ПЕДАГОГИЧЕСКІЯ БЕСѢДЫ
правитьI.
правитьПрежде всего условимтесь въ терминѣ. Слова «воспитаніе» и «образованіе» выражаютъ два различныя понятія; по въ практикѣ образованіе и воспитаніе до того неразрывны, Что дѣлить и къ не зачѣмъ, особенно въ виду тѣхъ идей, которыя составляютъ предметъ нашихъ бесѣдъ.
Безъ цѣли не выберешь средствъ — вотъ, кажется, истина довольно неоспоримая, а потому, кто бы ни принялся за воспитаніе — адъ прежде всего ставитъ задачу, къ которой стремится.
Задачи эти, впрочемъ, легко совмѣщаются въ три вида:
1) Стремленіе къ карьерѣ;
2) Стремленіе къ внушенію послѣднихъ выводовъ цивилизаціи;
3) Стремленіе къ образованію человѣка.
Зачѣмъ бы и говорить о карьерѣ? Да, много говорить о ней, конечно, не стоитъ, но пройти молчаніемъ тоже нельзя. Бецкій, болѣе или мевѣе, высказывалъ теорію образованія человѣка, — однако напрасно, надежды его не сбылись именно оттого, что онъ говорилъ не во время, а говорящій не вовремя, говоритъ дурно. Недавно явился Пироговъ и повторилъ то же, слова его были приняты съ восторгомъ, какъ великое открытіе. Значитъ, тогда только общая мысль признала несостоятельность своихъ прежнихъ стремленій, а могутъ ли понятія цѣлаго общества переработаться въ столь короткое время? Конечно, нѣтъ, и много, много еще есть приверженцевъ старыхъ тенденцій, губящихъ юное поколѣніе. Воззрѣніе ихъ поддерживается Истекающими изъ него личными выгодами: иначе какъ бы до сихъ поръ могли существовать привилегированныя заведенія, отвѣчающія единственно этимъ стремленіямъ? Самые честные изъ послѣдователей карьеры приводятъ одно оправданіе: «ваши идеи, говорятъ они, осуществимы только при полной реорганизаціи; покуда же ея нѣтъ, зачѣмъ намъ портить жизнь, убивать счастье дѣтей, ради милыхъ утопій!» Конечно, на это можно возразить, въ чемъ жизнь, въ чемъ счастье, отчего свѣтлая мысль остается утопіей, но вы видите уже по нѣсколькимъ приведеннымъ словамъ, что разсчетливый эгоизмъ тутъ непоколебимъ, а ложныя понятія легли, срослись въ такую густую массу, что свѣту черезъ нихъ не пройти. По крайней мѣрѣ вы слышали откровенное слово, знаете, съ кѣмъ имѣете дѣло. Въ тысячу разъ хуже огромная часть общества — іезуиты-прогрессисты, слишкомъ самолюбивые, чтобы признаться въ своей слабости къ старому порядку, а на дѣлѣ служащіе ему всѣмъ бытіемъ. Но служеніе выгодѣ — законъ, присущій человѣку; противъ него говорить не станемъ. Да стоитъ ли говорить и о стремленіи къ внушенію юношеству послѣднихъ выводовъ цивилизаціи? врядъ ли! Сама цивилизація подкопана со всѣхъ сторонъ и не выдерживаетъ критики…. Впрочемъ эта теорія есть только болѣе опредѣленно выраженная теорія образованія человѣка, какъ ее до сихъ поръ понимаютъ, а разборъ ея впереди. Иногда тоже выражается словами: «всѣ такъ учатся, значитъ, и намъ надо также учиться, чтобы не стать хуже людей». Очевидно, тутъ нѣтъ двухъ словъ логически поставленныхъ, сужденіе лишено сознанія, поклоненіе авторитету въ основаніи, значитъ, шаткость, негодность.
Но теорія образованія человѣка должна остановить васъ, она требуетъ болѣе внимательнаго разсмотрѣнія, потому что на ней зиждется все разумнѣйшее воспитаніе вашего времени. Съ грустью скажу впрочемъ, — идея эта, кажется, у насъ еще не понята. Виноватъ отчасти самъ авторъ руководящей статьи — почтенный Пироговъ….
«Пусть выйдетъ изъ моего сына не судья, не воинъ, не медикъ, пусть только выйдетъ человѣкъ!» говорилъ мнѣ недавно одинъ благородный отецъ. Онъ съ любовію воспріялъ послѣднее слово педагогіи и рѣшился слѣдовать ему неуклонно. Сказаны были эти слова торжественно, съ глубокимъ сознаніемъ превосходства новой идеи надъ устарѣлыми стремленіями, такъ торжественно, что я оробѣлъ и не нашелъ отвѣта. Но имѣя съ молоду привычку запоминать великія изрѣченія, дабы извлечь изъ нихъ возможную пользу, я запомнилъ и эти слова. Сталъ думать: «пусть выйдетъ изъ моего сына не судья, не медикъ, не воинъ»…. — Ясно…. «пусть только выйдетъ человѣкъ!…» Человѣкъ?… Вы поняли? Вѣроятно поняли, потому что нельзя полагать, чтобы кромѣ меня нашелся еще кто нибудь, не понимающій словъ, принятыхъ въ послѣднее время всѣмъ обществомъ передовыхъ людей. Я долго въ книгахъ искалъ рѣшенія задачи…. А. Карръ, кажется, собралъ въ Фоліантъ добро и зло, сказанное о женщинахъ, но вздумай онъ собрать все сказанное для рѣшенія вопроса: «что такое человѣкъ?» вышло бы два Фоліанта и больше… Бруксъ (Brookes, Systиme d’histoire naturelle) помѣстилъ человѣка въ семью обезьянъ, чѣмъ глубоко обидѣлъ принца Валлійскаго. Принцъ вступился за человѣчество. Упрямый естествоиспытатель сдѣлалъ единственную уступку, которую разрѣшала совѣсть, и зачислилъ обезьянъ въ семью людей. Пожалуй и въ этомъ есть доля справедливости: одно изъ извѣстнѣйшихъ качествъ обезьянъ есть безтолковая переимчивость; исторія и вседневная жизнь доказываютъ, что то же качество вполнѣ принадлежитъ человѣку. Къ какому же идеалу стремился бы Бруксъ при воспитаніи? Лѣтъ шесть тому назадъ прусская газета, оплакивая чью-то смерть, думала, что высказала все, сказавъ: «умеръ человѣкъ въ полномъ смыслѣ этого слова». Жаль, не помню, о комъ шла рѣчь, но поди такъ рѣдко сходятся въ почитаніи или порицаніи идеаловъ Kreutzzeitung. Въ этихъ поискахъ вы, наконецъ, совсѣмъ спутаетесь. Вотъ, хоть Мальбраншъ, отличительнымъ признакомъ человѣка признаетъ душу, не полагая ея въ прочихъ тваряхъ…. Вамъ это нравится, вы собираетесь все вниманіе сосредоточить на воспитаніе душевныхъ силъ, — вдругъ цѣлая толпа нигилистовъ увѣряетъ, что души совсѣмъ нѣтъ. Какъ тутъ быть? вѣдь не всегда же, какъ при этомъ, для разрѣшенія сомнѣнія, случится засѣданіе энтомологическаго общества, гдѣ услужливый президентъ ясно доказываетъ, что матеріалисты безумцы, и для успокоенія извѣщаетъ, что противъ нихъ, какъ противъ разбойниковъ, «къ счастію, приняты мѣры»…. Наконецъ, встрѣтивъ у Done признаніе въ томъ, что хоть онъ и пишетъ цѣлую поэму о человѣкѣ, а опредѣлить его все-таки не можетъ, — вы бросите изысканія и къ чему придете? Старая система воспитанія негодна, — это ясно, а новая неопредѣленна до крайности. Но къ этому вы приходите по книгамъ, а есть люди, не затрудняющіеся никакимъ вопросомъ, все рѣшившіе: обратитесь къ нимъ.
"Благородный отецъ выразился слишкомъ для васъ отвлеченно; конечно, надо думать о томъ, чтобы изъ ребенка вышелъ хорошій человѣкъ! "
Хорошій человѣкъ, подумалъ я, — «да кто хорошій, кто дурной?» Вѣдь ту же личность здѣсь бранятъ, тамъ до небесъ возносятъ.
Какъ, позвольте, недавно выряжался о Гарибальди одинъ клерикальный журналъ? «Разбойникъ, говоритъ, богоотступникъ»…. и все въ томъ же родѣ, а моя знакомая, великосвѣтская дама, купила его карточку и положила въ альбомъ вмѣстѣ съ портретами многоуважаемыхъ ею дѣятелей, — съ портретами: Виктора-Эммануила, графа Шамбора, Мадзини, короля Оттона. Розати, Штрауса, Леотара, какого-то академика и китайскаго императора…. Кто же истинно хорошій человѣкъ?
— Странный вопросъ, отвѣчаютъ все рѣшившіе геніи, — всякій любящій добро, истину, работающій за нихъ, служащій имъ.
Будь я посмѣлѣе, я бы сказалъ, что отвѣтъ этотъ похожъ на слѣдующее, напримѣръ, поясненіе:
— Что полезно читать?
— Все приносящее пользу….
Но я, смолчавъ, подумалъ: «что добро, что истинно?…» Опять приведу примѣръ въ извиненіе своей непонятливости. Одни выдаютъ за вѣчныя истины: необходимость сословныхъ различій, необходимость господствующихъ вѣрованій, централизацію, опеку и т. п. Другіе (по личному моему мнѣнію несправедливо) вѣрятъ въ равноправность, свободу мысли и совѣсти, самоуправленіе и т. д.
Такъ вопросъ о человѣкѣ уясняется неудовлетворительно. Непреложны одни признаки человѣка: физіологическіе признаки. Умственная и нравственная природа человѣка, какъ продуктъ болѣе развитаго организма, отличается отъ той же стороны прочей животной жизни большимъ развитіемъ, большими задатками. Задача воспитанія и состоитъ: 1) въ сохраненіи и укрѣпленіи прирожденныхъ силъ; 2) въ дарованіи человѣку яснаго понятія объ окружающихъ Фактахъ, чтобы онъ могъ во всемъ сознательно направлять эти силы.
Объяснимся.
Противъ меня возстанутъ, говоря съ одной стороны, что такъ дѣла понимать не слѣдуетъ; съ другой, напротивъ, что сказанное вовсе не ново и давно признано. Первыхъ постараюсь разубѣдить, вторымъ же немедленно отвѣчу въ короткихъ словахъ: новаго нѣтъ подъ луной, высказываемое же покуда принадлежитъ къ понятіямъ меньшинства, слѣдовательно требуетъ за себя разумной проповѣди, особенно же разъясненія и развитія. Опять, въ своемъ глазу мы плохо видимъ, — истина старая, но тѣмъ не менѣе справедливая. Многіе, признавъ выражаемою цѣль, на практикѣ незамѣтно уклоняются отъ нея. Имъ, знающимъ, часто надо указывать на дѣлаемыя противорѣчія собственной мысли….
Говоря по поводу воспитанія о сохраненіи силъ человѣка, мы преимущественно будемъ говорить о нравственныхъ и умственныхъ силахъ. Признавая вполнѣ, что онъ нераздѣльны съ физической природой, не упоминаемъ о послѣдней только потому, что разсмотрѣніе вопроса съ этой точки не входитъ въ пашу программу, составляетъ предметъ спеціальнаго изученія. Но, кстати, — нельзя не обратить на все особеннаго вниманія воспитателей. Физіологія, да и другія естественныя науки, науки достойныя вѣроятія по преимуществу, ясно указали, что сумма умственныхъ и нравственныхъ силъ при рожденіи[1] есть не что иное, какъ продуктъ его физическаго организма. Приглашаю всесторонне вдуматься въ значеніе этого факта; онъ обусловливаетъ и долженъ направить многое въ дѣлѣ воспитанія. Съ другой стороны, хорошо бы физіологамъ и медикамъ при своихъ наблюденіяхъ заняться опредѣленіемъ того, какая комбинація физіологическихъ условій имѣетъ результатомъ то или другое проявленіе развитія, или, говоря языкомъ другой школы, какое вліяніе тѣ или другія условія организма имѣютъ на отправленія души. Къ этому новѣйшая наука уже и приступила, но на первыхъ же порахъ встрѣтила сильное недовѣріе, даже противодѣйствіе именно отъ дуалистовъ но преимуществу. Если, въ чемъ нѣтъ сомнѣнія, наука и жизнь, и науки между собою могутъ сообщать другъ-другу назидательные факты, такъ пусть примутъ физіологи и наблюденія педагогіи въ подтвержденіе возникшимъ стремленіямъ къ изученію такъ называемыхъ «психическихъ явленій», къ изученію «живаго человѣка»; въ этомъ будетъ обоюдная польза. Но…. очевидно, преимущественнымъ мѣриломъ умственной силы можетъ служить продуктъ этой силы — мысль. Наблюдая развитіе человѣчества и человѣка въ отдѣльности (обнаруженія того и другаго очень сходны), мы по всей исторіи можемъ провести слѣдующій взглядъ: непонятое страшитъ насъ. На низшей степени, на степени развитія австралійскихъ и африканскихъ дикарей, все рождаетъ трепетное, рабское поклоненіе; такъ ближайшія силы природы порождаютъ культъ. И можно наблюдать, какъ постепенно, сообразно съ степенью разумнаго ознакомленія съ природой, культъ отдается все болѣе общимъ ея силамъ. Правда, этотъ законъ правильнаго развитія вскорѣ начинаетъ терпѣть отъ соображеній эгоизма, сначала, можетъ быть, не вполнѣ сознательнаго. Ближайшее знакомство съ явленіями природы и устраненіе массы отъ ихъ пониманія вооружило, напримѣръ, египетскихъ жрецовъ тяжелой силой мистицизма. Самая наука запрещалась или искажалась для другихъ кастъ; заграждалось отъ нихъ всякое явленіе, непониманіемъ котораго въ массѣ царили жрецы. По мѣрѣ того, какъ изъ жизни возникали новыя отношенія, законъ развитія каждаго изъ нихъ уклонялся отъ прямаго пути вслѣдствіе неизбѣжнаго столкновенія отношеній между собою. Связь ихъ усложняется. Не только естественныя, а уже и человѣческія отношенія не ясно понимаются. Оттого даже, когда страданія возмущаютъ и сознаются, не сознается ихъ причина. Общая картина отношеній не ясна, и силы безполезно тратятся на разрушеніе или колебаніе фактовъ вмѣсто принципа. Такъ законъ, выведенный нами только для отношеній человѣка къ природѣ, дѣлается болѣе общимъ. Чтобы измѣрить, на какой степени остановилось развитіе человѣка, вы, наконецъ, просто ищите рѣшенія вопроса: передъ чѣмъ испугалась, на которомъ изъ отношеній остановилась его критика? Что не понято имъ, а принято прямо на вѣру? Гдѣ начинаются его авторитеты въ обширнѣйшемъ смыслѣ этого слова? Какъ широкъ горизонтъ сознанія?… Возьмите всю исторію въ доказательство.
Разъ границы критики существуютъ, силы теряютъ первоначальную чистоту, слѣдовательно въ самомъ началѣ теряютъ возможность дать чистые продукты. Для чистыхъ продуктовъ мысли надо, чтобы мысль была свободна отъ всякихъ примѣсей, какъ химически чистое тѣло, иначе ея явленія, ея продукты не могутъ выйти совершенно чистыми, какъ не чисты и не вѣрны продукты и явленія, происходящіе отъ химически-нечистаго тѣла.
