ПАРУСЪ.
правитьАнны Коенъ Стуартъ *).
править- ) Анна Коэнъ Стуартъ — голландская писательница, начавшая свою литературную дѣятельность нѣсколько лѣтъ тому назадъ, пользуется въ настоящее время большой популярностью въ Голландіи. Она пишетъ преимущественно новеллы и небольшіе разсказы, отличающіеся какъ необыкновенной простотой и жизненной правдивостью, такъ и изяществомъ формы. Особенно извѣстны ея книги: «Маленькіе наброски» и «Наброски и новеллы». Извѣстный разсказъ ея «Пудель» («Does»), былъ премированъ «Обществомъ поощренія животныхъ». Предлагаемый здѣсь разсказъ «Парусъ» ('f seil), былъ по выходѣ своемъ въ 1891 г. въ свѣтъ вскорѣ зачисленъ въ книги «Библіотеки для слѣпыхъ».
Крейнъ стащилъ съ лодки первую попавшуюся корзину съ рыбой и понесъ ее на берегъ. Замѣтивъ это, дѣти Гармена, не говоря ни слова, только переглянулись между собой, какъ бы желая сказать другъ другу: «а ну-ка и мы!» и, по взаимному молчаливому соглашенію, засучивъ штанишки выше колѣнъ, быстро понеслись по водѣ, подобно чайкамъ.
Веселые ребятишки были дѣтьми покойнаго Гармена, участвовавшаго въ прошедшемъ году въ спасеніи англійскаго судна во время бури и потонувшаго вмѣстѣ со всѣми другими несчастными, тамъ находившимися.
Шлепая по водѣ въ припрыжку и стараясь улизнуть отъ каждой вновь прибивавшейся волны, дѣти, добѣжавъ до лодки, быстро нахватали рыбы, кто сколько могъ, и взапуски понеслись обратно къ берегу; здѣсь они стремительно выбросили рыбу на песокъ и вновь побѣжали за добычей.
Красныя щеки, загорѣлыя руки и веселые глаза были у дѣтей покойнаго Гармена.
Питеръ, Клартье, Тейнъ и Ми быстро раскладывали рыбу по кучкамъ, въ то время какъ Диркъ отчаянно звонилъ, сзывая народъ. Это значило, что сейчасъ начнется на берегу публичный торгъ рыбой.
Весело сбѣгались со всѣхъ сторонъ люди, таща въ рукахъ корзины и деревянныя лоханки. Всѣ смѣялись и шутили, подгоняя другъ друга. Къ вечеру рыба, пожалуй, можетъ заснуть, а сейчасъ она въ самомъ прекрасномъ видѣ.
Япиксъ медленно прохаживался по дюнамъ. Да и почему бы ему не прохаживаться? Онъ уже записался на судно, получилъ разсчетный листъ, покончилъ со всѣми своими спѣшными дѣлами и завтра долженъ выйти въ открытое море. Онъ чувствовалъ себя бодро, весело и спокойно!
Тотъ, кому приходилось когда-либо подниматься на верхушки дюнъ, знаетъ, до какой степени при подобномъ поднятіи расширяется передъ глазами горизонтъ, а вмѣстѣ съ этимъ растетъ и видимое пространство, занимаемое землей; большія обработанныя поля кажутся маленькими, а высокія башни совсѣмъ низкими. Стоя здѣсь, не хочется вѣрить, чтобы люди могли спорить изъ-за большаго или меньшаго куска земли, часто изъ-за какого-нибудь ничтожнаго клочка. Особенно бросается это въ глаза при видѣ того крохотнаго пространства, которое покрываетъ собою тѣнь, падающая отъ облака на землю.
И какъ далеко видно съ верхушекъ дюнъ! Совсѣмъ передъ глазами торчатъ цѣлые ряды песчаныхъ холмиковъ дюнъ, за ними тянутся рощи и виноградники, далѣе — по обѣимъ сторонамъ канала обработанныя поля, а еще дальше, за плотиной, виднѣются крылья вѣтряныхъ мельницъ, неустанно работающихъ для осушенія мѣстности; совсѣмъ вдали, въ легкой синей дымкѣ, чуть вырисовывается городъ, а тамъ… далеко, далеко въ сѣроватой мглѣ виднѣется осушенное озеро.
Возможно ли, чтобы любой морякъ при видѣ подобной картины не сталъ бы смотрѣть на нее глазами моряка, не мѣрилъ бы разстояній на свой глазомѣръ и не искалъ бы на сушѣ зеркальной поверхности родного моря?
Такъ было и съ Япиксомъ. Пространство, открывшееся передъ его глазами, было далеко не маленькое. Что лежитъ за всѣмъ этимъ, дальше, Япиксъ, конечно, не зналъ; да и во всю свою жизнь онъ не слыхалъ ни про кого, кто бы прошелъ это пространство пѣшкомъ. По собственнымъ же его разсчетамъ — при хорошемъ попутномъ вѣтрѣ, да при крѣпкихъ снастяхъ, можно, пожалуй, пройти его въ одинъ день. Когда бы все это пространство было бы однимъ сплошнымъ моремъ, какъ прежде, тогда… о, тогда это была бы сущая бездѣлица!
И молодой рыбакъ, полуобернувшись къ дюнамъ, сталъ смотрѣть въ противоволожную сторону, по направленію къ морю. Его взорамъ представилась другая картина.
Море не лежало спокойно, подобно сушѣ. Это было нѣчто совсѣмъ другое! Море волновалось, море звучало, море…
Япиксъ повернулся къ нему совсѣмъ и съ наслажденіемъ втянулъ въ себя морской воздухъ; отъ моря вѣяло прохладой, здоровьемъ и силой.
Тамъ, далеко на горизонтѣ, бѣлѣлъ парусъ, а налѣво виднѣлись два рыбачьихъ небольшихъ судна; оттуда же, съ сѣвера, доносился запахъ пароходнаго дыма. Ни церквей, ни башенъ, ни домовъ, ни человѣческой суеты и сутолоки — ничего этого на морѣ не было.
То-то велика должна бы быть мельница, которая осушала бы такое море!
Япиксъ оглянулся вдоль берега; насколько глазъ хваталъ, тянулись дюны, одна сплошная, огромная естественная плотина — дѣло рукъ Божьихъ. Кабы не это, то-то мученій натерпѣлись бы люди, устраивая свои плотины!
Замѣтивъ сверху народъ, толпившійся на берегу, и услыхавъ знакомый звонъ, служившій призывомъ къ торгамъ рыбой, Япиксъ, будучи роднымъ сыномъ своего народа, конечно, захотѣлъ лишній разъ поглазѣть на давно знакомое ему зрѣлище, а потому, не долго размышляя, спустился съ дюны, избралъ ближайшую дорогу наискось и медленно пошелъ по берегу къ тому мѣсту, гдѣ происходили торги.
Приливъ только что начался, вода быстро поднималась выше и выше и постоянно заливала Япиксовы большіе рыбачьи сапоги. Навѣрно шестнадцатая волна задѣнетъ вонъ ту корзину, пока еще цѣликомъ лежащую на сухомъ мѣстѣ!
Япиксъ поглядѣлъ на море и снисходительно улыбнулся на встрѣчу разстилавшейся волнѣ. Этому здоровенному молодцу, похожему на крѣпкое молодое дерево, забавнымъ казались нѣжно плескавшія у его ногъ волны, ласкавшіяся и заигрывавшія съ нимъ, подобно молодому котенку. Не легкому вѣтерку, а сильной бурѣ нужно вступить съ Япиксомъ въ бой, чтобы у него захватило духъ!
И молодой герой увѣренно и твердо ступалъ по песку, давилъ валявшіяся по всему берегу въ огромномъ количествѣ мелкія ракушки, трещавшія подъ его тяжелыми сапогами, и съ удовольствіемъ прислушивался къ треску, каждый разъ вновь наступавшему вслѣдъ за разрушительнымъ нажиманіемъ его громадныхъ ногъ.
Вдругъ Япиксъ сдѣлалъ шагъ въ сторону. Онъ замѣтилъ на пескѣ что-то такое, что сразу вывело его изъ прежняго настроенія. Яркая краска выступила на его загорѣломъ обвѣтренномъ лицѣ и, готовое было сорваться съ его языка проклятіе, замерло на полусловѣ. На сыромъ пескѣ онъ увидѣлъ свѣжій слѣдъ босой ноги… и, представьте себѣ — вѣдь это часто бываетъ въ такихъ случаяхъ — Япиксу захотѣлось стереть этотъ предательскій слѣдъ.
Повидимому, босыя ножки въ этомъ мѣстѣ только быстро пробѣжали, но не остановились. Дѣйствительно, вслѣдъ за однимъ Япиксъ замѣтилъ еще цѣлый рядъ такихъ же маленькихъ слѣдовъ. О, какъ милы показались они ему! — милы, подобно безпредѣльному морю, подобно свѣтлому солнцу на небѣ.
Конечно, всѣ люди молодые, а Япиксъ былъ еще очень молодъ, способны на все великое и возвышенное — всѣмъ намъ это давно извѣстно съ дѣтства, но не надо забывать также, что живой слѣдъ маленькой босой женской ножки всегда, во всѣ времена могъ и можетъ любого изъ мужчинъ заставить потерять курсъ. Япиксъ былъ похожъ въ этомъ отношеніи на всѣхъ остальныхъ, а потому не удивительно, что онъ живо заинтересовался свѣжими слѣдами и сталъ ихъ внимательно разсматривать.
