Педагогическія сочиненія, вышедшія на 1860 годъ.
править1) Русскія сказки для дѣтей, разсказанныя нянюшкою Авдотьею Степановною Черепьевою, изданныя К. Авдѣевой. Изд. четвертое; 2) Говорящія животныя. Текстъ автора Степки-Растрепки; 3) Еще говорящія животныя. Текстъ автора Степки-Растрепки. 4) Басни и пѣсенки для дѣтей. Изданія М. О. Вольфа. 5) Путешествіе въ сказочную страну. Текстъ автора Степки-Растрепки. 6) Русскія сказки въ иллюстраціяхъ. В. Жуковскаго; 7) Волшебные Цвѣты; 8) Настоящій Робинзонъ. Заимствовано съ французскаго А. Разинымъ; 9) Леля или необитаемый островъ. Переводъ съ англійскаго. Изданіе M. О. Вольфа.
Одинъ изъ признаковъ юности народа въ отношеніи цивилизаціи, незрѣлости его понятій о гражданственности, есть увлеченіе общественнаго мнѣнія блестящимъ, поверхностность сужденій общества о предметахъ по ихъ внѣшности, часто — по одной обстановкѣ.
Но и для народовъ, какъ для лицъ, проходитъ пора увлеченій. Другими словами: взглядъ на историческую славу, благосостояніе и образованность измѣняется по мѣрѣ развитія въ народахъ гражданскаго самосознанія. Жажда завоеваній уступаетъ мѣсто заботѣ объ устройствѣ внутренняго быта. Богатѣйшимъ начинаетъ почитаться то государство, въ которомъ большая масса народонаселенія наслаждается извѣстною степенью довольства; образованнѣйшимъ то, въ которомъ значительнѣйшая цифра гражданъ пользуется свѣтомъ просвѣщенія. Народы достигшіе извѣстной степени политической зрѣлости, перестаютъ завидовать военной славѣ Рима и императорской Франціи, мгновенному богатству Испаніи, процвѣтанію наукъ и искусствъ въ академіяхъ вѣка Людовика XIV, и взоръ ихъ съ почтительнымъ удивленіемъ обращается на мирную Швейцарію, промышленную Англію и усѣянную народными школами Германію.
Россія геніемъ Петра была вдвинута въ Европу въ эпоху еще слабой зрѣлости этой послѣдней въ отношеніи идеи истинной гражданственности. Притомъ наше отечество приняло за образецъ, за идеалъ Францію, которая даже до нынѣ много отстала зрѣлостью отъ остальной Европы. Цѣликомъ усвоенныя изъ Франціи воззрѣнія на существенные общественные вопросы оффцціально держались у насъ до нынѣшняго царствованія, не смотря на очевидную несостоятельность свою передъ судомъ здраваго ума, не смотря на то, что въ людяхъ мысли, слѣдившихъ за ходомъ западной цивилизаціи, уже давно выработался иной, ближайшій къ безусловному общественному идеалу взглядъ, который, впрочемъ, только нынѣ вполнѣ начинаетъ высказываться, а потому и усвоиваться, все большимъ кругомъ публики.
Согласно этому современному воззрѣнію на цивилизацію, какъ мы уже сказали, степень образованности народа измѣряется не столько количествомъ познаній, литературныхъ и художественныхъ произведеній, открытій и изобрѣтеній, которыхъ заслуга принадлежитъ передовымъ людямъ націи, сколько степенью равномѣрности въ распредѣленіи просвѣщенія въ массахъ и зависящею отъ нея степенью нравственнаго совершевства этихъ массъ. Содѣйствовать къ достиженію отечествомъ все высшей потенціи этой истинной образованности — вотъ въ чемъ состоитъ истинное призваніе всякаго образованнаго гражданина, какъ равно и всякаго просвѣщеннаго правительственнаго лица.
Прямыхъ источниковъ истинной образованности преимущественно три: семейство, школа и литература. Но эти прямые дѣятели ведутъ народъ къ истинной образованности только при условіи сильнаго взаимнодѣйствія ихъ другъ на друга и взаимнопроникновенія духомъ другъ друга.
Безъ семейства, въ извѣстномъ смыслѣ, не можетъ быть, такъ называемыхъ, семейныхъ добродѣтелей, безъ которыхъ снова невозможна истинная образованность. Съ другой стороны, семейство, безъ содѣйствія освѣжающаго духа школы и литературы грозитъ замкнутостью, исключительностью интересовъ, односторонностью воззрѣній, неподвижностью, заскорузлостью ceмейныхъ преданій и вѣрованій. Школа, съ одной стороны, устраняя исключительность, односторонность семейнаго вліянія, съ другой расширяя горизонтъ знаній молодаго поколѣнія, въ то же время въ образованіе юношества вноситъ элементъ, котораго не въ состояніи дать семейство, состоящее изъ слишкомъ близкородственныхъ, омогенныхъ, если можно такъ выразиться — членовъ; я хочу сказать: элементъ общежительности, общественности, безъ котораго невозможна гражданская жизнь и который придаетъ школѣ значеніе нѣкотораго рода предсѣнія къ дѣйствительной жизни въ обществѣ. Наконецъ, литература должна быть ключомъ живой воды, питающимъ и обновляющимъ соки семейства и школы, а для этого должна проникнуться важностью ихъ и посвятить интересамъ ихъ значительную часть своихъ силъ и дѣятельности.
У насъ, изъ поименованныхъ трехъ источниковъ истиннаго просвѣщенія, семейство только начинаетъ еще доходить до сознанія своего образовательнаго призванія (mission), и то только въ высшихъ слояхъ общества. И не можетъ быть иначе! Ceмейство допетровской Руси, какъ и всѣ другія формы ея гражданскаго быта, было дикою средою, исполненною суевѣрій, предразсудковъ, замкнутою въ невѣжественной исключительности интересовъ, державшеюся отцовскимъ деспотизмомъ съ одной, рабскимъ подчиненіемъ жены и дѣтей съ другой стороны. Вліяніе семейства, при такомъ характерѣ его, на просвѣщеніе могло быть только претительнымъ. Просвѣщеніе по самому существу своему, должно было вести къ разрушенію всего того, что составляло духъ и сущность тогдашняго семейства, а потому и встрѣчало въ немъ рьянаго антагониста, антагониста, дѣйствовавшаго безсознательно, по одному истинкту исключительности, изъ одного чувства самосохраненія, но опиравшагося на двухъ крѣпкихъ столпахъ — крови и преданіи. О семейныхъ добродѣтеляхъ не могло быть и рѣчи тамъ, гдѣ главная представительница ихъ — мать семейства была унижена до степени рабы, т. е., прелестницы, кормилицы и работницы.
Петръ освободилъ семейства высшихъ слоевъ общества изъ-подъ гнетущаго ярма патріархальности, освободилъ женщину изъ-подъ мужнина деспотизма и ввелъ ее въ общество. Но еще не успѣла женщина, одаренная гражданскими правами, внести въ семейство элементъ матери семейства, преобразовавъ это послѣднее на новыхъ началахъ свободной, самоопредѣленной морали, основанной на любви; еще женщина, на первыхъ порахъ увлекшаяся своею новою ролью въ обществѣ, не успѣла вполнѣ сознать другую сторону своего призванія — призваніе матери семейства, какъ, при дѣятельной иниціативѣ правительства, общественное образованіе стало колебать вліяніе домашняго и даже вытѣснять его, что было весьма не трудно, потому что, повторяю — семейство, въ новомъ смыслѣ, едва начинало возникать. Вслѣдствіе этого, по свойственной человѣческой природѣ безпечности, родители стали заботиться только о томъ, чтобы вскормить и взростить дѣтей до извѣстнаго возраста, въ которомъ они могли поступить въ общественныя заведенія, потомъ приготовить ихъ къ экзаменамъ въ эти заведенія, сдать и… дальнѣйшее дѣлоправительства, дѣло школы! Семейству, въ томъ благотворномъ образовательномъ значеніи, въ которомъ оно существуетъ на Западѣ, возникнуть было трудно при этомъ удобствѣ къ освобожденію отъ его обязанностей.
Что касается другаго источника истиннаго образованія — школъ, то, не будучи порождены изъ нѣдръ нашей собственной цивилизацій, а взятые цѣликомъ съ Запада, наши школы не могли ни вполнѣ соотвѣтствовать нашимъ нуждамъ, ни преуспѣвать, какъ преуспѣваютъ только учрежденія, порожденныя потребностями и разумомъ народа. Искусственно перенесенныя къ намъ изъ чуждой цивилизаціи, эти правительственныя общественныя заведенія держались и держатся почти только привиллегіями, сопряженными съ окончаніемъ въ нихъ курса, привычкою и недостаткомъ другихъ частныхъ школъ, которымъ трудно возникнуть при правительственной конкурренціи.
Такимъ образомъ, естественные воспитатели юношества — родители, почитая себя вправѣ вполнѣ возлагать заботу объ образованіи дѣтей на правительственныя общественныя заведенія, не старались о развитіи въ дѣтяхъ семейныхъ добродѣтелей. Школы же, будучи большею частью закрытыми спеціяльными заведеніями, оставляли совершенно въ сторонѣ элементъ общественности, который призваны вносить въ образованіе, и стремились къ случайнымъ, не необходимымъ цѣлямъ.
При такихъ условіяхъ, мудрено было возникнуть у насъ и дѣятельной педагогической литературѣ, которая предполагаетъ цѣлый классъ людей Фаха и многочисленную публику читателей. Правда, у насъ были профессоры и учители, былъ даже педагогическій институтъ, было педагогическое отдѣленіе въ университетахъ. Но профессоры и учители наши были чиновники, большею частью избиравшіе учебную дорогу по какимъ-нибудь случайнымъ соображеніямъ и, вскорѣ послѣ поступленія на мѣсто, перестававшіе заниматься предметомъ, къ которому не видѣли ни въ комъ сочувствія, между тѣмъ какъ всюду встрѣчались съ программами и указаніями. Да и откуда было явиться людямъ Фаха? Въ педагогическомъ институтѣ нашемъ, по крайней мѣрѣ до 1845 года, педагогика стояла на послѣднемъ планѣ. Но еслибы у насъ и были люди Фаха, способные создать педагогическую литературу и готовые на этотъ трудъ, то не доставало у насъ для нея публики. Не довольствоваться же было публикою, состоящею изъ однихъ и тѣхъ же людей Фаха?
