Парижскія замѣтки
правитьВъ парижскомъ треволненіи есть оригинальная черта. Какъ ни противоположны понятія «однообразіе» и «разнообразіе», но трудно прибрать выраженіе которое болѣе приличествовало бы для характеристики постоянной особенности здѣшней суеты, чѣмъ отзывъ что парижскій калейдоскопъ замѣчателенъ однообразіемъ своего разнообразія. Въ калейдоскопѣ обыкновенномъ, одна и тѣ же кусочки, вертясь, складываются въ различныя фигуры: въ здѣшнемъ — различныя событія поворачиваются все на одинъ и тотъ же ладъ. Возьмите общее содержаніе всей поэмы парижскихъ судебъ чуть не за цѣлое столѣтіе: при безпрестанныхъ метаморфозахъ — какая, однакоже, монотонность видоизмѣненій: революція, неудовольствіе, деспотизмъ, затишье, неудовольствіе, революція, неудовольствіе, деспотизмъ, затишье, неудовольствіе, революція…
Наклонность парижскаго населенія къ революціоннымъ движеніямъ извѣстна испоконъ вѣковъ. Она сохранилась и донынѣ. Не говорю ужь объ интернаціоналахъ; не говорю о революціонной продажной черни: возьмите просто большинство хорошаго рабочаго населенія. Гнѣвъ въ немъ накипаетъ не изъ-за угнетеній, не изъ-за притѣсненій, не изъ-за неудобныхъ законовъ и правительственнаго уклоненія отъ необходимыхъ реформъ: нѣтъ — изъ-за вопроса: кому править? Въ другахъ странахъ говорятъ: государственная дѣятельность не должна составлять привилегіи одного класса; сынъ поселянина или ремесленника долженъ имѣть право на высшее правительственное значеніе въ своей странѣ, если онъ имѣетъ призваніе къ государственной роли, снабдилъ себя необходимымъ образованіемъ и заявилъ свою способность. Во Франціи — если улетучивается. Слово «демократія» понимается буквально: властвованіе народа въ его непосредственномъ воплощеніи, съ тою особенностію что поселянство отбрасывается въ сторону, какъ отсталое, и достойнымъ господства признается одно рабочее городское населеніе. Правительство, по мнѣнію этого класса, должно состоять исключительно изъ него, и притомъ должно составляться изъ него помимо всякаго приготовленія къ государственной роли. Сегодня за верстакомъ, завтра — депутатъ, послѣзавтра — министръ, хотя бы то едва умѣлъ читать и писать, потому что я «peuple souverain». Иначе — это надувательство! Первая революція — вздоръ: этого не установилось, слѣдовательно «on а trompé le pauvre peuple». Peволюція 1830 года — «on а trompé le pauvre peuple»; рабочіе не завладѣли непосредственнымъ верховенствомъ. Сорокъ восьмой годъ — «le pauvre peuple а été trompé»; по той же причинѣ… Удалась лишь коммуна! Коммуна, это другое дѣло! Она, конечно, немножко накуралесила (потому что ей, бѣдняжкѣ, сопротивлялись): за то она состояла большею частію изъ рабочихъ, половина которыхъ едва умѣла подписаться подъ декретомъ; всякій проходимецъ могъ въ нее попасть не озабочиваясь никакими головоломными штуками — вотъ идеалъ!..
Таково направленіе, повѣрьте: безъ малѣйшаго преувеличенія, лишь обнаженное отъ фразъ въ которыя его обыкновенно кутаютъ. Это — постоянное стремленіе владѣющее французскими рабочими и постоянно вбиваемое имъ въ голову ходоками. Тщетно Тьеръ остерегаетъ отъ него, хотя бы въ недавнихъ рѣчахъ: «Революція 89-го года произведена для того чтобы не было больше сословныхъ стремленій, чтобы въ націи ничего не было кромѣ націи. Пора ей самой управляться собою посредствомъ своихъ избранниковъ взятыхъ ни справа, ни слѣва, ни сверху, ни снизу, а по своимъ достоинствамъ…» Тщетно! Сами коноводы очень хорошо понимаютъ что никакая иная система невозможна, и что господствующія въ здѣшней массѣ представленія несостоятельны. «Теперешнее республиканское правительство», писалъ что сподвижникъ коммуны Россель (Papiers posthumes, 247), неспособно, порочно, недобросовѣстно, все что хотите: знаю; отъ того я и работалъ отъ души надъ его низверженіемъ; но я долженъ сказать что, выгнавъ свое правительство, парижскій народъ очутился въ положеніи слѣпаго потерявшаго вожака." «Въ одномъ отношеніи коммуна составляетъ рѣшительный экспериментъ», говоритъ тотъ же Россель (Papiers posthume, 446), «она доказала неспособность рабочаго класса къ управленію. Выражусь безъ обиняковъ: нашъ народъ слишкомъ глупъ (le peuple est trop bête); ему недостаетъ серіозныхъ идей и у него слишкомъ много ложныхъ понятій.»
Такъ отзываются сами зачинатели. Но и понимающимъ дѣло коноводамъ выгодно, для своихъ личныхъ цѣлей, поощрять инстинкты сбитой съ толку массы. Гамбетта проповѣдуетъ «воцареніе новыхъ политическихъ слоевъ»; свита его въ гостиныхъ завѣряетъ что эти слова «дурно поняты, перетолкованы»; въ мастерскихъ же комментируютъ ихъ какъ газета Convention: «Не нужно вамъ указчиковъ! обходитесь безъ просвѣтителей!» Или какъ Petit Lyonnais: «Пора обратиться непосредственно къ необъятному генію и къ обширнымъ познаніямъ рабочаго народа» (immense génie et raete savoir dn peuple travailleur)… Политикующая, баллотирующая, жаждущая и иначе высказаться масса пропитывается этими указаніями.
