Николай Яковлевичъ Гротъ
въ очеркахъ, воспоминаніяхъ и письмахъ
товарищей и учениковъ, друзей и почитателей.
править
Памяти проф. Н. Я. Грота.
правитьГ. И. Челпанова.
правитьЯ зналъ близко покойнаго съ 1888 г., когда онъ былъ приглашенъ въ Одесскій университетъ изъ Нѣжинскаго института. Объ этомъ времени у меня и у моихъ товарищей сохранились самыя лучшія воспоминанія. Молодой, горячо увлекающійся своей наукой преподаватель, представлявшій рѣзкій контрастъ съ большинствомъ своихъ академическихъ товарищей, онъ сразу привлекъ къ себѣ симпатіи не только учащейся молодежи, но и всего интеллигентнаго общества, которое съ непрекращающимся интересомъ посѣщало его публичныя чтенія но философіи.
Его популяризаторскій талантъ, его чуткость въ пониманіи вопросовъ жизни, его умѣніе затронуть животрепещущіе вопросы сразу создали ему большое число учениковъ, готовыхъ серьёзно у него учиться. Онъ умѣлъ не только заинтересовать, но умѣлъ и заставить серьёзно трудиться. Его громадная заслуга, какъ учителя, заключалась въ томъ, что онъ былъ учителемъ, близко стоявшимъ къ своимъ ученикамъ. Онъ не только училъ, но и работалъ вмѣстѣ со своими учениками. Онъ не только старался заинтересовать, но и принималъ участіе въ работѣ своихъ учениковъ, и значеніе этого участія никто изъ его учениковъ не забудетъ.
Онъ былъ дорогъ своимъ ученикамъ не только этимъ, не только это влекло къ нему сердца молодежи. Студенты любили въ немъ не только профессора, съ увлеченіемъ преподававшаго философію, — его любили за его необыкновенную гуманность и отзывчивость. Я живо помню, какъ не одинъ студентъ въ трудную минуту жизни обращался къ Н. Я., въ полной увѣренности, что въ его лицѣ онъ найдетъ и сочувствіе и помощь. Это знали всѣ, и многіе даже злоупотребляли этимъ. Онъ любилъ молодежь искренней любовью. Молодежь это знала и платила ему взаимностью.
Въ тѣ времена нужна была «проповѣдь» философіи. Задача его, какъ преподавателя, состояла не въ томъ, чтобы преподавать науку всѣми признанную, — нѣтъ, нужно было еще заставить признать эту науку. Это была тяжелая задача, выпавшая на долю покойнаго.
Скромная дѣятельность провинціальнаго преподавателя философіи его не удовлетворяла. Онъ чувствовалъ себя призваннымъ для болѣе широкой дѣятельности. Его манила столица.
Въ 1886 году онъ переходитъ въ Московскій университетъ, и переходъ его туда былъ очень чувствительной утратой для Одессы.
Въ Москвѣ онъ дѣйствительно нашелъ то, чего искалъ. Здѣсь ему пришлось быть не только преподавателемъ университета, но пришлось взять на себя руководительство надъ дѣятельностью новаго, только что возникшаго общества. Дѣло это было очень трудное. Психологическое общество ставило себѣ широкія философскія задачи. Для выполненія ихъ, казалось, было слишкомъ мало работниковъ. Нужно было найти работниковъ, и они были найдены; это было дѣломъ неустанной энергіи Н. Я. Никто не умѣлъ объединять, подобно ему, людей различной спеціальности. Это можно было сдѣлать при широкой терпимости ко взглядамъ другихъ. Терпимость была одной изъ основныхъ чертъ его характера. Въ Психологическомъ обществѣ принимали участіе лица различныхъ спеціальностей, различныхъ направленій, діаметрально противоположныхъ взглядовъ. Все это, казалось — элементы, не соединимые для общей философской работы. Нужна была энергія Н. Я., чтобы соединить несоединимое; и это ему удалось. Полезная дѣятельность процвѣтающаго нынѣ Психологическаго общества въ значительной мѣрѣ обязана энергіи покойнаго.