Впрочемъ, такъ какъ все-таки распространяющаяся грамотность и потребность въ индивидуальномъ образованіи брала свое, то ежегодно появлялись азбуки, книги для дѣтскаго чтенія и руководства по разнымъ отраслямъ наукъ, изъ которыхъ большая часть была спекуляціею книгопродавцевъ и авторовъ на карманъ покупателей, нѣкоторыя же, особенно почти всѣ руководства, были обязаны своимъ появленіемъ въ свѣтъ правительству и снабжены его привиллегіею. Какъ тѣ, такъ и другія получала право гражданства и вращались въ публикѣ почти безъ всякаго контроля относительно содержанія ихъ, ибо у насъ не выработался въ литературѣ критеріумъ для оцѣнки ихъ.
Нынѣшнее просвѣщенное и благонамѣренное правительство, признавъ необходимость всесторонняго развитія образованія, само видимо покровительствуетъ семейному образовательному вліянію, заботится объ образованіи людей Фаха и наконецъ дозволяетъ обсужденіе дѣла въ литературѣ. Будемъ надѣяться, что, отнынѣ наше семейство, пользуясь мудрымъ и благонамѣреннымъ направленіемъ правительства, сознаетъ много знаменательную образовательную роль свою, и будетъ стремиться занять свое мѣсто въ ряду прямыхъ дѣятелей цивилизаціи; что впредь общественное образованіе не только не будетъ пытаться вытѣснить семейное, но и, ставъ на приличествующій ему по важности постъ, съ одной стороны, будетъ довершать, пополнять дѣло семейства, съ другой будетъ вносить въ народное образованіе элементъ истинной общежительности и гражданственности. А для того, чтобы наши надежды были не тщетны, для того, чтобы онѣ оправдывались самымъ дѣломъ, будемъ стараться усвоить литературѣ то вліяніе, которое она, по самому существу своему, должна имѣть у насъ на направленіе семейства и школы.
Это вліяніе, какъ мы уже выше сказали, весьма глубоко и важно: оно состоитъ 1) въ раскрытіи*тѣхъ недостатковъ и пороковъ въ нашемъ обществѣ, которые проистекаютъ изъ недостатка у насъ образовательнаго вліянія семейства и изъ ложнаго, односторонняго, а отчасти и недостаточнаго вліянія общественнаго образованія; 2) въ ознакомленіи публики съ результатами, до которыхъ, путемъ долгаго, многотруднаго изысканія, достигла педагогическая теорія и ея примѣненіе на Западѣ, съ моментами, въ которыхъ эта теорія непосредственно на практикѣ прилагаема къ нашимъ семействамъ и школѣ, и тѣми, въ которыхъ, напротивъ, намъ приходится, сообразно съ нашими нравами и историческимъ характеромъ, изъ началъ нашей собственной національности извлечь норму для народнаго русскаго образованія; слѣдовательно въ положительной разработкѣ всего педагогическаго матеріала съ общечеловѣческой и національной точки зрѣнія; 3) въ доставленіи семейству и школѣ тѣхъ вспомогательныхъ книгъ, которыя, составляя какъ бы нравственный насущный хлѣбъ ихъ, служатъ важнымъ, необходимымъ пособіемъ для воспитателей и родителей: мы разумѣемъ совокупность книгъ, составляющихъ, такъ называемую, непосредственно учебно-образовательную литературу; наконецъ 4) въ слѣженіи за ходомъ рѣшенія вопроса объ образованіи въ самой же литературѣ и въ оцѣнкѣ, въ обсужденіи этого хода на основаніи критеріума раціональной теоріи и здраваго ума.
Изъ этихъ четырехъ задачъ, которыя рѣшить должна литература, собственно только рѣшеніе первой, составляющей предметъ, такъ называемый, обличительной педагогической литературы, и четвертой, которою занимается педагогическая критика и библіографія, относятся къ области періодической литературы, которой идея — приведеніе къ сознанію ближайшей современности во всѣхъ сферахъ жизни. Двѣ же остальныя задачи, вторая и третья, по самому существу своему, должны, по настоящему, составить предметъ отдѣльныхъ спеціальныхъ сочиненій, которыхъ совокупность можетъ быть названа капитальною педагогическою литературою.
Итакъ капитально педагогическая литература должна заключать въ себѣ рѣшеніе двухъ задачъ, изъ которыхъ одна, преимущественно относящаяся къ теоретической сторонѣ вопроса, рѣшается собственно такъ называемыми руководительно-педагогическими сочиненіями, каковы: теоріи педагогики, дидактики, методологіи и т. д., другая же, вспомоществующая педагогической практикѣ, порождаетъ учебно-образобательную литературу, обнимающую, какъ всѣ учебники, начиная съ азбукъ до руководствъ къ наукамъ, преподаваемымъ въ университетахъ и другихъ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ включительно, такъ и всѣ книги для чтенія дѣтей и юношества всѣхъ возрастовъ.
Важность недостатка во всѣхъ нашихъ журналахъ, не исключая и спеціально-педагогическихъ, въ такомъ путеводителѣ по лабиринту заманчивыхъ книгопродавческихъ каталоговъ и объявленій, вѣроятно, испыталъ всякій, воспитывающій своихъ или чужихъ дѣтей, и въ особенности всякій иногородный, принужденный выписывать книги «зря», по одному заглавію. Но кромѣ практическихъ воспитателей, почти столько же, сколько и они, большинство нашихъ издателей, переводчиковъ и даже сочинителей педагогическихъ книгъ нуждаются въ указаніяхъ критики и вѣрно извлекутъ изъ нихъ большую пользу для себя и своихъ читателей. На каждомъ шагу встрѣчаются намъ переводныя сочиненія, нестоившія перевода, между тѣмъ какъ дѣйствительно хорошія сочиненія иностранныхъ литературъ по тѣмъ же предметамъ остаются непереведенными. Часто этотъ недостатокъ проистекаетъ изъ недостатка знакомства переводчика съ литературою предмета, о которомъ въ переводимомъ сочиненіи трактуется. Въ такихъ случаяхъ, насколько намъ дозволитъ собственное знакомство съ иностранными педагогическими литературами, мы будемъ указывать на сочиненія, которыя не мѣшало бы перенести на отечественную почву. Также мы постараемся при случаѣ указывать на разработку тѣхъ сторонъ нашего предмета, которыя еще ждутъ у насъ дѣятелей.
Ежегодно, не только у насъ, но и во всемъ цивилизованномъ мірѣ повторяется, въ педагогической литературѣ, явленіе, имѣющее очень слабую связь съ самыми потребностями воспитанія, и вполнѣ зависящее отъ обычая — дарить дѣтей, въ извѣстные праздники, предметами, которые они желаютъ имѣть и которые, въ тоже время, по соображеніямъ родителей, могутъ служить или для развлеченія или для пользы ихъ.
Явленіе это состоитъ въ изданіи къ такимъ праздникамъ наибольшаго, по возможности, количества книгъ, принадлежащихъ преимущественно къ учебно образовательной литературѣ и, какъ по внѣшности своей, такъ и по содержанію, приличныхъ для праздничнаго подарка. Тоже явленіе повторилось, конечно, и въ истекшемъ году; къ празднику Рождества Христова, одинъ книгопродавецъ М. О. Вольфъ, занимающійся, какъ извѣстно, преимущественно изданіемъ и продажею педагогическихъ сочиненій, издалъ слишкомъ двадцать книгъ, принадлежащихъ къ учебно-образовательной литературѣ. Такъ какъ всѣ онѣ по праву носятъ на заглавномъ листѣ 1860 годъ, то и будутъ разсматриваемы нами въ нынѣшнемъ нумерѣ нашего журнала. Вмѣстѣ съ тѣмъ въ руководительной статьѣ нашей мы будемъ говорить исключительно о группѣ сочиненій, относящихся къ такъ называемой, учебно образовательной литературѣ.
Вся учебно-образовательная литература, по различію непосредственной цѣли, которой достиженіе имѣютъ въ виду принадлежащія къ ней сочиненія, распадается на двѣ большія группы сочиненій:
1) Одни изъ нихъ, при помощи развитія ума, воображенія и сердца, рождая и питая въ юношествѣ потребность къ чтенію, непосредственною цѣлью имѣютъ — занять, привлечь дитя къ книгѣ. Это — книги для легкаго чтенія дѣтей и юношества. Содержаніе ихъ можетъ быть взято изъ любой сферы жизни и человѣческой дѣятельности, но откуда бы ни было взято содержаніе ихъ, главное достоинство ихъ зависитъ отъ занимательности разсказа, живости изображеній и заманчивой группировки фактовъ.
2) Другія, обыкновенно называемыя учебниками или учебными руководствами, непосредственнымъ назначеніемъ имѣютъ — сообщеніе дѣтямъ положительныхъ свѣдѣній, относящихся къ преподаваемымъ имъ наукамъ. Какъ тѣ, такъ и другія — конечною цѣлью поставляютъ себѣ — развитіе способностей дѣтей; разница между ними заключается въ одномъ томъ, что первыя обращаются преимущественно къ воображенію, вторыя же къ познавательной способности дитяти, уму, памяти, соображенію; первыя, не зависимо отъ своего содержанія, имѣютъ формальное назначеніе, вторыя же, вполнѣ по своей формѣ завися отъ содержанія, главнымъ образомъ полезны въ матеріальномъ отношеніи. Поэтому мы и предлагаемъ совокупность первыхъ назвать собстбенно-образовательною, совокупность вторыхъ собственно-учебною литературою. Такъ какъ всѣ сочиненія, которыя мы намѣрены разобрать въ настоящей статьѣ, относятся къ первой изъ этихъ категорій, то и руководительная статья наша будетъ трактовать исключительно объ образовательныхъ сочиненіяхъ или книгахъ для легкаго чтенія дѣтей и юношества.