Трудно строить въ прокъ съ такими элементами, тѣмъ болѣе что собственно партіи сами являются какими-то растерянными. Тяжело положеніе мыслящаго и независимаго француза въ такой обстановкѣ; и я лично знаю одного политическаго человѣка который рѣшился совсѣмъ отойти въ сторону (развлекаетъ свой досугъ скрипкою!), потому что практическая дѣятельность здѣсь невозможна безъ служенія всѣмъ видамъ даннаго кружка, — а кого прикажете держаться здѣсь всецѣло? Монархисты рядовъ съ дѣйствительно либеральными стремленіями обдадутъ васъ клерикализмомъ. Лѣвый центръ бодръ и стоекъ въ преслѣдованіи насущныхъ интересовъ страны: а тамъ, смотришь, онъ не совсѣмъ отдаетъ себѣ отчетъ въ томъ что такое свобода. У республиканцевъ, за словахъ — одно, на дѣлѣ — готовность подтасовать совсѣмъ другое, лишь бы устроилась возможность сбереженія ихъ формулы и, вмѣстѣ съ нею, правительственнаго господства ихъ партіи. Всѣ хлопочатъ исключительно о власти. И республиканцы прежде всѣхъ. Издали ихъ не знаютъ, и особенно снисходительны къ нимъ, нерѣдко считая ихъ безкорыстными борцами за отвлеченную идею, подчасъ отступающими отъ ея требованій единственно въ увлеченіи непоколебомостью своихъ убѣжденій. Надобно видѣть ихъ вблизи, чтобы понять наконецъ что такихъ республиканцевъ во Франціи — нѣтъ, или очень немного. Есть люди отстаивающіе республиканскую форму правленія вовсе не потому чтобы считали ее conditio sine qua non человѣческаго благосостоянія, а единственно для того чтобы имъ, а не другимъ партіямъ достались выгоды властвованія, достигнувъ котораго они не задумаются точно также тѣснить свободу, прижимать чужія мнѣнія, заниматься политическими спекуляціями, обиратъ казну, рисоваться, пѣтушиться и самодурствовать, какъ и любой изъ бонапартистовъ. Въ самой же Франціи, гдѣ съ ними хорошо знакомы, все-таки потачка имъ — по другой причинѣ. Всякій знаетъ что подъ ярлыкомъ республиканизма не скрывается здѣсь никакой особенной благодати: но такъ какъ здѣшніе реакціонеры противъ него, то здѣшніе наиболѣе честные органы печати потворствуютъ республиканцамъ изъ боязни въ свою очередь прослыть реакціонерами, или невольно помочь ихъ покушеніямъ (какъ будто недобросовѣстное обращеніе съ фактами не ведетъ, въ концѣ концевъ, къ противоположной цѣли); остальная же печать извиняетъ или проходитъ молчаніемъ самыя анти-либеральныя ихъ дѣйствія популярничая предъ неразсуждающаю массой, для которой формула все, каково бы ни было ея содержаніе. Поддѣлываться къ читателю вѣдь гораздо легче и выгоднѣе чѣмъ вести съ нимъ серіозную бесѣду.
И должно признаться что республиканская партія умѣетъ отлично пользоваться своимъ привилегированнымъ положеніемъ. Мастерство въ этомъ отношеніи, смѣлый разчеть на несмѣлость другихъ показали себя даже по поводу договора объ очищеніи территоріи. Республиканцы взяла на себя починъ торжественнаго выраженія президенту признательности, да кстати, лишній разъ извратили историческую истину въ свою пользу. Республиканскія газеты провозгласили что «всѣ монархіи вмѣстѣ не достигли бы такого результата.» — "Наши монархисты вѣдь друзья и союзники Пруссіи, прибавилъ Rappel. «Точно», подхватили всѣ радикальные органы: — «къ тому же, храбры они лишь въ палатѣ, бороться съ Тьеромъ: а на поля минувшихъ битвъ, въ войну не ораторскую — они никогда не показывались». И радикальная печать всѣхъ оттѣнковъ единодушно и на всѣ лады проводитъ мысль что въ войну «спасали отечество одни республиканцы», всѣ же остальныя партіи уклонились отъ обороны, попрятались, укрылись подальше отъ боевой заботы и поля сраженій. «Патріотическій долгъ исполнили одни лишь республиканцы, тогда какъ монархическіе интриганы всѣхъ шаекъ (de toute espèce) подвизалась только на поприщѣ своихъ заговоровъ», буквально говоритъ République franèaise, и эта тема шумно развивается всѣми ея пріятелями…. Не въ первый разъ ужь ее обрабатаываютъ. Напротавъ, эта пѣсенка поется съ самаго окончанія кампаніи и не проходитъ дня чтобъ ее не затянули кстати и не кстати. Бывшій членъ провинціальной делегаціи, честнѣйшій Гле-Бизуалъ (единый изъ всѣхъ коллегъ отказавшійся отъ полученія жалованья) промахнулся было въ изданныхъ недавно Воспоминаніяхъ о диктатурѣ (Dictature de cinq mois. I vol. 12°, 258 p.). Разказывая со свойственною ему откровенностью все что и какъ происходило, онъ между прочимъ (стр. V—VII) чистосердечно отозвался и о дѣятельности политическихъ антагонистовъ: «Мы на въ комъ не встрѣтили сопротивленія, никто не эмигрировалъ, никто не передался непріятелю, никто не затѣвалъ шуанства; напротивъ, монархисты всѣхъ оттѣнковъ помогала намъ изо всѣхъ силъ, и шуаны изъ первыхъ сбѣжались подъ знамена національной обороны.»
Гле-Бизуаву крѣпко досталось за его искренность и правдивость, республиканскіе органы предали его анаѳемѣ, и вся партія тѣмъ съ большею настойчивостью старается вкоренить легенду: «спасали отечество одни только республиканцы; монархисты уклонились отъ обороны». Если и до васъ доходятъ ея отголоски, знайте что въ ней нѣтъ ни одного слова правды.