При самыхъ неблагопріятныхъ условіяхъ Н. Я. Грогъ задается цѣлью объединить всѣхъ философски мыслящихъ людей Россіи для одной общей работы; онъ задумываетъ издавать философскій журналъ въ Россіи. Я помню, какъ всѣ близкіе предсказывали ему неуспѣхъ, указывали на отсутствіе читателей, а главное, отсутствіе сотрудниковъ. Но ничто не могло остановить покойнаго передъ начинаніемъ, которое, по его мнѣнію, должно было быть весьма важнымъ для развитія философіи въ Россіи. Я хорошо зналъ Н. Я. въ этотъ періодъ его дѣятельности и могу сказать, что онъ не щадилъ своихъ силъ для этого дѣла и здѣсь-то онъ разстроилъ свое здоровье. Слишкомъ тяжелый трудъ, который выпалъ на его долю, погубилъ его. Но Н. Я. утѣшалъ себя той мыслью, что, жертвуя собою, онъ созидаетъ дѣло огромной важности для отечественнаго просвѣщенія. Если мы посмотримъ, каково было отношеніе къ философіи 10—15 лѣтъ тому назадъ, въ сравненіи съ тѣмъ, что мы видимъ теперь, то мы замѣтимъ огромное различіе. Совершенное отсутствіе интереса тогда, и серьёзный интересъ теперь. Такому повороту въ общественномъ мнѣніи не мало способствовалъ журналъ, дѣтище покойнаго Н. Я.
Дѣятельность его началась при очень неблагопріятныхъ условіяхъ. Въ обществѣ господствовало полное недовѣріе къ наукѣ, которую онъ ставилъ цѣлью своей жизни. Но это не заставило его сложить оружіе. Неутомимая энергія, готовность бороться за любимое дѣло, свойства, которыя нужны были для служителя такой непризнанной науки, какъ философія, были ему присущи вполнѣ. Въ послѣдніе годы жизни онъ самъ могъ видѣть благопріятный поворотъ въ общественномъ мнѣніи.
Идеалистъ по натурѣ, онъ пережилъ одинъ разъ въ жизни очень серьёзный переломъ. Въ зрѣлые годы его наступилъ моментъ, когда онъ уже не могъ довольствоваться тѣмъ позитивизмомъ, который онъ усвоилъ въ юности; умъ его искалъ болѣе широкихъ горизонтовъ, и онъ нашелъ для себя выходъ въ идеалистическихъ системахъ. Платонъ сдѣлался его излюбленнымъ философомъ. Онъ, со свойственной ему искренностью, сознался въ совершившихся въ его взглядахъ измѣненіяхъ и съ тѣхъ поръ неуклонно шелъ по этому пути и очень много сдѣлалъ для философскаго идеализма. Его преемники это знаютъ и достойнымъ образомъ оцѣнятъ его заслуги въ этомъ отношеніи. Историкъ нашего просвѣщенія за послѣднюю четверть XIX вѣка, навѣрное, отведетъ ему весьма почетное мѣсто.
Любитель изящнаго слова, покойный самъ обладалъ имъ, и это не мало способствовало его дару популяризаціи, который привлекалъ въ его аудиторіи огромныя толпы слушателей.
Русская наука обязана ему не только какъ ученому, но и какъ популяризатору.
Многочисленные ученики и почитатели его во всѣхъ уголкахъ нашего обширнаго отечества съ глубокою скорбью узнаютъ о преждевременно угасшей жизни любимаго наставника.
Миръ праху твоему, дорогой учитель!