Глубокая ямка въ сыромъ пескѣ — это несомнѣнно пятка, затѣмъ маленькое возвышеніе, соотвѣтствующее изгибу передъ пястьемъ ноги, дальше опять болѣе глубокая ямка — это большой палецъ и, наконецъ, едва замѣтно, одинъ, два, тр…….., да, три, четыре, пять маленькихъ ямочекъ — слѣды пальцевъ. О, Боже! что за чудная босая ножка!
Боязливо оглядываясь, хотя рѣшительно никто за нимъ не подсматривалъ, Япиксъ сталъ прилаживать свою неуклюжую ногу къ свѣжему слѣду. Господи помилуй! что это была за ножища: маленькій слѣдъ равнялся всего половинѣ его огромной ступни. Онъ съ досадой отшвырнулъ ногой принесенное волной и попавшееся подъ ногу мягкотѣлое.
Япиксъ попробовалъ было на ходу равномѣрно наступать на каждый слѣдъ. Сперва это ему плохо удавалось, потомъ дѣло пошло лучше, хотя было все-таки трудновато сдерживать свои огромные шаги, затѣмъ онъ сталъ попадать ногой каждый разъ только возлѣ слѣда, а не на самый слѣдъ и, наконецъ, просто пустился бѣжать рядомъ съ оставленными на пескѣ слѣдами.
Япиксъ способенъ многое въ жизни перенести, въ этомъ онъ былъ убѣжденъ, но свободу свою онъ никому бы не уступилъ и ни одинъ человѣкъ не рискнулъ бы, кажется, встать ему поперекъ дороги.
Какъ бы вы думали, кто же стоялъ на томъ мѣстѣ, гдѣ кончался слѣдъ? Конечно, кто же иной, какъ не Гёрте.
Гёрте смѣялась и ея бѣлые зубы при сравненіи съ пурпуровыми губками и раскраснѣвшимися загорѣлыми щеками, казалось, выдѣлялись въ этотъ разъ своей бѣлизной болѣе обыкновеннаго, а глаза свѣтились подобно двумъ маленькимъ звѣздочкамъ.
Да, несомнѣнно прекрасно было серьезное выраженіе красиваго, съ правильными чертами лица вдовы, одиноко стоявшей возлѣ своихъ пяти малютокъ, изъ которыхъ ей предстояло выработать пятерыхъ честныхъ людей; прекрасна была улыбка молодой матери, державшей младенца у своей груди; прекрасенъ; довѣрчивый взглядъ невѣсты, смотрѣвшей въ глаза своему жениху, но много, много прекраснѣе всего этого, на взглядъ Япикса, было постоянно мѣнявшееся выраженіе серьезности и веселья не открытомъ, бодро глядѣвшемъ на встрѣчу жизни, молодомъ лицѣ дѣвушки, непринужденно и чистосердечно смотрѣвшей на всѣхъ ее окружавшихъ. Болѣе прекраснаго существа, нежели Гёрте, не могло существовать. Это было бы прямо невозможно. Понятно, Япиксъ ни на минуту не раскаивался въ томъ, что оставилъ дюны и прибѣжалъ на торги. Правда, разговаривать съ Гёрте ему не пришлось, но все же и на его долю выпало счастье нести одну изъ корзинъ съ рыбой въ деревню вмѣстѣ съ ней…
Былъ вечеръ. Япиксъ давно уже лежалъ на верхушкѣ одной изъ дюнъ и смотрѣлъ на заходящее солнце. Это случалось съ нимъ очень рѣдко, — для такого спокойнаго занятія у него обыкновенно не хватало времени. Послѣдніе косые лучи заходящаго солнца ложились длинными полосами по слегка бороздившейся поверхности неспокойнаго моря. Завтра вечеромъ, въ это время, думалось Япиксу, онъ будетъ уже въ открытомъ морѣ и, вѣроятно, берегъ скроется уже изъ виду. И, закрывъ глаза, онъ совершенно ясно представилъ себѣ качку и волнующееся море; ему даже уже начинало казаться, что онъ слегка покачивается на мягкихъ волнахъ. Убаюканный чудной музыкой вѣчно шумящихъ волнъ, онъ закрылъ глаза. Заснуть? Нѣтъ, заснуть онъ былъ не въ состояніи. Въ его воображеніи неотвязно и отчетливо рисовалась, освѣщенная всевозможными радужными цвѣтами, пара маленькихъ свѣжихъ слѣдовъ босой ножки на сыромъ пескѣ. Даже чудный солнечный блескъ, на который онъ передъ тѣмъ какъ закрыть глаза долго, долго смотрѣлъ, и тотъ не въ состояніи былъ затмить этотъ чудный образъ.
Япиксъ лежалъ до тѣхъ поръ, пока надъ дюнами не показалась луна. Заснуть онъ рѣшительно не могъ, а потому, собравшись наконецъ, съ духомъ, онъ всталъ, чтобы уйти. Да и чего было бы ему еще смотрѣть на солнце, луну или на небо?! На его собственномъ горизонтѣ всходило и горѣло чудное, блестящее, яркое свѣтило…
Гёрте, Гёрте… неотвязно гудѣло волшебное море ему вслѣдъ. Это стало наконецъ невыносимымъ… Гёрте, Гёрте, Гёрте — тикали дома стѣнные часы. И что же дѣлать человѣку въ самомъ дѣлѣ, когда весь міръ кругомъ полонъ Гёрте? Когда со всѣхъ сторонъ доносится до ушей только одно это имя? Можно ли требовать въ такомъ случаѣ, чтобы человѣкъ выкинулъ его изъ головы? Начать болтать объ этомъ съ другими? Разсказывать? Да развѣ это поможетъ?
Япиксъ не спалъ въ эту ночь ни одной минуты. Ворочаясь съ боку на бокъ, онъ промечталъ о томъ, о семъ, и еще о многомъ другомъ — всего и не пересказать!..
Вчера старикъ-морякъ, парусный мастеръ, возвращая заплатанный парусъ изъ починки, сказалъ ему: «Помни, Япиксъ, парусъ надо всегда передъ дорогой хорошенько осмотрѣть со всѣхъ сторонъ. Вѣрь мнѣ, старику, и моей опытности! Если чего не усмотришь во-время — наплачешься потомъ на морѣ». Япиксъ, хотя и намоталъ себѣ на усъ это важное правило, но понятно и даже болѣе чѣмъ естественно, что вчера изъ-за торговъ и еще изъ-за многаго другого, онъ не нашелъ для этого подходящаго времени; а потому рѣшилъ это сдѣлать теперь же, рано утромъ, еще прежде чѣмъ на берегу появится народъ.
Япиксъ пошелъ въ сарай, взвалилъ парусъ на ручную тачку и покатилъ ее по дорогѣ къ морю, внизъ. Не доѣзжая до берега, онъ свернулъ влѣво, и съ разбѣга вкатилъ тачку на ближайшую дюну. Затѣмъ онъ стащилъ свернутый парусъ на землю, распустилъ веревки, связывавшія его и принялся его раскатывать. Для этого ему пришлось быстро сбѣжать съ горки внизъ. Растягивая на ходу парусъ вправо и влѣво, онъ внимательно разсматривалъ его со всѣхъ сторонъ. Разложенный такимъ образомъ парусъ, право ни что иное, какъ громаднѣйшая тряпка!
Беря поочередно углы паруса въ руки и оттаскивая ихъ отъ средины къ краямъ, Япиксъ долженъ былъ совершить по склону дюны цѣлое путешествіе, прежде чѣмъ развернуть весь парусъ. Не успѣлъ онъ еще окончить своей работы, какъ увидѣлъ снизу проходившую по верхушкѣ дюны Гёрте. Вотъ досадно-то ему стало, что онъ стоялъ внизу! А тутъ еще какъ на грѣхъ парусъ такъ ужасно великъ!
— Эй! Эй! Здравствуй, Гёрте! — крикнулъ онъ ей, поднося обѣ руки ко рту.
Гёрте посмотрѣла внизъ, улыбнулась, и въ свою очередь крикнула:
— Здравствуй, Япиксъ!
Смѣривъ добродушнымъ взглядомъ разстояніе раздѣлявшее ихъ, она, слегка поддразнивая его, прибавила:
— Скажи-ка чего ты тамъ ищешь? Или стежки считаешь?
Япиксъ не отвѣчалъ. Онъ пристально смотрѣлъ вверхъ. Сѣровато-голубое небо, солнечные лучи, подобно прозрачному золоту на желтоватомъ пескѣ дюнъ, воздушныя, легкія очертанія облаковъ — и среди этихъ нѣжныхъ тоновъ фигура Гёрте съ раскраснѣвшимися щеками, свѣтлымъ взглядомъ и смѣющимся ртомъ! Свѣжій утренній вѣтерокъ выбилъ изъ подъ ея бѣлой шапочки короткіе бѣлокурые вьющіеся волосы, Япиксъ видѣлъ въ церкви святыхъ со свѣтлымъ ореоломъ вокругъ головы и это, казалось ему, такъ шло къ нимъ. Гёрте — не святая, но въ глазахъ Япикса она была окружена, конечно, еще большимъ ореоломъ: она соединяла въ себѣ небесный свѣтъ и земную прелесть. Неужели онъ дурно поступалъ, если молился на нее въ эту минуту? Вѣдь не можетъ же быть, чтобы она была создана столь прекрасной такъ, ни для чего и ни для кого? Нѣтъ, нѣтъ — предполагать это было бы прямо грѣшно. Несомнѣнно, существовала высшая цѣль при созданіи такого чуднаго творенія!