Въ дѣйствительности было такъ. Французы рѣшительно всѣхъ партій безъ исключенія — «шовены», то-есть считаютъ себя первѣйшею націей въ свѣтѣ, полагаютъ себя естественно предназначенными самою природой къ господству надъ міромъ, любятъ войну и безъ надобности: для самой войны, какъ средство навязать свое первенство и господство прочимъ народамъ. Но, во-первыхъ, французы вообще любятъ такую войну которая ложилась бы своею тяжестью исключительно на другихъ, не отзываясь на нихъ самихъ ничѣмъ, кромѣ «славы»; войну гдѣ-нибудь въ чужой землѣ, подальше въ своего хозяйства, въ Крыму, въ Италіи, въ Китаѣ. Во-вторыхъ, во французской республиканской партіи шовинизмъ относительно иностранцевъ комбинируется съ совершенно особенными внутренними государственными, политическими и сословными побужденіями, да еще съ непроходимымъ эгоизмомъ, составляющимъ отличительную черту здѣшнихъ республиканско-радикальныхъ и соціальныхъ стремленіи. Когда война была объявлена, одинъ изъ крупныхъ крайнихъ дѣятелей, Альберъ Ришаръ, писалъ слѣдующее: "Деспотизмъ хочетъ подкрѣпить себя рѣзнею. Добрый знакъ! Послѣ французскихъ и прусскихъ баталіоновъ, на арену выступитъ армія соціальной революціи, а врагъ который тогда потерпитъ пораженіе не будетъ недругъ той или другой національности: пораженію подвергнется вѣчный врагъ всякаго человѣка и всѣхъ народовъ. Французское рабочее сословіе, гдѣ эти идеи стали уже господствующими, трепетно обращаетъ свои взоры къ Германіи: съ своей стороны оно готово примкнуть къ своимъ германскимъ братьямъ противъ общаго непріятеля. Минута торжественная. Французскіе и германскіе рабочіе должны составить одно войско, и пришлось бы отчаяться въ нашемъ поколѣніи, еслибъ оно не сумѣло воспользоваться этимъ случаемъ для осуществленія своихъ принциповъ и намѣреній.
Ясно ли? Но можетъ-бытъ «вѣчный врагъ» — это былъ лишь Наполеонъ; чувство которому рекомендовалось отдать себя всецѣло — кто было лишь желаніе отдѣлаться отъ Наполеона; «намѣренія» которыя «слѣдовало осуществить, воспользовавшись этимъ случаемъ» — состояли лишь въ низверженіи Наполеона, то-есть деспотизма. Его-то не хотѣли отстаивать французскіе рабочіе….
Но прочтите выдержку изъ окружнаго посланія другаго крупнаго радикала, Евгенія Дюпона отъ 17-го октября 1870, когда война стола уже народнымъ дѣломъ. "Наша роль состоитъ въ томъ чтобы пользоваться всевозможными событіями для организаціи рабочаго класса. Не всѣ это понимаютъ, а многіе изъ нашихъ друзей, ослѣпляясь патріотизмомъ, подтягиваютъ буржуазіи. Буржуазія кричитъ повсюду: забудемъ разницу нашихъ мнѣній, пожертвуемъ своими убѣжденіями отечеству и прежде всего постараемся изгнать непріятеля. Поддаваться этимъ рѣчамъ было бы глупостью.*
Ришаръ и Дюлонъ «сановники» Интернаніоналки. Авторитетъ ея во французскомъ рабочемъ классѣ громаденъ. Съ другой стороны, извѣстно направленіе республиканскихъ ходоковъ внѣ рабочаго сословія. За исключеніемъ немногихъ свѣтлыхъ личностей, это просто спекуляторы, эксплуатирующіе свою «идею» какъ доходную статью. Для массы республиканцевъ, война была предлогомъ «организоваться», то-есть вооружиться «при сей вѣрной оказіи» для осуществленія своихъ особенныхъ «намѣреній». Для большинства республиканскихъ дѣятелей — это былъ способъ нажиться, пріобрѣсти видное общественное положеніе, все что хотите, только не воевать. Монархисты, когда боевыя неудачи разбили въ дребезги эти мысли отъ національнаго шовинизма, стали на точку извѣстной поговорки: «любишь кататься, люби и саночки возитъ», дѣлать нечего — не удалось покорить, надобно защищаться не жалѣя себя. Республиканцы, "формируя баталіонный будто бы въ отпоръ военной невзгодѣ, собирались лишь во внутренній походъ, маневрируя такъ чтобы во всякомъ случаѣ сохранитъ отечеству свои доблестныя персоны. Сообразно съ этимъ, возьмите провинціи: монархическая Бретань дала счетомъ восемьдесятъ двѣ тысячи мобилей, то-есть больше чѣмъ какая бы то ни было другая французская область одинаковаго населенія; тогда какъ республиканскій югъ отсталъ даже отъ пострадавшихъ центральныхъ департаментовъ. Въ монархической Бретани почти не было уклоненій отъ службы на республиканскомъ югѣ уклоненія простирались до 18 %, изъ которыхъ на долю монархистовъ — поселянъ и буржуазіи падаетъ по 2 % на каждый изъ этихъ классовъ, а населенію предмѣстій большихъ городовъ, особенно блистающему республиканизмомъ, принадлежитъ 14 %. Въ монархической Бретани не дожидались офиціальнаго призыва волонтеровъ: съ перваго погрома, охотники сами явились въ значительномъ количествѣ. На республиканскомъ же югѣ, въ Маросли напримѣръ, первоначально волонтеровъ вовсе не было; потомъ стало вызывать ихъ правительство; призывъ устроили съ эффектною театральною обстановкой, съ барабаннымъ боемъ, музыкой, флагами драпировками, «алтарями отечества», надписями на знаменахъ: «отечество въ опасности», громадными регистрами для торжественнаго публичнаго внесенія именъ и т. д. Въ недѣлю записалось въ эти регистры, при трубныхъ звукахъ и пѣніи Марсельезы, двадцать тысячъ человѣкъ; но изъ нихъ восемнадцать тысячъ пятьсотъ затѣмъ провалились сквозь землю, куда-то исчезли безъ слѣда, и только полторы тысячи явились въ ряды….
