Первая прогулка богдыхана (Дорошевич)/ДО

Первая прогулка богдыхана
авторъ Власъ Михайловичъ Дорошевичъ
Изъ цикла «Сказки и легенды». Опубл.: «Россія», 1900, № 507, 22 сентября. Источникъ: Амфитеатровъ А. В., Дорошевичъ В. М. Китайскій вопросъ. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1901. — С. 124.

Богдыханъ Санъ-Янъ-Ки, — да будетъ онъ примѣромъ для всѣхъ! — всю благословенную жизнь свою питалъ особое пристрастіе къ познаніямъ и путешествіямъ.

Тѣмъ не менѣе, онъ благополучно царствовалъ 242 луны[1], и ему не удалось никогда видѣть даже Пекина.

Конечно, причиною этого былъ вовсе не недостатокъ желанія.

Каждый день богдыханъ объявлялъ своему первому и полномочному министру Джаръ-Фу-Цяну:

— Сегодня я отправлюсь на прогулку и посмотрю Пекинъ!

Первый министръ кланялся въ ноги и спѣшилъ отдать необходимыя приказанія.

Являлась стража, музыка, приносили паланкины, знамена, мандарины садились на коней.

Первый министръ докладывалъ:

— Все готово для исполненія твоей воли, сынъ неба!

И богдыханъ шелъ садиться въ паланкинъ.

Но въ эту минуту всегда что-нибудь да случалось.

То выходилъ изъ толпы придворныхъ верховный астрономъ, повергался на землю и говорилъ:

— Властитель вселенной, еще минута, и надъ Пекиномъ разразится страшная гроза съ ливнемъ и градомъ, величиной въ ласточкино яйцо, которыя ты кушаешь. Страшный вихрь будетъ слѣпить глаза, и ничего нельзя будетъ разсмотрѣть. Бѣда была бы тому паланкину, который очутится въ эту минуту на улицѣ. Его бы подхватило на воздухъ, завертѣло, подняло до облаковъ и потомъ такъ шарахнуло бы объ землю, что, конечно, сидящій въ немъ не остался бы жить ни одного мгновенья. Такой страшный ураганъ разразится сегодня надо всѣмъ Пекиномъ, исключая твоего дворца и сада. Само небо не смѣетъ ихъ тронуть. Такъ написано среди звѣздъ и переписано въ наши книги, радость вселенной.

То выходилъ впередъ придворный историкъ, кланялся въ ноги и говорилъ:

— Повелитель земли! Позволь тебѣ напомнить, что сегодня какъ разъ день смерти твоего великаго предка Хуаръ-Тзингъ-Тзуна, жившаго за 12.000 лунъ до насъ, и обычай народный повелѣваетъ тебѣ въ этотъ день безвыходно сидѣть во дворцѣ и предаваться, хотя бы наружно, печали!

То подбѣгалъ главный евнухъ, ударялся изо всѣхъ силъ объ землю и говорилъ:

— Повелитель рѣкъ, морей и горъ! Только что привезли новую невольницу! Такой красоты я еще никогда не видалъ. Цвѣтокъ, только что сорванный цвѣтокъ. Мгновеніе ока жаль потерять, не видя ея. Пойди и только взгляни.

И прогулка отмѣнялась.

Когда же, однако, исполнилось 242 луны счастливаго царствованія и настала 243, — богдыханъ Санъ-Янъ-Ки сказалъ:

— Ну, нѣтъ! Довольно! я знаю чьи это штуки! Это все мудритъ Джаръ-Фу-Цянъ. Но теперь пусть себѣ хоть лопнетъ, а я увижу Пекинъ!

Онъ подкупилъ преданныхъ ему слугъ и сказалъ:

— Бейте въ большой гонгъ, звономъ котораго извѣщаютъ о смерти богдыхана. Вопите какъ можно громче. Кричите: богдыханъ умеръ! Рвите на себѣ одежды, царапайте себѣ лица, — вамъ будетъ заплачено за все.

И онъ легъ на высокое ложе, которое приготовили, по его приказанію, преданные слуги.

Такъ и было сдѣлано, какъ онъ велѣлъ.

Слуги ударили въ большой гонгъ и объявили сбѣжавшимся блѣднымъ какъ смерть придворнымъ:

— Свѣтъ солнца померкъ. Радость вселенной превратилась въ печаль: нашъ премудрый богдыханъ сидѣлъ за обѣдомъ, ѣлъ, ѣлъ и умеръ!

Дворецъ наполнился плачемъ и интригами.

Первый и полномочный министръ Джаръ-Фу-Цянъ ползалъ по землѣ около преемника и говорилъ:

— Я посвящу тебя, сынъ неба, во всѣ тонкости управленія страной. Довѣрься мнѣ.

По обычаю, первымъ долгомъ, торжественно опорожнили «корзину желаній», стоявшую около императорскаго трона.

Въ ней, впрочемъ, была только одна бумажка, и на ней было написано только одно желаніе почившаго богдыхана:

«Желаю, чтобъ меня похоронили на томъ же ложѣ, на которомъ я буду лежать во дворцѣ, — и пусть никто не осмѣливается не только до меня дотрогиваться, но и близко ко мнѣ подходить».