Погруженный въ свои думы, Япиксъ снялъ съ головы шапку.
— Чего жъ ты стоишь? Или ужъ помочь тебѣ, что-ли? — послышался сверху вопросъ, сказанный вызывающимъ тономъ. Гёрте подошла ближе.
— Помоги, — отвѣчалъ Япиксъ, опускаясь на колѣни и дѣлая видъ, что разсматриваетъ парусъ.
— А, небось, это понимаешь! разслышалъ! --сказала Гёрте.
— Иди сюда, а нѣтъ — такъ я и самъ доберусь до тебя, — пригрозилъ ей Япиксъ.
— Ну, смотря, не очень-то ротъ разѣвай, — шутила дѣвушка, — пока ты до меня доберешься, мой и слѣдъ то простынетъ!
— А что жъ? Попробовать, что-ли?
— Ладно, попробуй-ка, — смѣло отвѣтила Гёрте, и, смѣясь, встала, какъ бы приготовляясь бѣжать. Япиксъ, конечно, не могъ ее поймать, — въ этомъ она была твердо увѣрена. Онъ думалъ то-же самое, хотя вовсе и не собирался бѣжать. А хорошо бы какъ-нибудь теперь добраться до нея! Въ одинъ мигъ, не долго думая, онъ упалъ впередъ на парусъ всѣмъ тѣломъ, и принялся усиленно работать колѣнами и локтями, быстро подвигаясь такимъ образомъ кверху. Затѣмъ, растянувшись плашмя, онъ вытянулъ руку вверхъ и достигъ желанной цѣли… схватилъ Гёрте за ногу.
— Пусти! — крикнула та, стараясь высвободить ногу. Но Япиксъ не обратилъ никакого вниманія на ея крикъ. Ощутивъ въ своей большой крѣпкой рукѣ шевелившуюся теплую ногу, онъ вполнѣ вошелъ во вкусъ затѣянной игры. Передразнивая Гёрте ея же словами: «а! небось это понимаешь?», онъ громко хохоталъ, и хохоталъ не однимъ ртомъ. Боже сохрани! Япиксъ хохоталъ всѣмъ своимъ существомъ. Да и было чему радоваться! Вотъ ужъ посчастливилось ему въ это чудное утро!
Еще одно движеніе, одинъ ловкій упоръ колѣнами, и Япиксъ совершенно овладѣлъ Гёрте. Крѣпко-на-крѣпко защемивъ въ своей здоровенной лапищѣ ея трепетавшую ногу, онъ не выпускалъ ее. Да и съ какой стати отказываться отъ столь выгоднаго положенія?
— Вотъ такъ славная западня! — шутилъ онъ.
— Берегись, какъ бы собака не выскочила, — сказала Гёрте и, нагнувшись къ его рукѣ, сдѣлала видъ, что хочетъ укусить.
Тогда Япиксъ потянулся еще выше кверху, отпустилъ ея ногу и, обнявъ руками Гёрте за шею, сталъ цѣловать ее въ обѣ щеки.
— Пусти! — сказала она, ярко вспыхнувъ.
— А, теперь не убѣжишь?!
— Нѣтъ! Да пусти же!
— Слово даешь?
— Да, даю, безумный!
— Что ты тамъ еще бормочешь? А?
— Ничего.
— Ну ужъ такъ и быть, на этотъ разъ тебѣ повѣрю! — сказалъ притворно великодушнымъ тономъ Япиксъ, но… въ знакъ примиренія… онъ опять сталъ крѣпко цѣловать ее. Гёрте снова начала было сопротивляться, да не тутъ-то было. Видно, свободу свою ей только тогда, получить, когда это заблагоразсудится Япиксу.
— Да отстань же! — крикнула она, показывая кулакъ.
Япиксъ выпустилъ ее. Надѣвая свалившуюся на землю шапочку, вся задыхаясь отъ волненія, Гёрте сказала:
— А теперь, прощай!
— Берегись! — грозилъ Япиксъ, также вставая съ земли.
Дѣвушка смотрѣла за него, улыбаясь. Она соображала, что бы ей такое теперь предпринять. Уйти — этого ей совсѣмъ не хотѣлось, при томъ она ужъ испытала силу Япикса надъ собой. Выказать неудовольство? — Да вѣдь вся эта возня ей самой нравилась. А между тѣмъ Япиксъ, чего добраго, пожалуй, еще Богъ знаетъ что вообразитъ себѣ, если увидитъ, что она въ немъ заискиваетъ и только изъ-за него одного остается здѣсь на берегу. Сообразивъ все это и перемѣнивъ тонъ, она сказала:
— Помочь, что ли, тебѣ, безрукій? И того-то не можешь сдѣлать одинъ!
— Много ты можешь! — сказалъ Япиксъ, ни чуть не обижаясь на ея пренебрежительный тонъ.
Гёрте сдѣлала нѣсколько шаговъ по разложенному парусу.
— Вотъ громадина-то! — сказала она, останавливаясь и задумчиво разсматривая парусъ.
— Даі Небось сейчасъ сама видѣла, — отвѣчалъ Япиксъ, любовно оглядывая на нее. — Скоро ль до тебя доберешься черезъ такой парусище?
Гёрте покраснѣла и улыбнулась, но сейчасъ же приняла опять серьезный видъ и сказала:
— Да я вовсе не о томъ!
— О чемъ же? — удивленно спросилъ Япиксъ. Онъ замѣтилъ, что сіявшее до сихъ поръ лицо Гёрте затуманилось, а все же она была чудеснѣйшей дѣвушкой въ мірѣ.
— Я думала о штормѣ! — громко проговорила она.
— О чемъ? — еще болѣе удивленно переспросилъ Япиксъ. И вдругъ, закатившись здоровымъ, веселымъ смѣхомъ, онъ прибавилъ:
— Да, вотъ ужъ сказала! Вы, бабы, сидя на берегу, дѣйствительно много объ этомъ знаете!
— Гораздо болѣе, чѣмъ ты думаешь, — отвѣтила на его насмѣшку Гёрте.
— Штормъ! — продолжалъ смѣяться Япиксъ. — Это вѣрно! Увидите дельфина или еще что-нибудь такое и скорѣй къ берегу! А ужъ если паруса надуются, то давай кричатъ, изо всѣхъ силъ!
— Вотъ ужъ совсѣмъ нѣтъ! Нисколько! — увѣряла Гёрте.
— Разсказывай! Что же ты лучше другихъ, что ли? Да вотъ и теперь. Увидѣла разложенный парусъ на берегу и сейчасъ ужъ и штормъ! — не переставалъ Япиксъ смѣяться. — Довольно-таки я на васъ, бабье, наглядѣлся!
— Ну такъ что жъ? Неужто жъ это такъ глупо? — спросила Гёрте.
— Эхъ ты! — вздохнувъ глубоко, сказалъ Япиксъ. — А постой-ка, лучше вотъ я дамъ тебѣ сейчасъ работу, такъ живо вся дурь-то вылетитъ изъ головы. Смотри, берись, за этотъ конецъ!
И, передавъ ей въ руки одинъ изъ угловъ паруса, онъ самъ пошелъ на противоположный конецъ.
— Мы возьмемся каждый за углы и побѣжимъ другъ къ другу на встрѣчу до большой складки по срединѣ. Понимаешь? Живо! Вотъ такъ, хорошо. Держи теперь крѣпко оба конца, а я буду свертывать… Крѣпко держишь? Ладно, теперь стой минутку, а я начну съ боковъ — и Япиксъ быстро сбѣжалъ съ дюны.
— Здѣсь шовъ! — крикнула ему вслѣдъ Гёрте.
— Погоди! Сейчасъ! — отвѣтилъ ей Япиксъ, складывая боковыя стороны паруса вдвойнѣ и еще разъ вдвойнѣ, и затѣмъ беря его подъ мышку. — А вотъ и я! — весело сказалъ онъ, выбравшись снова наверхъ.
— Покажи-ка, гдѣ ты видишь шовъ?
— Вотъ здѣсь, смотри.
— Ахъ ты мерзость какая! — покачалъ Япиксъ головою, ощупывая шовъ.
— А что? Никакой бѣды отъ этого не сдѣлается, Япиксъ?
— Ну вотъ сейчасъ ужъ и бѣды? Хорошаго, конечно, въ этомъ мало, сама понимаешь — сила сопротивленія уменьшается. Ну да кто знаетъ, можетъ быть, старый шовъ-то еще дольше насъ съ тобой проживетъ.
— Понятно! Да и притомъ, развѣ непремѣнно нужно быть бурѣ?
— Вѣрно! А при дурной погодѣ, такъ и съ самымъ новымъ парусомъ можетъ несчастіе случиться. Не въ парусѣ дѣло, а въ погодѣ, въ вѣтрѣ, и тутъ ужъ ничего не подѣлаешь, надо положиться на… а все-таки жаль, что я проглядѣлъ этотъ шовъ вчера.
Принимая тяжелый парусъ изъ рукъ своей помощницы, Япиксъ замѣтилъ яркую краску, выступившую на ея лицѣ. Но онъ сдѣлалъ видъ, что не замѣчаетъ ея смущенія, и сталъ хвалить ее:
— А вѣдь ты славно помогла мнѣ, дѣвушка! Нечего сказать, не ожидалъ!