Основою воспитанія должно быть физическое развитіе, которое есть непремѣнное условіе правильнаго нравственнаго образованія. Уже древніе додумались до этой аксіомы. У грековъ было даже изобрѣтено слово, выражавшее идеалъ, къ которому воспитаніе должно стремиться: это слово, καλοσκαγκϑος (составленное изъ трехъ словъ: καλοσ — изящный, т. е., правильно развитый въ физическомъ отношеніи, καὶ — и, ἅγαϑος — добрый, т. е., правильно развитый въ нравственномъ отношеніи) означало гармонію въ развитіи нравственной и физической сторонъ въ человѣкѣ. У римлянъ была поговорка («in corpore sano mens sana»), по которой только въ здоровомъ тѣлѣ возможенъ здравый духъ. Въ новѣйшее время, все большіе успѣхи физіологія, доказывающей близкую, непосредственную связь отправленій нравственныхъ съ физическими, научно подтверждаютъ то, что какимъ-то чутьемъ было сознано въ древности. Καλοκαγαϑςὶα все болѣе становится идеаломъ нашихъ теорій воспитанія и масштабомъ для сужденія о педагогической практикѣ.
А между тѣмъ, для того, чтобы этотъ идеалъ сдѣлался сколько-нибудь удобоосуществимымъ на практикѣ, необходимо бы, прежде всего, нашимъ воспитателямъ проникнуться мыслью, что дитя до извѣстнаго возраста должно гораздо болѣе жить физчески, нежели морально, ибо, въ противномъ случаѣ, оно не можетъ достигнуть полной физической крѣпости, свойственной своему возрасту. Поэтому должно бы лишь настолько занимать его духъ насколько это непремѣнно нужно для постепеннаго всесторонняго развитія его и не усиливаться, во что бы ни стало, сдѣлать изъ питомца универсальный геній, ходячую всемірную премудрость.
Всякій человѣкъ, при самыхъ благопріятныхъ обстоятельствахъ, способенъ достигнуть только до своего личнаго идеала, и никакъ не пойдетъ далѣе. Захотѣть приложитъ къ его развитію въ частностяхъ мѣрило способностей другаго человѣка или даже какого-то общечеловѣческаго идеала значитъ тоже, что желать, чтобы все человѣчество имѣло одинъ физическій ростъ или, какъ дѣлаютъ китайцы, усиливаться, чтобы у всѣхъ женщинъ были одинаковой величины ноги. Правда, граждане небесной имперіи дѣйствительно достигаютъ своей цѣли: ноги знатныхъ барышень, будучи съ дѣтства вдавлены въ извѣстной величины башмаки, которые можно бы назвать идеальными, не выростаютъ далѣе предѣловъ этихъ идеальныхъ башмаковъ. За то — въ результатѣ получается неспособность китайскихъ знатныхъ женщинъ къ употребленію своихъ идеально малыхъ ноги, слѣдовательно — положительная уродливость. Въ другой сферѣ, случалось, вѣроятно всякому встрѣчать ученыхъ, вслѣдствіе многоученія, утратившихъ способность къ простому здравому мышленію[1].
Изъ предъидущаго правила, — что только подъ условіемъ правильнаго физическаго развитія юношества возможно приближеніе къ воспитательному идеалу — съ очевидностью слѣдуетъ, что продолжительность времени, употребляемаго дитятею на чтеніе и другія занятія, исключающія упражненіе тѣлесныхъ силъ, должно быть соразмѣрно съ физическими потребностями его возраста. А потому, съ одной стороны, очень важно, чтобы въ первомъ возрастѣ часть наукъ, входящихъ въ программу его, была проходима изустно, съ другой, чтобы дѣти не читали ничего, прямо не способствующаго къ ихъ нравственному совершенствованію, слѣдовательно, чтобы, въ выборѣ книгъ для дѣтскаго чтенія, не столько задавался вопросъ: можетъ ли такая или такая книга быть допущена въ библіотеку нашего питомца, сколько спрашивалось: будетъ ли она положительно полезна дитяти, т. е., послужить ли къ тому, чтобы подвинуть его на пути нравственнаго развнітя его? И если на этотъ вопросъ получается отрицательный отвѣтъ, то книга непремѣнно должна быть изгнана изъ употребленія дитяти,
Для того, чтобы книга для легкаго дѣтскаго чтенія выполнила свою положительно-образовательную цѣль, надо: а) чтобы она, какъ по языку, — оборотамъ, такъ и по содержанію, была доступна возрасту, для котораго написана, и отвѣчала потребностямъ его; b) чтобы языкъ и обороты въ ней были безукоризненно правильны и могли служить для практическаго усвоенія дитятею правильнаго способа выраженія мыслей; с) чтобы книга была занимательна и притонъ доставляла воображенію здоровую пищу; d) чтобы она была умна, слѣдовательно способна питать умъ дитяти; наконецъ е) чтобы она была положительно нравственна, т. е., не только не вредила сердцу дитяти, но и напротивъ рождала въ немъ благородныя чувствованія и чистые порывы.
а) Что касается языка и оборотовъ употребляемыхъ въ дѣтскихъ книгахъ для легкаго чтенія, то въ этомъ отношеніи, мы различаемъ два рода книгъ, изъ которыхъ въ каждомъ долженъ быть свой отличный способъ выраженія, а именно: однѣ книги, которыя пишутся для очень маленькихъ дѣтей, еще не умѣющихъ читать или плохо читающихъ, и имѣютъ цѣлью, при помощи картинокъ, заохотять дѣтей къ чтенію, и другія — книги, которыя пишутся для дѣтей, уже умѣющихъ и любящихъ читать. Въ первыхъ, которыя большею частью прочитываетъ дѣтямъ воспитывающее лицо, языкъ долженъ, по-возможности, подходить къ разговорному, обороты должны быть какъ можно менѣе книжны и содержаніе должно быть доступно самому непосредственному разумѣнію. Вторыя же, къ которымъ относится вся остальная собственно-образовательная литература, должны быть написаны языкомъ уже болѣе книжнымъ и тѣмъ ближе подходящимъ къ обыкновенному книжному языку, чѣмъ старше возрастъ для котораго онѣ, судя по содержанію своему, написаны.
b) Но какъ относительно первыхъ, такъ и вторыхъ книгъ, должно замѣтить, что правильность языка въ нихъ много облегчаетъ впослѣдствіи стилистическія упражненія въ классѣ и даже имѣетъ вліяніе на тзустный способъ выраженія дѣтей.
c) Занимательность содержанія для дѣтскаго возраста книгъ для легкаго чтенія есть непремѣнное условіе для допущенія ихъ въ число сочиненій собственно образовательной литературы. Занимательность содержанія книги зависитъ отъ того, въ какой мѣрѣ оно возбуждаетъ и поддерживаетъ дѣятельность воображенія. Воображеніе дитяти можетъ быть возбуждено къ дѣятельности и поддержано въ ней содержаніемъ книги въ двухъ преимущественно случаяхъ: во-первыхъ если это содержаніе по самой сущности своей заманчиво для воображенія или во-вторыхъ если оно, будучи въ сущности очень обыкновеннымъ, повседневнымъ и естественнымъ, пріобрѣтаетъ заманчивость для воображенія отъ одного умѣнья автора обставить и освѣтить его. Содержаніе непремѣвно бываетъ заманчивымъ для воображенія по своей сущности, если оно поражаетъ своею чрезвычайностью и даже невозможностью; но и самый будничный фактъ, если онъ новъ для читающаго или неожиданъ, т. е., не можетъ быть предусмотрѣнъ по логикѣ ума, можетъ пріобрѣсть высокую степень занимательности, заманчивости для воображенія. Изъ этого слѣдуетъ, что прелесть, занимательность содержанія дѣтскихъ книгъ зависитъ не столько отъ сущности ихъ содержанія, сколько отъ новизны, неожиданности фактовъ и событій, о которыхъ говорится въ нихъ, для дитяти. Согласившись съ этимъ послѣднимъ положеніемъ, мы невольно приводимся къ тому, что не однѣ волшебныя сказки и такія же повѣсти могутъ быть занимательны для дѣтей, но и всякаго рода разсказы, которыхъ содержаніе взято изъ дѣйствительности, лишь бы оно завлекало новизною или постановкою на сцену фактовъ. Если мы теперь примемъ въ соображеніе вышесказанное — что всякая книга, даваемая въ руки дитятѣ, должна быть положительно полезна ему, — и второе, что пища доставляемая книгами дѣтскому воображенію, должна быть здорова, то, по нашему мнѣнію, сказки, басни и волшебныя повѣсти должны быть изгнаны изъ дѣтскихъ библіотекъ и замѣнены сочиненіями, завлекательнымъ образомъ знакомящими съ чудесами природы, или съ положительною жизнью. Сказки суть порожденіе народной или личной поэтической фантазіи, отрѣшенной отъ контроля познавательной способности и отрицающей опытъ и истину дѣйствительности. Сказочный міръ, если открывается нашему воображенію въ темъ возрастѣ, когда мы уже болѣе или менѣе знакомы съ міромъ дѣйствительности, представляетъ весь на пріятную забаву и даже, можетъ быть, полезное упражненіе для фантазіи. Но если знакомство со сказочнымъ міромъ предшествуетъ ознакомленію съ дѣйствительностью, то необходимо, болѣе или менѣе, мѣшаетъ этому послѣднему. Дитя, читающее о говорящихъ медвѣдяхъ и творящихъ чудеса волкахъ, прежде нежели узнало о медвѣдѣ и волкѣ изъ естественной исторіи, долго сохраняетъ объ этихъ животныхъ понятіе, какъ о существахъ, имѣющихъ сверхъестественныя свойства. Съ другой стороны, наше любимое «авось» едва-ли отчасти не зависитъ отъ привычки, усвоиваемой нашимъ воображеніемъ изъ сказокъ, которыми питаютъ его въ дѣтствѣ, привычки — всюду ожидать чудесъ и появленія deus ex machina. Наконецъ, еслибы и этого всего не было, то, во всякомъ случаѣ, чтеніе сказокъ не приноситъ положительной пользы дѣтямъ, слѣдовательно должно быть отвергнуто, какъ безполезно отрывающее ихъ отъ физическомъ упражненій, столь необходимыхъ ихъ возрасту. Исключеніе изъ этого правила можетъ быть допущено для дѣтей съ крайне слабою, бездѣйственною фантазіею, которыхъ нравственный міръ подлежитъ особой исключительной системѣ лѣченія. Но и въ этомъ послѣднемъ случаѣ мы не можемъ понять — почему бы чудеса, которыми такъ изобилуетъ природа для дѣтскаго ума, были менѣе способны стать средствомъ подобнаго лѣченія, нежели сказочныя чудеса?