Или возьмите партіи въ ихъ отдѣльныхъ представителяхъ. Изъ болѣе или менѣе извѣстныхъ личностей, у монархистовъ: у стараго графа де-Катрбарба одинъ племянникъ убитъ, двое тяжело ранены, одиннадцать находилось въ бою. Шестидесятилѣтній маркизъ де-Куалэнь отбылъ всю камланію простымъ солдатомъ. Графъ де-Кенсона вооружилъ на свой счетъ Изерскихъ мобилей и сдѣлалъ съ ними весь походъ, самъ-четверть съ другими членами своей семьи, молоденькимъ сыномъ, племянникомъ и зятемъ, маркизомъ Коста-де-Боргаръ. Гюи-Дюбессе-де-Контансовъ, виконтъ Э. де-Гравсе, Лесержанъ д’Андкуръ, графъ Пико-де-Дамльеръ, графъ Ш. де-Воге, маркизъ де-Коріолисъ, графъ де-Шампиньи, принцъ де-Бергь, графъ де-Боренеръ, Луваньи, Жальберъ-де-Вуазенъ, де-Линажъ, де-Жонвилъ, Бравэръ, де-Монтегю, де-Бомонъ, де-Гоато-Бюронъ, герцогъ де-Люинь; виконты: де-Мандаде-Гразсе, д’Ирассонъ, де-Брагодъ, де-Вержень, де-Сальи, де-Буассро, баронъ Сальяръ — все волонтеры, убиты наповалъ. Герцогъ де-Шанъ, маркизъ де-Коссе-Бриссакъ, виконтъ де-Кастрти графы де-Мадьи, де-Будье, де-Ламбильи, де-Шаретъ, де-Вольшье, де-Траверсе, де-Шессе — тоже волонтеры, умерли отъ ранъ. Не докучайте перечнемъ именъ: нарочно привелъ ихъ чтобы вы видѣли что это не побасенка. Эти имена въ свое время я самъ записалъ по газетнымъ извѣстіямъ и беру ихъ изъ своихъ отмѣтокъ. Кромѣ того нахожу въ обнародованномъ послѣ войны спискѣ еще пятьдесятъ убитыхъ и двѣнадцать раненыхъ, не вошедшихъ въ мое исчисленіе. А четыреста человѣкъ убитыхъ и раненыхъ отряда Шаррета, навербованнаго цѣликомъ изъ монархической среды? А потери волонтеровъ Катилино, изъ той же среды? А тысячи представителей этой среды, счастливо избѣжавшіе ранъ или смерти? Во Францій всякій знаетъ, оттого и непостижимо безцеремонное обращеніе радикаловъ съ этими фактами, всякій знаетъ что почти ни одна монархическая семья не оставалась вдали отъ поля сраженій, и не изъ одного только высшаго класса: судьи, экономы, фермеры, монархисты всѣхъ сословій стремились въ ряды охотниками.
Посмотрите же теперь на республиканцевъ. Изъ болѣе или менѣе извѣстныхъ личностей, у республиканцевъ только трое, это не описка, трое лишь: Лангдуа, Шельшеръ а А. де-ла-Форжъ, какъ говорится «payèrent de leur personne», то-есть не только вопили о «войнѣ безъ конца», посылая другихъ на убой, но и лично приняли участіе въ борьбѣ, причемъ первый и послѣдній были даже ранены. Весь остальной республиканскій штабъ кричалъ каждый за десятерыхъ, потому что кричать было чрезвычайно выгодно: попадешь въ патріоты, заглушишь толки о недавнемъ юридическомъ «приключеніи», получишь полковничьи эполеты или выручишь круглую сумму розничною продажей своей газеты. Все кричало, сочиняло ложныя депеши, распоряжалось, декламировало, прокламировало, дектретировало и отнюдь не двигалось съ мѣста по направленію къ непріятелю, или постыдно обращалось въ бѣгство, когда наталкивалось на него ненарокомъ. Припоминаются сотни случаевъ подобнаго рода. Байонскій журналистъ Брессонъ ежедневно требовалъ въ своемъ листкѣ Le Liberal Bayonnais поголовнаго ополченія, а какъ только мобилизація коснулась его самого — спрятался въ Бордо подъ крылышко Гамбетты. Нѣкій Бударель добивался декрета который установилъ бы лишеніе политическихъ правъ для всякаго уклоняющагося отъ службы, а прошла его очередь поступать подъ знамена — онъ выхлопоталъ себѣ назначеніе меромъ въ Сентъ-Этьенъ. Лассагаре, облеченный фантастическимъ званіемъ «гражданскаго коммиссара» при арміи, парадировалъ въ двухстахъ верстахъ отъ прусскихъ аванпостовъ. Другой комиссаръ, ветеринаръ, нынѣ депутатъ, Тестеденъ, тотъ самый что теперь упражняется въ эпистолярномъ стилѣ, нечаянно попалъ, при Корбо, въ окрестности схватки онъ мгновенно совлекъ съ себя военный мундиръ и прикрылся Женевскимъ докторскимъ нарукавникомъ. Извѣстный Алленъ-Тарже собралъ, 22-го октября 1870 года, въ городкѣ Ферте-Бернаръ обывателей на площадь и повелъ къ нимъ такую рѣчь: «Граждане, я прибылъ умереть съ вами или отразить германскую армію. Сѣверные варвары не попрутъ своими ногами этотъ чудный департаментъ, знаменитый республиканскимъ патріотизмомъ своихъ обитателей. Или мы отразимъ непріятеля, или я покажу вамъ какъ республиканецъ, твердый своими убѣжденіями, даетъ свою жизнь за отечество.» Едва онъ окончилъ спичъ, въ городокъ въѣхали три улана. Г. Алленъ-Тараке стремглавъ бросился на станцію желѣзной дороги, приказалъ изготовить себѣ экстренный поѣздъ и умчался на всѣхъ парахъ, да такъ поспѣшилъ что бросилъ привезенные было имъ ящики съ оружіемъ, которые, понятно, и достались тремъ вражескимъ всадникамъ. Насмѣшница Августина Броанъ; характеризуетъ боевую дѣятельность республиканцевъ словами: «Ихъ геройство — въ пролитіи чужой крови» (leur héroisme — c’est le sang des autres).