Гёрте засмѣялась.
— А за это, знаешь, не стоишь ты того, чтобы я руку тебѣ дала. Право! Ну… а теперь что? — быстро прибавила она вслѣдъ затѣмъ.
— Теперь? Теперь на верхъ, да оттуда надо скатать парусъ.
Япиксъ схватилъ Гёрте за руку и потащилъ ее за собой на верхъ.
— Вставай ты съ этого конца, а я съ другого! Смотри вотъ такъ, всунь руку внутрь и наматывай. Да ровнѣе! Старайся, чтобы наравнѣ со мной было! Вотъ такъ!
Свертывая вдвоемъ парусъ, Япиксъ и Гёрте сами спускались внизъ. При каждомъ поворотѣ старый заскорузлый парусъ шуршалъ и трещалъ, точно будто дѣло шло о его жизни. Гёрте и Япиксъ смѣялись. Чѣмъ труднѣе становилось накатывать парусъ, тѣмъ веселѣе было. Они были молоды и сильны, а ихъ крѣпкія молодыя руки ловко повиновались имъ. Отчего имъ было и не посмѣяться, хотя бы надъ старымъ парусомъ? Весело поглядывая другъ на друга, увѣренные въ своихъ силахъ, они торопились покончить съ своей работой. Гёрте старалась изо-всѣхъ силъ.
— Стой! — подгонялъ ее Япиксъ, — поставь сюда ногу, а я стяну веревкой. Крѣпче! Вотъ такъ, къ этому краю, впередъ! Ладно!.. А теперь опять закатывай… Э, дѣвушка, да ты что же призадумалась?
— Нужно… на лодку тащить? — не сразу отвѣтила Гёрте.
— Ну да, конечно, — сказалъ Япиксъ, не понимая замѣшательства Гёрте. — Вѣдь мнѣ же надо парусъ на судно свезти. Или ты думаешь, что рыба сама придетъ на берегъ, пока вы будете глазѣть съ дюнъ на море?
— А я вѣдь думала… что вы завтра, а не раньше поднимете паруса!
— Нѣтъ, сегодня! — весело сказалъ Япиксъ. — Да я и радъ! Чего тутъ болтаться на берегу-то?
— Это-то вѣрно! — отвѣтила Гёрте. Стараясь скрыть свое волненіе, она усиленно принялась работать, помогая плечами и бедрами закатывать парусъ. Япиксъ молчалъ. Онъ былъ теперь всецѣло погруженъ въ свою работу. Улыбка сошла съ его лица. Да и какой же настоящій морякъ станетъ думать о чемъ-либо другомъ въ такой важный моментъ, какъ свертываніе паруса? Конечно, съ Гёрте было весело, и онъ охотно оставилъ бы ее около себя, но навсегда? Низачто! Низачто, кажется, не согласился бы Япиксъ сидѣть постоянно на привязи, здѣсь, на берегу. Свободная жизнь тамъ, среди необъятнаго пространства, жизнь безъ заботъ и огорченій — да, это притягивало юношу къ себѣ. Вотъ, если бы онъ могъ взять Гёрте съ собой туда, ну тогда бы былъ другой разговоръ! А то какой же ему толкъ, когда сегодня же онъ развернетъ парусъ? Нѣтъ, моряку надо быть твердымъ и выкинуть всѣ глупости изъ головы. Вотъ, когда онъ назадъ вернется, тогда, пожалуй, еще можно будетъ снова дать волю своимъ мыслямъ, и кто знаетъ… кто знаетъ, что будетъ тогда?
— Спасибо, — сказалъ Япиксъ, кладя парусъ на берегу, — ты мнѣ славно помогла; когда я возвращусь, разсчитывай на меня, я возьму тебя для разгрузки.
— А когда это будетъ? — спросила Гёрте. Яркая краска снова разлилась по ея щекамъ.
— Да, когда это будетъ? — повторилъ Япиксъ, вопросительно поднявъ плечи. Собираясь на судно, гдѣ ему нужно было еще кое-что приготовить передъ отплытіемъ, онъ крѣпко пожалъ ей руку и привѣтливо сказалъ:
— До свиданія, Гёрте.
— До свиданья, — беззвучно отвѣтила та.
— Что жъ ты мнѣ ничего не пожелаешь? — спросилъ онъ.
— Счастливый путь! Да еще… возвращайся скорѣй назадъ, Япиксъ, — сказала Гёрте, поднявъ голову и смотря на него.
— Ладно! — весело крикнулъ Япиксъ. — Спасибо! Счастливо оставаться!
У Гёрте навернулись слезы на глазахъ. Когда Япиксъ захотѣлъ ее обнять, она не сопротивлялась болѣе, но зато и не смѣялась.
— А теперь, отпихни-ка меня отъ берега, — попросилъ Япиксъ, стоя въ лодкѣ и держа въ рукѣ свободно висѣвшую веревку, которою лодка была привязана.
— Да вѣдь я одна! — сказала Гёрте, оглядываясь по сторонамъ и какъ бы ища поддержки.
— Потому-то я и прошу тебя, что никого больше нѣтъ.
Гёрте уперлась обѣими руками въ бортъ лодки, но какъ она ни старалась ее сдвинуть, у нея не хватало силъ.
— Это называется мышинымъ царапаніемъ, — смѣялся Япиксъ.
Тогда Гёрте повернулась къ лодкѣ спиной, упершись въ нее всею тяжестью своего тѣла, но и это не помогало. Япиксу пришлось выскочить изъ лодки. Вставши рядомъ съ ней, онъ сталъ помогать ей. Дѣло пошло тотчасъ же на ладъ. Упираясь такимъ образомъ въ лодку, они оба молчали, постепенно входя въ воду. Лодка задвигалась, заколыхалась въ ту и другую сторону, и въ тотъ моментъ, когда она скользнула по водѣ, Япиксъ отнялъ руки, обернулся къ Гёрте еще разъ и быстро вскочилъ на ходу.
— Ну, спасибо, Гёрте, еще разъ. Постарайся не прозѣвать моего возвращенія. Смотри, вѣдь я тебя нанялъ!
— Да ужъ я-то не пропущу!
Они еще разъ поклонились другъ другу. Япиксъ направилъ лодку по направленію къ виднѣвшемуся вдали судну. Гёрте пошла домой. Берегъ опустѣлъ.
День клонился къ вечеру. Управившись съ домашними дѣлами, Гёрте въ сумерки еще разъ побѣжала въ конецъ деревни, чтобы оттуда поглядѣть на судно, куда Япиксъ утромъ отвезъ парусъ.
У самаго берега вода казалась совсѣмъ желтой. Сейчасъ за этой желтой полосой начиналось хотя и глубокое мѣсто, но требовавшее отъ моряковъ большой сноровки, чтобы его ловко пройти. Гёрте слышала не разъ отъ своихъ братьевъ, что весь экипажъ всякій разъ весело потиралъ руки, когда судно гладко и безъ всякихъ затрудненій проходило это мѣсто. «Ну теперь», говорилось обыкновенно въ такихъ случаяхъ, «слава Богу, начинается настоящій путь!»
А тамъ, далеко, гдѣ волны такъ высоко поднимались и пѣнились, тамъ тянулась предательская мель, ловко скрытая подъ водой. Моряки хорошо знаютъ ее и, повѣрьте, никогда не теряютъ ея изъ виду, направляя судно всегда мимо нея. Гёрте, какъ и всѣ мѣстные жители, знала, какъ много бѣдъ случалось на этомъ мѣстѣ и какъ много погибало здѣсь судовъ во время бурь. Прошлый годъ она собственными глазами видѣла, какъ погибъ англійскій корабль, со всѣми людьми, тамъ находившимися, среди которыхъ былъ и Гарменъ. Мучительно и страшно было смотрѣть, какъ судно разбилось въ мелкія щепки и люди утонули на глазахъ своихъ друзей и родныхъ. Правда, въ тотъ разъ, когда потонулъ несчастный Гарменъ, англичане не знали этого предательскаго мѣста. Да и не всегда же бываютъ такія громадныя волны, какъ во время той страшной бури. Но если Гёрте случалось видѣть крушенія и бѣдствія, то столь же часто видѣла она спасеніе погибавшихъ отъ крушенія, видѣла спасательную лодку, привозившую на берегъ людей, спасшихся отъ вѣрной смерти, ожидавшей ихъ на ужасной мели. Стоя теперь на берегу и всматриваясь въ даль, Гёрте ничуть не боялась за Япикса. Она видѣла, что судно его уже благополучно перебралось черезъ страшное мѣсто, и, миновавъ всѣ опасности, теперь вышло уже въ открытое море.
Гёрте смотрѣла по тому направленію, гдѣ должно было быть Япиксово судно, и ей казалось, что оно было на одной линіи съ тѣми, которыя вышли еще вчера вечеромъ. Она не знала, какъ это было обманчиво. Кто самъ не бывалъ часто въ открытомъ морѣ, тотъ не обладаетъ вѣрнымъ глазомѣромъ въ этомъ отношеніи.
Диркъ, возвращавшійся домой изъ города и замѣтившій Гёрте, присоединился къ ней и тоже сталъ глядѣть вдаль. Прищуривъ глаза и сморщивъ лицо, онъ прикрылся рукой отъ свѣта и смотрѣлъ, поворачивая голову, то вправо, то влѣво.
— Такъ развѣ они сегодня только вышли?
— А ты развѣ не зналъ?
