[369]
ПАМЯТИ В. М. ГАРШИНА.

Вотъ здѣсь сидѣлъ онъ у окна,
Безмолвный, сумрачный… — больна
Была душа его, — онъ жался,
Какъ бы отъ холода, глядѣлъ
Разсѣянно и не хотѣлъ
Мнѣ возражать, — а я старался
Утѣшить гостя и не могъ.

Быть можетъ, вѣры въ исцѣленье
Онъ жаждалъ, а не утѣшенья;
Но гдѣ взять вѣры!? — Слово «Богъ»
Мнѣ на уста не приходило;
Молитвъ цѣлительная сила
Была чужда обоимъ намъ,
И онъ ко всѣмъ моимъ рѣчамъ
Былъ равнодушенъ, какъ могила.

[370]


Какъ птица раненная, онъ
Приникъ — и ужъ не ждалъ полета;
А я сказалъ ему, чтобъ онъ
Житейскихъ дрязгъ порвалъ тенета,
Чтобъ онъ рванулся на просторъ,—
Бѣжалъ въ прохладу дальнихъ горъ, —
Въ глушь деревень, къ полямъ иль къ морю,—
Туда, гдѣ человѣкъ, въ борьбѣ
Съ природой, смѣло смотритъ горю
Въ лицо, не мысля о себѣ…

Онъ воспаленными глазами
Мнѣ заглянулъ въ глаза, руками
Закрылъ лицо и, не шутя,
Заплакалъ горько, какъ дитя.
То были слезы безъ рыданья,
То было горе безъ названья,
То были вздохи безъ мечты…—

Въ сѣтяхъ любви и пустоты,
Въ когтяхъ завистливаго рока,
Онъ былъ не властенъ надъ собой;
Ни жить не могъ онъ одиноко,
Ни за одно брести съ толпой…

[371]

И думалъ я: — «поэтъ! — больное
«Дитя!.. Ужель въ судьбѣ твоей
«Есть что-то злое, роковое,
«Неодолимое!..»

Съ тѣхъ поръ прошло не мало дней;
Я слышалъ отъ его друзей,
Что онъ въ далекій путь собрался
И сталъ замѣтно веселѣй;
Но безпощадный рокъ дождался
Его на лѣстницѣ крутой
И сбросилъ…
Странный стукъ раздался…
Онъ грохнулся и разметался,
Изломанный, полуживой…

И огненныя сновидѣнья
Его умчали въ край иной.
Безъ крика и безъ сожалѣнья
Покинулъ онъ больной нашъ свѣтъ…
Его не восторгалъ онъ,— нѣтъ!..
Въ его глазахъ онъ былъ теплицей,
Гдѣ гордой пальмѣ мѣста нѣтъ,
Гдѣ такъ роскошенъ пустоцвѣтъ,

[372]

Гдѣ пойманной, помятой птицей,
Не вѣря собственнымъ крыламъ,
Сквозь стекла потемнѣвшихъ рамъ,
Сквозь дымку чадныхъ испареній,
Напрасно къ свѣту рвется геній,—
Къ полямъ, къ дубровамъ, къ небесамъ…