И подлинно, г. Дюпорталъ, тулузскій префектъ и главный редакторъ Emancipation (нынѣ именующій себя преемникомъ Делеклюза) требовалъ смертной казни и конфискаціи относительно всякаго кто уклоняется отъ мобилизаціи, съ распространеніемъ этой мѣры на духовенство и на епископовъ: но подразумѣвалось что республиканцевъ мѣра не касается. Республиканцы укрылись отъ мобилизаціи въ административныя, интендантскія и больничныя учрежденія. «Прибывша въ Туръ, сколько двусмысленныхъ личностей засталъ я по канцеляріямъ», разказываетъ Гле-Бизуанъ (стр. 28): — «Я не выдержалъ, и выразилъ свое изумленіе делегату министра внутреннихъ дѣлъ, Лорье. Знаю что скверно, отвѣчалъ тотъ; да что прикажете дѣлать! По крайней мѣрѣ меньше ихъ будетъ въ клубахъ и въ уличныхъ потасовкахъ.» Были такіе молодцы что за расхватомъ всѣхъ мѣстъ дѣлались сторожами въ провинціальныхъ отдѣлахъ министерствъ (понятно, лишь номинально), только бы не надѣвать ранца. Если же потянутъ кого и нельзя вывернуться, — тотчасъ письмецо благопріятелей къ начальству, въ родѣ напечатаннаго въ послѣдствіи посланія одного республиканскаго кума къ другому, А. Блана къ А. Тардье: — "Мой милый! одинъ изъ нашихъ, П*, попалъ простымъ рядовымъ въ первую роту Марсельскаго легіона. Я его люблю какъ брата. Помни что онъ одаренъ качествами полковника, а не простаго солдата. Ты обяжешь меня несказанно пристроивъ его офицеромъ, или хоть по медицинской части…. А нельзя, такъ дай ему отпускъ. Не отвергай этой просьбы старой жертвы Бонапартовъ и давнишняго обожателя республики, твоего, " и пр…. Благодаря такой системѣ, организованной съ обычнымъ умѣніемъ этой партіи, республиканцы, если случайно и подвергались мобилизаціи, то находились не въ арміи, а въ Турѣ, потомъ въ Бордо, всѣ съ офицерскими нашивками, и всѣ въ отпуску…. Да они и чистосердечно воображала что для республиканскаго дѣятеля достаточно быть республиканцемъ и проповѣдывать войну, а сражаться должны другіе. Не задолго уже предъ миромъ какой-то клубистъ ораторствовалъ на тему Guerre à outrance, Ему замѣтили изъ публики что какъ же продолжать войну, когда не имѣется даже ружей.
— У насъ есть ружья, торжественно отвѣчалъ онъ именемъ своего предмѣстья: — И мы готовы…. снабдитъ ими армію.
То же самое творилось и въ Парижѣ. — А національная гвардія, которую безпрестанно хвалили въ офиціальныхъ бюллетеняхъ и которой большинство, какъ показали событія, состояло вѣдь изъ республиканцевъ?
Дѣйствительно, ее хвалили; хвалили до того въ ущербъ прочимъ частямъ что вызвали неудовольствіе регулярныхъ войскъ, особенно моряковъ осаднаго гарнизона, предъ которыми Трошю, въ письмѣ къ адмиралу Потюо, принужденъ былъ даже оправдываться «политическими соображеніями»; и захвалили ее такъ что бывшіе національные гвардейцы до сихъ поръ толкуютъ о своихъ воображаемыхъ подвигахъ. «Такъ было нужно» — по мнѣнію тогдашнихъ парижскихъ властей. Но прочтите подлинные отзывы правительственно и военнокомпетентныхъ людей, высказанные по минованіи надобности заискивать въ массахъ. Нарочно беру два лица которыя ни въ чемъ между собою не согласны, кромѣ этого пункта: беру Жюль Фавра и генерала Дюкро.
Жюль Фавръ. «Въ продолженіи осады, высшіе классы держали себя удивительно. Не думаю чтобы нашелся гдѣ другой примѣръ подобнаго самоотверженія. Не говорю ужъ о подвигахъ благотворительности, а о готовности съ которою зажиточные люди снабжали правительство средствами вспомоществованія неимущимъ: но даже старики этого сословія, долженствовавшіе бы оставаться въ сторонѣ, служили образцами мужества и исполненія добровольно-принятыхъ ими военныхъ обязанностей. Нельзя сказать того же о среднемъ классѣ, состоящемъ главнымъ образомъ изъ невѣжественныхъ личностей, имѣющихъ большіе достоинства, но тщеславныхъ, непостоянныхъ, перемѣнчивыхъ. Что до рабочаго сословія, то были примѣры высокой доблести, попадались люди сознававшіе свой долгъ: вообще же этотъ классъ отнесся къ осадѣ единственно какъ къ способу жить на чужой счетъ и забавляться военными упражненіями. Національные гвардейцы не только Бельвиля и Монмартра, но и другихъ кварталовъ, открыто заявляли что не намѣрены напрягать свои силы противъ непріятеля: они клонили къ тому чтобы воспользоваться событіями для своихъ политическихъ и соціальныхъ цѣлей. Когда понадобились охотники для составленія маршевыхъ батальйоновъ, во всей четырехсотътысячной нацональной гвардіи — не нашлось и двадцати тысячъ волонтеровъ; и нельзя было не дивиться такому результату, сравнивая его съ шумными манифестаціями и требованіемъ вести всѣхъ противъ врага.» (См. Enquête sur 18 mars, II, стр. 42, 43. Gouvernement de la défense, I, стр. 300).