— Да откуда же мнѣ знать? Когда я сегодня утромъ вышелъ въ городъ, еще вся деревня спала.
— Такъ почему же ты знаешь, что это «Смѣльчакъ» тамъ?
— Да вѣдь я же вижу, — удивляясь ея вопросу, отвѣчалъ Диркъ.
— Почему же ты его узнаешь? — спросила Гёрте. Она знала только, что одно изъ тѣхъ суденъ, которыя были вправо, было «Смѣльчакъ», но видѣть его, она не видѣла, да и вообще ничего другого не видѣла, кромѣ четырехъ черныхъ точекъ, вырисовывавшихся на ясномъ горизонтѣ.
— Я узнаю его по цвѣту паруса, — сказалъ Диркъ. — У «Смѣльчака» красноватый парусъ, не такой, какъ у другихъ.
— Вотъ что! — удивляясь зрѣнію Дирка, сказала Гёрте. Она не видѣла никакого паруса и досадовала за это на себя. — А вѣдь «Смѣльчакъ», сравнялся съ другими, какъ ты думаешь?
— При такомъ вѣтрѣ, въ открытомъ морѣ, да на такомъ суднѣ, какъ «Смѣльчакъ», по моему разсчету, они на разстояніи, добраго часа времени отъ другихъ.
— Неужели? — разочарованнымъ тономъ сказала Гёрте. — Такъ ты думаешь, что дѣйствительно такая большая разница?
— По крайней мѣрѣ! — подтвердилъ Диркъ свой разсчетъ.
Гёрте еще разъ печально взглянула вдаль.
Послѣдніе лучи заходящаго солнца золотили сѣровато-зеленые гребни волнъ. Было чудно хорошо. Погруженная въ свои думы, Гёрте пошла домой. Она не безпокоилась нисколько, да и чего же ей было бояться? Развѣ Япиксъ не миновалъ уже опасныя мѣста и развѣ онъ не находится въ полной безопасности при такой тихой погодѣ, въ открытомъ морѣ? И притомъ, развѣ не только что сейчасъ Диркъ, который ничего не зналъ, разглядѣлъ «Смѣльчака» издали, и опредѣлилъ его мѣсто? Неужели же всевидящій Богъ, который все знаетъ, закроетъ свои глаза и забудетъ Япикса? Нѣтъ, это невозможно. Такой невѣрующей Гёрте не могла быть! Да и нѣтъ любящаго сердца, которое не обладало бы крѣпкой вѣрой, способной поддержать человѣка даже въ несчастіи…
Погружаясь внизъ и снова поднимаясь на волнахъ, покачиваясь изъ стороны въ сторону, «Смѣльчакъ» издали дѣйствительно казавшійся на необъятномъ морѣ лишь маленькой точечкой, весело шелъ впередъ. Западный вѣтеръ, мягко ласкаясь о снасти судна, туго надувалъ его паруса, подгоняя все далѣе и далѣе въ открытое море. Передъ глазами людей, находившихся на «Смѣльчакѣ», весь родной берегъ медленно погружался въ сѣрый туманъ.
"О-го! что за прелесть! Какъ высоко небо! Какъ глубоко море! Какъ необъятно пространство! Но настоящій морякъ не удивляется всему этому! Счастливъ онъ, когда веселымъ остается даже при разсвирѣпѣвшей бурѣ.
«Тонкая перегородка отдѣляетъ его отъ могилы, но тамъ? на берегу? развѣ не то же? Тамъ боятся грозы, града и другихъ несчастій… Морякъ же ничего этого не знаетъ и ничего не боится!»
Такова, примѣрно, была пѣсня Япикса. Товарищи бойко подтягивали ему.
— Ну, разгорланились! — ворчалъ отецъ Япикса про себя.
— Ты бы пѣсни-то приберегъ, на берегу они звучатъ лучше, — посовѣтывалъ старикъ шкиперъ.
— А мы ихъ тамъ еще разокъ повторимъ, — отвѣчалъ Япиксъ, смѣясь, и снова затянулъ пѣсню.
Отецъ и шкиперъ, улыбнувшись, укоризненно покачали своими сѣдыми головами.
Такъ-то всегда въ молодости! Весело пропѣваетъ человѣкъ свои утренніе часы! А когда вечеръ приходитъ и голосъ его ослабѣваетъ, что тогда? Не бѣда! Найдется на убылое мѣсто кто-нибудь другой. Никогда молодая пѣснь не смолкнетъ! А когда у стариковъ не станетъ и слуха, повѣрьте, они начнутъ прислушиваться къ молодой пѣснѣ всей душой.
Наступилъ вечеръ. Пѣніе пришлось прекратить: предвидѣлась непогода.
Темныя, низко висѣвшія облака быстро неслись по небу; потемнѣвшія волны бросали судно туда и сюда. Дождь стучалъ по палубѣ и бѣлая пѣна заливалась за бортъ.
Что за бѣда! Япиксъ, побесѣдовавъ съ товарищемъ, съ которымъ вмѣстѣ стоялъ на посту, повернулся къ нему спиной, спряталъ руки въ карманы и направился въ ту сторону, гдѣ стоялъ другой его товарищъ, точно такъ же какъ и онъ ничего не боявшійся и не знавшій никакой опасности. Ставъ рядомъ, онъ спокойно повелъ съ нимъ бесѣду, по временамъ вглядываясь въ таинственную темную даль и насвистывая веселую пѣсенку.
Но не такъ-то спокоенъ былъ шкиперъ.
— Ребята! — скомандовалъ онъ, — кто не нуженъ на верху, пусть идетъ внизъ. «Пока, — думалъ онъ, — пускай отдыхаютъ. Кто знаетъ, какъ скоро нужны будутъ свѣжія силы!»
Вѣтеръ свирѣпѣлъ все болѣе и болѣе. Онъ со стономъ ударялся въ снасти судна и, поднявшись кверху, казалось, съ какой-то злобой разрывалъ то тамъ, то сямъ темныя облака, а прорывавшійся по временамъ слабый свѣтъ причудливо освѣщалъ грозныя волны и неподвижныя лица людей, озабоченно устремленныя въ таинственную темь.
Волны съ шумомъ заливали палубу. Наступила ночь. Никто не ложился спать. Внизу долго разговаривали. Наконецъ, разговоръ сталъ постепенно утихать; каждый погрузился въ собственныя думы. Кое-кто дремалъ. Когда затихли голоса, всѣмъ показалось, что буря усилилась. Но опасности пока еще не было. Можетъ быть, кто-нибудь и думалъ о ней, но высказываться по поводу этого вслухъ никто не рѣшался.
Япиксъ радовался бурѣ! Онъ остался на палубѣ и смѣлыми глазами глядѣлъ на расходившуюся стихію. Какъ быстро неслись облака! Какъ высоко поднимались черныя волны! Палуба блестѣла какъ зеркало. И какъ трудно было держаться на ней, чтобы не упасть!
Вдругъ шумъ приблизившихся шаговъ вывелъ Япикса изъ его сосредоточеннаго состоянія. Недовольный тѣмъ, что ему мѣшаютъ любоваться родной стихіей, онъ медленно обернулся и увидѣлъ стоящаго передъ нимъ отца.
Кто не знаетъ опасности, тотъ, конечно, и не боится ея. Такъ было и съ Япиксомъ. А все же, увидѣвъ озабоченное лицо отца, онъ испугался; слова изумленія замерли на его губахъ. Старикъ, уловивъ впечатлѣніе, произведенное имъ на сына, сказалъ:
— Хочется съ тобой побыть! Не сидится мнѣ внизу!
— Что съ тобой, отецъ? — успокаивая его, сказалъ Япиксъ, — вѣдь буря только начинается. Пока еще курсъ прекрасный; можетъ быть, ничего и предпринимать не придется.
— Да я и не о томъ совсѣмъ! — сказалъ старикъ.
— Такъ что же? Въ чемъ же дѣло? — спросилъ сынъ.
— Дѣло… дѣло въ томъ… да, дружище, я самъ не знаю въ чемъ, покоя вотъ не нахожу себѣ!
— Это не хорошо! — задумавшись, сказалъ Яаиксъ.
— Мнѣ что-то тяжело на душѣ, — продолжалъ старикъ.
— Никакъ это съ тобой впервые въ твоей жизни? Вѣдь ты никогда бури не боялся?
— Да я и теперь не боюсь, а такъ что-то не по себѣ ужъ очень!
— Можетъ, тебѣ что почудилось, отецъ?
— Нѣтъ, а только вотъ чувствуется, что быть несчастью. Передъ другими какъ-то не хочется этого показать, вотъ мнѣ внизу и не сидится. Дай-ка, думаю, пойду къ сыну.
— Что жъ, вѣдь и я не помогу, коли такъ, — сказалъ Япиксъ и пожалъ плечами. — Если бы я былъ на твоемъ мѣстѣ, отецъ, — прибавилъ онъ сердечнымъ тономъ, — я бы постарался выкинуть все это изъ головы и пошелъ бы опять внизъ, а то здѣсь промокнешь только даромъ. Плохо будетъ, все равно, позовемъ.
— Нѣтъ, — рѣшительно возразилъ старикъ, — я останусь съ тобой.
— Какъ знаешь, — сказалъ Япиксъ, заботливо поднимая отцу воротникъ промасленной куртки.