Весной 1888 года я кончалъ гимназію и мнѣ нужно было рѣшить, въ какой университетъ я поступлю. Мои вкусы уже опредѣлились: я остановился на томъ, что посвящу себя спеціальному изученію психологіи. Но въ какой Университетъ поступить и кого избрать своимъ руководителемъ? Съ наличными русскими научными силами того времени я былъ хорошо знакомъ. Самъ очень расположенный только къ эмпирическое психологіи, я и руководителя искалъ себѣ такого. Вниманіе мое могло остановиться на М. М. Троицкомъ и Н. Я. Гротѣ. Изъ нихъ всѣ мои симпатіи были на сторонѣ Н. Я. Грота. Молодой ученый, авторъ «Психологіи чувствованій», въ которой проявилъ такую обширную эрудицію, въ которой пользуется новѣйшими методами изслѣдованія, въ основу психологіи кладетъ физіологію, — это было для меня такъ привлекательно. Но избраніе Н. Я. Грота руководителемъ представляло непреодолимыя трудности, потому что онъ былъ тогда профессоромъ Нѣжипскаго Института. Поступать въ Нѣжинскій Институтъ мнѣ не хотѣлось. Я хотѣлъ поступить въ Университетъ, чтобы изучать естественныя науки. Желаніе ѣхать въ Москву къ М. М. Троицкому было очень невелико. Такимъ образомъ, мои мечты учиться психологіи, какъ слѣдуетъ, наталкивались на сильное препятствіе. Но вотъ неожиданно я получилъ утѣшительныя извѣстія. Одинъ изъ преподавателей той гимназіи, въ которой я учился, именно С. Г. Квитницкій, ученикъ Н. Я. по Нѣжинскому Институту, находился въ перепискѣ съ Н. Я., и Н. Я. ему сообщилъ, что его приглашаютъ въ Новороссійскій университетъ. Отъ него же я узналъ, что Н. Я. въ своихъ личныхъ отношеніяхъ въ Нѣжинскомъ Институтѣ производилъ на студентовъ обаятельное впечатлѣніе.
Вопросъ съ университетомъ, такимъ образомъ, былъ поконченъ. Я рѣшилъ поступить въ одесскій университетъ. Въ концѣ августа 1888 года я уже былъ въ Одессѣ, записался въ студенты и находился въ нерѣшительности относительно того, на какой факультетъ мнѣ цѣлесообразнѣе будетъ поступить: на естественный или историко-филологическій. Окончательный отвѣтъ на это я думалъ получить отъ Н. Я. Но меня ждали большія огорченія. Когда я уже совершенно свыкся съ мыслью относительно того, что я буду въ Одессѣ, что я буду заниматься у Н. Я., проносится слухъ о томъ, что въ силу какихъ то причинъ переходъ Н. Я. въ одесскій университетъ не состоится. Взволнованный этимъ слухомъ я отправился къ декану, чтобы изъ оффиціальнаго источника узнать о справедливости его. Деканомъ историко-филологическаго факультета въ то время былъ И. С. Некрасовъ. Онъ подтвердилъ основательность этихъ слуховъ, но, видя мое огорченіе, посовѣтовалъ мнѣ ѣхать въ Кіевъ, къ профессору Козлову, по его словамъ, молодому и энергичному преподавателю. Козлова и зналъ по его трудамъ, я зналъ, что у него психологіи научиться нельзя, а отъ такого типа философіи, которую преподавалъ "кіевскій метафизикъ, какъ его называли въ общей прессѣ, я тогда былъ слишкомъ далекъ. Скрѣпя сердце, рѣшилъ подождать, въ надеждѣ, что все же слухи могутъ не оправдаться. И въ самомъ дѣлѣ, скоро выяснилось, что затрудненія, которыя мѣшали переходу Н. Я. изъ Нѣжинскаго Института, устранены, и что онъ еще въ текущемъ полугодіи пріѣдетъ въ Одессу. Наконецъ, сдѣлалось извѣстнымъ, что Н. Я. уже пріѣхалъ, и что въ самомъ скоромъ времени имъ будетъ прочтена лекція.