Генералъ Дюкро. «Надобно вамъ сказать что это были за полки, эти маршевые батальйоны національной гвардіи» (то-есть самая геройская ея часть, охотники, которыхъ, какъ мы сейчасъ видѣли, оказалось такъ немного). "Когда она являлись къ мѣсту расположенія войскъ, о прибытіи ихъ издали возвѣщала ихъ музыка, неизмѣнно игравшая Марсельезу. Голова колонны бреда окруженная мальчишками и женщинами. За нею тянулись въ безпорядкѣ національные гвардейцы, всѣ болѣе или менѣе пьяные, безъ ружей, отданныхъ ими на руки женамъ; потомъ тащились омнибусы съ тюфяками, кроватями, кострюлями и переносными каминами (потому что въ траншеяхъ эти господа устраивали себѣ домашній комфортъ). Все это наваливало на насъ шайками въ пять, шесть, восемь тысячъ человѣкъ. Судите о нашемъ положеніи! Ночью они безпрестанно поднимали тревоги изъ-за пустяковъ. Мои бригадные командиры умоляли избавить ихъ отъ національныхъ гвардейцевъ, которые только развращали войска и пораждали неудачи. Въ Бонди, напримѣръ, они бросили сторожевой постъ, что позволило Прусакамъ проникнуть въ деревню. Нѣкоторые изъ членовъ правительства настаивала пустить ихъ въ дѣло, говоря что иначе общественное мнѣніе не успокоится. Я отвѣчалъ: ввести ихъ въ огонь не такъ-то легко: драться они не желаютъ; нѣсколько энергическихъ личностей бросятся впередъ, масса — разбѣжится, и кромѣ хаоса ничего не выйдетъ. Одинъ изъ дѣйствительно бравыхъ командировъ національной гвардіи полковникъ Брансіонъ, былъ противнаго мнѣнія: послѣ Бёзенналя онъ согласился со мною. Бёзенналь убѣдилъ ото что въ національной гвардіи пренебрегаютъ смертью лишь немногіе храбрецы, принадлежащіе къ высшимъ общественнымъ сферамъ, а большинство — прячется; и что въ случаѣ новыхъ операцій — нѣсколько человѣкъ опять пожертвовало бы собою, масса же осталась бы позади, предаваясь грабежу. Всякій видѣлъ какъ въ этомъ Бёзеанальскомъ бою національные гвардейцы разсыпались въ бѣгствѣ на версту одинъ отъ другаго, стрѣляя по всѣмъ направленіямъ. Четвертая часть заднихъ солдатъ перебита національными гвардейцами; отъ нихъ досталось и моей лошади…. Нужно было занять Бёзенвальскій паркъ; я направилъ на этотъ пунктъ полкъ національныхъ гвардейцевъ, помѣщенный промежь двухъ надежныхъ армейскихъ полковъ. Достигнувъ Бопрео, бригадный командиръ командуетъ: «впередъ!» Національные гвардейцы давай кричать: «Куда еще идти! Мы устали! Пора варить супъ!» И весь полкъ остался въ Бопрео варитъ супъ. Бригадный посылалъ за ними адьютанта — не пошли. А возвратившись послѣ супа, въ Парижъ, этотъ самый полкъ получилъ восемь крестовъ, восемь медалей и шестъ похвальныхъ отзывовъ по арміи за отличіе въ бою. (См. Enquête sur 18 mars, III, стр. XVII—XIX, XXIV.)
Радикаламъ не по душѣ свидѣтельства мѣшающія сложенію легенды. Въ опроверженіе ихъ, органъ Гамбетты République Franèaise приводитъ тотъ фактъ, что 18-й полкъ національной гвардіи, состоявшій преимущественно изъ республиканскихъ элементовъ, при составѣ въ 1.600 человѣкъ, потерялъ при Бёзенвалѣ 7 офицеровъ и 71 солдата убитыми, 8 офицеровъ и 29 солдатъ ранеными. «Такова республиканская доблесть!». При этой похвальбѣ упускается изъ виду: во-первыхъ, что одна ласточка весны не составляетъ; во-вторыхъ, что потеря сравнительно съ общею нормою убылей этой кампаніи не очень велика; втретьихъ, что смерть и раны настигаютъ людей и въ бѣгствѣ, особенно когда, кромѣ догоняющихъ ихъ бомбъ, люди еще сами, растерявшись, палятъ по своимъ же рядамъ. Въ корреспонденціи невозможно передать всѣхъ подробностей; но вкратцѣ, роль національной гвардіи въ осаду была такова. До ноября ее не пускали въ бой, и подвиги національныхъ гвардейцевъ ограничивались караулами на виду и въ траншеяхъ, въ десяти верстахъ отъ непріятеля, причемъ Бельвильцы стрѣляли въ прочихъ, а прочіе ежеминутно бѣгали въ неудержимой паникѣ. Въ знаменитую вылазку конца ноября ихъ вывела было въ поле и построила внѣ непріятельскихъ выстрѣловъ. Потомъ хотѣли было попробовать ввести въ огонь. Главный ихъ командиръ, въ послѣдствіи разстрѣлянный коммунистами, Клеманъ Тома, отозвался что это «невозможно», что люди разбѣгутся если скомандовать въ колонны къ атакѣ….