— Видишь-ли, Япиксъ, я себѣ самъ сказалъ, что если случится съ нами какое несчастіе, — ни одинъ человѣкъ вѣдь не можетъ въ томъ поручиться, — такъ мы будемъ вмѣстѣ, какъ того желала. всегда твоя мать. А если ужъ суждено кому-нибудь изъ насъ погибнуть или даже обоимъ заразъ, такъ все же утѣшеніе старухѣ будетъ, что мы были вмѣстѣ, и Боже сохрани и помоги мнѣ! Не хотѣлось бы мнѣ лишать ее, можетъ быть, послѣдней утѣхи въ жизни. Бѣдняжкѣ и такъ будетъ тяжело, если ни меня, ни тебя около нея не будетъ. Ничего противъ этого не подѣлаешь! А ея довѣрія не оправдать — этого, Япиксъ, нельзя, какъ хочешь!
Япиксъ постарался найти для отца болѣе защищенное отъ вѣтра мѣсто.
— Садись, отецъ, сюда! Не скажешь ли еще чего?
— Нѣтъ, — отвѣтилъ старикъ, — что жъ еще сказать? Можетъ, я еще и живъ останусь. А если тебѣ отдать вотъ этотъ табакъ, а ты раньше моего погибнешь, такъ я, пожалуй, и безъ табаку останусь.
— А у меня вотъ немножко денегъ есть въ кошелькѣ, — сказалъ Япиксъ.
— Ну ужъ это лучше бы ты дома оставлялъ, — замѣтилъ отецъ.
— Право, я объ этомъ и не подумалъ. Къ слову пришлось, такъ ты ужъ знай. Вотъ здѣсь, отецъ, видишь въ этомъ кошелькѣ.
— Ладно, буду знать! — спокойно отвѣтилъ отецъ.
— А еще что? — спросилъ Япиксъ.
— Еще?.. Ничего… Да вотъ, пожалуй, что… Если мать твою я больше не увижу, то скажи ей, что я до послѣдней минуты возлѣ тебя оставался, какъ она просила, и передай ей поклонъ. Славная жена она всегда была, твоя мать. Помогай ей, Япиксъ, да и съ братьями и съ сестрами живи въ ладу, вѣдь ты старшимъ останешься.
— Обѣщаю, отецъ.
— Ну такъ по рукамъ, — отвѣтилъ старикъ и оба пожали крѣпко другъ другу руку.
— А ты, Япиксъ? Можетъ, и у тебя есть просьба?
— Тоже… кланяйся матери, братьямъ, сестрамъ. Да еще… если Гёрте встрѣтишь…
— Ну? — и старикъ многозначительно поглядѣлъ на сына.
— Ну, такъ скажи… скажи…
— Что же сказать?
— Что я… что… благодарю ее за помощь, да… да больше ничего…
— Хорошо, скажу.
Оба замолчали. Япиксъ отвернулся и сталъ смотрѣть на воду, старикъ пристально глядѣлъ вдаль.
Вѣтеръ все усиливался. Дождь лилъ ручьями по маслянымъ курткамъ и непромокаемымъ шапкамъ. Всю ночь отецъ съ сыномъ, помня просьбу матери, не разлучались ни на минуту.
Съ приближеніемъ утра буря еще болѣе усилилась.
— А дѣло-то вѣдь разыгралось не на шутку! — сказалъ кто-то.
— Да, жутко становится! — прибавилъ другой.
— Хорошо бы было, пока буря не разыграется, домой попасть.
— Шкиперъ и то, гляди, торопится домой.
— Да, хорошо кабы удалось! Только бы засвѣтло мель миновать!
— Не поспѣть, вѣтеръ встрѣчный!
— Поспѣемъ!
— Какже, поспѣемъ! Времени-то, смотри, совсѣмъ малость осталось до вечера!
— Что же намъ дѣлать, ребята? — сказалъ шкиперъ, вопросительно глядя на всѣхъ.
— Что жъ на нее смотрѣть, что ли, на бурю? Плохіе же мы моряки, если будемъ сидѣть сложа руки.
— Только бы до ночи мель обойти! — снова послышалось затаенное на душѣ у всѣхъ желаніе.
— Ни за что! Гдѣ ужъ!
— Ну это еще посмотримъ!
— Да нешто не видишь, какое мученье со встрѣчнымъ вѣтромъ?
— Вотъ что, господа, — вмѣшался въ разговоръ молчавшій до сихъ поръ отецъ Япикса, — мель непремѣнно надо далеко обогнуть. Подальше вдохь берега держаться, тогда и вѣтеръ станетъ попутнымъ и опасное мѣсто дальше въ сторонѣ останется.
— Времени нѣтъ такой кругъ дѣлать! Не дѣло ты говоришь, старикъ! Пожалуй, еще немного вдоль берега пройти, а тамъ повернуть — вотъ мой совѣтъ!
— Кратчайшая дорога, — подхватилъ кто-то, — всегда наилучшая, когда время не терпитъ!
— Ну, положимъ, это не всегда такъ.
— Дѣйствительно, мы очень ужъ близко берега держимся, — сказалъ шкиперъ. — Это не хорошо, Янъ правду говоритъ; другого исхода нѣтъ, какъ держаться берега дальше. Нужно въ открытое море.
Такъ и порѣшили. Съ полной надеждой на Божью милость, судно направилось въ открытое море. Не всѣ раздѣляли правильные разсчеты стариковъ. Молодежь какъ всегда торопилась.
Поглубже натянули моряки свои шапки на головы, покрѣпче застегнули свои непромокаемыя куртки. По мокрой, пропитанной солью палубѣ, снова заходили взадъ и впередъ люди съ озабоченными лицами. «Смѣльчакъ» направился впередъ, немного наискось отъ вѣтра, прямо въ открытое море.
Для того, чтобы навѣрняка обогнуть мель, приходилось заходить далеко, а вечеръ былъ уже на носу. Число нетерпѣливыхъ, желавшихъ какъ можно скорѣе повернуть, все росло. Всѣ напряженно ожидали команды шкипера.
— Ну что? Видно?
— Ничего не видно.
— Япиксъ, погляди-ка и ты, твои глаза помоложе, не видно ли отраженія на водѣ, вотъ тамъ, въ той сторонѣ. Это не отраженіе ли отъ маяка?
— Мнѣ кажется… будто я вижу… Постой-ка, вѣдь это свѣтъ! Право, свѣтъ… — всматриваясь въ дальнія волны сказалъ Япиксъ и ударилъ своего товарища по плечу.
Дѣйствительно! всѣ ясно и отчетливо увидали отраженіе маяка на водѣ.
Рѣшено было держать прямо на свѣтъ, еще — еще… еще впередъ, и…
— Когда мы повернемъ, вѣтеръ намъ будетъ попутный! — вскрикнулъ радостно Япиксъ. — Вотъ чудесно-то! Мы ловко войдемъ въ фарватеръ, вотъ увидите.
— Ой! Рано! — предостерегалъ старый Янъ.
— Погодите! Трудное дѣло отъ насъ не уйдетъ! — говорилъ шкиперъ, но Япиксъ и его товарищъ радостно подавали уже другъ другу руку и смѣялись.
— Огибать?
— Нѣтъ еще.
— Ну, а теперь пора?
— Нѣтъ.
— Когда же наконецъ?
Шкиперъ сдѣлалъ движеніе рукой, какъ бы стараясь успокоить нетерпѣливыхъ. Всѣ напряженно глядѣли на него. Еще послѣдній взглядъ на отчетливое отраженіе въ волнахъ и, наконецъ, послышалось давно желанное приказаніе огибать.
Старый Янъ покачалъ головой.
— Рано, — сказалъ онъ. Человѣкъ, стоявшій возлѣ него, неодобрительно пожалъ плечами на его слова.
— Чудесно! Не задѣнемъ ни чуть! — сказалъ онъ. — До ночи будемъ дома!
О, если бы его слова оправдались!
Напряженно слѣдили всѣ за движеніемъ судна и за направленіемъ его къ фарватеру. Надежда на скорое возвращеніе домой поддерживала во всѣхъ бодрость. Всѣ знали также, что случается иногда, что судно легко можетъ, подхваченное вѣтромъ, перескочить на волнахъ черезъ мель. Въ такомъ случаѣ буря можетъ имѣть даже своего рода выгоду. Случается, что смѣлые люди поднимаютъ паруса какъ можно выше, заставляютъ ихъ дѣйствовать всѣми силами, смотришь и бѣда минуетъ.
Но въ данномъ случаѣ мокрые паруса очень отяжелѣли, канаты совершенно съежились, а сильный вѣтеръ вырывалъ все изъ рукъ и всему мѣшалъ. Тѣмъ не менѣе, дѣло шло впередъ и, полные надежды, всѣ ожидали скораго избѣжанія бѣды.
Подгоняемое вѣтромъ, судно быстро неслось впередъ. Все ближе и ближе подходило оно къ злополучной мели. Волны, казалось, становились еще свирѣпѣе, а люди, напряженно вглядывавшіеся въ глубину, жаждали узнать, много ли воды надъ мелью и можно ли обойтись безъ крушенія. Ни одинъ оголодалый звѣрь не смотритъ такъ пристально на свою добычу, какъ смотрѣли эти люди въ предательскую пучину передъ носомъ судна; ни одинъ приговоренный къ казни не ждетъ съ такой тревогой помилованія, съ какой вымѣривали глубину эти несчастные люди, сознававшіе, что отъ какого-нибудь полпальца глубины вода зависитъ вся ихъ жизнь.