Узнавъ о его пріѣздѣ, я не имѣлъ терпѣнія дожидаться того времени, когда онъ начнетъ чтенія въ университетѣ, чтобы тамъ съ нимъ познакомиться; мнѣ хотѣлось поскорѣе увидѣть того, съ кѣмъ я такъ давно мечталъ стать въ близкія отношенія. Хотя я чувствовалъ неловкость такого шага, однако, преодолѣть своего желанія поскорѣе познакомиться съ Н. Я. я не могъ. Рѣшиться на это мнѣ помогло еще и то обстоятельство, что у меня было письмо къ Н. Я. отъ С. Г. Квитницкаго. Съ большимъ волненіемъ я переступилъ порогъ его квартиры — и хотя С. Г. и предупредилъ меня, что Н. Я. вообще всегда очень любезенъ, тѣмъ не менѣе мнѣ казалось, что неловкость моего поступка какъ-нибудь будетъ отмѣчена Н. Я. Но первыя слова его обращенія ко мнѣ тотчасъ мнѣ показали, что я напрасно волновался. Та пропасть, которая отдѣляла провинціальнаго гимназиста отъ профессора съ уже — громкимъ именемъ, тотчасъ же исчезла. Сразу началась бесѣда на тему о психологіи, о современномъ ея положеніи, о томъ, какъ ее слѣдуетъ изучать и т. п. На мой вопросъ относительно выбора факультета, Н. Я. совѣтовалъ поступить на историко-филологическій факультетъ, а не на естественный, и его доводы показались мнѣ убѣдительными. Онъ далъ мнѣ нѣсколько указаній относительно того, чѣмъ мнѣ сейчасъ слѣдовало бы заняться. Къ концу вечера наша бесѣда, которая очень затянулась, приняла настолько интимный характеръ, что мнѣ перестало казаться, что это наша первая бесѣда. Я ушелъ съ сознаніемъ, что Н. Я. обнаружилъ по отношенію ко мнѣ не просто любезность, но что онъ отнеся ко мнѣ съ участіемъ. Съ своими товарищами я могъ подѣлиться впечатлѣніемъ, которое на меня произвелъ новый преподаватель, имъ я могъ также сообщить, что лекція вступительная будетъ на тему «О классификаціи наукъ». Сообщая имъ о своей бесѣдѣ съ Н. Я., я говорилъ, что на меня произвело такое впечатлѣніе, что на почвѣ философскихъ разсужденій Н. Я. всегда готовъ подѣлиться со всѣми тѣмъ, что у него есть. Это первое мое впечатлѣніе меня не обмануло. Такимъ я его зналъ до конца его жизни.
Студенты ждали вступительную лекцію Н. Я. Въ общей прессѣ такъ много говорилось о его трудахъ, о его направленіи и о его дарованіи, какъ преподавателя. Въ Одессѣ уже нѣсколько лѣтъ кафедра философіи никѣмъ не была занята, и потому интересъ, съ которымъ студенчество ждало новаго преподавателя, былъ удвоенный. Студенты всѣхъ факультетовъ интересовалось личностью новаго философа. Всѣмъ хотѣлось его услышать и увидѣть. Всѣмъ хотѣлось провѣрить, насколько дѣйствительность отвѣчаетъ слухамъ.
На 1 декабря назначена была вступительная лекція — на тему «О понятіи прогресса» (очевидно, Н. Я. раздумалъ читать «о классификаціи наукъ»). Вступительная лекція была настоящимъ тріумфомъ для Н. Я. Слушать его собрался весь университетъ. Весь залъ, хоры актоваго зала и проходы были заняты студентами. Профессора всѣхъ факультетовъ, въ томъ числѣ и естественники, были на этой лекціи (помню, что на этой лекціи были между прочимъ А. О. Ковалевскій, И. И. Мечниковъ и Шведовъ). Не буду говорить о томъ, въ какой мѣрѣ успѣшно прошла эта лекція, и по содержанію и внѣшности всѣхъ заинтересовавшая. По силѣ вліянія она была прямо удивительна. Рѣчь эта подъ заглавіемъ: «Опытъ новаго опредѣленія понятія прогресса» была напечатана въ одной изъ мѣстныхъ газетъ. Въ интеллигентныхъ кругахъ Одессы долгое время только и разговора было, что о понятіи прогресса. Появилось нѣсколько статей, имѣвшихъ цѣлью возразить на эту рѣчь Н. Я. Николай Яковлевичъ имъ возражалъ. Помню, многіе студенты подавали ему сочиненія на тему о прогрессѣ: они или возражали или дополняли и т. п. Словомъ, въ продолженіи довольно долгаго времени въ умственныхъ интересахъ Одессы тѣ мысли, которыя были высказаны въ рѣчи Н. Я., занимали выдающееся мѣсто. Насколько сильно было впечатлѣніе, показываетъ то, что за этотъ учебный годъ онъ еще нѣсколько разъ возвращается къ этой темѣ. Еще разъ пишетъ «Прогрессъ и паука», «О субъективизмѣ въ соціологіи» и т. п.