Для примѣра возьмемъ хоть исторію жиденка, «изъ-за котораго стонала Европа» (съ вопіющею несправедливостію по мнѣнію гр. Л. Н. Толстаго). Ни одинъ изъ перекрестившихъ молодаго Мортару вѣроятно не сохранилъ прирожденныхъ силъ въ первоначальной чистотѣ. Естественно представляется такое размышленіе: если человѣку хочется думать такъ, а не иначе, и если дума его совершенно безвредна для каждаго, то пусть его думаетъ по желанію. Но у католическаго патера, кромѣ прирожденной умственной силы, кромѣ здраваго смысла есть еще въ головѣ разныя помѣси, напр. мысль о томъ, что спасенье человѣка можетъ совершиться единственно въ лонѣ католической церкви, и мысль о заслугѣ, оказанной человѣчеству приведеніемъ заблудшаго въ спасительное стадо римскаго первосвященника. Всѣ соображенія вышесказаннаго здравою смысла, конечно, пропадаютъ, какъ капли въ морѣ, среди этихъ помѣсей, и мысль чистою, свѣтлою, естественною выйти не можетъ. Капля меду исчезаетъ въ кадкѣ дегтя. Также врядъ ли здравый смыслъ допуститъ человѣка видѣть въ убійствѣ ближняго добродѣтель, а магометанинъ, убивая христіанина, не считаетъ своего дѣйствія порочнымъ. Магометово ученіе служитъ въ этомъ дѣлѣ растлѣвающею помѣсью здраваго смысла. При здравомъ смыслѣ, не испорченномъ авторитетомъ понятія о «чести французскаго знамени», сколько горя и слезъ уменьшилось бы во французскомъ народѣ! Наконецъ, не перечислять же опять всѣ милліоны несчастій, не вызывать же всѣ гнетущія человѣчество предубѣжденія, не выписывать фактъ за фактомъ и всю исторію, и случаи ежедневной жизни! Дѣло ясно, доказательствъ бездна, осмотритесь только внимательнѣй вокругъ себя, не далѣе….
Нечего и говорить, что воспитаніе будущихъ поколѣній идетъ параллельно съ развитіемъ настоящихъ, приведенные законы развитія прямо отражаются на воспитаніи, почему на извѣстной степени просвѣщенія, дальше которой человѣчество еще не пошло, задача о сохраненіи и укрѣпленіи прирожденныхъ силъ не выполняется. Все это можетъ быть естественно, но про современномъ развитіи не разумно. Препятствія лежатъ въ воспитывающихъ силахъ: какъ въ теоріи, въ наукѣ, такъ и въ практикѣ, въ жизни, наконецъ еще въ разладѣ этихъ силъ между собою.
Средневѣковой, безжизненный взглядъ на науку далеко не исчезъ, не смотря на явную, вездѣ признанную его несостоятельность; особенно крѣпко онъ держится въ учебникахъ по странной рутинѣ, полагающей, будто новые взгляды еще не упрочены, слѣдовательно въ преподаваніе должны войти старые пріемы и выводы ради ихъ многолѣтія. За прочность юной мысли нельзя ручаться, такъ вамъ предлагаютъ негодную дряхлость, — хорошая замѣна! И это я говорю о тѣхъ грѣшникахъ, которые изъ преподаванія сдѣлали себѣ ремесло, не оставляя ни минуты на ознакомленіе съ ходомъ науки, слѣдовательно о грѣшникахъ, наименѣе грѣшныхъ, потерявшихъ сознаніе, не вѣдающихъ, что они творятъ. доблестные ученые, единственно ради покоя, изъ индифферентизма или еще изъ худшихъ побужденій проповѣдающіе тьму — что имъ привести въ оправданіе? опять не избитую ли фразу о высокомъ, отлученномъ отъ всего земнаго пьедесталѣ науки? "Пропускать, не воспринимая, все случающееся передъ нами, и еще разсѣянно закрывать глаза и уши противъ "напора случающагося, хвастая такимъ отсутствіемъ мысли, можетъ "быть прилично скалѣ, въ которую бьютъ волны, и она ихъ не чувствуетъ, или древесному стволу, не замѣчающему, какъ его рвутъ бури, — но вовсе не мыслящему существу. Даже пареніе въ высшихъ "сферахъ мышленія не освобождаетъ отъ этой общей обязанности понимать свое время. Все высшее должно желать по своему вмѣшаться въ непосредственное настоящее, и кто дѣйствительно живетъ «въ первомъ, тотъ живетъ и въ послѣднемъ; потому что если онъ не живетъ въ дѣйствительности настоящаго, онъ ясно и въ высшихъ сферахъ мышленія не жилъ, а только мечталъ» (Фихте; Reden an die deutsche nation). Прибавьте къ тому же, какъ самолюбивые педагоги не терпятъ возраженій, стараясь прежде всего вбить въ голову ученика правило блаженннаго Августина: «fides praecedit intellcctum», а вѣровать приказываютъ въ себя! Еще съ большей часта каѳедръ, и въ большей части руководствъ говорится: «такая-то наука есть систематическое изложеніе» и т. д., а системы прямо строятся на кабинетныхъ гипотезахъ и въ границахъ извѣстныхъ вѣрованій, примятыхъ за аксіомы. Еще до временъ Эразма и «книжнаго реализма» Рожеръ Бэконъ страдалъ за непосредственныя бесѣды съ природой. Такъ не гордиться же намъ тѣмъ, что мы дошли до болѣе реальныхъ пріемовъ, чѣмъ схоластики; напротивъ, не подивиться ли, какъ предразсудки еще мѣшаютъ прямо утвердиться на этомъ пути? "Такая-то «наука есть рядъ выводовъ изъ такого-то рода фактовъ»… другаго опредѣленія быть не можетъ. А вѣдь покуда даже естественныя науки еще не всѣми изучаются по этому методу, про науки же философскія въ обширномъ смыслѣ слова нечего и говорить: рутина тезисовъ царствуетъ, упрямо защищается и мощно забиваетъ лучшія силы! Споры съ г. Юркевичемъ объ антропологическомъ и другихъ принципахъ философіи достаточно велись прошлаго года, потому не станемъ трогать ихъ непосредственно… Былъ у меня пріятель, честный, хорошій человѣкъ, политико-экономъ до мозжечка костей, кабинетный ученый. Всѣ отношенія ренты, рабочихъ силъ и проч., онъ зналъ отлично, и выводилъ гармоническія сплетенія не хуже Бастіа. Я не принадлежу ни къ какой политико-экономической или соціальной партіи и не знаю ихъ ученій, и плохо поддавался стараніямъ пріятеля посвятить меня въ экономисты, хотя на его доводы никогда не умѣлъ отвѣтить ни слова. Но года два тому назадъ случилось намъ вмѣстѣ быть въ Лондонѣ. Была тяжелая зима: стужа, недостатокъ работы, дороговизна я проч. и проч. Разъ какъ-то въ сумрачное, туманное утро, сидя у камина, я слушалъ горячую экономическую проповѣдь… вдругъ раздирающіе вопли: "хлѣба, дровъ, работы! прервали бесѣду. Мы бросились къ окну: страшная картина, описать которую врядъ ли возможно!… Случалось ли вамъ видѣть нищету въ крайнихъ ея проявленіяхъ? дайте полный ходъ воображенію, оно не создастъ ничего равносильнаго истинѣ: лохмотья, рубища, полузамерзшія тѣла, обезображенныя лица, дикіе вопли, по въ нихъ вы не слышите ни сознательной угрозы, ни просьбы, ни требованія, одни неудержимые стоны отчаянія, только стоны! Мы содрогнулись, нельзя было не содрогнуться; толпы, едва волоча ослабѣвшія ноги, бродили по улицамъ, шли впередъ, впередъ, пока хватало силы, не зная ни куда, ни зачѣмъ, наконецъ въ минуту совершеннаго изнеможенія накинулись на лавку булочника, разграбили ее, утолили голодъ… Лавочникъ подалъ ко взысканію. Городъ удовлетворилъ его. Лордъ-меръ выдалъ вспомоществованіе несчастнымъ… О, великодушные представители страны, подходящіе подъ цензъ, о лордъ, хвала вамъ во вѣки! хвала кстати и тебѣ лавочникъ за то, что, получивъ вознагражденіе, ты согласился не искать удовлетворенія за обиду (какъ дозволялъ юридическій принципъ). Знающіе дѣло помнятъ, что дано тебѣ было въ полтора раза больше стоимости истребленнаго товара, но гдѣ найти порицателя, который бы не извинилъ коммерческій разсчетъ въ виду такого стеченія великодушныхъ поступковъ?…
Не знаю, что сдѣлалось съ моимъ экономистомъ: онъ еще поизучалъ Сити, побывалъ на Glear-Market въ субботу вечеромъ, занялся исторіею сокращенія расхода на ленты вслѣдствіе измѣненія моды на дамскія шляпки — и замолкъ. Или фактъ сильнѣе ученія и можетъ поставить въ тупикъ его выводы, сдѣланные а priori? Не мудрено, что свѣжіе люди, которые не заботятся объ оправданіи существующихъ положеній, глядя на факты, въ половинѣ случаевъ приходятъ къ выводамъ, прямо противоположнымъ этимъ положеніямъ.
Схоластическая наука имѣетъ прямое отраженіе въ педагогіи, что замѣчено Ф. Бэкономъ уже съ XVI вѣка. Конечно, великій философъ еще въ значительной степени зараженъ господствующими предразсудками времени и не вполнѣ высказываетъ то, что высказывается теперь. Но слѣдовавшіе за мимъ реалисты все болѣе и болѣе приходили къ ясному, радикальному пониманію дѣла. Бэконъ пишетъ: «покорнѣйше просимъ васъ оставить тѣ легкомысленныя и искаженныя философствованія, которыя всякой гипотезѣ предпосылаютъ тезисы, но чуждаются опыта». Онъ приглашаетъ прямо оставить авторитеты, а къ естественнымъ наукамъ подходить какъ къ царствію небесному, съ дѣтской чистотой, безъ предзанятости. «Человѣку слѣдуетъ смиренно и съ благоговѣніемъ открыть книгу творенія, глубоко вникнуть въ нее и, очищеннымъ отъ мнѣній, всей душою сжиться съ этой книгой». Коменіусъ сдѣлалъ ему очень правильную оцѣнку, сказавъ: «просвѣщенный Бэконъ веруламскій сообщаетъ намъ истинный ключъ къ природѣ, но не открываетъ ея тайнъ, только немногими примѣрами показываетъ, какъ ихъ открыть». Очевидно, Бэконъ самъ не воспользовался открытымъ путемъ опыта, когда сравнивалъ науку съ пирамидой, основаніемъ которой служатъ опытъ и исторія, на нихъ покоится непосредственно физика, къ которой сопричислена и практическая механика; на физикѣ — метафизика и магія; вершина есть Всетворящій Богъ.
Въ этихъ бесѣдахъ, конечно, не мѣсто цѣлой исторіи реальнаго направленія въ педагогической теоріи[2], хотя многое въ ней особенно интересно и рельефно характеризуетъ степень развитія критики въ разныя эпохи. Одинъ Руссо стоитъ отдѣльной статьи, какъ много о немъ ни писали. Съ свойственнымъ ему софизмомъ въ выраженіяхъ, онъ на вопросъ: «что дѣлать для воспитанія естественнаго человѣка?» отвѣчаетъ: «beaucoup sans doute, c’est d’empêcher, que rien ne soit fait» (много, — надо помѣшать тому, чтобы что нибудь было сдѣлано). Наконецъ настоящее положеніе реальныхъ училищъ, преимущественно въ Германіи, и литература этой школы далеко не лишены интереса: богатая пища критикѣ, врядъ ли гдѣ нибудь встрѣтишь столь жалкую непослѣдовательность.
Въ жизни то же явленіе. Опять не естественность, а какая-то нелѣпая программа, непонятная здравому смыслу, и опять то же прямое, губительное вліяніе на воспитаніе. Но, переходя изъ теоріи въ жизнь, ложныя понятія еще болѣе тяжелы и гнетущи. Оправдывая ея явленія, адвокату остается обыкновенно одно средство: опереться на общепринятый предразсудокъ, говоря противнику: "конечно, если вы этого «не признаете, съ вами нечего и спорить!» И чего, чего общество не произвело въ аксіомы, и надъ чѣмъ оно въ нихъ не глумится, и чѣмъ не играетъ, чего не гнететъ? Лучшія проявленія человѣческой природы можно съ достоинствомъ предать порицанію за несоблюденіе установленной формы, можно проклясть ихъ изъ роду въ родъ, перенося проклятіе съ матери на дѣтей, и все это подъ видомъ строжайшей нравственности и добродѣтели. Лучшимъ силамъ суждено быть забитыми или прорваться въ пустой разгулъ и развратъ, а онѣ же будутъ осуждены за то, что не поддались самодурству, или за то, что плохо примѣнены. Плодъ давящаго труда можетъ быть отнятъ съ презрѣніемъ къ трудящемуся, а презирающей явится гордая лѣнь, опираясь на незаслуженныя блага… И все это не порокъ, не исключенія, это правила житейской мудрости общества, это основанія, на которыхъ оно зиждется и которыя поддерживаетъ, во чтобы то ни стало.
Не только люди, занимавшіеся педагогической практикой, но всякій наблюдательный человѣкъ, конечно, замѣтилъ разницу между дѣтьми, при другихъ равныхъ условіяхъ, воспитанными въ селахъ или въ городахъ, также въ городскомъ населеніи между дѣтьми, воспитанными въ открытыхъ и закрытыхъ заведеніяхъ. Въ деревнѣ (конечно не у баръ, и въ деревнѣ создавшихъ себѣ городскую жизнь) води больше, и жизнь безъ многихъ изъ заданныхъ обществомъ формъ чаще попадается на глаза. Въ городѣ это случается рѣже, въ закрытомъ заведеніи никогда…
Воспитайте же ребенка этой наукой и этою жизнью, и если затѣмъ вы услышите его здраво мыслящимъ, вы или имѣли дѣло съ геніемъ, способнымъ творить, или онъ послѣ вашихъ уроковъ потратилъ полжизни, большую часть силъ, для уничтоженія вашего вліянія.
Еще слейся наука съ жизнью и жизнь съ наукой, можетъ быть дѣло поправилось бы, но у насъ покуда жизнь сама по себѣ, а наука сама по себѣ.
И такъ, прежде всего отложите гордую мысль о совершенствѣ выработанныхъ вами предразсудковъ и положеній. Если ни видъ данныхъ ими результатовъ, ни поучительная исторія ихъ образованія[3], не въ состояніи исцѣлить васъ, или если (какъ всего чаще случается) обстоятельства мѣшаютъ заняться лѣченіемъ, по крайней мѣрѣ не переносите заразы на новыя поколѣнія, чтобы хоть отъ нихъ можно было ожидать избавленія.
"Но эти положенія раздѣляются большинствомъ! "
Господа! общественное мнѣніе — сила, но никакъ не абсолютная мудрость; такъ почему же вы непремѣнно хотите, чтобы другіе приняли то, что принято вами? Нѣтъ деспотизма ужаснѣе деспотизма идеи, во что бы то ни стало стремящейся, чтобы ее признали вѣчною истиной. Опять въ свидѣтели призываю исторію. Еще мы съ вами, конечно, принимаемъ то или другое убѣжденіе, какъ лучшую изъ извѣстныхъ намъ идей; откройся завтра что нибудь болѣе основательное, — мы перейдемъ къ нему мыслью и дѣломъ. Свои убѣжденія мы принимаемъ, а не вѣруемъ въ нихъ. Такъ бы слѣдовало по крайней мѣрѣ. Воспитанникъ — дитя разсудкомъ, другое дѣло; ему вы навязываете свои мысли, опираясь на нравственный авторитетъ воспитателя, и прирожденныя свѣтлыя силы дѣятельно затемняются безсознательной вѣрой во многое.