Съ напряженнымъ волненіемъ подходили они къ мели… вода была высока… казалось, дѣло пойдетъ хорошо. Судно пока еще скользило. Но, вдругъ… Боже! Что случилось? Какой толчокъ! Все содрогнулось, волны яростно ударились въ крѣпко засѣвшіе въ песокъ борта, спасти затрещали, и шкиперъ… съ проклятіемъ отвернулся.
— Сидимъ! — сказалъ онъ.
— Какъ Гаарлемъ! — и тутъ еще, полный мужества, пошутилъ Япиксъ. Это было первое крушеніе, которое онъ переживалъ, и всей опасности онъ все еще не сознавалъ.
— Съ каждымъ ударомъ волнъ мы все болѣе и болѣе уходимъ въ песокъ, — отчаянно закричалъ кто-то.
— О, Господи! Можетъ быть, насъ увидѣли съ берега!
— Не очень-то оттуда видно, вѣтеръ дуетъ съ моря прямо въ глаза.
— О! если бы они васъ замѣтили!
— Опустить паруса! — командовалъ шкиперъ, — чего стоите какъ безумные, разинувъ рты? Скорѣй, Япиксъ, за работу! Да руки-то изъ кармановъ прочь!
Парусъ надулся до послѣдней степени, мачта кряхтѣла подъ его тяжестью. Япиксъ и его товарищъ принялись спускать парусъ внизъ, но въ тотъ моментъ, когда они брались за канаты, вѣтеръ вырывалъ ихъ изъ рукъ, унося и самый парусъ. Наконецъ онъ такъ сильно натянулся, что старый шовъ не выдержалъ и, лопнувъ по всей длинѣ, взвился кверху и сталъ биться и мотаться о снасти:
— Рубить! — крикнулъ отецъ, и Япиксъ полѣзъ на мачту, какъ кошка.
— Полѣзай! — командовалъ также и шкиперъ, какъ разъ въ то время, когда Япиксъ уже собирался ножомъ рѣзать канатъ.
Господи! Что это былъ за огромный парусище! Поднятый вѣтромъ вверхъ, этотъ грозный великанъ мотался и бился о снасти. Вотъ бы когда Гёрте на него поглядѣла! Гёрте?! Что она такое говорила тогда, на торгахъ, да и вчера, когда они свертывали вмѣстѣ парусъ? Отчего она была такая печальная? Вѣдь Япиксъ же ей ничего дурного не сдѣлалъ. Поцѣловалъ только? Да, ну что же за бѣда?
— Рѣжь же наконецъ скорѣй! — кричалъ снизу шкиперъ. Да, хорошо ему такъ снизу кричать. Япиксъ всѣми силами принялся за дѣло. Парусъ развѣвался, тянулъ и билъ Япикса по головѣ, по рукамъ, а Япиксъ все-таки старался изо всѣхъ силъ. Но вотъ руки его стали ослабѣвать, онъ сильно изнемогъ и вдругъ почувствовалъ, что теряетъ сознаніе, но онъ все еще силился одолѣть возложенное на него дѣло. Старый парусъ должно быть считался съ нимъ за то, что проглядѣли его злополучный шовъ. Вѣдь Гёрте говорила, что этотъ парусъ не что иное, какъ громадная тряпка, когда онъ лежалъ растянутымъ на землѣ. Поглядѣла бы теперь! Развѣ это не злѣйшій врагъ его? Япиксу стало не въ мочь. Собравъ послѣдній остатокъ силъ и отчаянно стремясь навсегда отдѣлаться отъ ненавистнаго паруса, Япиксъ взмахнулъ ножомъ еще разъ, другой… Канаты, державшіе его врага, были наконецъ-таки разрѣзаны и унесены вѣтромъ. Огромный парусъ взвился вверхъ и, подобно черному громадному чудовищу, исчезъ въ мрачной тьмѣ. Япиксъ только и видѣлъ, какъ онъ развернулся надъ его головой, потомъ сложился опять вмѣстѣ…
Голова его отяжелѣла, глаза закрылись, онъ видѣлъ лицо Гёрте въ какомъ-то туманѣ. Руки его безпомощно опустились вдоль туловища и съ раздирающимъ крикомъ онъ упалъ прямо къ ногамъ отца.
— Такъ я и зналъ, что будетъ несчастье! — прошепталъ Янъ, опускаясь на колѣни передъ безчувственнымъ сыномъ. Онъ схватилъ его за руку и началъ трясти.
— Япиксъ, Япиксъ, приди въ себя ради Бога! Еще не время засыпать!
Япиксъ стоналъ.
— Оставь его, — сказалъ шкиперъ, — очнется отъ дождя. Если съ берега насъ увидали, то завтра докторъ поможетъ ему!
— Да, если они увидали!
Отецъ Япикса съ быстротою молодого человѣка вскочилъ на ноги и побѣжалъ на носъ судна. Онъ видѣлъ передъ собой родныя дюны въ темной дали, видѣлъ слабый мерцающій свѣтъ отъ маленькихъ запотѣвшихъ оконъ домиковъ въ рыбацкой деревнѣ, видѣлъ черныя пѣнистыя волны, бившіяся о берегъ…
Вертящійся маякъ, поочередно то скрывавшій, то показывавшій свѣтъ, не обѣщалъ, повидимому, никакой помощи. Очевидно, съ берега ихъ не видѣли… А свирѣпыя волны продолжали трепать когда-то гордаго «Смѣльчака». Тогда Янъ, обезумѣвшій отъ горя, приложилъ руки ко рту и сталъ кричать изо всей силы, но… разстояніе было слишкомъ велико, буря не унималась и крики его не доходили до берега.
Не свѣтъ ли это показался на берегу? Или это только такъ кажется? Нѣтъ, это не воображеніе… Вотъ, показался фонарь, и первый сигналъ, повидимому, не остался незамѣченнымъ. По берегу задвигались огоньки туда и сюда. Да, конечно, теперь ужъ это вполнѣ видно. Слава Богу, вотъ блеснулъ одинъ, другой еще… еще. Огоньки не двигались безцѣльно, они регулярно и быстро торопились отъ берега къ спасательной лодкѣ и обратно.
Янъ крѣпко привязалъ Япикса къ оставшейся снасти. Шкиперъ поддерживалъ его голову, а старый Диркъ, недавно самъ потерявшій сына, сидѣлъ совсѣмъ рядомъ съ нимъ и крѣпко держалъ его. Дирку было очень неудобно сидѣть, веревки рѣзали его подъ мышками не только сквозь верхнюю одежду, но даже и сквозь рубашку, а все-таки Диркъ не выпускалъ Япикса изъ рукъ. Онъ не чувствовалъ боли, вторично переживая то состояніе, которое испытывалъ тогда, при смерти единственнаго сына. А лодки все еще не было видно.
— Отецъ ты здѣсь? — слабо проговорилъ Яниксъ, приходя въ себя.
— Да, — былъ отвѣтъ, — подбодрись, Япиксъ, все идетъ хорошо.
— Развѣ они… увидѣли насъ… съ берега?
— Да, да… — сказалъ Янъ сыну.
— Они совсѣмъ близко тутъ! — подтвердилъ шкиперъ. Япиксъ закрылъ глаза и снова впалъ въ забытье.
Мачта трещала.
— Трудно будетъ имъ до насъ добраться! — сказалъ шкиперъ. — Дай судно наше не изъ крѣпкихъ. Пожалуй, не послѣдняя-ли это ночка для насъ! Если есть что на совѣсти, такъ теперь пора сказать все и прощеніе просить.
Шкиперъ былъ набожный человѣкъ и ненавидѣлъ ложъ, но за только что сказанную ложь Богъ не накажетъ его… Молитва подкрѣпила старика.
Сторожъ на маякѣ, стоя на посту и вглядываясь постоянно въ даль, опытнымъ глазомъ замѣтилъ, наконецъ, черное пятнышко на мели и подалъ сигналъ: судно въ опасности. Подобный сигналъ, какъ и всегда въ такихъ случаяхъ, былъ знакомъ всеобщаго пробужденія.
Не бѣда, что пальцы у Крелиса кривы отъ ревматизма, его фонарь показался первымъ на берегу. Берендъ, только что собравшійся спать, даже забылъ свою лихорадку: услыхавъ призывъ, онъ снова натянулъ свою непромокаемую куртку и заторопился изъ дому, дрожа всѣмъ тѣломъ. Не помочь другимъ въ такой нуждѣ — этого даже и въ голову не приходило.
Сыновья потонувшаго Гармена бѣгали уже по деревнѣ, стучали въ двери и окна и будили населеніе.
Общими усиліями лодка была стащена къ водѣ. Среди огней толпились люди, старый и малый, женщины и дѣти. Тутъ же были и лошади, они должны были втащить лодку въ море. Дѣти Гармена суетились ужасно, желая походить на взрослыхъ. Ни одно торжественное шествіе, ни одно блестящее собраніе не можетъ сравниться съ подобнымъ собраніемъ людей, готовыхъ безкорыстно идти на помощь ближнимъ!
Лошади были подведены къ лодкѣ, спиной къ вѣтру. Задыхаясь, съ развѣвающимися волосами и мокрыми отъ дождя лицами, стояли мужчины возлѣ лодки, въ ожиданіи момента, когда можно бы въ нее вскочить.