d) Многіе дѣтскіе писателя, родители и наставники думаютъ, что отъ дѣтскихъ книгъ нѣтъ надобности требовать большаго ума, потому что дѣти, молъ, сами глупенькія и какую бы глупость взрослый человѣкъ ни написалъ, она все будетъ выше дѣтскаго ума, слѣдовательно умна для дитяти. Это ошибочное мнѣніе пораждаетъ множество пошлыхъ дѣтскихъ книжонокъ, которыя, вслѣдствіе того же разсужденія, издаются гг. книгопродавцами и покупаются родителями. Ошибка тутъ заключается въ томъ, что дѣтскій умъ, именно потому, что онъ дѣтскій, почитается существенно, т. е., количественно и качественно, различнымъ отъ ума взрослаго человѣка, между тѣмъ, какъ они различны только по степени опытности, по количеству фактовъ, на которыхъ упражняли свои силы, по степени навыка въ употребленіи своей логики. Умное умно и для ребенка, если приспособлено къ возрасту его; глупое глупо и для ребенка, если онъ, по неспособности, не дастъ обмануть себя глубокомысленною внѣшностію. А между тѣмъ, глупая книга вредна для умнаго ребенка, потому что онъ очень скоро разберетъ, что она глупа, и перестанетъ вѣрить въ умъ книгъ вообще, слѣдовательно и читать ихъ, потому что дѣти весьма легко дѣлаютъ заключенія отъ частнаго къ общему. Глупый же ребенокъ, хотя и не испытаетъ такого вреда отъ чтенія глупыхъ книгъ, зато и не получитъ отъ него никакой пользы, потому что мудрено же поумнѣть отъ чтенія глупостей.
е) Дѣйствіе, которое книга производитъ на дѣтское сердце, не только не зависитъ отъ количества морали или нравственныхъ сентенцій, разсѣянныхъ въ ней, но даже находится въ обратномъ отношеніи къ этому количеству, потому что ничто такъ не роняетъ кредита словъ, какъ частое употребленіе ихъ всуе, въ томъ возрастѣ, которому полное значеніе ихъ еще не доступно. Вліяніе книги на дѣтское сердце единственно и исключительно зависитъ отъ нравственности автора книги. Только глубоконравственный человѣкъ, немогущій поэтому самому не любить дѣтей, можетъ написать книгу, благотворно дѣйствующую на сердца ихъ. Любовь къ подростающему поколѣнію и къ нравственному идеалу человѣка должна водить перомъ дѣтскаго писателя, и мы хотимъ, чтобы сочиненія его были въ состояніи расширить сердце маленькихъ читателей и оплодотворить его благими намѣреніями и помыслами. Напротивъ, книга, съ первой до послѣдней страницы намекающая на нравственную цѣль, останется безплодного для сердца дитяти, если авторъ не вложитъ въ нее частицы своего собственнаго сердца, или если это послѣднее само скудно, сухо, безплодно. Оттого, съ одной стороны, такъ мало дѣтскихъ книгъ плодотворныхъ для сердца юношества, съ другой — образованныя, умныя и талантливыя женщины способны сдѣлать въ этомъ отношеніи гораздо болѣе, нежели мужчины, обладающіе тѣми же качествами, но не одареные женскимъ сердцемъ.
Показавъ основанія, на которыхъ мы намѣрены разбирать вновь вышедшія дѣтскія книги, приступаемъ къ самому разбору ихъ, придерживаясь, въ группировкѣ ихъ, какъ сродства между сочиненіями по самому содержанію ихъ, такъ и возрастовъ дѣтей, для которыхъ эти сочиненія назначаются.
1) Русскія сказки для дѣтей, разсказанныя нянюшкою Авдотьею Степановною Черепьевою, изданныя К. Авдѣевой. Изд. четвертое. Спб. изд. М. О. Вольфа. 1860, въ большую 8-ю д. л. IV и 36 страницъ текста, съ 7 картинками. Цѣна 2 р.[2]
Хотя количество изданій и не всегда бываетъ у насъ ручательствомъ за достоинство книги, потому что часто, по пословицѣ, на безрыбьи и ракъ бываетъ рыбой, однако почти всегда поименованное обстоятельство имѣетъ какое-нибудь основаніе независимо отъ недостатка у насъ подобнаго рода книгъ. Въ настоящемъ случаѣ такихъ основаній даже два: 1) убѣжденіе, укорененное въ нашей публикѣ, что воспитаніе не можетъ обойдтись безъ сказокъ, убѣжденіе, котораго, какъ сказано въ нашей руководительной статьѣ, мы отнюдь не раздѣляемъ, и 2) дѣйствительныя достоинства книги. Объ этихъ послѣднихъ мы считаемъ нужнымъ нѣсколько распространиться. Сказки г-жи Авдѣевой назначаются для развлеченія очень маленькихъ дѣтей и вмѣстѣ для пріученія ихъ къ книжкѣ. Какъ по разговорной простотѣ языка, которымъ онѣ написаны, такъ и по извѣстнаго рода простонародной правильности его, по несложности вымысла, наивности, непосредственности поэзіи и теплотѣ, разлитой въ нихъ, онѣ вполнѣ могутъ достигнуть вышепоказаннаго двойственнаго назначенія своего. Конечно, онѣ не могутъ претендовать на здравое воздѣйствіе на дѣтскую фантазію, на развитіе ума дитяти сообразною пищею, но объ этомъ онѣ, повидимому и не хлопочутъ. Вотъ содержаніе нѣкоторыхъ изъ нихъ въ краткихъ словахъ:
Въ первой изъ нихъ, пѣтушокъ-золотой гребешокъ, за непослушаніе своимъ хозяевамъ, наказывается тѣмъ, что попадаетъ въ лапы лисѣ, которая отдаетъ его для забавы своимъ дочкамъ, съ тѣмъ чтобы потомъ испечь изъ него пирогъ; но старикъ-хозяинъ, при помощи маленькой хитрости, выручаетъ пѣтушка и наказываетъ лису и ея дочерей, за ихъ коварство, смертью. Во второй — колобокъ, сдѣланный старушкою изъ муки, въ наказаніе за свою самоувѣренность и тщеславіе, попадается лисицѣ, которая и съѣдаетъ его. Въ третьей — Машенька, не послушавшись матери, которая приказала ей не отходить далеко отъ деревни, попадаетъ въ лапы медвѣдю, который впрочемъ оказывается не только весьма вѣжливымъ, но и крайне незлопамятнымъ и даже благодарнымъ за маленькія услуги, оказанныя ему дѣвочкою, во время пребыванія у него. Въ четвертой — волкъ надѣвъ на себя козлиную кожу, и поддѣлавшись подъ способъ выраженія козы, обманываетъ козлятъ, которыхъ мать оставила однихъ въ хлѣву, и съѣдаетъ ихъ и т. под. Большая часть изъ этихъ сказокъ, повидимому записана со словъ простонародной няньки; въ особенности это предположеніе оправдывается стишками, которыми говорятъ дѣйствующія лица. Таковы, напримѣръ, слѣдующіе:
«Стрень, брень, мои гусельцы,
Золотыя мой струночки!
Ужъ какъ дома ли лиса,
Лиса Ивановна,
Со своими малыми дѣтушками?
Первая-то дочь Чучелка,
А вторая-то Получелка,
Третьято Подай-пирожокъ,
А четвертая Зажми-кулачокъ.»
Въ заключеніе скажемъ, что сказки г-жи Авдѣевой вполнѣ доступны маленькимъ дѣтямъ, читаются ими съ большимъ интересомъ, могутъ заохотить ихъ къ чтенію, и не могутъ повредить ихъ способу выраженія. Изданіе не оставляетъ ничего лучшаго желать. Нельзя сказать того же о содержанія нѣкоторыхъ другихъ книжекъ, изданныхъ М. О. Вольфомъ съ аналогическою цѣлью, каковы:
2) Говорящія животныя. Текстъ автора Степки-Растрепки. Съ 17-ю раскрашенными картинами, по рисункамъ Ц. Рейнгарта. Спб. изданіе М. О. Вольфа. 1860. въ 4 д. л, 18 стр. ц. 1 р. 25 коп.
3) Еще говорящія животныя. Текстъ автора Степки-Растрепки. Съ 16-ю раскрашенными картинами, по рисункамъ Ц. Рейнгарта. Спб. изд. М. О. Вольфа. 1860. въ 4 д. л. 16 стр. ц. 1 р. 25 коп.