Но при такомъ взглядѣ что же дѣлать воспитателю? Можно привести троякое рѣшеніе. Приходится:
1) или выбрать лучшіе, т. е. наиболѣе сознательные выводы и, сообщать ихъ,
2) или оставить воспитанника совершенно произвольному саморазвитію, или, наконецъ,
3) сообщать ему факты, изъ которыхъ дѣлаются выводы, научивъ смотрѣть на видимое, т. е. дѣлать правильные выводы.
1) Выборка лучшихъ идей очень мало разнится, а въ сущности и совсѣмъ безразлична съ теоріей созданія хорошаго человѣка. Предполагается только, что воспитатель, вѣруя въ себя, будетъ дѣйствовать довольно смѣло, честно, не навяжетъ мысли, имъ не раздѣляемой, потому только, что она принята большинствомъ общества. Тираннія среды смѣняется тиранніей отдѣльнаго лица. Отъ этого, конечно, кто выиграетъ, а кто и проиграетъ, только ясно, никто не сохранитъ прирожденныхъ силъ, не разовьется самобытно…
Хотѣлъ я пройти мимо статьи Л. Н. Толстаго, помѣщенной въ седьмой книжкѣ «Ясной Поляны», незатрогивая ея; но вотъ приходится разъяснить себѣ немного одну изъ.встрѣченныхъ въ ней странностей (далеко не самую странную). Къ слову пришлось. Яснополянскій новаторъ говоритъ, что опека семьи, религіи, правительства естественна, потому простительна, а опека общества не естественна, потому возмутительна.
Странныя рѣчи: во-первыхъ, отчего опека естественна въ одномъ случаѣ, а неестественна въ другомъ? и во-вторыхъ, отчего одно и то же дѣйствіе простительно одному, а непростительно другому?
Я прежде вѣрилъ въ естественное и неестественное, но то было въ лѣта ранней юности, когда меня пугали сказки «старой няни». Съ тѣхъ же поръ я пріучился во всемъ видѣть слѣдствіе причины и причину послѣдствія, — въ жизни общества, также какъ и въ другихъ случаяхъ. Пока Л. Н. Толстому неудастся доказать противнаго, думать иначе трудно. Или онъ полагаетъ, что общество развивается быстрѣе отдѣльныхъ лицъ, потому должно дѣйствовать разумнѣе? или обществу менѣе выгодно навязывать свои воззрѣнія?
Этому обществу, конечно, до тѣхъ поръ естественно заблуждаться, пока заблуждается большинство единицъ его составляющихъ. Пока эти единицы принимаютъ естественныя, «находящія себѣ оправданіе необходимости» основанія для заблужденій, до тѣхъ поръ и всему большинству, слѣдовательно всему обществу, заблуждаться естественно. Дѣло въ томъ, что Л. Н. Толстой считаетъ препятствія къ свободѣ воспитанія, заключающіяся въ томъ или другомъ складѣ человѣческаго разума, не имѣющими оправданія необходимости (т. е. естественности?) Да вѣдь этотъ складъ разума есть результатъ причинъ, которыя воспитали семейный, религіозный и правительственный бытъ настоящихъ поколѣній; слѣдовательно, самое общество и его мысль, короче — этотъ складъ разума есть сила, дѣйствующая со стороны воспитателей на воспитаніе новыхъ поколѣній. Это та же сила, которую «Ясная Поляна» защищала въ однихъ проявленіяхъ — и, не узнавъ, карала въ другихъ. Что болѣе справедливо: защита или кара — разсмотримъ въ другой разъ, но порѣшимте же покуда хоть то, что если все естественное имѣетъ оправданіе, то оправданіе это принадлежитъ обществу по крайней мѣрѣ такъ же, какъ «семьѣ, религіи, правительству». Нужно ли извѣстному явленію продолжаться и, если не нужно, то можно ли, должно ли, или какъ стремиться къ тому, чтобы большинство припало мысль меньшинства — это опять другой вопросъ! Неоспоримо только то, что дѣйствовать слѣдуетъ болѣе логическими, послѣдовательными, консеквентными, раціональными доводами, чѣмъ доводы «Ясной Поляны», которые кажутся плохо сознанными, инстинктивно навѣянными мыслями, не разработанными ни послѣдовательной критикой собственныхъ положеній, ни надлежащей подготовкой къ педагогической реформѣ.
2) Оставить воспитанника совершенно произвольному саморазвитію тоже врядъ ли можно уже потому, что этимъ онъ лишился бы опыта предшествовавшей жизни.
Какъ ясно увидимъ впослѣдствіи, предъидущее рѣшеніе задачи имѣетъ основаніе при извѣстныхъ педагогическихъ пріемахъ. Точно также и предоставленіе воспитанника самому себѣ въ нѣкоторыхъ случаяхъ полезно, но ни то, ни другое далеко не въ состояніи положить твердаго начала, опоры цѣлому направленію воспитанія. Напримѣръ, очевидно разумно для сохраненія естественности и удаленія всякой лжи, не пріучать ребенка къ тѣмъ, лишеннымъ всякаго критическаго основанія, «правиламъ общежитія», которыя искажаютъ человѣческія отношенія. Ложь преслѣдуется всякимъ воспитателемъ, но подъ ложью разумѣются единственно такія ея проявленія, неосновательность и безнравственность которыхъ прямо бросаются въ глаза и которыя потому въ большей части случаевъ исчезнутъ при первомъ опытѣ самонаблюденія. А не только безпрепятственно, а еще подъ покровительствомъ общественнаго мнѣнія и нравственнаго холопства воспитателей развивается утонченная ложь, внѣшній блескъ которой убиваетъ всякую критику надъ собою. Такая ложь до того проникла повсюду, пустила такіе глубокіе корни, что ея отсутствіе можно назвать исключеніемъ изъ общаго правила. Потому исключеніемъ же будетъ каждый воспитатель, не внушающій ученику мысли о ея необходимости и достоинствѣ. Особенно разительно это вліяніе въ современномъ воспитаніи женщинъ. Неиспорченная природа, конечно, не создастъ ничего подобнаго.
3) Сообщать воспитаннику факты и выводы изъ нихъ, научивъ смотрѣть на видимое. Это чуть ли не наиболѣе вѣрная мысль, въ ней же сливаются и лучшія стороны двухъ предъидущихъ рѣшеній.
Разсмотрѣвъ, что по вашему мнѣнію должно наиболѣе содѣйствовать сохраненію прирожденныхъ силъ, перейдемъ къ вопросу о достиженіи возможности сознательно направлять въ чистотѣ сбереженныя силы. Сознаніе тѣмъ болѣе полно, чѣмъ болѣе мы знакомы съ окружающими фактами, съ ихъ взаимнымъ отношеніемъ, наконецъ, чѣмъ точнѣе опредѣлилось наше отношеніе къ нимъ. Каждое изъ приведенныхъ условій равно важно: знаніе огромнаго количества фактовъ очевидно можетъ остаться совершенно безплоднымъ, даже легко введетъ въ заблужденіе. Чтобы видѣть ясно, надобно смотрѣть умѣючи. Всѣ суевѣрія имѣли источникомъ неспособность обсужденія факта, преимущественно же неспособность къ ихъ группировкѣ для вывода. Наконецъ ознакомленіе съ множествомъ фактовъ слишкомъ трудно, да и нѣтъ въ немъ нужды. Довольно наиболѣе характеристическихъ фактовъ, рельефно и ясно наводящихъ на гипотезу. Но какъ при этомъ избѣжать помѣсей: "гдѣ, скажете вы, границы, гдѣ отличительные признаки продуктовъ здраваго смысла и помѣсей, отчего «вы однихъ не принимаете за другіе?» Отличительные признаки можно найти; вотъ для примѣра хоть источникъ сдѣланнаго вывода. Источникъ этотъ есть или фактъ, или предубѣжденіе. Выводы, прямо сдѣланные изъ факта, болѣе вѣроятны, выводы же изъ идей, принятыхъ на вѣру — сомнительны, во не въ томъ дѣло.
Я уже сказалъ, да оно и ясно, что по мѣрѣ развитія, человѣкъ направляется отъ сознанія явленій болѣе частныхъ къ сознанію явленій болѣе общихъ. А въ жизни міра и человѣка всякое частное явленіе прямо подчинено болѣе общему закону. Слѣдовательно, если кто не удовлетворенъ прямо явствующими изъ фактовъ явленіями, а непремѣнно хочетъ подвести ихъ подъ заготовленную систему, подъ заданное цѣлое, тотъ, вращаясь въ извѣстномъ кругѣ сознательныхъ понятій, все-таки эти понятія какъ явленія болѣе частныя, восходя отъ послѣдствій къ причинамъ, долженъ будетъ пояснить себѣ понятіями несознанными, а принятыми на вѣру, и потому придетъ къ выводу, сознательному не вполнѣ, а только относительно. Впрочемъ, дѣйствуя и болѣе реальнымъ путемъ, вы не въ состояніи привести осязательныхъ фактовъ для полнаго опредѣленія существующаго, и выводы, признаваемые вами за истины, далеко не абсолютны.
Слѣдовательно, далѣе вѣроятности вы почти никогда не уйдете.
«Такое крайнее отрицаніе окончательно усложняетъ вопросъ!» Напротивъ, оно прямо наводитъ на рѣшеніе: какъ ни важно сообщеніе фактовъ, еще важнѣе пріемъ въ ихъ сообщеніи. Объ этомъ далѣе, покуда же призываю вниманіе читателя противъ возраженія, часто слышаннаго, — и о которомъ потому только и упоминаю, хотя неосновательность его прямо бросается въ глаза: «обязанность воспитателя вы почти обращаете въ бездѣйствіе!» Менѣе; чѣмъ когда либо. Разница противъ настоящаго и состоитъ между прочимъ въ усложненіи педагогической задачи. Учителю и воспитателю придется особенно заняться самонаблюденіемъ и строгой оцѣнкой среды, окружающей ребенка. Это гораздо труднѣе теперешнихъ пріемовъ по заданной программѣ, когда стоитъ только составить списокъ проявленіямъ добра и зла и затѣмъ поощрять первыя и преслѣдовать послѣднія, доходя или не доходя до розогъ въ этихъ преслѣдованіяхъ, какъ кто считаетъ лучшимъ. Книжка Ефима Дыммана можетъ служить довольно хорошимъ руководствомъ. Кромѣ того списокъ этотъ легко пополняется поученіями нашихъ присяжныхъ педагоговъ:
1) Будь безпрекословно (безсмысленно) послушенъ.
2) При старшихъ молчи, ты еще глупъ.
3) То-то и то-то считай за добродѣтель, не разсуждая: куда тебѣ!
4) Напротивъ то-то и то-то принадлежитъ къ порокамъ. Бѣги ихъ!
5) Уважай и люби, кого, что и какъ тебѣ приказываютъ.
6) Не будь откровененъ съ начальникомъ: это дерзость.
7) Узнай, что въ жизни есть тысячи мелочей, неисполненіе которыхъ равносильно преступленію, и которыя слѣдуетъ выучить наизусть: разсужденіемъ до нихъ ни какъ не дойдешь. Напр. въ театрѣ, сидя въ ложѣ, держи себя чинно, не выражая собственныхъ впечатлѣній. Это тебѣ дозволится въ нѣсколько большей мѣрѣ, когда ты доростешь до партера. На улицѣ у разнощиковъ лакомствъ не покупай, прилично покупать только въ магазинахъ. Говори дамамъ фразы, слегка хвалящія, даже если бы онѣ были сильно лживы: это любезность. Строго различай покрой платья, приличный утру, дню, вечеру и ночи.
8) И проч., и проч., и проч….
Заучивъ всю эту премудрость, поступайте въ воспитатели и говорите пожалуй при томъ (какъ это водится) о высокомъ своемъ назначеніи, о томъ, что педагогомъ надобно родиться, о нужномъ ему долготерпѣніи, и вообще пойте себѣ хвалебные гимны, достопочтенный истязатель юношества! Я требую напротивъ неусыпной, ежеминутной наблюдательности, непрерывнаго анализа дѣйствующихъ на воспитанника силъ и его впечатлѣній, требую оцѣнки ихъ и энергическаго, возможно вѣрнаго пользованія и тѣмъ и другимъ.
Устраню еще одинъ упрекъ: можетъ быть, видя, какъ быстро мы обошли вопросъ о томъ, какіе именно сообщать факты, практики подумаютъ, что мы ограничились отысканіемъ общаго условія для годности факта, потому что теорія плохо примѣнима. Нѣтъ, все логическое примѣнимо, и если мы не распространяемся объ отдѣльныхъ предметахъ преподаванія, это дѣлается ради той же причины, на которую указано выше: практической педагогіей занимаются спеціальныя педагогическія изданія. Довольно, если наши мысли могутъ дать взглядъ, обусловливающій предметы и методы преподаванія и развѣ освѣтить первыя точки отправленія, а и то и другое найдетъ положительно всякій, кто, думая, прочтетъ предъидущія и послѣдующія страницы. Для этого вотъ еще нѣсколько словъ:
Мы уже выставили одно достоинство факта: его характеристичность. Съ другой стороны очевидно: 1) фактъ тѣмъ драгоцѣннѣе, чѣмъ онъ болѣе точенъ; 2) онъ тѣмъ понятнѣе, чѣмъ онъ болѣе осязателенъ.
Если бы приблизительно распредѣлить факты по ихъ точности, кажется они станутъ въ такой послѣдовательности:
1) Факты математическіе.
2) Факты естественныхъ наукъ.
3) Факты общественныхъ наукъ.
4) Факты наукъ философскихъ (въ болѣе тѣсномъ смыслѣ). Общественныя науки значительно выиграли въ этомъ отношеніи, благодаря между прочимъ вниманію, обращенному въ послѣднее время на «краснорѣчіе цифръ». Неопредѣленность этихъ Фактовъ кромѣ того значительно бы уменьшилась разработкой ихъ по методу, указанному уже нѣсколько разъ, но обратившему на себя особенное вниманіе въ прекрасномъ твореніи Бокля.
Достоинство осязательности преимущественно принадлежитъ фактамъ естественныхъ наукъ. Отвлеченность математическихъ фактовъ отодвигаетъ ихъ въ этомъ отношеніи на второе мѣсто.
Обратимся же теперь къ методу передачи фактовъ; онъ долженъ лежать въ основаніи и очевиденъ изъ сказаннаго: съ первыхъ пріемовъ убѣдите ученика въ томъ, что нѣтъ границъ критикѣ, объясните ему опытомъ и вселите въ его сознаніе знаменитое «nihil mirari». Опять явятся возраженія, и прежде всего можно сказать: «ученикъ, не имѣя возможности оцѣнить фактъ, будетъ часто опровергать васъ вздоромъ». Такъ что же? Я этому предвижу одинъ результатъ, и уже на опытѣ убѣдился, что врядъ ли ошибаюсь. Ученикъ будетъ безпрестанно забѣгать съ своими вопросами, забросаетъ васъ сначала торопливыми, а потомъ все болѣе и болѣе мѣткими и основательными выводами, полюбитъ ученіе съ лихорадочною любознательностью. Наконецъ самая неудача нападеній будетъ вамъ содѣйствовать, укореняя въ воспитанникѣ сознаніе, что недостаточно видѣть, надобно научиться смотрѣть. И это же подвинетъ его къ болѣе точному обсужденію.
Мысль эта совсѣмъ не нова, и со временъ Монтэня (Essais, глав. 24 и особенно 25) все болѣе и болѣе сознательно и радикально проводится въ реальной педагогической школѣ. Нѣсколько выписокъ, взятыхъ у писателя XVI-го вѣка не будутъ лишены интереса[4].
"Медвѣжата и щенята выказываютъ свои природныя наклонности, поди же, очень рано опутываемые привычками, мнѣніями и законами, мѣняются или извращаются весьма легко. Но трудно насиловать естественныя стремленія, оттого и происходитъ, что когда ложный путь принятъ, воспитатель напрасно утомляется и теряетъ время, направляя дѣтей къ вещамъ, къ которымъ они не назначены природой.