Вотъ первымъ подошелъ Гейсъ въ своей желтой непромокаемой курткѣ, отъ которой его и безъ того громадная фигура казалась еще больше. Онъ запахивался и застегивался на ходу. Дождь стекалъ по его блестѣвшей курткѣ, а свѣтъ отъ фонарей отражался въ каждой складкѣ его одежды. За нимъ шелъ длинный Янъ, на которомъ высокіе сапоги плохо сидѣли и были не въ пору. Рядомъ съ нимъ шелъ его племянникъ въ зеленой курткѣ съ отложнымъ воротникомъ. За нимъ кто-то несъ въ рукахъ весла; желая сохранить свободу движеній, онъ былъ только въ вязанной курткѣ, пестрая шапка глубоко сидѣла на его головѣ, закрывая уши. Товарищъ его былъ одѣтъ теплѣе: въ черную куртку и байковые штаны.
Мужчины подошли близко въ лодкѣ. Послѣднія приготовленія окончены, послѣднимъ быстрымъ взглядомъ осмотрѣна лодка и намѣчено ея направленіе.
Всѣ усѣлись. Лошади съ лодкой двинулись къ водѣ. Женщины остававшіяся на берегу, кланялись, посылали благословеніе на головы близкихъ и дорогихъ имъ; нѣкоторыя изъ нихъ безмолвно прижимали руки къ груди, какъ-бы желая унять трепетавшее сердце. Одни только дѣти Гармена весело бѣгали вдоль берега, подкидывая шапки и поминутно вскрикивая: «счастливый путь!» Казалось, для нихъ былъ какой-то праздникъ, столько шуму они дѣлали, эти бѣдныя дѣти, такъ недавно потерявшіе отца.
Лошади вошли въ воду. Лодка съ людьми, сидѣвшими въ ней, отдѣлилась и, воспользовавшись удачнымъ моментомъ, скользнула наконецъ по волнамъ. Вотъ ее подхватила вторая, третья волна… лодка скрылась изъ виду; но не прошло и нѣсколькихъ минутъ, какъ она снова была прибита назадъ къ берегу. Работа началась сначала. Снова нужно было выбирать моментъ. Пробовали въ третій, въ четвертый разъ — дѣло не двигалось ничуть впередъ: волны поднимались такъ высоко, вѣтеръ былъ такъ страшно силенъ, что лодку швыряло изъ стороны въ сторону, какъ самый легкій мячикъ. Много разъ къ ряду пробовали смѣлые люди, не теряя терпѣнія и подкрѣпляемые надеждой спасти друзей. Вотъ, казалось, они уже совсѣмъ отошли отъ берега, смотришь — вся работа пропала даромъ и лодка опять на прежнемъ мѣстѣ.
— Не идетъ дѣло у нихъ на ладъ! — сказалъ съ горечью старый морякъ, зорко слѣдившій съ берега за лодкой.
— О, Господи! Да никакъ они опять назадъ? — вскрикнула жена Гейса.
— Богъ дастъ справятся! — озабоченно слѣдя за лодкой, сказала вдова Гармена.
Лодка опять подошла къ самому берегу.
— Никакъ опоздали? — крикнулъ кто-то.
— Видѣли ли вы ихъ?
— Кто они такіе?
— Гдѣ застряли?
— «Смѣльчакъ» — на мели по ту сторону фарватера, послышался отвѣтъ изъ лодки.
— Такъ я и знала! — не выдержала наконецъ, стоявшая въ сторонѣ Гёрте. Она, казалось, окаменѣла отъ ужаса.
— Надо все-таки еще попробовать, дѣлать нечего! — уговаривалъ Гейсъ. — Кто знаетъ, можетъ быть Богъ дастъ и спасемъ!
Смѣлые люди не унывали. Не смотря на то, что каждый изъ нихъ оставлялъ на берегу жену, мать, невѣсту или сестру, никому изъ нихъ даже въ голову не приходило отговаривать другъ друга отъ рискованнаго предпріятія.
Правда, Корнеліусъ озабоченно поглядывалъ на старуху мать, у которой онъ былъ уже давно единственнымъ кормильцемъ, но и мать, въ свою очередь, любовно глядя на сына, шептала: «что ужъ я! Спасай тѣхъ, я стара, а тѣ люди, тамъ, по-нужнѣе меня будутъ!». И ободренный материнскимъ благословеніемъ, молодой герой рѣшилъ также присоединиться къ другимъ; за нимъ пошли и его товарищи. Простительна въ такихъ случаяхъ гордость человѣка, идущаго на спасеніе другихъ отъ смерти!
Снова лодка закачалась на волнахъ, снова пошла работа изо всѣхъ силъ. Лодку бросало туда и сюда. Наконецъ, вывезла удача. Дружный радостный возгласъ послышался съ берега, и маленькая лодка быстро затерялась среди громаднѣйшихъ волнъ. Прошло довольно много времени, пока она снова не появилась вдали. Народъ на берегу не расходился. Многіе побѣжали на дюны, откуда лучше было наблюдать за лодкой. Дождь мочилъ ихъ сверху, а брызги морской пѣны долетали до самыхъ лицъ но они все стояли и все смотрѣли. Скоро они уже не могли различать лодки на темныхъ волнахъ, но безпокойнымъ сердцамъ все равно не сидѣлось по домамъ, — тутъ, всѣмъ вмѣстѣ было все-таки пріятнѣе. Гёрте видѣла, какъ мать Япикса вздыхала по мужѣ и сынѣ, и какъ вдова Гармена поддерживала ее и обнадеживала, сама же Гёрте не говорила ни слова и только вздыхала. Блѣдная и молчаливая, полная тоски, съ трепетной надеждой всматривалась она въ темную даль.
— Ты тоже кого-нибудь ждешь? — спросила ее сосѣдка.
Гёрте отрицательно покачала головой и печально отвернулась.
Сосѣдка безпокоилась за жениха, товарища Япикса, и каждый сочувствовалъ ея горю; всѣмъ было извѣстно, что она невѣста, но Гёрте… Всѣ знали, что у нея никого не было среди погибавшихъ, и потому на нее никто не обращалъ никакого вниманія. Она могла бы даже спокойно уйти домой: ея отецъ и братья остались на берегу, а жениха у нея не было. Чего ей тутъ надо на берегу? Но Гёрте оставалась съ другими. Она медленно бродила отъ дюнъ къ берегу и отъ берега къ деревнѣ, и, дойдя до конца, снова поворачивала назадъ, не будучи въ состояніи заставить себя не смотрѣть на море.
Наконецъ, подъ утро, совсѣмъ уже на разсвѣтѣ кто-то увидалъ издали приближавшуюся лодку, и люди снова забѣгали и зашевелились на берегу. Чего, чего не успѣли за это время пережить находившіяся въ лодкѣ! Но скоро, скоро конецъ ихъ страданіямъ. О, сколько разъ уже пересчитаны были ихъ головы издали озабоченными, людьми стоявшими въ напряженномъ ожиданіи на берегу! И странно! Всѣ ясно видѣли, что одной головы не хватало. Каждый со страхомъ думалъ:
— О, Боже! только бы не мой кто погибъ!
— Гёрте, у тебя зрѣніе-то поострѣе моего, да я ужъ глазамъ своимъ не довѣряю, видишь ты ихъ тамъ… всѣхъ?
— Да, — сказала Гёрте.
— Что же они всѣ тамъ?
— Одного… одного нѣтъ…
— О, Господи! А Яна ты видишь?
— Вижу!
— А Япикса?
Гёрте поглядѣла еще разъ сперва на лодку, потомъ на смертельно блѣдное лицо матери Япикса. Она не смѣла ничего сказать.
— Мой мальчикъ! — закричала та отъ ужаса. Гёрте протянула къ ней руки… Она сама потеряла надежду видѣть Япикса…
— Будь покойна, мать, мы не оставили Япикса тамъ… Онъ, кажется, въ забытьи, — говорилъ Янъ женѣ. Гёрте стояла возлѣ, когда Япикса вытаскивали изъ лодки. Она осталась вѣрной своему слову и встрѣтила его. Но, Боже! что это была за встрѣча! Такой она ужъ, конечно, не ожидала.
Всѣ радовались спасенію и желанной встрѣчѣ съ близкими сердцу… Но Гёрте была печальна. Она шла, опустивъ голову за людьми, несшими Япикса домой. Радостное возвращеніе скорѣе походило на похороны. Гёрте подъ своимъ передникомъ несла насквозь измокшую куртку Япикса, а около сердца она держала его мокрую шапку. Слезы застилали ея глаза и она любовно гладила рукой по его мохнатой шапкѣ, еще такъ недавно покрывавшей милую голову. Прижимая плотнѣе и плотнѣе куртку, она, полная горя и отчаянія, пошла домой…
Япиксу скоро понадобилась куртка и шапка и онъ самъ пришелъ за ними къ Гёрте.
Гёрте была одна. Куртка висѣла возлѣ ея постели.
— Я за ней пришелъ, — сказалъ онъ, показывая на нее рукой.
— Ну что жъ! — отвѣтила Гёрте, снимая куртку съ гвоздя.
— Что съ тобой, Гёрте?
— Со мной? Ничего. А что же можетъ со мной быть?
— А скажи-ка, согласна ты будешь мнѣ опять помогать?
— Что я тебѣ за помощница? — пошутила Гёрте. — Другія лучше меня помогутъ.
— Не попробовать ли еще разокъ, Гёрте? Можетъ быть, на этотъ разъ лучше будетъ…
— Скажи мнѣ, Япиксъ, когда парусъ развѣвался такъ высоко, о чемъ ты тогда думалъ?
— Тогда?.. Тогда, Гёрте, я думалъ о тебѣ…