Это неудачная попытка выразить въ дѣйствіи нравы животныхъ, повидимому еще съ заднею мыслью — извлечь изъ нихъ нравоученіе для дѣтей. Тяжеловѣсное остроуміе картинокъ, по которымъ, надо полагать, составленъ текстъ, безграмотность, нескладность, тупоуміе самаго текста, написаннаго въ стихахъ, отсутствіе всякой занимательности разсказовъ, вотъ свойства, по которымъ приходится сожалѣть объ издержкахъ, употребленныхъ книгопродавцемъ на изданіе этихъ книжонокъ. Въ подтвержденіе нашихъ словъ приводимъ изъ той и другой по образчику, которые выбираемъ по краткости ихъ :
Поросенокъ.
"Всякій умненькій ребенокъ
И умытъ, и чистъ.
А вотъ этотъ поросенокъ
Точно трубочистъ.
Никогда не умывался,
Вѣчно платье рвалъ,
Только лишь въ грязи валялся,
Въ школу побѣжалъ.
Звѣри тамъ пришли въ волненье,
Лишь явился онъ.
«Вонъ, нечистое творешье!»
Закричали: "вонъ ! "
По насосу всѣ схватили,
Прямо на него,
И водою окатили
Бѣднаго всего.
И такого умыванья,
Жалокъ и смѣшонъ,
Не смотря на всѣ старанья,
Не избѣгнулъ онъ.
(Говорящія животныя, стр. 17.)
Опрятность.
Утро. Кошечка сзываетъ
Дѣточекъ своихъ,
И не медля заставляетъ
Умываться ихъ.
Чинно дѣти умывались
Чистою водой,
А потомъ и причесались
Щеткой головной,
И, какъ слѣдуетъ, одѣлись
Въ праздничный нарядъ, —
Вотъ, какъ видите, усѣлись,
Завтракать хотятъ, и пр. и пр.
(Говорящія животныя, стр. 9.)
Все въ томъ же родѣ. По многимъ примѣтамъ надо думать, что это плохіе переводы съ нѣмецкаго, на что чуть ли не намекаютъ и слова, напечатанныя на оборотѣ переплета: «Лейпцигъ, въ типографіи Густава Бера.»
Много общаго съ этими книжонками, по безграмотности и тупоумію, имѣютъ:
4) Басни и пѣсенки для дѣтей. Спб. изд. М. О. Вольфа. 1860. Въ 12 д. л., IV и 66 страницъ текста съ 19 раскрашенными картинками. Ц. 75 коп.
Книжка, очевидно, также переведенная съ нѣмецкаго, изданная довольно опрятно, но въ которой на картинкахъ дѣти очень походятъ на старичковъ. Басни въ ней такого рода:
Оселъ.
"Оселъ со львомъ однажды шелъ,
Гордяся честію такой.
И повстрѣчался имъ другой оселъ,
Кричитъ: «Здорово, милый мой!»
— «Невѣжда, прочь! какъ смѣешь ты!»
— «Конечно, ты идешь со львомъ;
Однако, какъ и всѣ подобные скоты,
Всегда останешься осломъ» (стр. 17).
Стихи же довольно похожи на басни; прислушайте:
Утро.
«Зачѣмъ такъ рано ты сокрылась,
Звѣзда прелестная моя?»
«Здѣсь солнце скоро засіяетъ,
И потому уйдти спѣшила я» и т. д. (стр. 7).
Послѣднія двѣ строки, судя по кавычкамъ, содержатъ отвѣтъ звѣзды.
Колыбельнія пѣсня.
«Дитя, помолись, и покойно усни,
И глазки свои голубые закрой,
Овечки устали, имъ нуженъ покой,
И птичка въ свой кустикъ летитъ,
Лишь только стемнѣетъ — тамъ она спитъ» и т. д. (стр. 9).
Также много общаго съ вышеупомянутыми книжонками («Говорящія и Еще говорящія животныя»), и прежде всего общій съ ними источникъ, имѣетъ:
5) Путешествіе въ сказочную страну. Разсказы для дѣтей въ стихахъ. Текстъ автора Степки-Растрепки. Съ 16 раскрашенными картинами, по рисункамъ Ц. Рейнгарта. Спб. въ 4 д. л. II и 15 стр., ц. 1 р. 25 коп.
Опять переводъ съ нѣмецкаго, какъ можно по многому догадаться, хотя и переводчикъ и издатель почли выгоднымъ скрыть это обстоятельство. Будь этотъ переводъ сколько-нибудь грамотенъ, книжка могла бы по праву разсчитывать на успѣхъ у приверженцевъ сказокъ въ дѣлѣ образованія. Для этого она, при довольно приличной наружности, въ подлинникѣ вѣроятно обладаетъ и содержаніемъ достаточно занимательнымъ, и наивностью, свойственною дѣтскому возрасту и нѣкоторою теплотою изложенія, качествами, въ русскомъ переводѣ совершенно исчезающими подъ топорною оболочкою, которой вотъ краткіе образчики:
«Вотъ и бабушкина кошка,
Будто снѣгъ бѣла,
Соскочивъ съ окошка,
Къ дѣтямъ подошла» (стр. 4).
"Сколько вареньевъ
Наварила для гостей,
Сколько было тутъ печеньевъ
И арбузовъ, дынь, сластей, и т. д.
И далѣе:
Но какой тамъ былъ прекрасный
Сливочный пирогъ,
И Гомерь бы сладкогласный
Описать не могъ! (тамъ же.)
Но нигдѣ мостовъ не видно
И ни лодки тутъ;
Только уточки гогочутъ,
По волнамъ плывутъ (стр. 5).
Но вотъ тонкій голосочекъ
Слышенъ межъ кустовъ:
«Васъ принять въ моемъ владѣньи
Радъ я и готовъ» (тамъ же). и т. д., и т. д., и т. д.
Ужъ если переводчикъ не имѣетъ ни малѣйшаго понятія о русской версификаціи и до такой степени не догадливъ и не владѣетъ стихомъ, что безпрестанно впадаетъ въ самые смѣшные плеоназмы и промахи? Если, кромѣ того, онъ во что бы то ни стало хочетъ продолжать свое литературное поприще, то мы посовѣтовали бы ему, по крайней мѣрѣ, ограничиться сдавою прозаика и не посягать болѣе на лавръ стихотворца.
Будь сказка переведена прозою, а не стихами, тогда переводчикъ, безъ ущерба дѣлу, могъ бы и не упоминать о Гомерѣ сладкогласномъ, который заблудился сюда, кажется, единственно ради стиха и не имѣетъ никакого смысла въ русской дѣтской сказкѣ. Г. Вольфу же мы дали бы совѣтъ лучше ограничиться изданіемъ нѣсколькихъ дѣльныхъ сочиненій, за которыя публика будетъ благодарна ему, нежели ежегодно пускать въ свѣтъ, рядомъ съ многимъ хорошимъ, цѣлый ворохъ хламу.
Къ такому хорошему нельзя, напримѣръ, въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ не отвести:
6) Русскія сказки въ иллюстраціяхъ. Сборникъ для дѣтей. «Сказка о Иванѣ царевичѣ и Сѣромъ Волкѣ», В. Жуковскаго. Рисунки Н. Анненскаго. Спб. Изд. М. О. Вольфа, въ 4 д. л., 34 страницы текста и 9 рисунковъ; кромѣ того двѣ прекрасныя виньетки.
Это, въ полномъ смыслѣ слова великолѣпное изданіе, въ отношеніи изящества внѣшности, едва ли найдетъ себѣ соперниковъ во всей нашей дѣтской литературѣ. Достоинства сказки въ литературномъ отношеніи не могутъ быть подвергнуты сомнѣнію. Въ примѣненіи къ образованію юношества, эта книга, по языку, уже нѣсколько книжному, не можетъ годиться для дѣтей того возраста, которому приличествуютъ сказки г-жи Авдѣевой, но можетъ служить съ пользою дѣтямъ, начинающимъ вникать въ построеніе сложнаго періода. Что касается содержанія, то и по занимательности, и по наивному остроумію, и по благотворной теплотѣ разсказа, сказка вполнѣ безукоризненна. Но не смотря на всѣ эти достоинства, мы ни за какія блага не дали бы этой книжки въ руки нашимъ малолѣтнимъ дѣтямъ, потому единственно, что она — сказка.
Говоря о великолѣпіи внѣшности этого изданія, мы почитаемъ своею обязанностью упомянуть о нѣкоторыхъ, правда немногихъ, корректурныхъ пропускахъ, въ родѣ слѣдующихъ:
«Царевичъ перелѣзъ чрезъ (вмѣсто черезъ) ограду» (стр. 10, строка 27).
«Надъ ними (вмѣсто нимъ) клубился дымъ, распространяясь» (стр. 28, строка 25).
«Съ царевной (вмѣсто царевною) Еленою прекрасной…» (стр. 29, строка 23).
Впрочемъ, мы не стали бы и упоминать о такихъ маловажныхъ и притомъ весьма немногочисленныхъ опечаткахъ, еслибы, судя по заглавію на переплетѣ, не должны были предвидѣть, что г. Вольфъ скоро издастъ и другія образцовыя произведенія русскихъ поэтовъ подобнымъ роскошнымъ образомъ. Въ такомъ случаѣ наши указанія могутъ предотвратить болѣе важные недосмотры.
Какъ-то совѣстно становится (конечно, не за себя!), когда, послѣ образцоваго литературнаго произведенія, каково: сказка о Иванѣ Царевичѣ и Сѣромъ Волкѣ, приходится говорить о жалкомъ порожденіи книжной спекуляціи, какимъ является книга, носящая заглавіе:
7) Волшебные Цвѣты. Разсказы для дѣтей. Спб. Изд. М. О. Вольфа. 1860. Въ 15 д. л. II и 120 стр. текста и 6 раскрашенныхъ картинокъ. Цѣна 2 рубля.