"Я бы желалъ, чтобы воспитатель, узнавъ мѣру способностей души, надъ которой онъ работаетъ, немедленно началъ съ того, что предоставилъ ей самой о цѣпку, выборъ и разумное распознаваніе вещей. Иногда онъ долженъ помогать воспитаннику, иногда же долженъ заставить его одного отыскать вѣрный путь. Онъ не долженъ постоянно заводить рѣчь и говорить самъ; онъ долженъ слушать и ученика, заставляя и его высказываться. Сократъ и за нимъ Аркезилай заставляли своихъ учениковъ говорить сначала, а потомъ уже разговаривали съ ними. Obest plerumque iis, qui discere volunt, auctoritas eorum, qui docent. (Cic. Natur. Beor. L. 4).
"Воспитатель долженъ требовать отъ ученика отчета не только въ словахъ урока, а въ ихъ смыслѣ и содержаніи. Онъ долженъ судить объ извлеченной пользѣ не по свидѣтельству памяти воспитанника, а по его жизни! Онъ долженъ заставить разсмотрѣть выученное съ тысячи сторонъ и примѣнить его къ разнымъ случаямъ, чтобы удостовѣриться, вѣрно ли оно понято и вполнѣ ли усвоено. Когда желудокъ возвращаетъ пищу въ томъ же видѣ, какъ принялъ ее — это признакъ слабости. Желудокъ не исполнилъ своего отправленія, если не измѣнилъ матеріи и Формы веществъ, данныхъ ему для сваренія. Насъ до того пріучили къ помочамъ, что мы уже отвыкли отъ свободнаго хожденія; наша свобода и сила исчезли. Nunquam tutelae suae Hunt. (Senec. Epist. 33).
"И такъ пусть воспитатель заставитъ ученика испытать каждое мнѣніе и не вселяетъ въ его голову ничего, основаннаго единственно на вѣрѣ въ авторитеты. Его равно не должно заставлять присягать ни принципу Аристотеля, ни принципамъ Эпикура или стоиковъ. Пусть онъ предложитъ ученику все разнообразіе мнѣній; если онъ сможетъ выбрать между ними, тѣмъ лучше, если же нѣтъ, то пускай хоть сомнѣвается. Che non men che saper dubbitar m’aggrad (Dante Inf. С. II).
«Приведите ученика къ тому, чтобы онъ клалъ оружіе передъ истиной, какъ скоро увидитъ ее, гдѣ бы то ни было, на сторонѣ противника или въ собственной головѣ, когда передумаетъ». Подивитесь, какъ мы быстро шагаемъ!
II.
править(*) Первая бесѣда была напечатана въ «Современникѣ» нынѣшняго года № 1. Приводимъ здѣсь оглавленіе этой первой бесѣды, которое можетъ служить руководящей нитью для читателя и которое не было тогда поставлено въ своемъ мѣстѣ:
"1. Цѣль воспитанія: выгода, достиженіе у ровна современныхъ понятіи, образованіе человѣка. — Неясность послѣдняго стремленія. — Что такое человѣкъ? — Сохраненіе его силъ. — Что мѣшаетъ этому сохраненію. — Авторитеты науки и кивни. — Избѣжаніе изъ посредствомъ критики. — Условія ея состоятельности: матеріалы и пріемы критики.
Въ прошлой бесѣдѣ сдѣланъ былъ самый краткій очеркъ того положенія, въ которомъ новѣйшая педагогія оставила свое дѣло, и тѣхъ выводовъ, на которые она намекнула. Но въ этомъ очеркѣ просмотрѣнъ цѣлый рядъ вопросовъ, изъ которыхъ каждый требуетъ полнѣйшаго разбора. Эти вопросы тѣсно связаны другъ съ другомъ, прямо обусловливаютъ другъ друга, потому-то я « счелъ полезнымъ выставить ихъ всѣ въ одномъ болѣе или менѣе послѣдовательномъ цѣломъ, а затѣмъ уже разсматривать одинъ за другимъ. Такъ, по крайней мѣрѣ, придется ссылаться на предметы, хотя еще не разъясненные, но знакомые. Они впослѣдствіи всѣ подвергнутся болѣе подробному изслѣдованію. Начнемъ съ вопроса о физіологической основѣ воспитанія.
Всѣ элементы, смѣшавшіеся въ Европѣ послѣ нашествія варваровъ, до XVI вѣка жили въ хаотической борьбѣ, и каждый изъ нихъ, напримѣръ, церковь и свѣтское владычество, феодализмъ и монархическая власть, очевидно стремились къ преобладанію, но замѣчательно, что въ этой борьбѣ самобытно дѣйствующими лицами являлись только завоеватели римскаго міра (завоеватели въ сферѣ политической и философской). Потому, когда, наконецъ, извѣстныя начала восторжествовали и установились, результатъ сталъ ясенъ и клонился прямо въ пользу боровшихся сторонъ; наименѣе счастливая изъ нихъ все-таки вышла съ правами, болѣе широкими, чѣмъ масса, не заявлявшая и не отстаивавшая никакихъ правъ. На это опять были причины, да не въ томъ дѣло… Оказавшійся результатъ, съ общечеловѣческой, внѣисторической точки зрѣнія, не всегда удовлетворялъ идеѣ справедливости. И не успѣлъ этотъ видъ общества установиться» вамъ сперва меньшинство, а затѣмъ все большія и большія массы увидали тягость новаго положенія. Неучаствовавшіе прежде въ борьбѣ, безправные, начали подавать свой голосъ. Окончившіе борьбу элементы сплотились противъ общаго врага, инстинктивно почуявъ опасность. Это былъ XVI вѣкъ, вѣкъ начала возрожденія. Едва критика коснулась сооруженнаго зданія съ одной стороны, какъ и многое оказалось негоднымъ въ самыхъ основаніяхъ, и реформація, обнимая сферу за сферой, разросталась съ неимовѣрной быстротой, колебля существующее и создавая новыя идеи, все болѣе и болѣе совершенныя, — отъ утопіи Мура до теорій нашего вѣка. Но въ основаніи всякой борьбы лежитъ идея: средневѣковые элементы опирались на исторію, въ которой сила дала имъ перевѣсъ; противники же съ постепенно-возроставшею ясностью понятій указывали на то, что есть начала неразрушимыя, начала естественныя, общечеловѣческія, начала физіологическаго сходства. Первые требовали безпрекословнаго признанія традиціи, вторые же смѣло призывали критику, не боясь ея суда. Они полагали въ основаніе дѣйствительные Факты, слѣдовательно, преимущественно факты естественные, и на нихъ созидали права — прямые выводы изъ фактовъ. Но зная, что каждое поколѣніе обогащается новыми свѣдѣніями, и что большія свѣдѣнія дѣлаютъ вѣрность выводовъ болѣе вѣроятною, и убѣдившись опытомъ прошлаго, какъ невозможно и вредно человѣчеству стоять неподвижно, они предлагали каждый изъ своихъ выводовъ подвергать непрестанному анализу на основаніи новыхъ данныхъ или пріемовъ. Этому логическому прогрессу конца быть не можетъ, и приводящее къ нему сужденіе и его корень (организмъ человѣка, какъ основаніе всѣхъ его отношеній) никакъ не могутъ быть разсматриваемы, единственно какъ идеи какой нибудь партіи. Нельзя назвать исключительною идеею партіи истины въ родѣ слѣдующихъ: у васъ двѣ руки и у меня двѣ руки, у васъ желудокъ и у меня желудокъ, вы умрете безъ пищи и я тоже, вы замерзнете съ холоду и я тоже… Такія истины неоспоримы и принадлежатъ каждому сознательно живущему существу. Также, идея о возможности постояннаго совершенствованіи посредствомъ критики и анализа никакъ не составляетъ достоянія партія, а есть мысль общечеловѣческая, доказанная тысячу разъ. И дѣйствительно, какъ бы мы ни искали, намъ не найти болѣе "оспоримыхъ, прочныхъ, непроизвольныхъ данныхъ. Если (въ чемъ нѣтъ сомнѣнія) мышленію нужна точка отправленія, и если (что еще яснѣе) эта точка должна быть особенно тверда, — гдѣ для нея источникъ болѣе вѣрный и соотвѣтствующій, чѣмъ факты естественныхъ наукъ. На нихъ зиждется вся частная и общественная жизнь, ихъ, волей-неволей, обойти невозможно. Доказательства этому встрѣчаются ежедневно. Въ частности за выборъ такого основанія педагогической системѣ говоритъ и его практичность: вы воспитываете человѣка, основываясь на его природѣ. О другомъ началѣ — о критикѣ, рѣчь впереди; теперь же разсмотримъ, какъ примѣняется идея физіологическаго основанія къ сохраненію, укрѣпленію и возможному развитію силъ воспитанника, а затѣмъ и къ образованію его міросозерцанія.
Силы человѣка, конечно, находятся въ прямой зависимости отъ его физическаго организма. Это кажется просто, а между тѣмъ такъ часто оспаривается. Человѣчество всего позже доходитъ до самыхъ простыхъ вещей. Виноваты опять тѣ помѣси мысли, которыя препятствуютъ смотрѣть на фактъ прямо, безъ предзанятости, а непремѣнно ломаютъ его на тысячу ладовъ, чтобы какъ нибудь подогнуть подъ тисъ, критика надъ которымъ какъ будто пугаетъ. Признаемъ же, что какъ физическія, такъ и умственныя и нравственныя силы человѣка при рожденіи — прямо зависятъ отъ его организма, и что если но мѣрѣ развитія подъ вліяніемъ внѣшняго міра силы эти измѣняются, перемѣна ихъ обусловливается одновременнымъ, даже предварительнымъ измѣненіемъ въ организмѣ.
Мы часто до того боимся слова, что встрѣтивъ его въ книгѣ, не разсуждая, есть ли въ ней какія нибудь истомы, независимыя отъ ужасающаго выраженія, прямо бросаемъ ее. Объ этомъ явленіи мы еще скажемъ многое, теперь же вотъ какое размышленіе останавливаетъ перо: поклонникъ извѣстныхъ авторитетовъ, прочитавъ приведенное положеніе, назоветъ его произведеніемъ матеріализма, и тѣмъ сразу, невозвратно погубитъ его и всѣ сдѣланные изъ него выводы въ глазахъ многихъ честныхъ людей. Конечно, людямъ, дѣйствующимъ такимъ образомъ, привыкшимъ покорять свои мысли авторитетамъ, я бы могъ привести слова Декарта: "мысль до такой степени зависитъ "отъ темперамента и отъ расположенія тѣлесныхъ органовъ, что если «возможно найти какое нибудь средство, которое бы вообще дало людямъ болѣе ума и ловкости, — искать его слѣдуетъ въ медицинѣ». Но если и французскій идеалистъ не способенъ переувѣрить васъ, пожалуй читайте слѣдующія страницы, какъ дуалистъ, только не оставляйте ихъ безъ вниманія и судите безпристрастно. Съ своей точки зрѣнія вы иное не найдете осязательно яснымъ, но философствовавшіе дѣйствительные тайные совѣтники Пруссіи: Гегель, Шеллингъ и пр., кажется, не избаловали идеалистовъ осязательностью выводовъ.
Пр опредѣленію доктора Фоссати, — свойственное каждому лицу физическое строеніе, происходящее отъ различія количественнаго и качественнаго отношенія между собою элементовъ, составляющихъ организмъ, — называется темпераментомъ. О темпераментахъ много говорили, да иного еще и будутъ говорить. Старинное дѣленіе ихъ на флегматическій, сангвиническій, желчный и меланхолическій, основанное на гипотезѣ Галіена, оставлено, но еще плохо замѣнено. Изъ приводимыхъ теперь почти во всѣхъ гигіеническихъ трактатахъ — темпераментовъ (сангвиническій, нервный, желчный и лимфатическій) только два первые могутъ быть анатомически изслѣдованы, во и по этому предмету еще мало сдѣлано. Счастливый поворотъ, принятый для изслѣдованія о человѣкѣ въ послѣднее время, преимущественно благодаря физіологіи, уменьшилъ значеніе анатоміи въ вопросѣ о темпераментахъ. Напримѣръ, не должно ли обращать вниманіе не только на относительное развитіе аппаратовъ кровообращенія, но еще и ни качество обращающейся крови. Количество шариковъ не можетъ измѣниться въ крови человѣка даже на короткое время, не приводя за собою глубокихъ измѣненій во всякомъ субъектѣ. За тѣмъ Бекларъ предлагаетъ два подраздѣленія сангвиническаго темперамента, смотри но тому, что болѣе склоненъ развивать процессъ уподобленія: мускульную ткань, или жиръ? Не знаю, при болѣе строгомъ и внимательномъ наблюденіи, удержится ли настоящее дѣленіе темпераментовъ; врядъ ли, напримѣръ, не придется обратить большаго вліянія на мускулы: вліяніе движенія и пищи на увеличеніе мускульныхъ массъ ясно доказываетъ, что онѣ безпрестанно мѣняются, т. е. питаются, и въ животныхъ, еще не вполнѣ развитыхъ, — особенно быстро. Примѣненіемъ этихъ свѣдѣній отчасти выведены породы скота, въ которыхъ преобладаетъ мускульная система. Приготовленіе англійскихъ боксеровъ ясно доказываетъ то же, я вдобавокъ позволяетъ наблюдать за дѣйствіемъ мускульнаго развитія, напримѣръ, на умственныя силы и характеръ. Шведъ Лингъ когда-то выражалъ мысль о педагогической гимнастикѣ… Изъ всего этого слѣдуетъ, что самаго основанія для дѣленія темпераментовъ еще не найдено; тѣмъ не менѣе, Фактъ ять различія неоспоримъ. Еще Руссо (Nouvelle Heloïse) писалъ: «каждый человѣкъ при рожденіи имѣетъ характеръ, наклонности и таланты, ему свойственные. Чтобъ измѣнить ихъ, надобно измѣнить темпераментъ, отъ котораго они зависятъ. Слышали ли вы когда нибудь, чтобы вспыльчивый человѣкъ сдѣлался флегматикомъ, или чтобы методическій и холодный умъ пріобрѣлъ воображеніе! По моему, такъ же легко сдѣлать блондина изъ брюнета, или умнаго человѣка изъ глупца!»
Я рѣдко находилъ что нибудь по остроумію превосходящее слѣдующую характеристику Вольтера по доктору Распайлю: «Вольтеръ — это нервная система, доведенная до высшаго своего могущества… Слабая натура, выработывающая мало питательнаго сока, слѣдовательно и мало крови, общее строеніе, отъ рожденія обреченное глистамъ, т. е. всѣмъ этимъ безпокойствамъ и тысячамъ непріятностей, превращающимъ пищеварительную лабораторію въ адъ, пламя котораго тогдашняя медицина поддерживала прохладительными напитками. Желудокъ для Вольтера до 50 лѣтъ былъ сѣдалищемъ его мукъ, источникомъ всѣхъ его опасеній. Въ 30 лѣтъ онъ никогда не надѣялся дожить до пятидесяти; впрочемъ, преувеличивая свое положеніе, заботился о помѣщеніи капиталовъ въ пожизненную ренту, чѣмъ учетверялъ свои доходы. Не мало спекуляторовъ попалось въ эти сѣти, разставленныя Вольтеромъ ихъ алчности.» Если бы меня спросили, что такое характеръ, я бы отвѣтилъ: это послѣдствіе темперамента.