Чтобы оцѣнить въ должной мѣрѣ значеніе этого вліянія надо замѣтить, что то время, о которомъ я говорю, было особенно неблагопріятно для философіи. Уровень философскаго развитія студенчества былъ крайне невысокъ, философіей еще очень мало интересовались. Главный философскій интересъ сосредоточивался на позитивизмѣ Огюста Конта, да и этотъ интересъ былъ крайне поверхностный. Насколько поверхностнымъ былъ интересъ къ Огюсту Конту, показываетъ, какъ мнѣ кажется, слѣдующій случай. Въ курильной комнатѣ было вывѣшено однимъ студентомъ объявленіе о томъ, что имъ продается полное собраніе сочиненій Огюста Конта на французскомъ языкѣ; была проставлена и цѣна. Спустя нѣкоторое время вновь появляется объявленіе уже другого студента о томъ же, причемъ цѣна была понижена. По истеченіи нѣкотораго времени о продажѣ Огюста Конта возвѣщалъ уже третій студентъ. Какъ оказалось, дѣло шло о продажѣ одного и того же экземпляра. Изучать полное собраніе сочиненій Огюста Конта были охотники. Они его покупали, по не будучи въ состояніи овладѣть имъ, спѣшили поскорѣе его сбыть. Можно было бы еще многое разсказать о томъ, какъ студенты того времени мало понимали философію, и какъ они маю были съ нею знакомы. О большой публикѣ, разумѣется, и говорить нечего. Такъ вотъ въ такое-то время пришлось Н. Л. дѣйствовать въ Одессѣ.
Послѣ вступительной рѣчи началась обыденная преподавательская дѣятельность И. Я. Интересъ къ лекціямъ его, въ особенности въ первое время, былъ необычайно великъ, потомъ этотъ интересъ нѣсколько уменьшился или, можетъ быть, правильнѣе было бы сказать, онъ вошелъ въ нормальные размѣры, соотвѣтствующіе уровню философскаго развитія тогдашняго одесскаго студенчества.
Новостью для одесскаго университета было то, что около Н. Я. организовался небольшой кружокъ студентовъ, интересующихся философіей. Занятія сначала шли у него на дому. Писались рефераты на всевозможныя философскія темы; но ихъ поводу шли оживленные дебаты. Впослѣдствіе дѣятельность этого кружка была перенесена въ Университетъ.
Живой, увлекающійся Н. Я. не могъ замкнуться въ узкія сферы академической дѣятельности. Его манила широкая популяризація науки, и вотъ онъ выступаетъ съ цѣлымъ рядомъ публичныхъ лекцій, избирая темой ихъ основные вопросы философіи. Эти лекціи въ буквальномъ смыслѣ слова привлекали всѣ слои населенія. На его лекціяхъ бывала и молодежь, и представители стараго поколѣнія, мѣстная аристократія, военные, дамы и пр. На его лекціяхъ я часто видѣлъ архіепископа Никанора. Въ такое неблагопріятное для философіи время посѣщеніе массами публики лекцій Н. Я. весьма знаменательно. Лекціи его дѣйствовали, какъ ферментъ. Всегда за той или другой лекціей слѣдомъ шли въ печати обсужденія тѣхъ вопросовъ, которые онъ затрогивалъ на своихъ лекціяхъ. Онъ читалъ то о цѣнности жизни, то о душѣ, то о свободѣ воли и т. д. За три года онъ прочелъ слѣдующія лекціи:
«О свободѣ воли» —1884 г.
«О значеніи пессимизма и оптимизма» —1884 г.
«Джордано Бруно и пантеизмъ» — 1885 г.
«Задачи философіи въ связи съ ученіемъ Джордано Бруно» — 1885 г.
«О душѣ въ связи съ современными ученіями о силѣ» — 12 января 18S6 г.
«О предѣлахъ знанія» — 6 марта.
«Возможно ли достовѣрное знаніе нравственныхъ законовъ и прочное обоснованіе абсолютныхъ идей добра и зла» — 3 апрѣля 1886 г.
Въ лекціи о душѣ имъ уже намѣчается его теорія « психической энергіи», которая впослѣдствіи обратила вниманіе нѣмецкихъ ученыхъ (Busse, Eisler’а и др.).