Желаніе почившаго богдыхана священно и было исполнено.

Его несли на императорское кладбище на томъ же ложѣ, высоко поднятомъ надъ толпой, на которомъ онъ лежалъ во дворцѣ.

Шествіе было пышное и блестящее. Всѣ были въ бѣломъ.

Улицы Пекина были полны народомъ, который сбѣжался посмотрѣть на богдыхана, хоть на мертваго.

Жрецы пѣли, придворные рыдали, народъ дѣлалъ свои замѣчанія, а богдыханъ лежалъ на своемъ возвышенномъ ложѣ и, пріоткрывъ одинъ глазъ, смотрѣлъ на Пекинъ.

«Ну, и свиньи же китайцы! — думалъ онъ, лежа и глядя, — какъ они могутъ жить подъ такими дырявыми крышами? Хоть бы были еще при этомъ тепло одѣты на случай дождя, а то ходятъ рваные и драные. Послушать, однако, что такое они вопятъ?»

И, насмотрѣвшись, онъ принялся слушать.

А пекинцы вопили:

— Ага! Дворцовая лисица, Джаръ-Фу-Цянъ, конецъ пришелъ твоимъ грабежамъ и разбоямъ! Какъ новый богдыханъ прикажетъ отрубить тебѣ голову, иди на тотъ свѣтъ безъ головы! А мы-то ужъ на нее поплюемъ, какъ выставятъ ее на всеобщее посрамленіе! Не будешь больше насъ раздѣвать догола!

— Эге! Вотъ они почему такіе! — сказалъ себѣ богдыханъ, — погоди же!

Шествіе, между тѣмъ, приблизилось къ императорскому кладбищу. Народъ удалили, и около могилы стали одни придворные.

— Ха, ха, ха! — расхохотался богдыханъ, поднимаясь на ложѣ, — ловкую штуку я съ вами сшутилъ? А? Ну, Джаръ-Фу-Цянъ, не случилось никакого урагана во время моей прогулки по Пекину?

Всѣ стояли блѣдные, а Джаръ-Фу-Цянъ блѣднѣе всѣхъ. Всѣ дрожали, а Джаръ-Фу-Цянъ сильнѣе всѣхъ.

— Что жъ ты хочешь теперь дѣлать? — спросилъ онъ.

— Первымъ долгомъ, — отвѣчалъ богдыханъ, — вернуться во дворецъ и сѣсть снова на тронѣ, а дальше ужъ видно будетъ!

Джаръ-Фу-Цянъ безпомощно оглянулся на придворныхъ.

— Это невозможно! — воскликнулъ, выступая впередъ, придворный историкъ, — мы должны жить согласно обычаямъ предковъ. А такого примѣра въ исторіи не было, чтобы богдыханъ умеръ и опять ожилъ. Это неслыханно. Это грозитъ страшными бѣдствіями и огромными волненіями среди народа! Это грозитъ гибелью Китаю, прямо надо сказать!

— Это невозможно! — воскликнулъ и верховный церемоніймейстеръ, — все дѣло въ этикетѣ. А это нарушеніе всякаго этикета. Все сдѣлано. Похороны состоялись. И главное, — корзина желаній открыта, а она, по этикету, открывается только послѣ смерти богдыхана. Значитъ, ты померъ, разъ корзина открыта. Да и этикета такого нѣтъ, — для возвращенія богдыхана съ кладбища на тронъ. Кто же въ странѣ будетъ исполнять наши священные законы, если мы сами первые не соблюдаемъ этикета! Это прямо грозитъ гибелью Китаю!

— Конечно, гибелью и ничѣмъ больше! — воскликнулъ и великій жрецъ, — это противорѣчитъ всѣмъ святымъ установленіямъ нашей небесной религіи. Сказано: разъ богдыханъ умеръ, — онъ становится богомъ. А богъ не можетъ быть богдыханомъ. Богдыханъ долженъ быть смертнымъ, онъ долженъ править страной, боясь небеснаго гнѣва. А богъ — чего онъ будетъ бояться? Гдѣ же увѣренность въ его правотѣ? Это грозитъ всеобщимъ недовольствомъ, смутами. Нарушеніе постановленій религіи. Гибель, гибель Китаю!

Богдыханъ посмотрѣлъ грустно-грустно кругомъ.

— Ну, что же! — сказалъ онъ, — разъ, дѣйствительно, это грозитъ такими бѣдствіями странѣ, — дѣлать нечего! Закапывайте. Я не хочу гибели Китая.

— Не слѣдовало дѣлать этой прогулки, радость вселенной! Я всегда говорилъ, что она принесетъ тебѣ несчастье! — сказалъ Джаръ-Фу-Цянъ, кидая первый лопату земли.

За такую прозорливость преемникъ Санъ-Янъ-Ки оставилъ Джаръ-Фу-Цяна первымъ министромъ и далъ ему еще больше полномочій.

А Джаръ-Фу-Цянъ первое, что сдѣлалъ, — отрубилъ головы придворному историку, первому церемоніймейстеру и верховному жрецу:

— Ужъ очень они хитры!

Примѣчанія

править
  1. 20 лѣтъ и 2 мѣсяца.