Картинки нѣсколько напоминаютъ: Одушевленные цвѣты Альфонса Kappa, но въ весьма уменьшенномъ видѣ: этимъ сближеніемъ мы выражаемъ имъ похвалу только въ той мѣрѣ, какъ они заслуживаютъ. За то текстъ, если и порожденъ подражаніе въ вышеупомянутому сочиненію, то ни въ какомъ отношеніи не напоминаетъ его и не можетъ быть сближаемъ съ нимъ безъ смертельной обиды знаменитому автору его. Текстъ этотъ — очевидно, вольная передѣлка на русскіе нравы плохой французской компиляціи, облеченной въ Форху волшебнаго сна. Компиляція имѣла въ виду — показать значеніе, какое люди различныхъ историческихъ эпохъ приписывали различнымъ видамъ и семействамъ цвѣтовъ, въ результатѣ же: объяснить игру, основанную на эмблематическомъ значеніи цвѣтовъ, и цвѣточные часы, отчасти основанные на различіи времени дня, въ которое цвѣты распускаются, отчасти же ни на чемъ не основанные. Для достиженія этихъ глубокихъ цѣлей, выведены на сцену олицетворенные цвѣты, по очереди говорящіе весьма хвастливыя и плодовитыя рѣчи о самихъ себѣ, на праздникѣ цвѣтовъ, на которомъ во снѣ присутствуетъ маленькій мальчикъ, занесенный туда маргариткою, дочерью царицы цвѣтовъ Маргариты. О мальчикѣ этомъ, вѣроятно, для приданія всему трактату о значеніи цвѣтовъ большей занимательности, разсказана самая невѣроятная, нелѣпая и ни къ чему неведущая повѣсть, изъ которой не только ребенокъ, но и взрослый человѣкъ ничего въ добавокъ не пойметъ, кромѣ развѣ того, что бываютъ книги, написанныя взрослыми людьми и которыя, не смотря на то, глупѣе сказочекъ, сочиненныхъ инымъ маленькимъ ребенкомъ. Въ добавокъ вся эта скука, пошлость и ни къ чему не ведущая болтовыя пропитана духомъ новѣйшаго французскаго общества, въ которомъ стремленіе къ личнымъ корыстнымъ, честолюбивымъ или тщеславнымъ цѣлямъ заставляетъ не пренебрегать никакими средствами, каковъ бы источникъ ихъ ни былъ, и въ которомъ поэтому исторически повторяется, въ иной оболочкѣ, явленіе еще неорганизовавшихся обществъ: война каждаго противъ всѣхъ, и всѣхъ противъ каждаго (bellum omnium contra omnes.) И этотъ враждебный, ненавистный духъ приписанъ — кому же? Эмблемамъ наивности, невиннымъ улыбкамъ дочеловѣческой природы, цвѣтамъ, изъ которыхъ, напримѣръ, колокольчики, sans rime ni raison окидывали презрительнымъ взглядомъ Маргаритки и отпускали оскорбительныя шуточки на счетъ Васильковъ.
« — Какъ попала сюда вся эта цвѣточная дрянь, сказали они: — необразованная, низкаго происхожденія и безъ всякихъ связей въ обществѣ?» (стр. 91).
« — Вотъ гримасница, сказалъ изъ зависти молодой ренонкулъ, толкая локтемъ подснѣжникъ.» (стр. 39).
«Во время этого разсказа, нѣкоторые изъ цвѣтовъ, вынувъ платки изъ кармана, дѣлали видъ будто плачутъ, что очень раздосадовало Петю, потому что онъ видѣлъ какъ они изъподтишка смѣялись.» (стр. 45).
« — Вы, говоря о добрѣ, примѣшиваете къ нему и зло, сказали съ горечью желчные Ноготки съ нахмуренными бровями и желтымъ цвѣтомъ лица, не слишкомъ вѣжливо толкая мимоходомъ на право и на лѣво толпу маленькихъ лѣкарственныхъ цвѣточковъ.» (стр. 60).
« — Милый землякъ, сказалъ на это Флеръ д’Оранясъ, обратясь къ Жасмину….. надо сказать правду, (я) не расточаю даровъ своихъ такъ легко, какъ ты; щедрость твоя доведетъ до того, что ты въ глазахъ людей потеряешь свою цѣну.» (стр. 63).
Презрѣніе, обидное высокомѣріе, зависть, хвастливость, притворство, горечь, неуваженіе къ ближнимъ, хитрость, кокетство, и другія подобныя похвальныя качества встрѣчаются на каждой страницѣ этой отвратительной книжонки, отвратительной по направленію, долженствующему извратить непосредственный взглядъ дитяти на природу, заставить его возненавидѣть цвѣты за ихъ ненавистныя свойства и даже вредно подѣйствовать на самое сердце малютки, который еще, можетъ быть, и не испытывалъ чувствъ, волнующихъ будто бы общество цвѣтовъ, а въ самомъ дѣлѣ волнующихъ на каждомъ шагу парижское общество, вѣроятно, воспитавшее автора книжонки.
Конечно, въ направленіи ея нисколько не виновата переводчица (книжонка передѣлана дамою), которую можно винить въ одномъ выборѣ сочиненія для передѣлки и еще отчасти въ томъ, что она берется за дѣло, въ которомъ очень мало понимаетъ, и котораго исполнить не въ состояніи, какъ по неумѣнію писать по русски, такъ и вообще по недостатку литературнаго таланта.
Какъ, напримѣръ, приходится подумать о понятіяхъ переводчицы о ботаникѣ, читая, въ краткомъ предисловіи къ книгѣ, слѣдующія слова: «Но серьезное изученіе этихъ вопросовъ (гдѣ растетъ такой-то цвѣтокъ и какія отличительныя его свойства?) интересно только для взрослаго человѣка, напротивъ часто (?) утомляетъ мало развитый и живой (sic!) умъ дитяти. Поэтому въ предлагаемой сказкѣ, отбросивъ всякое научное толкованіе (sic!), я старалась ознакомить дѣтей съ ботаникой (sic!), наукой, полной прелести, которой сухая, неинтересная сторона скрыта подъ легкимъ разсказомъ. Я надѣюсь, что разсказъ Петруши будетъ хорошо принятъ маленькими читателями и что не одинъ ребенокъ, прочитавъ книжку, поблагодаритъ за нее свою матерь.» (sic!) (стр. I и II.)
— Что это такое? вѣроятно, воскликнетъ читатель, уже знакомый въ общихъ чертахъ съ содержаніемъ и направленіемъ книжонки: Что это такое? Чему приписать такое предисловіе къ такой книгѣ? Насмѣшкѣ ли, грубой наивности невѣжества или духу наглой спекуляціи на карманъ покупателей… Но какъ же не стыдно женщинѣ спекулировать въ такомъ дѣлѣ, каково воспитаніе дѣтей, самая священная изъ обязанностей и самое священное изъ правъ женщинъ? Стыдно, стыдно! Да и что за понятія у васъ, сударыня, о ботаникѣ, будто бы нуждающейся въ искусственныхъ прикрасахъ, для того, чтобы стать интересною для дѣтей. Ботаника, напротивъ, очень занимательная для дѣтскаго возраста отрасль естествовѣдѣнія: стоитъ только обработать ее сообразно съ дѣтскими понятіями, принявъ въ основаніе, напримѣръ, шлейденово сочиненіе: «Растеніе и его жизнь» или другое подобное. При томъ въ вашей книжкѣ почти ничего и не говорится собственно о ботаникѣ, какъ физіологіи и классификаціи растеній. Болтовыя же объ эмблематическомъ значеніи цвѣтовъ у людей или о модѣ на различные роды и виды цвѣтовъ, не имѣетъ ничего общаго съ ботаникой, въ смыслѣ естественной науки, и относится къ одной исторіи садоводства и садовой флоры. Далѣе: какъ вы понимаете слова: въ сказкѣ отбрасыватъ всякое научное толкованіе? Развѣ научное толкованіе бываетъ когда-нибудь въ сказкѣ, что его приходится отбрасывать? Потомъ: какъ согласить противорѣчіе, заключающееся въ вашихъ словахъ, что ботаника вмѣстѣ и полна прелести и имѣетъ сухую неинтересную сторону? То, что полно прелести не можетъ, по нашему мнѣнію, имѣть такой стороны, а то, что имѣетъ сухую неинтересную сторону, не полно прелести. Наконецъ: откуда произошла ошибка, по которой вы, называющая себя авторомъ «Волшебныхъ цвѣтовъ» говорите о разсказѣ Петруши, тогда какъ, въ книжкѣ, Петруша вовсе ничего не разсказываетъ, а напротивъ о немъ разсказывается много нелѣпостей. Кстати, потрудитесь также объяснить, что побудило васъ, въ русскомъ предисловіи, употребить славянскую форму «матерь», вмѣсто русской «мать».
Еслибы мы не опасались, чтобы слова, которыя мы намѣрены сказать, не послужили непредусмотрительнымъ родителямъ поводомъ къ тому, чтобы эту вредную книгу дать въ руки дѣтямъ, то указали бы на единственно-полезную часть ея, именно: на объясненіе игры, называемой «разговоромъ цвѣтами», и сопровождаемой цвѣточнымъ лексикономъ. Игра эта можетъ послужить къ наученію дѣтей распознавать цвѣты. Но такъ какъ объясненіе игры, въ совокупности съ лексикономъ составляетъ ровно семнадцатую часть всей книги, такъ какъ объясненіе этой игры есть и въ другихъ сочиненіяхъ, да и 6е$ь нея можно легко обойдтись, то изъ-за такой мелочной пользы не слѣдуетъ подвергать дѣтей опасности — прочитать глупую и вредную книжонку.