Слѣдовательно, исходный пунктъ для воспитателя составляетъ организмъ ребенка при рожденіи. Но не только съ перваго дня; а еще и прежде началось на него вліяніе окружающей среды черезъ посредство родителей. Далѣе мы въ краткихъ чертахъ познакомимся съ разнородными вліяніями, дѣйствующими на человѣка; всѣ они, дѣйствуя и мать, посредствомъ ея отражаются и на ребенкѣ. Этому много доказательствъ, да врядъ ли они нужны кому нибудь. Всякій знаетъ, какъ женщину во время беременности стараются избавить отъ дурныхъ впечатлѣній, испуга, непріятныхъ зрѣлищъ и т. д., отчасти для ея личнаго здоровья, но въ значительной степени и ради ребенка. Но менѣе стихъ впечатлѣній важны, и опять именно для зародыша, климатъ, въ которомъ живетъ мать, ея пища и т. п. Бекларъ дѣлалъ опыты надъ развитіемъ цыплятъ, и замѣтилъ, что ври искусственномъ выводѣ въ 40—60 градусной температурѣ, цыплята выходили на свѣтъ съ огромной, почти уродливой головой, съ блѣдными тканями и очень небольшимъ сердцемъ. Напротивъ, при выводѣ въ меньшей температурѣ (35—40°), голова и вообще нервная система были мало развиты, сердце велико, ткани наполнены кровью. Затѣмъ онъ прибавляетъ слѣдующее размышленіе: сравнивая вообще сѣверные народы съ южными, мы удостовѣримся въ подобной же разницѣ. Первые массивнѣе, развитѣе, питательная жизнь сильнѣе нервной. У южныхъ народовъ нервы преобладаютъ и даютъ физіономіи характеристическое оживленіе. Если разница въ развитіи нервной и кровяной системъ рѣзче у животныхъ, рожденныхъ изъ яйца, — это ясно: вліянія дѣйствовали на образовывавшійся зародышъ, на человѣка же они непосредственно дѣйствуютъ уже тогда, когда онъ перенесъ значительнѣйшія измѣненія въ утробѣ матери, а вообще извѣстно, что температура человѣка довольно сходна на всѣхъ широтахъ. Конечно, всѣ эти условіи болѣе сильны впослѣдствіи, дѣйствуя на ребенка непосредственно, но въ этотъ, такъ сказать, дожизненный періодъ они обусловливаютъ его первоначальное органическое строеніе. Причинъ слабѣйшаго вліянія внѣшнихъ дѣятелей на ребенка въ это время двѣ: во первыхъ, конечно, посредственность дѣйствія, во вторыхъ — вліяніе внѣшнихъ дѣятелей гораздо слабѣе послѣ извѣстнаго возраста, потому для матери, особенно если она достигла извѣстныхъ лѣтъ, оно слабѣе, чѣмъ для дитяти. У ребенка при рожденіи жизнь замѣчательно дѣятельна, она кажется тѣмъ дѣятельнѣе, чѣмъ болѣе приближаешься къ рожденію. Сила роста обратно пропорціональна лѣтамъ, каждый истекшій годъ менѣе содѣйствуетъ окончательному развитію, чѣмъ предшествующій. Ребенокъ въ первые 3 года (и 9 мѣсяцевъ) пріобрѣтаетъ въ ростѣ столько же, сколько въ слѣдующіе 10—15 лѣтъ. То же, что замѣчается въ ростѣ тѣла, происходитъ и со всѣми его составными частями. Опыты Фалька надъ собаками очень интересны въ этомъ отношенія. Развитіе мужчины совершенно оканчивается около 25 лѣтъ, онъ остановился въ ростѣ уже нѣсколько лѣтъ прежде, но до этого возраста скелетъ въ нѣсколькихъ мѣстахъ еще сохраняетъ хрящеватость… На вполнѣ сформировавшуюся натуру внѣшніе дѣятели имѣютъ очевидно менѣе дѣйствія. Но кромѣ этого вліянія внѣшнихъ дѣятелей на ребенка во время беременности матери, оба родителя еще имѣютъ значительное вліяніе по закону наслѣдственности. Наслѣдственность способностей, характеровъ и привычекъ[5] конечно происходитъ отъ наслѣдственности органическаго сложенія, которая врядъ ли кѣмъ нибудь не замѣчена. Одинъ сельскій хозяинъ для овцеводства дѣлалъ замѣчательные опыты въ этомъ смыслѣ. Между прочатъ онъ сообщилъ точный журналъ того, какъ, выкалывая лѣвый главъ у цѣлой генераціи собакъ, добился, что щенята родилась кривыми въ которомъ-то поколѣніи. «Мы можемъ создать породу съ какими хотимъ свойствами, если мы имѣемъ родичей, одаренныхъ вантами этихъ свойствъ. Мистеръ Денни десять лѣтъ сряду производилъ опыты надъ кроликами, избравъ ихъ сто паръ для произведенія особенностей. Постоянно избирая родителей, онъ подучилъ цѣлый рядъ уродливостей, сообразно своимъ намѣреніямъ.» Подобныхъ опытовъ надъ разными птицами и животными было произведено множество. На томъ же законѣ преимущественно основано улучшеніе породъ въ раціональномъ скотоводствѣ. Разсмотрѣніе этого явленія и слѣдующихъ изъ него заключеній повело бы насъ слиткомъ далеко, вамъ важно только его существованіе. Въ книгѣ Льюиса: «Физіологія обыденной жизни», довольно распространенной въ-Россіи, есть интересная глаза объ этомъ предметѣ, но особенно блистательна для каждаго, недовольствующагося однимъ поверхностнымъ знаніемъ вопроса, книга Дарвина «On races», также переведенная недавно на русскій языкъ.
Слѣдовательно, при самомъ рожденіи ребенка, воспитатель имѣетъ организмъ, крайне воспріимчивый, но уже подлежащій извѣстнымъ самобытнымъ условіямъ. Много остается неисправимымъ, но многое, очень многое можно измѣнить. Съ перваго дня дѣйствуютъ на ребенка нища, воздухъ, окружающіе природа и люди. Курсъ физіологіи былъ бы здѣсь конечно неумѣстенъ, намъ важно только сознать, что дѣйствительно вліяніе этихъ дѣятелей существуетъ, и что оно весьма сильно. Что касается пищи, то важность ея прямо бросается въ глаза но одной сущности закона питаніи: движеніе; дыханіе и проч. приводятъ съ потерѣ составныхъ частей нашего тѣла, — пища должна-вознаградить ихъ, и вознаградить не только по количеству, но и по качеству, т. е. доставить всѣ тѣ вещества, которыя потеряны мозгомъ, мускулами, костями и проч. Изъ пищи дѣлается кровь. Вотъ для примѣра одинъ изъ результатомъ разницы въ пищѣ: работниковъ въ кузницахъ Торна всегда кормили растительной пищей. Каждый изъ нихъ среднимъ числомъ терялъ по болѣзни 15 рабочихъ дней въ годъ. Въ 1833 году, г. Талабо, депутатъ верхней Віенны, принялъ эти кузницы въ свое управленіе и ввелъ мясо въ ежедневную пищу. Здоровье работниковъ такъ поправилось, что они среднимъ числомъ теряютъ въ годъ не болѣе трехъ дней. Кабанисъ (Rapporte du physique et du moral de l’homme) указалъ на это вліяніе пищи на человѣка, и съ тѣхъ поръ факты за фактами подтверждаютъ то же. Кромѣ того, каждая пища оказываетъ свойственное ей вліяніе преимущественно то на одни, то на другіе органы. На этомъ частью основана медицина… но еще разъ, ученіе о пищѣ составляетъ первую главу почти всѣхъ курсовъ физіологіи. Разъ постановивъ вліяніе организма на умственную и нравственную нашу дѣятельность, мы естественно должны призвать и вліяніе на нихъ употребляемой пищи. Также очевидно вліяніе воздуха. Опять, самая важность дыханія убѣждаетъ насъ въ важности вдыхаемаго воздуха. Напримѣръ, постоянное пребываніе въ атмосферѣ, содержащей избытокъ углекислоты, разстроиваетъ мало по малу организмъ — медленно убиваетъ. «Кто не замѣчалъ, какъ измѣняются въ лицѣ дѣти, начинающіе посѣщать школы, и какъ они поправляются во время каникулъ, особенно въ деревнѣ? Посмотрите на блѣдныя лица солдатъ, живущихъ въ тѣсныхъ казармахъ. Посмотрите на заключенныхъ въ тюрьмахъ, на работняковъ, посѣщающихъ фабрики и мастерскія. Сравните ихъ съ людьми, живущими на чистомъ, вольномъ воздухѣ, и вы поймете, что значить для человѣка чистый воздухъ. Посмотрите на тѣхъ же солдатъ послѣ лагерей или послѣ стоянки въ деревнѣ. Посмотрите на заключеннаго послѣ того, какъ ему дозволили прогуливаться на чистомъ воздухѣ, или на работника, наприм., плотника, который, живя въ одной квартирѣ съ другимъ, посѣщающимъ фабрику или мастерскую, самъ работаетъ въ чистомъ воздухѣ, и вы убѣдитесь, что требованіе для людей, во имя человѣчности, чистаго воздуха — не пустая фраза.» (Арт. Ж. 1862, № IX). Самое количественное отношеніе составныхъ частей воздуха между собой даетъ ему то или другое свойство: раздражающее, крѣпительное, усыпляющее и т. д. Къ иному воздуху можно привыкнуть и жить въ немъ, но такого рода привычка большею частью есть только превращеніе быстрой смерти въ медленную, въ теченіе же всего этого процесса «умиранія» очевидно всѣ способности совершенно разстроиваются. Если птицу подъ колоколомъ мало по малу пріучать къ извѣстному составу воздуха, она еще часа три проживетъ въ атмосферѣ, въ которой въ нѣсколько минутъ или тотчасъ же умретъ такая же птица, впущенная подъ колоколъ съ чистаго воздуха. «Смертность дѣтей отъ перваго до 15-го дня жизни, доходившій въ Дублинскомъ воспитательномъ домѣ до 2,914 на 7,950 рожденій въ теченіе четырехъ лѣтъ, вдругъ понизилось до 979 смертей въ такое же время, когда была введена новая система вентиляціи.» Нельзя предполагать, чтобы прежній воздухъ; остался безъ вліянія и на дѣтей, продолжавшихъ жить въ немъ. Такое же вредное вліяніе, какъ дурной воздухъ имѣетъ и узкое платье. Но изслѣдованіямъ Гербста, мужчина, который голый могъ вдыхать однимъ дыханіемъ 190 кубическихъ дюймовъ воздуха, одѣтый — могъ вдохнуть только 130 дюймовъ… но опять, этихъ примѣровъ достаточно, чтобы убѣдить думающихъ людей; для подробныхъ изслѣдованій отсылаемъ ихъ къ физіологическимъ сочиненіямъ. Потребностъ для тѣла извѣстной степени теплоты наконецъ ставитъ насъ въ значительную зависимость отъ температуры. Вліяніе ея, прямо отражаясь на всей нервной системѣ, сильно дѣйствуетъ на наши мыслительные способности и волю. Холодъ, благодаря особенно большей возможности противопоставить ему оборонительныя средства (пища, огонь, движеніе, одежда), легче переносится, чѣмъ жаръ. Холодъ, прежде чѣмъ причиняетъ смерть, поражаетъ всю нервную систему, разстроиваетъ всѣ органы чувствъ, наконецъ пораждаетъ бредъ и влеченіе къ непробудному сну. Увы, опытовъ вліянія холода на мыслительныя способности можно собрать вдоволь во многихъ нашихъ училищахъ. Вліяніе жара еще тягостнѣе. Въ 1743 г. отъ 14 до 23 іюля въ Пекинѣ термометръ стоялъ выше 40° (стогр.), что причинило смерть 11,400 человѣкъ. Европейскіе путешественники, предпринимающіе экспедиціи во внутреннюю Африку безъ долгой предварительной акклиматизаціи, идутъ почти на вѣрную смерть. Высшая температура, безопасная для человѣка, приблизительно равна его собственной температурѣ (+37°). Впрочемъ, вліяніе холода въ жара каждый осязательнѣе испыталъ на себѣ, потому конечно и болѣе замѣтилъ, чѣмъ вліяніе пищи и воздуха.
И такъ, дыханіе есть средство горѣнія нашего организма, пища возобновляетъ утраченныя части, — потому плодотворность дѣйствія тигельныхъ и дыхательныхъ аппаратовъ зависитъ отъ количества и качества пищи и воздуха. Эти аппараты суть орудія жизни составляющей васъ матеріи. Роль нервной системы двоякая: «ею согласуются и управляются всѣ жизненные процессы; посредствомъ нея мы становимся въ соотношеніе съ внѣшнимъ міромъ». Она слѣдовательно можетъ отчасти назваться орудіемъ внѣшней дѣятельности нашего организма, и какъ часть его, состоитъ въ прямой зависимости отъ орудій жизни…Слѣдовательно, на умственныя и нравственныя наши способности пища и воздухъ имѣютъ не прямое, посредственное, но сильное вліяніе. Правда, въ силу первой своей дѣятельности (на жизненные процессы), дурное состояніе нервовъ дѣйствуетъ на другія орудія органической жизни, разстройство послѣднихъ опять отзывается на нихъ… Эта связь нескончаема, но покуда не въ томъ дѣло. Намъ нужно было только выразить это пряное, физіологически ясное дѣйствіе пищи и воздуха на умственныя и нравственныя силы, и характеръ этого дѣйствія. Не зачѣмъ, полагаю, и упоминать, что я въ этой статьѣ никакъ не намѣренъ перебирать одно за другимъ всѣ вліянія. Это было бы безполезно и вообще въ такомъ объемѣ и не нужно; для нашей цѣли достаточно бросить нѣкоторыя основанія, на которыя бы можно было ссылаться въ дальнѣйшемъ, развитіи предлагаемой системы, и пожалуй, указать важность нѣкоторыхъ ежедневныхъ явленій, которыя оставляются безъ достаточнаго вниманія, даже сообразно съ самымъ узкимъ пониманіемъ педагогіи. Потому не спрашивайте, отчего не упомянуто напримѣръ о движеніи, сильно вліяющемъ на организмъ, какъ мы уже видѣли, объ опрятности, и проч., и проч. Все это увлекло бы васъ далеко за предположенныя границы. Я буду счастливъ, если когда нибудь удастся мнѣ съ раздѣляющими со мной этотъ трудъ, издать полный опытовъ и наблюденій послѣдовательный курсъ физіолого-психической педагогіи; впрочемъ, это ріа desideria, надежды, которыя вѣроятно еще не скоро исполнятся… Покуда, прочитавъ нѣсколько бесѣдъ, которыя предлагаю вамъ, читатель, подумайте объ общей ихъ канвѣ; можетъ быть, и вы сочтете необременительнымъ и полезнымъ потрудиться для этого дѣда… но дальше — перейдемъ къ внѣшнимъ впечатлѣніямъ.
Процессы мышленія и чувствованія еще одни изъ самыхъ спорныхъ пунктовъ физіологіи. Въ упомянутомъ сочиненіи Льюиса главы о «мышленіи и чувствованіи» лучшія изъ обоихъ томовъ. Покуда же признаемъ несомнѣнное: ощущеніе, сознаніе, сравненіе — все производится нашимъ организмомъ. «Ощущенія, воспринимаемыя имъ и разрѣшающіяся во вторичное ощущеніе или въ импульсъ къ движенію, или къ тому и другому вмѣстѣ», между прочимъ производятся впечатлѣніями, которыя крупно можно подраздѣлить на впечатлѣнія: 1) отъ природы и 2) отъ людей.
