Введенский А. И. Памяти Юрия Николаевича Говорухи-Отрока [Ю. Николаева] (ум. 27 июля) // Богословский вестник 1896. Т. 3. № 8. С. 208—211 (3-я пагин.).
Памяти Юрія Николаевича Говорухи-Отрока править
«Московскій Вѣдомости» принесли печальную вѣсть: скончался Ю. Н. Говоруха-Отрокъ (ІО. Николаевъ), — одннь изъ наиболѣе видныхъ и дѣятельныхъ сотрудниковъ почтенной газеты. Утрата за утратой! Недавно мы оплакивали убѣжденнаго идеалиста и патріота, H. Н. Страхова; теперь приходится съ великою печалью и болью въ сердцѣ бросать горсть прощальной земли на преждевременную могилу его достойнаго друга, почитателя и единомышленника. «Богословскій Вѣстникъ» не можетъ не занести на свои страницы этихъ именъ: оти люди служили тѣмъ-же идеальнымъ началамъ, которымъ стремится служить и онъ, влагали въ это служеніе весь свой талантъ, всю свою энергію, свои обширныя знанія и несли предъ вѣкомъ знамя чистаго идеализма съ поучительнымъ мужествомъ.
Говоруха-Отрокъ главнымъ образомъ извѣстенъ, какъ литературный и художественный критикъ. Но его критика не имѣла ничего общаго съ легкимъ фельетоннымъ критиканствомъ. Нѣтъ. Въ ней, какъ ея основа и подпочва, было заложено цѣльное и выработанное міросозерцаніе, въ которомъ органически объединялись всѣ основныя стихіи и начала православно-русской жизни и мысли. Широко образованный и во всякомъ случаѣ недюжинный мыслитель, необычайно впечатлительный и отзывчивый, Ю. Н. пользовался критикой, лишь какъ наиболѣе пригоднымъ средствомъ для развитія своего міросозерцанія примѣнительно къ конкретнымъ случаямъ и по поводу запросовъ живой дѣйствительности. «Критика, — такъ самъ онъ говорилъ недавно („Моск. Вѣд.“, № 167), — не только но исключаетъ цѣльнаго, законченнаго и высокаго міросозерцаніи, а напротивъ требуетъ его, какъ необходимаго условія. Критика, но имѣющая въ своемъ основаніи такаго міровоззрѣнія, обратится въ пустой и безплодный скептицизмъ. О критикѣ можно сказать тоже самое, что Децій (Два міра, Майкова) говоритъ Ювеналу о сатирѣ:
Твой даръ — сатира. Помни жь,
Что сатира — дочь разума.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Чтобъ міръ призналъ твои права,
Ты долженъ самъ стоять высоко:
Стрѣла тогда лишь бьетъ далеко,
Когда здорова тетива»…
Тетива широкой, вдумчивой и напряженной мысли, съ которой слетала стрѣла, иногда безпощадной, критики Ю-ія Н-ча, была совершенно здорова и вотъ почему эта критика всегда была такъ вѣска и сокрушительна, и вотъ почедіу, съ другой стороны, она имѣетъ и большое положительное значеніе. Повторяемъ, въ многочисленныхъ критическихъ статьяхъ Ю-ія Н-ча развито цѣлое, связное міросозерцаніе и было-бы благодарной задачей собрать разрозненныя черты этого міросозерцанія и сложить ихъ въ тотъ цѣльный образъ, который одушевлялъ и окрилялъ мысль неутомимаго литературнаго труженика.
Юрій Николаевичъ скончался преждевременно и неожиданно, — отъ такой болѣзни, которая свидѣтельствуетъ о большихъ пережитыхъ имъ душевныхъ волненіяхъ и буряхъ, расшатавшихъ нервы и основныя отправленія организма (кровоизліяніе на мозгъ). И, дѣйствительно, онъ купилъ свое свѣтлое міросозерцаніе, лучами котораго озарена его критика, цѣною тяжелыхъ жизненныхъ испытаній и, вѣроятно, не менѣе тяжелой внутренней ломки и борьбы. Какъ истый сынъ печальныхъ семидесятыхъ годовъ, онъ всосалъ въ себя, подъ вліяніемъ своихъ нооффиціальныхъ и даже оффиціальныхъ руководителей (разумѣемъ профессоровъ университета), рекомендовавшихъ юношѣ чтеніе Писарева и Ко, ядъ либеральныхъ идей и только тяжелый тюремный искусъ, оставившій даровитаго и искренняго юношу на единѣ съ собою, заставилъ его свернуть на другую дорогу («Моск. Вѣдом.», № 206)… Трагична эта судьба нашей молодежи и на многія мрачныя думы она наводитъ! Ужели у насъ, въ самомъ дѣлѣ, настоящія дарованія могутъ пройти къ свѣту только чрезъ тюремный искусъ?! Ужели даже оффиціальные и призванные руководители юношества попрежнему будутъ безпечно-равнодушны къ направленію мысли подростающихъ поколѣній?! Ужели они такъ-таки и не будутъ никогда сознавать, что часто именно по ихъ винѣ у насъ уродуются, надламываются и преждевременно гибнутъ многіе искренніе умы и дарованія?! Ужели мы еще долго будемъ стоять подъ игомъ закона: отцы ядоша кислое, а зубы дѣтей оскомѣнтшася?!
Увы «поле идеализма» у насъ дѣйствительно, повидимому, проиграно какъ сказалъ недавно одинъ изъ нашихъ выдающихся писателей (В. В. Розановъ), — проиграно въ неравной борьбѣ съ огустѣвшимъ равнодушіемъ ко всѣмъ чистымъ интересамъ мысли и жизни! Пусть-же эта новая могила, — могила, почти одинокаго, но мужественнаго борца за идеалъ, за истинную свободу духовной личности, за православіе, самодержавіе и народность, — пусть эта могила напомнитъ еще разъ руководителямъ нашей мысли тревожный, смущающій вопросъ: когда къ намъ, «интеллигентамъ», обращаются алчущіе духовнаго хлѣба, — подрастающія поколѣнія и такъ называемый «темный людъ», — не даемъ-ли мы ему вмѣсто хлѣба камень или даже отраву? Если-бы, говоря словами нашего, особенно любимаго покойнымъ, поэта, — еслибы, «взалкавъ жгучимъ духовнымъ голодомъ», весь этотъ жаждущій истинны людъ
… вдругъ о помощи возопіялъ-бы къ намъ,
Своимъ учителямъ, пророкамъ и вождямъ, —
Мы всѣ, хранители огня на алтарѣ,
Вверху стоящіе, что городъ на горѣ,
Дабы всѣмъ видѣнъ былъ и въ ту свѣтилъ-бы тьму, —
Что дали-бъ мы ему?….
Покойный часто обращался къ своимъ читателямъ съ этимъ отрезвляющимъ, будящимъ самосознаніе и совѣсть, вопросомъ и, повидимому, этотъ вопросъ выражаетъ одинъ изъ самыхъ глубокихъ, можетъ быть даже самый глубокій и основной, мотивъ его критико-публицистической дѣятельности. Закончимъ и мы этимъ вопросомъ, навѣяннымъ на насъ самою судьбою почившаго, какъ-бы отъ его имени, свое краткое слово, посвященное его достойной памяти.
Миръ твоему праху, честный труженикъ!
29-го Іюля.