Наконецъ-то мы изъ сказочнаго міра можемъ спуститься въ міръ дѣйствительности, къ которому, относительно образованія, имѣемъ гораздо болѣе сочувствія, основаннаго на искреннемъ убѣжденіи. Здѣсь мы, прежде всего, встрѣчаемся съ старымъ знакомымъ, первоначально увидѣвшимъ свѣтъ въ «Журналѣ для дѣтей» котораго-то изъ сороковыхъ годовъ, а именно, съ разсказомъ:
8) Настоящій Робинзонъ. Заимствовано съ Французскаго А. Разинымъ. Спб. изд. М. О. Вольфа. 1860. въ 16-ю д. л., IV и 159 стр., ц. 1 p. cep.
Кому неизвѣстенъ Робинзонъ Крузе, соч. Дефое, передѣланный для маленькихъ дѣтей нѣмецкимъ писателемъ Кампе? Какъ сочиненіе Дефое, такъ и передѣлка Кампе; находятся въ продажѣ въ русскомъ переводѣ. Разсказъ же г. Разина представляетъ намъ истинное событіе, послужившее канвою для повѣсти Дефое, въ томъ видѣ, какъ оно совершилось въ дѣйствительности. Разсказъ этотъ назначается для дѣтей, уже достигшихъ извѣстной степени умственнаго развитія, какъ видно изъ нѣкоторыхъ психологическихъ подробностей и разсужденій, недоступныхъ маленькимъ дѣтямъ. Изложеніе прекрасное, ясное, разсказъ веденъ живо, занимательно, мѣстами даже увлекательно; книжка вполнѣ умна. Мораль ея также болѣе нравится вамъ, нежели та, которую приходится вывести изъ Робинзона Крузе, не только потому что ближе къ истинѣ, но и потому что указываетъ на призваніе и внутреннюю непреодолимую потребность человѣка — жить въ обществѣ себѣ подобныхъ, приносить имъ свой трудъ, съ пользою для своего личнаго совершенствованія. Вообще мы, по чистой совѣсти, можемъ рекомендовать эту книжку маленькимъ читателямъ, которые, можетъ быть, и не обратили на нее должнаго вниманія, благодаря скромной наружности ея, заставившей насъ воскликнуть съ римскимъ поэтомъ:
Впрочемъ, подъ словомъ «скромная наружность» мы просимъ не разумѣть ужъ слишкомъ большой бѣдности. Дѣло только въ томъ, что "она бѣднѣе наружности многихъ книгъ, далеко не могущихъ по своему внутреннему достоинству, стать рядомъ съ разсказомъ г. Разина. Бумага этой маленькой книжки довольно опрятна, но отнюдь не роскошна, шрифтъ ясенъ, четокъ, но также очень обыкновененъ, четыре картинки, приложенныя къ ней, могли бы быть сдѣланы отчетливѣе, въ особенности третья, на которой Маримонда вовсе не походитъ на обезьяну.
Если отъ исторически-достовѣрнаго разсказа, написаннаго для юношества, мы вправѣ, въ матерлальномъ отношеніи, требовать не болѣе, какъ сообразности событія, составляющаго содержаніе его, съ потребностями юношества, въ вымышленномъ, съ педагогическою цѣлью, разсказѣ, все содержаніе, какъ въ общихъ чертахъ, такъ и въ частностяхъ, должно быть скроено по масштабу идеи, лежащей въ основаніи разсказа. Въ послѣднемъ случаѣ, когда историческія данныя не стѣсняютъ автора, педагогическая идея одна должна руководить имъ.
Какъ ни логично, ни законно это требованіе, однако, если истинный художникъ берется за сочиненіе для юношества, ему удается, кромѣ главной, педагогической дѣли, достигнуть еще и нѣкоторой степени художественности произведенія, въ которомъ въ такомъ случаѣ замѣтна концепція цѣлаго, художественная отдѣлка частностей и характеровъ, любовь къ самому процессу творчества. Во всемъ сочиненіи бьется жилка той высшей поэтической жизни, которая имѣя одинъ источникъ съ дѣйствительною жизнью, не смотря на то, на столько же выше ея, на сколько идеальный міръ выше вещественнаго.
Происшествіе, случившееся съ настоящимъ Робинзономъ, котораго имя было Селькиркъ, кромѣ уже названныхъ нами сочиненій Дефое и Кампе, подало поводъ къ цѣлому ряду повѣстей, въ которыхъ одно или нѣсколько лицъ или даже цѣлое семейство, во стеченію обстоятельствъ, попадаютъ въ глухую, неизвѣстную мѣстность, тамъ принуждены бороться съ различными, болѣе или менѣе тяжкими лишеніями и страданіями, изощрять свои физическія и нравственныя силы въ пріисканіи способовъ существованія, въ борьбѣ за свою жизнь и безопасность, въ изобрѣтеніи и примѣненіи разныхъ болѣе или менѣе остроумныхъ и удачныхъ исходовъ для улучшенія своего положенія и т. п. Изъ этихъ сочиненій, которыя мы предлагаемъ назвать общимъ именемъ робинзонадъ и къ которымъ думаемъ, что отчасти можетъ быть причисленъ и извѣстный романъ Бернардена де-Сенъ-Пьера: «Павелъ и Виргинія», изъ этихъ сочиненій — одни написаны съ чисто эстетическою или бельлетристическою цѣлью и потому сюда не относятся, другія же, имѣютъ въ виду — назиданіе юношества, и потому могутъ быть названы назидательными робинзонадами.
Одна изъ такихъ назидательныхъ робинзонадъ, въ которой педагогическая цѣль не помѣшала художественности концепціи и отдѣлки, въ настоящую минуту лежитъ передъ нами. Это:
9) Леля или необитаемый островъ. Повѣсть для юношества. Переводъ съ англійскаго. Спб. Изд. М. О. Вольфа. 1860, въ 12 д. л. II и 223 страницы текста и четыре раскрашенныя картинки. Цѣна 1 рубль 50 копеекъ.
Событіе, служащее канвою для разсказа, очень просто. Семейство, состоящее изъ отца съ дочерью и старой няни спасается отъ кораблекрушенія на необитаемомъ островѣ, лежащемъ въ самомъ благорастворенномъ поясѣ. Годъ жизни этой маленькой колоніи на необитаемомъ островѣ, въ заключеніе спасаемой мимо ѣдущимъ кораблемъ, подаетъ автору поводъ къ рѣшенію многосторонней педагогической задачи, состоящей въ указаніи на способъ, которымъ дѣти могутъ содѣйствовать воспитателю въ образованіи своего собственнаго характера, на практическіе пріемы борьбы съ самими собою и на сильную помощь, которую они въ этой борьбѣ получаютъ отъ развитія въ нихъ религіознаго чувства и идеи всюдуприсущности божества. Рядомъ съ этою основною педагогическою цѣлью, авторъ пользуется случаемъ лишить колонію книгъ, исключая одной Библіи, для того, чтобы придать болѣе разумной необходимости устному обученію ребенка разнымъ свѣдѣніямъ, относящимся большею частью къ естественной исторіи, и пополняемымъ собственнымъ опытомъ ребенка при сближеніи съ окружающею природою. Это задачи прекрасно рѣшены авторомъ, книжка вполнѣ выполняетъ требованія, которыя мы постановили для сочиненій собственно образовательной литературы: она естественно-занимательна, умна, проникнута теплымъ, женскимъ чувствомъ и способна возбудить въ дитяти желаніе и намѣреніе — стремиться къ нравственному самосовершенствованію своему. На, кромѣ всѣхъ этихъ достоинствъ въ отношеніи педагогическомъ, разбираемое нами сочиненіе надѣлено еще и художественностью концепціи и отдѣлки частностей. Характеры, выведенные въ ней, не ходячіе абстракты, а живыя типическія личности; жизнь маленькой колоніи не имѣетъ въ себѣ ни одной черты идеально-невозможной или вполнѣ исключительной. Въ этой жизни есть и смѣхъ, и слезы, свѣтлая радость и горе, болѣзнь и даже смерть. Изъ характеровъ одинъ типъ отца нѣсколько идеаленъ и то потому, что слабѣе другихъ очерченъ. Леля же и нянюшка вполнѣ дѣйствительные, прекрасно обрисованные типы, въ которыхъ не одна изъ маленькихъ читательницъ узнаетъ черты сходства съ самой собою и съ своей нянюшкой, что не мало, по нашему мнѣнію, будетъ содѣйствовать интересу, съ которымъ прочтется ею наша робинзонада.
Но если таковы огромныя неотъемлемыя достоинства разбираемой повѣсти, то не можетъ же и она быть безъ недостатковъ. Совершенства нѣтъ на землѣ, и самое солнце не безъ пятенъ.
Одни изъ этихъ недостатковъ относятся къ самому сочиненію, другія къ русскому переводу. Въ самомъ сочиненіи мы замѣтили два важные недостатка, изъ которыхъ одинъ относится къ сущности педагогическаго направленія автора, другой — къ формѣ разсказа. Скажемъ по нѣсколько словъ о каждомъ изъ нихъ, подтвердивъ слова свои выдержками изъ самой книги.
1) Авторъ, который не можетъ быть иной, какъ женщина, но убѣжденіямъ піетистка, сюжетъ быть даже, послѣдовательница одного изъ тѣхъ крайнихъ ученій, которыми въ особенности изобилуетъ англійскій піетизмъ. Это откликается въ цѣли, поставленной авторомъ для нравственнаго совершенствованія дѣтей и для самаго умственнаго развитіи ихъ. Вотъ результатъ, котораго добивается Говардъ (отецъ), въ своей педагогической дѣятельности, и котораго наконецъ достигаетъ:
"Говардъ былъ совершенно счастливъ, видя, какъ быстро религіозныя чувства развивались въ молодомъ сердцѣ его дочери. Не проходило дня, чтобъ онъ не заставалъ ея сидящею подъ деревомъ съ библіею въ рукахъ, или чтобъ она не выучивала какого-нибудь стиха изъ псалмовъ. Такъ какъ это было единственное ея чтеніе, и всѣ удовольствія ея истекали изъ красотъ окружающей ее природы, то и выраженіе мыслей ея незамѣтно приняло настроеніе поэтическое и оригинальное: у нея долины ликовали, горы улыбались и деревья воспѣвали хвалу Творцу своему.