Говоря о природѣ, намъ трудно будетъ опять выдѣлить вопросы о воздухѣ, температурѣ, даже о пищѣ, но если они и играютъ роль весьма важную, то не все во вліяніи природы на человѣка принадлежитъ исключительно имъ. Впечатлѣнія ея на органы нашихъ чувствъ и нервы конечно очень сильны даже независимо отъ упомянутыхъ дѣятелей. Вліяніе климата (послѣ сдѣланной оговорки мы можемъ употребить этотъ терминъ) призвано еще Гиппократомъ, Платономъ и Аристотелемъ. Монтескье нависалъ цѣлую книгу о климатахъ и объ ихъ вліяніи на человѣка и увлекся своей задачей. Руссо и Вольтеръ посмѣялись надъ нимъ, а потомъ и сами призвали то же, вѣроятно забывъ прежнія насмѣшки. Вѣнецъ этой мысли, говорятъ, сочиненіе Гердера: «Мысли о философіи исторіи». Вотъ что написалъ объ ней Прудомъ: «вся система основана на географическомъ, химическомъ и органическомъ фатализмѣ: почва, климатъ, долины, горы, рѣки, озера и мори — а вслѣдствіе ихъ для каждой широты и для каждаго меридіана своя флора и фауна, затѣмъ человѣкъ, наконецъ общество и его исторія. — Нечего и отвѣчать на все это, только спросишь себя: что же тутъ дѣлать свободѣ и прогрессу, не вижу даже, къ чему тутъ разсудокъ?» Я много слышалъ я читалъ о книгѣ Гердера, самой же книги, признаюсь, къ сожалѣнію еще не знаю, но какъ бы то ни было аргументъ Прудона врядъ ли стоить опроверженія. Если Гердеръ доказалъ, въ чемъ критикъ и сознается, что климатическія условія имѣютъ сильное вліяніе на человѣка, такъ не зачѣмъ было нападать на цѣлое за слишкомъ, можетъ быть, заносчивые выводы. Вліяніе природы на организмъ ясно и по физіологіи (такъ какъ воздухъ напримѣръ долженъ дѣйствовать на дыханіе, нервы, и пр.), и особенно по факту различія національностей… Надѣюсь, Прудонъ не сомнѣвается въ единствѣ человѣческаго рода… Впрочемъ, послѣ защиты права завоеванія, зависимости женщинъ, политическаго воздержанія (Les démocrates assermentée et les réfractaires) недалеко и до защиты рабства негровъ. Организмами объясянется конечно характеръ населенія, этотъ характеръ имѣетъ значительное вліяніе на общественное устройство — это ясно. Но развѣ, опредѣливъ обусловленное естественными обстоятельствами учрежденіе, мы уже сказали послѣднее слово? а его приведеніе въ дѣйствіе? Нѣтъ, еще нужны «свобода и разсудокъ», иначе выйдетъ путаница и конечно прогрессъ невозможенъ. Вліяя такимъ образомъ за цѣлые народы, природа конечно много дѣйствуетъ и на отдѣльнаго человѣка. Очевидно, самоѣдъ, прожившій десятки лѣтъ въ Италіи, не приметъ вполнѣ итальянскаго характера, на который кромѣ природы и окружающихъ привычекъ, дѣйствуетъ еще наслѣдственность отъ не вѣсть сколькихъ поколѣній, которыя всѣ пережили тѣ же климатическія вліянія, — короче, для самоѣда нѣтъ вліянія національной крови, да у него есть и прирожденныя неизмѣнныя органическія особенности, образовавшіяся до рожденія подъ иными условіями; а многое, многое въ немъ переродится, особенно если онъ переселенъ съ дѣтства, — въ этомъ нельзя не быть увѣреннымъ. Наконецъ, всякій за себѣ чувствовалъ дѣйствіе грандіозности или красоты пейзажа… Закончу персидской поговоркой: «не знающій страны не знаетъ растеній». Идеи Рида и его книгъ представляютъ много интереснаго въ этомъ отношеніи.
Одно изъ сильнѣйшихъ вліяній есть вліяніе людской среды; во объ ней такъ-много придется говоритъ въ слѣдующихъ бесѣдахъ, что здѣсь можно удовольствоваться простымъ упоминаніемъ.
Что же заключить изъ всего предъидущаго? Ясно, что все въ человѣкѣ тѣсно связано съ его организмомъ, что всѣ его умственныя и нравственныя силы прямой продуктъ этого организма, что этотъ организмъ особенно подверженъ дѣйствію окружающей среды во все продолженіе своего развитія, своего формированія, что сила этого дѣйствія обратно пропорціональна зрѣлости органическаго развитія; что слѣдовательно для педагогіи болѣе, чѣмъ для чего-нибудь, физіологическое начало должно служить основаніемъ. Наука же, уже не довольствующаяся простымъ наблюденіемъ органической жизни, но изслѣдующая, какъ организмъ и его отношенія къ внѣшнему міру разрѣшаются въ нравственныя и умственныя явленія, — я полагаю — будетъ психологія. Потому и педагогическая система, предлагаемая въ этихъ бесѣдахъ, какъ полнѣйшее поясненіе теоріи образованія человѣка, называется физіолого-психической или антропологической педагогіей.
Антропологія конечно еще очень и очень далека отъ того, чтобы нашъ живой организмъ былъ ей извѣстенъ, какъ клавіатура хорошему пьянисту, и еще долго она не дойдетъ до такого безукоризненнаго знанія, благодаря разницѣ, существующей между индивидуальными строеніями организмовъ, и слѣдовательно, между ихъ проявленіями; но, какъ увидимъ, это не разрушаетъ ни ея важности вообще, ни права ея стать для философскихъ наукъ, и преимущественно для педагогія, основаніемъ, несравненно болѣе прочнымъ, чѣмъ всякое другое.
Наблюденіе вообще трудно, но трудность эта особенно велика въ естественныхъ наукахъ, преимущественно въ физіологіи. Труднѣе физіологическихъ опытовъ — опыты психологическіе. Наблюдательность — качество вообще рѣдкое потому, что требуетъ отъ человѣка и большаго вниманія, и многихъ знаній. Явленіе, съ перваго взгляда, имѣющее одну причину, въ дѣйствительности происходитъ отъ другой; различить сразу источники явленія рѣдко удавалось людямъ, а ни одно явленіе не можетъ назваться понятымъ, покуда мы не знаемъ дѣятелей, его породившихъ. Въ естественныхъ наукахъ, гдѣ болѣе, чѣмъ гдѣ нибудь, встрѣчается опасность объяснять явленіе недѣйствительной причиной, есть еще затрудненіе въ крайней медленности наблюденій. Физіологія имѣетъ дѣло съ живымъ тѣломъ, психологія же должна наблюдать въ сферѣ, особенно трудной для физіолога. Безъ точныхъ же наблюденій, какъ я уже отчасти объяснилъ въ первой бесѣдѣ и еще объясню впослѣдствіи, наука не можетъ существовать и всѣ ея теоріи негодны. Между тѣмъ путь опытовъ недавно рѣшительно водворился въ наукѣ, и слѣдовательно, еще не успѣлъ сдѣлать многаго, хотя и далъ громадные результаты пропорціонально съ продолжительностью своего примѣненія. «Такъ зачѣмъ», скажете вы, «предлагать основаніе не разработанное, мало изслѣдованное, не разъясненное». Назовите мнѣ вполнѣ разработанное, изслѣдованное, разъясненное основаніе между всѣмъ, что до сихъ воръ предлагалось за основаніе педагогіи…
Какъ глубоко проникнута была своимъ достоинствомъ многодумная Германія, провозгласивъ когда-то, что воспитаніе должно образовать гражданъ!
Было бы очень пріятно остановиться хоть на этомъ принципѣ, но онъ разными людьми понимается совершенно различно. Извѣстію, какъ воспитывали и еще воспитываютъ въ Пруссіи гражданъ Ехсеіlenz фонъ-Раумеръ, Борманъ, Бетманъ-Голльвегъ, Штиль и т. д. То ли думаютъ честный Джстервегъ, Шульце-Деличъ, Вирховъ? Нѣтъ. Кому же вѣрить? Если воспитать двухъ дѣтей по этимъ двумъ программамъ, они. окажутся врагами другъ другу. Слова, выражающія ближайшія сердцу понятія, стали какими-то декораціями, которыми, обставляютъ себя до такой степени всѣ безъ различія, что человѣку, еще свѣжему и чистому, почти совѣстно произнести ихъ.
Если бы людямъ удалось отыскать какой нибудь отвлеченный принципъ, согласиться въ немъ, какъ въ педагогической основѣ, что могло бы выйти изъ этого? къ чему бы привело насъ это согласіе, примѣненное какъ основаніе педагогіи? Къ вѣчной неподвижности, къ совершенному отрицанію прогресса; къ заблаговременному сопротивленію всему, что будущее, можетъ быть, готовить достойнѣйшаго и лучшаго…. но объ этомъ послѣ*
Наконецъ, остается созданіе человѣка. Если хотите воспитать-человѣка, по моему мнѣнію, нѣтъ другой возможности достигнуть цѣли, кромѣ физіолого-психической педагогіи. Бесѣда за бесѣдой разъяснить мою мысль. Далѣе мы ясно увидимъ, что всѣ отвлеченныя понятія, какъ крайне спорныя, если поставить ихъ въ основаніе воспитанію, непремѣнно приведутъ Къ тиранніи извѣстной школы понятій, и постановимъ философское достоинство предлагаемой системы, теперь же скажемъ только, что физіологія и психологія — начала болѣе прочныя, чѣмъ другія. До сихъ поръ существовала ли педагогическая наука? нѣтъ. Заботясь о томъ напримѣръ, чтобы преподать ребенку тѣ или другія добродѣтели гражданина, вы просто пріучаете его то къ тѣмъ, то къ другимъ вліяніямъ, и лучшимъ результатомъ часто можно почесть созданіе фанатика. Выборъ средствъ соотвѣтствующей фанатизаціи, болѣе вліятельныхъ на молодую натуру, мѣнялся сообразно съ цѣлью: ребенку сообщали извѣстныя свѣдѣнія, скрывали ту или другую отрасль человѣческихъ знаній; много наблюдали за тѣмъ, какъ легче взять ребенка, лаской, или побоями, пытались найти лучшія средства передачи научныхъ свѣдѣній, — но точныя наблюденія рѣдки и несознательны. Но гдѣ же наука, имѣющая прочныя основы для фактическихъ наблюденій (прошу читателя вспомнить взглядъ нашъ на науку въ первой бесѣдѣ), по мѣрѣ своего развитія строющаяся въ послѣдовательный рядъ Фактовъ и выводовъ, образующихъ теоретическую систему, способную къ постоянному совершенствованію въ цѣломъ и въ частяхъ, и къ сознательному примѣненію на практикѣ? Я не вижу этой науки ни въ одномъ изъ доселѣ изданныхъ педагогій, да кажется она и немыслима до тѣхъ поръ, пока не найдетъ себѣ прочной сферы для изслѣдованій. Этой сферой, полагаю, только и могутъ быть физіологія и психологія. Постепенно изучая разрѣшеніе органическихъ явленій въ умственной и нравственной сферѣ, мы обратно можемъ наблюдать, какими впечатлѣніями производятся тѣ или другія ощущенія нервной системы для измѣненія или поддержанія и укрѣпленія данныхъ разрѣшеній. Мы говоримъ откровенно — вся эта наука in spe, и даже еще составляющія ея базисъ науки — физіологія и особенно опытная психологія, не глубоко разработаны. Но возможность ея неоспорима, и сдѣланные опыты могутъ назваться очень удачными. Прочность же ея также не подлежитъ никакому сомнѣнію: всякій фактъ, пріобрѣтенный на этой почвѣ, есть дѣйствительное пріобрѣтеніе, за которымъ послѣдуютъ другіе, будетъ возможность выводовъ, сознательнаго примѣненія. Только для подобной науки есть жизнь и будущность.
III.
правитьРазъяснивъ по возможности антропологическую идею воспитанія, мы обратили вниманіе на ея значеніе для основанія педагогической муки, и, высказавъ убѣжденіе, что дѣйствительная наука можетъ создаться единственно изъ фактовъ, отчасти показали область, въ которой должны быть наблюдаемы факты физіолого-психической педагогіи. На этотъ разъ область эта уяснится еще болѣе, при обсужденіи вопроса о томъ, въ какое положеніе выведенное начало ставить воспитателя и его задачу. Кажется, объ этомъ и говорить бы нечего. Принципъ разъясненъ, каждый принявшій его самъ отыщетъ обусловленный путь. Но къ крайнему сожалѣнію, уже высказанному нами прежде, нельзя разсчитывать на то, чтобы всякій принявшій истину принялъ и ея послѣдствія. Въ жизни противорѣчія этого рода являются на каждомъ шагу не только на практикѣ, но и въ теоріи. О практикѣ и говорить нечего, согласованіе мысли съ дѣломъ здѣсь рѣдкое явленіе. Для такого согласованія нужно, чтобы мысль возрасла до убѣжденія, т. е. чтобы мы вполнѣ воспріяли ее, искренно полюбили, чтобы отреченіе отъ нея было панъ невозможно иначе, какъ по замѣнѣ ея другою мыслью, еще болѣе удовлетворяющею потребности въ истинѣ, чтобы отреченіе ради нея отъ многихъ благъ казалось не геройствомъ, не подвигомъ, чтобы принятіе этихъ благъ являлось немыслимымъ. Увы, такіе примѣры рѣдки. Наука сама по себѣ, жизнь сажи по себѣ — вотъ общее правило. Въ теоріи та же непослѣдовательность. Вы встрѣчаете человѣка, близко стоящаго къ рабочему классу; — онъ видитъ его горе, тяжелую нужду, видитъ что самый лучшій хозяинъ не можетъ радикально помочь при существованіи того или другаго экономическаго закона… Слѣдовательно, заключаете вы, эти экономическіе законы негодны, надо искать другихъ… «О нѣтъ!» Что же останавливаетъ вашего собесѣдника? выгодъ отъ настоящаго положенія онъ не имѣетъ… Онъ просто не постигалъ пряной связи между понятіями и не подозрѣвалъ, что призваніемъ факта обусловливалъ какія нибудь послѣдствія… Женщина не властна любить, кого ей прикажутъ, такъ ли? — «Да»… Она, не любя мужа, полюбила другаго… — «Преступница». Попробуйте согласовать эти понятія… Ребенокъ прибѣгаетъ къ матери весь въ слезахъ: «я толкнулъ вазу со стола, и она упала?» — Ты же самъ виноватъ! «Нѣтъ, я хотѣлъ столкнуть ее со стола, но не хотѣлъ, чтобы она падала!»… Причины такого явленія ясны; мы невольно наталкиваемся за факты негодности предразсудковъ, но авторитетъ послѣднихъ такъ силенъ, а привычка къ мышленію такъ слаба, что не приходить въ голову привести въ соприкосновеніе два совершенно противорѣчащія понятія, они живутъ рядомъ цѣлые годы, не тревожа другъ друга. Такъ приходится полагать, что многіе воспитатели не увидятъ обязанностей, налагаемыхъ на нихъ основными положеніями антропологическаго принципа о вліяніи прирожденнаго вамъ организма и измѣненій, которымъ онъ подверженъ отъ послѣдующихъ внѣшнихъ дѣятелей.