Роль ихъ у Бёзенваля мы сейчасъ видѣли…. Вспоминается разказъ очевидца. У Бёзенваля національный гвардеецъ, улепетывающій къ Парижу, натыкается на генерала. Куда это вы, мой милый?
— Генералъ! я ужь убилъ четверыхъ! Если каждый такъ исполнитъ свой долгъ — мы уже побѣдили!
— Покажите ружье.
Ружье заряжено и стволъ совершенно чистъ: молодецъ и не стрѣлялъ вовсе.
— Какъ же это? Посмотрите сами…
— Генералъ, я ихъ уложилъ штыкомъ! А рукопашнаго боя вовсе не было.
Это вамъ рисуетъ парижскую національную гвардію «au naturel». Вообще же изученіе фактовъ по офиціальнымъ документамъ, по устнымъ разказамъ участниковъ и по напечатаннымъ воспоминаніямъ очевидцевъ всѣхъ партій (которыхъ накопился уже цѣлый ворохъ) приводитъ безпристрастнаго наблюдателя къ слѣдующему заключенію о различіи роли французскихъ монархистовъ и республиканцевъ въ минувшую войну. Каковы бы ни были политическіе недостатки первыхъ въ иномъ отношеніи, они понимали невозможность продолженія борьбы и, желая мира въ виду будущихъ судебъ отечества, все-таки дрались вездѣ куда ихъ ни заводили Гамбеттовы вожаки. Вторые, ничего не понимая, идти эксплуатируя народную невзгоду, эффектно кричали «а outrance», приберегая свои особы. Дѣйствительность вся налицо въ двухъ депешахъ изъ особенно кипятившагося тогда Ліона, одной предназначенной для обнародованія, и другой — конфиденціальной. «Муниципальный совѣтъ правительству, 29-го января 1871, Муниципальный совѣтъ энергически стоитъ за оборону безъ конца. Делегація изъ гражданъ Гелона, Бароде и Валье отправляется въ Бордо передать эту рѣшимость правительству и пригласить его въ Ліонъ для учрежденія комитета защиты безъ конца. Подписалъ: Гэнонъ; скрѣпилъ: Шальмель-Лакуръ.» «Ліонскій префектъ военному министру, 4-го февраля 1871. Я долженъ предупредитъ васъ, на случай непріятель направится къ Ліону, что городъ не имѣетъ средствъ и лишенъ мужества. Подписалъ: Шальмелъ-Лакуръ.
Рядомъ съ вопросами изъ прошлаго — является вопросъ о будущемъ. Надо сказать что публика собственно столько же довольна договореннымъ выводомъ германскаго контингента, сколько опасается чтобы съ уходомъ этой военной силы не открылось слишкомъ большаго поля дѣйствій для радикальныхъ предпріятій. Нѣтъ надобности прибавлять что здѣшніе реакціонеры изо всѣхъ силъ стараются раздуть эту боязнь, надѣясь посредствомъ ея побудить правительство къ мѣрамъ „внутренняго освобожденія территоріи“, какъ они говорятъ, то-есть къ стѣснительнымъ мѣрамъ. Нѣтъ надобности прибавлять также что радикалы, съ своей стороны, всячески силятся заглушить опасливыя соображенія, — въ желаніи создать такую дремоту общественнаго мнѣнія и правительства посреди которой имъ удобно было бы возобновить свои попытки. Умѣренные республиканцы тоже настаиваютъ на отсутствіи всякимъ поводовъ къ заботѣ: потому настаиваютъ что вѣдь эти-то вѣчныя тревоги, эта боязнь вспышекъ и мѣшаетъ установленію во Франціи республики. „Ровно ничего нѣтъ тревожнаго“, шумятъ радикалы, стараясь заговоритъ публику, и это все выдумки ретроградовъ, реакціонеровъ, слишкомъ ограниченныхъ филистеровъ, по глупости сочиняющихъ изъ мухи слона, да черезчуръ тонкихъ политическихъ аферистовъ, эксплуатирующихъ въ свою пользу общественное легковѣріе; только простаки или хитрецы могутъ останавливаться на подобныхъ пустякахъ.» «Всѣ эти опасенія», вторятъ умѣренные республиканцы, «не что иное какъ маневръ. Напрасно ищешь вокругъ признаковъ этого ужаснаго взрыва, неизбѣжностью котораго васъ пугаютъ: и слѣдовъ какого-нибудь заговора противъ общества не находишь. Въ 1848 и слѣдующихъ годахъ дѣйствительно были клубы, школы соціализма; съ самой трибуны раздавались анархическія доктрины. Теперь же нѣтъ ничего подобнаго. Затѣянный противъ радикализма походъ есть не что иное какъ стратагема, довольно удачная, но также обманчивая какъ и всякая военная хитрость».
Къ сожалѣнію, нельзя не признать этихъ завѣреній или тоже «военною хитростью» или, если они составляютъ со стороны умѣренныхъ республиканцевъ дѣйствительное убѣжденіе, — убѣжденіемъ положительно ошибочнымъ. Безъ сомнѣнія, иные политическіе ходоки постоянно пользуются страхомъ французскаго общества предъ радикализмомъ, какъ орудіемъ для своихъ собственныхъ цѣлей. Какъ-то, напримѣръ, три парижскіе листка служащіе бонапартизму, Pays, Ordre и Gaulois издали торжественный манифестъ которымъ торжественно заявили, что «при теперешнемъ ужасномъ положеніи» партіи должны отложить пока въ сторону свой особенныя стремленія и «направить всѣ свои усилія единственно къ защитѣ и спасенію общества». Ясны побужденія руководившія театральнымъ обнародованіемъ этой эффектной деклараціи. Выпуская ее въ свѣтъ, бонапартисты имѣли въ виду вовсе не отреченіе «отъ своихъ стремленій», а поставленіе на видъ обществу его «ужаснаго положенія» и необходимости «спасать» его. Исподволь и заранѣе запугивая хорошенько, они надѣются фундаментально приготовить будущую панику, долженствующую, въ ихъ надеждахъ, посодѣйствовать возвращенію Налолеонидовъ. Еслибъ они могли воспользоваться для этого радикалами не какъ косвеннымъ, а какъ прямымъ орудіемъ, и они тоже «направили бы всѣ свои усилія» къ успокоенію. Радикальное путало тутъ, понятно, маневръ.