Конечно публика, не все усваивала въ его лекціяхъ, но, безспорно, уваженіе къ философіи возрастало. Всякій что-нибудь да уносилъ изъ его лекцій. Читалъ эти лекціи онъ всегда съ особеннымъ энтузіазмомъ и готовился къ нимъ съ такимъ же энтузіазмомъ. За много времени до публичной лекціи онъ обыкновенно отрѣшался отъ всякихъ дѣлъ и напряженно готовился къ этой лекціи. Нѣкоторое время онъ жилъ только ею. Въ кругу близкихъ знакомыхъ онъ предварительно прочитывалъ лекцію. Мнѣ часто приходилось присутствовать на этихъ «генеральныхъ репетиціяхъ», и я помню, онъ всегда читалъ ихъ съ такимъ увлеченіемъ, какъ если бы читалъ передъ настоящей публикой, такъ же волновался, какъ на настоящей лекціи. Въ кругу этихъ знакомыхъ можно было часто встрѣтить проф. Ф. И. Успенскаго и его супругу Надежду Эрастовну, — оцѣнкѣ ихъ Н. Я. придавалъ особенное значеніе.
Во всей его дѣятельности замѣчалась какая-то лихорадочность, волненіе. Все, за что онъ ни брался, онъ дѣлалъ съ какимъ-то особеннымъ увлеченіемъ. Вся его личность являлась какъ бы воплощеніемъ той «психической энергіи», которую онъ положилъ въ основу своего ученія о душѣ.
Въ 1885 году произошло событіе, которое имѣло значеніе для его міросозерцанія. По чисто внѣшнимъ причинамъ онъ начинаетъ заниматься изученіемъ сочиненій Д. Бруно. Изученіе системы Бруно имѣло то значеніе, что отнынѣ интересы его направились на вопросы чисто метафизическіе. «Вопросы о душѣ» и т. п., по преимуществу, привлекаютъ его вниманіе. Въ слѣдующемъ году онъ вмѣстѣ съ нами читаетъ сочиненія Платона: Федонъ и Симпозіонъ и Аристотеля De interpretatione. Съ большимъ увлеченіемъ; какъ обыкновенно, онъ проводитъ эти занятія. Но видно было, что его больше всего интересовалъ Платонъ. Платонъ начинаетъ его интересовать до такой степени, что онъ все бросаетъ и занимается только имъ однимъ. Съ этого момента коренной переворотъ его въ міровоззрѣніи намѣчается. Онъ рѣшительно покидаетъ свою точку зрѣнія, еще очень близкую къ позитивизму, и переходитъ на сторону метафизики, за которую онъ теперь начинаетъ усиленно ратовать. Онъ весьма часто въ этотъ періодъ времени всякую философію, которая держится дѣйствительности, отождествляетъ съ Аристотелевскою философіей, а всякую философію идеала считаетъ тождественной съ философіей Платона, которую отнынѣ считаетъ своей.
За это же время Н. Я. переноситъ въ университетъ тѣ занятія, которыя велись у него на дому. Эти занятія, сопровождавшіяся дебатами, представляли, какъ я сказалъ, нѣкоторую новость для одесскихъ студентовъ; они ихъ интересовали, будили интересъ, поощряли къ занятіямъ философіей. О себѣ скажу, что интересъ къ вопросу о пространствѣ, которымъ я впослѣдствіи такъ долго занимался, родился здѣсь среди споровъ, которые велись въ аудиторіяхъ Н. Я. И эти занятія онъ велъ съ такимъ энтуазіазмомъ, какъ и все другое. Занятія Платономъ и Аристотелемъ подъ его руководствомъ были очень плодотворны, но велись они въ очень маломъ кругу студентовъ-спеціалистовъ. Въ нихъ принимали участіе главнымъ образомъ я, мой покойный товарищъ О. Л. Гади и еще два, три студента. Бесѣды его всегда имѣли такой непринужденный характеръ, потому что у него самого его міровоззрѣніе находилось въ періодѣ развитія и онъ Самъ этого отнюдь не скрывалъ. Независимо отъ университетскихъ занятій я и О. Л. Гади весьма часто бывали у него на дому и намъ такъ уютно бывало въ гостепріимномъ домѣ Н. Я., гдѣ любезности Н. Я. такъ соотвѣтствовало радушіе хозяйки дома Наталіи Николаевны Гротъ. Весьма часто Н. Я. за чайнымъ столомъ развивалъ тѣ взгляды, къ которымъ онъ пришелъ въ самое послѣднее время.