Уже не разъ было замѣчено, будто человѣкъ не создалъ ни единой силы, и все совершающееся совершается силами природы, роли же человѣка (раздѣляемая имъ со многими другими дѣятелями) состоитъ единственно въ приведеніи силъ природы въ соприкосновеніе между собою. Въ опроверженіе говорятъ, что вліятельнѣйшія общественныя силы созданы человѣкомъ, напримѣръ тупоуміе, предразсудки, и т. д. Въ рѣшеніи такого спора вамъ важно только, чтобы воспитатели ясно представилъ себѣ двѣ стоящіе передъ нимъ группы силъ, и понялъ свою роль между ними. Одна изъ этихъ группъ — силы организма, другая — силы внѣшнія, какъ природныя, такъ и человѣческія. Театръ ихъ столкновенія тотъ же. организмъ; въ немъ, въ его измѣненіяхъ, отражается результатъ столкновенія. Оно продолжается всю жизнь человѣка, но самое дѣятельное время — дѣтство и отрочество. Въ эти періоды внѣшніе дѣятеля могущественны, противуборствующимъ элементомъ является организмъ: 1) физически не установившійся, формирующійся, слѣдовательно, подлежащій очень легкимъ измѣненіямъ; 2) не принявшій еще вкоренившихся привычекъ, твердыхъ путей въ разрѣшеніи своихъ силъ отъ внѣшнихъ стимуловъ. Въ послѣдующіе годы внѣшніе дѣятели встрѣчаютъ уже сформировавшуюся матерію, установленные пути въ разрѣшеніи впечатлѣній; для измѣненій нужна борьба, потрясающая организмъ, неспособный къ большимъ передѣлкамъ, слѣдовательно, особенно тяжелая борьба, которую организмъ часто не въ состояніи вынести. Такъ замѣчено, что въ эпохи общественной жизни, когда борьба эта вызывается наиболѣе, напримѣръ, въ эпохи великихъ политическихъ потрясеній, число страдающихъ болѣзнями мозга и вообще нервными болѣзнями, значительно увеличивается. Довольно интересный анализъ или, лучше, матеріалъ для анализа, въ этомъ смыслѣ представляетъ для дилеттантовъ повѣсть Тургенева «Фаустъ». Изъ этого видно, что воспитатель, имѣетъ дѣло съ самою благодатною почвой, но вмѣстѣ съ тѣмъ, что задача его очень трудна, самая воспріимчивость почвы предписываетъ высшую степень осмотрительности. Для дополненія всей картины соприкасающихся силъ скажемъ еще, что въ самомъ воспитателѣ два элемента, — омъ самъ является одновременно и сопоставителемъ органическихъ и внѣшнихъ дѣятелей, и однимъ изъ самыхъ сильныхъ внѣшнихъ вліяній. Это послѣднее свойство воспитателя крайне важно, обязываетъ его къ ежеминутному наблюденію надъ собою. По нашему мнѣнію, которое покажется страннымъ съ перваго взгляда, но уяснится впослѣдствіи, онъ въ педагогическомъ дѣлѣ долженъ отречься отъ своего я и употреблять личное вліяніе только въ томъ же смыслѣ, какъ и вліяніе другихъ дѣятелей. Во всякомъ случаѣ впредь мы будетъ смотрѣть только на его элементъ опытнаго и наблюдательнаго сопоставителя. Обратимся же теперь къ опредѣленію возникающихъ въ этого положенія отношеній воспитанника къ воспитателю. Окруженный такимъ образомъ педагогъ, творчеству котораго открыта широки дорога и даны богатыя средства, онъ однако имѣетъ дѣло не съ матеріаломъ, изъ котораго можно лѣпить по произволу, а съ условіями ограничивающими его волю, которыхъ обойти невозможно. Онъ входитъ на архитектора, которому для сооруженія зданія нельзя руководствоваться единственно законами высокаго творчества, а надо отображаться съ ограниченнымъ пространствомъ, съ матеріаломъ сооруженія, съ назначеннымъ капиталомъ, съ умѣньемъ и талантами художникомъ и рабочихъ, которыми онъ можетъ располагать, съ практическою цѣлью зданія. Передъ, нимъ прямо два вопроса: 1) какъ воспользоваться организмомъ ребенка и 3) внѣшними вліяніями. Обыкновенно еще передъ этими вопросами ставятъ третій: въ пользу чего, куда должны быть направлены данныя силы? Вопросъ этотъ, стоящій внѣ педагогіи, до сихъ поръ обусловливалъ ее, въ немъ именно искали основанія педагогической наукѣ, отъ него и родились категоріи образованія гражданина, и т. п. Въ слѣдующихъ бесѣдахъ увидимъ всю несообразность такого пути, которая впрочемъ отчасти объясняется уже первой бесѣдой.
Для рѣшенія этихъ вопросовъ уяснимъ себѣ предварительно нѣкоторыя психологическія явленія. Наблюденія клонятъ къ убѣжденію, что ребенокъ родится со способностями, подлежащими развитію или притупленію. Организмъ имѣетъ извѣстную силу. Сила эта можетъ быть подраздѣлена на нѣсколько составныхъ силъ: сила мышленія, сила движенія и т. д. Каждая сила есть свойство извѣстныхъ органовъ. Сумму органическихъ условій мы назвали темпераментомъ. Очевидно, темпераменты отдѣльныхъ лицъ одарены различною силой. Потому каждый изъ нихъ не можетъ выполнить равной задачи, способенъ только на извѣстную степень, на извѣстный характеръ дѣятельности. Потому степень органическихъ силъ, которою, обладаетъ индивидуумъ, я называю его способностью (sein Können), подраздѣляемую на нѣсколько отдѣльныхъ способностей: способность мышленія, способность движенія, способность уподобленія (уподобленіе пищи составнымъ частямъ организма) и т. д. Способности эти слѣдовательно прямой продуктъ организма, организмъ же частью прирожденъ, частью измѣняется послѣдующимъ развитіемъ. Такъ умственныя способности зависятъ отъ количества, устройства и состава мозга. Мысль измѣняетъ составъ мозга, пища дѣйствуетъ на него, умственная дѣятельность увеличиваетъ его объемъ, всякое умственное разстройство отражается на составѣ мозга, слѣдовательно, самыя умственныя способности могутъ быть увеличены или уменьшены. Точно такъ же подлежатъ измѣненію: составъ крови, раздражительность нервовъ и т. д., но все въ извѣстныхъ предѣлахъ, постановленныхъ организмомъ, развившимся до рожденія подъ условіями, частью указанными въ предъидущей бесѣдѣ. При настоящемъ состояніи науки, трудно опредѣлить, что именно, до какой степени и какими средствами подлежитъ измѣненію, но многія указанія уже существуютъ, и дальнѣйшая разработка этой задачи должна занять физіологовъ, психологовъ и педагоговъ. Трудно даже составить списокъ отдѣльныхъ человѣческихъ силъ съ точнымъ обозначеніемъ органовъ, продуктомъ которыхъ являются эти силы, хотя многое начинаетъ опредѣляться довольно удовлетворительно. Органы имѣютъ свойство при дѣйствіи на нихъ стимуловъ обнаруживать свои способности. Эти обнаруженія, эти отправленія органовъ, составляютъ нашу дѣятельность, которая можетъ проявляться какъ внутри, такъ и внѣ насъ. Напримѣръ, способность уподобленія занята внутреннею дѣятельностью; способность мышленія черезъ посредство органовъ чувствованія и органовъ воли, дѣйствующихъ на соотвѣтственные мускулы, можетъ обнаружиться внѣшнею дѣятельностью. Стимулы, заставляющіе органы обнаруживать свои способности, въ данный моментъ полнаго хода жизни конечно двояки: одни принадлежатъ внѣшнему міру, другіе внутри человѣка, но внутренніе стимулы очевидно играютъ только посредствующую роль. Такъ напримѣръ мысль, единственный стимулъ органовъ воли, сама есть продуктъ внѣшняго стимула, переданнаго ея органонъ нервными волокнами. Всѣ органы, а слѣдовательно и ихъ свойства, способности, очевидно находятся во взаимодѣйствіи. Сказанное даетъ намъ предварительное понятіе о значеніи окружающаго міра въ воспитаніи; такъ же, какъ въ отдѣльныхъ проявленіяхъ способностей, онъ дѣйствуетъ (опять непосредственно, или съ помощью посредствующихъ органовъ) на самое развитіе органовъ, является слѣдовательно силообразователемъ (Könnensschöpfer) или силоразрушителемъ. Изъ моей комнаты въ кухню проведенъ звонокъ, — я знаю разницу между механизмомъ и живыми органами, но на этотъ разъ сравненіе удовлетворительно, — изъ моей комнаты проведенъ звонокъ. Колокольчикъ имѣетъ способность издавать звукъ, проволока же, рогатка и снурокъ составляютъ органы, способные приводить его въ дѣйствіе, когда ихъ сотрясаетъ внѣшній стимулъ, моя рука. Очевидно, звукъ при равной силѣ стимула будетъ зависѣть отъ этихъ органовъ. Звонкій колокольчикъ издаетъ слабый звукъ, если проволоки худо проведены и не могутъ сообщить ему сильнаго сотрясенія. Точно такъ же, какъ выгоднѣйшимъ образомъ проведенная проволока, при самомъ большемъ сотрясеніи, не можетъ вызвать сильнаго звука отъ худаго колокольчика. Это въ нѣкоторой степени картина дѣйствія отдѣльныхъ стимуловъ, о которомъ шла рѣчь: органы, сообщая импульсъ одинъ другому, производятъ дѣйствія, на которыя они способны, сообразно съ даннымъ стимуломъ. Но на колокольчикъ можно имѣть и другого рода вліяніе: я, переливъ его, введу въ него болѣе серебра; я ежедневно буду мѣнять его звукъ, урѣзывая по частямъ его языкъ, мимически заставлю его ржавѣть: я сразу или постепеннымъ вліяніемъ измѣняю органъ, слѣдовательно и его способности. Мы уже уже упомянули объ этой возможности измѣнять способности и привели ей примѣры. Теперь прошу только обратить вниманіе на то, что влянія эти опять истекаютъ изъ внѣшняго міра. Нѣкоторые органы дѣйствуютъ почти исключительно въ пользу этого вліянія, такъ напримѣръ органы уподобленія. Дѣйствіе силообразователей имѣетъ химическій или анатомическій характеръ. Они единовременны или постоянны; напримѣръ, молнія, разразившаяся около насъ, контузія отъ пролетѣвшаго ядра будутъ мгновенныя вліянія. Болѣе или менѣе постоянны: климатъ, пища, воздухъ, гимнастическія упражненія и проч. Врядъ ли нужно и говорить, что рядъ стимуловъ можетъ произвести такое же дѣйствіе, напримѣръ, постоянно хорошее или дурное обращеніе, счастливыя или безотрадныя обстоятельства (вліяющія на органы мышленія). Когда силообразователемъ является рядъ стимуловъ, организмъ получаетъ наклонности, привычки. Въ организмѣ уставляются постоянные пути разрѣшенія импульса, полученнаго въ стимула. Такъ можно пріучить себя при извѣстныхъ случаяхъ дѣлать извѣстныя движенія, установивъ путь между органомъ мысли, воли и тѣмъ или другимъ мускуломъ; можно пріучить мысль къ извѣстнымъ рѣшеніямъ и т. д.
Такой организмъ имѣлъ бы совершенно видъ механико-химическаго аппарата, способнаго къ модификаціямъ, не будь между его органами — органа мысли, съ зависящими отъ него органами воли и чувства. Въ нихъ наше различіе отъ аппаратовъ; отъ того мы свой механизмъ и называемъ сознательно-живымъ, отъ того мы и можемъ въ извѣстной мѣрѣ не подчиняться внѣшнему міру. Иногда умышлено дѣйствовать на него. Органы мысли стоятъ непремѣннымъ, неизбѣжнымъ посредникомъ между внѣшними стимулами и нѣкоторыми другими органами (напр. органами воли). Мозгъ способенъ разрѣшить импульсъ такъ иди иначе. Но не будемъ увлекаться этой блестящей способностью. Она только съ перваго вида является до такой степени свободной, могущественной, самобытной. Внѣшніе дѣятели въ отношеніи къ ней похожи на подсудимаго, который самъ избралъ судью, и самъ подготовилъ всѣ данныя для суда. Она въ сущности подвержена тѣмъ же законамъ, какъ и другія. Рядъ стимуловъ произвелъ въ ней наклонности. «Человѣкъ, котораго тотчасъ по рожденіи удалили бы совершенно отъ общества людей, едва ли имѣлъ бы ясное проявленіе человѣческаго разума; а окруженный, при тѣхъ же условіяхъ, одними животными, онъ непремѣнно усвоилъ бы себѣ всѣ ихъ привычки, разумѣется на столько, на сколько это позволяетъ человѣческая организація». Обладая способностью памяти, мозгъ дѣйствуетъ въ области, созданной внѣшнимъ міромъ. «Что человѣкъ не изъ себя развиваетъ понятія, а получаетъ ихъ изъ внѣшняго міра, это несомнѣнно доказывается множествомъ наблюденій надъ людьми, находившимися въ какихъ нибудь особенныхъ положеніяхъ. Такъ, напримѣръ, слѣпорожденные не имѣютъ никакого представленія о свѣтѣ и цвѣтахъ; глухіе отъ рожденія не могутъ составить себѣ понятія о музыкѣ. Люди, выросшіе въ лѣсахъ, въ обществѣ животныхъ, безъ соприкосновенія съ людьми, отличаются дикостью и неразвитостью понятій. Иногда эта неразвитость доходитъ, почти до совершеннаго отсутствія всякихъ признаковъ разумности, какъ, напримѣръ, у извѣстнаго Каспара Гаузера, — этой неудачной попытки на разумное существованіе, по выраженію одного нѣмецкаго писателя». Такъ образуются наклонности мозга, точно такъ же дѣйствуютъ на него прочіе силообразователи, точно такъ же онъ подверженъ взаимодѣйствію органовъ, точно также, проявляясь силою другихъ органовъ, онъ подвергаетъ эти проявленія ихъ совершенству, напримѣръ, большая или меньшая раздражительность нервовъ сердца можетъ вызвать болѣе или менѣе чувства; импульсъ, сообщенный мыслью органамъ воли, можетъ произвести болѣе или менѣе энергическое движеніе, смотря по способностямъ воли и движенія. Но какъ мозгъ ни ограниченъ въ своей дѣятельности, какъ онъ ни подчиненъ въ особенности внѣшнему міру, въ немъ сравнительно наибольшая свобода, онъ одинъ сохраняетъ сознательныя впечатлѣнія прошлаго, вообще одинъ дѣйствуетъ сознательно, онъ является двигателемъ нашихъ внѣшнихъ разумныхъ проявленій, потому онъ преимущественно и долженъ занять педагогію, потому ему исключительно и будетъ посвящена слѣдующая бесѣда. Если, напримѣръ, мускулы и имѣютъ нѣкоторую отдѣльную мускульную сознательность, неразумныя проявленія въ такъ незначительны, что въ этомъ бѣгломъ очеркѣ мы ими заниматься не станемъ. Бесѣда эта была уже написана, когда мнѣ попалась книга доктора Бока «О здоровомъ и больномъ человѣкѣ», затѣмъ и рецензія на нее Добролюбова. Прочитавъ и то и другое, такіе книжку Шнелля, упомянутую въ этой рецензіи (сочиненія Добролюбова, т. II), я значительно сократилъ всю свою бесѣду и предлагаю читателю самому познакомиться съ приведенными сочиненіями. Все же сохраненное здѣсь я счелъ не безполезнымъ и рядомъ съ этими книгами. Сдѣлавъ еще нѣсколько заключеній объ отношеніи воспитателя къ организму воспитанника, перейду къ вопросу о внѣшнихъ дѣятеляхъ.