Тѣмъ не менѣе, радикализмъ и опасность съ его стороны существуютъ во Франціи, бытъ-можетъ даже въ большей степени чѣмъ это высказывается (потому что нежеланіе прослыть за алармиста подчасъ сдерживаетъ и независимое перо). Съ парламентской трибуны, дѣйствительно, теперь не раздается анархическихъ ученій, потому что анархисты или повышли изъ собранія для «практической дѣятельности» или помалчиваютъ. Клубовъ, точно, нынѣ нѣтъ и въ заводѣ, потому что осадное положеніе не позволяетъ ихъ открывать* Въ настоящую минуту радикаламъ въ самомъ дѣлѣ не бросается въ глаза. Вѣдь столица его и сорокъ четыре департамента въ осадномъ положеніи и по Парижу съ вечера до утра снуютъ военные патрули. Но намѣренія радикализма остались тѣ же, и работа его продолжается безостановочно: справьтесь съ газетами, книгами, брошюрами, гравюрами партіи. Радикалы притаились только, а не исчезли. Радикализмъ присѣлъ какъ пантера улучающая минуту прыгнуть, и при первой возможности попробуетъ сдѣлать скачокъ. Какъ ни связаны его члены, онъ можетъ однако-же разчитывать на нѣкоторую свободу движеній. Не должно забывать что, нуждаясь въ безпрестанной поддержкѣ лѣвой противъ монархистовъ, Тьеръ былъ принужденъ удовлетворитъ ея требованію и сохранить въ админстраціи многихъ радикальныхъ префектовъ, назначенныхъ въ разгулъ республиканизма, лишь перемѣщенныхъ теперь изъ одного департамента въ другой и готовыхъ способствовать всякому движенію. Большинство муниципалитетовъ состоитъ изъ радикаловъ. Въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ радикальные меры, по недавнему свидѣтельству министра внутреннихъ дѣлъ предъ парламентскою коммиссіей, уклоняются отъ служебныхъ сношеній съ администраціей и затрудняютъ дѣятельность жандармскихъ командъ (замѣтьте, не имѣющихъ никакого отношенія къ тайной полиціи). Въ Сенъ-Пьеръ-де-Грасъ меръ лично и въ полномъ парадномъ облаченій повелъ своихъ «administrés» боемъ на жандармскій отрядъ…. Кое-гдѣ въ административныхъ рядахъ радикальные замыслы положительно не встрѣтятъ въ данную минуту ни малѣйшаго отпора, напротивъ, — содѣйствіе. За руководителями и вождями у радикальнаго войска дѣло не станетъ. Изъ семидесяти девяти членовъ коммуны пятьдесятъ четыре цѣлехоньки и свободны, и готовы налетѣть на страну при первомъ удобномъ случаѣ, «pour prendre l’entreprise en main» Приготовленія не прекращаются. На дняхъ еще въ Бордо нашли заготовленные 224 ружья, двѣ тысячи патроновъ и два пуда пороха. Легкія столкновенія постоянно «entretiennent la main», какъ здѣсь говорится: подразумѣваю вспышки не безъ небольшаго кровопролитія, какъ послѣдніе три дня, напримѣръ съ 13-го (25-го) марта по сегодняшнее число, одна за другою въ Нимѣ, Ривезальтѣ, Сенъ-Мамерѣ, Аржелесѣ, Перпиньянѣ. Сами радикалы, сколько ни стараются успокоить публику, проговариваются что вслѣдъ за очищеніемъ территоріи должно послѣдовать нѣчто важное. «Что-то произойдетъ по уходѣ Прусаковъ?» спрашиваетъ себя République Franèaise, и отвѣчаетъ намекомъ что «республика въ правѣ потребовать тогда уплаты долга національной признательности». Это еще довольно туманно и можетъ быть истолковано въ мирномъ выборномъ смыслѣ. Газета Siècle категоричнѣе. «Произойдетъ пробужденіе (un réveil public)», говоритъ она, прибавляя слѣдующія знаменательныя строки: — "Но каково будетъ свойство этого пробужденія? Къ чему поведетъ это заранѣе предусматриваемое возбужденіе національныхъ чувствъ (cette surexcitation nationale prévue)? Вотъ что поймите, если не ходите чтобы васъ опрокинулъ неизбѣжный порывъ (l’inévitable élan). Возобновленный Corsaire грозитъ еще опредѣлительнѣе. «За работу! (à l’oeuvre) когда послѣдній прусскій часовой перестулитъ границу, да воспрянетъ другой часовой — народъ!» На здѣшнемъ языкѣ вся эта фразеологія предвѣщаетъ попытку въ честь радикальной республики…. Радикалы отнюдь не разстались со своими планами: отнѣкиваясь отъ нихъ съ одной стороны, съ другой — открыто назначаютъ срокъ выхода окупаціонныхъ отрядовъ срокомъ и своихъ внутреннихъ разчетовъ. Они хотятъ — это очевидно: дѣло лишь въ томъ — могутъ-ли они. Все сводится лишь къ вопросу, по силамъ ли имъ вновь замышляемая работа? къ вопросу, котораго рѣшеніе зависитъ единственно отъ благоразумія и, въ данную минуту, находчивости самого здѣшняго населенія. Предупредительными и стѣснительными пріемами тутъ ничего не возьмешь.