Живое участіе онъ принималъ и въ дѣятельности ученыхъ обществъ. Въ Юридическомъ Обществѣ онъ выступаетъ въ защиту свободы воли. Въ кружкѣ студентовъ-естесгвенниковъ излагаетъ свои взгляды на природу пространства. Въ тѣ времена у студентовъ физико-математиковъ организовался кружокъ подъ руководствомъ проф. Умова и Шведова. Студенты читали доклады, которые здѣсь же и обсуждались. На одномъ изъ такихъ засѣданій студентъ Г. Г. Деметцъ, нынѣ профессоръ Кіевскаго Университета, прочелъ докладъ на тему: «Ученіе о пространствѣ Лобачевскаго». Въ это засѣданіе былъ приглашенъ и Н. Я. Онъ съ такимъ увлеченіемъ спорилъ, что завелъ своихъ оппонентовъ далеко за предѣлы чисто математическаго трактованія вопроса и весь вечеръ всѣ присутствующіе занимались обсужденіемъ его философской стороны.
Но три года дѣятельности въ Одесскомъ Университетѣ окончились для Н. Я. полнымъ разочарованіемъ Одессой, одесскимъ студенчествомъ, вообще провинціальной научной жизнью. Замѣтно было, что Н. Я. не удовлетворялся своей дѣятельностью. Этой неудовлетворенности подбавилъ и уставъ 1884 г. Этотъ уставъ, который почти совершенно изгонялъ философію изъ университета, сводя изученіе этой послѣдней исключительно къ изученію философіи Платона и Аристотеля, вызвалъ въ немъ безпокойство за судьбу философіи. Онъ не могъ помириться съ такимъ положеніемъ и, очевидно, думая, что можетъ способствовать измѣненію вводимаго порядка, написалъ очень обоснованное возраженіе противъ предполагаемой постановки преподаванія философіи. Эту свою записку онъ намъ читалъ, и намъ она очень понравилась. Ее онъ посылалъ какому-то заинтересованному этимъ вопросомъ высокопоставленному лицу, но кому именно, я не знаю. Порядокъ преподаванія остался тотъ, который былъ предначертанъ новымъ уставомъ. Значеніе философіи въ кругу факультетскихъ предметовъ свелось прямо къ нулю. Кругъ слушателей по философскимъ предметамъ сдѣлался крайне незначительнымъ. Приходилось работать въ очень маленькомъ кругу спеціалистовъ. Насъ, занимающихся настоящимъ образомъ философіей, осталось два человѣка. Для него, привыкшаго къ кипучей дѣятельности, ~этого было слишкомъ мало. Онъ часто жаловался на то, что для него въ Одессѣ становится тоскливо, что Одесса его не удовлетворяетъ, что онъ хотѣлъ бы въ столицу…
Приблизительно въ апрѣлѣ 1886 года состоялся его переходъ въ Московскій Университетъ. Мы, его ученики, съ грустью узнали объ этомъ. Что насъ касается, то мы его понимали. Въ Одессѣ было трудно работать. Трудно представить себѣ условія, менѣе благопріятныя для занятій философіей, чѣмъ Одесса того времени.
Въ послѣднихъ числахъ мая мы, его ученики, провели съ нимъ послѣдній вечеръ въ Одессѣ за прощальнымъ ужиномъ въ Европейской гостиницѣ. Н. Я. съ большимъ увлеченіемъ говорилъ о своихъ новыхъ планахъ преподаванія въ Московскомъ Университетѣ, дѣлился съ нами многими проектами, которые онъ надѣялся осуществить. Мы простились съ нимъ съ большимъ огорченіемъ.
«Н. Я. уѣхалъ, но духъ его остался въ Одессѣ», справедливо замѣтилъ о немъ проф. Воеводскій, когда у него на практическихъ занятіяхъ были прочитаны два реферата, на философскія темы уже послѣ отъѣзда Николая Яковлевича.
Весь слѣдующій годъ я былъ занятъ писаніемъ сочиненія на тему, заданную Н. Я. («Ученіе Платона и Аристотеля объ отношеніи опыта къ мышленію»). Въ концѣ мая 1887 г., какъ только окончились мои офиціальныя связи съ Одесскимъ Университетомъ, я тотчасъ же покинулъ Одессу, потому что не представлялъ себѣ болѣе неблагопріятныхъ условій для занятій философіей, чѣмъ этотъ городъ, и вскорѣ затѣмъ поселился въ Москвѣ, чтобы продолжать свои занятія подъ руководствомъ Николая Яковлевича.