Работа надъ организмомъ должна соотвѣтствовать мысли о сохрани и укрѣпленіи прирожденныхъ силъ, т. е. помня прирожденныя условія, воспитатель долженъ строго согласоваться съ ними и развитъ ребенка именно въ направленіи, указанномъ первоначальнымъ темпераментомъ. Такимъ образомъ совершенно исключается воспитаніе по идеалу. До сихъ поръ еще большая часть родителей и присяжныхъ педагоговъ, составивъ себѣ а priori идеалъ совершенства, стремится достичь его въ воспитываемомъ субъектѣ. Если родитель не любятъ веселыхъ, бойкихъ характеровъ, онъ будетъ останавливать ребенка съ цѣлью укротить, смирить его, думая, что такимъ образомъ достигнетъ цѣли. Нѣтъ ничего болѣе ложнаго, нѣтъ ничего губительнѣе этой системы. Она противорѣчитъ и природѣ воспитанника и общечеловѣческой идеѣ. Ея противорѣчіе природѣ ясно изъ предыдущаго. Для человѣчества же было бы истиннымъ горемъ, еслибы всѣ люди обладали однимъ и тѣмъ же темпераментомъ. Тогда ни одинъ вопросъ, ни одна задача не были бы хорошо разработаны. Нужно людей съ энергической иниціативой, но они обыкновенно не умѣютъ выявиться съ подробностями, нужны быстрые, рѣшительные, иногда медлительные, осмотрительные характеры, и т. д. Великая задача воспитателя прежде всего и состоитъ въ томъ, чтобы опредѣлить темпераментъ субъекта, его прирожденныя способности и развивать ихъ затѣмъ въ сообразности. Нельзя безнаказанно ломать человѣческую натуру по упрямому произволу. Во первыхъ, почти утвердительно можно сказать, что предположенная цѣль не будетъ достигнута; во вторыхъ, изъ ребенка не только выйдетъ безхарактерное, неопредѣленное существо, иногда въ постыдной жизни тратящее невольныя проявленія лучшихъ силъ, но еще часто, очень часто организмъ не будетъ въ состояніи перенести этой переработки. Самыя трудныя болѣзни могутъ быть послѣдствіемъ такой системы, между прочимъ тяжелое моральное впечатлѣніе недовольства жизнію, ипохондрія, болѣзни мозга и пр. и пр. Послѣдствія эти ясны: вы постоянно отказываете натурѣ въ ея требованіяхъ и утомляете ее несвойственною дѣятельностью. Родители довольно откровенно признаются, что къ такому поведенію побуждаетъ ихъ самолюбіе, только самолюбіе это они называютъ любовью къ дѣтямъ… жалкое чувство, доказывающее и совершенное непониманіе любви, и крайнюю превратность общественныхъ понятій, которая впрочемъ легко объясняется господствующими предубѣжденіями. Напр. матери тяжело видѣть въ своемъ сынѣ скромнаго, добросовѣстнаго, но оставленнаго безъ всякаго вниманія и симпатіи труженика, если рядомъ она слышитъ, какъ его сверстникъ хоть бы какимъ нибудь блестящимъ подвигомъ заслужилъ общее удивленіе. Міръ до сихъ поръ проникнутъ глубокимъ уваженіемъ къ людямъ, такъ хорошо обозначаемымъ французскимъ словомъ «les tapageurs». Только при извѣстной степени развитія, мать съ внутреннимъ довольствомъ вспомнитъ подвиги сына въ борьбѣ съ нуждою, съ обществомъ, со зломъ во всѣхъ его видахъ, съ самимъ собою, мало ли съ чѣмъ! — подвиги, которые онъ свершилъ не замѣчая, изъ скромнаго сознанія долга, по внутренней, неотвратимой потребности… и любовь конечно скажетъ ей, что этого тихаго, чистаго счастья не слѣдуетъ нарушать ни сожалѣньемъ, ни похвалой. Но увы — еще эти матери рѣдки. А ребенокъ? бѣдное созданье, какъ глубоко шевелятъ въ немъ лучшія струны, воспѣвая Александра Македонскаго, Наполеона и другихъ героевъ, читаютъ ему цѣлую исторію непрерывныхъ войнъ, величаютъ правителей, могучею рукою держащихъ цѣлыя страны; его развивающаяся сила естественно сочувствуетъ силѣ, не разсуждая ни о томъ, гдѣ ея источникъ, — въ положеніи или въ самыхъ убѣжденіяхъ, въ характерѣ лица, — ни о примѣненіи этой силы; ему даже нравится Вильгельмъ Оранскій, передъ заключеніемъ Нимвегенскаго мира дающій ненужное сраженіе. Усѣявъ поле трупами, онъ разсуждалъ: «при заключеніи мира войска не будутъ нужны, слѣдовательно отчего не дать сраженія, даже въ ожиданіи значительныхъ потерь!..» L’individu est une chose de l'état… А кто нибудь разъяснялъ ли дѣтямъ всю силу и величіе Галилея, Овена, Песталоцци, Франклина? Почтенный труженикъ, долгими изысканіями собравшій драгоцѣнный матеріалъ для науки, «копотливый кротъ», возбуждаетъ въ видъ смѣхъ, чуть ли не презрѣніе! Объ уваженіи къ физическому труду нечего и говорить. Общее направленіе общества объясняетъ такое поведеніе воспитателей, но непростительно продолжать беззаботное шествіе тѣмъ же путемъ. Повторяю, ничего нѣтъ губительнѣе такого насилованья природы, ничего нѣтъ менѣе логическаго, болѣе безсмысленнаго, противнаго природѣ и совѣсти. На заблаговременное назначеніе карьеры часто нападали, но оно нисколько не предосудительнѣе насилованья естественныхъ способностей человѣка. Спокойные осмотрительные умы такъ же нужны, какъ быстро творящія натуры, аналитическій разсудокъ такъ же, какъ синтетическій и т. д. «Jeder ist in seinem gross», сказалъ кто-то… всякому честному дѣятелю — слава.
Не менѣе такого насилованія общаго характера, общаго темперамента ребенка вредно несоразмѣрное напряженіе его отдѣльныхъ способностей. Какъ человѣкъ не можетъ поднять болѣе извѣстной тяжести, такъ и не всякая мысль, не каждое впечатлѣніе ему по силамъ.
Какъ мускульная ткань, такъ и желудокъ, и мозгъ имѣютъ мѣру, сны, только извѣстную способность, примѣненіе которой должно идти въ строгой параллели съ ея развитіемъ. При противномъ веденіи воспитанія опять можно быть увѣреннымъ, во первыхъ, въ достиженіи результата, совершенно противнаго искомому; во вторыхъ, въ разстройствѣ организма несвойственной работой. И то и другое довольно ясно безъ дальнѣйшихъ поясненій, точному же изслѣдованію здѣсь не мѣсто: читатель вѣроятно уже замѣтилъ, что мы этими бесѣдами едва очерчиваемъ планъ дѣйствія педагогической науки и практики, иначе придется сейчасъ же писать цѣлые томы. Съ другой стороны, и недостаточное упражненіе способностей очевидно вредно, потому что неупражняемая способность скоро притупляется. Это бездѣйствіе пораждаетъ даже болѣзненное состояніе. Спросите у человѣка, привыкшаго къ физическому труду, какъ онъ страдаетъ отъ недостатка въ движеніи, какъ мыслящему человѣку тяжело воздержаніе отъ мысли. Попробуйте остановить созерцаніемъ природы, музыкой, чѣмъ бы то ни было возбужденное воображеніе. Дли этого нужно извѣстное усиліе, успѣхъ котораго оставляетъ за собою ощущеніе какой-то пустоты. Это частный случай неудовлетвореннаго возбужденія. Точно та же способность, уже пріученная возбуждаться извѣстными стимулами, возбуждается ими безъ нашего сознанія, и возбужденіе это требуетъ разрѣшенія. Мысли по привычкѣ возникаютъ, отдаляйте ихъ каждый разъ, стараясь заняться дѣятельностью другихъ органовъ. Мозгъ, не находящій въ заботѣ объ этой дѣятельности достаточнаго упражненія, мало по малу слабѣетъ. При изслѣдованіи нѣкоторыхъ вопросовъ физіологіи, явленіе это отчасти разсмотрѣно, вообще же на него обращено покуда слишкомъ мало вниманія.
При всемъ этомъ неизбѣжно требованіе отъ педагога нѣкоторой привычки къ категорическому мышленію, чтобы онъ могъ при проявленіяхъ организма открыть ихъ источникъ, добраться до опредѣленныхъ стимуловъ, вызвавшихъ дѣйствіе. Только подъ этимъ условіемъ возможно для него наблюденіе образующихся наклонностей. Во первыхъ, слѣдуетъ проникнуться мыслью, что способности всегда могутъ датъ добрый результатъ, слѣдуетъ строго различать отъ отъ полученныхъ наклонностей: Къ сожалѣнію, современной психологіи еще трудно составить списокъ основныхъ характеровъ, такъ какъ вопросъ о темпераментахъ еще очень плохо разработавъ. Но примѣръ лучше пояснитъ дѣло. Положимъ, способности индивидуума обусловливаютъ энергію, дана энергическая натура; уже внѣшнія силы опредѣлятъ, что изъ нея выйдетъ: безтолковое противодѣйствіе, безсмысленное упрямство, или разумная настойчивость. Точно также внѣшніе дѣятели опредѣлятъ, какъ разрѣшатся образовавшіяся наклонности. Возьмемъ два субъекта: оба поняли прелести извѣстнаго комфорта и склонны къ нему, но одинъ изъ нихъ имѣетъ развитыя понятія о честности, о нравахъ и обязанностяхъ и т. д., другой же ихъ не имѣетъ. Первый достигаетъ комфорта трудомъ, второй съ тою же цѣлью дѣлается плутомъ. Или же вообразимъ себѣ, что оба равно неразвиты и равно поняли прелести комфорта, но одинъ имѣетъ ихъ, другой же лишенъ даже необходимаго. Послѣдній дѣлается плутомъ, первый же спасается отъ такого грустнаго проявленія своей неразвитости,
За тѣмъ, что у него наслѣдственное есть.
Неразвитость онъ проявитъ за то въ другихъ сферахъ, напримѣръ, въ своихъ отношеніяхъ къ женщинѣ и т. д. Изъ этого можно вывести нѣсколько нравоученій, во мы воздержимся отъ морали, и сдѣлаемъ только слѣдующее заключеніе: если индивидуумъ не имѣетъ положительно анормальныхъ органическихъ недостатковъ, уродствъ, внѣшнія силы виноваты въ худомъ направленіи. Говорятъ: ребенокъ по натурѣ неоткровененъ, упрямъ… совершенная ложь, развѣ ребенокъ боленъ, напр., если съ большой раздражительностью нервовъ, съ сангвиническими органами, онъ родится съ крайне малымъ количествомъ мозга. Тогда воспитатель не имѣетъ направителя энергіи. Идіоты часто бываютъ необыкновенно упрямы (идіоты-сангвиники). Но эти явленія анормальны, это исключенія, которыми теперь заниматься не мѣсто. Мы уже приглашали сообразоваться съ природными силами; онѣ нѣсколько обусловливаютъ характеръ дѣятельности субъекта, но изо всякаго здороваго индивидуума можетъ выйти полезный членъ общества. Чтобы воспитатель сдѣлалъ въ этомъ случаѣ все отъ него зависящее, необходимо категорическое мышленіе. Видя, какъ въ нѣкоторыхъ школахъ учитель цѣлые часы проводитъ съ учениками, стараясь преимущественно посредствомъ нагляднаго обученія довести ихъ до полнаго усвоенія понятій о предметѣ и его свойствахъ, о причинѣ и послѣдствіяхъ, о правилѣ, обѣ исключеніи, объ общемъ и частномъ явленіи о принципѣ и фактѣ и т. д., видя эти старанія, родители часто удивляются, даже негодуютъ на «напрасную трату времени». Между тѣмъ, трудно употребить время ребенка съ большею пользой. До сихъ поръ цѣлыя общества не понимаютъ собственно жизни единственно по неумѣнію отличить принципа отъ фактовъ. Въ ясности этихъ понятій заключается вся аналитическая часть мышленія, при синтезисѣ она составляетъ непремѣнное условіе логическаго сочетанія. Видя вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ мышленіе мало развито въ массѣ, мы прямо придемъ къ убѣжденію, что дѣло не такъ просто и ясно, какъ оно кажется съ перваго взгляда.
Врядъ ли теперь придется повторять, что не изучивъ науки о жизни, не зная физіологіи, вы не можете сдѣлать ни шагу. Вы не можете знать, ни на что дѣйствовать, ни чѣмъ дѣйствовать, не поймете самыхъ результатовъ собственной дѣятельности. Вообразите себѣ человѣка, отъ роду не видавшаго, не слыхавшаго никакого музыкальнаго инструмента, приведите его къ фортепьяно и попросите извлечь гармоническіе звуки. Во первыхъ, онъ не будетъ знать, кто виноватъ въ раздирающихъ диссонансахъ, самъ онъ, или инструментъ, онъ можетъ быть, приметъ фортепьяно за машину, отъ которой невозможно добиться пріятныхъ звукосочетаній, пока не узнаетъ или не найдетъ нѣсколькихъ законовъ, которые выведутъ его изъ заблужденія. Горькая разница только въ томъ, что фальшиво взятая нота не оставляетъ слѣда въ инструментѣ, а въ живомъ организмѣ слѣдъ неизбѣженъ. Этотъ бѣдный аппаратъ, для существованія котораго нужно тысячу внѣшнихъ вліяній, весь зависитъ отъ нихъ, они располагаютъ имъ почти произвольно; что сравнительно значатъ его прирожденныя требованія?.. Требованія? Смѣшное слово для ребенка, который не имѣетъ возможности поддержать своихъ правъ… Изъ этихъ прирожденныхъ силъ сдѣлаютъ, что угодно: убьютъ, разовьютъ ихъ, разовьютъ въ ту или другую сторону. Если извѣстнаго характера организмъ рѣшительно принять не въ состояніи, изъ него сдѣлаютъ ни то, ни сё, не то, что хотѣли, не то, что онъ хотѣлъ, какую-то неопредѣленную безсмыслицу, уродство. "Организмъ въ вашихъ рукахъ — творите! «Вотъ вамъ я вспомогательное средство — наука, воспользуйтесь кѣмъ, что сдѣлано ею, дополните, что можете. Подъ ея руководствомъ берите изъ міра все, что вамъ нужно — творите!»… Когда въ первый разъ, держа на колѣняхъ горячо любимаго ребенка, я сказалъ себѣ эти слова, у меня сердце сжалось, захватило дыханіе… крѣпко прижавъ къ груди бѣдное соданье я невольно завлекалъ: дитя, дитя, если бы я могъ доставить тебѣ все, что тебѣ такъ необходимо… Блѣдно было его лицо, надо бы ему подышать чистымъ, свѣжимъ воздухомъ, — а жили мы въ смрадной улицѣ, въ тѣсныхъ комнатахъ… Пустилъ бы я его побѣгать хоть и по нашей-то улицѣ, да, того и гляди, задавятъ…. присмотрѣть за нимъ не кому, мнѣ надо работать, работать… Нѣтъ, читатель, не въ силахъ я пересказывать всю эту повѣсть; только не даромъ мнѣ плакалось!..
- ↑ Далѣе дѣйствуетъ еще и общество, хотя, правда, опять черезъ посредство физическаго организма.
- ↑ Педагогическая практика представляетъ самыя явныя доказательства годности и примѣнимости реальной системы, но заняться ею, конечно, слѣдуетъ въ спеціальномъ педагогическомъ журналѣ, не въ «Современникѣ».
- ↑ Къ сожалѣнію нигдѣ еще не разработанная. Бокль, кажется, выполнялъ бы эту задачу… но скоро ли явится продолжатель?
- ↑ Переводъ выйдетъ, можетъ быть, не вполнѣ подстроченъ, такъ какъ мнѣ за неимѣніемъ оригинала пришлось переводить съ нѣмецкаго.
- ↑ Одинъ остзейскій рыцарь на мой простой вопросъ: «Какъ ваша фамилія?» отвѣчалъ: «Баронъ М…, но я не изъ тѣхъ М…. а изъ такихъ-то; тѣ извѣстны своимъ мрачнымъ, упрямымъ, непріятнымъ характеромъ, нашъ родъ напротивъ признаютъ за веселыхъ и любезныхъ людей.» Вотъ гдѣ иногда можно найти физіологическія наблюденія!