чего онъ будетъ бояться? Гдѣ же увѣренность въ его правотѣ? Это грозитъ всеобщимъ недовольствомъ, смутами. Нарушеніе постановленій религіи. Гибель, гибель Китаю!
Богдыханъ посмотрѣлъ грустно-грустно кругомъ.
— Ну, что же! — сказалъ онъ, — разъ, дѣйствительно, это грозитъ такими бѣдствіями странѣ, — дѣлать нечего! Закапывайте. Я не хочу гибели Китая.
— Не слѣдовало дѣлать этой прогулки, радость вселенной! Я всегда говорилъ, что она принесетъ тебѣ несчастье! — сказалъ Джаръ-Фу-Цянъ, кидая первый лопату земли.
За такую прозорливость преемникъ Санъ-Янъ-Ки оставилъ Джаръ-Фу-Цяна первымъ министромъ и далъ ему еще больше полномочій.
А Джаръ-Фу-Цянъ первое, что сдѣлалъ, — отрубилъ головы придворному историку, первому церемоніймейстеру и верховному жрецу:
— Ужъ очень они хитры!
Примѣчанія
править- ↑ 20 лѣтъ и 2 мѣсяца.