СКИТАЛЕЦЪ.
ПАМЯТИ ЧЕХОВА.
Неумолимый рокъ унесъ его въ могилу.
Болѣзнь тяжелая туда его свела.
Она была — въ груди и всюду съ нимъ ходила:
Вся жизнь страны родной — болѣзнь его была!
Пророки и вожди, кипя душой мятежной,
Могли быть гнѣвными, могли, любя, карать.
A онъ любилъ людей такой любовью нѣжной,
Какъ любитъ женщина, какъ любитъ только мать.
Печали жгучій ядъ онъ выпилъ полной чашей,
Впиталъ въ себя всю грусть, глубокій, какъ родникъ.
И былъ отравленъ онъ тоскою жизни нашей,
Терпѣніемъ рабовъ и тупостью владыкъ.
Дыханье пошлости ему дышать мѣшало.
До гроба мучила холодная вражда.
И, наконецъ, толпа любовью истерзала.
Но былъ онъ одинокъ повсюду и всегда.
Онъ жилъ подъ темною, загадочною властью
Судьбы насмѣшливой, безчувственной и злой,
И капля каждая имъ выпитаго счастья
Была отравлена невидимой рукой.
И, поздно понятый, судимый такъ напрасно,
Онъ умеръ оттого, что слишкомъ жизнь бѣдна,
Что люди на землѣ и грубы, и несчастны,
Что стонетъ подъ ярмомъ родная сторона.
И, оставляя міръ, онъ звалъ тебя, свобода!
Послѣдній вздохъ его уже звучалъ тобой,
Онъ чувствовалъ, что даль таитъ лучи восхода,
A ночь еще сильна и давитъ край родной.
О родина моя, ты вознесешь моленья
И тѣнь прекрасную благословишь, любя.
Но прокляни же ты проклятіемъ презрѣнья
Бездушныхъ торгашей, что продаютъ тебя!
Пусть смерть его падетъ на гадовъ дряхлой злобы,
Чьи руки черствыя обагрены въ крови,
Кто добивалъ его, a послѣ былъ y гроба
И громче всѣхъ кричалъ о дружбѣ и любви!
Блесни надъ родиной, могучее свѣтило,
Птицъ ночи разгони, пронзи ночную тѣнь
И, возрождая жизнь надъ темною могилой,
Приди, торжественный, давно желанный день!