"Разговаривая съ отцомъ, она постоянно возносилась мыслію отъ творенія къ Творцу, отъ вселенной къ Тому, #то облекся свѣтомъ, какъ ризою, простеръ небеса какъ шатеръ, облака содѣлалъ своею колесницею и шествуетъ на крыльяхъ вѣтра.
«Въ великолѣпіи природы, ее окружавшей, она сознавала могущество Божіе и чувствовала Его благость въ неизчисленныхъ милостяхъ на нее изливаемыхъ. Религія не была у нея чувствомъ случайнымъ или проходящимъ, но постояннымъ возношеніемъ сердца ея къ Тому, кто создалъ свѣтъ такимъ прекраснымъ и позволилъ ей пользоваться Его дарами». (стр. 118—119).
По нашему мнѣнію, если даже не упоминать о совершенно-іудейскомъ возрѣніи на божество, высказывающемся въ первыхъ изъ приведенныхъ нами строкъ, такое нравственное настроеніе, почти невозможно въ обыкновенномъ девяти или десятилѣтнемъ ребенкѣ, какимъ авторъ хотѣлъ изобразить Лелю, а если допустить возможность такого явленія, то едва-ли оно можетъ быть полезно для нравственной экономіи дитяти, ибо при самыхъ благопріятныхъ обстоятельствахъ, легко можетъ повести къ мистицизму, отрывающему отъ живой дѣйствительности, а въ большей части случаевъ приведетъ къ тепленькому (laues) религіозному формализму, къ ханжеству и даже къ пустой обрядности, въ соединеніи съ огромнымъ развитіемъ самолюбія и гордости фарисейской. Душа слабаго человѣка не можетъ долго оставаться въ этомъ торжественно — неземномъ настроеніи, но, будучи постоянно подстрекаема къ нему идеею нравственнаго долга, усвоиваетъ себѣ форму этого настроенія, которою въ остальное время и довольствуется. А между тѣмъ отрѣшенность отъ земнаго изолируетъ человѣка и отъ его земныхъ собратій и легко пораждаетъ въ немъ духъ гордыни. Сколько этой гордости нерѣдко въ кажущемся религіозномъ смиреніи.
2) Въ формѣ разсказа, нашъ авторъ ужъ слишкомъ заботился о художественной законченности изображеній, и потому мѣстами упустилъ изъ виду возрастъ, для котораго написана книга. Возрастъ этотъ, какъ можно судить по возрасту маленькой героини повѣсти, отъ девяти до двѣнадцати лѣтъ. Предоставляемъ читателю рѣшить — можно ли предположить, чтобы дѣти въ такомъ возрастѣ поняли и воспользовались страницами, въ родѣ слѣдующихъ, которыя для этого выписываемъ цѣликомъ:
"Бѣдная нянюшка! она хотя была очень ограниченнаго ума, но сильно чувствовала; и потеря одной иголки въ настоящемъ случаѣ долго ее тревожила. Она готова была безъ размышленій отдать свою жизнь за своего господина и за Ледю, а между тѣмъ хотя каждый день страдала отъ запальчивости характера Лели, не умѣла вырвать зла съ корнемъ. Въ подобныхъ случаяхъ (потеря иголки, при недостаткѣ иголокъ на островѣ), она привязывалась къ самой потерѣ а не къ поступку, который былъ причиною ея, и въ проступкахъ болѣе важныхъ надоѣдала Лелѣ разсужденіями о причинѣ своего неудовольствія, тогда какъ дѣвочка была совершенно не способна въ это время слушать. За то Леля извлекала большую пользу отъ твердой и разсудительной заботливости отца. Онъ зналъ, какъ трудно, даже людямъ самымъ разсудительнымъ, оставаться постоянно въ спокойномъ расположеніи духа, и что всѣ мы бываемъ иногда жертвой какой-то болѣзненной чувствительности и невольнаго раздраженія. Поэтому онъ понималъ, что надо быть очень снисходительнымъ и осторожнымъ съ ребенкомъ, который имѣлъ доброе сердце и обладалъ живымъ сознаніемъ долга, но характеръ котораго былъ отъ природы неукротимый и нетерпѣливый. Также были минуты, когда легкое нездоровье мѣшало Лелѣ внимательно слѣдить за своими поступками. Говардъ тщательно избѣгалъ тогда всего, что только не согласовалось съ ея расположеніемъ и, нисколько не требуя отъ нея вниманія, — котораго требовать было бы и безполезно, напрасно раздражая ее, онъ старался занять ее какимъ нибудь легкимъ урокомъ или любопытнымъ разговоромъ и тѣмъ мало-по-малу успокоить порывъ запальчивости, въ которомъ она впослѣдствіи постоянно раскаивалась.
«Такимъ образомъ спокойнымъ и твердымъ вліяніемъ онъ разсѣевалъ легкія тучи, которыя подъ управленіемъ нянюшки произвели бурю и шумъ» (94—96 стр.).
Мы привели это мѣсто цѣликомъ, потому что оно единственное, въ которомъ образовательнымъ назначеніемъ сочиненія до такой степени пожертвовано художественности его и потому, при второмъ изданіи, котораго вѣроятно вскорѣ дождется эта прекрасная книжка, легко можетъ быть выброшено, даже безъ дальнѣйшихъ измѣненій въ текстѣ.
А между тѣмъ текстъ этотъ (мы здѣсь разумѣемъ текстъ перевода) непремѣнно требуетъ тщательнаго пересмотра и исправленія въ отношеніи языка, что читатель, вѣроятно, замѣтилъ уже изъ приведенныхъ нами выписокъ, въ которыхъ мы нарочно буквально придерживались разбираемой книжки.
Вотъ еще образчики языка перевода, заключающіе въ себѣ, кромѣ рѣзкихъ грамматическихъ ошибокъ, множество британизмовъ и галлицизмовъ.
«Дашъ (собака Говарда), котораго книги нисколько не интересовали, думалъ, пусть лучше всѣ онѣ погибнутъ въ морѣ, чѣмъ рисковать жизнью его господина, или ослушаться приказанія миссъ Лели; быстро повернувъ назадъ и, не выпуская веревки, привязанной къ плоту, смѣло поплылъ къ берегу. Говардъ, разсудя, что Дашъ въ настоящемъ случаѣ поступилъ благоразумнѣе его, отказался отъ своего намѣренія и былъ даже этимъ доволенъ» (стр. 32).
«Часто случалось, просьбы няни оставить чтеніе, чтобы отдохнуть или погулять для здоровья, были тщетны, между тѣмъ убѣдительное краснорѣчіе Даша и дѣятельныя усилія его всегда вѣнчались успѣхомъ» (стр. 33).
«Идя къ гроту…» (стр. 34).
"Поверхность каждой усыпана слегка корицею, что придавало очень пріятный и привлекательный видъ (стр. 125).
«Говардъ изъявилъ согласіе. Давши Лели въ одну ручку возжи, а въ другую маленькій, хорошенькій кнутикъ, они отправились» (стр. 156).
«Подошелъ Говардъ и въ короткихъ словахъ описалъ ему ихъ (вм. свое и своихъ домашнихъ) положеніе» (стр. 218).
Кончаемъ, потому что еслибъ захотѣли соблюсти въ этихъ выпискахъ нѣкоторую полноту, то должны были бы наполнить ими еще нѣсколько странницъ чего не дозволяютъ намъ размѣры нашей статьи. Приведенныхъ примѣровъ впрочемъ совершено достаточно, чтобы убѣдить, кого слѣдуетъ, въ необходимости исправленія перевода относительно языка, составляющаго, какъ мы сказали въ руководительной статьѣ, одно изъ самыхъ важныхъ условій полезности дѣтскаго сочиненія.
Что касается внѣшности изданія, то она мила, опрятна, даже изящна. Нельзя только не упомянуть, въ огражденіе зрѣнія вашего подростающаго поколѣнія, объ одномъ недостаткѣ, замѣченномъ нами въ большей части изданій г. Вольфа, именно: о мелкости въ нихъ шрифта. Изъ всѣхъ разобранныхъ нами до-сихъ-поръ книгъ, только въ сказкахъ г-жи Авдѣевой и въ Настоящемъ Робинзонѣ шрифтъ довольно крупенъ; во всѣхъ же остальныхъ, онъ, хотя весьма чотокъ, но чрезвычайно мелокъ. Изящество изданій нисколько не пострадало бы отъ того, что шрифтъ былъ бы крупнѣе. А между тѣмъ, въ дѣлѣ воспитанія, болѣе, нежели во всякомъ другомъ, изящество должно быть допускаемо именно только въ той мѣрѣ, какъ оно идетъ объ руку съ пользою; въ противномъ случаѣ лучше пожертвовать имъ.
- ↑ Если признаніе справедливости правила, что всякій человѣкъ можетъ достигнуть только своего личнаго идеала и что всякое усиліе, сдѣлать изъ него больше этого, ведетъ къ уродливости, — не понравится тѣмъ родителямъ, которые, съ помощью обученія à la vapeur надѣются сдѣлать изъ своихъ тупыхъ чадъ геніевъ; зато — въ этомъ правилѣ заключается утѣшеніе тѣмъ добровольныхъ тружениковъ, которые занимаются воспитаніемъ совершенныхъ идіотовъ. Если всякій человѣкъ воспитаніемъ можетъ быть доведенъ до высоты своего личнаго идеала, слѣдовательно и идіотъ имѣетъ свой относительный человѣческій идеалъ. Отсюда возможность воспитанія идіота и принятія его въ лоно человѣчества.
- ↑ Цѣны выставлены по книгопродавческимъ книгамъ.